Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава одиннадцатая.

Через Карпаты и Альпы

Ясско-Кишиневская операция началась 20 августа 1944 года. В 6 часов 10 минут откуда-то слева донесся до нас страшный грохот. Казалось, что рушатся и двигаются с места горы. Полтора часа слушали мы «музыку» мощнейшей артиллерийской подготовки. Однако в полосе действий 38-й дивизии стояла прежняя тишина: приказа наступать нам не было. 40-й армии, а в ее составе и нашей дивизии выпала задача прикрывать правый фланг основной группировки фронта, наносившей главный удар на участке между Тыргу-Фрумосским и Ясским укрепленными районами. 40-й же армии предписывалось с ходу преодолеть Восточные Карпаты и выйти в Трансильванию.

В наступление мы перешли 23 августа во второй половине дня. Сотни орудий и минометов различных калибров обрушили уничтожающий огонь на первую линию вражеской обороны. От взрывов поднялась огромная бурая завеса из дыма и пыли, закрыв собой очертания даже самых высоких гор. Десятки краснозвездных штурмовиков, атакуя врага, на какое-то время исчезали в облаках дыма и пыли, сбрасывали смертоносный груз и снова стремительно взмывали в небо.

На направлении действий нашего полка проходы в минных полях и проволочных заграждениях были проделаны с помощью пушек и минометов. Как только огневой вал стал перемещаться в глубь обороны врага, в те проходы рванулся штурмовой отряд, саперы на специальных волокушах потащили взрывчатку. Под прикрытием автоматчиков они подобрались к дотам и заложили под них взрывчатку. Вскоре прогрохотали два сильнейших взрыва, известившие о том, что брешь во вражеской обороне пробита. Пехота грянула «ура», и горы отозвались эхом.

Гитлеровцы сопротивлялись ожесточенно. Однако союзники их подводили: румынские солдаты и офицеры [167] не хотели рисковать жизнью, в бою вели себя пассивно, кое-как отстреливаясь, спасались бегством, а при случае в одиночку и группами сдавались в плен.

Через несколько часов оборона противника была сломлена. Наступление развивалось быстро. В тот же день мы достигли Валя-Сякэ и продолжали движение к Пьятра-Нямц. В горы еще не входили, хребты оставались справа, а мы шли на юг по нешироким долинам многочисленных рек и речушек, вдоль шоссейных дорог. Конечно, нашему успеху способствовало быстрое наступление войск 2-го Украинского фронта, быстрое продвижение соседей.

24 августа в нашей полосе боевых действий завязались бои за Пьятра-Нямц. В этот же день войска 2-го и 3-го Украинских фронтов завершили окружение ясско-кишиневской группировки противника.

38-я стрелковая дивизия вместе с другими соединениями 40-й армии обеспечивала внешний фронт окружения. Теперь мы, круто развернувшись, пошли на запад, в Восточные Карпаты в направлении Георгени, Регин. Однако здесь наше продвижение замедлилось. Используя очень выгодные для обороны условия горно-лесистой местности, вражеские войска оказывали упорное сопротивление. Пленные сообщали, что гитлеровское командование требовало от своих войск как можно дольше держаться в этих районах, рассчитывая на возможность прорыва туда окруженной группировки. Противник занимал дороги и перевалы, активными действиями авиации задерживал наши части в горных дефиле. Каждое селение представляло собой хорошо оборудованный для круговой обороны опорный пункт. Подступы прикрывались минами и проволочными заграждениями. На многих высотах, обрамлявших неширокие долины, устраивались огневые точки в два-три яруса. Сунешься туда — и сразу же сверху обрушивается на тебя свинцовый дождь.

Воевать в горах очень трудно и сложно. Горы ограничивают наблюдение, усложняют управление подразделениями, затрудняют ориентирование, здесь ничего не стоит сбиться с заданного маршрута. Множество так называемых «мертвых зон» снижали эффективность стрельбы. Разобщенные хребтами, подразделения лишаются возможности тесно взаимодействовать. А сколь огромно физическое напряжение людей, действующих в горном бою! Нам же, разведчикам, приходилось выдерживать физические нагрузки во много крат больше, чем любому [168] пехотинцу. Разведгруппы удалялись от полка максимум на 10–12 км с таким расчетом, чтобы можно было, вернувшись, своевременно доставить командиру добытые сведения. Радиостанций нам по штату не полагалось.

Было очень трудно. Неимоверно трудно. Но бойцы и командиры проявляли смекалку и, обращая в свою пользу все особенности горно-лесистой местности, настойчиво, метр за метром, упорно прогрызали и пробивали вражескую оборону. Вдохновляло воинов пламенное обращение Военного совета 2-го Украинского фронта: «Солдат Родины! Ты сражаешься в сердце Карпатских гор. Тебя окружают седые вершины-великаны. Нелегко здесь воевать. Узкие ущелья, бурные горные реки встают на твоем пути. Но ты везде пройдешь. На то ты русский солдат...»

26 августа ночью третий батальон нашего полка, совершив маневр по маршруту, проложенному разведчиками в горах, вышел к безымянному разъезду и перекрыл узкоколейную железную дорогу Пьятра-Нямц — Биказ. Появление здесь советских воинов было настолько внезапным и так ошеломляюще повлияло на фашистов, что они оказались неспособными к сопротивлению. Пехотинцы разгромили штаб, уничтожили около сотни гитлеровцев, взяли в плен 296 человек.

На рассвете к разъезду подкатил небольшой поезд: два вагона с вооружением и две платформы, битком набитые солдатами. И этот поезд пехотинцы тоже разгромили. Батальон, взяв с собой пленных, направился дальше, в тыл противника.

На следующий день замкомдива полковник М. Н. Сажин вызвал меня на НП дивизии и в присутствии В. С. Накаидзе поставил задачу:

— Километрах в десяти — двенадцати западнее Пьятра-Нямц, возможно, в Пынгэрэчор или Стежару находится штаб румынской дивизии. Необходимо пробраться туда и спросить у комдива, знает ли он о Заявлении Советского правительства от 25 августа и как собирается на него реагировать...

Я не сразу уловил нотки юмора в последних словах полковника, машинально ответил:

— Есть!

— Значит, зайдешь к румынскому комдиву и спросишь? — Сажин расхохотался.

— А что ему стоит! — рассмеялся и Накаидзе. [169]

Только теперь до меня дошла, если можно так выразиться, необычная обыденность, с какой ставил задачу заместитель командира дивизии: зайти к командиру вражеской дивизии словно к доброму соседу и спросить, что он думает делать дальше.

— Ну так что — зайдешь? — переспросил Сажин.

— Попробую, — ответил я, немного смущаясь. — Но я еще не знаю, о чем это Заявление.

Полковник рассказал мне, что в ночь на 25 августа Советское правительство передало по радио Заявление, в котором вновь подтверждалось, что Советский Союз не имеет намерения приобрести какую-либо часть румынской территории, или изменить существующий социальный строй в Румынии, или ущемить каким-либо образом независимость страны. Наоборот, Советское правительство считало необходимым восстановить совместно с румынами независимость Румынии путем освобождения от немецко-фашистского ига... В Заявлении также указывалось, что если румынские войска прекратят военные действия против Красной Армии и если они обяжутся рука об руку с Красной Армией вести освободительную войну против немцев за свою независимость, то Красная Армия не будет их разоружать и всеми мерами поможет выполнить эту почетную задачу.

В заключение М. Н. Сажин абсолютно серьезно уточнил:

— Надо не позже чем завтра к утру доставить сюда живым и здоровым командира румынской дивизии. По возможности, постарайтесь быть с ним вежливыми и обходительными. Будьте осторожнее: не нарвитесь на немцев.

Временная «резиденция» разведчиков находилась в добротном немецком блиндаже. Туда я и направился. Обрадовался, когда увидел Шеховцова, Кириллова, Седых, братьев Мазуруков.

— Вот хорошо, что вы все на месте! Есть особое задание!

Минут пятнадцать советовались. Еще час ушел на подготовку: переоделись в румынское обмундирование, придирчиво оглядели друг друга и стали седлать лошадей.

Первый этап поиска прошел благополучно. Сплошной линии фронта не было, и мы удачно миновали немецкие охранения. Некоторое время скакали параллельно дороге, по которой двигался сплошной поток отступающих [170] румын. Выбрав удобный момент, тоже влились в этот поток и растворились в ном.

Братья Мазуруки напряженно прислушивались к разговорам румынских солдат, в подходящих случаях, будто между прочим, подключались к ним. Через пару часов мы уже знали, в каком селе находится вражеский штаб.

Выбрались из потока отступающих и наметили кратчайший путь дальнейшего движения. Во второй половине дня вместе с толпой отступающих мы вступили в большое село, в котором находился штаб дивизии противника. Возле него часовые: один — у ворот, другой — у двери. Во дворе — легковая машина, два мотоцикла, со стороны улицы к плетню привязаны несколько лошадей, в огороде зелено-желтым бугорком и зияющим черным выходом было легкое, в один накат, укрытие, у края сада связисты сматывали на катушку телефонный провод.

«А что в глубине сада? Где находится караул, охраняющий штаб? Почему не видно офицеров? Да и здесь ли командир дивизии? Легковая машина во дворе — значит, должен быть здесь». Эти вопросы чередой проносились в голове и почти все оставались без ответа. Наблюдать же за объектом нападения было некогда и неоткуда. Проехать дважды или трижды мимо этого дома — значит обратить на себя внимание. Причем ехать можно только в одну сторону, движение навстречу потоку отступающих сразу всех насторожит.

Решение могло быть только одно: ворваться в дом и действовать по обстановке.

Решительно направили лошадей к штабу, наблюдая за тем, что происходит вокруг него. Часовые, пригретые солнышком, стояли понурив головы, не обращая никакого внимания на то, что делалось на улице. Оружие держали небрежно, как давно надоевшие предметы, стволом вниз. Их заморенный вид немного меня успокоил. «Можно рискнуть», — подумал я и вполголоса распорядился:

— Спешиваемся у ворот. Седых и Мишуков, останетесь возле лошадей. Шеховцов и Кириллов — во дворе. Со мной — братья Мазуруки... Если шум поднимается, всех уничтожаем, забираем документы и уходим садами и огородами в горы. Мишуков и Седых, вы нас прикрываете.

Спешились молча у самых ворот, рядом с часовыми. Привязали лошадей к плетню, отряхнулись.

— Жарко, черт побери, — сказал Иван Мазурук часовому очень спокойно, как давно знакомому. [171]

Тот, щурясь от солнца, с сочувствием в голосе спросил:

— С передовой?

Иван кивнул:

— Пакет привезли.

Не обращая внимания на часового, я прошел через ворота, следом за мной, вроде как нехотя, поплелись Мазуруки, Кириллов и Шеховцов. Во взгляде часового, который стоял у входа в штаб, лишь на мгновение загорелось и тут же угасло любопытство. Видимо, ему не хотелось отдавать честь какому-то зачуханному унтер-офицеру, и он, демонстративно повернувшись ко мне спиной, медленно побрел вдоль дома.

Переступая порог, почувствовал, как учащенно бьется сердце. В больших сенях было темновато, сильно накурено. Несколько солдат возились с телефоном. В углу у входа на массивном табурете стоял бак с водой, кружка. Не торопясь, набирал воды, пил медленно, маленькими глотками. Вода была холодной, вкусной, наверное, родниковой. Незаметно осмотрелся. Несколько дверей в коридоре, которая нам нужна? Поставил кружку на место и чуть было не сказал вслух: «Эх, хороша водица!» Вовремя спохватился.

Обратил внимание, что правая дверь приоткрыта, из комнаты доносился напряженный разговор. Там штабные офицеры. Иван Мазурук показал взглядом на дверь с табличкой. Я понял, кивнул ему. Иван открыл дверь, и мы увидели прямо перед собой сидящего за столом лицом к нам крупноголового седого полковника, нервно перебирающего какие-то бумаги. Он даже не заметил, что дверь открылась.

Я вошел первым, за мной Степан Мазурук. Он плотно закрыл за собою дверь. Иван остался в сенях — для страховки.

Полковник медленно поднял на нас недоуменный взгляд. Я направил на него пистолет.

— Господин полковник, — сказал я, — мы — разведчики, прибыли с заданием: немедленно доставить вас советскому командованию.

Мазурук перевел четко и внятно.

У полковника расширились глаза, он с трудом приподнялся, опираясь руками на стол, глядя то на меня, то на телефон...

Мазурук вынул из его кобуры оружие. [172]

— Господин полковник, советское командование гарантирует вам безопасность. В противном случае...

Мазурук достал из кармана гранату и добавил для убедительности:

— Взорвемся вместе.

Полковник хотел что-то сказать, но не мог вымолвить ни слова.

— Пойдемте, — сказал я нетерпеливо.

— Можно на своей машине? — спросил наконец полковник.

— Да, можно.

— Я хотел бы взять с собой охрану, — осмелел румын.

— У нас есть охрана.

— Хотя бы одного солдата, — попросил он.

— Одного можно, — согласился я, — без оружия, на лошади. Быстрее, господин полковник! Документы — с собой!

Пленный румынский комдив стал дрожащими руками собирать на столе бумаги, я помог ему сложить их в папку. По-стариковски шаркая ногами, сгорбившись, он медленно вышел во двор, каким-то загробным голосом позвал водителя и солдата для охраны. Иван Мазурук услужливо открыл полковнику заднюю дверцу машины. Тот растерянно поглядывал на окна штаба. Ему было очень стыдно и чувствовал он себя неловко. Будь у него сейчас в руках оружие — наверное, застрелился бы.

Я сел на заднее сиденье. Рядом со мной — румынский полковник, справа — Иван Мазурук. Впереди — Шеховцов. Выехали из двора, повернули направо, некоторое время двигались вместе с отступающими, за окраиной села повернули к горам, объезжая населенные пункты и направляясь к линии фронта. Метрах в трехстах впереди нас скакали Степан Мазурук и Кириллов. Немного сзади следом за машиной — Седых и Мишуков. На коне Ивана Мазурука — безоружный «охранник» румынского комдива. Мой Карько самостоятельно бежал рядом с машиной.

Наш пленник вдруг начал ерзать на месте, зачем-то полез в карман.

— Сидите спокойно, господин полковник, — сказал я.

Он поспешно выдернул руку из кармана, не зная, куда ее деть. По щекам крупными горошинами покатились слезы.

— Не плачьте, господин полковник, сильно не переживайте, [173] все будет хорошо. Достаньте платок, вытрите слезы.

Румынский комдив любезно меня поблагодарил...

Поздним вечером я доложил командиру полка о выполнении задания. Накаидзе распорядился доставить пленного полковнику Сажину. Замкомдива мы разыскали в одной из хат, где он остановился на ночевку. Полковник приветливо встретил румынского комдива, пригласил к скромно накрытому столу.

К сожалению, о дальнейшей судьбе нашего самого крупного за всю войну «языка» мне так и не удалось узнать.

Еще через день или два 29-му полку удалось пленить целый румынский корпус. На КП командира полка был доставлен пленный румынский генерал на его же «мерседесе».

Румынская королевская армия прекращала свое существование.

Однако чем глубже мы пробивались в Карпаты, тем больше ощущали сопротивление противника. И тем труднее становилось нам, разведчикам. Командир полка буквально не давал мне покоя, то и дело вызывал к себе и спрашивал, что нового докладывают «смельчаки-разведчики». В один из последних августовских дней пригласил меня к карте, показал на ней в полосе действий полка какой-то рубеж и сказал:

— Вот сюда, товарищ Зайцев, завтра к вечеру мы должны добраться. Что ты мне скажешь?

Я развернул свою карту со своими, пожалуй, только мне одному понятными знаками и пометками и стал докладывать, что на указанном участке вдоль реки Биказ и основной шоссейной дороги, ведущей на Георгени, не менее десятка опорных пунктов... Накаидзе, нервно махнув рукой, остановил меня:

— Пойдем не здесь. Мне нравится вот эта дорога.

— Она мне тоже нравится, товарищ подполковник! Мы ее уже разведали, — вставил я.

— И что там?

— Грунтовая дорога нормальной ширины. Через каждый километр — пулеметные дзоты. Населенных пунктов нет. Движение слабое. Видать, у немцев она второстепенная.

— Вот и прекрасно!

Накаидзе поставил задачу: ночью разведгруппой выйти на 10-й километр дороги, перекрыть ее и держать позицию [174] до подхода передового отряда полка. Возглавить разведгруппу поручил начальнику штаба майору Рябинину.

На подготовку к выполнению задания оставалось два часа. Особое внимание уделили самому тщательному изучению по карте маршрута движения, а также прилегающей к нему местности. Не было, пожалуй, ни одного разведчика, который не приник хотя бы на минуту к карте, не попытался представить зримо те места, где ему предстояло действовать.

Взяли с собой максимально возможное количество боеприпасов. И даже противотанковое ружье — по настоянию Шеховцова. Он давно загорелся этой идеей: брать в поиск ПТР.

— Это же для засады в горах незаменимая вещь! — убежденно говорил он. — Занял позицию метров за 300–400 от дороги так, чтобы наибольший ее участок просматривался, и жди, когда какой-нибудь транспорт появится. А группу захвата в условленном месте над дорогой в скалах расположить. Появился, к примеру, броневик — шарахнули по нему, а как фашисты выскочат, разведчики тут как тут: выбирают «языка» — и в горы... Следом за броневиком может и целая колонна появиться. Поджечь ее из ПТР ничего не составляет: переднюю машину, заднюю — и все. Пробка, причем надолго. Так что две пользы сразу получается: и «языки» есть, и дорога перекрыта!

* * *

В период подготовки к наступлению Шеховцов раздобыл противотанковое ружье, научился из него стрелять и даже помощника себе подготовил. К его идее все разведчики отнеслись одобрительно. Единственное, что «смущало», — вес и громоздкость ружья, да еще боеприпасы...

Позже Шеховцов организовал в тылу противника несколько удачных засад с применением ПТР, за что был представлен к награде. Но в этот раз мы впервые брали с собой противотанковое ружье.

С наступлением темноты разведгруппе удалось незаметно просочиться через передний край противника. Забираясь как можно выше в горы, мы направились по заранее намеченному маршруту. Вел нас лейтенант В. Батаев. В то время он уже слыл мастером по «проводке» людей в горах. Василий обладал неиссякаемой выносливостью, [175] отлично ориентировался в горной местности, предпочитал ходить там, где еще никто не ходил.

Ночью хлынул сильнейший ливень. Батаев предложил переждать, чтобы не нарваться на мины. Да и двигаться невозможно было: вода неслась сплошным потоком, катила камни, сбивала с ног. Мы надеялись, что ливень скоро перестанет и сумеем наверстать упущенное время. Однако укрывшись плащ-палатками, простояли на месте часа три.

Где-то внизу время от времени гремели взрывы. Мы не сразу поняли, в чем дело. Догадался Батаев:

— Дождь нам помогает... Водой вымывает мины, катит их, бьет о камни — они и взрываются.

На зорьке, изрядно промокшие и продрогшие, снова двинулись в путь. Увеличив темп движения, к 10 часам достигли указанного рубежа.

Для засады выбрали участок, где дорога, прижатая скалами к обрыву, делала крутой поворот. Одна группа разведчиков во главе с Рябининым расположилась на противоположной стороне неширокого ущелья, как раз перед поворотом, чтобы можно было наблюдать и простреливать дорогу в оба конца метров на 300–400. Шеховцов с ружьем занял позицию там же. Я с другой группой замаскировался в скалах над дорогой.

Вскоре донесся до нас цокот копыт. Чуткое утреннее эхо приумножило его, и можно было подумать, что движется в нашу сторону по крайней мере целый эскадрон. Но мы уже были опытными и хорошо знали причуды горного эха.

На дороге появилась небольшая колонна конной артиллерии. Когда середина ее достигла поворота, грянули выстрелы из противотанкового ружья. Шеховцов ударил по первой, затем по последней упряжке. Заметались в панике гитлеровцы, обезумевшие лошади рванули в сторону, потащив за собой одну из пушек в обрыв. Следующий меткий выстрел из ПТР пришелся по повозке с боеприпасами. Снаряды рвались со страшным грохотом — получилась настоящая артиллерийская канонада. Через несколько минут, будто откликнувшись ей, со стороны переднего края донесся грохот орудийных и минометных выстрелов. Это наша артиллерия совершала огневой налет по противнику.

— Сейчас полк пойдет в атаку, — сказал лежавший рядом со мной Бычков. — И побегут фашисты прямо на нас по этой дорожке — вот тут мы их расколошматим! [176]

Бычков угадал. Но не сразу, как выяснилось потом, пошел наш полк в атаку. Владимир Самсонович Накаидзе берег людей. Он решил «подразнить» немцев. Не поднимаясь из укрытий, по его команде пехотинцы грянули могучее «ура!». Противник не выдержал, открыл огонь уцелевшими средствами, которые сразу же были засечены и уничтожены артиллеристами. Кроме того, до немцев, находившихся на передовой, донеслась и наша «канонада». А они очень плохо чувствовали себя, когда за спиной оказывались русские. Угроза окружения приводила гитлеровцев в ужас. Видимо, это обстоятельство и заставило их оставить позиции и, прикрываясь небольшими заслонами, отступить. А другого пути для отхода, кроме дороги, которую мы наглухо забили «пробкой», у них не было.

Через каких-нибудь полчаса после того, как мы разгромили колонну конной артиллерии, разведчик, наблюдавший на правом фланге, доложил удивленно-радостным голосом:

— Приближается полевая кухня!

Я поднялся и увидел двигавшуюся повозку с прицепленной к ней полевой кухней, из трубы которой вился легкий сизый дымок. Наверное, тогда не только у меня потекли слюнки... Я поднял руки вверх, предупредив Рябинина и Шеховцова, чтобы не стреляли.

Повозка с кухней приближалась медленно, ездовой и повар пугливо озирались по сторонам. Увидев опрокинутую пушку, попытались было развернуться в обратную, да где там — слишком узка дорога, И тут раздался голос Бычкова:

— Хальт! Хенде хох!

Повар покорно поднял руки вверх, а ездовой, бросив вожжи, успел шарахнуть в сторону Бычкова очередью, за что тут же поплатился жизнью. С моего разрешения Бычков спустился вниз, разоружил повара и кое-как втолковал ему, чтобы тот продолжал готовить обед. Немец понял и с вымученной от страха улыбкой бесконечно повторял:

— Я, я, я...

Бычков не преминул проверить груз в повозке, набрал, сколько мог, галет, консервов, кое-каких других продуктов и, вежливо сказав «данке шен», вернулся наверх.

Эпизод с кухней развеселил разведчиков.

— Эй, Бычков, а ты не забыл повару меню заказать? [177] — кричал с другой стороны ущелья Шеховцов. — Имей в виду — немецкие блюда жрать не будем!

Бычков в ответ развел руками: дескать не сообразил... И сразу ко мне с просьбой:

— Товарищ командир, разрешите исправить оплошность?

Едва успел Бычков «проинструктировать» повара, послышался гул моторов.

Со своей группой я быстро переместился за поворот дороги, прикинув, откуда отступающие смогут увидеть разбитую колонну. Замаскировались среди камней и стали ждать.

Появились мотоциклисты. Не ехали — крались. Увидев разбитые пушки и повозки, валявшиеся трупы, остановились. Стали советоваться, озираясь, как затравленные волки. Наконец двинулись дальше. Дымящая кухня, повар в белом халате с огромным черпаком в руках, видимо, повергли их в изумление.

— О, майн гот! — восклицает кто-то из мотоциклистов.

Повара окликнули. Спросили о чем-то.

Тот, растерявшись, боясь взглянуть наверх, зная, что его держат на мушке, с дрожью в голосе ответил:

— Господа, обед почти готов...

— Он с ума спятил, — заключил кто-то из немцев. Мотоциклисты стали смелее, загалдели, что-то передали по радио.

Минут через десять появился грузовик, битком набитый солдатами. Подъехал потихоньку ближе к мотоциклистам. Из кабины вышел обер-лейтенант. В этот момент я дал сигнал Шеховцову. Прогремел выстрел, и тут же вспыхнула факелом машина, в ее кузове, в самой гуще гитлеровцев, стали рваться гранаты. Крики и стоны. Ошалевшие от страха немцы стреляли из автоматов куда попало.

Нам очень хотелось взять в плен обер-лейтенанта. Поэтому мы его «берегли». Но он в горячке боя, в грохоте автоматов и гранат не слышал наше предупреждение и требования сдаться. Заметив кухню, почему-то рвался к ней... А повар в это время, вроде как ни в чем не бывало, повернувшись к нам спиной, стоял на подмостке у котла и помешивал в нем какое-то варево. Правда, спина его то и дело вздрагивала, голова все сильнее вжималась в туловище.

Бычков побежал за офицером, крича: [178]

— Стой, гад!

Дважды дал предупреждающие очереди, но тот не обратил на них внимания. Тогда Бычков выстрелил по ногам. Обер-лейтенант с диким стоном упал, но тут же приподнялся на колени и навскидку дал очередь по.повару. Тот слабо взмахнул руками и навалился грудью на котел, уронив в него голову. Вдоль его спины на белом халате медленно расплылись кровавые пятна.

Взбешенный обер, перевернувшись на спину, продолжал стрелять по скалам, пока не кончились патроны.

Наступила звенящая тишина.

Больше гитлеровцы не осмелились сунуться на этот участок дороги. Их отступавшие подразделения, бросая технику и тяжелое вооружение, отошли в горы.

Во второй половине дня, еще засветло, передовой отряд полка достиг занятого нами рубежа

* * *

В последних числах августа 38-я дивизия получила задачу: продолжать решительное наступление и к исходу 4 сентября овладеть городом Георгени. 48-й стрелковый полк, совершив глубокий маневр в горах, в первых числах сентября оказался в тылу противника на подступах к этому городу. Остальные полки увязли в боях с крупными силами врага и продвигались вперед очень медленно. Комдив нервничал, то и дело поторапливал, подгонял свои войска. По его приказу наш полк пытался с ходу прорваться через пятикилометровое ущелье реки Биказ, по которому проходила асфальтированная шоссейная дорога на Георгени.

Ущелье представляло собой каменный мешок, попав в который, выбраться потом без больших потерь было бы невозможно. С правой стороны над дорогой нависали отвесные скалы высотой до сотни метров. Левая сторона была не столь крута, но именно там гнездились огневые точки, простреливавшие каждый метр и речки, и ее берегов, и шоссейной дороги. Выход из ущелья (пехотинцы назвали это место «горловиной смерти») сужался и наглухо перекрывался огнем замаскированных наверху вражеских минометов я пулеметов. Не исключалось, что гитлеровцы, пропустив нас в ущелье, могли устроить завалы на его входе и выходе и таким образом сделать западню. Поэтому лучше всего было сначала уничтожить огневое прикрытие ущелья, заслоны на его входе и выходе, очистить от мин, обезопасить движение войск по [179] шоссейной дороге. Конечно, для этого потребовалось бы определенное время.

Не исключался другой вариант: прорываться через горы параллельно ущелью и, обойдя его, продолжать движение по шоссейной дороге на Георгени. Подполковник В. С. Накаидзе доложил свои соображения комдиву, однако тот посчитал наиболее целесообразным немедленный прорыв по ущелью.

В передовой отряд полка назначили третий батальон, которым тогда временно командовал капитан В. Мирошников, храбрый и решительный командир. В походное охранение он выделил роту старшего лейтенанта И. Завьялова, в боевой разведдозор послал взвод сержанта Г. Шолохова, почти полностью состоявший из курсантов 1-го Орджоникидзевского Краснознаменного пехотного училища. Помощником у Шолохова был сержант Ф. Коротенко. Оба они проявили себя умелыми, волевыми, отважными командирами. Сумели сплотить во взводе крепкий, хорошо управляемый коллектив. Не случайно командование полка и батальона поручало им самые сложные задачи.

Под усиливающимся огнем противника, короткими перебежками от расщелины к расщелине, от выступа к выступу в отвесной каменной степе, цепочкой друг за другом все дальше и дальше пробивался по ущелью взвод Шолохова. За ним — рота. Затем весь батальон. Другие подразделения полка постепенно втягивались в каменный мешок, уже накалявшийся огнем.

Половина пути была пройдена, когда на идущих впереди обрушился шквал огня. Пули, рикошетя о камни, свистя и жужжа на все тона, роями носились по ущелью и даже, потеряв убойную силу, рвали и прожигали на людях одежду, больно хлестали по телу... Сверху на головы пехотинцев падали гранаты, будто их высыпали прямо из ящика. Спастись можно было только под огромным каменным карнизом, нависшим над речкой. Туда и бросился Григорий Шолохов со своими людьми. Но и там долго продержаться невозможно — бурное течение сбивало бойцов с ног, тонули раненые... Молодого бойца рядового Дуду, мертвого уже, вынесло водой прямо к ногам командира полка, находившегося на берегу речки примерно в километре от того места, где рота подверглась шквальному огню противника.

Из Биказа вылавливали убитых. Накаидзе не мог на это смотреть, Владимир Самсонович любил людей, старался [180] беречь в бою, поэтому не выдержал — по радио стал просить разрешения вернуть полк обратно, чтобы продвигаться затем над ущельем. Получил отказ.

— Исправляй свою ошибку! — сказал ему Тимошков.

Сердит был комдив на командира 29-го полка, очень сердит. Еще бы: накануне подполковник Накаидзе по ошибке доложил комдиву неверные координаты местонахождения полка. Пытались мы убедить Владимира Самсоновича в его ошибке, но он стоял на своем. Впервые не прислушался к голосу подчиненных. Того рубежа, который он указал в докладе комдиву, полк достиг лишь через двое суток. А командир дивизии, естественно, строил свои планы и с учетом того, где находился 29-й стрелковый полк. И тоже ошибался.

Пока Накаидзе разговаривал по радио с комдивом, начальник штаба батальона старший лейтенант В. И. Курочкин организовал артналет по огневым точкам противника, расположенным над ущельем. Это помогло. 3-й батальон продвинулся еще немного вперед. Первым шел теперь взвод младшего лейтенанта Андрияша.

Комбат В. Мирошников, начштаба В. Курочкин, комроты И. Завьялов, находясь в самом пекле, предпринимали все возможное для продвижения вперед. Курочкин с минометчиками то и дело менял позиции, но все равно не доставали мины до вражеских огневых точек, разместившихся в скалах над горловиной. Из-за поворота ущелья не выглянуть — сразу же били снайперы.

Убитых и раненых становилось все больше. Нет, не желал Накаидзе исправлять свою ошибку кровью и жизнями людей. Снова по радио доложил комдиву об обстановке, попросил разрешения вывести полк из каменного мешка.

У Тимошкова, видимо, терпение иссякло:

— Ты вот что, Накаидзе, садись на коня и галопом ко мне!

Это означало отстранение от должности...

Вести полк дальше комдив приказал капитану В. Мирошникову. Дал понять, что на КП дивизии находится командарм и требует немедленного продвижения вперед.

На свой страх и риск Мирошников через «горловину смерти» все же не пошел. Отведя свой батальон на километр, направил его вверх по устью небольшого узкого оврага, выходящего в ущелье. Овраг был заминирован. Все остановились. Никто не решался сделать хотя бы [181] шаг. И тогда первым пошел комбат. Он шел, а за ним шаг в шаг — весь батальон, вплотную прижимаясь к отвесному берегу оврага.

Выбрались из ущелья, поднялись выше и увидели внизу, на плато, возле горловины ущелья, гитлеровцев, устанавливавших минометы. Мирошников связался с артиллеристами, и через несколько минут на плато загремели взрывы снарядов. Роту И. Завьялова направил к горловине ущелья с задачей — уничтожить там вражеские огневые «гнезда».

В то время, пока полк пытался пробиться через ущелье, лейтенант В. Батаев со взводом пешей разведки находился в тылу противника. Возвращаясь с задания, разведчики услышали грохот боя, а вскоре увидели, как поднимаются из ущелья тучи пыли и дыма. Догадались, что полк, пытаясь прорваться, оказался в западне. Они хорошо знали, насколько сильно укреплена горловина ущелья, и отлично представляли, чем может кончиться такая попытка.

— Товарищ лейтенант, — дрогнувшим голосом обратился В. Седых к В. Батаеву, — надо выручать полк...

— Надо, — сказал Батаев, — как можно быстрее надо!

Разведчики вышли к ущелью в тот момент, когда батальон В. Мирошникова выбрался наверх и комбат уже давал координаты артиллеристам. Одновременно с разрывами снарядов на плато, занятом фашистами, загрохотали автоматы разведчиков на противоположной стороне ущелья. Подкравшись на близкое расстояние, они почти в упор расстреливали засевших над горловиной немцев.

Вскоре путь по ущелью был открыт.

4 сентября 1944 года 48-й стрелковый полк, преодолев Восточные Карпаты, вышел к окрестностям Георгени. Перед командованием полка встал вопрос, что делать дальше: закрепиться на достигнутом рубеже или попытаться взять город? Основные силы дивизии еще далеко, в 20–30 км, радиосвязь с комдивом прервалась. А вражеских войск в городе и вокруг него полным полно...

Начальник оперативного отделения штаба дивизии майор В. И. Петров предложил комдиву послать приказ 48-му полку о дальнейших его действиях с самым надежным офицером связи. Выбор пал на лейтенанта Н. Ф. Медведева. С небольшой группой автоматчиков, преодолевая [182] неимоверные трудности, Медведев в короткий срок доставил пакет по назначению. А еще через сутки он уже вернулся в штаб дивизии с боевым донесением командира 48-го полка.

Автоматчики, сопровождавшие Медведева, рассказали майору В. И. Петрову, как благодаря мужеству и отваге офицера, его храбрости и находчивости выполнили очень трудное задание.

У Василия Ивановича было и осталось потом на все годы армейской службы замечательное качество: видеть и обязательно поощрять людей, проявляющих самоотверженность в работе. Старшего лейтенанта Медведева он представил к награде.

За внимательность к людям Василия Ивановича очень уважали и в штабе, и в частях дивизии. Да и не только за это. Многие знали его как офицера волевого и храброго. Вот строчки из письма Н. Ф. Медведева:

«В районе Тыргу-Нямц попал в окружение второй батальон 29-го полка, куда майор В. И. Петров прибыл для уточнения обстановки. Немцы и венгры так плотно обложили его, что казалось, вырваться из созданного кольца нет ни единого шанса. Но В. И. Петров обманул их: ночью одним взводом имитировал попытку прорваться на правом фланге, спустился с батальоном почти по отвесным скалам и увел его дальше в тыл противника.

Мне не однажды приходилось выполнять задания майора В. И. Петрова по доставке боевых документов. В оперативной работе он был точен и безупречно исполнителен. Этого требовал и от подчиненных.

Эрудиция, отличная память, умение четко излагать боевые приказы и распоряжения выделяли его среди офицеров штаба. И еще мы любовались его выправкой... Для нас он был образцом, которому, признаюсь, хотелось подражать. Я и теперь горжусь, что тогда, в 1944 году, представил меня к высокой награде именно Василий Иванович Петров, впоследствии Маршал Советского Союза, долгое время занимавший чрезвычайно ответственный пост заместителя Министра обороны СССР».

48-й полк получил приказ: к исходу 7 сентября овладеть городом Георгени. Завязался ожесточенный бой, который длился почти трое суток. Город был взят, но удержать его не удалось. Слишком неравными оказались силы, а другие полки дивизии не успевали на подмогу: дрались на перевале. Вечером 8 сентября остатки 48-го [183] полка заняли круговую оборону у восточной окраины Георгени. 12 сентября наш 29-й стрелковый наконец-то прорвался к городу и окружил его с трех сторон. Бой был тяжелый и напряженный, шел с переменным успехом. Улицы, кварталы по несколько раз переходили из рук в руки. Вот тогда мне и довелось спасаться от плена в глубоком колодце...

* * *

Полностью очистить город от гитлеровцев и прочно закрепиться в нем удалось лишь тогда, когда подошла остальные части дивизии. Мы все очень надеялись получить здесь хотя бы пару суток на отдых, но напрасно: дивизия имела задачу — к исходу 14 сентября овладеть городом Регин и в указанный срок явно не укладывалась.

Однако части продвигались вперед очень медленно. Беда была в том, что немецко-фашистское командование сумело создать в Трансильвании сплошной фронт, перебросив туда дополнительно восемь дивизий, в том числе две танковые и одну моторизованную. К тому же расположение вражеских войск, система его обороны в Трансильвании не были как следует разведаны. Разведчикам приходилось действовать с утроенной энергией, чтобы в максимально короткие сроки устранить этот пробел.

В ходе одного из поисков мы облюбовали в тылу противника высоту 1100. С ее вершин открывался широкий круговой обзор, а на одном из участков она нависала над основной дорогой и выходящей к ней караванной тропой, позволяя контролировать вход в ущелье и мост через речку.

Доложив новому командиру полка подполковнику Ивану Федоровичу Исаеву о результатах поиска, я предложил:

— Дайте мне роту — оседлаем эту высоту и будем держать ее, пока вы с полком подойдете.

Исаев засмеялся:

— Ты что же, на этой красивой высоте отсидеться хочешь? А кто же разведкой заниматься будет?

— Отсиживаться не собираюсь, — сказал я с обидой. — Идею предлагаю.

— Ну не обижайся. Знаю, слышал уже, что ты не из тех, которые отсиживаются. Но... Считай, что эта «тысяча сто» уже наша. И давай-ка подыскивай следующую, такую же или подобную... [184]

На высоту 1100 командир послал роту старшего лейтенанта И. Завьялова. Шесть суток до подхода полка, из них четверо почти без воды и пищи отбивали пехотинцы яростные атаки противника, наглухо перекрыв путь его подразделениям из тыла на передовую и обратно.

Несколько суток держала потом другую господствующую высоту в глубине обороны врага рота старшего лейтенанта Г. Васильева. Дерзкий рейд в тыл противника совершил батальон, которым командовал майор А. Швец. Самоотверженно, проявляя героизм и мужество, действовали в изнурительных горных боях все без исключения бойцы и командиры. И все же потребовалось почти двадцать дней для того, чтобы пройти семидесятикилометровый путь от Георгени до Регин. Особенно яростным было сопротивление гитлеровцев на подходах к этому городу, — в боях за населенные пункты Глэжэрье, Идичел, Брынковенешти. Нашим подразделениям непрерывно приходилось отбивать отчаянные контратаки врага. Здесь вышли из строя почти все командиры рот и батальонов полка.

Не менее жестокими и кровопролитными были бои за населенные пункты Герла, Дэж, Ардузел, Сэкуени. В конце октября наконец-то остались позади горы, и мы, облегченно вздохнув, вышли на Венгерскую равнину.

14 ноября 1944 года приказом Верховного Главнокомандующего за мужество и героизм, проявленные в боях за Трансильванские Альпы, 48-му стрелковому и 214-му артиллерийскому полкам присвоено почетное наименование — «Трансильванских». Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 ноября 1944 года 29-й стрелковый полк награжден орденом Суворова III степени. [185]

Дальше