Будет что-то новое
В 1955 году в серию испытаний из пяти атомных зарядов были включены две сверхмощные термоядерные бомбы, в том числе одна мегатонного класса. Первый взрыв водородной бомбы состоялся 20 августа 1953 года, о чем сообщалось в печати. И хотя американцы взорвали водородное устройство годом раньше, оно было огромное, с двухэтажный дом, и для транспортировки не приспособлено. У нас же готовились сбросить бомбы с самолетов и взорвать над землей. На полигоне опасливо поговаривали, что могут быть тяжелые последствия, хотя один из «отцов» нашего водородного оружия академик А. Д. Сахаров значительно позже, в 1990 году, скажет: «Мы как-то не думали, что это представляет большую, крайне большую опасность...»
Об условиях взрыва и мощности бомбы знали только ее создатели и члены Государственной комиссии, назначавшиеся правительством СССР на каждую серию испытаний. В ее состав входили представители министерств среднего машиностроения, обороны, здравоохранения, Академии наук СССР. Начальник полигона и представители Минздрава имели право не соглашаться с решением о проведении взрыва при малейшей вероятности нарушения основного условия его проведения — абсолютной безопасности населения. Их слово было окончательным.
Комиссия решила оповестить население всех прилегающих к полигону районов о мощном взрыве и организовать вывод людей из домов. Служба особого режима запротестовала — нельзя разглашать военную тайну. На это заявление академик Я. Б. Зельдович бросил реплику:
«Когда Семипалатинский аэродром оцепляют колючей проволокой и прекращаются полеты самолетов, жители уже знают: готовится атомный взрыв. И как только появляется бомбардировщик в сопровождении истребителей, они забираются на крыши и ждут взрыва...»
Вопрос решили положительно.
Для прогнозирования возможного радиоактивного заражения местности и параметров ударной волны привлекли крупнейших специалистов страны. Метеослужбу полигона усилили ведущими знатоками в этой области.
Жилой городок пополнился командированными, среди которых много было людей в гражданском. Приехали генералы и офицеры из 12-го Главного управления Генштаба генерал-полковник В. А. Болятко, из штабов и НИИ родов войск и служб Тыла Вооруженных Сил. В нашу научную группу тыла прибыли специалисты, уже имеющие некоторый опыт исследовательской работы на полигоне: А. И. Никулин, П. Н. Сергеев, П. И. Чесноков, А. Н. Носков, Ю. Н. Гвоздиевский, Н. С. Макаренко, Г. З. Братякин, И. А. Перцев. [89]
Площадки в основном уже были подготовлены, но поскольку мы знали, что намечается термоядерный взрыв, предстояла дополнительная работа. Дорожники с помощью солдат инженерного батальона построили несколько участков автомобильных и железных трасс. Продовольственники, прислав заблаговременно целый вагон пищевых продуктов, хотели испытать всевозможную тару.
Прибыли десятка два походных кухонь и семь новеньких армейских хлебозаводов. Они должны быть на поле в рабочем состоянии: с мукой, тестом, хлебом. Получили большие термосы, котелки, несколько тысяч упакованных в плотную оберточную бумагу сухих пайков. В них сухари, банка мясных консервов, каша-концентрат, соль, сахар, галеты.
Испытателей горючего и смазочных материалов встречали колонны бензовозов с жидким топливом. Привозили нефть, керосин и смазку в бочках. Объем подготовки предстоял колоссальный: заполнить на шести площадках цистерны, резиновые резервуары емкостью четыре и восемь кубических метров, трубопроводы, отрегулировать работу перекачивающих станций, залить четыре открытых бетонных хранилища нефтью, разместить много бочек с горючим в построенных складах и на открытых площадках. Результаты испытаний нефтепродуктов во всевозможных емкостях и в различных складских условиях требовались не только военным, но и всему народному хозяйству.
Служба вещевого снабжения доставила на полигон не менее вагона обмундирования, тканей, снаряжения, обуви. Все выставлялось в полуподземных хранилищах, в палатках и под открытым небом. Солдаты сделали несколько сот манекенов в соответствии с утвержденной программой испытания.
Пожалуй, ни одна научная группа не оказала столько материальной помощи полигону, как наша, тыловая. Ценные излишки материальных средств мы передавали на склады, а все пришедшее в негодность и захламляющее хранилища забирали для испытаний [90] и списывали по акту. В этом нам большое содействие оказывал ветеран полигона начальник отдела тыла подполковник И. Е. Кудрявцев. Ему довелось быть первым начальником отделения Опытного поля еще в 1947-1948 годах.
Но самую существенную услугу всему населению полигонного городка мы оказали случайно. Офицер Центрального продовольственного управления, прибывший к нам на период испытаний, поинтересовался как-то:
— Что же будет с моими хлебозаводами после взрыва?
— Думаю, что мы не найдем даже обгоревшие печи, — высказал я предположение. — И на пятьсот метров, и на два километра от эпицентра взрыва размещать подобные агрегаты нецелесообразно. Останется отметить в акте лишь двумя словами: «Полностью уничтожены». Более разумно — ставить манекены. А для полигона один завод пригодился бы. Хлеб у нас совершенно непропеченный. Неужели нельзя один завод пустить в городке?
— Почему же нельзя? — удивился испытатель. — Вы начальник научной группы, решайте.
— Предлагаю вместо хлебозаводов поставить на пятидесяти- и двухсотметровых дистанциях разбитые автомашины, — сказал я. — Убежден, что они полностью исчезнут. Следовательно, исчезнут и хлебозаводы. Прочность их агрегатов примерно равная.
Я убедил специалиста по выпечке хлеба, что мы не совершим преступления, если один его объект не поместим почти в эпицентре, как это записано в программе, поскольку на таком близком расстоянии даже танки в этот раз не выставляются.
Начальника полигона убедить было сложнее. Он не решался нарушить программу. Но когда я уходил из кабинета, генерал крикнул вдогонку:
— Делай как хочешь!
Через два дня жители гарнизона ели вкусный хлеб двух сортов.
Забегая вперед, скажу, что прогноз оправдался: от армейских хлебозаводов даже на более удаленной площадке мы не нашли ничего... [91]
Подготовка Опытного поля к испытаниям водородной бомбы требовала больших усилий всех научных групп и военных строителей. Подземные и полуподземные сооружения, участок метро, жилые дома и корпуса промышленных зданий, землянки, траншеи оснащались специальной аппаратурой замера ударной волны, светового, электромагнитного и теплового импульсов, наведенной радиации и радиоактивного заражения. Помимо этого на поле ставились вышки, строились подземные приборные сооружения, где устанавливались автоматические средства сигнализации, записывающие устройства, датчики, приборы для фиксации параметров ударной волны, прокладывался кабель — в общем итоге на сотни километров. И что ни группа, то свои особенности и трудности. Каждый из нас без преувеличения головой отвечал за качество работы.
Множество обстоятельств учитывалось при размещении на площадках подопытных животных. Они выставлялись за несколько дней до взрыва. Требовалось установить, отчего погибает или заболевает животное, какая возникает степень травм, заражения, ожогов и при каких условиях. Нужно было точно знать уровни давления, зараженности и температуру на площадках во время взрыва и многое другое. Трудились офицеры по двенадцать — четырнадцать часов в сутки, не зная выходных, не видя семей все лето. «Расслаблялись» кто как умел.
«Сухой закон», введенный на целине, повсеместно нарушался, спекулянты набивали карманы. В деревнях началось самогоноварение, изготовление вин, от которых болели и даже умирали. Под разными предлогами посылались машины за сотни километров для покупки водки. И в то же время гнили и терялись при перевозках тысячи тонн зерна, которое, если уж на то пошло, могло бы использоваться для производства пива и кваса на месте в любом количестве.
Был запрет на продажу винно-водочных товаров и в нашем закрытом гарнизоне. Все равно привозили и пили по каждому поводу и без повода, особенно зимой. А высокое [92] начальство и ученые-атомщики после удачных испытаний устраивали шикарные банкеты и пили, конечно, не только минеральную.
Были и курьезные случаи. Звонят с КПП самому начальнику полигона:
— Офицер везет в машине два ящика коньяка!
— Все о столб! — сердится генерал и кладет трубку. Через минуту опять звонок, того самого офицера:
— Товарищ генерал, я по вашему приказанию закупил для особого мероприятия коньяк, а меня не пропускают...
— Дай трубку начальнику КПП!.. Пропустить офицера!
— Есть, товарищ генерал! А бутылки с коньяком мы уже разбили о столб...
На Опытном поле для испытательных целей было построено, как я уже писал, несколько жилых домов и промышленных корпусов, хотя в гарнизоне офицерам жить было негде. А служащие размещались поодаль от городка в глинобитных тесных бараках без всяких удобств. К подобному мы «привыкли».
К моему удивлению, председателем приемной комиссии по приемке подопытных бытовых зданий назначили меня. Я никогда не участвовал в подобных делах, но возражать не положено. К тому же здания будут разрушены, и погрешности в их качестве не так страшны, как-нибудь справлюсь с заданием.
В назначенное время выехал на Опытное поле. В новых домах не все квартиры отделали «под ключ» — на каждом этаже лишь по одной — две, но сделано хорошо. Жить бы в тех квартирах... Полы паркетные, обои красивые, большая кухня, туалет, ванная — все, что необходимо для жильцов. Даже балконы и подвальные кладовки.
За жилые дома я поставил оценку «отлично». Строители довольны, они получат премии. Посмотрел я и новый участок подопытного метро. Там работала другая комиссия при участии самого начальника полигона. Я доложил генералу Енько, что дома приняты.
— Ну, как оценил? [93]
— Отлично! — ответил я. — Много труда затрачено.
— Щедрый! Плохо построили. Дома с искривленными стенами... Двойку бездельникам! — вслед за этим последовали крепкие выражения.
— Товарищ генерал, пощадите! — стал умолять командир строительного батальона. — Мы ночи не спали, днем жарились, глотая сами знаете какую пыль. Все равно разрушите. Не занижайте оценку!
— Ладно. Не ной. Тройку за все объекты, и только потому, что этот молодой подполковник уже объявил вам завышенную оценку. А насчет разрушения — для того и строим. Но чтобы сделать точный научный вывод, объекты должны быть безупречны.
Нужно было видеть, как засияли глаза строителей за тройку. Премии хотя и не дадут, но не заставят переделывать, как случалось не раз. Да и некогда переделывать — сроки уже поджимают.
В дурном настроении я возвращался в городок. Напрасно обидели строителей. Мне было очень жаль людей, которые строили дома не для радости, а для уничтожения. Пора бы моделировать испытания, зачем тратить зря средства?
Решил проэкспериментировать на своих площадках. Наряду с многочисленными образцами обмундирования, емкостями горючего и тоннами продовольствия выставил лишь небольшие кусочки тканей, открытые банки и бидончики с горючим, а также небольшие упаковки с продовольствием. В несколько бочек, совершенно одинаковых с теми, в которых был керосин, приказал залить воду. В некоторые ящики вместо макарон и печенья насыпали опилки, сухари. Да и манекены не все одели полностью, а лишь нашили на них клочки тканей. Огромная экономия, а результат будет тот же. Если сгорит лоскут, значит, то же самое произойдет и со всем обмундированием. Если воспламенится банка с горючим, то при таком же световом импульсе вспыхнет и разлитый возле цистерны керосин.
В мастерской изготовили металлические рамы для натягивания тканей и клетки. В одни положили порцию продуктов питания, а в другие — банки с горючим. Железные [94] клетки и рамы понадобились не только ради удобства размещения и сохранности подопытных образцов, но и для крепления их к металлическим штырям, чтобы не унесло взрывной волной.
Заканчивались наши последние приготовления. Просочились сведения, что мощность ожидаемой водородной бомбы эквивалентна миллиону тонн тротила. После ее взрыва мы не сможем собрать на площадках подопытные образцы техники, имущества и продовольствия. Зато убедимся, что вблизи уцелеть ничего не сможет.
В полной готовности находились и все другие научные группы отдела вооружения. Коллеги Михаила Казакова выставили на нескольких дистанциях пушки, гаубицы, минометы, боеприпасы. Танкисты Михаила Орлова пригнали своим ходом боевые машины и ремонтные летучки. Танки — последних образцов. Одни расположили в укрытиях, другие — на открытой площадке, обращенные к эпицентру лобовой броней. В танках находятся манекены, поместят в них и животных.
Авиационная группа Бориса Волкова отбуксировала на поле истребители и бомбардировщики. Прибывший из Москвы генерал-майор авиации Б. П. Захаревский внес изменения в расстановку самолетов. С ближних к эпицентру взрыва площадок технику отодвинули подальше. Один транспортный самолет был поставлен на отдельной площадке, он оказался подопытным чисто случайно. В его салоне по небрежности было разлито несколько капель БРВ, которое испытывалось на четвертой площадке. Дезактиваторы предприняли все меры, но не смогли снизить высокий уровень зараженности самолета, и тогда командование приняло решение поставить его под удар и списать. Своя рука — владыка.
Морская группа моего соседа по квартире подполковника Василия Сердобова выставила лишь некоторые объекты береговой обороны и базовых сооружений, хорошо оснащенные измерительными приборами.
Подготовились и другие сектора и отделы: инженерный, автоматики, оптического наблюдения, радиоактивного [95] заражения, электромагнитного излучения, биологические (медицинский и ветеринарный), светового излучения.
Полигон — большой научно-исследовательский комплекс, и в испытаниях так или иначе участвовали и другие люди и подразделения. По своим планам, но в общих интересах трудились все: штаб, отделы обеспечения и обслуживания, госпиталь. Всегда на дежурстве находились связисты.
Мой хороший друг — связист В.С.Титов, в ту пору подполковник, постоянно был на колесах. В штабе его не застать. Он успевал за день побывать и на Опытном поле, и на удаленных «точках» вне территории полигона, где тоже должна бесперебойно действовать телефонная или радиосвязь. Улыбчивое округлое лицо, блондинистые вьющиеся волосы, по которым можно было издали узнать Валентина за рулем «газика». Он имел водительские права и часто, пользуясь личным знакомством с командиром автобата, брал машину из резерва без водителя. Титов вечно куда-то торопился, всегда у него не было минуты, чтобы поговорить с товарищем.
— На пределе... Во! — кричал он и, улыбаясь, проводил ребром ладони по шее.
Во время испытаний многими группами руководили прибывшие генералы и офицеры — начальники шестых отделов штабов видов и родов войск, ученые научно-исследовательских институтов. Это оправдывало себя. Они готовили программы испытаний, и полученные сведения о новом оружии были нужны им для составления инструкций, написания ученых трудов. Поскольку мой связист В.Титов [96] начальник генерал В.А.Чистяков на полигон не приезжал, группу тыла на испытаниях возглавлять приходилось мне.
Несовершенство научной работы на полигоне, на мой взгляд, заключалось в том, что не было прочных исследовательских контактов между всеми отделами и группами. Ученых-атомщиков, к примеру, не интересовали вопросы противоатомной защиты. Их задача — испытание вещества и конструкции бомбы, кто-то из них занимался средствами доставки, то есть способом применения оружия. А поэтому они взаимодействовали только с теми специалистами, которые обеспечивали средства автоматики и измерения поражающих свойств ядерного «изделия». Все, что выставлялось и испытывалось на площадках, их могло привлечь лишь с одной целью: насколько сильна бомба?
А нас, готовивших объекты и поле, интересовало все, что относилось к противоатомной защите войск, тыла, населенных пунктов, людей, животных. Наш отдел тыла никакими приборами, кроме дозиметров, не обеспечивался. Подопытных животных мы тоже не выставляли, но медицинская и ветеринарные группы имели право размещать их в наших сооружениях и кабинах машин, не информируя нас о результатах. Вот и получалось: мы, фиксируя, что сооружение пострадало, не могли точно сказать о его пригодности для защиты людей. В лучшем случае писали ориентировочно, например, так: «Манекены в складе не повреждены. Баран, находившийся в укрытии, жив». Но мы не знали, что этот баран получил высокий уровень радиации и ослеп. Правда, мы имели знакомых ветеринаров и кое-что узнавали.
Однажды из Москвы приехал специалист по лечению костей и костного мозга. Он привез круглые банки для транспортировки костей подопытных животных. Как-то врач пригласил меня к себе в гостиницу на ужин. Вытащил из портфеля бутылку марочного вина, достал из холодильника большую жестяную банку, похожую на те, в которые он собирал кости, и стал выкладывать ложкой небольшие консервированные почки. Я понимал, [97] что привезенные из столицы консервы — хорошая закуска, но есть их не мог.
Доктор протер очки и поинтересовался:
— Что же вы не попробуете почки? Или думаете, что я их вырезал у подопытных псов?
— Не ем консервированные продукты, — сочинил я.
Итак, Опытное поле к взрыву водородной бомбы было подготовлено. В «Лимонии» появился сам Игорь Васильевич. Утром, когда мы с Сердобовым шли в столовую, он прогуливался в сопровождении пятерых в штатском.
— Как ты думаешь, — спросил меня Сердобов, — если бы не было на белом свете Курчатова, занесло бы нас на этот дикий брег Иртыша?
— Думаю, нашлись бы другие ученые, и атомная бомба появилась бы у нас непременно. Все течет закономерно, как Иртыш.
— А нас тащит и крутит, как вон ту корягу, — усмехнулся Сердобов, показав на плывущий тополь, который упал в реку вместе с корнями. В быстром потоке он крутился, нырял под воду и снова выплывал, словно пытался выбраться из мутной круговерти.
Я узнал рядом с Курчатовым только одного — В. А. Малышева, поскольку видел его на снимках в газетах среди руководителей партии и правительства. Я знал, что он министр среднего машиностроения, а почему среднего — не представлял. Но известно было, что для «сред-маша» правительство денег не жалеет.
Вячеславу Александровичу Малышеву тогда было немногим за пятьдесят. Через два года его не стало. Говорили, что он умер в результате неоднократного облучения, — кто же в то время мог сказать правду для печати?
Малышев был профессионал своего дела. Прошел должности инженера, конструктора, главного инженера, директора завода. В 1939 году, став наркомом тяжелого машиностроения, а в Великую Отечественную — наркомом танковой промышленности и заместителем Председателя Совнаркома СССР, он приобрел обширный технический кругозор и размах крупного государственного деятеля. [98]
Велики заслуги Малышева в создании и развитии атомной промышленности. В испытаниях ядерного оружия он принимал самое активное участие. Вместе с Курчатовым руководил сборкой узлов подрыва бомбы, вникал в различные проблемы. Вячеслав Александрович имел воинское звание генерал-полковника инженерно-технической службы, но на полигон приезжал в гражданской одежде.
Нам, начальникам групп, и тем более простым научным сотрудникам государственные деятели и крупнейшие ученые были недоступны. И нужды в общении с ними у многих из нас просто не возникало. Лишь однажды И. В. Курчатов приехал на одну из моих площадок с полковником Бенецким. Я слышал, что Курчатов — трижды Герой Социалистического Труда, генерал-полковник, и, докладывая, назвал его генералом. Тут я маху дал.
— Какой я генерал? — прервал он, улыбаясь. — Хотя, впрочем, в молодости мои однокашники называли меня генералом за то, что я покрикивал на них...
И еще однажды довелось вблизи увидеть Игоря Васильевича — на заседании перед испытаниями, когда начальник полигона и авиационный командир докладывали о готовности к «Ч.». Тогда же я узнал, что светловолосый, со вздернутым носом человек, сидевший недалеко от меня в накинутом на плечи сером пиджаке, — Андрей Дмитриевич Сахаров. Я обратил внимание, как он сначала писал правой рукой, потом — левой. Больше я не видел его на полигоне.
На том совещании синоптик высказал сомнение о направлении ветра. И. В. Курчатов тут же сказал одно слово: «Перенесем!»
Наконец пришло время испытания. С округлой высоты до центра Опытного поля, над которым должна взорваться водородная бомба, около двадцати километров. На обратном склоне возвышенности расположились эвакуированные с пункта «Ша» комендантская рота, хозяйственники, здесь же машины с имуществом. Вывезли с «Ша» все, даже двери и рамы. Ближе к вершине — небольшие группы офицеров по особому списку, им предстояло выехать на Опытное поле первыми после взрыва.
Вдруг на большой скорости подкатила «Победа». Из нее торопливо выскочил и подбежал ко мне полковник.
— На твоей площадке люди? — сердито вопросил он.
— Быть этого не может, — ответил я уверенно. — Мои все в положенном месте.
— Едем! — взволнованно потребовал полковник.
За два — три километра я увидал в бинокль расставенных манекенов.
— Вы о тех, которые возле кухни? — спросил я, передавая бинокль полковнику. — Стоят, голубчики, там, где им положено.
— Да, как раз на этой площадке с КП заметили людей. Я говорил, что манекены, а они... Разворачивай! Предупреждать надо... Гони! — приказал полковник водителю. — Иначе попадем под взрыв.
На оборудованном подземном КП начальства не было, но кто-то там находился, имея связь с руководством, расположившимся в нашем пятом секторе.
Опытное поле не было безжизненным. Где-то жалобно тявкали собаки, слышалось блеяние баранов. Из-под колес взлетали жаворонки. Что они ищут на дорогах? Видимо, там, где нет растительности, легче найти зернышко, занесенное ветром.
Осенний день был пасмурным и холодным. Ночью выпал снег, чуть-чуть прикрыв землю. Он лежал белыми лоскутами там, где имелся травяной покров, и уже растаял на дороге и оголенных полянах. Распалили костер.
вершину возвышенности, с которой в ясную погоду хорошо видно Опытное поле, заняли москвичи из киносъемочной группы. Им не повезло: видимость плохая, поле не просматривалось. Киношникам расстелили брезентовый тент, снятый с грузовой автомашины.
Кто был в комбинезонах, кто в овчинных полушубках, а кто и в своих теплых куртках. Мы — группа офицеров полигона и некоторые специалисты из Москвы — все в комбинезонах из плотной плащ-палаточной ткани с капюшонами, [100] в резиновых сапогах. Мне досаждал фурункул на ноге. Дома я едва надел яловые сапоги и решил не переобуваться, но резиновые сапоги взял. Они лежали в машине. На голове — шапка-ушанка. Резиновые перчатки почти никто не брал. Я надел меховые рукавицы. Многие офицеры кажутся толстоватыми и неуклюжими, потому что комбинезоны натянули на свое обмундирование, а сверху еще надели шинели или полушубки. Некоторые, в том числе и я, взяли комбинезоны побольше размером и надели их поверх полушубков. Тепло и полная гарантия: пыль не проникнет к телу.
Однако больше нам угрожали не радиоактивная пыль, а ударная волна и световое излучение, поскольку мы находились слишком близко к предполагаемому эпицентру. А вдруг летчики промахнутся? С высоты свыше десяти километров это вполне возможно, тем более что бомба будет спускаться на парашюте. Неожиданно подует посильнее ветер в нашу сторону, и окажемся мы «подопытными». И все же не думали о таком трагическом повороте. В те минуты я испытывал такое же чувство, как на фронте перед началом артиллерийской подготовки атаки. Легкий озноб и полная отрешенность: будь что будет.
Все мы, примерно человек тридцать, так и держались на середине пологого ската. Автомашины — легковые, грузовые и один автобус — были поставлены словно в парке — рядком внизу склона. Возвышенность прикрывала нас со стороны Опытного поля. При наземном взрыве это надежная защита. А когда мощный воздушный? Настроение у всех внешне бодрое, курильщики травились сигаретами и рассказывали анекдоты, иные молча грелись у костра. Состояние каждого из нас выдавала озабоченность на лицах. О взрыве, об опасности — ни слова.
Я со своим заместителем полковником Сергеевым приехал на передовой пункт ожидания (иначе его и не назовешь) на маленьком «газике» рано утром. Сергеев во всем полагался на меня, уже получившего опыт испытаний атомного оружия на полигоне. Несколько позже [101] прибыли на грузовом автомобиле специалисты служб и штаба тыла, исследователи Петр Чесноков, Александр Никулин, Юрий Гвоздиевский, Александр Носков, Иван Перцев, Григорий Братякин. Чуть дальше, на склоне соседней высотки, находились люди, эвакуированные с пункта «Ша». Там тоже жгли костры.
Район размещения не был оборудован в инженерном отношении. Значительно дальше от нас, на полпути к городку, находилась невысокая смотровая площадка, куда выехали некоторые прибывшие из Москвы генералы и офицеры. Возглавлял эту группу генерал - лейтенант В. Ж. Малютов.
Главный маршал артиллерии М. И. Неделин, И. В. Курчатов, Е. П. Славский, Ю. Б. Харитон, А. Д. Сахаров и другие ученые, генералы и офицеры из Москвы и командование полигона расположились на временном КП в крайнем в сторону поля здании нашего научного городка «О», где размещались отделы, лаборатории, виварий и мастерские пятого сектора. Для командования и ученых подготовили комнаты, обращенные окнами к Опытному полю. Рамы были сняты, из помещения все вынесено. Неделин и Курчатов находились вместе в комнате с аппаратами связи с аэродромом и самолетом-носителем, основным КП и Москвой.
Взрыва с утра ожидали Н. С. Хрущев и министр обороны Г. К. Жуков.
Рядом с домом — смотровая трибуна под крышей. Ее заняли некоторые ученые и генералы. Удобно сидя в креслах, можно было бы наблюдать за картиной взрыва в ясную погоду. А что увидишь в пасмурный день на расстоянии семидесяти километров?
К встрече взрывной волны огромной разрушительной силы заблаговременно подготовился и наш жилой городок. Солдаты укрепили клиньями и распорками раскрытые двери и окна, поставили в небольшой низине палатки, в которых на случай дождя и ветра могли укрыться выведенные из дома люди. Все жители заранее были предупреждены о времени и месте сбора.
Возле каждого здания выставили охрану, и целостность содержимого в квартирах гарантировалась. [102]
Воду и свет в городке отключили. Детей с родителями отвели в подвальные помещения госпиталя. Там просторно, тепло и, как были уверены, безопасно.
Во все населенные пункты, расположенные ближе двухсот километров от полигона, выслали офицеров. Они предупредили жителей, чтобы с 8 часов утра и до взрыва, который произведут «в целях народного хозяйства», все вышли из своих домов в указанное место.
За безопасность населения отвечал заместитель начальника штаба полигона полковник Г. И. Князев. В его подчинение выделили более ста офицеров из подразделений полигона и некоторых военных округов.
Соблюсти полную секретность испытания водородной бомбы было невозможно. Знали далеко окрест о происхождении грома в ясный день. В одном из аулов казашка родила девочку в тот момент, когда однажды прогремел взрыв. Отец назвал дочь Атомгиль — «атомная девочка».
6 ноября над Опытным полем уже была взорвана «малая» водородная бомба на большой высоте. На площадках ничего не выставлялось, и многие из нас не знали, что взрыв был водородный. До жилого городка докатилась [103] ударная волна, но никаких разрушении не произошло. Нисколько не пострадал и пункт «Ша», а до него всего лишь семнадцать километров от эпицентра взрыва. Зато в Усть-Каменогорске не только слышали взрывы. Там пострадали некоторые постройки, кое-где повылетали стекла из рам. Это насторожило ученых. Такое аномальное явление было вызвано отражением ударной волны от верхних слоев атмосферы. В дальнейшем оно могло оказаться пагубным при мощном взрыве.
Как определить место прихода отраженной волны? Сложными, но вполне обоснованными расчетами занялся молодой военный инженер Г.Ф.Зорин, работавший под руководством академика М.А.Садовского. Расчеты имели большое значение при определении момента взрыва для очередного испытания термоядерного оружия. «Малый» взрыв 6 ноября послужил не только репетицией, но и предупреждением об опасности мощного.
Намеченный на 18 ноября, он был отменен в тревожной обстановке. Самолет с водородной бомбой находился уже в небе, когда синоптики доложили, что потоки воздуха в верхних слоях атмосферы изменили направление. Комиссия приняла решение посадить самолет. Конструкторы бомбы заверили, что это неопасно: взрыва не произойдет даже в том случае, если самолет упадет.
Через каждые пять минут на командный пункт поступали сведения о самолете. Наконец-то он сел на Семипалатинском аэродроме.
Лишь 21 ноября метеорологическая обстановка позволила поднять самолет-носитель в небо, но опять что-то тревожило руководителей испытаний, и время взрыва оттягивалось.