Бои на дорогах
На новые позиции
Времени на сборы — восемнадцать часов. Илларионов и его помощники трудятся в поте лица. Они должны дать расчеты на марш, на погрузку в эшелоны, определить, сколько подвижного состава запросить у железнодорожников, наметить с точностью до минуты время прибытия подразделений на станции, а эшелонов — к месту назначения, разработать план сосредоточения бригады на позициях. На основе всех этих данных будет составлен боевой приказ — закон для каждого командира и бойца.
Вечером мы с Ехлаковым вызываем на КП командиров и политработников батальонов, дивизионов и служб. Разъясняем задачу. К концу завтрашнего дня бригада должна занять оборону в районе Биюк-Онлар, Курман-Кемельчи, Айбары. Погрузка в эшелоны — в восемь ноль-ноль. Чтобы избежать лишних переходов, грузимся сразу на четырех станциях — Сюрень, Бельбек, Мекензиевы горы и Инкерман.
Предупреждаем командиров и политработников: организованность, дисциплина и забота о высоком моральном духе каждого бойца. От этого зависит победа. Озабоченные и вместе с тем воодушевленные офицеры спешат в свои подразделения.
У нас снова пять батальонов. Вместо отправленных ранее на Перекоп созданы новые. Первым батальоном командует теперь капитан Моисей Иосифович Просяк — потомственный рабочий, коммунист с десятилетним стажем, человек спокойный, уверенный в себе. За плечами [38] у него уже некоторый боевой опыт: он сражался с фашистами под Херсоном. Командиром четвертого батальона назначен Аркадий Спиридонович Гегешидзе — боевой офицер, прекрасный пулеметчик. Прибыл он к нам с Дальнего Востока, где прослужил несколько лет. Человек надежный, трудностями его не запугаешь.
Значит, бригада в полном составе. По привычке, приобретенной в академии, снова и снова пытаюсь взвесить нашу огневую мощь. Что мы сможем сделать там, на севере Крыма?
Вес одного залпа наших орудий и минометов около тонны. Стрелковые подразделения способны выпустить свыше ста тысяч пуль в минуту.
Подхожу к карте. Какое задание мы получим под Перекопом? На фронте 10–12 километров мы сможем задержать крупные силы противника. Надолго ли? Местность там открытая, ровная — раздолье для танков. Но сутки-другие продержимся.
С досадой обрываю свои рассуждения. Никчемная арифметика! Продержимся столько, сколько прикажут!
Мне очень хочется этой ночью побывать во всех подразделениях, поговорить с людьми. Знаю, такое желание и у Ехлакова, Ищенко, Илларионова. Но это невозможно: не хватит времени. Делим подразделения на четыре группы по районам погрузки. Каждый побывает в одной из этих групп, а потом соберемся и поделимся впечатлениями.
Я еду во второй и третий батальоны. В 23 часа после ужина матросы начинают готовиться к маршу. Бойцы тыловых подразделений сворачивают походные кухни, грузят в автомашины продовольствие и боеприпасы. Командиры обходят окопы и землянки: проверяют, не осталось ли что нужное.
Роте, расположенной в Мамашае, предстоит пройти до станции Сюрень 25 километров. Это шесть часов марша. Командир батальона Мальцев торопит бойцов:
— Быстрее, быстрее! В ноль-ноль выступаем.
Подхожу к одному из взводов, уже приготовившемуся в путь. Бойцы сидят у дороги. Некоторые курят, пряча огонек папиросы в кулак. Возле каждого — скатка шинели с подвязанными к ней котелком и саперной лопаткой. [39]
— Здравствуйте, товарищи! — обращаюсь я к морякам.
Кто поближе, узнает меня, вскакивает, а остальные, сидя, нестройно отвечают:
— Здравия желаем!
Но тут же слышится шепот: «Комбриг, комбриг...»
Бойцы поднимаются, обступают меня.
— Мы в темноте и не признали вас, — смущенно оправдывается кто-то.
— Конечно, ночью трудно разобраться, — замечаю я. — Но вы должны опознавать своих командиров в любой темноте. Теперь мы будем встречаться чаще ночью, чем днем.
Лиц в темноте не рассмотреть. Стараюсь узнать собеседников по голосам.
— Ну, как настроение?
Перебивая друг друга, матросы отвечают:
— Скорее бы в бой!
— А то привыкнешь в этих садах сидеть...
— Тут тебе и яблоки, и груши...
— И совхозные девчата...
— Товарищ комбриг, — слышится среди шуток серьезный голос. — Девчата просятся к нам в санчасть и на камбуз. Говорят, что же это вы бабскими делами заниматься будете? Мы, говорят, лучше вас обед приготовим и за ранеными присмотрим. Нашли тут среди наших морячков своих земляков и не хотят уходить. Вон там, у обочины, две дивчины и сейчас стоят. Как бы не двинулись за нами в поход.
Раздается команда:
— Становись!
Матросы кидаются к своим скаткам. Слышен перезвон котелков.
— Вот это уже нехорошо, — выговариваю я командиру роты. — Научите людей подгонять снаряжение так, чтобы исключить всякий шум.
Комроты приказывает привести снаряжение в порядок.
— Шагом марш!
Это голос командира батальона Мальцева. Иду на него. Спрашиваю капитана:
— Разведку выслали? А где у вас походное охранение? [40]
Офицер мнется. Знаю, хочет сказать, что здесь еще не фронт, можно и без предосторожностей обойтись.
Приказываю остановить колонну:
— Так нельзя, товарищ Мальцев. Мы на войне. Ни одного шага без разведки и охранения, запомните это! Немедленно исправьте ошибку.
Этот случай сильно встревожил меня. Воспользовавшись тем, что телефон еще не отключен от линии, связываюсь с батальонами и предупреждаю командиров о соблюдении всех правил марша.
Походная колонна уходит в ночь. За колонной, раскачиваясь на выбоинах, осторожно, ощупью (фар зажигать нельзя) ползут автомашины. Над кузовом одного из грузовиков чернеют силуэты девичьих головок в косынках. Хочу задержать машину, но... Ладно, днем разберусь!
Беда с девушками. Проходу не дают. Они обивают пороги нашего штаба, ловят меня на улицах Севастополя, умоляют взять в бригаду. Согласны на любую работу, лишь бы попасть на фронт.
Проводив батальоны, направляюсь в нашу санчасть в Бельбекской долине. Здесь в сияющей белизной, ярко освещенной палатке уже поджидают меня Ехлаков, Ищенко, Илларионов и Будяков. Коротко докладывают. о состоянии подразделений, о самочувствии людей. Все идет хорошо.
Начальник санчасти Марманштейн приступает к погрузке своего хозяйства. Медсестры и санитары уносят ящики и ящички с инструментами, блестящие коробки со стерильным материалом. Взгляд невольно задерживается на двух девичьих фигурках, на которых и строгая флотская форма сидит очень изящно. Это военфельдшеры грузинка Кето Хомерики и азербайджанка Ася Гасанова. Они недавно у нас.
Кето — черноглазая, с густыми сросшимися на переносице бровями и темным пушком над верхней губой — кажется чуть старше. Война застала ее в летной школе, но перед самым выпуском медицинская комиссия признала, что по состоянию здоровья она не может продолжать полеты. Сильно переживала Кето, но пришлось смириться. Переменила специальность и ушла на фронт медсестрой.
Другая девушка — Ася, худенькая, смуглая, с тонкими [41] чертами лица, вовсе выглядит подростком. Она пришла к нам прямо из Бакинского медицинского техникума.
Смотрю я на них с отцовской тревогой. Столько невзгод и опасностей их ожидает впереди. Неужели и моей дочери доведется когда-нибудь — такой же вот хрупкой, нежной — работать под пулями, среди крови и смерти?
Погрузкой подразделений в эшелоны руководят Илларионов и хозяйственник Будяков. Я выезжаю на машине в Симферополь. К восьми часам мне приказано явиться в штаб войск Крыма к генералу Батову. Проезжаем мимо станции Сюрень. Здесь я вижу один из наших эшелонов. Он готов к отправлению. На железнодорожных платформах стоят орудия, трактора-тягачи, грузовики, походные кухни, возле которых хлопочут коки в белых колпаках.
По асфальтированному шоссе «эмка» летит со скоростью девяносто километров в час. Вот и Симферополь. Здесь удивительно спокойно. На базаре тьма овощей и фруктов, привезенных из соседних колхозов. Спешат женщины с авоськами. На углу старушка торгует жареными семечками. Из булочной пахнуло свежеиспеченным хлебом.
Генерал-лейтенант Павел Иванович Батов нервно расхаживает по своему большому кабинету. Он коренастый, подвижный, но ростом невысок. Из-за этого ему приходится смотреть на собеседника снизу вверх, слегка запрокидывая голову. Батов начинает разъяснять задачу по карте, но вдруг резко обрывает, направляется к двери и бросает через плечо:
— Я как раз собирался туда на рекогносцировку. Следуйте со мной. Покажу все на местности.
Мы поехали старым Армянским трактом, грунтовой дорогой, хорошо укатанной автомашинами. Ярко светит солнце. Тепло. Воздух напоен ароматом трав, еще не просохших от росы. Тихо вокруг. Трудно поверить, что всего несколько десятков километров отделяют нас от фронта.
Останавливаемся на небольшой высотке, обозначенной на карте отметкой 132. Она господствует над окрестностью. Справа сквозь легкую утреннюю дымку просматриваются белые домики большой деревни Старый Кудияр, слева — Тагайлы. У подножия высоты раскинулось селение [42] Айбары. Здесь перекресток дорог, ведущих из Джанкоя на Евпаторию и из Армянска на Симферополь. Батов дает указание в течение двух дней оборудовать в этом месте район обороны. В помощь нам прибудет 5-е управление военно-инженерного строительства с двумя строительными батальонами. Правее нас займут оборону части 51-й отдельной армии, левее — части Приморской армии. Задача — задержать противника на этом промежуточном рубеже.
Батов критически оглядывает меня:
— Советую переодеться, полковник.
Я сам понимаю, как неуместна здесь, в полевых условиях, моя морская форма. Невольно смущаюсь. Как это получается: других ругаю, что открещиваются от защитной формы, а сам? Ох, как крепко сидят в нас привычки! Обещаю генералу немедленно сменить флотский китель на армейскую гимнастерку.
Батов жмет на прощание руку, желает успеха. Через минуту его машина уже мчится на север — в сторону фронта.
Наметив на карте участки для батальонов и позиции артиллерийских и минометных батарей артдивизиона, еду в Айбары, куда к этому времени уже прибыл наш походный штаб. Разместился он в крестьянском доме. Начальник оперативной части майор Полонский циркулем измеряет по карте расстояния. Я отдаю ему мои наброски. В соседней комнате настраивают аппаратуру радисты.
В дверях показывается хозяйка дома, пожилая женщина. Спрашивает меня:
— Может, отобедаете у нас, товарищ командир?
— Не откажусь.
— Только не обессудьте, харч у нас простой, деревенский.
— Ничего. Я тоже из деревенских.
На столе появляется ароматный белый подовый хлеб, испеченный на капустном листе. С аппетитом едим замечательный украинский борщ, голубцы со свежей бараниной, политые сметаной.
Гостеприимная хозяйка печально смотрит на нас и тихо спрашивает:
— Верно, что супостат-то в Крым прорывается?
Язык не поворачивается обманывать ее.
— Да, мамаша, лезет. Но мы станем на его пути. [43]
— Дай вам бог. — Концом косынки она вытирает глаза. — Ох, страшно и подумать, что немец придет к нам. — Женщина грустно вздыхает. — У меня у самой сын где-то на Украине воюет. Гляжу на вас и его вспоминаю. Жив ли?..
Последние эшелоны с подразделениями бригады прибывают на станции Биюк-Онлар и Курман-Кемельчи поздно ночью. Утром, получив полную норму боеприпасов, моряки пешком отправляются к позициям. Пройти им нужно почти полсотни километров. Это значит маршировать весь день. И, как назло, погода портится. Моросит мелкий дождь. Грунтовая дорога раскисла. Черная густая грязь пудовыми комьями налипает на ногах.
Только к вечеру небо прояснилось. Матросы повеселели. Но тут над нами пролетел один, потом другой вражеский самолет-разведчик. А на севере над горизонтом появились группы бомбардировщиков по десять — пятнадцать машин. Мы видим, как они, опустив носы, ныряют к земле. В том месте вспыхивает пламя, а потом до нас докатывается рокот взрывов. Самолеты больше не показываются.
— Готово!.. Сбили!.. — кричат бойцы.
Да, впечатление такое, что самолеты падают и разбиваются. На самом деле они пикируют, сбрасывают бомбы и уходят на небольшой высоте, потому нам и не видно их за холмами.
Спустя немного времени становится ясно все. Навстречу нам медленно движется колонна. Артиллерия, автомашины. По обочинам дороги цепочкой тянутся усталые люди. Это на них враг сбрасывал бомбы.
Люди в запыленных, взмокших от пота гимнастерках идут понуря головы, безучастные ко всему. Некоторые с забинтованной головой, с рукой на перевязи. Сквозь грязную марлю проступает пятнами кровь. Длинные стволы пушек выглядят гирляндами — это подвесились к ним на ремнях те, кто совсем выбились из сил.
Краснофлотцы смотрят на пехотинцев с жалостью и обидой.
— Что же вы, братва, решили корму фашисту показать? — слышится из нашей колонны.
— Не дождались вас, морячки, — отзывается пожилой пехотинец. — Не удержаться нам было. Видишь, гонится за нами, гад, и по земле и по воздуху. Танков у [44] него прорва. А нам и остановить нечем: пушки вот есть, хорошие пушки, а снаряды все вышли.
— У нас и того и другого хватит, — успокаивают моряки. — Остановим!
— Давайте, братки. А нам приказано спешить в крепость. Придержите немца хоть малость, пока мы пушки развернем на новых позициях. А там уж мы ему дадим прикурить!
Навстречу нам все идут и идут тягачи с орудиями, автомашины, смертельно усталые люди. Командование оттягивает с фронта части, измотанные и обескровленные долгими непрерывными боями.
Я смотрю на своих краснофлотцев. Они прибавили шагу. Крепко сжимают в руках винтовки. Глаза со злостью устремлены на север. Надо остановить врага. Это сейчас понимают все.
Лицом к лицу
Встретиться с врагом нам пришлось раньше, чем мы предполагали.
Пятый батальон подходил к намеченной позиции у селения Аджи-Атман. Было около семи часов вечера. Командир капитан Дьячков хорошо организовал марш батальона. Моряки шли стройной походной колонной, выставив со всех сторон боевое охранение. Впереди двигался разведывательный взвод. Разведчики первыми заметили колонну вражеских бронемашин. Командир взвода Попов, доложив Дьячкову о появлении противника, приказал подчиненным приготовиться к бою. Моряки залегли возле дороги.
— Вот они, гады! — крикнул старшина 2-й статьи Парфенов. — А ну, братцы, встретим их по-черноморски!
В головную машину полетели гранаты. Вражеский броневик остановился, хотя мотор его выл на полных оборотах. Распахнулся люк, из него выскочили шесть гитлеровцев. Меткие пули настигли их на бегу. Остальные машины противника попятились, огрызаясь из пулеметов.
А справа уже доносилась артиллерийская стрельба. Это вступила в бой 76-миллиметровая батарея батальона. Удар ее тоже застал противника врасплох. Завидя около десятка вражеских машин, командир батареи Иванов развернул орудия, расчеты огневых взводов уже готовы [45] были открыть огонь, но Иванов команды не подавал, а лишь тихо предупреждал:
— Точнее наводить, точнее наводить!.. Первое орудие — по первой машине, второе — по второй, третье — по третьей, четвертое — по четвертой...
Сгущались сумерки. Вражеские машины на кровавом фоне заката казались черными и оттого еще более зловещими. Молодые артиллеристы начинали нервничать:
— Пора бы уже...
Но командир твердил свое:
— Точнее наводить!
Иванов правильно рассчитал, что батарея, расположенная в низине, сейчас скрыта от глаз противника, и хотел подпустить вражеские машины как можно ближе.
— Огонь!
Дружно ударили орудия. А через мгновение послышался треск разрывов. Три бронемашины были подбиты. Остальные развернулись на обратный курс и скрылись за высотой.
Разведка бригады донесла, что вражеская автоколонна из трехсот машин с пехотой изменила путь своего движения. Минуя оседланные нами и нашими соседями дороги, она, по-видимому, попытается обойти нас справа и прорваться на Евпаторию и Саки. Об этом я немедленно доношу в штаб войск Крыма. Заодно высказываю соображение, что уже сейчас целесообразно как можно быстрее занять шоссе, ведущее из Евпатории в Симферополь.
Пока же мы продолжаем выполнять полученный ранее приказ. Подразделения прямо с марша начинают окапываться. На помощь строительных батальонов полагаться теперь нечего: когда они еще подойдут, да и подойдут ли вообще, а ждать мы не можем — враг рядом.
В батальонах только и разговоров, что о сегодняшнем бое. Впервые мы столкнулись с фашистами лицом к лицу. И увидели, что не так страшен черт, как его малюют.
Оборонительные работы скоро пришлось прервать. Из Симферополя поступает приказ. В нем говорится, что противник уже движется вдоль побережья на Саки. Нашей бригаде предписывается к утру 30 октября, то есть завтра же, занять новый рубеж: Тюмень — Старый Карагут — Темеш и задержать там противника. Прикидываю [46] по карте расстояние до нового района. Сорок километров! Если идти без отдыха, и то еле-еле за восемь часов преодолеем такой путь. А люди ведь только что отшагали полсотни километров.
Ехлаков из себя выходит:
— Черт знает что такое! Такие рокировки только на шахматной доске легко делать. Командир, пусти меня в Симферополь. Разругаюсь с этими штабниками на чем свет стоит, но докажу...
Я не перебиваю его. Пусть побушует, пока никто из подчиненных не слышит. Вызываю Илларионова, велю разрабатывать новый план. Ему и его помощникам опять не спать всю ночь. Но ни один мускул не дрогнул на утомленном лице начштаба. Есть приказ — значит, нужно выполнить.
Комиссар все еще что-то бормочет. Но вот он склонился над картой, тщательно изучает ее.
— Перебродило? — спрашиваю.
— Что ж поделаешь. Знать, им там, наверху, виднее.
В час ночи командиры батальонов получают приказ на новый марш и разъезжаются по своим подразделениям. Мы с Ехлаковым тоже едем в батальоны: я — в третий, он — в пятый.
Третий батальон занимает центральный участок нашего района обороны. Здесь проходит дорога, ведущая от Перекопа на Симферополь, по которой сейчас отходят части Приморской и 51-й армий. Войска бесконечным потоком движутся по успевшей просохнуть дороге. Пыль вздымается к ночному небу. Она скрипит на зубах, забивает нос и рот. Дышать трудно еще и потому, что к дорожной пыли примешивается дым: поблизости горят подожженные немцами скирды. Командира батальона Мальцева и комиссара Модина я разыскал на переднем крае. Они стоят у шоссе и контролируют движение. На батальон возложена ответственная задача — пропустить наши отходящие части и отсечь преследующие их войска противника. На северо-западе слышны недалекие взрывы, пулеметные очереди. В черное небо взлетают ракеты — белые, зеленые, красные.
— Это разведывательные группы немцев копошатся, — поясняет Мальцев, — а основные силы противника отдыхают. Недавно их автоматчики и сюда норовили [47] проникнуть. Но наш минометчик Смешко так угостил их, что только половина успела ноги унести.
— Федор! — кричит Мальцев в темноту. — Иди-ка сюда.
Перед нами вырастает кряжистый парень в лихо приплюснутой бескозырке «блинчиком». Свет от пылающей скирды падает на его лицо — широкое, круглое, с хитроватым прищуром глаз.
— Старшина первой статьи Смешко! — с достоинством представляется он мне, отдавая честь с четкостью бывалого служаки.
— Ну, расскажите, товарищ Смешко, как вы с фашистами расправляетесь?
Смешко улыбнулся, стрельнул взглядом вправо-влево. Нас к тому времени плотным кольцом обступили краснофлотцы: они любят, видно, послушать веселого старшину.
— Нащупал я их слабинку, товарищ полковник, — громко начал Смешко. — Главное, им очухаться не давать. Я кладу одну мину у них перед носом, а вторую сразу же позади, за их спиной. Тогда они хватаются за заднее место, мечутся, как ошпаренные тараканы, и благим матом орут «мама», на своем языке, конечно. После этого еще одну мину в середку швырнуть — и больше не треба. Три мины, не больше! Хлипкий народ, и нервы у них — того...
Одобрительный смех вокруг.
— Товарищ старшина, — спрашивает матрос Богач, — а откуда вам известно, что немцы в этот момент «мама» кричат? Ведь далеко до них, не слышно...
— Да так предполагаю. Если тебе, например, угодит осколок в то место, куда попало тому фашисту, ты другого зараз и не придумаешь крикнуть, как «мамо!»
Новый взрыв хохота. Да, остер язык у этого минометчика.
— Молодец старшина! — хвалю я его. — У вас не только мины, но и слово меткое.
— Как можем, товарищ полковник, — скромничает Смешко.
Я спрашиваю краснофлотцев:
— Ужинали сегодня?
— Обедали в походе, ужинали только что, — отвечает за всех главный старшина Сидоренко. [48]
— Вот и хорошо. А завтракать будем на новом месте. Собирайтесь в поход.
— А мы думали, заночуем, — разочарованно вздыхает кто-то из моряков. — Ноги так и гудят.
— Знаю, что устали все, но противник обходит нас. Замешкаем — в окружении окажемся.
Договорились с Мальцевым: пропустив последние наши армейские части, он в четыре утра, как и другие батальоны, снимется с позиций.
Бойцам удалось поспать час — полтора. Но многие не знали и минуты покоя. К таким относились разведчики. Прежде чем трогаться в путь, нужно было провести разведку дорог и окрестностей. Небольшие группы моряков отправились в поиск. Они не только вели наблюдение, но и по возможности беспокоили противника, старались посеять панику, нанести урон.
Взвод батальонных разведчиков во главе с лейтенантом Павликовым и секретарем партбюро политруком Шурпенковым подъехал на машине почти к самому Джанкою и внезапно обстрелял остановившуюся здесь на ночь вражескую автоколонну. Среди гитлеровцев переполох. Кричат, стреляют куда попало. Разведчики не стали дожидаться, когда этот разворошенный улей придет в себя. Свернули и скрылись в темноте.
В пятом батальоне пойти с разведчиками вызвался начальник штаба старший лейтенант Надтока. Он настолько увлекся, что перерезал вражескую колонну у Тагайлы. Разведчики забросали немецкие машины гранатами и такой шум подняли, что фашисты, пожалуй, и до утра не опомнятся. А наш отряд без потерь вернулся в свой батальон.
Конечно, все это пока лишь мелкие, случайные эпизоды, но и они нас радуют: моряки наши не страшатся врага, им не терпится вступить с ним в схватку.
Батальоны идут по дороге. Усталые люди спешат изо всех сил. Но двигаемся медленно. Эх, если бы посадить нашу бригаду на автомашины! Трудно сражаться, когда враг на колесах, а ты пеший.
Мы меняем позиции, а тылы наши остаются на станции Биюк-Онлар. Над ними нависает угроза. Противник может их разбомбить с воздуха, а то и захватить в свои руки. [49]
— Поеду спасать наши боезапасы. Без них не повоюешь, — сказал комиссар Ехлаков. С группой бойцов он садится в машину и отправляется на станцию.
Светает. Разведка доносит, что колонны противника пришли в движение. Мы стремимся опередить врага, чтобы перерезать ему путь к Симферополю, а он спешит отрезать дорогу к отступлению в Севастополь и Керчь нашим войскам. Временами мы движемся с ним, как говорят моряки, на параллельных курсах, задевая друг друга флангами, и тогда возникают короткие, но яростные стычки.
Новый командный пункт бригады решено развернуть в районе железнодорожного разъезда Темеш. Туда отправились на штабной танкетке заместитель начальника политотдела полковой комиссар Сергеев и инструктор политуправления флота старший политрук Карпов. Проследив за отправкой наших последних подразделений, еду туда и я. Сказываются бессонные ночи. Откинувшись на спинку переднего сиденья «эмки», я то и дело засыпаю. У каждой развилки дорог шофер Сафонов будит меня, и мы определяем свое место по карте. Погода на редкость хорошая. Воздух по-осеннему прозрачен, ласково светит нежаркое солнце. В селении Авель останавливаемся у колодца. Пастух, бородатый старик, наливает в длинный деревянный желоб воду, поит стадо коров. Спрашиваем его, не видел ли он немцев.
— Да что вы! Откуда им тут быть? — удивляется старик.
Едем дальше. Вот и железная дорога. Шлагбаум переезда открыт. Но не успели мы приблизиться к нему, как справа выкатились грузовики. Их около десятка. Они окутаны пылью, и мы не можем сразу рассмотреть, что это за машины. Сафонов первым почувствовал недоброе. Резко затормозив, он вполголоса произносит:
— Товарищ командир, немцы!
Теперь и я вижу, что в кузове переднего грузовика рядами сидят солдаты в касках и немецких мундирах мышиного цвета. В руках — автоматы. Гитлеровцы удивленно смотрят на нас. Наша «эмка» зеленого цвета, в который гитлеровцы окрашивают свои машины. Так что, возможно, немцы приняли нас за своих офицеров. А может, и поняли, что перед ними русские, да решили вдруг, [50] что мы загорелись желанием им сдаться. Во всяком случае, по нас не стреляют.
— Назад! — приказываю Сафонову.
Тот крутит «баранку», рывком включает скорость. Я хватаю автомат. Увидев, что мы поворачиваем, гитлеровцы открыли огонь. Кузов «эмки» изрешечен пулями. Одна из них впивается мне в левую руку. Брызжет кровь. Испугавшись за меня, Сафонов сбавляет ход.
— Гони! — кричу ему. — После перевяжем.
Низко пригнувшись на сиденье, мы на последней скорости мчимся по дороге. Гитлеровцы посылают в погоню мотоциклистов. Близко от нас стали рваться снаряды: враг успел установить пушки. Сафонов сворачивает с дороги, и машина запрыгала по целине. Неожиданно спускает правое переднее колесо. Мы продолжаем гнать. Порванная покрышка совсем отвалилась. Едем на диске. Трясет отчаянно. Кажется, наша «эмка» вот-вот рассыплется. Но пока еще терпит. Мотоциклисты вслед за нами сворачивают с дороги, но езда по целине у них не получается, они отстают.
Старенькая «эмка» оказалась чудесной, выносливой машиной. Громыхая, скрипя, чихая, она вынесла нас до самого Авеля, который мы покинули полчаса назад. И только здесь, у околицы селения, сдала. Замолк перегревшийся мотор.
К нашей радости, нас тут встречают свои. Это строительный батальон, приданный нашей бригаде. Вот только когда разыскал он нас.
Знакомлю командира батальона с создавшейся обстановкой, и приказываю занять оборону фронтом к Темешу. Врач батальона наскоро забинтовывает мне руку. В это время на мотоцикле подъезжает начальник разведки бригады полковник Красников. Сажусь к нему на заднее сиденье, и мы направляемся навстречу нашим частям, чтобы развернуть их в боевой порядок.
На полпути нам встречается штабная «эмка». Из нее выходит высокий худой генерал в пенсне.
— Вы — полковник Жидилов?
— Так точно, — отвечаю, недоумевая, откуда он меня знает.
— Что с вами? — спрашивает генерал, заметив, что я запачкан кровью и весь в пыли. Рассказываю ему о своей встрече с немцами. [51]
— У вас есть карта?
Достаю из полевой сумки карту. Генерал предлагает подробно доложить обстановку. Выслушав меня, он прямо на моей карте пишет приказ:
«Командиру 7 БМП, полковнику Жидилову.Вверенной Вам бригаде к утру 31 октября занять рубеж: Княжевичи, Старые Лезы, перехватывая дороги, идущие от Саки. 510-й и 565-й артполки к утру 31 октября выйдут на рубеж Софиевка.
Генерал-майор Петров. 16 ч. 45 м.»
— Вы теперь переходите в мое распоряжение. Артполки, которые я указал, будут поддерживать вашу бригаду.
Генерал жмет мне на прощание руку и усаживается в машину. А я все смотрю на него во все глаза. Так вот он какой, генерал Петров, командующий прославленной Приморской армией!
Теперь у меня забота, как оповестить подразделения о новой задаче. У Сарабуза встречаем наш третий батальон. Посылаю его в новый район обороны — к селению Кульчук. Красников остается встречать наши подразделения и направлять их к Сарабузу.
Что там с нашим КП под Темешем? В полдень штаб бригады на трех автомашинах со взводом охраны подошел туда с востока. Их заметил вражеский самолет-бомбардировщик и, спикировав, сбросил бомбы, но промахнулся на добрых триста метров. У восточной окраины Темеша наши товарищи обнаружили знакомую штабную танкетку. В разбитой машине лежали бездыханные тела политработников Сергеева и Карпова. А от группы связистов, которые ехали сюда первыми, чтобы оборудовать командный пункт, и следа не осталось. По-видимому, они тоже все погибли. Возглавляли эту группу начальник связи бригады майор Бекетов и его заместитель старший лейтенант Белозерцев.
Нашему штабу и несколько минут не удалось провести в Темеше. С севера к селению подходила колонна вражеских бронемашин. Заметив наши штабные машины, немцы открыли огонь из пулеметов. Наши товарищи покинули Темеш.
Короткие бои с врагом вспыхивают то тут, то там. Первый и четвертый батальоны столкнулись с немцами в районе Такил-Салтаба. Труднее всего досталось правофланговой [52] роте, одиннадцатой роте четвертого батальона. Вражеские бронемашины и автоматчики отсекли и окружили ее. Моряки залегли и стали отстреливаться. Положение ухудшалось с каждой секундой. Выручила инициатива политрука роты лейтенанта Василия Гордеевича Дудника. С гранатами в руках он вскочил на ноги и кинулся к ближайшей вражеской машине.
— Вперед, за Родину!
Вместе с ним бежали пулеметчик краснофлотец Кузьма Клеев, парторг штаба батальона старшина 1-ой статьи Федор Ищенко. За ними поднялись все.
В этот же момент по противнику открыла огонь прямой наводкой артиллерийская батарея четвертого батальона. Наводчик Яков Арсук уничтожил три машины. Несколько автомашин подбили гранатами бойцы роты. Гранатами и пулеметным огнем они разорвали вражеское кольцо и пробились к своим.
Убедившись, что противник уже занял район, где предполагалось сосредоточиться нашей бригаде, командир четвертого батальона капитан Гегешидзе, как старший в колонне, принял правильное решение. По своей инициативе он отвернул влево, на Сарабуз. Вскоре колонну встретил Красников и направил на новые позиции.
Встретился с противником и второй батальон. О приближении вражеской колонны своевременно предупредил командир взвода разведки батальона лейтенант Павликов. Это дало возможность командиру батальона капитану Черноусову развернуть подразделения в боевой порядок. Артиллеристы установили пушки для стрельбы прямой наводкой. Встреченный метким огнем, противник отступил. На поле боя осталась догорать одна из его машин, подожженная нашими артиллеристами:
К вечеру второй батальон подошел к селению Авель и занял здесь оборону.
Командный пункт бригады теперь разместился на склоне кургана, в четырех километрах от деревни Тобе-Чокрак. К ужину примчался сюда комиссар Ехлаков, запыленный, закопченный, как трубочист, только зубы белеют в неизменной широкой улыбке.
— Вывезли боезапас, командир!
Ему, хозяйственнику Будякову и всем, кто трудился на станции Биюк-Онлар, крепко досталось. С утра над [53] станцией висели вражеские бомбардировщики. Взрывы, пламя и дым вокруг. На железнодорожных путях горели порожние составы. Наших людей здесь было немного: шоферы, связисты, санитары и музыканты духового оркестра. Одни вручную выкатывали из разбитых составов уцелевшие вагоны, отгоняли их подальше от станции. Другие наваливали на автомашины ящики со снарядами, к которым уже приближалось пламя. Третьи на открытом месте грузили эти ящики в вагоны. Делать это на станции было невозможно из-за беспрерывных бомбежек. Огромную выдержку и самоотверженность проявили старшина артдивизиона Иван Яшин, шоферы Александр Лукьянцев и Петр Середа, командир взвода связи старшина 1-й статьи Петр Тарасенко, оружейный мастер краснофлотец Георгий Хатунцев, старшина оркестра мичман Щетинин. Одного близкого попадания бомбы хватило бы, чтобы штабеля боеприпасов взлетели на воздух. Моряки понимали это, но никто из них не дрогнул. В эшелоны и попутные машины, следовавшие через станцию, было погружено все до единого снаряда, до последнего мешка с продовольствием. Эшелоны с грузами двинулись к Севастополю.
— На славу поработали матросы! — восторгается комиссар. — С таким народом можно воевать, командир!
Ехлаков хвалит всех. О себе только молчит. Но я знаю, боезапас спасен потому прежде всего, что это опасное дело возглавил комиссар с его неистощимой энергией и умением воодушевить людей.
Солнце уже клонилось к закату, когда нас навестил вице-адмирал Гордей Иванович Левченко, главнокомандующий войсками Крыма:
— Как воюем, Евгений Иванович?
Докладываю ему о важнейших событиях за день:
— Сейчас выполняем приказ генерала Петрова, прикрываем дорогу на Симферополь.
— Он и у вас побывал? Вот вездесущий!
Левченко читает приказ, написанный Петровым на моей карте, одобрительно кивает головой. Просит меня показать, где и как закрепились батальоны.
— Да не по карте, — морщится он. — В натуре хочу посмотреть.
Вместе объезжаем передний край нашей обороны. Адмирал то и дело останавливает машину, советует: [54]
— Вот это место, пожалуй, самое опасное, сосредоточьте здесь побольше артиллерии, а тут, учтите, противник, возможно, будет скапливаться для атаки, пристреляйте сюда минометы.
Прощаясь, адмирал предупреждает:
— Держитесь, моряки, не забывайте: на главное направление вы поставлены.
Генерал Петров сдержал свое слово. Мы получили поддерживающую артиллерию. Правда, вместо двух полков всего лишь четыре пушки. Но мы и им рады. Рядом с нашими трехдюймовками эти 155-миллиметровые пушки кажутся великанами, и матросы поглядывают на них с уважением и завистью.
Ехлаков, Илларионов, начальник поддерживающей артиллерии и я поднимаемся на наш наблюдательный пункт, который мы вынесли на вершину кургана. Отсюда вся окрестность как на ладони. Вон на берегу Евпатория. Мы видим синь моря, в которую погружается огромный красный диск солнца. Каламитский залив пустынен, если не считать нескольких рыбачьих шхун у самого горизонта. По дороге от Сак на Ивановку пылят автомашины и мотоциклы. Там уже враг. На северо-западе еще идет бой: слышны редкие орудийные выстрелы. Возле Сарабуза, у аэродрома, пылает военный городок. Симферополь скрыт от нас холмами. Видим только дорогу, ведущую к нему. По ней движутся автомашины, пешеходы, гурты скота. Это уходит население из угрожаемых районов. Мы долго смотрим на этот нескончаемый поток. За тысячи человеческих судеб мы в ответе.
Очень быстро наступила темнота. Твердо верим, что в такую темень противник не рискнет вести наступление. Все-таки принимаем необходимые меры предосторожности. Я собирался всю ночь провести на наблюдательном пункте, но мне сказали, что на КП меня ждет какая-то женщина, которая настоятельно хочет видеть командира. Пришлось пойти. Женщина, средних лет, оказалась заведующей магазином сельпо из ближайшего хутора. Увидев меня, она возбужденно заговорила:
— Товарищ командир! У меня магазин, много разных товаров. Не оставлять же все это проклятым фашистам. Мне надо эвакуироваться, а товар куда девать? Вот и пришла к вам. Может, вы его заберете? Пусть на пользу нашим бойцам пойдет. [55]
Я благодарю патриотку. Тут же назначаю приемную комиссию. За ночь она должна сделать опись всех товаров, оприходовать их и к утру выдать заведующей магазином расписку по всей форме.
Подумать: чего особенного? Но посещение этой женщины взволновало всех, кто был на командном пункте. Какое это большое дело, что наши люди даже тогда, когда смертельная угроза нависает над ними, думают не о себе, а о своем долге перед государством, народом, перед собственной совестью.
Враг наседает
Ночь прошла спокойно. Нам даже удалось часа два поспать. Пользуясь затишьем, подразделения постарались получше закрепиться на отведенных участках. Третий и четвертый батальоны заняли оборону на линии Тобе-Чокрак, Атман; первый, второй и пятый — в районе Тополов, Авель, Ашаны-Джамин.
Мы по-прежнему прикрываем наши войска, отходящие на Керчь и Севастополь. Задача у нас ясна: возможно дольше удержаться здесь, на подходах к Симферополю.
Тишина нарушилась рано утром. Начал боевые действия третий батальон. В 6 часов его боевое охранение обнаружило в деревне Тулат несколько вражеских броневиков и автомашин. Подозрительная возня наблюдалась и в соседней деревне Джабанак. У командира батальона майора Мальцева возникло подозрение, что ночью сюда проникла разведка противника. По его приказанию первая рота окружила деревню и уничтожила десять фашистских разведчиков. Моряки захватили трофеи — автомашину, два мотоцикла, пулемет, автоматы, патроны. Заслышав перестрелку, противник послал помощь своей разведке. С высоты южнее деревни выползли пять танков. Помощник командира взвода батареи коммунист Каплун, не дожидаясь указаний, быстро развернул одно из орудий и открыл огонь. До противника было более километра, но первые же снаряды попали в цель. Один танк загорелся, остальные поспешно отошли.
Через несколько минут раздались выстрелы в расположении третьего батальона. Связываюсь по телефону: в чем дело? Оказывается, из деревни Торхая попытались [56] спуститься в долину две бронемашины и два грузовика с пехотой противника. Огонь нашей артиллерии и пулеметов заставил их повернуть. Они скрылись в направлении к Булганаку, что встревожило меня. Очевидно, противник успел занять это селение и соседние с ним высоты. Есть опасение, что именно отсюда он попытается прорваться к Симферополю. Приказываю командиру батальона усилить этот участок станковыми пулеметами.
На правом фланге, в районе совхоз «Красный Крым», Авель, Княжевичи, второй и третий батальоны поспешно окапывались. В полдень разведка донесла, что из Темеша к станции Княжевичи направляется большая вражеская автоколонна.
Командование обоими батальонами взял на себя капитан Дьячков. Он приказал артиллерии открыть огонь. Снарядами были разбиты две головные машины. Колонна остановилась. Пехота противника развернулась в боевой порядок. Из-за грузовиков вышли танки. Взвилась белая ракета. Немцы бросились в атаку.
Дьячков со своего наблюдательного пункта видел, как более десяти танков двинулись на позиции пятого батальона.
— Ну, «пушки без мушки», выручайте! — крикнул он в телефонную трубку.
Старые пушки на непомерно высоких колесах стояли в школьном саду на южной окраине Авеля. Пожилые артиллеристы заботливо замаскировали их зеленью. Вражеские танки подошли уже близко к селению, а наши комендоры молчат. Дьячков не торопит их, знает: артиллеристы верят в эти пушки, как в самих себя. Позавчера у Айбар «пушки без мушки» показали свои качества во всем блеске: от их снарядов четыре вражеские бронемашины разлетелись в куски.
До танков осталось не более пятисот метров. Тогда только пронзительно рявкнули наши пушки. Их залп явился как бы сигналом. Где-то за холмом забухали минометы, и тяжелые мины отсекли от танков пехоту. Пулеметные очереди и частые винтовочные выстрелы послышались справа. Это во фланг противнику зашли разведчики второго батальона во главе с лейтенантом Павликовым.
Два часа длился бой. Фашисты не выдержали. Потеряв [57] два танка, три автомашины, десяток мотоциклов и оставив до шестидесяти трупов своих солдат и офицеров, враг откатился к Темешу.
Дьячков докладывает мне об этом по телефону спокойным голосом, будто ничего особенного не приключилось. А я готов плясать от радости.
— Комиссар! — зову Ехлакова, чтобы поделиться с ним новостью. Думаю, что он рядом, и вдруг слышу его голос в телефонной трубке:
— Алло, командир! Скажу тебе, здорово наши орлы лупят здесь фашистов. Любо-дорого!
Ну, конечно, комиссар весь бой пробыл там. У него особое чутье какое-то: всегда оказывается там, где всего опаснее.
Для подразделений Дьячкова выдалась передышка. После того как он и Ехлаков переговорили со мной, капитан, потирая руки, сказал:
— Что же, товарищ комиссар, пора бы и пообедать! Вестовой, передайте комбату, чтобы раздавали обед, и нам несите, да побольше. Заслужили после такой работенки!
— Ты смотри, командир, не задавайся, как бы «гости» опять не пожаловали. Тогда на всех у тебя и обеда не хватит, — предупредил Ехлаков.
— Об этом не беспокойтесь. Им дежурное блюдо всегда готово. — Взяв телефонную трубку, он приказал начальнику своего штаба: — Проверить готовность, оружие держать заряженным, наводчикам не отходить, обедать по очереди!
Ехлаков отказался обедать на КП. Ушел к минометчикам, замаскировавшимся в овраге. Матросы сидят на ящиках из-под мин, хлебают горячий суп и ведут оживленный разговор. Кок обрадованно наливает комиссару полный котелок. Орудуя ложкой, Ехлаков прислушивается к беседе.
— Я когда бросаю в ствол мину, — говорит заряжающий Федорченко, — всегда приговариваю: «За Родину! Бисову сыну в спину!»
— Почему же только в спину? — интересуется комиссар.
— Ты ему и в печенки закладывай, — добавляет сосед. [58]
— Да я другой раз и не такое приговариваю, — смеется Федорченко. — Только бы наводчик не сплошал. А уж попадет наша игрушка, так достанется немцу во все места!
Не успел моряк досказать фразу, как ухнул орудийный выстрел и снаряд с воем пролетел над овражком. Отложив котелки, моряки бросились к минометам.
Выйдя из Темеша тремя колоннами, фашисты принимают боевой порядок. Пехоту поддерживают бронемашины. Главный удар противник направляет на левый открытый фланг пятого батальона. Дьячков спешно выдвигает сюда свой резерв — одну роту и пулеметный взвод.
Противник пустил в дело свои тяжелые минометы. Мины ложатся на стыке второго и пятого батальонов. Среди моряков появляются раненые и убитые. Все огневые средства обоих батальонов приведены в действие. Дьячков сам руководит переносом огня с одной цели на другую. Оглушительный грохот не стихает ни на миг. То и дело рвется связь. Старшина 2-й статьи Даниил Кучер и другие телефонисты ползут среди взрывов, сращивают провода.
Минометчики стараются изо всех сил. Они бьют по вражеской пехоте, в то время как артиллеристы метят по бронемашинам. Неожиданно в самую горячую минуту минометы замолкают: кончились мины.
— Вот тебе и в спину, и в печенку, — мрачно шутит кто-то из матросов, оглядываясь. — Где ты, Федорченко?
А его и след простыл. Неужели сбежал?
— Да вон он!
К позиции подкатил грузовик, кузов которого забит ящиками с минами. Наверху сидит Федорченко и размахивает руками:
— Принимай, братва, гостинцы.
— Ура! — кричат минометчики.
Машина останавливается. Из кабины выходит бледный как полотно шофер старшина 1-й статьи Александр Красюков. Гимнастерка его залита кровью. Старшину ранило, еще когда машина выходила с пункта боепитания в двух километрах от батареи. И все же, превозмогая страшную боль в перебитом плече и слабость от потери крови, моряк довел машину с боезапасом. Несколько матросов подхватывают на руки самоотверженного шофера, укладывают на носилки и бережно уносят на медпункт. [59]
Трижды фашисты возобновляют атаки, и каждый раз мы их отбрасываем. Бой заканчивается уже в сумерках. Противник потерял шесть бронемашин, пять танкеток, пятнадцать автомашин, много мотоциклов и до двух рот пехоты. Подсчитываем наши трофеи: восемнадцать пленных немцев, две полевые пушки, двадцать ручных пулеметов, пятнадцать автоматов, три пистолета.
Мы тоже понесли потери. У нас десять убитых и двадцать раненых.
Ехлаков во время боя побывал и у минометчиков, и у артиллеристов, и у стрелков. Я отчитываю его:
— Что ты лоб под пули подставляешь?
Он отделывается шуткой:
— Не бойся, я заколдованный. К тому же не забывай, я из пехоты, потому и по-пластунски ползать не брезгаю.
На участке третьего и четвертого батальонов немцы в течение дня тоже предпринимали попытки прорвать нашу оборону. Но моряки успешно отбили атаки.
С нашего наблюдательного пункта на вершине холма слежу за движением противника. По дороге между Саками, Ивановкой и Николаевкой бесконечным потоком идут автомашины. Со стороны Николаевки доносятся глухие выстрелы орудий береговой батареи. Над дорогой вырастают столбы взрывов, и в этом месте вражеские машины разметывает, словно вихрем.
Рядом со мной стоит командир приданной нам артиллерийской части.
— Давайте и мы пальнем в эту гущу, — предлагаю ему.
Он долго всматривается в цель, измеряет расстояние, вычисляет и безнадежно машет рукой:
— Далеко. На пределе нашей дальности. Нет расчета...
— Как нет расчета? — возмущаюсь я. — Видите, сколько там автомашин, и все направляются к Севастополю...
— Не достанем.
— Ну тогда стреляйте по ближним целям.
Артиллерист опять долго всматривается и заявляет:
— Для нашего снаряда они мелковаты.
Так ни разу он и не выстрелил. [60]
Позже, в Севастополе, нам снова довелось встретиться с этим офицером, и я напомнил ему:
— Вы опять нас будете поддерживать, как под Сарабузом?
Офицер, запомнившийся мне там измученным, угрюмым, улыбнулся широко и весело:
— Открою вам секрет: тогда у меня было всего по одному снаряду на пушку. Вот и хитрил. Огорчать вас не хотелось прямым отказом, а последние снаряды я берег на самый крайний случай.
Нет, меня не обидело это признание, и я от души пожал руку этому человеку, который привел свои пушки на самый опасный участок фронта, несмотря на то, что у него было всего по одному снаряду на орудие.
В 22 часа 31 октября мы получили радиограмму генерал-майора Петрова:
«Бригаде сосредоточиться в районе Старые Лезы и продвигаться к Севастополю по маршруту: Булганак, Ханышкой».
Значит, свою задачу под Сарабузом мы выполнили. Оповещаю командиров подразделений о новом приказе командования.
Собираемся в путь как можно быстрее. Рассчитываем прибыть в Старые Лезы к двум часам ночи, чтобы занятый врагом Булганак пройти на рассвете. Вперед высылается усиленная разведка во главе с майором Полонским. За ней следуют боевое охранение и уже потом основные силы, третий и четвертый батальоны, штаб бригады, 32-я артбатарея, рота связи и другие мелкие подразделения. Первый, второй и пятый батальоны выходят позже и будут следовать самостоятельно.
Темная ночь, сухая безветренная погода благоприятствуют нам. Моряки идут бодро. Всех радует, что мы возвращаемся в Севастополь. Противник молчит.
По Евпаторийскому шоссе подходим уже к Старым Лезам, когда поступает по радио новое распоряжение генерала Петрова:
«В связи с новой обстановкой маршрут движения изменить. Вам следовать форсированным маршем по маршруту: Атман, южная окраина Симферополя и далее в район Саблы. Учесть возможность действия противника, занимающего район Булганак. По этому маршруту впереди вас идет 25-я дивизия. 5-й стрелковый батальон, [61] участвующий в бою под Княжевичи, мною встречен на ст. (неразборчиво) и направлен в Сарабуз для дальнейшего следования в район совхоза «Свобода», что северо-восточнее Симферополя. Мой КП в дер. Шумхай. Бригаде в район Саблы выйти к утру 1.XI.41».
Чем вызван такой приказ? Хорошо зная обстановку, убедившись, что в районе Булганака сосредоточены крупные силы противника, командующий Приморской армией, по-видимому, решил избежать напрасных потерь и своевременно вывести свои силы из вражеского полукольца.
Рассылаю офицеров связи. Они должны встречать батальоны и поворачивать их на новый путь. Наша колонна разворачивается и идет назад. Надо спешить. От Старых Лез до Саблы — более сорока километров.
Местом сбора назначаю перекресток дорог у селения Атман. Мы приходим сюда, когда уже рассвело. По моим расчетам, второй батальон следует в пяти километрах позади нашей основной колонны. Пятый батальон до совхоза «Свобода», куда его направил командующий армией, пока не добрался, а застрял где-то между Сарабузом и Симферополем. Бойцы его сильно утомлены продолжительными боями. Снова посылаю связных на розыски.
Возле Атмана, у перекрестка дорог, где мы устроили короткий привал, лежит на траве группа усталых бойцов. Среди них сидит на камне человек в шинели. На голове кубанка. По черной бороде узнаю его. Это полковник Яков Иванович Осипов, командир Одесского полка морской пехоты. Поздоровались. Осипов мрачен, неразговорчив. Чувствуется, что он страшно устал. Горстка бойцов вокруг него — это все, что осталось от героического полка, наводившего ужас на врага под Одессой.
На разговоры нет времени. В любую минуту можно ожидать налета вражеской авиации. Я поднимаю своих бойцов. Огромная, растянувшаяся на несколько километров, наша колонна продолжает свой марш. Я и не подозреваю, что больше нам не доведется увидеть Осипова, что он вместе с остатками своего полка погибнет в стычке с фашистами, которые внезапно нападут на дорогу.
На развилке дорог я оставляю начальника штаба Илларионова. Он должен встретить второй батальон и повести его вслед за нами. [62]
В 16 часов останавливаемся на окраине селения Бир-Чокрак. Поджидаем второй батальон. Его все нет и нет. Связные возвращаются ни с чем. Дорога пуста. Ждать больше нельзя. С тяжелым сердцем отдаю приказ трогаться дальше.
Внезапно по обеим сторонам дороги загремели взрывы. Нас обстреливают немецкие минометы, установленные на склоне горы. Противник прекрасно видит нас: место открытое. Бригада рассредоточивается. Моряки преодолевают обстреливаемый участок перебежками. Фашисты не жалеют мин. Взрывы грохочут беспрерывно. А до безопасной зоны за склоном высоты четыре километра. Взвод за взводом совершают стремительные броски. В общем все обходится благополучно. Только пять человек задело осколками. Кето Хомерики, еще не отдышавшись после бега под минами, склоняется над ранеными, перевязывает их.
У совхоза «Залесье» бригада принимает походный порядок, но ненадолго. Вскоре колонна вновь оказывается под огнем. Стреляют вражеские автоматчики, пролезшие на высоту Таш-Джорган, у подножия которой пролегает дорога. Пять артиллеристов батареи третьего батальона во главе с краснофлотцем Василием Ермаковым сквозь густые заросли орешника взбираются на высоту и уничтожают фашистов.
Новому обстрелу подвергаемся возле самого селения Саблы. Пришлось выделить роту, которая прочесала заросли и выбила из них фашистов.
В Саблах располагаемся на отдых. У нас около сорока раненых. Начальник санчасти Марманштейн еще вчера во время боя отправился во второй батальон, и до сих пор о нем ничего не слышно. Начальником санчасти временно назначаю его жену военврача 3 ранга Анну Яковлевну Полисскую. Она горячо берется за дело. К утру, сделав первичную обработку ран, она отправляет своих подопечных в Алушту. Раненые нас теперь не связывают. Беспокоит другое: у нас кончаются припасы.
В 4 часа утра 2 ноября моряки вновь зашагали по дороге. Колонна втягивается в узкую долину. Справа и слева — высокие заросшие лесом горы. По дну долины течет бурная горная речка Альма. Невдалеке от селения Бешуй останавливаемся у развилки дорог. Одна из них — широкая, укатанная — ведет на Алушту. Другая, которая [63] ведет на Бешуйские копи, больше похожа на лесную тропу, чем на проезжую дорогу. По какой идти? Выбор дальнейшего маршрута теперь не связан никакими приказами. Мы вольны выбирать его сами.
Нам известно, что дорога на Севастополь в руках противника. Принимаю решение идти через горы. Это труднее, но зато надежнее, мы сможем незаметно для противника и быстрее, чем кружным путем через Алушту, попасть в Севастополь.
Но неожиданно получаем новую задачу. Прибывший к нам член Военного совета 51-й армии бригадный комиссар Малышев потребовал, чтобы бригада выставила боевое охранение в районе Бешуя, оседлала дорогу на Алушту, куда отходят части Приморской армии. Я жалуюсь, что у нас запасы на исходе. Малышев на листке из блокнота пишет распоряжение в штаб тыла армии, находящийся в Алуште, снабдить нас продовольствием и горючим. Я сейчас же посылаю туда на машине своих людей.
В боевое охранение выделен четвертый батальон капитана Гегешидзе с противотанковой батареей. Здесь остается и начальник политотдела Ищенко.
Ни горючего, ни продовольствия мы из Алушты не дождались. Простившись с Гегешидзе и его бойцами, я вывожу остальные подразделения на узкую лесную дорогу.
Через горы
Вечер застал нас в глухом лесу. Начался дождь. Ноги скользят по крутому склону. Люди вымотались вконец.
Останавливаемся на поляне. Выставив боевое охранение, объявляю большой привал.
Мы сидим у костра и мирно разговариваем. Вдруг слышим винтовочный выстрел, за ним второй, третий... Неужели немцы? Ехлаков вскакивает, и бежит в сторону, откуда донеслись выстрелы. Я иду проверить другие посты и на всякий случай приказываю пулеметному взводу седьмой роты подготовиться к открытию огня. Но вскоре слышу громкую ругань Ехлакова.
— В чем дело? — спрашиваю его.
— Сукины дети, что наделали!
— Да скажи толком, что случилось?
— Убили, насмерть убили! [64]
— Кого?
— Такого бычка, такого бычка...
— Ну, слава богу, что только бычка.
— Да ты подойди, командир, посмотри.
Комиссар ведет меня на место происшествия. В сумерках вижу, лежит на земле красивое животное. Косматая рыжая грива мокнет в луже крови. Неподалеку застыло в испуге другое такое же животное. Тут только спохватываюсь: ведь мы в заповеднике крымских зубробизонов! Горе-охотники стоят возле своей жертвы, растерянно переминаясь с ноги на ногу.
Объясняю им, какое редчайшее животное они погубили.
— А мы смотрим, бежит какой-то зверь. Ну и...
Искреннее раскаяние звучит в голосе матросов. Я не стал их наказывать, но предупреждаю всех бойцов: и пальцем не трогать обитателей заповедника. И вообще никакой охоты!
Много позже мы с негодованием узнали, что фашисты, оккупировав Крым, полностью истребили зубробизонов, которых так берегли советские люди.
3 ноября мы весь день пробирались по сухому руслу горной реки Аполах, узкому, извилистому, усеянному обломками скал. Протащить по нему автомашины, тракторы и пушки — труд адский. Кирками, ломами, лопатами бойцы пробивали проходы, а часто буквально на руках вытаскивали застрявшие орудия и машины. За весь день мы продвинулись всего лишь на десять километров.
У нас все хуже становилось с питанием. Измучившиеся за день люди, проглотив скудный ужин, спешили поскорее улечься и тут же засыпали как убитые. Но, обходя ночью наш лагерь, я увидел, что у одного из костров готовится пиршество. Матросы варят картофель и галушки. Бойцы и меня радушно пригласили подкрепиться. Спрашиваю их:
— Откуда у вас такое богатство?
— А мы столько продуктов нашли, на всю бригаду хватит, — хвалится связист минометного батальона Коновод. — Идемте, покажу.
Он ведет меня в сторону от дороги. Раздвигает кусты. В луче электрического фонарика вижу небольшую пещеру, выбитую в скале. Там лежат ящики, мешки. [65]
— Вы знаете, что это такое? — говорю я матросам. — Вы вскрыли партизанский склад.
Матросы потрясены. Молча они тащат от своего костра все до последней картофелины и кладут на место.
— Укройте все, как было, — наказываю им. — И никому ни слова. Понятно?
— Еще бы не понятно, товарищ командир. Да если бы мы знали...
Краснофлотец Коновод сходил за своей винтовкой и стал неподалеку от пещеры. Сменяя друг друга, минометчики дежурили у партизанского склада. В бдительности этих добровольных часовых можно было не сомневаться.
Дальше дорога стала чуть легче, пошла под уклон. Спускаемся по западному скату высоты 648,8. Миновали поселок Бешуйские копи. Наша разведка доносит, что в Коуше, в семи километрах от нас, обнаружены немцы — три танкетки и десять мотоциклистов. Направляю туда нашу конную разведку. Возглавляет ее инструктор политотдела старший лейтенант Родин. Этот политработник, смелый, решительный, находчивый, стал незаменимым разведчиком. Видно, у него подлинное призвание к этой опасной работе.
Конники наши нагрянули внезапно. Гитлеровцы даже не успели завести все свои машины. Оставив нам две танкетки и два мотоцикла, они удрали. Осматриваем наши трофеи. Танкетки набиты вещами, награбленными у населения.
Нас окружают местные жители. Вытаскиваем из захваченных машин добро и возвращаем законным владельцам. В Коуше расположен совхоз, принадлежащий Севастопольскому морскому заводу. Работницы его умоляют нас взять их с собой в Севастополь.
— Давай пополним ими нашу санчасть, — предлагает Ехлаков.
— Будете за ранеными ухаживать? — спрашиваю женщин.
— Милые вы наши, да мы все будем с любовью делать, только не оставляйте нас фашистам на поругание!
Берем с собой пятнадцать работниц. Все они стали прекрасными санитарками и медсестрами. Многие из них геройской смертью погибли на передовых позициях в дни обороны Севастополя. [66]
И вновь наша колонна движется через горы, то выходя на шоссе, то углубляясь в лес.
5 ноября было пасмурно. Миновав селение Биюк-Узенбаш, мы услышали артиллерийскую и пулеметную стрельбу. На шоссе сгрудились машины, орудия. Это части Приморской армии. Передовые ее подразделения отбиваются от противника, наседающего со стороны селения Фоти-Сала. Знакомлюсь с командиром 25-й Чапаевской дивизии генерал-майором Т. К. Коломийцем. Он говорит мне, что Приморская армия должна следовать в Ялту, но тут, не доходя до Гавро, ей пришлось остановиться. Установив на прилегающих высотах минометные батареи, противник обстреливает дорогу. В Фоти-Сала он сосредоточивает свою пехоту.
С генералом Коломийцем обсуждаем создавшееся положение. Решаем, что наша бригада выделит боевое охранение, усиленное минометами и артиллерией. Оно укрепится на западной окраине Гавро и своим огнем отвлечет на себя внимание противника. Тем временем наши войска пройдут угрожаемый участок. За поворотом, который находится поблизости, вражеский огонь их уже не достанет.
Так и поступили. Боевое охранение, в которое я посылаю почти половину своих наличных сил, открывает ураганный огонь по позициям противника. Между немцами и нашими артиллеристами и минометчиками завязывается ожесточенная перестрелка. Пользуясь этим, наши войска по восточным скатам высоты 361,7, недосягаемым для огня противника, следуют к селению Коккозы. Ночью к этому пункту прибывает и наше охранение. С наступлением темноты оно незаметно для противника снялось с позиций и нагнало нашу основную колонну.
В Коккозах принимаю решение послать всю технику и бойцов, которые уместятся на машинах, по шоссе в Ялту. Прежде всего размещаем на машинах раненых и обессилевших. С этой колонной, следующей за Приморской армией, отправляется комиссар Ехлаков. На рассвете мы прощаемся с товарищами.
Со мной остается 700 человек. Через горы мы пойдем налегке: никакого обоза, только личное оружие и по 120 патронов на бойца. Продовольствия у нас почти нет, надеемся доставать его по дороге. [67]
В ближайший населенный пункт — Маркур — приходим в восемь утра. Противник где-то поблизости. Поэтому мы все время начеку. Привал устраиваем в километре от деревни. Я вызываю председателя сельсовета и прошу его снабдить нас продуктами и посудой для приготовления пищи. Колхозники приносят два мешка муки, соль и три медных таза. Извиняются, что ничего другого в деревне нет: ведь сюда уже наведывались немцы. Мы горячо благодарим и за это.
Краснофлотцы замесили тесто, зажгли костры. Но тут прибегает разведчик и докладывает, что с севера в деревню входит колонна немцев. Измученные тяжелым переходом, не имея артиллерии и минометов, мы не можем вступить в открытый бой. Командую: «Становись!» — и увожу свой отряд. Густой лес надежно спрятал нас.
В полдень снова останавливаемся на отдых. Все жутко проголодались. Я жалею о тесте, которым мы так и не сумели воспользоваться под Маркуром. Но плохо еще, оказывается, я знаю моих матросов. Повсюду загораются костры, закипает вода в котелках. Из карманов моряки извлекают куски свежего теста. Все мы с наслаждением едим горячие галушки. Не беда, что они изрядно приправлены табачной пылью, которая скопилась в матросских карманах.
Приближаемся к крутому склону горы Бечку. На перевале показываются вражеские конники. Очевидно, разведка. Она нас не увидела в зарослях. Дождавшись, когда противник удалился, мы перевалили через гору и к вечеру остановились у деревни Коклуз.
Ориентироваться в горах трудно. Мы уже не раз сбивались с дороги. Я решил воспользоваться услугами проводника. Пусть он выведет нас хотя бы к Ай-Тодору. А там пойдут знакомые места.
Проводить нас вызвался старик татарин. Одет он в короткую свитку, туго перетянутую зеленым кушаком, серые широкие парусиновые штаны. На ногах — самодельные постолы, надетые на портянки. Опираясь на большую палку, проводник семенит своими кривыми ногами так, что мы едва успеваем за ним. Темно, льет дождь, а старик шагает уверенно, будто не по заросшим лесом кручам, а по улице родной деревни. [68]
Люди вокруг меня дышат тяжело. Даже кони наши измучились. На спусках их копыта разъезжаются, бедные животные садятся на круп и так скользят по мокрой глине.
По моим предположениям, мы уже должны были подходить к Ай-Тодору, а его все нет и нет. Где же он?
— Скоро, скоро, командир, — твердит татарин и знай себе ковыляет впереди колонны.
Вдали сквозь муть дождя вспыхнул огонек, запахло дымом. Послышался лай собак. К большому селению, раскинувшемуся под горой, подходим уже на заре.
— Это Ай-Тодор? — спрашиваю проводника.
— Какой Ай-Тодор? Зачем Ай-Тодор? — тараторит старик. — В Ай-Тодоре немец. А это Уркуста.
Хочется отругать старика за его самоволие. Но ведь он поступил так из добрых побуждений. Остается только поблагодарить его. Крепко жму ему руку. Предлагаю подкрепиться и отдохнуть с нами.
— Нет, мне назад нужно.
И постукивая посошком, старик бодро затопал в лес.
— Вот это ходок! — восхищаются матросы.
В Уркусте работает пекарня. Моряки получают по двести граммов хлеба и тотчас снова пускаются в путь.
Под нами Байдарская долина, широкая, зеленая. С обступивших ее гор то тут, то там стекают шумные водопады, которые сливаются в крупную реку Черную. В окружении пашен видны колхозные дома. Воспрянули духом усталые бойцы. Весело заржали кони, почуяв запах сочных луговых трав.
Река сильно разлилась после дождей. Моста мы не нашли. Как же переправиться? Матросы окунают в воду руки и отдергивают:
— Брр... Как лед!
Пускать людей вплавь в такую воду рискованно: судороги схватят. Сидим у проклятой реки и головы ломаем.
— Товарищ командир, — улыбаясь обращается ко мне краснофлотец Митрохин. — А ведь у нас свои шлюпки есть.
— Какие еще шлюпки?
— А вот. — Моряк подводит коня, ласково похлопывает его. — Смотрите: четыре весла и хвост вместо руля.
— Сущая правда, — обрадованно соглашаюсь я. [69]
Матрос вскакивает в седло, но конь упирается, не идет в воду. Матрос дергает поводьями — никакого результата. Тогда бойцы силой сталкивают в реку упрямую лошадь. Оказавшись в воде, она поплыла. Моряк помогает ей, загребая руками, как веслами.
— Счастливого плавания! — кричат ему бойцы.
Лошадь вышла на противоположный берег, отряхнулась. Но моряк снова направляет ее в реку.
— Зачем, зачем назад? — кричат ему.
Он отвечает:
— Коня тренирую!
Теперь бойцы садятся на все сорок лошадей нашего взвода конной разведки.
— Штурман, вперед! — командует Митрохин своему коню. Понятливое животное смело вступает в бурный поток. За ним остальные. Чтобы пригнать переправившихся лошадей обратно, требуется один человек, который сидит на переднем коне.
Так за двадцать рейсов форсировал реку весь наш отряд. Не зря матросы так берегли и холили своих коней. Они не раз нас выручали в этом тяжелом походе.
Дневку устраиваем в селении Биюк-Мускомия. Захожу в помещение сельсовета. Председатель, женщина средних лет, снимает со стены портреты Ленина, Сталина, Калинина.
— Зачем это вы?
— Хочу спрятать в надежное место. Говорят, немцы подходят.
— Подождите. Пока мы с вами, советские люди здесь хозяева.
Мы несем портреты и вывешиваем их на стене школы. Тут, на небольшой площади, проводим митинг, посвященный двадцать четвертой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Вместе с нашими бойцами в нем приняли участие все жители села.
Колхозники угостили нас обедом. После двухчасового отдыха выходим на Ялтинское шоссе. Теперь прямой курс на Севастополь.
А в тот же вечер в Байдарскую долину спустились гитлеровцы. По этой дороге мы отступали последними.
Вблизи горы Гасфорта встречаем разведчиков Севастопольского оборонительного района. Они указывают [70] нам проход в укреплениях. Минуем замаскированные артиллерийские доты.
Впечатление такое, что мы в родной дом попали и крепко захлопнули за собой дверь.
Закончился наш крымский поход. Он стоил нам больших лишений и потерь, но оказал серьезную помощь 51-й и Приморской армиям. Арьергардными боями мы сдерживали гитлеровцев, путали их планы. Бои на крымских дорогах обогатили морских пехотинцев опытом, закалили их, что очень пригодится в будущих схватках с врагом.
В Севастополе меня встретил Будяков. Он благополучно довел эшелоны с нашим тыловым имуществом из Биюк-Онлара. Здесь уже оказались и некоторые другие наши подразделения. Товарищи рассказали мне, как много им пришлось пережить в эти дни.
Четвертый батальон под командованием капитана Гегешидзе, выполнив у деревни Бешуй свою задачу по прикрытию отходящих войск, 4 ноября выступил по направлению к Алуште. К этому времени противник привел дорогу во многих местах в непроходимое состояние, разрушил мосты. С огромным трудом продвигались вперед бойцы батальона, восстанавливая путь, чтобы могла пройти техника. В одном месте импровизированный мост провалился, и тягач упал под откос. Остальной транспорт и все орудия были доставлены в Ялту. Здесь батальон встретился с колонной, которую вел комиссар Ехлаков. Присланные командованием корабли доставили людей в Севастополь. Часть бойцов последовала в Севастополь на автомашинах по Ялтинскому шоссе и тоже благополучно достигла цели.
Но в Ялте оставалась наша артиллерия, тягачи, автомашины с боезапасом. Трактора, прошедшие длинный и тяжелый путь, требовали ремонта. Лейтенант Сажнев, оставшийся старшим, раздобыл горючее для машин. Трактористы за несколько часов напряженной работы отремонтировали технику. В ночь на 7 ноября колонна вышла из Ялты. В голове ее следовала автомашина с бойцами и со счетверенной пулеметной установкой. Изношенные машины то и дело выходили из строя. Трактористы Носатин, Самохвал, Домотканский и другие проявили настоящее геройство. В невероятно трудных условиях они [71] утром 8 ноября довели наш транспорт и артиллерию в Севастополь.
Трагически сложилась судьба второго батальона и двух примкнувших к нему рот первого батальона. Подполковник Илларионов, встретив их у Атмана, по неизвестной причине повел колонну не на Симферополь, как следовала бригада, а на Булганак-Бодрак. У селения Азек на нее напали крупные силы противника. В бою с вражескими танками и пехотой Илларионов и командир батальона Черноусов погибли. 138 бойцов под командованием младшего лейтенанта Василия Тимофеева с большими трудностями вышли из окружения и добрались до Севастополя.
Мало осталось людей и от пятого батальона. Его командир капитан Михаил Дьячков, выполнив задание генерала Петрова, после не смог соединиться с основной колонной бригады и следовал самостоятельно. У деревни с лирическим названием «Приятное свидание» он столкнулся с противником. Морские пехотинцы прямо с марша были вынуждены вступить в бой. Вскоре Дьячкова и его начальника штаба старшего лейтенанта Михаила Надтоку тяжело ранило. Раненых погрузили на машину, но ее захватили немцы. В командование батальоном вступил комиссар старший политрук Турулин. Моряки под его руководством сражались отважно и стойко. Они отбили все атаки противника, но к концу боя в батальоне осталось всего полсотни человек. Вырвавшись из окружения, они во главе со своим комиссаром пришли в Севастополь.
Бригада наша снова разместилась в здании бывшего зенитного училища. [72]