Огненная дуга

В обороне

6 февраля нашему полку было приказано погрузиться в эшелон и отбыть на станцию Елец. Поздно вечером состав отошел от разбитого сталинградского вокзала. В Елец прибыли лишь 10-го. Разгрузку производили в темноте, чтобы к утру успеть покинуть станцию и сосредоточиться в небольшой деревушке в 10 километрах от города.

На несколько суток личному составу полка был предоставлен отдых, во время которого командиры огневых взводов, батарей и дивизионов организовали капитальную чистку и смазку материальной части орудий и тракторов, трактористы-механики занялись ремонтом своих машин.

В середине месяца в полк завезли новое зимнее обмундирование. Бойцы и офицеры прошли санобработку, всласть помылись в банях, переоделись и сразу же преобразились, помолодели.

Началась боевая подготовка. Орудийные расчеты тренировались у матчасти, отрабатывали огневые задачи. Проверяя ход занятий, я убеждался в том, что люди далеко шагнули вперед в своем мастерстве, знании дела в сравнении с тем периодом, когда полк впервые вступил в бой. Тогда мы не умели открыть организованный огонь не только полком, дивизионом, но и батареей. Уроки прошедших боев не прошли для нас даром. Мы хорошо помнили допущенные ошибки и делали все, чтобы их не повторять.

Однажды меня вызвал к себе комдив Викентий Никитович Мазур. Расспросив коротко, как идут дела в полку, генерал вдруг спросил:

— А что, Виктор Макарьевич, есть какие-нибудь известия от вашей супруги? Где она?

— В Острогожске, товарищ генерал. Уже два письма получил от нее.

— Ну что ж, Острогожск так Острогожск. Не так уж и далеко он отсюда. Разрешаю вам навестить семью. Берите своего верного ординарца, машину какую поисправней и сегодня же — в путь. Суток семь, полагаю, хватит? [93]

Я молчал, не в состоянии проронить ни слова. Такого оборота в нашей беседе я никак не ожидал. Мысль о том, что завтра или послезавтра доведется увидеть жену и дочь, казалась невероятной.

Острогожск, как и большинство других городов и сел Воронежской области, войска Красной Армии освободили месяц тому назад. О том, что семья моя там, я ни разу не говорил ни комдиву, ни начальнику политотдела. Поэтому такое внимание и забота сильно взволновали меня. Я начал благодарить комдива, заикнулся было о том, что не время сейчас, наверное, навещать семью, но генерал с доброй улыбкой прервал меня:

— Есть сведения, что мы задержимся здесь недельки на две, не меньше. Полк у вас боеспособный, помощники и командиры дивизионов на высоте. Так что поезжайте, Виктор Макарьевич, поезжайте. А в случае, если по возвращении не застанете нас на этом месте — полк не иголка, найдете, догоните...

Оставив за себя начальника штаба гвардии майора Кудрявцева (заместителя по строевой части нам так и не дали), мы с ординарцем Андреем Шаповаленко, не теряя времени, собрались, что называется, «по тревоге» и на стареньком, но исправном «форде» в тот же день выехали в сторону Воронежа. Погода в те дни была пасмурная, нелетная, и вражеские самолеты не появлялись в воздухе.

Сел по пути словно и не было: одни печные трубы торчали из сугробов. Кое-где нет-нет да и покажется струйка сизого дымка: жители ютились в землянках, сооруженных наспех своими силами, в лучшем случае, кому повезло, — в блиндажах и землянках, оставленных войсками.

В полночь мы были уже в Воронеже. Он стоял в руинах. Несмотря на то что перед войной я прослужил здесь более двух лет, хорошо знал город, его улицы и переулки, особенно в центре, сейчас попал в нелегкое положение. С трудом ориентируясь, давал указания шоферу, куда ехать, где сворачивать, чтобы выбраться на южную окраину, откуда начиналась дорога на Острогожск. В конце концов потерял где-то правильный курс. И немудрено — дорогу преграждали груды битого кирпича, целые блоки от разрушенных зданий, телеграфные столбы, поваленные на мостовую, мотки проволоки. Несколько раз пришлось возвращаться, искать объезды.

Наконец шофер вынужден был остановить машину перед грудой каких-то искореженных железных конструкций. Я узнал это место. Оно было недалеко от площади Дома [94] Советов. Рядом должен находиться Кольцовский сквер, по которому мы с женой в то, казалось, невероятно далекое довоенное время частенько прогуливались по вечерам. По этому скверу я и надеялся выбраться из лабиринта разрушенных улиц и переулков. Но не тут-то было: во вьюжной темноте нам не удалось отыскать его. Остановились перед разбитым Домом Красной Армии. Там мне был знаком каждый уголок, каждая стертая ногами каменная ступенька... Здесь на танцах я познакомился с Тамарой Мезенцевой, которая стала моей женой, здесь мы отпраздновали не только свадьбу, но и рождение дочери.

Воронеж — важная веха в моей жизни, с ним связаны самые дорогие воспоминания из моей командирской молодости. Поэтому так больно сжималось сердце при виде его ран: разбитых улиц и площадей, зияющих пустыми глазницами окон зданий...

По счастливой случайности мы встретили одного горожанина, который и помог нам найти дорогу на Острогожск. Ехали мы через Придачу — пригород Воронежа. Шоссе было разбито донельзя, видимость — никудышная. Еще сильнее крутила поземка, впереди почти ничего нельзя было различить. Шофер все время высовывал голову из окна кабины, чтобы лучше разглядеть просматривавшийся след прошедших недавно автомашин.

Но вот часам к 12 дня добрались наконец до Острогожска. Остановив машину возле дома, в котором жили родители жены, я увидел двух увлеченно игравших девочек. В одной из них узнал дочь. Хотел было подбежать к ней, но ноги сделались ватными, непослушными. Невольно схватился за дверцу машины. Светлана первая бросилась ко мне. Ее пронзительный крик «Папа!» вывел меня из оцепенения. Я подхватил дочурку на руки. Ей было тогда уже семь лет.

Два дня, проведенных в кругу семьи, пролетели как сон. За годы разлуки нам было о чем поговорить с женой, о чем расспросить друг друга. Жена и дочь были здоровы, хотя сильно похудели и нуждались в одежде. Не минуло дом и горе. Перед самым освобождением Острогожска под вражескими бомбами погиб отец жены.

Все то время, пока я находился в городе, мела метель. Дороги занесло так, что нечего было и думать о возвращении в часть на нашем видавшем виды «фордике». Попытали счастье на небольшом полевом аэродроме. Как выяснилось, в Москву через Елец снаряжался самолет связи По-2. Пилот согласился подбросить нас. [95] Утром следующего дня мы вылетели. Но до елецкого аэродрома не дотянули: из-за недостатка горючего пришлось сделать вынужденную посадку, недалеко от города. Нам ничего не оставалось, как искать попутную машину, чтобы добраться до части...

Там нас уже ждали. Полк готовился к выступлению. Я сразу же погрузился в дела. Начальник штаба и замполит все отлично подготовили к выходу. Через два дня мы двинулись своим ходом на Ливны, где простояли около суток. Всю ночь авиация противника вела беспокоящие полеты, бомбила город. Никаких укрытий для личного состава здесь не было. Единственное, что мы могли сделать, чтобы избежать больших потерь, — это рассредоточить подразделения. С часу на час ждали приказа на дальнейшее движение. Город пылал, горели нефтебаза и вокзал...

Фашистское командование нервничало, видимо, не зря. Наши войска наносили удар за ударом то на одном, то на другом участке тысячекилометрового фронта, громя дивизии вермахта, перемалывая живую силу и технику противника. На мгинском направлении войска Ленинградского и Волховского фронтов тоже разгромили несколько вражеских соединений и улучшили свои позиции. Я ревностно следил за событиями на этом участке советско-германского фронта, помня, что где-то там мужественно сражаются мои бывшие однополчане.

Однако, несмотря на огромные потери, понесенные гитлеровцами под Сталинградом и на других фронтах, их сопротивление стало возрастать, особенно на юге, под Харьковом и Барвенково. Ожесточенные бои шли и здесь, западнее Курска.

В этой обстановке 1-я гвардейская артиллерийская дивизия, теперь оперативно подчинявшаяся недавно образованному Центральному фронту (на базе объединений Донского), получила приказ на передислокацию в новый район боевых действий.

201-й гвардейский форсированным маршем двигался через Поныри, Молотычи на Дмитриев-Льговский. Еще в пути дивизию подчинили командующему войсками 70-й армии.

Марш полка был очень трудным, поскольку старые тракторы, несмотря на произведенный ремонт, хоть и реже, но все-таки выходили из строя. Вынужденные остановки задерживали нас иногда на несколько часов, срывали график движения. А генерал Мазур настойчиво требовал ускорить занятие позиций в районе сел Никольское, Муравчик и Ржавчик. [96] Двигаться приходилось днем и ночью. Люди выбивались из сил.

А тут еще началась мартовская распутица. Дороги и поля стали труднопроходимыми. Активные боевые действия с обеих сторон прекратились. Полк развернул боевые порядки южнее деревни Троена, перекрыв тем самым дорогу из Орла на Курск.

Очень туго стало с доставкой продовольствия и боеприпасов. Был введен жесткий лимит на расходование снарядов и патронов. Командиры всех частей, политорганы мобилизовали личный состав, свободный от несения боевой службы, на доставку продуктов, снарядов, мин и патронов пешим порядком. Расстояние до Молотычей, где размещались наши тылы, составляло около 20 километров. И шли туда и обратно навстречу друг другу колонны по сто и более человек. Со складов несли в мешках крупу, соль, мясо, консервы, патроны, а на специально изготовленных носилках — снаряды и мины.

Только так и удавалось нам обеспечивать полк минимумом продуктов и боеприпасов. К счастью, недели через две-три подсохло, снабжение наладилось, фронт тоже стабилизировался. Началась усиленная боевая учеба. Велись круглосуточная разведка противника и оборудование боевых порядков.

Каждая батарея полка кроме основных оборудовала несколько запасных огневых позиций, расположенных одна от другой на большом расстоянии командование требовало, чтобы наша оборона была глубокой и прежде всего противотанковой. Большое значение придавалось хорошей маскировке позиций.

Огромная затрата физических и моральных сил личного состава окупилась потом сторицей. Но попотеть пришлось изрядно. Ведь местность здесь открытая, леса поблизости нет, его приходилось доставлять издалека на грузовиках. К переднему краю машины не допускались, чтобы не раскрывать большого размаха инженерных работ. Поэтому последние полтора-два километра бревна тащили сами артиллеристы.

Несмотря на трудности, блиндажи мы сделали и три-четыре наката. Такое перекрытие выдерживало прямое попадание немецкого 150-миллиметрового снаряда.

Оборудованием своих позиций занимались и стрелковые подразделения. Все поле в полосе обороны армии было изрыто траншеями и ходами сообщения, Их стены были прочно забраны жердевыми щитами. [97]

В январе 1943 года Указом Президиума Верховного Совета СССР в армии были введены погоны. Менялась и форма одежды. В марте мы уже получили гимнастерки нового покроя, переоделись. Однако главным было не это.

Противотанковая артиллерия и гвардейские минометные части, превратившиеся к тому времени, по существу, в новый род войск, становились для врага грозной силой. Все больше и больше прибывало в действующую армию танков улучшенной конструкции, преимущественно средних Т-34 и тяжелых КВ, появились самоходные артиллерийские установки СУ-122 и СУ-152, мощные снаряды которых пробивали броню вражеских танков всех типов и самоходно-артиллерийских установок. Достаточно сказать, что из общего количества танков и САУ к началу июля 1943 года тяжелые и средние составляли свыше 64 процентов. В мае мы уже видели, например, на нашем участке фронта самоходно-артиллерийские полки, предназначавшиеся для использования в качестве артиллерии непосредственного сопровождения пехоты и танков.

Радостным событием для нас, артиллеристов частей РВГК, были, конечно, существенные перемены в организационной структуре наших соединений. В апреле 1943 года начали формироваться шестибригадные артиллерийские дивизии, артиллерийские корпуса. В 1-й гвардейской артиллерийской дивизии было создано три бригады: пушечная, гаубичная и легкоартиллерийская. 201-й гвардейский вошел в состав 1-й гвардейской пушечной артиллерийской бригады, командиром которой стал гвардии подполковник В. М. Керп. В бригаду влились оба пушечных полка (орудия 152-миллиметрового калибра). 2-я гвардейская гаубичная бригада включала в себя все три гаубичных полка (орудия 122-миллиметрового калибра), имевшихся в дивизии. В 3-ю легкоартиллерийскую бригаду влились три истребительно-противотанковых полка. Гаубичной и легкоартиллерийской бригадами командовали мои боевые друзья гвардии подполковники А. И. Телегин и М. А. Грехов.

Вскоре в дивизию влился отдельный разведывательный дивизион. Им командовал знающий, волевой офицер майор А. Т. Дрыга. Появлению этого дивизиона все мы бесконечно обрадовались. С ним пришло надежное обеспечение частей разведданными, метеобюллетенями, создавались более выгодные условия для взаимодействия с пехотой и танками.

Затишье на фронте использовалось нами для усиленной боевой учебы. С командирами дивизионов и батарей занятия, [98] как правило, проводил я сам или начальник штаба гвардии майор Кудрявцев.

В «период предыдущих боев мы добились хорошей слаженности расчетов, твердого знания бойцами и младшими командирами своих функциональных обязанностей. Теперь этого было явно недостаточно. Интересы боя требовали обеспечить полную взаимозаменяемость номеров. Основная тяжесть в выполнении этой задачи ложилась на плечи командиров огневых взводов и батарей.

Занятия проходили в обстановке, максимально приближенной к боевой: данные для стрельбы готовились только по реальным целям, тренировки в ведении огня в составе батарей и дивизионов проходили ежедневно, хотя огонь открывать приходилось не так часто из-за жесткого лимита на расходование боеприпасов.

Всего лишь один-два раза в неделю полк получал задачи на подавление артиллерийских и минометных батарей противника, уничтожение скоплений его пехоты и танков, колонн войск на марше. Такие дни были очень приятны для артиллеристов. Каждому хотелось внести свою лепту в разгром врага, проверить на практике прочность приобретенных знаний и навыков.

Надо сказать, за долгие месяцы обороны мы добились немалых результатов. Настоящими мастерами меткого огня стали наши комбатры гвардии капитаны П. И. Бакин, Н. П. Ларькин, В. Т. Лучкин и Н. М. Егоров, гвардии старшие лейтенанты А. М. Лоза и М. П. Вовк. Ну а майоры Н. Г. Посохин и А. Т. Пащенко прекрасно овладели искусством управления артиллерийским полком. Так и записали мы им в боевых характеристиках.

Немецко-фашистские войска под Курском усиленно оснащались новыми танками Т-VI («тигры») и самоходными артиллерийскими установками «фердинанд». Об этом было известно командованию. Поэтому инженерное оборудование основных и запасных позиций проводилось с учетом обеспечения круговой обороны и стрельбы по танкам прямой наводкой. Тактико-технические характеристики «тигров» и правила ведения огня по ним знал в полку каждый боец. Обучили личный состав и метанию по таким целям гранат и бутылок с зажигательной жидкостью.

Дважды за период с апреля по июль мы с начальником штаба и командирами дивизионов совершенствовали свои знания и навыки в управлении огнем полка на специальных сборах, организованных штабом артиллерии 70-й армии. [99] Много труда было затрачено на отработку правил ведения сопряженного наблюдения в дивизионах (СНД), то есть засечке целей с нескольких разнесенных по фронту и в глубину пунктов наблюдения. Каждая разведанная цель наносилась на планшеты, получала свой «паспорт» — единое наименование, порядковый номер — и закреплялась за вполне конкретным артиллерийским подразделением, которое заранее готовило по ней данные для стрельбы на полной топографической основе. Словом, мы готовились к предстоящим боям со всей серьезностью и полным напряжением сил.

В апреле 1943 года состоялась известная встреча Михаила Ивановича Калинина с участниками Всеармейского совещания агитаторов, на котором были представители и от нашей дивизии. Позже они рассказывали об этой встрече своим товарищам. Воины полка с огромным вниманием слушали их выступления и клялись сделать все для разгрома врага.

На одной из таких бесед в 6-й батарее, на которой я присутствовал, командир орудия гвардии старший сержант Кашаган Джамангараев сказал:

— Бойцы нашего орудийного расчета сердечно благодарят Всесоюзного старосту Михаила Ивановича Калинина за добрые советы и пожелания всем нам боевых успехов. Мы клянемся нашему верховному аксакалу бить врага не жалея сил и самой жизни. Все номера моего расчета уже сейчас полностью овладели смежными специальностями. Теперь дело за тем, чтобы довести действия у орудия при боевой работе до автоматизма. И мы добьемся этого в ближайшие недели.

Командир орудия гвардии сержант Иван Лозокевич заверил командование полка, что и его расчет выполнит свой долг.

Весь май и июнь прошли в напряженном труде. Офицеры штаба, который возглавлял теперь гвардии майор А. И. Панарин, заменивший ушедшего на повышение В. В. Кудрявцева, и политработники под руководством гвардии майора Т. Д. Горошко много времени проводили в батареях, проверяли боеготовность огневых взводов и орудийных расчетов, помогали командирам устранять выявленные недостатки, беседовали с людьми.

20 апреля в командование дивизией вступил гвардии генерал-майор артиллерии Г. В. Годин, сменивший на этом посту генерала В. Н. Мазура, назначенного командиром артиллерийского корпуса. Новый комдив начал знакомиться [100] с людьми. Много времени он проводил в бригадах и полках, беседовал не только с командирами, но и с бойцами.

В апреле мы провели несколько занятий совместно с командным составом 132-й и 70-й гвардейской стрелковых дивизий, которые мы поддерживали. Прошли они очень интересно, с большой пользой для всех участников.

На одном из этих занятий выступил командарм генерал И. В. Галанин. Он-то и проинформировал нас относительно намерений гитлеровского командования нанести удар по основанию Курского выступа со стороны Орла и Белгорода по сходящимся направлениям на Курск с целью окружить и уничтожить здесь армии Центрального и Воронежского фронтов.

В последних числах июня боеготовность частей 1-й гвардейской артиллерийской дивизии проверял командующий артиллерией Центрального фронта генерал-лейтенант артиллерии В. И. Казаков. Когда его группа закончила работу, он собрал командиров бригад, полков и дивизионов и поставил задачу на предстоящий бой, подчеркнув при этом большую роль нашей дивизии.

В заключение генерал Казаков сообщил печальную весть: бывший командир нашей дивизии гвардия генерал-майор артиллерии Викентий Никитович Мазур трагически погиб в автомобильной катастрофе. Память его почтили минутой молчания, и долго лотом каждый из нас тяжело переживал эту утрату...

С 1 по 5 июля части дивизии были приведены в полную боевую готовность. Все командиры и бойцы безотлучно находились на своих местах.

Боевые порядки бригад 1-й гвардейской артиллерийской дивизии, оседлавшей дорогу Орел — Курск, были развернуты с таким расчетом, чтобы между ними обеспечивалось огневое взаимодействие. Впереди, между первой и второй траншеями главной полосы обороны, за огневыми позициями поддерживаемой 132-й стрелковой дивизии, стояли полки 3-й легкоартиллерийской бригады. Несколько ее батарей располагались прямо перед нашим наблюдательным пунктом, на котором находились гвардии подполковники Керп, Ушаков и я. Чуть в стороне, на той же высотке южнее Троены, был и НП командира 132-й стрелковой дивизии.

Таким образом, полкам и бригадам 1-й гвардейской артиллерийской дивизии, стоявшей в первом эшелоне на стыке двух общевойсковых армий, предстояло нанести основной огневой удар по пехоте и танкам врага как на дальних подступах, [101] так и в ближнем бою. К выполнению этой задачи мы готовились долгие месяцы. Никто из нас не сомневался, что личный состав соединения с честью выполнит ее.

«Тигры» горят

В ночь с 4 на 5 июля была объявлена боевая тревога. Все батареи полка изготовились к немедленному открытию огня. В 2 часа 20 минут артиллерия 13-й, правого крыла 70-й и левого крыла 48-й армий провела мощную 30-минутную артиллерийскую контрподготовку. Противник смог начать артиллерийскую подготовку только в 4 часа 30 минут (вместо 3 часов по плану), но вел ее неорганизованно в течение 1 часа 20 минут. Этим незамедлительно воспользовалось наше командование. Советская артиллерия провела повторную получасовую контрподготовку по изготовившимся к атаке пехотным и танковым частям гитлеровцев, по позициям их артиллерийских батарей, наблюдательным пунктам, штабам, складам боеприпасов и горючего. В ней участвовал и 201-й гвардейский пушечный артиллерийский полк. Он вел интенсивный огонь из всех своих орудий по расположению двух артиллерийских и трех минометных батарей гитлеровцев.

Враг понес немалые потери в исходном положении. Система огня его артиллерии была нарушена, управление войсками дезорганизовано. Лишь в 5 часов 30 минут утра немецко-фашистские войска перешли в наступление. Справа, в полосе обороны 13-й армии, в эти минуты послышался грохот артиллерийской канонады. Вперед двинулись крупные силы пехоты и танков врага.

Два с половиной часа мы сидели в блиндажах, не отрывая глаз от окуляров стереотруб. Ожидали атаку гитлеровцев и со стороны Троены. Когда стрелки часов показали ровно восемь, огненный смерч обрушился на участки обороны 132-й и 70-й гвардейской стрелковых дивизий.

Не подававшие до сих пор признаков жизни артиллерийские и минометные батареи немцев, координаты которых были хорошо известны нам по данным аэроразведки, наконец заговорили. Исходные данные для стрельбы по ним мы подготовили заблаговременно.

— Ушаков, Жагала, — приказал комбриг Керп, — подавить вражеские батареи!

Даю по телефону несколько коротких команд Николаю Посохину и Александру Пащенко. Сам — к стереотрубе.

Вскоре 24 гаубицы-пушки полка открыли огонь по закрепленным за дивизионами целям. За Тросной в разных местах взметнулись высокие султаны разрывов. Наблюдатели с пунктов СНД один за другим докладывали стреляющим: «Есть цель 101!», «Есть цель 103!». Значит, снаряды всех наших батарей ложились точно...

К Тросне, далеко за передним краем гитлеровцев, двигались колонны танков, бронемашин, подразделения мотоциклистов. Было ясно, что противник выводит их на исходное положение для атаки и они ждут лишь сигнала — окончания артподготовки, чтобы всей массой двинуться вперед.

Комдив Годин принял решение: двумя бригадами — пушечной и гаубичной — произвести по врагу огневой налет. Это место было нами хорошо пристреляно. На всех артиллерийских планшетах оно значилось под двумя оранжевыми прямоугольниками — «СО-211» для 1-й гвардейской и «СО-212» для 2-й гвардейской бригад.

— Цель 211, беглый, зарядить! — подает команду комбриг Керп. Мы с Ушаковым дублируем ее в дивизионы.

Когда оттуда были получены доклады «Готово», комбриг скомандовал:

— Огонь!..

Прошла минута-другая, и над целью вздыбилась земля, взметнулись языки пламени, коптящие столбы пыли и дыма потянулись к небу. Совершенно четко вижу огненные всплески то в одном, то в другом месте... Горели танки, бронемашины, арттягачи, взлетали в воздух обломки автомобилей.

— Горят, гады! — кричит Тимофей Дмитриевич Горошко, и его карие глаза весело блестят. — Смотри, Макарьевич, вон справа, справа!

— Вижу. Ты лучше погляди на деревню...

От Троены к переднему краю нашей обороны в развернутом боевом порядке шли густые цепи вражеских автоматчиков, за ними — мотоциклисты, орудия сопровождения, танки и бронемашины. По характерным очертаниям среди танков можно было различить «тигры» и штурмовые орудия «фердинанд».

— Жарко будет, Виктор Макарьевич, ох как жарко!.. — кричит мне на ухо мой друг Николай Ушаков.

Когда идут танки, да еще в таком количестве, вся артиллерия должна переключаться на них. Такой был закон у артиллеристов в минувшей войне. А здесь, кроме средних и легких танков, еще и «тигры» и «фердинанды», Немецкая артиллерия бьет по нашему переднему краю, стараясь [103] подавить огневые точки и противотанковые средства. Расползаются, клубятся над степью зловещие тучи дыма и пыли от взрывов снарядов и мин, от выхлопных газов бронированных машин. Светлое, солнечное утро медленно погружается в сумрак...

Уменьшив прицел, полки выждали нужное время и обрушили на первый рубеж всю мощь своего огня. Чуть восточнее густо рвались снаряды 2-й гвардейской гаубичной бригады гвардии подполковника А. И. Телегина. Всюду горела вражеская техника.

В небе появились «юнкерсы», над ними — «мессершмитты». В поединок с вражескими истребителями вступили советские «яки». «Юнкерсам» все же удалось сбросить бомбы. Казалось, земля и небо слились воедино... Вокруг фашистских бомбардировщиков стали рваться зенитные снаряды. Один из самолетов задымил, отвалил в сторону и, объятый пламенем, резко пошел к земле. За ним другой...

Наконец, подпустив вражеские танки и самоходные орудия на дальность прямого выстрела, по ним ударили прямой наводкой все пушки 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригады. Гитлеровские танкисты начали маневрировать, стараясь увернуться от метких выстрелов противотанкистов, от тяжелых снарядов систем артиллерии РВГК. Огонь пушек немецких танков стал малоэффективным, темп атаки нарушился. По танкам, штурмовым орудиям, бронетранспортерам и вражеской пехоте, которым удалось уже вплотную подойти к нашему переднему краю, ожесточенно стреляла собственная и приданная артиллерия стрелковых дивизий.

Поле боя затянуло сплошным дымным маревом, пронизываемым молниями разрывов. Управление огнем полков комбриг передал нам с Ушаковым. Но не прошло и часа, как мы вынуждены были предоставить командирам дивизионов, наблюдательные пункты которых находились в стрелковых полках, полную самостоятельность — с нашего НП уже ничего нельзя было различить.

Основная масса вражеских танков и САУ была остановлена перед передним краем обороны 132-й стрелковой дивизии. Шел ожесточенный огневой бой...

Воспользовавшись небольшой передышкой, мы решили перекусить. Удастся ли потом? Обедали на НП все — комбриг, командиры полков, радисты, телефонисты, разведчики. Пригласили мы и командира 132-й стрелковой дивизии.

— С артиллеристами я с большим удовольствием, — сказал полковник.

Настроение у комдива было приподнятое, как, впрочем, и у всех нас. Он рассказал, что против его дивизии немцы бросили более 150 танков и штурмовых орудий, что 54 из них уничтожила наша артиллерия, а 17 подорвались на минах...

— Эти цифры подтверждаются и нашими данными, — заметил Керп. — По сведениям бригадных разведчиков, в район Троены немцы подтягивают свежие части, но в бой пока не бросают. Два наших дивизиона мы вынуждены переключить на них.

— Товарищ гвардии подполковник, — позвал комбрига телефонист, сидевший у аппарата связи с генералом Годиным. — Вас просит Семнадцатый.

Керп торопливо поднялся, взял трубку. Мы все напряженно смотрели на него, ждали...

— Девятый слушает вас... понял... есть, товарищ Семнадцатый... и сосредоточенные и подвижные... есть... Закончив разговор, комбриг Керп подошел к нам.

— На участке 70-й гвардейской дивизии немцы предприняли новую атаку, введя в бой дополнительно около сотни танков и САУ. 2-я гвардейская гаубичная бригада уже работает по ним. Нам приказано быть начеку, в готовности помочь. Пока — продолжать выполнение прежней задачи.

Мы разошлись по своим местам. Я прильнул к окулярам стереотрубы, начал медленно, слева направо, осматривать поле боя. Вся степь по-прежнему была затянута дымом, покрыта вспышками. Справа, там, где оборонялась 70-я гвардейская, пикировали «юнкерсы». Напряжение боя действительно нарастало...

Потери не остановили гитлеровцев. Они упрямо атаковали, стараясь нащупать слабые места в нашей обороне, особенно здесь, на стыке двух армий, Во второй половине дня врагу удалось вклиниться между 132-й и 70-й гвардейской стрелковыми дивизиями. Туда сразу же устремились и танки, и пехота, и бронетранспортеры. Полк Ушакова перенес по ним огонь. Ему было сподручнее. Общими усилиями 1-й гвардейской артиллерийской дивизии, стрелковых и танковых частей к вечеру положение было восстановлено. Потеряв все свои боевые машины на участке прорыва, гитлеровцы вынуждены были отойти.

Но передышка оказалась недолгой. Не прошло и часа, как противник ввел в бой свежие силы. Все 156 орудий 122-и 152-миллиметрового калибра нашей дивизии перенесли по ним огонь. [105] Здесь, на стыке армий, врагу не удалось добиться успеха. Зато он явно обозначился у него оправа, в направлении на Ольховатку. Комбриг Керп приказал 201-му гвардейскому пушечному артиллерийскому полку переместиться в район населенного пункта Гнилец, где у нас были оборудованы запасные позиции.

Передислокация полка на новое место заняла около полутора часов. Мы с майором Горошко объехали все подразделения, беседовали с офицерами, сержантами и солдатами. Настроение у людей, несмотря на крайнюю усталость, было хорошим. Короткий марш прошел организованно, даже тракторы, наши видавшие виды ЧТЗ-60, зачастую подводившие в самое неподходящее время, на сей раз не выходили из строя.

У одного из них, за рычагами которого сидел широкоплечий чернобровый сержант Петр Зубченко, старший тракторист-механик в 5-й батарее капитана Ларькина, я остановился.

— Как техника, сержант, все ли в порядке?

— Стальные кони бегают, товарищ гвардии подполковник. Пока пушки стреляли, мы время зря не тратили, проверили каждую машину. Да и запчастей техлетучка подбросила, кое-что заменили. Теперь можно не опасаться. Не подведем огневиков.

Такого же мнения о своей технике были и трактористы-механики других батарей, в их числе сержанты Петров и Моисеев.

Уже на позиции, в блиндаже начальника штаба майора А. И. Панарина, мы подвели итоги боя под Тросной. Они оказались внушительными. По данным штабов дивизионов, письменно подтвержденным общевойсковыми командирами, 201-й гвардейский пушечный артиллерийский полк уничтожил и подбил 10 вражеских танков и САУ, в их числе — 2 «тигра», 3 «фердинанда», более 15 бронетранспортеров с пехотой, подавил 3 артиллерийские и 5 минометных батарей, из которых одна — шестиствольных минометов.

Огонь по врагу наши батареи чаще всего вели внакладку, то есть по тем же целям, по которым работали артиллерия и минометы стрелковых дивизий. Поэтому мы не могли с точностью сказать, сколько немецких мотоциклистов, автоматчиков, артиллеристов у орудий сопровождения выведено нами из строя. Но что касается техники, тут ошибки быть не могло. Однако важнее всего было то, что в закрепленном полком секторе враг не прошел... [106]

Нам очень повезло с новым начальником штаба майором А. И. Панариным. Он прекрасно знал штабную службу, был хорошим организатором. Штаб полка под его руководством работал оперативно, слаженно. Совсем недавно он хорошо справился с организацией марша, развертыванием боевых порядков на новом месте, по существу, под огнем противника.

Высокий, сухощавый, Панарин, как и Кудрявцев, был всегда по-строевому подтянут, аккуратно одет, свежевыбрит. Работоспособности его иногда приходилось удивляться. Начальник штаба в совершенстве звал тактику артиллерии и огневое дело, хорошо ориентировался в обстановке.

После подведения итогов я сразу же собрался идти на НП, а Тимофей Дмитриевич Горошко решил остаться.

— Надо собрать политработников, парторгов и комсоргов батарей, поговорить с ними, — сказал он. — Пусть прежде всего доведут до личного состава результаты боевой работы полка. Успех — он ведь всегда окрыляет...

Сбор активистов — это был, пожалуй, один из тех немногих случаев, когда замполит позволял себе оставаться в штабе.

С позиций под селом Гнилец мы произвели ночью несколько огневых налетов по скоплениям пехотных и танковых частей противника. Натиск врага на этом участке значительно ослаб. Зато восточнее сражение не стихало даже в самое темное время ночи.

Под утро 6 июля полку вновь было приказано сменить боевые порядки, и опять с большим смещением вправо, чтобы преградить путь прорывающемуся на ольховатском направлении противнику. На новом месте позиции для батарей пришлось оборудовать заново. И, как всегда, артиллеристы части успешно справились с этой задачей. Легче пришлось бойцам батареи управления — наблюдательные пункты и для командования полка, и для командиров дивизионов было решено расположить на заранее укрепленной кем-то высоте в больших двухамбразурных дзотах, где стояли станковые пулеметы. Отсюда местность хорошо просматривалась на многие километры вокруг.

До переднего края обороны наших частей — рукой подать. Наступающие танки и пехота противника как на ладони. Мы закрепили стереотрубы и приступили к боевой работе. Вскоре полк открыл подвижный заградительный огонь по заявке общевойсковых командиров, преграждая путь вражеским танкам и мотопехоте. Однако гитлеровцам, сумевшим использовать овраги и перелески, удалось подойти [107] к высоте вплотную. Здесь и пригодились наши станковые пулеметы. Отошедшие к высоте стрелковые батальоны окопались рядом с нами.

Гитлеровцы сконцентрировали по высоте сильный артиллерийский и минометный огонь. У нас появились раненые. Но труднее, конечно, приходилось стрелковым подразделениям, и мы решили помочь им.

Наши разведчики, вычислители, связисты вместе с пехотинцами заняли оборону. Батареи полка вели стрельбу на предельном режиме, поставив перед высотой заградительный огонь. Несколько танков противника остановились с перебитыми гусеницами, остальные поспешно отползли назад. Отошли и вражеские автоматчики.

Только теперь нам можно было сменить НП. Мы перешли на другую высоту, где был уже подготовлен новый удобный НП. На прежнем месте остался командир батареи управления полка с радиостанцией. По его командам полк несколько раз открывал огонь по оврагам и перелескам, вплотную подступавшим к высотам, где скапливались гитлеровцы. Они несли от наших налетов большой урон, но не ослабляли своих атак.

7 и 8 июля наиболее ожесточенные бои вспыхнули в районе Самодуровки и Теплого. Против двух дивизий правого крыла 70-й армии немцы бросили три пехотных полка, поддержанных 200 танками и САУ, в числе которых были «тигры», «пантеры» и «фердинанды». Самодуровка, а затем и Теплое по нескольку раз переходили из рук в руки.

Как и в предыдущие дни, дивизия развернула здесь боевые порядки бригад с таким расчетом, чтобы все полки имели возможность прикрывать друг друга огнем большинства батарей с открытых позиций на случай прорыва к нам вражеских танков и штурмовых орудий. В то же время мы могли сосредоточить огонь всей дивизии в любой точке перед фронтом поддерживаемых стрелковых соединений с закрытых позиций.

Все это время мне удавалось, за редким исключением, держать полк, как говорится, в кулаке, осуществлять централизованное управление всеми батареями. Но 8 июля, когда танки гитлеровцев подошли вплотную к позициям 2-го дивизиона, гвардии майору Пащенко пришлось вести бой самостоятельно. И тут с самой лучшей стороны показали себя командиры батарей гвардии капитаны Василий Лучкин, Николай Ларькин и Петр Бакин.

На батарею гвардии капитана Лучкина навалилось сразу несколько фашистских машин. Но артиллеристы не растерялись. [108] Умело управляя стрельбой батареи, Лучкин обеспечил отражение трех вражеских атак. Не потеряв ни одного орудия, батарея подожгла три «тигра», «фердинанд» и несколько средних танков. Батареи Ларькина и Бакина уничтожили три «титра», два «фердинанда» и два Т-III. Всего за два дня боев дивизион гвардии майора Пащенко уничтожил 10 «тигров», более десятка бронетранспортеров, и 200 гитлеровских солдат и офицеров.

1-й дивизион под командованием гвардии майора Посохина, находясь в несколько более выгодном позиционном положении, уничтожил свыше 300 вражеских автоматчиков, 2 «тигра», несколько средних и легких танков и обеспечил успех трех контратак одного из полков 132-й стрелковой дивизии.

Тяжелее всего в этих боях пришлось нашей 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригаде, которая занимала противотанковую оборону в боевых порядках стрелковых подразделений и вела неравный бой с «тиграми», «пантерами» и «фердинандами» с открытых позиций.

Все это происходило на наших глазах, впереди моего наблюдательного пункта, где находились и командиры бригад, а также комдив Годин. Поэтому мне и хочется рассказать о мужестве и стойкости артиллеристов этого соединения в июльских боях 1943 года. Правда, моему желанию писать о героях 3-й легкоартиллерийской бригады есть и другая причина. Буквально через несколько дней мне доверили вступить в командование этой бригадой. С ней я прошел весь боевой путь до конца войны.

Помню, 8 июля мы восхищались мужеством и мастерством артиллеристов дивизиона гвардии капитана Алексея Ивановича Хорунжего. Ведя бой в полуокружения, они храбро отбивались от наседавшего врага. Стреляя с открытых позиций, гвардейцы подбили 19 танков, в том числе 3 «тигра», 2 штурмовых орудия, уничтожили немало гитлеровцев.

Самой высокой похвалы заслуживает командир батареи гвардии лейтенант В. Е. Фокин. Вместе с разведчиком П. С. Тимофеевым и связистом А. М. Усовым под огнем неприятеля он часто менял наблюдательный пункт, выбирая место, откуда лучше просматривался противник. Благодаря умелому управлению огнем со стороны командира эта батарея нанесла гитлеровцам большой урон. Самоотверженно действовал орудийный расчет гвардии сержанта Л. К. Михайлова. Он подбил три фашистских танка, и том числе один «тигр». В этом немалая заслуга наводчика гвардии [109] рядового Ф. М. Мирошниченко. Расчет гвардии сержанта А. Э. Ткачева уничтожил два танка, один из них с помощью санинструктора гвардии рядового Ахмедова, который заменил заряжающего.

9 июля немцы прорвались к господствующим высотам, что севернее Молотычей. В этой большой деревне располагались тылы нашей бригады. 201-й гвардейский пушечный артиллерийский полк, как и все части дивизии, еще ночью был переброшен в район этого населенного пункта. Всю ночь расчеты оборудовали огневые позиции, и к утру мы уже были готовы к бою.

Мой наблюдательный пункт находился за одной из господствующих высот севернее Молотычей. Рядом располагались наблюдательные пункты генерала Година и командиров бригад. Дело в том, что только с этих высот и можно было управлять огнем артиллерии и минометов. Поэтому на них артиллеристов было видимо-невидимо. Густой лес антенн радиостанций выдавал нас с головой, но деваться было некуда, и мы не обращали на это внимания.

Рядом с нами, на склонах высот, окопалась пехота, зарылись в землю орудия стрелковых полков, выделенные для стрельбы прямой наводкой. Блиндажей, как под Самодуровкой, не было и в помине, но мне повезло: нам удалось оборудовать НП в танковом капонире.

С рассветом и до темноты вражеская артиллерия нещадно обстреливала Молотычинские высоты, с воздуха их бомбили фашистские самолеты. Высоты заволокло пылью и дымом. Дышать стало трудно, в горле першило. Вместе с бомбами гитлеровские летчики сбрасывали на нас куски рельсов, пустые металлические бочки из-под бензина, которые падали с каким-то необыкновенным ревом и свистом. Делалось это для того, чтобы воздействовать на психику наших воинов.

Особенно яростной бомбежке фашисты подвергли позиции артиллерийских батарей. По окончании авиационного налета пошли танки. За всю войну мне не приходилось видеть сразу столько бронированных машин врага. Вернувшийся из 2-го дивизиона замполит Т. Д. Горошко сообщил неприятную весть.

— Из строя выведено одно орудие и полностью его расчет. Диву даюсь, как только уцелел дивизион, — сказал Тимофей Дмитриевич. — Бомбили фашисты остервенело, в несколько заходов. Спасло то, что ребята хорошо зарылись в землю. [110]

В последующие дни и ночи артиллеристы продолжали оборудовать свои позиции: соорудили блиндажи, укрепили убежища для каждого расчета. На высоте построили блиндаж в четыре наката под жилье, а рядом — такой же с окном в стенке для наблюдения за полем боя в бинокли и стереотрубы.

И все эти дни фашисты не прекращали атак переднего края. Вражеские танки и пехота упрямо пытались овладеть выгодным рубежом. Неся большие потери, гитлеровцы все же понемногу теснили наши стрелковые подразделения. По нескольку раз в день противник вел авиационную обработку боевых порядков советских войск на всю глубину обороны. В небе неоднократно вспыхивали воздушные поединки, которые, как правило, заканчивались победой советских летчиков. А на земле атака следовала за атакой...

Днем 9 июля одному «тигру» все-таки удалось добраться до высоты, где были наблюдательные пункты общевойсковых и артиллерийских командиров. Танк начал утюжить гусеницами окопы и траншеи. Однако никто не дрогнул. К «тигру» бросились сразу десятки бойцов. В него полетели гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Танк остановился. Сначала были разбиты обе гусеницы, потом взрывом противотанковой гранаты заклинило башню, наконец свое дело сделали бутылки с зажигательной смесью — «тигр» запылал. Картина была жуткой: плавился металл и медленно стекал на шипящие, растрескавшиеся резиновые катки... А когда в танке взорвался боезапас, он буквально развалился на части: башня, гусеницы, какие-то детали разлетелись по склону высоты.

Чуть ниже застыл другой подбитый «тигр». С наступлением темноты наши трактористы оттянули машину на противоположный склон, а оттуда эвакуировали в тыл для ознакомления с ее устройством личного состава дивизии.

Все полки нашей дивизии продолжали обеспечивать с закрытых позиций боевые действия 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригады. Случилось так, что один дивизион 167-го гвардейского легкоартиллерийского полка этой бригады, занимавший огневые позиции на правом фланге, был атакован несколькими десятками вражеских танков. И артиллеристы с честью выдержали это испытание.

Только одна 6-я батарея под командованием гвардии старшего лейтенанта С. И. Родионова подбила и сожгла в бою 9 июля более 30 вражеских танков. О тех драматических событиях несколько позже мне подробно рассказал командир батареи Сергей Иванович Родионов. [111]

...8 июля, во второй половине дня, батарея сменяла огневые позиции. Она расположилась в районе Самодуровка, Ольховатка, где обозначился прорыв противника.

Орудия — а их было четыре — установили за густой, уже колосившейся пшеницей в 75-100 метрах одно от другого в шахматном порядке, так, чтобы их расчеты имели возможность при необходимости поддерживать друг друга. Позиция была выбрана исключительно удачно. Стена пшеницы обеспечивала хорошую маскировку, а простиравшаяся севернее широкая лощина отлично просматривалась. Для каждой 76-миллиметровой пушки за ночь отрыли окоп, заканчивавшийся «карманом» — укрытием с потолком из двух-трех бревенчатых накатов. С расчетами наладили проводную телефонную связь.

Рядом, тоже рассредоточение, стояли наши Т-34 и КВ. С командиром танкового батальона, занимавшего оборону, старший лейтенант Родионов установил общие ориентиры, сигналы взаимодействия, договорился о порядке ведения огня по рубежам.

К утру все было подготовлено к круговой обороне. На рассвете появился немецкий самолет-разведчик, а спустя некоторое время гитлеровцы начали артиллерийскую и авиационную подготовку атаки.

В 7 утра около 60 вражеских танков и штурмовых орудий двинулись к нашему переднему краю. Впереди «тигры», за ними средние танки T-IV с десантом автоматчиков на броне, с интервалом через три-четыре машины ползли «фердинанды».

Первыми вступили в бой с танками и штурмовыми орудиями врага 45-миллиметровые противотанковые пушка стрелковой части, занимавшей оборону всего в 400-500 метрах от позиций родионовской батареи. Потеряв несколько машин, гитлеровцы все же прорвались через боевые порядки стрелков.

Родионов видел, как фашистские танки перестроились, образовав три группы, по 12-15 машин в каждой. Они двигались параллельными курсами под углом к фронту батареи, справа налево. Автоматчиков на броне уже не было.

Родионов связался с командиром танкового батальона. Они договорились, что правую группу возьмут на себя танкисты, ту, что в центре, — батарея Родионова, а левую — соседи.

Первому открыть огонь Родионов приказал правофланговому взводу гвардии младшего лейтенанта Виктора Ловчева. Его пушки относительно вражеских машин стояли в наиболее выгодном положении: стрелять им предстояло прямо по бортам.

— По «фердинандам» работают танкисты, — предупредил комбатр командиров взводов. — Если связь с командно-наблюдательным пунктом батареи в ходе боя будет нарушена, каждому орудийному расчету предоставляю право действовать самостоятельно. Ловчеву — огонь!

Первыми же выстрелами расчеты гвардии старших сержантов Манеура Абдуллина и Ивана Тарасова подожгли два головных танка.

Стреляя подкалиберными, расчет Абдуллина подбил еще один средний танк T-IV. Он завертелся на одной гусенице, потом от попадания в борт второго снаряда застыл на месте и задымил. Обойдя его, на позицию расчета двинулся «тигр». С ходу выстрелил, но промахнулся.

— По «тигру», кумулятивным, огонь! — приказал Абдуллин.

Наводчик его орудия гвардии рядовой Зелинский отличался особой выдержкой и хладнокровием. Работая механизмами наведения, он плавно подвел перекрестие прицела под основание корпуса танка. Всплеск огня был едва заметен. Но вслед за ним — глухой взрыв, и «тигр» развернуло на месте. Он начал окутываться черными клубами дыма и яркими языками пламени.

— Все! И с этим покончено! — крикнул кто-то из номеров расчета.

И в этот момент рядом с орудием взметнулся столб земли и огня. «Фердинанд» все же сумел дать по позиции прицельный выстрел. Схватившись за плечо, медленно опустился на землю и застонал наводчик Зелинский. Подбежали товарищи, оттащили его в укрытие. Санинструктор, открыв сумку, начал торопливо перевязывать рану. Зелинского заменил заряжающий гвардии ефрейтор И. Субботин.

По команде комбатра по танкам врага ударили орудия второго взвода гвардии лейтенанта И. Новоселова. Расчеты гвардии старших сержантов Ф. Резника и И. Вареницына уже держали под прицелом двух «тигров», подставивших свои борта и двигавшихся к позиции под большим углом. Первыми же выстрелами обе машины были подбиты.

Оправа гремели пушки тридцатьчетверок и КВ. Стреляя с места, наши танкисты расстроили боевой порядок правой группы вражеских машин, расстреляли в упор два штурмовых орудия, подбили два танка.

Атака фашистов захлебнулась. Отстреливаясь, они начали отходить. Однако передышка была недолгой. Вскоре [113] справа за кустарником появилась немецкая пехота. В бинокль можно было хорошо видеть цепи вражеских автоматчиков. Они шли самоуверенно: рукава гимнастерок закатаны по локоть, в зубах — сигареты. Своего рода психическая атака.

— Батарея, к бою! — передал телефонист команду Родионова на позицию. — Ориентир три, по пехоте, осколочной, зарядить!

Подпустив гитлеровцев поближе, комбатр приказал открыть огонь из всех орудий. В этот раз отличился наводчик гвардии сержант М. П. Федоров. Действуя исключительно умело и хладнокровно, он обеспечил точное попадание снарядов по большой группе автоматчиков, вплотную подступивших к одному из советских танков.

До полудня немцы безуспешно топтались на месте, откатываясь в исходное положение под ударами ваших стрелковых, танковых и артиллерийских подразделений. Наконец гитлеровцы не выдержали и прекратили попытки прорваться на участке 70-й армии.

Среди искромсанной гусеницами и воронками пшеничной нивы горели или застыли с пробитой броней вражеские танки и штурмовые орудия. Соседи-танкисты прикрыли наших артиллеристов от «фердинандов» и не дали им возможности подавить советские батареи.

Около 2 часов дня опять налетели «юнкерсы». Спрятав в «карманах» орудия, сами артиллеристы укрылись в щелях и траншеях.

Едва бомбардировщики скрылись за горизонтом, появились танки с автоматчиками на броне и бронетранспортеры с пехотой. Когда до них оставалось не более полукилометра, согласно договоренности с командиром танкового батальона, стрельбу открыли тридцатьчетверки. На этот раз им было сподручнее первыми вступить в бой, так как противник наступал с их стороны. Вслед за танкистами открыли огонь прямой наводкой все орудия 6-й батареи и противотанковые пушки стрелковых подразделений.

Около 3 часов дня на позицию батареи двинулись 28 фашистских танков. На этот раз они изменили свою тактику. Кроме атакующих машин на удалении около полутора километров от батареи остановились пять «пантер» и четыре «фердинанда», которые, очевидно, имели задачу обеспечить продвижение танковой группы.

Наши Т-34 и КВ продолжали огневой бой с предыдущей вражеской колонной, и батарее Родионова пришлось принять на себя удар всех бронированных машин. Я приказал [114] гвардии майору Посохину сосредоточить по ним огонь батарей его дивизиона, воспрепятствовать прицельной стрельбе.

Трудно описать картину развернувшегося боя. Над полем то и дело появлялись длинные оранжевые трассы летящих над самой землей снарядов, в воздухе стоял бесконечный гул разрывов. В такой обстановке от каждого из нас требовались неимоверная собранность, высокое боевое мастерство, чувство локтя, мужество...

Орудийный расчет гвардии старшего сержанта Мансура Абдуллина подбил два «тигра», а третий, объятый пламенем, успел сделать выстрел. Снаряд, разорвавшийся у самого орудийного окопа, вывел из строя почти весь расчет. Тяжело ранило Абдуллина, Субботина, был убит заряжающий, оглушен и контужен подносчик снарядов...

Доложив о случившемся командиру батареи, гвардии младший лейтенант Ловчев сам встал к панораме орудия. К нему на помощь прибежали орудийный мастер гвардии старший сержант Магурин и телефонист. Орудие ожило вновь. Взвод Виктора Ловчева, кавалера двух орденов Красного Знамени и ордена Красной Звезды, командира, которым гордилась не только 6-я батарея, но и весь полк, не дрогнул.

А на высотках в это время горели чадящим пламенем несколько «пантер» и «фердинандов». Им так и не удалось выполнить свою задачу — подавить противотанковую батарею Родионова и обеспечить прорыв танковой группы в секторе ее обстрела.

Однако танки врага продолжали наседать. 6-я батарея мужественно вела с ними тяжелый бой. Но силы были слишком неравные. Выходили из строя не только орудийные номера, но и связисты, разведчики, телефонисты, которые заменяли выбывших из строя огневиков.

Снаряд «фердинанда» попал в орудийный окоп, где и за командира орудия, и за наводчика работал гвардии младший лейтенант Виктор Ловчев. Тяжело раненного командира взвода санитары унесли в укрытие, оказали первую помощь, но спасти не смогли. Через час он скончался от ран...

Взвод принял гвардии старший сержант Федор Резник. Он же встал и у первого орудия за командира. Расчеты Резника и комсорга батареи Тарасова в течение 10-15 минут подбили и подожгли еще два танка и одно самоходное орудие. Но одному «тигру» прямым попаданием удалось вывести из строя и материальную часть, и орудийный расчет [115] второго орудия. Гвардии старший сержант Тарасов погиб, остальные были ранены... У первого орудия остались вдвоем Федор Резник и наводчик гвардии рядовой Иван Пименов. Они подбили еще три танка, в их числе один «тигр».

К 17 часам атака вражеских танковых подразделений была отбита. Наступила пауза. Перед позицией батареи застыли 24 бронированные машины. Уцелевшие «фердинанды» и «пантеры», попав под плотный огонь 152-миллиметровых гаубиц-пушек, тоже поспешили отойти.

В ночь на 9 июля батарея не имела возможности оборудовать запасные позиции, а сейчас делать это было уже некому — вместе с командиром в строю осталось всего 14 человек, включая артиллерийского мастера Магурина, который командовал теперь орудием, и санинструктора. Гвардии старший лейтенант Родионов обошел орудийные расчеты, произвел перестановку личного состава и приказал готовиться к новому бою — расчистить орудийные дворики, подготовить снаряды.

Передышка была недолгой. К вечеру показались 40 вражеских танков и самоходных орудий в сопровождении почти батальона автоматчиков. В воздухе вновь появились «юнкерсы». Стрелковые подразделения в рукопашной схватке отбросили немецкую пехоту, но танки прорвались, несмотря на сильнейший заградительный огонь нашей артиллерии и мощные удары гвардейских минометов.

Положение родионовской батареи опять стало крайне тяжелым. Создавалось впечатление, что гитлеровцы хотят прорваться именно на этом участке. Позже выяснилось: оп вплотную примыкал к направлению главного удара вражеских сил на Ольховатку. В неравном бою батарейцы уничтожили и подбили еще восемь танков и САУ противника, потеряв при этом два своих орудия. У последнего уцелевшего орудия с разбитым прицельным приспособлением остались всего трое: комбатр, артмастер и санинструктор. Пришлось наводить пушку в цель через канал ствола. И все же герои подбили еще четыре вражеских танка!..

Подвиг артиллеристов 6-й батареи был высоко оценен командованием. Звание Героя Советского Союза посмертно присвоили гвардии младшему лейтенанту Виктору Ловчеву, гвардии старшему сержанту Федору Резнику и гвардии рядовому Ивану Пимонову. Из оставшихся в живых этого звания были удостоены комбатр гвардии старший лейтенант С. И. Родионов и командир орудия гвардии старший сержант Мансур Абдуллин. Пять Героев Советского Союза в [116] одной батарее! Остальные воины батареи были отмечены высокими правительственными наградами.

Напряженный бой стрелковых соединений и поддерживавшей их 1-й гвардейской артиллерийской дивизии, а также других артиллерийских частей с пехотой и танками противника на правом фланге 70-й армии не утихал еще два дня. Большие потери в живой силе и технике, которые понес враг в боях под Самодуровкой и Ольховаткой, ослабили ударную силу его танковых и мотопехотных соединений. Противник был остановлен и обескровлен. Его замыслы сорваны...

12 июля утром на нашем участке фронта все стихло. Еще ночью наблюдатели докладывали о подозрительных перемещениях в стане врага, и мы насторожились. Однако утром стало ясно: противник отходил. Я немедленно доложил об этом по команде. Командиры стрелковых частей выслали вперед усиленные группы разведчиков.

Часам к 10 утра на НП пришел комдив Годин. Он внес полную ясность в обстановку. Как оказалось, войска Брянского и Западного фронтов перешли в наступление на Орел, и противник снял свои лучшие соединения и части с нашего участка фронта, чтобы бросить их туда.

В блиндаже собрались все командиры полков и бригад. Не было среди нас только подполковников М. А. Грехова и Н. Г. Ушакова. 9 июля командир 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригады М. А. Грехов был тяжело ранен. В эту должность вступил Н. Г. Ушаков. Но вечером 11 июля его постигла та же участь. Накануне я тоже получил легкую контузию, но благодаря заботам старшего врача полка гвардии капитана медицинской службы М. А. Шипулиной и медсестры штабной батареи гвардии старшего военфельдшера А. Ф. Прядко смог остаться в строю. Однако контузия давала себя знать: постоянно болела голова, шумело в ушах. Вот и сейчас будто издалека донесся до меня голос комдива:

— Вам, товарищ Жагала, приказываю сегодня же вступить в командование 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригадой.

С этого дня и до окончания Великой Отечествен ной войны я прошел о 3-й легкоартиллерийокой бригадой длинный путь от Орла до Праги.

«Шреклихес эндшпиль»

Такой фразой (ужасный конец) заканчивалась последняя страница дневника, найденного Андреем Шаповаленко в [117] сумке убитого фашистского офицера. Запись немногословна, и делалась она, видимо, в большой спешке. Гитлеровец жаловался, что «солдат осталось мало, во всяком случае у фюрера, а у русских — такая силища! Мой бог, что же будет дальше?..». А дальше было вот что.

В полосе обороны 70-й и 13-й «армий Центрального фронта за шесть дней наступления немцам ценой больших потерь удалось продвинуться всего на 10-12 километров. Однако наши дивизии тоже несли потери, личный состав нуждался в отдыхе, да и материальную часть не мешало бы пополнить. Это относилось и к нашей 1-й гвардейской артиллерийской дивизии, и прежде всего к ее 3-й легкоартиллерийской бригаде, в командование которой мне предстояло вступить.

12 июля я принял эту бригаду. Сформированная под Сталинградом из трех истребительно-противотанковых артиллерийских полков, еще недостаточно организационно окрепшая, она с ходу была брошена в бой. Особенно тяжело ей пришлось на северном фасе Орловско-Курского выступа. Гвардейцы потеряли там немало своих однополчан и почти половину орудий. Но боеспособность бригада не утратила. Она продолжала оставаться мобильным противотанковым и противопехотным соединением РВГК, способным успешно вести борьбу с пехотой и танками противника как с открытых, так и закрытых огневых позиций, включая и борьбу с вражеской артиллерией и минометами.

Личному составу бригады многому приходилось учиться в процессе боев. Мастерски овладев искусством стрельбы прямой наводкой, артиллеристы продолжали совершенствовать свое мастерство. Предполагалось делать это и впредь. Я со своими заместителями и командирами полков решил использовать для усиленной боевой подготовки частей и подразделений любую возможность. А пока требовалось срочно провести перестановку кадров, пополнить подразделения, перераспределить людей в орудийных расчетах, правильно расставить коммунистов и комсомольцев.

Чтобы познакомиться с людьми, я вместе с начальником политотдела гвардии подполковником Я. И. Гордиенко обошел полки. Мою задачу облегчало то, что все командиры частей, дивизионов и многие командиры батарей были мне хорошо знакомы.

В состав 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригады входило три полка. 167-м гвардейским легкоартиллерийским полком командовал гвардии подполковник А. А. Бутко. Александра Андреевича все любили и уважали не только [118] за отличное знание дела, высокую требовательность и принципиальность, но еще и за веселый нрав, умение пошутить, подбодрить к месту сказанным острым словом. Метко подмеченные детали, остроумные суждения как нельзя лучше поднимали настроение окружающих. В обществе Бутко никогда не было скучно. Отважный, находчивый командир, он пользовался большим авторитетом в полку.

Во главе 200-го гвардейского легкоартиллерийского полка стоял гвардии подполковник Юрий Ильич Артеменко. Это был беспредельно влюбленный в артиллерию офицер, хороший организатор и хозяйственник.

206-м гвардейским легкоартиллерийским полком командовал гвардии майор Даниил Петрович Тыквач. Отличный специалист, решительный, смелый командир, он, как и его задушевный друг Артеменко, не мыслил своей жизни без артиллерии.

Опытный, вдумчивый политработник Яков Иванович Гордиенко прекрасно находил общий язык с каждым из командиров полков.

Больше всего меня интересовала обстановка в огневых взводах и расчетах. Но и там артиллеристы нас порадовали. Настроение у бойцов, несмотря на недавно прошедшие тяжелые бои, было бодрое, боевое. Многие воины, получившие недавно ранение, остались в строю, что свидетельствовало о их высоком патриотизме, любви к своей части. Я с радостью подумал, что с таким коллективом можно многое сделать.

Доложив на другой день командиру дивизии о вступлении в должность, я тут же получил от него задачу: немедленно готовить бригаду к наступательным боям.

— Все, что было отдано врагу, должно быть возвращено в самые ближайшие дни, — сказал комдив. — Так что, Виктор Макарьевич, готовьтесь, пополняйтесь личным составом, недостающей техникой. Все указания штабу на сей счет мною даны. Вам в первую очередь будут и пополнение, и пушки.

Поставленную комдивом задачу я в тот же день довел до командиров полков и начальника политотдела, приказал ям сразу же начинать готовить подразделения к предстоящим боям.

Замечу, кстати, что артиллерийские части и соединения РВГК стояли на особом, централизованном снабжении и довольствии, поэтому заявки штаба бригады на восполнение потерь в личном составе и материальной части (орудия, тягачи, [119] артиллерийские приборы) удовлетворялись немедленно.

Так было и на этот раз. К утру 13 июля в бригаду прибыло пополнение — рядовые и младшие командиры-артиллеристы, а также около 20 новых 76-миллиметровых дивизионных пушек ЗИС-3 образца 1942 года. Эти системы предназначались для борьбы с пехотой и главным образом с танками противника. Автоматический затвор, дульный тормоз, удлиненный ствол, другие усовершенствования обеспечивали повышенную начальную скорость полета снаряда, его могущество, а применение подкалиберных и кумулятивных снарядов — высокую эффективность огня по новым образцам вражеских танков T-V («пантера») и T-VI («тигр»).

Все у нас очень обрадовались этим пушкам. В батареях, которые их получили, стали интенсивно изучать материальную часть и боевые характеристики нового оружия, да и не только в этих батареях. Ознакомились с ними воины других подразделений на специальных занятиях, организованных штабом бригады по моему указанию.

Политработники во главе с начальником политотдела гвардии подполковником Гордиенко провели в полках беседы, на которых разъяснили бойцам и офицерам общую обстановку, сложившуюся на нашем участке фронта, задачу соединения в предстоящих боях. Несколько позже в полках состоялись митинги. Воины давали клятву с честью выполнить свой долг. В эти дни напряженно работала партийная комиссия, рассматривавшая многочисленные заявления о приеме в ряды ВКП(б). Командиры и политработники, офицеры штабов оформляли наградные листы на отличившихся в боях воинов.

Вся эта многогранная работа шла одновременно с разработкой штабами соединения боевых документов, рекогносцировкой местности совместно с командирами общевойсковых и танковых частей и соединений. Командиры батарей и дивизионов готовили данные для стрельбы по разведанным целям, занимались пристрелкой ориентиров и рубежей подвижного огня в общей системе огней предстоящего артиллерийского наступления.

Направление общего удара стрелковых соединений на нашем участке фронта — Троена, населенный пункт, откуда мы начали вынужденный отход неделю назад. Наступление намечалось на 15 июля. Мы располагали двумя днями на подготовку к нему. Всего два дня! Но этого времени оказалось достаточно, чтобы подвезти боеприпасы, дооборудовать [120] элементы боевого порядка, произвести доразведку противника, утрясти вопросы взаимодействия о танкистами, пехотинцами, артиллеристами поддерживаемых частей и частями родной дивизии.

И вот наступило 15 июля. После мощной артподготовки войска Центрального фронта перешли в наступление. Вражеские соединения и части яростно сопротивлялись, контратаковали, пытались организованным огнем из всех видов оружия остановить атакующие советские подразделения. Но тщетно. Огонь артиллерии, надежное прикрытие войск с воздуха сделали свое дело — Троена была освобождена, и 1-я гвардейская артиллерийская дивизия вместе с пехотой и танками, изменив направление наступления на запад и северо-запад, устремилась к Дмитровск-Орловскому. После его освобождения, совершив 120-километровый марш, мы передислоцировались на другой участок фронта, в полосу действий 60-й армии генерал-лейтенанта И. Д. Черняховского. С того момента 1-я гвардейская артиллерийская дивизия надолго перешла в оперативное подчинение этой общевойсковой армии.

Вечером 5 августа столица нашей Родины Москва впервые в ходе Великой Отечественной войны салютовала артиллерийскими залпами войскам пяти фронтов за доблесть и отвагу, проявленные при освобождении городов Орел и Белгород.

Бойцы и офицеры нашего соединения ходили именинниками: еще бы, ведь в приказе Верховного Главнокомандующего указывалась и 1-я гвардейская артиллерийская дивизия.

А неделей позже в селе Звенячка бригадам и полкам дивизии в торжественной обстановке были вручены гвардейские знамена. Коленопреклоненные воины-гвардейцы в звенящей тишине произносили слова клятвы Родине: беспощадно, не жалея крови и самой жизни, бить немецко-фашистских захватчиков, беззаветно сражаться за свободу, честь и независимость Советской Отчизны.