В экипаже Помелова

Через два дня после возвращения с севера мы включи лись в активную боевую работу, которая осуществлялас! силами Ленинградского, Первого и Второго Прибалтийской фронтов. Бомбовые удары наносились по железнодорожным узлам и скоплениям войск, технике врага в городах Резекне, [51] Остров, Опочка, Орша, Минск. Из молодых летчиков мне особенно понравились Юрий Александров и Александр Помелов, который позже стал моим командиром. Это были простые веселые ребята, с открытым решительным характером. Летали они хорошо. Сразу было видно, что с такими людьми можно идти на любое задание, они в беде не оставят. Вскоре это подтвердилось на деле.

Однажды я полетел с летчиком Помеловым. Штурманом у него был младший лейтенант Борис Петров — малоразговорчивый блондин, небольшого роста. Воздушным стрелком летал старший сержант Георгий Ибрашов, крепко скроенный, немного тяжеловатый парень родом из Чувашии. Нам было приказано бомбить сильно укрепленную линию обороны немцев в районе города Остров, названную «Пантерой». Фашисты рекламировали ее, как северную часть «Восточного вала», непреодолимого, по их утверждениям, для Красной Армии.

Километров за 150 до цели начал барахлить левый мотор. Командир все же решил долететь, но мотор отказал окончательно, второй начал греться, тогда мы повернули на запасную цель. Я передал об этом на землю. Долетели, отбомбились в лучах прожекторов. Поскольку над целью мы были одни, вся противовоздушная оборона была направлена на нас. Истребителей не было, но зенитчики открыли бешеный огонь. Естественно, маневрировать тяжелым бомбардировщиком с одним работающим мотором в такой критической обстановке — дело нелегкое. Когда пошли обратно, слышу, Помелов говорит:

— Нет, брат, так не пойдет, как будто выскочил из парной с верхней полки, гимнастерка прилипает. Жандаев, Передай, что отбомбился по запасной цели, иду домой на одном моторе.

Мы тогда летели долго, более шести часов, один мотор тянул плохо, буквально «доковыляли» до аэродрома, а тут посадку не дают. На полосе сидит самолет, лопнуло колесо. Пришлось идти на второй круг, чуть не цепляя деревья. Сели без прожектора, в стороне от полосы. [52]

28 мая 1944 года мы перелетели на новый аэродром Новодугино, расположенный южнее Ржева, а квартировались в деревне Слизнево. Началась напряженная боевая работа. Ходили на бомбардировку Полоцка, Двинска, Минска и других узлов сопротивления врага. В первых числах июня в полку был праздник по случаю награждения молодых летчиков. Для вручения наград приехал член Военного Совета АДД генерал-полковник авиации Г. Г. Гурьянов. Тогда орден Красного Знамени и звание лейтенанта получили: Помелов, Александров, Горинов, Михайлов, Барков, Селезнев и др. Были награждены также воздушные стрелки и радисты.

Хорошо помнится боевой вылет на Выборг, который состоялся шестого июня. Полет был длительным, тяжелым. В моем дневнике записано, что он продолжался пять часов сорок минут, проходил на высоте 5000 м. Стрелком на этот раз летел Володя Татарашвили. Дни стояли очень теплые, идя на задание, мы одевались обычно в легкие комбинезоны Уже наступили сумерки, когда, получив резрешение, поднялись в воздух. Я установил связь, выключил освещение в кабине, доложил командиру. Высота постепенно увеличивалась, стало прохладно, дрожу, чувствую, болит голова, передал по указанию штурмана несколько радиограмм о погоде, о пунктах, которые мы пролетали. Ленинград остался слева, мы подходили к цели. Как всегда, я стоял в верхней турельной установке у пулемета и вертелся во все стороны, наблюдая за воздушной обстановкой. Небо было очень светлое — белая ночь, а внизу темно. Мы знали, что над целью и на подходе к ней могут быть истребители-перехватчики. Город, имевший важное стратегическое значение для финской военщины, сильно оборонялся. Меня уже трясло основательно, сперва я подумал, что замерз на большой высоте, потом вижу — не то, голова ходит кругом, сам весь дрожу, похоже на малярию. Но ничего никому не сказал, думая, что выдержу.

Цель близка, там шла бомбовая атака, в воздухе хорошо видны были разрывы снарядов, перестрелка, светящиеся пули так и полосовали небо, чувствовалось, бой будет жарким. [53]

Прошло еще несколько минут, слышу, штурман наводит самолет на боевой курс, подворачивая вправо и влево. Полетели бомбы. Летчик заваливает облегченную машину в крутой разворот, выводя ее из зоны зенитного огня. Теперь можно маневрировать как угодно. Запах пороха в кабине дает знать, что мы угодили в облако от разрывов зенитных снарядов.

Только начали отходить от цели, слева заходит истребитель. Я, предупредив летчика, даю длинную очередь. Противник не успел прицелиться, первая его атака сорвана, а это уже большое дело в ночном воздушном бою. Немец отвалил в сторону вниз. Кричу стрелку, чтобы пустил в ход свой ШКАС. Струя за струей посыпались трассирующие пули. Тут немец не полезет, это уж точно. Он должен сейчас предпринять атаку со стороны. Я пристально вглядываюсь в ночную темноту до боли в глазах. Точно, лезет справа, чуть ниже. Нет, фриц, не выйдет! Даю короткую очередь, далековато, но важно опередить, дать знать, что ты его видишь.

Стреляю, сам дрожу вместе с пулеметом, бьет сильнейшая лихорадка, кажется, весь самолет ходит ходуном. Голова раскалывается, плохо вижу. Но нельзя сдаваться, очень ответственный момент, только бы не потерять сознание. Противник больше не появился, сколько мы не смотрели. Пулеметные очереди и сложные маневры командира сделали свое Дело, враг потерял нас. Когда мы отошли на значительное расстояние, Володю я поставил в турель, сам по указанию командира передал на землю, что задание выполнено, атакован истребитель, все в порядке, возвращаюсь на свой аэродром. Затем я попросил командира снизиться.

— Что такое?

— Замерз и заболел, у меня лихорадка.

Тот довольно резко пошел вниз. Стало теплее.

Спрашивает: «Ну как?»

— Лучше, но голова раскалывается, сам весь дрожу.

— Потерпи, скоро прилетим.

В районе Новгорода ошибочно нас обстреляли наши зенитчики. При первом же залпе осколками пробили мою кабину [54] в нескольких местах. Штурман начал давать ракету за ракетой: «Я свой», — а летчик резким отворотом ушел от обстрела. Когда отошли, я вызываю Володю, он молчит, ну, думаю, убит. Спустился вниз, дергаю за ногу, шевелится. Отдернул шлем и кричу на ухо: «Почему не отвечаешь?» Говорит: «Не слышу».

Оказывается, осколок перебил шнур его телефона, нас не задело. Когда прилетели, меня сразу положили в лазарет, где я пробыл пять суток и получил изрядную дозу уколов. На шестой день я снова летал на боевое задание. Через четыре дня после нашего полета началась Выборгская наступательная операция войск Ленинградского фронта на Карельском перешейке. Наш полк еще несколько дней летал на Выборг, но в этих боях я уже не участвовал. 20 июня город был освобожден в результате стремительного продвижения наших войск и прорыва пресловутой линии Маннергейма. В Выборгской операции первую «вывозную» получил радист Константин Беленовский с радистом Аркадием Прусовым, который уже давно летал на задания. Над городом их также атаковал истребитель, но стрелки успешно отразили атаку огнем бортовых пулеметов и не подпустили врага на расстояние прицельного огня.

В конце мая в Новодугино прибыло несколько молодых экипажей. Вот тогда я впервые встретил воздушного стрелке Алексея Слученкова, который летал с летчиком Танковым Алексей был небольшого роста, коренастый, рассудительный начитанный паренек. Он был летчиком, учился в летном училище, уже летал самостоятельно на учебном самолете. Очень ему хотелось быть истребителем, но не повезло. Всех инструкторов с самолетами отправили на фронт и он так и не закончил школу. Через два года он оказался на фронте попал в авиацию. Мы с Алексеем Слученковым сдружились надолго, запомнился его первый вылет на боевое задание. Однажды в дом, где квартировал Алексей, зашел командир нашей эскадрильи майор Новожилов и между ними состоялся [55] примерно такой разговор, случайным свидетелем которого я был. Комэск с улыбкой спросил Алексея:

— Летать не боишься?

— Куда?

— В экипаже Романова стрелка нет.

— Что бояться, пока представления не имею? Какие наставления будут?

Опытный командир сразу понял, что перед ним стоит волевой, решительный человек и откровенно сказал:

— У нас так, если на первых десяти вылетах не собьют, то долго будешь летать. Из пулемета стрелял?

— Стрелял, по конусам.

— С парашютом прыгал?

— Нет.

— Получай аммуницию и на аэродром.

Алексей был доволен, что первый боевой вылет делает с опытным летчиком капитаном Романовым. Его радист Костя Косых считался одним из самых опытных «стариков». Как все сильные люди, он мало разговаривал, поэтому кратко рассказал Алексею, как надо себя вести в бою. Задание было бомбить город Полоцк. Когда прилетели, он был освещен. Самолет чуть вздрогнул, запахло порохом, полетели бомбы. Никаких выстрелов зениток не было. Алексей, хотя не представлял себе, что такое бой, но ожидал чего-то страшного, волновался, особенно когда заходили на цель. Но вышло Довольно просто, он не видел даже ни одного выстрела, настроение было хорошее, шли домой.

Вдруг командир спрашивает:

— Слученков, куда попали бомбы?

— Не видел.

Прошло некоторое время, Косых поставил Алексея в турель, сказав, «смотри в оба», а сам спустился вниз и занялся радиопередачей. Алексей, конечно, старался, вертелся во все стороны, всматриваясь в кромешную темноту ночи. Ничего не видно. Вдруг черное небо со страшным треском распорола длинная очередь его крупнокалиберного пулемета. Это было [56] так неожиданно, что Алексей остолбенел, перепугался насмерть, ничего не поймет и ничего не видит. Его ослепил пулеметный огонь. К тому же машина клюнула носом и резко пошла вниз. Он сперва оторвался от сиденья, затем его так прижало, что голова стала какая-то тяжелая, свинцовая.

Командир: «Что случилось?»

— Случайно зацепил спусковой крючок пулемета.

Тот, конечно, не удержался, высказал свое веское слово. Когда сели, товарищи поздравили с боевым крещением, но Алексей был недоволен, стыдился своей оплошности. Костя успокоил его: «Не переживай, война так отшлифует, что будешь блестеть». Впоследствии Алексей сделал 52 боевых вылета и показал себя отличным воздушным бойцом.

К партизанам

Летом 1944 года Советская Армия готовилась к новому мощному наступлению на всех участках Советско-Германского фронта. Шестого июня войска союзников высадились в Северной Франции, открылся второй фронт в Европе против фашистской Германии. Естественно, этому долгожданному событию мы обрадовались, оно могло ускорить конец кровопролитной войны. Все были возбуждены: говорили, что теперь крышка Гитлеру, немцев зажмут в тисках двух фронтов. Мы были уверены, что скоро война кончится. Однако она длилась еще целый год.

Три года белорусский народ находился под пятой гитлеровских оккупантов. Они грабили, разрушали фабрики, заводы, расстреливали и вешали мирных граждан, душили их в газовых камерах. Но советские люди не покорились. Все три года в лесах Белоруссии бушевало пламя партизанской войны, партизаны не давали оккупантам покоя ни днем, ни ночью. Поэтому в мае и июне фашисты пытались ликвидировать Борисовско-Бегомльскую [57] и Сенно-Оршанскую партизанские зоны. Партизаны их так допекали, что вермахт специально, для борьбы с ними, снял несколько дивизий с фронта и направил в белорусские леса. Патриоты были окружены, им надо было немедленно помочь. И наши части летали, бомбили скопления немецких войск и военную технику в намеченном районе прорыва. Правда, в это время погода стояла отвратительная, постоянные дожди, низкие плотные облака не давали полностью использовать наши возможности из-за погоды.

Однажды на задание вылетел экипаж Василия Осипова, Его штурман Зуенко неплохо пилотировал самолет, отлично владел всеми радионавигационными средствами вождения самолета при слепом полете, прекрасно знал азбуку Морзе. Радистом у них летал Павел Жилин, а стрелком — Григорий. Петрушин. Это был экипаж гармонистов, все члены его играли, и неплохо, особенно Жилин. Осипов часто выполнял чрезвычайно ответственные спецзадания — доставлял в фашистский тыл партизанам — боеприпасы, медикаменты. Еще весной он доставил литовским партизанам врача, радистку.

Сегодня, т. е. 21 июня 1944 года, он летел на помощь белорусским партизанам, зажатым фашистами в районе г. Борисова. Пролетая траверз Смоленска, летчики увидели, что город освещен, немцы бомбили его, на фоне зарева пожаров и световых бомб штурман увидел много немецких бомбардировщиков, идущих навстречу слева. Не обращая внимания на это, экипаж продолжал полет. Вдруг Гриша Петрушин доложил, что сзади приближается наш самолет. Штурман усомнился и, открыв створки входного люка снизу, с трудом высунул голову, посмотрел и сразу узнал немецкий истребитель — «Юнкерс-88». Это был бомбардировщик, переоборудованный в ночного истребителя-перехватчика. Он имел усиленное вооружение, большой запас горючего и мог долго вести преследование. На носу этого самолета стояли 4 пулемета, а сверху пушка, он подкарауливал нас при подходе к цели и отходе от нее. Немало неприятностей доставлял он нашим бомбардировщикам. [58] Легче было уйти от скоростных «мессеров», чем от этого бронированного истребителя.

Штурман, увидев врага, крикнул, что самолет не наш, и в это же время последовала очередь из пулеметов истребителя. Осипов начал резко маневрировать со снижением. Штурман пытался переговорить с экипажем, но СПУ (самолетно-переговорное устройство) молчало, внутренняя связь была перебита. Когда самолет развернулся, немец оказался спереди с правого борта, затем он перешел в левую сторону и тут по следовала длинная очередь радиста Жилина. Хорошо был видно, как трассирующие пули попали в самолет противника он резко пошел вниз и больше не показывался.

Наш бомбардировщик продолжал снижение с разворотом. Зуенко И. С. оглянулся назад через щели приборной доски в кабину пилота. Лицо Осипова было залито кровью. Жестикулируя руками, штурман дал понять, что надо выводить самолет в горизонтальное положение, летчик с большим трудом сделал это. Тогда штурман передал записку командиру, вставил ручку управления и, пилотируя, вывел самолет на правильный курс. Затем с помощью азбуки Морзе световым сигналом запросил радиста. Тот ответил: «Стрелок убит, я ранен, за самолетом идет струя бензина». Зуенко посмотрел на летчика. Он держал подшлемник на левом виске, выше глаз, рука и подшлемник весь в крови. Чтобы уменьшить кровотечение, штурман снизился до высоты 500 м. Он вывел самолет на железнодорожную станцию Богушевск и сбросил бомбы. Трудно было пилотировать аварийный самолет и одновременно вести ориентировку ночью, но Зуенко блестяще справился с этой чрезвычайно сложной задачей. Когда подлетели к аэродрому, летчик взял управление и общими усилиями они посадили самолет. Но на пробеге он сошел с полосы и, развернувшись, лег на крыло и остановился. Правое колесо было пробито, в машине обнаружили более 100 пробоин. Нашего боевого друга Гришу Петрушина мы похоронили на окраине села Слизнево. Летчик и радист были легко ранены, но на следующий день они снова полетели на задание. [59]

В эти дни к партизанам полетел и экипаж лейтенанта Яценко со штурманом Дмитрием Козолупом. Несколько отклонившись от курса, летчики вышли прямо на освещенный немецкий аэродром Парубанок, расположенный южнее Вильно. О самочувствии не приходилось говорить, когда под крылом самолета поднимается целый полк истребителей врага. Летчики оказались в критическом положении, но выручила находчивость штурмана. Заметив, что немецкие самолеты сигнализирует зеленой ракетой, он тоже дал зеленую. Внизу приняли за свой, экипаж благополучно пролетел опасную зону.

Особое задание

Как-то вечером мы собрались на очередное задание. Уже стало темнеть, все было готово, ждали сигнала на вылет. С нами около самолета были техники, механики, мотористы, о чем-то спорили. Погода над аэродромом была хорошая, но полет задерживался.

Подъехала штабная машина — маленький юркий вездеход «виллис». Из нее выпрыгнул незнакомый старший лейтенант и протянул запечатанный конверт нашему командиру лейтенанту Помелову. В нем приказ о том, что задание отменяется, мы должны выполнить особое поручение командования по выброске во вражеский тыл парашютиста. Там же указывались маршрут, условные сигналы земли, время выброса парашютиста. Предупреждалось, что дело чрезвычайно важное и поэтому необходимо тщательно продумать каждую деталь полета. Для радиосвязи предлагались специальный код и позывные. До цели радист должен работать только на прием, за исключением особых обстоятельств, когда разрешалось переходить на передачу. О выполнении надо было доложить немедленно.

Командир приказал снять бомбы, принести дополнительный парашют и со штурманом начал прокладывать новый [60] маршрут на карте и обдумывать детали полета. Из машины вышла молоденькая девушка с приятным красивым лицом поздоровалась с нами, в руке она держала маленький чемоданчик.

Командир сказал:

— Жандаев, помоги одеть парашют и проводи товарища в свою кабину. Я долго возился с парашютом, так как лямки были длинные и никак не подходили. Затем спросил:

— Пользоваться парашютом умеете?

— Умею, не впервой.

Потом мы забрались в кабину, я показал девушке, как открывается нижний люк, на крышке которого был вмонтирован пулемет. Предупредил, чтобы она случайно не упала при резких эволюциях самолета, так как летим с открытым люком.

— А что и так бывает?

— Бывает. Я вспомнил, как в августе 1943 года при возвращении с боевого задания упал стрелок Шупляк. Он, подняв крышку люка, поставил ее на защелку и нагнулся посмотреть вниз. В это время самолет чуть тряхнуло, и он выпал вниз головой, а крышка с пулеметом сорвалась и зажала ему ноги. Радист Капелин увидел, схватил за торчащие ноги и начал тянуть. Он был небольшого роста, худенький и не мог затащить Шупляка обратно, снимались унты стрелка. Человек висел вниз головой, и Капелин, подумав, что он может задохнуться от встречной струи воздуха, открыл люк и тот полетел вниз. Через несколько дней возвращается Шупляк. Он приземлился удачно, в безопасном месте. Кругом темно, ничего не видно. Видит землянку, в окне — слабый свет. Долго наблюдал, часового не было, тогда он решил зайти, а там оказались наши офицеры. Они помогли ему вернуться в свою часть...

Я проверил внутреннюю связь, радиостанцию и доложил командиру, что «Ф-3» готов к вылету. Затем спросил девушку, как зовут. Она назвала имя.

— Что в чемодане? [61]

Она открыла. Там лежала бритва, расческа, ножницы, пудра и другие принадлежности парикмахера.

— Откуда сама?

— Много будешь знать, скоро состаришься.

Загудели моторы, начали выруливать на старт. Легко оторвавшись от земли, самолет пошел по маршруту. Прошел примерно час полета, командир спрашивает:

— «Ф-3», как дела?

— Все в порядке.

— Как пассажир там?

— По-моему нормально, молчит.

Ночь была хорошая, небо чистое. Летим уже долго, пролетели линию фронта без особых приключений. Штурман предупредил, чтобы я слушал землю внимательно, возможны сообщения. Несколько позже он сказал, что подлетаем к району высадки, минут через 10 должны быть на месте. Сигналы должны быть в лесу на поляне — три костра, расположенные треугольником, направленным острым углом на север. Однако на земле темно, ничего не видно. Штурман дает условный сигнал, и одновременно зажигаются три костра, немного правее нас.

— Есть три костра.

— Штурман, сделаем круг, проверь расчеты, время!

— Есть.

— «Ф-3», приготовиться к прыжку!

— Есть.

Я опустился вниз, Ибрашова отправил в турель, проверил парашют, одежду разведчика, спрашиваю: «Костры видишь?»

— Вижу.

— Сейчас прыжок, жди команду! Не забудь посигналить после приземления.

Слышу команду — прыжок!

Девушка, махнув на прощание, исчезает в люке. Через несколько секунд я увидел раскрытый парашют и доложил командиру. Мы сделали круг, спустились ниже. [62]

— Есть сигнал, все в порядке.

Командир три раза мигнул бортовыми огнями — «я понял». Курс 100 — сообщает штурман. Моторы загудели, работая на полную мощность, мы пошли с набором высоты. Напряжение ослабло, стало веселее. По указанию штурмана я передал: «Задание выполнил, все в порядке, погода хорошая, возвращаюсь на свой аэродром, Помелов». Когда приземлились, нам сказали, что выполнено точно, благодарят экипаж. Позже мы слышали, что эта девушка хорошо справилась с важным поручением.