Из боя — в бой
Удачно начался для войск Воронежского фронта новый, 1943 год. В итоге Острогожско-Россошанской и Воронежско-Касторненской операций были разбиты основные силы немецкой группы армий «Б», разгромлены итальянские войска, фактически уничтожена 2-я венгерская армия, полностью выведены из строя 24-й немецкий танковый корпус и корпусная группа «Крамер».
Итак, войска Воронежского фронта вышли на реку Оскол, а взаимодействовавшего с ним Юго-Западного фронта — на железную дорогу в районе от Сватово до Лисичанска и далее по Северскому Донцу до его впадения в Дон...
— Хорошая примета, — довольно потирал руки Беспалько. — Какое начало, таким будет и весь год!
— И давно в приметы верите? — не удержался Сивицкий, добродушно оглядывая начальника политотдела.
— Да не очень давно, Антон Теофилович. Одна цыганка карту счастливую достала. Вот с тех пор...
— А эта цыганочка, часом, не похожа на начальника первого отделения штаба дивизии майора Погодаева?
— Проницательный вы человек, товарищ подполковник... — от души расхохотался Беспалько...
На днях нашему командному составу были вручены через первое отделение штаба новые крупномасштабные карты. Дивизия шла вперед, постепенно отвоевывая у врага захваченные им территории. Именно на этих новых картах мы увидели первые освобожденные восточные районы Украины...
За годы войны карта, казалось бы, перестала вызывать у военного человека какие-либо эмоции. Сознание фиксировало рельеф, пути сообщения, леса, водные преграды. Да, именно преграды. Само понятие «река» постепенно [57] выветрилось из обихода... Река — это прогулка на лодке, рыбалка, песчаный пляж и бронзовый загар... Какая же для солдата может быть река в этом смысле? Для него она водный рубеж или водная преграда, в зависимости от того, идет речь о наступлении или обороне...
А тут, у этих карт, вспыхнули, заговорили, забередили сердце воспоминания. Украина — милый край хлеборобов и песен, веселых девчат с венками на голове и озорных парубков...
В минуту воспоминаний фронтовикам грезились те далекие, мирные дни. Вся довоенная жизнь казалась праздничной. И становилось легче, теплее на душе.
Для Беспалько Украина была родиной. Он знал ее великолепно. Знал и любил, как верный сын. Оттого и ходил в те дни, словно светясь внутренним светом.
После поражения гитлеровских войск на ростовском и донбасском направлениях обстановка для нас складывалась благоприятно. К концу января войска Юго-Западного фронта как бы нависли с севера над Донбассом. Появилась реальная возможность разгромить группу фашистских армий «Дон» и освободить Донбасс.
К середине января наша 3-я гвардейская армия ушла далеко вперед от исходных рубежей на внешнем кольце окружения сталинградской группировки врага. А к февралю, когда мы завязали успешные бои на Украине за освобождение Луганской области, то удалились уже на 400 километров от Сталинграда.
Понеся большие потери, гитлеровцы делали все, чтобы не допустить прорыва советских войск на Северском Донце, вывести свои потрепанные соединения с Дона и Кавказа. Вот почему мы встретили упорнейшее сопротивление частей 6-й пехотной дивизии и приданных ей танков у хутора Богданов в северной излучине реки.
Бои здесь длились почти три дня и завершились нашей полной победой. Люди дрались отважно. Многие были достойны самых высоких похвал.
Запомнился мне смелый, находчивый ефрейтор 7-й роты 610-го полка комсомолец Михаил Глухих.
Ефрейтор Глухих был связным у ротного. Юноша любил своего командира сыновней любовью, а к делу относился с мальчишеским задором. Сколько было их, таких, как он, восемнадцатилетних, которые играли с опасностью, [58] забывая порой, что здесь, на фронте, опасность может оказаться смертельной.
На советы командира быть осторожней Михаил только улыбался:
— Я верткий, любую пулю обгоню. — И тут же добавлял: — А вот вы бы, товарищ ротный, побереглись...
В одной из атак командир получил ранение. Связной на секунду оцепенел, но потом вмиг подхватил его на руки. Глухих был невысок, но крепко сбит. Он доставил офицера на медпункт, а там все допытывался, опасна ли рана. Затем, убедившись, что ротным занялись врачи, Глухих быстро вернулся на поле боя.
В окопчике он обнаружил убитого бронебойщика. Рядом лежало противотанковое ружье. Ефрейтор взял его и потащил за собой к вражеским позициям.
— Сейчас увидите, во что вам обойдется кровь моего командира, — шептал он.
— Из-за бугра стала разворачиваться немецкая бронемашина. Михаил прильнул к ружью и выстрелил. Первой же бронебойной пулей он поджег ее. Мальчишеская удаль толкнула парня приблизиться к горящему броневику: может, хотел убедиться, что он выведен из строя. Но тут из-за броневика выскочил фашистский автоматчик. Глухих выстрелил в него из пистолета и вырвал из рук автомат. Оглядевшись, ефрейтор решил, что надо поискать какое-нибудь укрытие. Заметив воронку, прыгнул туда. И... влетел во вражеский окоп. Гитлеровцы никак не ожидали появления русского воина и на миг растерялись. Этого было достаточно: Глухих раньше оценил обстановку и первым открыл огонь. А когда начали стрелять гитлеровцы, он удачно укрывался в изломах окопа, время от времени продолжая вести огонь, благо патроны валялись прямо под ногами.
В этой короткой стычке смелый ефрейтор уничтожил шестнадцать немецких солдат.
Выйдя из боя, Михаил Глухих первым делом заглянул в медсанбат — справиться о здоровье командира.
— Я отомстил за пролитую им кровь... — ни к кому не обращаясь, смущенно сказал ефрейтор.
Случилось так, что в это время в дивизии сменились все командиры полков. Командир 619-го полковник Федор Дмитриевич Ситников, самый старший из них по званию и по годам, стал заместителем командира дивизии [59] по строевой части. Вместо него в командование вступил майор Мефодий Платонович Яремчук, высоченный, широкий в плечах, темноволосый богатырь.
На повышение пошел и майор Николай Васильевич Погодаев, серьезный исполнительный офицер, бывший до этого начальником отделения у нас в штабе. Он стал командиром 610-го полка вместо майора Николая Васильевича Федякина.
592-м стрелковым полком вместо майора Ивана Константиновича Сушинского стал командовать подполковник Иван Данилович Аржанцев, присланный к нам из штаба армии.
Смена командиров могла на первых порах отразиться на боевых действиях полков, но этого, к счастью, не случилось: с помощью штаба и командования дивизии они быстро вошли в курс дела...
Великую радость принесла нам весть о разгроме фашистских войск под Сталинградом. 2 февраля капитулировала последняя, северная группировка окруженной армии фельдмаршала Паулюса. Верховный Главнокомандующий в своем приказе отметил и войска Юго-Западного фронта, в составе которого воевала наша 203-я дивизия, поздравил личный состав с победой и объявил благодарность.
Замечательная победа под Сталинградом вызвала невиданный боевой и политический подъем в войсках. Повсюду, где было возможно, проходили митинги и собрания. Каждый из нас понимал, что Сталинградская битва — это не только разгром отборной неприятельской группировки, но и начало коренного перелома в ходе войны. Поэтому советские воины горели желанием развить достигнутый успех, усилить нажим на врага, идти вперед и вперед.
— Даешь Северский Донец! — неслось по ротам и батальонам дивизии. — Вперед, за освобождение Украины!
И не случайно в те дни красноармейская газета «За Родину!» писала: «Вперед, бойцы Красной Армии! Освобождайте от захватчиков новые города и села! С вами весь советский народ!»
...В целях сокращения фронта командование 3-й гвардейской армии перегруппировало свои силы. Наша дивизия была переброшена в район города Каменск, западнее [60] железной дороги Миллерово — Каменск, развернулась в трех километрах от Северского Донца и начала готовиться к атаке.
— Хватит ходить окольными путями, — говорил Погодаев, поглаживая новую командирскую портупею. — Раньше дрались за хутора и села, теперь впервые выйдем на широкую дорогу — будем отбивать у врага город...
— И чего это тебя тщеславие разбирает? — поинтересовался Беспалько. — Города городами, но кому-то и села брать нужно...
На следующий день после короткого огневого налета полки дивизии атаковали противника и вошли в предместье Каменска.
При этом отличился красноармеец 610-го полка Н. И. Кривовязюк. В пылу атаки он неожиданно выскочил на вражескую артиллерийскую позицию. Увидев русского солдата, гитлеровцы из орудийного расчета схватились за карабины, но чуть опоздали при этом: Кривовязюк меткими автоматными очередями скосил немецких артиллеристов. А потом стал сам хозяйничать у пушки. Развернул ее в сторону оборонявшихся, навел через ствол на дзот, который вел яростный огонь по нашей пехоте, зарядил орудие и выстрелил. Потом еще и еще раз.
Дзот замолчал, а наши солдаты, сделав рывок, вышли на берег Северского Донца...
Со своего наблюдательного пункта я вдруг заметил, что на участке 610-го полка, закрепившегося в кварталах предместья, стали загораться дома. Связался с майором Погодаевым, спросил, в чем дело. Оказалось, что фашисты оставили в домах зажигательные мины. Они и вызвали многочисленные пожары.
Прежде чем приступить к решающему штурму, мы досконально изучили карту района предстоящих боевых действий. Составили планы форсирования реки, закрепили за полками и батальонами улицы города, а за подразделениями целые кварталы.
День и ночь на передовой, у самой кромки реки, дежурили снайперы, получившие задание выявлять и обезвреживать огневые точки противника.
— Товарищ полковник, — услышал я снова в телефонной трубке голос Погодаева. — Мои снайперы докладывали, что на противоположной стороне местные жители [61] берут из реки воду. Я не возражал против этого. А сейчас там что-то изменилось. Во-первых, женщины почему-то стали спускаться к воде как-то крадучись, а во-вторых, снайперы разглядели в оптический прицел их лица. Никакие это не женщины, а настоящие мужики, причем небритые и бородатые... Полагаю, их надо уничтожить.
— Совершенно верно. Действуйте, майор...
В 3-ю гвардейскую армию помимо дивизий в этот период входило много отдельных воинских частей. Управлять ими было весьма сложно. Поэтому на левом фланге армии три дивизии были сведены в оперативную группу, которую возглавил генерал-майор Дмитрий Петрович Монахов.
7 февраля мы по его приказу сдали свой участок обороны 233-й стрелковой и 54-й гвардейской стрелковой дивизиям и получили новую задачу. Нам предстояло по самому берегу Северского Донца, примерно в километре от переднего края противника, скрытно продвинуться дальше на запад, к станице Гундоровка.
— Ну вот... А ты готовился штурмовать город... — словно продолжая недавний разговор, сказал Беспалько Погодаеву.
Весь день мы готовились к ночному маршу. Чтобы соблюсти скрытность передвижения, колеса повозок обернули соломой и тряпками, солдаты плотно закрепили котелки, было строжайше запрещено курить и разговаривать, команды разрешалось подавать только шепотом...
Командир роты 592-го полка старший лейтенант Василий Шумовский, в характере которого удивительно сочетались мальчишеское ухарство и хладнокровие бывалого воина, проходя мимо обоза, вдруг сказал:
— А ну-ка, братцы-обозники, быстро организовать еще тряпок, да с длинными концами. Сейчас с вашими конями в жмурки играть будем...
Кое-кто засмеялся.
— Это — приказ, — сердито повторил Шумовский. — Выполняйте.
Когда тряпки были принесены, старший лейтенант снова скомандовал:
— Делай, как я, — и стал завязывать глаза лошадям.
— Зачем это, товарищ командир? [62]
— А затем, друзья... Разве вы не знаете, как светятся, в ночи глаза животных?
— Конечно, знаем, — раздалось в ответ.
— А немцы всего в километре... Посмотрят в бинокль — что за чудо? — и дадут огонька...
Через несколько минут всем лошадям были аккуратно завязаны глаза...
Ночной марш удался. К утру 9 февраля дивизия, не замеченная противником, перешла в район станицы Гундоровка, где против пехотной дивизии немцев, занявшей заранее подготовленный рубеж, уже действовали на сильно пересеченной местности два советских стрелковых соединения.
В тот же день наш 592-й полк начал энергичное наступление с юго-восточной окраины Подгорной на юг, в направлении хутора Беленький, и овладел высотой в двух километрах севернее хутора. Левее 610-й полк медленно продвигался правым флангом к восточной окраине хутора Беленький, а левым — держал связь с 619-м полком, оборонявшимся на широком фронте от села Поповка до хутора Нижне-Вишневский.
Несмотря на массированный огонь противника, полки к 16 часам овладели южными скатами высоты 115,5 и западной окраиной Поповки и, таким образом, выполнили поставленную мной задачу.
Утром 10 февраля наше наступление возобновилось. К середине дня 592-й полк подошел к гребню ската, за которым лежал хутор Беленький, и стал накапливаться для атаки. Но гитлеровцы упредили наших. После неожиданного и сильного артиллерийского налета около двух батальонов немецких пехотинцев в белых маскировочных куртках вынырнули из лощины, тянувшейся почти параллельно нашему фронту, быстро развернулись на гребне и с громкими криками ринулись в контратаку.
Наши бойцы, находившиеся за выпуклостью ската, заметили врага только тогда, когда он оказался в каких-нибудь ста метрах, и, отстреливаясь, стали поспешно отходить.
Мы наблюдали контратаку противника с НП, расположенного на расстоянии около полутора километров. Чтобы выручить пехоту, надо было немедленно открыть артиллерийский огонь. И я приказал сделать это, но... артиллеристы [63] запоздали, запоздали всего на две-три минуты!
Я приказал открыть пулеметный огонь с флангов, и вражеская цепь залегла. Но через несколько минут немецкие солдаты вновь поднялись и пошли вперед.
— Товарищ командир, фашисты обходят нас, — докладывали командиру роты Василию Шумовскому.
— Не они обходят, а мы оказываемся у них в тылу, — отвечал старший лейтенант. — А у кого в такой ситуации более выгодная позиция? У нас...
Спокойствие ротного мгновенно передалось солдатам. Выждав, когда фашистская цепь, преследуя наши отходящие роты, обнажит свой фланг, Шумовский приказал открыть огонь.
Немцы залегли.
— Ну вот и хорошо. Пусть немного отдохнут, — сказал ротный.
В цепи бойцов засмеялись: солдаты любили своего командира, охотно отвечали на его шутки.
Однако через несколько минут бойцам Шумовского стало не до шуток: на них бросились фашисты. Отражая контратаку, тотчас заработал пулемет и тут же замолк: убило пулеметчика. Старший лейтенант в два прыжка оказался у пулемета. «Давайте продолжим разговор!» — кричал он, короткими очередями расстреливая наступающих.
Контратака врага захлебнулась.
Но вскоре немцы открыли яростный минометный огонь по расположению роты Шумовского: она мешала им продвинуться, чтобы атаковать фронт еще не успевшей закрепиться дивизии.
Рота В. А. Шумовского укрылась в окопах и блиндажах захваченного немецкого опорного пункта...
Прямым попаданием мины были пробиты деревянные накаты, земля и балки обрушились. Ротного сильно оглушило, ранило нескольких бойцов.
— Будто не для себя строили, — выбираясь из-под обломков, ворчал Шумовский. — Не могли получше сделать блиндаж.
...А немцы поднялись в новую контратаку. И снова были отбиты. В третий раз штурмовали они поредевшие боевые порядки роты и все откатывались назад. Вокруг опорного пункта не осталось даже снега — его разнесло [64] в стороны разрывами снарядов и мин. Казалось, что горстка бойцов не сможет устоять против такого огня... Командир 592-го полка Иван Данилович Аржанцев покрутил ручку полевого телефона, соединявшего его НП с ротой Шумовского. Покрутил машинально, ни на что не рассчитывая: связь с ротой была потеряна еще во время первой контратаки врага. И вдруг услышал голос Шумовского.
— Как дела? — спросил обрадованный Аржанцев.
— Неплохо! Как видите, даем врагам жару.
— А я звонил несколько раз — связи не было...
— Была, — возразил комроты. — Только руки у меня в тот момент были заняты пулеметом.
— Что делаете сейчас?
— Готовимся отбить очередной натиск и слушаем песню.
— Песню? — переспросил Аржанцев.
— Да, товарищ подполковник. Санинструктор Аня Олейник вынесла с поля боя тринадцать солдат и всех уже перевязала. А теперь по их просьбе поет задушевные украинские песни...
За этот бой Василий Шумовский первым в дивизии был награжден орденом Александра Невского. Получили награды и его подчиненные, в том числе и санинструктор Анна Олейник.
Ночью, когда рота соединилась с боевыми порядками своего полка, Аня подошла к замполиту и подала ему заявление:
— Хочу в следующий бой идти коммунисткой.
На коротком собрании отважная девушка тут же единогласно была принята кандидатом в члены ВКП(б).
...В течение всего дня 12 февраля дивизия укрепляла свои позиции, а гитлеровцы методично совершали огневые налеты.
Противник пытался любой ценой задержать наступление советских войск в Донбассе. Наша армия, выйдя центром и левым флангом к Ворошиловграду, встретила упорное сопротивление спешно стянутых сюда нескольких соединений, в том числе двух танковых полков дивизии СС «Райх».
Еще 5 февраля, после авиационного удара и 45-минутной артподготовки, 3-й гвардейской армии удалось прорвать две вражеские оборонительные линии на подступах [65] к городу, но перед третьей неприятель задержал наше продвижение. И вот уже семь дней шла настойчивая подготовка к штурму города.
Ставка требовала в кратчайший срок освободить Ворошиловград и прорваться в Донбасс. А фашисты понимали, что Донбасс необходим им для развития военной экономики. Гитлер прямо заявлял: Донбасс невозможно отдать противнику даже временно...
203-я дивизия находилась у ворот Донбасса. Перед нами уже виднелись терриконы угольных шахт Краснодона... Рядом на этот украинский город были нацелены 266-я и 333-я стрелковые дивизии, а также танкисты 23-го танкового корпуса генерала Е. Г. Пушкина.
Мы тоже готовились к штурму.
13 февраля со стороны немецких окопов вдруг раздалось «ура!», в нашу сторону бежали несколько сот солдат.
Сначала наши подумали, что из вражеского тыла прорывается к своим какая-то советская часть, и поэтому не открывали огня. Но их предположение быстро рассеялось: в атаку шли предатели — власовцы.
С лютой ненавистью дрались наши бойцы с изменниками Родины! В батальоне, где замполитом командира был политрук П. В. Хорунжий, насчитывалось тогда всего сто человек. Наши солдаты встретили власовцев плотным ружейно-пулеметным огнем, а затем поднялись в штыки и погнали их по всему полю. Пятьдесят бандитов навсегда остались лежать в той самой земле, которую предали...
В ночь на 14 февраля вдруг резко потеплело. Раскисли дороги, потянуло весной.
Перед рассветом гитлеровцы обрушили сильный огневой налет на рубежи 592-го и 610-го полков. Но Аржанцев и Погодаев разгадали эту уловку — огнем они решили прикрыть свой отход. Тут же была выслана разведка, сбившая небольшое прикрытие врага, и полки двинулись в наступление.
К утру полк Аржанцева во взаимодействии с 39-й танковой бригадой занял Малый Суходол, а во второй половине дня первым из нашей дивизии ворвался вместе с танкистами в Краснодон.
Затем после короткого боя полк майора Погодаева занял село Поповка и вместе с 619-м полком Яремчука [66] овладел хутором Беленький. Преследуя врага, майор Погодаев к исходу дня доложил, что вышел на рубеж западная окраина Краснодона, Гавриловка, а майор Яремчук со своим полком занял хутор Нижне-Дуванный и село Изварино.
...Когда штаб дивизии прибыл в Краснодон, центральная площадь была полна народу.
Освобождая населенные пункты, мы привыкли к тому, что жители с радостью встречают воинов. Но сейчас лица людей были суровы и мрачны. Я сразу понял: что-то случилось. И не ошибся.
— У нас в городе страшная трагедия, — сказала мне пожилая женщина. — В последние дни гитлеровцы раскрыли подпольную организацию молодежи. За связь с нею арестовали десятки жителей. Многих поубивали... А многих живыми столкнули в ствол шахты и завалили выход.
...На улице возле шахты № 5 и во дворе самой шахты толпились сотни людей. В основном старики и женщины. Женщины плакали.
Здесь же я встретил майора Беспалько. Он подошел и сказал, что ствол шахты завален трупами. А собравшиеся люди — родственники тех, кто погиб или пропал без вести в фашистских застенках.
— Краснодонцы считают, что в шахте после казни могут еще быть живые... — тяжело дыша, сообщил Игнатий Федорович. — Жители сами пытались разобрать завал, но он оказался заминированным.
— Возьмите саперов, окажите необходимую помощь и лично проследите за всем, — попросил я начальника политотдела.
Всякое доводилось видеть на войне солдату: сожженные деревни, где на пепелищах, словно окаменевшие от горя, сидели погорельцы; дороги, по которым брели голодные, бездомные детишки, потерявшие родителей; видели, как горят поспевшие хлеба, а ветер доносит со стороны пожарища вместе с запахом гари едва уловимый запах печеного хлеба; теряли боевых товарищей — только что говорили, спорили, шутили — и нет человека; видели, как рушатся мосты, как вода в реке становится красной от крови.
Но то, чему мы стали свидетелями в Краснодоне, потрясло даже бывалых воинов. [67]
После разминирования из ствола шахты № 5 стали извлекать трупы. Десять, двадцать, тридцать, пятьдесят... Их аккуратно рядами складывали на перемешанный с землей, по-весеннему талый снег. А краснодонцы, несколько часов простоявшие у шахты, осторожно обходили эти застывшие ряды, жадно всматривались в обезображенные, посиневшие лица и шли потихоньку дальше, если не находили близких.
Но вдруг кто-то замирал среди этих безжизненных рядов, глухо вскрикивал, опускался на колени и, обхватив распластанное на мокром снегу тело, тряс его, словно стараясь разбудить погибшего.
— Товарищи бойцы, — говорил на митинге майор Беспалько. — Сегодня мы склоняем головы перед павшими героями Краснодона. Мы скорбим об утрате, но знаем, как знали те, кого больше нет с нами: на место павших встанут другие... Ширится и растет партизанское движение в фашистском тылу. Земля горит под ногами оккупантов: их бьют на фронте, бьют далеко за линией фронта. Идет всенародная война с гитлеровской нечистью. И наш солдатский долг — драться еще лучше, еще больше истреблять фашистских захватчиков... Мы отомстим за вас, герои Краснодона, и навсегда сохраним память о вас... Мы дойдем до логова фашистского зверя, и не будет ему пощады...
После освобождения Краснодона дивизия активно преследовала разрозненные части и подразделения 302-й и 304-й пехотных дивизий противника в направлении города Ровеньки.
Туда вели две дороги — одна прямая, но плохая, другая — хорошая, но в обход через небольшой донбасский городок Свердловск. Воспользовавшись этой дорогой, можно было быстро развивать успех.
Изучив карту, я убедился, что Свердловск находится примерно в 15 километрах от полосы наступления, как раз в районе нашего соседа слева 333-й стрелковой дивизии, которая отстала от нас примерно на 12–15 километров. Майору Погодаеву я приказал следовать через Свердловск. И предупредил, что разрыв между колонной полка и остальной дивизией будет вдвое больше уставного. [68]
Конечно, рискованно было полку удаляться на такое расстояние, да еще во время распутицы. Но майор Погодаев тоже предпочел выбрать хорошую дорогу и повернул полк на Свердловск, Луганской области.
Навстречу колонне то и дело попадались группы местных жителей. Рискуя жизнью, они вышли встречать своих освободителей. Многие из них оказались хорошими добровольными разведчиками: точно и обстоятельно докладывали Погодаеву и его начальнику разведки старшему лейтенанту О. Т. Джаферу обо всем, что видели на пути, а также о численности немецких гарнизонов в селах и деревнях.
— В Свердловске осталось до роты фашистов и всего два танка. По всему видно — готовятся драпать, — сообщил командиру полка один из таких добровольных помощников.
Майор Погодаев ускорил движение. И действительно, противник, заметив приближение полковой колонны, без боя отошел к Ровенькам.
С наступлением темноты радиосвязь с 610-м полком прекратилась, и нам с начальником штаба дивизии пришлось основательно поволноваться. Однако мы были уверены, что полк в Свердловске, и донесли в штаб армии, что 203-я первой заняла этот город.
...А разведка шла дальше. Вместе с бойцами находилась санинструктор Вера Орлова.
Вере в ту пору едва исполнилось 20 лет. Это была смышленая, общительная и веселая девушка.
— Я счастливая, — говорила она. — Попросилась на фронт — взяли. А знаете, скольким девушкам был отказ? Потом попала в хороший полк. Какие у нас замечательные храбрецы! Горжусь, что довелось воевать рядом с ними.
Бойцы любили своего санинструктора. Кто другой мог так доверительно поговорить с солдатом, успокоить, когда из дома долго не было писем, вселить веру в любимых, оставшихся за тысячи километров... Девушка чувствовала, что ей верят, и была счастлива этим.
...В опустевшем поселке шахты № 9 Орлова сказала Джаферу:
— Товарищ старший лейтенант, вы с разведкой по этой улице идите, а я — по следующей, параллельной. Хорошо? [69]
Осман Дшафер хотел было возразить, но Вера опередила его:
— Это необходимо для пользы дела. Разведка будет двигаться широким фронтом. Вдруг там засада? Я ее, конечно, замечу и доложу.
— Ну что ж, иди, — сказал Джафер. — А в случае чего — сигналь.
Вера вышла одна на пустынную улицу, и ей сначала стало страшно. Потом, отдышавшись, девушка решила идти открыто, не крадучись. Не прошло и минуты, как за одним из заборов она увидела лошадь, запряженную в двуколку. На ней, прикрывая сено, лежал овчинный тулуп. Рядом стояла другая такая же повозка, две лошади мирно жевали овес из помятого ведра.
Вера сняла варежку, вытащила из кобуры пистолет и направилась к дому. Страха как не бывало. Она понимала, что в доме могут быть чужие, что опасность подстерегает на каждом шагу, но она была не из тех, кого может остановить чувство страха.
Поднявшись по скрипучим ступенькам на крыльцо, девушка прислушалась... В доме были люди. Орлова слышала голоса, смех, какое-то позвякивание.
«Едят», — подумала она и вспомнила, что утром из-за множества перевязок не успела поесть сама.
Собравшись с духом, Вера дернула на себя ручку двери. В глубине комнаты за накрытым столом беззаботно сидели восемь румынских солдат в расстегнутых мундирах.
— Руки вверх, — спокойно сказала Орлова, направив в сторону солдат маленький трофейный пистолет.
После секундного оцепенения румыны стали поднимать руки, медленно выбираясь из-за стола; оружия при них не было, оно стояло в углу, где с пистолетом в руках находилась Вера.
— Выходи на улицу и стройся! — скомандовала она. — Быстро...
...Старший лейтенант Джафер, сидя на лошади, чертыхался на всю улицу, пытаясь найти Орлову.
Осман Джафер, смуглый, рослый татарин, был, по меткому определению его солдат, не дюже сильным, но жилистым. Он любил дисциплину и строго следил, чтобы ее соблюдали, А поэтому крепко ругал себя, что позволил девушке пойти одной. [70]
Остановившись на перекрестке, Джафер подозвал к себе пятерых солдат, назначил старшего, приказал бегом прочесать улицу и привести санинструктора Орлову.
Искать Веру пришлось недолго. Она первая увидела с крыльца подбегавших бойцов и позвала их.
— Вот пленные... — с гордостью сказала девушка. — Отведите их к командиру. — И присела на крыльцо, грохнув о ступеньку трофейным автоматом...
Не каждый солдат-фронтовик может сказать, что ему удалось одному захватить в плен восемь вражеских солдат. А санинструктор Вера Орлова сумела сделать это.
Самые добрые слова хочется сказать мне в адрес женщин, служивших в дивизии. Их было у нас 150 человек, и все пришли в Красную Армию по зову сердца, чтобы защищать Родину от ненавистных фашистов. На фронте они были преимущественно медиками, связистками, работницами хозяйственных подразделений. И в большинстве своем находились на передовой или в боевых порядках частей. Им, конечно, пришлось гораздо трудней, чем мужчинам. Но свои обязанности женщины выполняли не хуже мужчин и на всех участках отлично проявили себя...
К вечеру 16 февраля дивизия была обстреляна при подходе к Ровенькам.
Убедившись, что противник ждал нас с востока, я приказал 592-му полку сделать обходной маневр и ударить с северо-запада, а 619-му — с северо-востока. Три часа не мог продвинуться вперед 610-й полк. И только тогда, когда в самом городе завязали бои полки, обошедшие его с севера, и мощное «ура!» стало доноситься со стороны вокзала, враг оставил свои укрепленные позиции. К полуночи город был полностью освобожден от оккупантов. Мы захватили богатые трофеи — до ста автомашин, много оружия и снаряжения, склады с боеприпасами, зерном, горючим. На аэродроме оказалось 15 самолетов с незначительными повреждениями. И они попали в руки наступавших частей...
В этот период дивизия вошла в состав 5-й танковой армии.
Утром 18 февраля 619-й и 610-й полки очистили от немцев село Дьяково, а 592-й полк — Орехово и хутор Орехово-Вишневецкий. Благодаря помощи танкистов из корпуса генерал-майора Е. Г. Пушкина был взят хутор Нижний Нагольчик. К утру 19 февраля 610-й полк после [71] жаркого боя занял хутор Дубовский, а вечером — село Дмитриевка на реке Миус. Затем дивизия ударила по поселку Боково-Антрацит, и 619-й полк освободил его. Особенно отличился батальон майора Владимира Сергеевича Черненко, сумевший сломить ожесточенное сопротивление врага в центре города и занять его. Впоследствии Черненко стал почетным гражданином города Антрацит.
Так, стремительно наступая день за днем, прошла дивизия от Северского Донца до реки Миус.
«Миус-фронт»!
Всему миру стал известен этот рубеж. Почти два года фашисты рыли здесь траншей и ходы сообщения, сооружали доты, дзоты и блиндажи, устанавливали многочисленные минные поля, возводили противотанковые и противопехотные препятствия. Немецкое командование считало, что именно «Миус-фронт» поможет их войскам удержать Донбасс...
На правом берегу Миуса, примерно в 75–90 километрах от Азовского моря, мы вошли в соприкосновение с 36-й пехотной дивизией гитлеровцев, занявшей очень сильную оборону.
Здесь и встретили 25-ю годовщину Красной Армии. Праздник был особенно радостным: многим нашим солдатам и офицерам вручали в этот день правительственные награды за освобождение городов и сел Донбасса. По представлению командира группы генерал-майора Пушкина я тоже был награжден орденом Красного Знамени.
Упорные бои на Миусе мы вели до 1 марта. В тот день нас сменила 266-я стрелковая дивизия. А 203-й была поставлена задача — по рокадной дороге, всего в пяти — восьми километрах от переднего края противника, совершить переход на север.
Этот переход можно смело приравнять к тяжелому бою... Термометр показывал около 20 градусов ниже нуля. Сильный ветер гнал колючие тучи снега. Порою поднималась такая метель, что в двух-трех метрах невозможно было различить идущих впереди. Глубоким снегом были занесены все балки, овраги, лощины, которых так много в Донбассе. Техника буксовала, лошади оказались бессильны. Каждую повозку, орудие приходилось вытаскивать чуть ли не вручную. Только солдаты, прошедшие через [72] огонь войны, могли в тех условиях не только шагать по сугробам, но и тащить за собой военное снаряжение и оружие...
На расчистку дорог вместе с воинами добровольно выходили жители освобожденных сел и деревень. А снег валил и валил, лютовала метель. Все это сводило на нет усилия сотен людей.
Из-за остановки транспорта стала ощущаться нехватка продовольствия и боеприпасов. И все-таки 5 марта мы вышли на новый рубеж обороны. Он проходил по скатам высоты 323,0, тянулся мимо отдельно стоявших в степи строений и упирался в западную окраину поселка Центрально-Боковский. 619-й полк расположился во втором эшелоне на высотах 233,1 и 252,5.
Дивизия заняла широкую полосу обороны, которая не была сплошной. Это вынуждало нас быть особенно бдительными на переднем крае. Солдаты расчищали там от снега старые окопы и ходы сообщения. Именно из этих мест гитлеровцы в прошлом году предприняли наступление на Волгу.
Воспользовавшись затишьем, дивизия усиленно занималась боевой подготовкой. К этому времени поменялись многие командиры батальонов и рот, им предстояло войти в курс дела. Около 1200 новых солдат пришло в дивизию из освобожденных районов Украины. Им тоже необходимо было освоиться в новой обстановке.
С 9 по 11 марта в полках прошли однодневные сборы минометчиков, пулеметчиков, снайперов. Я провел занятие с командирами частей по новому уставу пехоты.
Командующий 5-й танковой армией генерал-лейтенант И. Т. Шлемин, в подчинение которого вошла наша дивизия, часто интересовался ходом боевой подготовки.
— Скорее организуйте систему артиллерийско-минометного огня, — спокойно говорил он. — Это очень важно...
Услышав рекомендацию командарма, я доложил, что система огня у нас создана. И вдруг в тот же день он сам прибыл в дивизию...
Надо сказать, что к генералу Шлемину я относился с особым уважением и симпатией. Этот человек обладал огромными военными знаниями и был опытным руководителем войск. Его отличала высокая интеллигентность. Генерал никогда не устраивал разносов подчиненным, не [73] рубил, как говорят, с плеча. Он был, вежлив и одновременно требователен.
Как же мне пришлось краснеть, когда во время проверки ни одна батарея, ни один дивизион не смогли открыть огонь по новой цели раньше чем через десять минут! Мало того: артиллеристам не удалось поразить цель без долгой пристрелки!
— Подполковник Кузьмин, — обратился Шлемин к командующему артиллерией дивизии, увидев с НП, как неудачно стреляют артиллеристы, — что вы понимаете под организацией системы огня?
— Распределение целей и объектов по подразделениям артиллерии и минометов, их пристрелку и, главное, быстрое поражение целей, — вытянувшись по стойке «смирно», ответил тот.
Шлемин покивал головой, словно подтверждая сказанное, потом снова спросил:
— Через сколько минут?
— Через одну-две минуты — максимум три — цель должна быть поражена, — бодро отчеканил Кузьмин.
— А что получается у вас?
— Виноват, — опустив глаза, тихо сказал он.
— Вы проверяли готовность огня, прежде чем доложить о ней своему командиру? — спросил генерал.
— Я лично проверил три батареи... Результаты были хорошие...
— Почему же они сейчас так плохи? — Шлемин присел на скамейку у стола, ожидая ответа. Но подполковник Кузьмин молчал. — Может быть, давали поблажку артиллеристам?
— По-видимому, да...
Я крепко рассердился на Кузьмина. Своим преждевременным докладом о готовности артогня он поставил меня в очень неловкое положение.
— За ваши поблажки и упущения в итоге должна расплачиваться пехота. Расплачиваться самой дорогой ценой — своей кровью... — в сердцах сказал я Кузьмину.
— А вы тоже хороши... — перебил командарм, сурово поглядев на меня. — Поверили подчиненному на слово, не проконтролировали его, прежде чем доложить мне. Короче говоря, не проявили нужной требовательности. Это, видимо, и дало артиллеристам повод выполнять ваши приказы формально, безответственно... [74]
— Виноват, товарищ генерал-лейтенант. Этот урок запомню навсегда... Даю слово, что подобное никогда не повторится.
— Ладно, — сказал Шлемин, слегка пристукнув ладонью по столу и поднимаясь. — Через неделю проверю и сделаю вывод...
И хотя артиллеристы оплошали, командарм похвалил нас за организацию системы стрелкового огня, обороны батальонов и за ход боевой и политической подготовки.
— Вот что, полковник, — сказал он на прощание, — хорошо подготовьте и проведите диверсию на участке одного из полков...
Диверсия — скрытно подготовленная операция с просачиванием в тыл противника — была поручена 592-му полку. К ней началась активная подготовка. Одновременно мы тщательно готовились и к проведению диверсии с целью выравнивания фронта дивизии.
Итак, проникнуть в тыл врага предстояло 3-му стрелковому батальону капитана Богазова из 592-го полка. На разведку предстоящего пути был послан адъютант старший батальона В. Б. Шефталович. Его сопровождал местный житель — молодой паренек по фамилии Масушко. Старший лейтенант и его добровольный помощник выяснили расположение немцев в обороне, определили пути подхода к ним и, незамеченные, вернулись назад. По их данным штаб дивизии разработал подробный план действий привлекаемых для диверсии сил.
15 марта в предрассветной мгле 3-й батальон, с которым пошел помощник начальника 1-го отделения штадива Шемет, продвинулся по оврагу на полтора километра в глубь немецкой обороны. 7-я рота заняла оборону и заминировала дорогу на Боково — Платово, чтобы не допустить подхода подкреплений врага. 8-я рота с группой автоматчиков полка и разведчиков дивизии в 6 часов неожиданно для фашистов стала наступать с тыла на высоту 222,0. Одновременно по этой же высоте ударили с фронта батальоны 619-го полка.
Застигнутый врасплох противник оказал отчаянное сопротивление. Бой длился целый день, а к вечеру наши солдаты заняли небольшой поселок и высоту 222,0. При этом было убито и ранено около 150 немцев, захвачено их оружие и документы пехотной роты. Диверсия в целом прошла успешно. [75]
...Четыре месяца дивизия вела активные действия: наступала, преследовала врага, отражала контратаки. И каждый бой требовал четкого управления, постоянного руководства войсками. Именно поэтому в тот период была очень напряженной работа штаба и тыла дивизии. Не могу хотя бы кратко не рассказать об этом.
Чтобы обеспечить, например, скрытое управление войсками, кодировались карты всех офицеров, применялись сокращенные кодовые таблицы слов и фраз, таблицы радио — и других сигналов, а также позывные должностных лиц. Благодаря этому и командир дивизии, и командиры частей могли в случае изменения обстановки передать краткий приказ цифрами по радио и получить донесение о его исполнении или о местонахождении полка, батальона.
Для надежного управления боем связь в дивизии строилась в виде двух сетей. Одна сеть — командная — связывала (по радио и телефону) мой НП с НП командиров частей, соседом слева и командармом. Вторая сеть — штабная — связывала штаб дивизии (КП) с КП полков, высшим штабом и соседями. Таким образом, в случае нарушения одной из сетей связь не пропадала.
Во время боя, как правило, на НП командира дивизии кроме меня находилась оперативная группа в составе начальников оперативного и разведывательного отделений и отделения связи. Тут же постоянно был и мой адъютант, которого в любой момент можно было использовать для связи.
Метрах в 30–50 располагался НП командующего артиллерией. С ним были два-три офицера штаба, а также кто-либо из связистов или разведчиков (тоже для связи).
Как только наша наступающая пехота продвигалась на 500–1000 метров, НП дивизии тоже немедленно переносили вперед. Делалось это так. Ориентируясь по телефонному проводу, который связывал штаб с полком, действовавшим на главном направлении, вперед направлялись начальник 1-го отделения и начальник связи с саперами и связистами. Они разыскивали место, с которого были хорошо видны наступающие войска. Саперы тут же рыли щели, а связисты тянули провод. Как только связь с полками начинала действовать, на новое место переходила вся оперативная группа. Во время ее перехода войсками управлял начальник штаба дивизии, [76] который мог переходить на вновь оборудованный командный пункт только с разрешения начальника штаба армии.
В случае преследования врага оперативная группа двигалась в голове колонны главных сил дивизий, и основным средством связи являлось радио. Все распоряжения дублировались офицерами связи (в их распоряжении имелись лошади, велосипеды, мотоциклы, а иногда и автомашины). Телефонная связь устанавливалась только во время остановки войск на длительный срок.
Если дивизия находилась в движении, я часто выезжал в полки и передовые подразделения, беседовал с бойцами, двигался вместе с ними, а коли требовалось, ставил новую боевую задачу. Это был наиболее быстрый и надежный способ руководства войсками, особенно при резких изменениях обстановки.
Зато начальник штаба дивизии обычно двигался «скачками», на машине, и останавливался в строго определенном месте, чтобы его легко могли найти связные с донесениями.
Если бой возникал на новом рубеже, управление войсками сначала осуществлялось через мою рацию, а затем велось через радиосеть начальника штаба дивизии. В случае длительного отсутствия связи с одним из полков я посылал для выяснения офицера опергруппы, а в наиболее опасные места выезжал с адъютантом и рацией.
В то время моим адъютантом был лейтенант Сергей Бойко, среднего роста, смуглый и подвижный юноша, обладавший удивительной способностью видеть все, что касалось меня и его. В бою он всегда находился рядом со мной, заботился об охране НП, выполнял самые различные поручения.
Из подразделений штаба особенно хорошо работало 1-е отделение, которое возглавлял теперь старший лейтенант Антон Михайлович Колесников. Четко вел журнал боевых действий, вычерчивал схемы старший лейтенант И. Н. Тиссов. Безупречно действовало отделение связи во главе с майором Н. Я. Пантелеевым и его помощником капитаном И. Е. Хоменко, а также строевое, начальником которого был капитан В. А. Юрьев, и шифровальное в составе капитана С. И. Филимонова и лейтенанта Ф. А. Скакова.
Не могу умолчать, что не всегда удовлетворяла меня работа разведывательного отделения дивизии во главе с [77] капитаном В. Н. Шашиным. Разведчики делали свое дело вроде бы старательно, но результаты, как правило, были незначительными. О противнике мы нередко узнавали с опозданием, хотя в подчинении у Шашина находились разведрота дивизии, разведвзводы полков и нештатные разведотделения стрелковых батальонов.
Отлично руководил штабом и обеспечивал руководство войсками подполковник А. Т. Сивицкий.
Вполне удовлетворительно выполняли свои задачи все отделения управления тыла и начальники служб дивизии под руководством майора П. К. Степанова, ставшего с октября 1942 года моим заместителем по тылу.
В общем и целом я был доволен своими подчиненными. Ведь именно их скромный, порой незаметный, но такой необходимый труд делал дивизию боеспособной. [78]