Подкоп
Это было в середине июля 1944 года. Наш 29-й стрелковый полк занимал участок обороны в двух-трех километрах северо-западнее румынского населенного пункта Поана. Впереди в синей дымке таинственно высились громадные горы. Они постоянно привлекали внимание, потому что мы знали: рано или поздно перейдем в наступление и придется преодолевать не только ожесточенное сопротивление врага, но и головокружительные перевалы, глубокие ущелья, бурные холодные реки. Разведчики и наблюдатели не спускали глаз с противника, с помощью оптических приборов тщательно «прощупывали» каждый квадратный метр вражеской обороны. А она, надо сказать, была мощной. В предгорье располагался укрепрайон, насыщенный немалым количеством железобетонных сооружений, деревоземляных огневых точек, прикрытый противотанковым рвом, минными полями, колючей проволокой.
Первые две траншеи вражеской обороны занимал румынский пограничный полк, дальше сидели немцы. Позиции румын уже давно были изучены детально, здесь что-либо скрыть от нас было трудно. С разведкой немецких позиций дело обстояло хуже. Общее представление мы имели, однако командованию этого было мало. Задача состояла в том, чтобы изучить самым тщательным образом оборону противника на глубину 8–15 километров, зафиксировать каждый дот и дзот, каждую пулеметную площадку, «нащупать» менее укрепленные места, где легче было бы потом просочиться, прорваться, зайти обороняющимся во фланг или тыл... Нас интересовало все: какова, например, толщина стен дотов, сколько в них пулеметных амбразур, каков сектор обстрела, где находятся минные поля, их границы и какие там поставлены мины.
Нейтральная полоса между нашей и вражеской позициями была сведена до минимума: как правило, составляла [150] 50–100 и лишь кое-где доходила до 200–300 метров. «Нейтралку» мы суживали сознательно по двум причинам: во-первых, чтобы избавить свою первую траншею от артобстрелов противника и ударов с воздуха; во-вторых, чтобы на случай наступления сократить расстояние для броска. С этой целью от траншеи еще и «усы» отводились в сторону румынских позиций. Правда, такая зауженная нейтральная полоса создавала максимальные неудобства для нас, разведчиков. Преодолеть ее, напичканную минами, перегороженную тремя рядами проволочного заграждения, было почти невозможно.
Однажды подполковник В. Накаидзе решил осмотреть позиции полка, пройтись по ним от фланга до фланга. Взял с собой нескольких офицеров, в том числе и меня. На участке седьмой роты один из столбов первого ряда проволочного заграждения противника стоял буквально возле нашей траншеи. Командиру полка это особенно понравилось. Восхищаясь, он заговорил приятным, мягким голосом, с сильным грузинским акцентом:
— О! Уже один ряд проволочных заграждений противника почти преодолели! — А потом повернулся к комбату и добавил: — Ваш успех превзошел все ожидания! Скоро мы с вами еще лучше поработаем...
Увидев подошедших солдат и сержантов, Накаидзе обратился к ним:
— Ну что? Не надоело вам в обороне жить без дела?
— Надоело! — ответили они хором. И тут же спросили: — Когда вперед пойдем? Почему на сутки только пять патронов дают?
Глаза Владимира Самсоновича весело заблестели:
— Есть еще жалобы?
— Так точно, есть! — пробрался к командиру шустрый симпатичный молодой сержант.
— А ты кто такой?
— Сержант Коротенко, помощник командира первого взвода роты.
— Ну давай, жалуйся...
— Да я не жаловаться... Я просто так, товарищ подполковник, доложить хочу. У нас тут неудобства получаются. Траншея эта в низине находится. Когда дождь идет, вся вода от румын к нам стекает — купаться приходится, за двое суток потом не высыхаем. В общем, мы внизу, а они выше нас, все у нас наблюдают. Хорошо бы нам ихнюю траншею занять... А то они нас уже гранатами [151] достают. А с пятью патронами, товарищ подполковник, совсем скучища в обороне.
Накаидзе улыбался, видимо очень довольный услышанным.
— Благодарю, сынок. Как исключение, вашей роте лимит на патроны увеличу в три раза.
Слева недалеко от нас кто-то из автоматчиков дал вдруг длинную очередь в сторону противника. Завязалась перестрелка, из траншеи в траншею полетели гранаты, подключились вражеские минометы. Всем, кто был с командиром полка, и ему самому пришлось пригнуть головы.
— Да, и вправду, нехорошо румыны ведут себя, — сказал Накаидзе, когда перестрелка утихла. — Вы им спасибо не сказали за то, что они подарили вам проволочное заграждение, вот и злятся.
— Боевые ребята в девятой роте, — сказал я командиру полка, когда мы шли уже по траншее следующего батальона. — Сержант идею подал отличную: отобрать у румын первую траншею. Может, осуществим эту идею, товарищ подполковник?
Накаидзе резко остановился, так, что я чуть не налетел на него, круто обернулся ко мне, снисходительно улыбаясь.
— Идея хорошая, но... — поднял вверх указательный палец. — Еще рано. Понимаешь, рано.
— Почему рано, товарищ подполковник?! — вырвалось у меня. — Эта узкая «нейтралка», понимаете, нам, разведчикам, поперек горла стоит, ужом ее не переползешь...
Черные, густые брови на лице Владимира Самсоновича вскинулись вверх. Он смотрел на меня удивленно, будто видел впервые. Затем сказал, медленно выговаривая слова:
— Зайцев, голубчик, нехорошо: ты — разведчик — нервничаешь... Разведчик — человек самый хитрый, находчивый... — Накаидзе вдруг изменил строгий тон на дружелюбный, положил мне руку на плечо. — Я верю: ты — лихой разведчик, до румын под землей доберешься! — Добродушно улыбнулся, лукаво подмигнул, повернулся и быстро пошел дальше.
Тогда я так и не понял, пошутил командир полка или подсказал, как надо действовать. Переспросить же постеснялся. Шел следом за ним и размышлял: «А почему бы и в самом деле не добраться до румын под землей? [152]
Подкоп сделать от нашей траншеи до их...» Попросив разрешения у командира заняться своими делами, я помчался разыскивать начальника инженерной службы полка капитана Ю. Купчика. Рассказал ему о поданной командиром полка идее. Купчик вызвал командира саперного взвода лейтенанта Тилинина. Стали советоваться. Пришли к выводу, что идея вполне осуществима. На позициях третьего батальона подобрали подходящий участок для подкопа. С учетом характеристики грунта рассчитали, на какой глубине рыть подземный ход, его ширину и высоту.
О подготовке поиска с использованием подкопа я доложил заместителю командира полка капитану Долидзе. Наш план действий он одобрил, и мы сразу же приступили к делу. Отрывку грунта начали с траншеи. Землю относили на плащ-палатках.
Через трое суток подземный ход длиной 55 метров, шириной — 60 см, высотой — 80 см был готов. Выходил он в глубокую воронку от бомбы, зиявшую совсем рядом с траншеей противника. По нему можно было свободно передвигаться на четвереньках.
В поисковую группу я назначил сержанта Шеховцова, рядовых Кириллова и Мазурука. План был таков: ночью все трое по подземному ходу добираются до воронки, оттуда ведут наблюдение. Если в траншее окажутся спящие, одного из них оглушают ударом приклада, связывают, и Мазурук тащит его на плащ-палатке по подземному ходу в свою траншею, а Кириллов и Шеховцов прикрывают его. Было предусмотрено и несколько других «если», но мы, главным образом, надеялись на первый вариант.
Предусмотрели и огневую поддержку поисковой группы. За ее действиями следили шестеро наиболее зорких разведчиков. Двое из них были специально натренированы метко и далеко бросать гранаты. В случае чего мы были готовы прикрыть огнем из своей траншеи отход поисковой группы.
Шеховцов, Кириллов и Мазурук действовали, как было намечено. Преодолев «нейтралку» под землей, прежде чем выйти на поверхность, прислушались. Не обнаружив ничего подозрительного, осторожно выбрались в воронку. Внимательно огляделись по сторонам. Вокруг тишина. Опустились в траншею, а там на два десятка метров в одну и другую сторону пусто... Наконец в щели, отходящей от траншеи, нашли сладко похрапывавшего [153] капрала. Сунули ему кляп в рот, стали связывать. Тот спросонья не понял, конечно, в чем дело, забился, замычал. Мазурук, молдаванин по национальности, отлично знавший румынский язык, шепнул капралу на ухо:
— Тихо! Ты в плену у русских.
Он закивал: дескать, повял. И не издал больше ни звука. А когда его тащили, даже помогал, отталкиваясь связанными ногами.
В траншее капрала развязали, вынули кляп изо рта. Он оказался не лишенным юмора: глубоко вздохнув, произнес с улыбкой:
— Спасибо за доставку.
Потом порылся за пазухой и извлек оттуда нашу листовку с призывом к румынским солдатам сдаваться в плен.
— Давно хотел к вам перейти, да все не было подходящего случая. Ну вот теперь, спасибо, вы сами меня принесли...
Капрал поведал о том, что родом из Бессарабии, где живут его родные. Сам крестьянин, бедняк, ненавидит фашизм и воевать не хочет. В его роте многие солдаты хотели бы сдаться в плен, но боятся, что русские их расстреляют или отправят в Сибирь.
Капрал понравился нам своей откровенностью и непосредственностью. Накормили его чем могли, долго беседовали. А перед рассветом я сказал:
— Вот что, товарищ, возвращайся обратно. Следующей ночью приведи еще пятерых.
Капралу возвращаться никак не хотелось. Но мы его все же уговорили. Дали хлеба и кусок сала, попросили хорошо замаскировать выход из тоннеля.
В следующую ночь капрал привел по подземному ходу целое отделение! И снова мы долго беседовали с румынскими солдатами, убеждали их, что к пленным у нас самое гуманное отношение, что никакая Сибирь, тем более расстрел им не угрожают, что вообще к румынскому народу питаем самые добрые братские чувства. Затем двух перебежчиков оставили, как говорится, для отчета, чтобы передать их в штаб дивизии, а остальным, к огромнейшему их удивлению, предложили вернуться, с тем, чтобы сагитировали свой взвод или роту, а если удастся, то и весь батальон перейти на сторону русских. Наш друг капрал надеялся, что в этот раз мы все же примем его в плен, но ошибся... Его мы задержали лишь на десяток минут, попросили нарисовать по памяти схему немецких [154] позиций. Капрал сделать это не смог, но понял, что нас очень интересует, пообещал понаблюдать и через двое суток доставить нам все необходимые данные.
С нетерпением ждали мы назначенного времени, когда капрал снова должен был прийти. Но он не появился ни через двое суток, ни через трое... Только на пятые сутки, когда мы уже потеряли всякую надежду, доставил подробнейшую схему обороны. Оказывается, румынские офицеры, обнаружив исчезновение двух солдат, пытались разобраться, куда те девались. Решили, что они дезертировали. По этой причине установили на несколько дней жесткий контроль. Однако капрал сумел отлучиться, чтобы понаблюдать за боевым порядком немецких подразделений с чердака женского монастыря, находившегося на нейтральной полосе, правее от нас примерно в полутора километрах.
Мы конечно были очень рады, от души благодарили капрала, но теперь встал перед нами вопрос: как подтвердить достоверность представленной им схемы. Для этого надо было самим пробраться в глубину вражеской обороны. И помочь нам в этом мог только капрал. Пришлось снова отправить его обратно. Зато он и несколько его надежных товарищей оказали нам неоценимую помощь. При их содействии и активном участии удалось организовать наблюдение прямо с минного поля, находившегося между первой и второй траншеями противника. Ночью наши саперы проделали тропу и отрыли там окоп, в котором остались на несколько суток двое разведчиков. Окоп тщательно замаскировали под фон местности, лишнюю землю вынесли в мешках. Наблюдали разведчики днем в перископ. Все, что обнаружили, нанесли на схему. Высмотрели удобный маршрут в расположении укрепрайона, засекли там офицерский блиндаж. Появилась идея проникнуть туда и взять крупного, хорошо осведомленного «языка». Совершить этот дерзкий рискованный поиск я поручил сержанту А. Шеховцову. Для верности, чтобы своими глазами осмотреть маршрут на территории укрепрайона, он тоже в течение дня вел наблюдение из окопа на минном поле.
Затем я собрал разведчиков на совещание. Обсуждали, как лучше добраться до офицерского блиндажа. Долго спорили, привлекать капрала к участию в этом деле или не привлекать. Все же решили и здесь воспользоваться его помощью. По нашей просьбе капрал попытался проверить намеченный маршрут. Пройти его удалось [155] лишь наполовину. Когда капрал приблизился к дотам, его остановил немецкий патруль. К счастью, все обошлось. Капрал сделал вид, что разыскивает приятеля — унтер-офицера. Дальше его, конечно, не пустили, однако рекогносцировка принесла большую пользу.
Через двое суток глубокой ночью группа во главе с Шеховцовым вышла в поиск. В ее составе было четверо разведчиков, переодетых в немецкую форму. В нападении двое — Шеховцов и Седых. Кириллов и еще один разведчик — в прикрытии. До половины пути их провел румынский капрал. Дальше двигались сами. Шли под видом патруля. До намеченного объекта добрались благополучно. Бесшумно сняли часового. Шеховцов заглянул в блиндаж. Офицеры спали. Их было трое. Разведчики вошли туда тоже втроем. Двух гитлеровцев уничтожили ножами, а третьего связали прямо в нижнем белье, не позволив ему издать ни звука. Кинули на плащ-палатку и потащили. Предусмотрительно взяли и его обмундирование. Прихватили также полевые сумки, личные документы убитых офицеров, оружие.
В румынской траншее группу Шеховцова встретили трое наших разведчиков и капрал с несколькими своими самыми надежными солдатами. Все они по «тоннелю» перебрались в нашу траншею. Как же велико было разочарование румынских товарищей, когда мы их снова не приняли в плен...
— Возвращайтесь, друзья, — сказал я им, — и приводите с собой весь взвод! Еще лучше — всю роту!
«Язык», которого мы взяли в блиндаже, дал ценные, подробные сведения о своей обороне. Разведчики, участвовавшие в поиске, были награждены, а Шеховцов даже удостоен ордена Славы II степени.
За два месяца интенсивной и непрерывной разведывательной работы мы детально изучили вражескую оборону на участке действий своего полка на глубину не менее 10 километров. Там не осталось ни одной огневой точки, ни одного укрытия, нами не обнаруженного и не зафиксированного затем на картах командования.
Спустя много лет, в 1965 году, я прочитал очень интересную книгу «Ясско-Кишиневские Канны», написанную группой авторов под общей редакцией Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского и выпущенную издательством «Наука». В ней нашел такие слова: «Накануне операции мы располагали настолько обширными данными о противнике, что захваченные позже в плен немецкие [156] и румынские штабные офицеры принимали показанные им карты с нанесенными на них вражескими позициями за копии карт, составленных собственными руками». И далее: «...нельзя было не восхититься деятельностью наших разведчиков». Прочитал я эти строки, и сердце мое наполнилось гордостью от мысли, что в замечательных результатах той огромной разведработы был немалый вклад и разведчиков 29-го полка 38-й Днестровской Краснознаменной дивизии. Вспомнил я с благодарностью и того румынского капрала, оказавшего нам немалую помощь в разведке обороны противника.
Кстати сказать, капрал вместе со своими надежными людьми продолжал вести в Своем подразделении активную агитацию и каждые сутки информировал нас, сколько еще солдат согласились перейти на нашу сторону. Количество желающих с каждым днем возрастало. И многие действительно добровольно сдавались в плен, пробираясь к нам по подземному ходу...
А однажды разведчиков по тревоге вызвали на КП дивизии. Когда мы туда прибыли, там находились командующий 40-й армией генерал-лейтенант Ф. Ф. Жмаченко, наш комдив генерал-майор С. П. Тимошков, а также разведчики 29-го стрелкового полка. Командующий расспросил о нашем подкопе, о действиях румын, похвалил за находчивость. А потом направился на передний край. Проходя по первой траншее, спросил:
— Ну так где же это ваше уникальное сооружение? Покажите.
Разведчики быстренько откопали вход. Командарм заглянул в него, поинтересовался, как отрывали, какова длина его, ширина и высота, каким образом перетаскивали под землей «языков»? На вопросы отвечал В. С. Накаидзе со свойственным ему юмором. Слушая его, командарм смеялся. А в заключение сказал:
— Всех разведчиков, участников этого подкопа, представьте к наградам.
А в начале августа до нас дошла приятная весть о том, что румынский батальон, в котором служил наш друг капрал, в полном составе перешел на сторону советских войск. [157]