Наши будни
Все глуше доносились до Будапешта отзвуки артиллерийской канонады, реже появлялись в небе гитлеровские самолеты. Но на город надвигалась страшная беда, последствия которой даже трудно было представить.
Недавние бои в столице Венгрии носили весьма ожесточенный характер. Окруженные фашистские войска, стараясь оттянуть свою гибель, упорно цеплялись за каждую улицу, за каждый дом. Среди развалин остались десятки тысяч трупов.
Наши войска еще успевали, порой на скорую руку, хоронить погибших бойцов и командиров. Гитлеровцы же оставляли своих солдат и офицеров там, где застала их смерть: в разрушенных зданиях, в подвалах, на чердаках и в траншеях. В лучшем случае трупы присыпали снегом или щебенкой и мусором.
Кроме того, в развалинах зданий, разбитых авиабомбами, были погребены многие тысячи мирных жителей. Человеку, оказавшемуся среди руин, открывалась ужасная картина. Из-под камней виднелись головы, спины, ноги, тянулись вверх руки со скрюченными пальцами, будто просящие помощи. По грудам битого кирпича шныряли стаи голодных собак-могильщиков.
Весна в том году наступила теплая, дружная. Трупы начали разлагаться. Над развалинами появились тучи крупных зеленых мух — разносчиков заразы.
Особенно сильно пострадала во время боев Буда. Там в некоторых районах стоял такой смрад, что невозможно было пройти без противогаза.
Фашисты разрушили водопроводную сеть города, взорвали водонапорную станцию, распределительную водоснабжающую [77] систему. Тысячи истощенных жителей не могли ходить за водой к Дунаю. Они брали воду из наспех отрытых мелких колодцев, неочищенных источников и просто из луж. Все это еще больше усугубляло опасность положения: заразные болезни могли распространиться с молниеносной быстротой, поражая ослабевших людей. Мы опасались вспышек эпидемии, особенно холеры и дизентерии.
Чтобы избавить город от беды, советская комендатура и местные власти приняли быстрые, решительные меры.
Очаги болезней немедленно брались под контроль венгерскими медиками под руководством главного врача города коммуниста товарища Бокача. Рука об руку с ними работали и советские военные врачи, возглавляемые старшим медицинским начальником по госпиталям Будапешта полковником медицинской службы И. П. Лидовым.
Но мало было только обнаружить заболевание. Чтобы предотвратить распространение заразы, требовалось сразу же изолировать больного, оказать ему необходимую помощь. А где? Как? Работники будапештской эпидемиологической станции обратились в комендатуру: больные не должны находиться среди здоровых, нужно немедленно их изолировать.
В течение суток мы освободили два самых крупных госпиталя в 10-м и 13-м районах Будапешта. Лечившихся там советских бойцов и командиров перевели в другие места. Как только последний раненый покинул госпиталь, туда сразу начали поступать больные жители города и окрестностей.
Главная задача состояла сейчас в том, чтобы скорее убрать разлагающиеся трупы. Провести такую работу в короткий срок можно было при одном условии: подняв на это дело все население Будапешта. После совещания, проведенного в комендатуре, бургомистр издал соответствующее распоряжение, которое обязывало всех жителей немедленно приступить к захоронению убитых. Возглавил эту работу заместитель бургомистра коммунист Тодор Дьюла, человек решительный, с хорошими организаторскими способностями.
Секретарь Будапештского комитета Венгерской коммунистической партии товарищ Янош Кадар{5}, председатель [78] Центрального совета профсоюзов, член ЦК компартии Иштван Кошша и другие товарищи сумели быстро поднять рабочий класс и все трудовое население на борьбу с опасностью.
Потребовалось много усилий, чтобы вырвать город из когтей смерти. Работники комендатуры, венгерские коммунисты, местные власти, члены Союза демократических женщин в то горячее время буквально не знали сна. Трудились все: рабочие заводов и учителя, домохозяйки и ученые, торговцы и даже некоторые священнослужители.
Через несколько дней Будапешт был почти полностью очищен. Главный врач города, главный врач гарнизона и работники эпидемиологической станции доложили, что угроза эпидемий миновала.
А буквально на следующий день снова раздался сигнал тревоги. Но теперь уже со стороны синоптиков. Дружная весна быстро растопила снега в Австрийских Альпах. Вода в Дунае поднималась с каждым часом. Специалисты предсказывали, что она может хлынуть через заградительные дамбы в город.
Я знал, что в период боев в столице Венгрии и ее окрестностях во многих местах разрушены защитные дамбы не только на берегах Дуная, но и на речках и каналах.
Та же участь постигла и дамбы будапештского водохранилища севернее Уйпешта и многие предохранительные шлюзы.
Нам было ясно: если в самый кратчайший срок не засыпать дамбы и не исправить шлюзы, воды Дуная затопят город.
Сейчас, спустя много лет, Будапешт очень разросся, рельеф местности значительно изменился, речушки пошли по трубам. Тем, кто знает столицу Венгрии сегодняшнего дня, может показаться странным мой рассказ. Но в ту пору угроза затопления была весьма реальной. Пришлось положить много сил, чтобы избавиться от опасности. К тому времени фашистская Германия капитулировала, в район Будапешта прибыли для временной [79] дислокации две инженерные бригады советских войск. Они сразу включились в работу.
Уровень воды в Дунае все поднимался. Круглые сутки наши солдаты и местные жители укрепляли дамбы, возводили валы по берегам рек и каналов. Но вода быстро размывала свежие, еще рыхлые, насыпи. Прорыв мог произойти в любом месте. Тревожные сигналы поступали из многих районов. Туда, где возникала опасность, сразу отправлялись дежурные рабочие дружины и подразделения инженерных войск. Работая в ледяной воде, люди возводили на ее пути насыпи и завалы.
Наиболее тяжелая задача выпала на долю населения Уйпешта, руководимого молодым бургомистром и секретарем горкома компартии Каройне Дёбрентеи. Туго пришлось и рабочим Чепеля, самоотверженно защищавшим от наводнения свой остров.
Дунай начал отступать. Медленно, сантиметр за сантиметром понижался его уровень. Постепенно река снова вошла в свое русло.
Большую роль в налаживании мирной жизни страны играла в тот период Союзная Контрольная Комиссия (СКК). Вся деятельность советской военной комендатуры протекала в тесном контакте с этим органом, и о нем необходимо рассказать подробней.
Союзная Контрольная Комиссия по Венгрии была учреждена в конце января 1945 года. В нее вошли представители Советского Союза, США и Великобритании. Уполномоченные Чехословакии, Польши и Югославии представляли свои страны, действуя через председателя СКК Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова.
Комиссия должна была до заключения мирного договора регулировать и контролировать порядок на всей территории Венгрии и следить за точным соблюдением условий перемирия, заключенного 20 января 1945 года между союзными державами и временным правительством Венгрии. Кроме того, в задачу СКК входило помочь венгерскому народу перестроить свою жизнь на новой, демократической основе.
Сначала Контрольная Комиссия обосновалась вместе с временным правительством Венгрии в Дебрецене. А в первых числах апреля, после освобождения всей территории [80] страны, переехала в Будапешт. На первых порах в наших взаимоотношениях не все было гладко.
Случалось, что районные комендатуры получали указания из двух мест, порой даже разноречивые.
Взять, например, такой вопрос, как доставка продуктов. У нас существовал определенный порядок: машины и подводы с продовольствием въезжали в город свободно, без всяких формальностей. Чем больше доставят из провинции продуктов для жителей, тем лучше. Зато вывоз продовольствия из города строго контролировался: мы каждый раз выясняли, для какой цели и по чьему распоряжению это делается. Ведь жителям Будапешта дорог был каждый килограмм хлеба и мяса!
И вот этот порядок стал нарушаться. Американцы начали на своих машинах вывозить продукты и другие грузы в Австрию. А оттуда доставляли различный контрабандный товар и спекулировали, выкачивая у населения Венгрии валюту. Коменданты Кишпешта, Уйпешта, Будафока, 3-го и других районов все чаще жаловались на самоуправство американских и английских военнослужащих, не считавшихся с требованиями советской комендатуры.
Вот одно из донесений{6}, поступивших ко мне в то время:
Военному коменданту города Будапешт
Гвардии генерал-майору товарищу Замерцеву.
Через город Пештсентэржебет часто проезжают по неизвестным причинам английские солдаты с документами, выданными СКК, в которых указано, что автомашины принадлежат английскому представительству в СКК по Венгрии. В документах указано, что автомашина может следовать по всей Венгрии, временный паспорт действителен при предъявлении удостоверения личности.
Британским представительством выданы удостоверения рядовым и капралам, что они действительно являются членами британского представительства в СКК по Венгрии, на основании которых они разъезжают куда хотят с разными гражданскими пассажирами по всей стране.
Об одном таком случае я вам уже сообщал. Сегодня [81] опять мои патрули задержали двоих таких, едущих в Кечкемет.
1 — капрал Нарвы — у него удостоверение за № 37,
2 — рядовой Кори — у него удостоверение за № 104.
Временный паспорт на автомашину, выданный СКК, «ДОДЖ» № 229.
Я их освободил, указал на необходимость иметь командировочные предписания своего штаба.
Однако для меня неясно, пользуются ли рядовые и капралы правами членов британского представительства в СКК. наравне с офицерами и генералами британской армии, или они являются только лицами, обслуживающими это представительство.
И как относиться к солдатам союзных армий, которые без соответствующих командировочных документов разъезжают по Венгрии или болтаются за пределами расположения своих частей?
Военный комендант г. Пештсентэржебет подполковник КУБА.
Вот действительно новая забота на наши головы! Что делать?
За порядок в городе, за охрану жителей на данном этапе отвечала Советская Армия, освободившая Венгрию и представлявшая тут интересы своей страны. Исходя из этого, я отдал комендантам районов строгий приказ: выполнять только распоряжения Центральной комендатуры Будапешта и командования Центральной группы войск, созданной к этому времени вместо фронта.
Вскоре меня вызвал маршал Ворошилов. Пришлось доложить ему, как я понимаю свои обязанности. Сказал о том, что СКК состоит не только из советских представителей, но также из американцев и англичан. Контрольная Комиссия защищает интересы союзных держав, а у советской комендатуры другие задачи, и нельзя их смешивать. Будапешт — это не только город, но и столица. Какой порядок будет в столице, такой установится и по всей стране. Мы немало сделали для венгерского народа, нас здесь уважают, а действия некоторых представителей СКК подрывают наш авторитет.
— Ваш начальник штаба, товарищ маршал, требует, чтобы выполнялись только распоряжения СКК. Спрашивается, зачем тогда нужна наша военная комендатура? Может быть, лучше создать какой-нибудь орган при [82] СКК, и пусть начальник штаба Союзной Контрольной Комиссии вместе с американцами и англичанами контролирует жизнь города, наводит порядок, помогает венгерскому населению?
Маршал внимательно выслушал мою длинную речь и сказал спокойно:
— Вы, значит, и меня не намерены слушаться? Вот это да!
— Разве я об этом говорил, товарищ маршал? Ваши указания как Маршала Советского Союза и председателя СКК будут неуклонно выполняться. Вопрос в том, кто отвечает за порядок в городе. Смешанный международный орган или советская военная комендатура?
Ворошилов подумал, прошелся по кабинету, потом произнес с улыбкой:
— Смотрите, а ведь комендант дело говорит. Насчет ваших взаимоотношений с СКК я подумаю. — Повернувшись к начальнику штаба, маршал добавил: — В дела коменданта больше не вмешивайтесь. У вас своя работа, а у него — своя.
Через несколько дней поступил приказ о подчинении комендатуры председателю СКК. Но еще через два месяца этот приказ был отменен, нас переподчинили командующему Центральной группой войск маршалу И. С. Коневу. Коменданта Будапешта, кроме того, назначили старшим войсковым начальником по Венгрии.
В дальнейшем никаких недоразумений с Союзной Контрольной Комиссией у нас не было. Начальник штаба СКК генерал-майор Иван Иванович Левушкин проявил принципиальность: поняв нашу правоту, он не обиделся за критику и впоследствии работал рука об руку с комендатурой, не вмешиваясь в наши функции. Когда Левушкин уехал из Будапешта к новому месту службы, обязанности начальника штаба возложили на генерал-майора Анатолия Николаевича Кондратова, занимавшего до этого пост начальника военного отдела СКК. С ним мы тоже работали без всяких трений.
В тот период мне часто приходилось встречаться с Ворошиловым. Бывал я у него на обедах. Там, как правило, присутствовали ближайшие помощники маршала: заместитель председателя СКК генерал-лейтенант М. М. Стахурский, а затем сменивший его генерал-лейтенант В. П. Свиридов, порученец маршала генерал-майор [83] Л. А. Щербаков и другие лица. Частыми гостями были политический советник СКК, посланник Георгий Максимович Пушкин и его ближайший помощник Бела Янович Гейгер.
За обедом маршал подробно расспрашивал о событиях в городе, и я сообщал ему все новости. Иногда он сам вспоминал какой-нибудь факт, не имевший прямого отношения к работе комендатуры. Я говорил, что такими вопросами комендант не занимается.
— Все равно, вы должны знать все, — упрекал Ворошилов.
Маршал частенько интересовался делами, которыми занималась наша комендатура. Вспоминается такой пример. В Будапеште в тот период было хаотичным движение транспорта и пешеходов. Меня уверяли, что здесь всегда переходили улицы где вздумается, без ограничений. Пока в городе насчитывалось немного машин, мы мирились с подобным положением. Но движение усиливалось с каждым днем. Возросло количество авто — и гужевого транспорта, появились тысячи велосипедов с прицепными тележками, мотоциклы, ручные коляски, приспособленные для перевозки грузов.
Все эти средства передвижения имели разную скорость. Машины рвались вперед, тележки и коляски задерживались, образуя заторы на перекрестках, среди них лавировали пешеходы. Количество несчастных случаев с каждым днем увеличивалось.
Я решил посоветоваться с Ворошиловым.
— Да, ездить по улицам опасно, — согласился он и порекомендовал выработать определенные правила, узаконив их приказом по городу. В частности, оградить тротуары на перекрестках.
— Только сначала покажите этот приказ мне, — предупредил маршал.
На совещании с бургомистром столицы и бургомистрами пригородов Будапешта и их советниками я предложил огородить часть тротуаров.
Меня убедили в нецелесообразности такого мероприятия. Сообща мы подготовили приказ, регулирующий движение пешеходов и транспорта.
На следующий день я явился с этим документом к Ворошилову. Он внимательно ознакомился с приказом и спросил: [84]
— Почему вы решили пустить тележки и весь ручной транспорт по боковым улицам? Кто, по-вашему, возит эти тележки? Буржуазия?
— Трудовой народ, товарищ маршал.
— А как вы думаете, доволен ли будет народ, что нашелся такой умный советский генерал, который заставил его ездить по закоулкам, в несколько раз дальше и по плохой дороге? Раньше ведь никто не запрещал ездить по хорошим улицам! Приказ этот в таком виде неприемлем.
Сошлись на том, чтобы убрать с центральных улиц только грузовые машины и гужевой транспорт.
Вообще машины доставляли нам немало хлопот, особенно американские. Они носились с недозволенной скоростью, часто сбивали мирных жителей.
«Машина марки «Шевроле» № 16–209, принадлежащая американской миссии, — докладывал мне комендант 1-го района майор Меркулов, — наскочила 18 декабря 1945 года на венгерскую повозку. Лошадь и ездовой ранены, повозка разбита».
Множество подобных жалоб поступало и в СКК. Контрольная Комиссия пересылала их нам, а мы внимательно рассматривали такие заявления, стремясь наказать виновных и помочь пострадавшим...
С некоторыми работниками СКК я встречался не только по делам службы, но и в домашней обстановке. Добрая память осталась у меня о начальнике административного отдела генерал-майоре Александре Михайловиче Белянове. Всегда подтянутый, скупой на слова, он казался очень строгим. А на деле — отзывчивый, приветливый человек, любивший к тому же и пошутить.
Белянову поручали разбирать многие сложные вопросы. И надо сказать, он был всегда очень принципиален, смело говорил в глаза правду.
Большим уважением работников СКК и комендатуры пользовался Борис Павлович Одинцов-Осокин, непосредственно связанный по работе с Ворошиловым, замечательный коммунист, тактичный, эрудированный человек. В дружеской форме не раз сообщал он мне о тех или иных упущениях наших сотрудников, подсказывал, что надо сделать, чтобы исправить положение.
В свое время Одинцов окончил военную академию, имел звание полковника, выполнял ответственные задания [85] Генерального штаба. Он так хорошо разбирался в обстановке, так досконально знал порядки и обычаи венгров, что практически ни одно важное дело не проходило без его участия.
И вдруг совершенно неожиданно Одинцова взяли под стражу и увезли в Москву. Ворошилов промолчал. Арест Бориса Павловича произвел тяжелое впечатление. Все, кто хорошо знали его, были уверены, что человек пострадал понапрасну.
Впоследствии выяснилось, что Одинцов погиб по вине негодяя Берия и его подручных. После разоблачения этой гнусной шайки имя Бориса Павловича Одинцова полностью реабилитировали.
С семьей Одинцовых связано еще одно воспоминание. У меня было твердое правило: никогда и никого не принимать дома по служебным делам. И вот летом 1945 года ко мне на квартиру во время обеда явился майор интендантской службы и начал буквально ломиться в дверь, не обращая внимания на адъютанта. Услышав шум, я вышел в коридор:
— В чем дело?
— Товарищ генерал, я имею поручение маршала Ворошилова сегодня же открыть в Будапеште советский банк. Для этого необходимо помещение (он назвал адрес).
— Ну и открывайте, при чем тут комендант?
— Нас не пускают в дом. Нам заявили, что без личного указания «нашего», советского коменданта помещение никому не дадут.
— Хорошо, идите в комендатуру, я скоро приеду и разберусь.
Через полчаса я был на месте, уточнил распоряжение, договорился с директором банка о выделении необходимой нам части помещения. К вечеру советский банк был открыт, как этого и требовал председатель СКК. О чрезмерно настойчивом майоре я вскоре забыл.
Примерно год спустя Борис Павлович Одинцов пригласил меня на семейное торжество. Пришел я первым. Через некоторое время появились незнакомые мужчина и женщина. Увидев меня, они очень смутились. Это был управляющий советским банком при СКК майор Садуков с женой, тот самый Садуков, которого я столь «неласково» принял у себя дома. [86]
Так началось наше знакомство, переросшее в дружбу. Александр Николаевич Садуков оказался человеком очень интересным, любознательным. Он был немолод, но с увлечением коллекционировал марки и репродукции картин. Его голубоглазая, светловолосая жена Мария Николаевна отличалась остроумием и хлебосольством. Шестнадцатилетний сын Садуковых во время войны убежал на фронт. Родители очень скучали, но не осуждали мальчика.
Однажды мы втроем поехали в театр на автомобиле Садукова. И надо же беде случиться: пока мы смотрели спектакль, украли машину. Садуковы, конечно, были очень огорчены, но и тут им не изменило чувство юмора. — Пока ездили одни, все шло хорошо. А сел комендант — и машина исчезла! — шутили они.
Мне, по совести сказать, было не до шуток. В то время кражи автомашин стали частым явлением. И вот почему: владельцы машин могли ездить в деревни за продуктами. Дельцы этим пользовались.
Отступая, гитлеровцы бросили в Будапеште и вокруг него много исковерканной техники. Вскоре после освобождения жители принялись восстанавливать машины. Открылось много ремонтных мастерских, в ход пошли ржавые кузова, поломанные детали. Из старья создавались невероятные конструкции, со скрежетом передвигавшиеся по улицам. И все-таки это был транспорт.
Вот тут-то и появились автомобильные воры. Действовали они ловко. Через пять-шесть часов после пропажи машину нельзя было узнать. Ее перекрашивали, меняли детали и номер. Подлинность номера установить невозможно, так как отдела регулирования уличного движения Будапешт тогда не имел, а учет старых машин полиция не вела. [87]
Выручали нас только темпы. Наши патрули и полиция бросались на поиски, не теряя ни минуты. Благодаря этому преступников нередко заставали за перекраской добычи.
С автомобилем Садукова дело осложнялось. Удалось выяснить, что воры охотились за ним давно. Увидев машину у подъезда театра, они дождались начала спектакля и послали к водителю швейцара, который передал якобы по поручению Садукова билет в театр.
Шофер, ничего не подозревая, пошел смотреть спектакль.
До начала розыска в распоряжении похитителей оказалось больше трех часов. За это время можно угнать машину далеко за город.
Но разыскать ее было делом моей чести.
Установив жесткий контроль за автотранспортом, мы потребовали, чтобы полиция завела точный учет всех машин. Эти меры довольно быстро дали хорошие результаты. Через несколько месяцев число краж заметно уменьшилось, а летом 1947 года исчезновение машины считалось уже чрезвычайным происшествием.
Прошло довольно много времени, а история с машиной Садукова не давала мне покоя. Поиски продолжались. Только через год наконец я смог снять трубку и сказать Александру Николаевичу, чтобы он приехал получить свой пропавший автомобиль.
Советские сотрудники СКК и военная комендатура работали в тесном контакте с советскими дипломатами в Венгрии.
Политический советник, а затем посол СССР в Венгрии Георгий Максимович Пушкин был, безусловно, человек незаурядный. Высококультурный и скромный, он отличался выдержанностью и большим внутренним тактом. За три года нашего знакомства я не слышал, чтобы Георгий Максимович повысил голос. И на службе и в домашней обстановке (а я бывал у него не раз) он вел себя одинаково. Георгий Максимович очень любил свою семью, имел четырех детей и умело воспитывал их. И среди своих сотрудников и среди иностранных представителей он пользовался большим авторитетом и уважением.
Много умных, деловых, сердечных людей работало в нашем дипломатическом представительстве и в консульском [88] аппарате. Вот хотя бы советник по культурным вопросам Григорий Сильверстович Барулин. Он вроде не связан был непосредственно с военной комендатурой, но, по существу, «болел» за все наши дела. Постоянно сталкиваясь с общественными деятелями, интеллигенцией и просто рядовыми гражданами города, он многое знал от них. Малейшее упущение или неточность сотрудников районных или Центральной комендатур становились ему известны. Он тут же звонил нам и говорил: «Мне рассказали такой-то случай, проверьте, пожалуйста, товарищ генерал, так ли это».
Подобными качествами обладали и сотрудники советского торгпредства, которым руководил Константин Семенович Соболев. Первое время несколько особняком держались представители ТАСС, но это продолжалось недолго.
Клуб советского дипломатического представительства и Дом офицеров Советской Армии в Будапеште являлись основными центрами встреч советских людей: здесь проводились концерты, вечера и другие культурные мероприятия.
Здесь знакомились друг с другом, завязывали товарищеские отношения, а это хорошо сказывалось на совместной работе.
Г. М. Пушкин и его сотрудники помогали нашим офицерам добрыми советами. Однажды, например, мне позвонили из ЦК Венгерской коммунистической партии и сказали, что венгерское правительство и партии Национального фронта будут отмечать первую годовщину освобождения страны от немецко-фашистских захватчиков. Венгерские товарищи хотели выдвинуть в президиум торжественного заседания только представителя Советской Армии. Представители других союзных стран будут находиться в ложах как гости: ведь их войска в освобождении Венгрии не участвовали.
— По-моему, это правильно, — сказал я. — А кто будет от Советской Армии, сообщу позже, когда согласую этот вопрос с командованием Центральной группы войск.
Командование выдвинуло мою кандидатуру. Я позвонил Пушкину. Георгий Максимович попросил приехать к нему. В кабинете я застал генерал-лейтенанта В. П. Свиридова, замещавшего председателя СКК, и одного из [90] секретарей ЦК компартии Венгрии. Георгий Максимович сказал:
— Венгерские товарищи хотят, чтобы представитель нашей армии был в составе президиума торжественного собрания. Как, по-вашему, правильно?
— Мне кажется, правильно, я даже согласовал этот вопрос с командующим группой маршалом Коневым и членом Военного совета Крайнюковым.
— Ну это вы, пожалуй, поторопились, — улыбнулся Пушкин.
— Почему поторопился? Венгрию освобождала только Советская Армия, ни один солдат союзных войск на улицах Будапешта не появлялся. Поэтому естественно, что в президиуме должен находиться представитель Советской Армии.
— Все так, но одного вы не учли, — возразил Георгий Максимович. — Если в президиуме собрания окажется только представитель Советской Армии, да к тому же выступающие наверняка будут больше говорить о нашей армии, то иностранные дипломаты сразу спросят, почему, мол, такой односторонний крен, почему забыты союзники? Что я им отвечу?
— То, что было в действительности.
— А в действительности было то, что жертвы имелись и со стороны союзников, хотя и единицы, и только летчики. Главное, конечно, что они вместе с нами боролись против гитлеровской Германии и ее сателлитов. Кстати, американцы уже интересовались, кто будет в президиуме.
После краткого обмена мнениями я согласился, что Георгий Максимович прав. В президиуме собрания должны находиться только венгры, а мы сядем рядом с союзниками как гости.
А вот еще один случай. Летом 1946 года на гастроли в Центральную группу войск прибыл драматический театр. В Австрии театр дал несколько спектаклей для советских войск. После этого член Военного совета генерал-лейтенант Крайнюков и начальник политуправления ЦГВ Галаджев направили артистов в Будапешт, чтобы они выступили перед войсками нашего гарнизона.
Мы пригласили на «Ивана Грозного» секретарей ЦК КПВ, президента республики, премьер-министра и [91] его заместителя. Спектакль всем очень понравился. Гости, особенно коммунисты, стали просить меня, чтобы спектакль хотя бы один раз показали венгерской интеллигенции. Я дал согласие.
На подготовку театру выделили двое суток. По городу расклеили афиши. В них говорилось, что советское военное командование, идя навстречу пожеланию общественности, дает бесплатный спектакль для жителей Будапешта.
Извещение об этом появилось в газетах. Из ЦК Венгерской компартии мне передали, что уже отпечатаны пригласительные билеты.
Днем я поехал к Г. М. Пушкину, чтобы сообщить ему об этом.
— Георгий Максимович, я дал согласие на постановку одного спектакля для венгерской интеллигенции. С вами посоветоваться не мог, это случилось вчера в театре в присутствии президента и премьер-министра.
Я рассказал, как велико количество желающих попасть на спектакль.
— Ну что ж, неплохо. — Георгий Максимович задумался, а потом как бы невзначай спросил: — А вам известно, кто и как разрешает такие спектакли?
— Да я сам разрешил. Что тут особенного? Театр на месте, актеры играют хорошо. Пусть венгерские зрители получат удовольствие.
— Дело это отнюдь не простое, Иван Терентьевич, — возразил Пушкин. — Такие вопросы необходимо согласовывать...
Спокойно, неторопливо он рассказал мне о том, как и что надо делать в подобных случаях. Я был благодарен ему за науку.
Спектакль прошел без сучка, без задоринки. Особенно понравился зрителям актер, исполнявший роль Ивана Грозного. Артисты были вознаграждены бурей аплодисментов и получили личную благодарность от руководителей Венгерской компартии.
Много внимания уделял нашей комендатуре коман» дующий Центральной группой войск Маршал Советского Союза И. С. Конев. [92]
Я встречался с маршалом довольно часто. Он внимательно выслушивал наши доклады, без проволочек принимал нужные решения. И еще одна характерная черта. И. С. Конев был очень скуп на обещания. Но если скажет, то обязательно сделает, никогда и ничего не забудет. Работать с ним было легко.
Впоследствии на должность командующего ЦГВ был выдвинут заместитель Конева — генерал-полковник В. В. Курасов. Он сохранил прежний стиль руководства, уважал четкость и быстроту, терпеть не мог расхлябанности.
Став комендантом советского гарнизона в одной из [93] европейских столиц, я первое время довольно смутно представлял себе круг новых обязанностей. Да, откровенно говоря, их трудно было предусмотреть в какой-либо, даже наиболее подробной инструкции. Жизнь выдвигала самые разнообразные требования.
Одним из наиболее сложных был, конечно, вопрос о хлебе.
Вскоре после освобождения страны Советское правительство предоставило голодающему населению Венгрии продовольственную помощь. Распределением муки и других продуктов занимались специальные комитеты, созданные Национальным фронтом под руководством Коммунистической партии Венгрии, и местные власти. От честности и добросовестности местных властей зависело многое. Там, где бургомистром был коммунист или просто порядочный человек, все протекало без эксцессов. В других местах приходилось вмешиваться Центральной и районным комендатурам.
Реакционные элементы из партии мелких хозяев пытались использовать возникавшие неполадки в своих целях. Особенно это чувствовалось в Пештсентэржебете. И бургомистр там был неплохой, но работать ему было трудно. Мешали саботажники, спекулянты-перекупщики, наживавшиеся на дороговизне. Навести порядок помогла бургомистру районная комендатура. Вот любопытный документ, который мне недавно удалось разыскать:
Заместителю военного коменданта города Будапешт по политической части подполковнику Зусмановичу.
ПОЛИТДОНЕСЕНИЕ
Настоящим доношу Вам о том, что по району Пештсентэржебет выдача хлеба по повышенным нормам началась с 1-го июля 1945 года. Выдача хлеба производится рабочим по 500 граммов, служащим по 350 граммов, иждивенцам по 200 граммов.
Следует отметить, что в выдаче хлеба имеются случаи перебоев вследствие недостатка транспорта, а также из-за саботажа частных предпринимателей по выпечке хлеба. Кроме того, имеются случаи, когда хлеб, предназначенный на выдачу по карточкам, выпекается значительно хуже, чем тот хлеб, который идет на продажу по спекулятивным ценам. [94]
У основной части населения, как у рабочих, так и у служащих, настроение значительно улучшилось. В подтверждение этому можно привести тот факт, что социал-демократическая партия провела митинг женщин, на котором собрались рабочие, служащие и домохозяйки района. Митинг прошел организованно, с исключительным подъемом. Выступавшие ораторы-женщины благодарили Красную Армию за оказанную помощь.
Среди некоторой части населения имеются также случаи недовольства тем, что выдача хлеба производится с перебоями, а в некоторых случаях хлеб выпекается недоброкачественный.
С нашей стороны приняты следующие меры:
Бургомистру города дано указание о том, чтобы выдавать муку тем хлебопекарням, которые выпекают быстро и доброкачественно.
Начальнику полиции предложено проводить систематический контроль за своевременной выпечкой хлеба, а также за качеством хлеба. Всех уличенных в саботаже и в выпечке недоброкачественного хлеба привлекать к уголовной ответственности.
Заместитель военного коменданта города Пештсентэржебет по политчасти
майор Репнев
7 июля 1945 г.{7}
Такие и подобные донесения поступали к нам и из других районов. Благодаря этому мы хорошо знали положение дел на местах и всегда могли быстро вмешаться, если возникали какие-либо недоразумения и неполадки.
Со всех концов Венгрии в Будапешт стекались бывшие офицеры хортистской армии, власовцы, бандиты и другие преступники. Они надеялись, что в большом городе легче укрыться, легче найти поживу. И в первое время им действительно удавалось «спрятать концы в воду». Преступных элементов было довольно много, и они в какой-то степени нередко нарушали нормальную жизнь города. Мы совместна с полицией вели решительную борьбу с ними. [95]
Районные комендатуры взяли под свое наблюдение «злачные места», часто устраивали облавы, используя для этого не только советских бойцов, но и венгерских полицейских. Днем, а особенно ночью, бдительно несли службу наши патрули.
Очень скоро население каждого района знало почти всех бойцов и командиров, входивших в состав патрулей. Люди уважительно здоровались с нашими воинами, видя в них своих защитников. При первой необходимости жители сами обращались к патрулям, рассказывали, где и что происходит, кому нужна помощь. Такие дружеские доверительные взаимоотношения облегчали нашу работу, направленную на общее благо.
В первые же месяцы сама собой сложилась такая организованная форма борьбы с преступниками. Предположим, группа бандитов пытается вломиться в квартиру или ограбить прохожего. Тотчас открывается окно в соседней квартире или в соседнем доме и раздается крик: «Патруль! Патруль!» Распахивается второе, третье, десятое, сотое окно, слышатся все новые и новые голоса.
Бандиты сразу попадают в трудное положение. Они пытаются спастись бегством, но это не так просто. Их «передают» от дома к дому, как своего рода эстафету. Там, где пробежали бандиты, голоса смолкают. А впереди из окон несется все тот же призыв: «Патруль! Патруль!» Наши бойцы бросались на помощь, по голосам определяя направление. И редкий преступник уходил от такой облавы.
К середине 1946 года удалось почти полностью очистить Будапешт от враждебных элементов и грабителей. В городе стало спокойно. За порядком следили теперь в основном венгерские полицейские.
Много хлопот доставляла нам проституция — эта обязательная «принадлежность» капиталистического строя. В городе официально числилось 38 домов терпимости.
Значительное количество проституток болели венерическими болезнями. Они распространяли заразу, а лечиться не хотели: боялись идти к врачам или не имели денег. Пришлось организовать специальные больницы. Помещали туда в принудительном порядке. Некоторые уличные проститутки убегали из больниц, опасаясь, что [96] после лечения им не выдадут «желтые билеты». Тогда мы нашли госпиталь с высоким забором и крепкими воротами да поставили еще надежную охрану.
При выписке этих женщин предупреждали, что в случае повторного задержания их привлекут к ответственности. Интересно отметить, что таких фактов почти не было.
Но страшны были, пожалуй, не столько даже болезни, сколько нравственная отрава, сочившаяся из домов терпимости. Там нередко работали вместе супруги, имевшие детей. И дети знали, где «трудятся» их родители. Проституция считалась обычной профессией.
По мере возможности мы помогали таким женщинам приобщиться к труду. Однако окончательным искоренением этого социального зла занялось только венгерское правительство, возглавленное коммунистами, после их победы на всеобщих выборах в августе 1947 года.
Одной из достопримечательностей города являлись известные бани Сечени — огромное красивое здание, построенное еще в прошлом веке. Скорее, это были даже не бани, а водолечебница на базе горячих минеральных источников с хорошо оборудованными кабинами, большими открытыми бассейнами, песчаными пляжиками. Тут под наблюдением врачей желающие принимали солнечные и водные процедуры.
Здание это сильно разрушили гитлеровцы. Но с нашей помощью его удалось быстро привести в порядок.
Банями Сечени пользовались вначале не только местное население, но и войска гарнизона, и проходящие части, и тыловые службы, благо теплой воды здесь имелось вдоволь.
Все шло хорошо до лета. Но когда открылись бассейны, в комендатуру хлынул поток жалоб. Жаловались с двух сторон: командиры подразделений на администрацию бань, а администрация на наших бойцов. Назрел конфликт. Пришлось вмешаться Центральной комендатуре.
Комендант района, где были расположены бани, доложил:
— Администрация требует, чтобы солдаты мылись внутри помещения, в закрытых кабинах. Но там тесно, [97] поэтому все подразделения стремятся занять просторные бассейны.
— А какая разница для директора? — удивился я.
— Товарищ генерал, съездите туда сами, — попросил комендант. — Посмотрите, что там творится.
Пришлось поехать. Едва машина, в которой сидели мы с Зусмановичем, остановилась возле бань, появилось советское подразделение. Какой-то дюжий старшина привел роту. Бойцы сразу же «захватили» бассейны: в одном мылись сами, в другом стирали белье.
— Почему моетесь здесь, а не в помещении? — спросил я старшину.
Тот бойко ответил, что времени у них в обрез, в бассейнах же помоются в два раза быстрей и солдаты будут чистые, как новенький пятиалтынный.
И действительно, рота вскоре отправилась обратно. А директор бань начал говорить нам, что в бассейнах моются местные жители, среди них могут случайно оказаться больные. И если советские солдаты заразятся, то спросят прежде всего с него. К тому же каждый раз после стирки в огромном бассейне приходится менять воду. Это долгая история. Местные жители уходят, так и не помывшись. Гораздо проще и безопасней, если солдаты будут пользоваться душем и ваннами.
Осмотрев помещение, мы убедились, что предложение директора вполне разумно. Администрация взяла на себя обязательство создать все необходимые условия. А я пригласил командиров частей и подразделений, проинструктировал их и предупредил, что буду строго взыскивать за нарушение правил.
Когда гитлеровцы в марте 1944 года оккупировали Венгрию, они создали в Будапеште и других городах страны еврейские гетто. Ворвавшись на территорию будапештского гетто в январе 1945 года, бойцы советской 317-й стрелковой дивизии увидели страшную картину. Фашисты успели расстрелять много сотен людей. Оставшиеся в живых были истощены, одеты в ужасающие лохмотья.
Освобожденных евреев и всех пострадавших жителей города предстояло где-то разместить, одеть и обуть. У них не было буквально ничего, даже ложек и кружек. [98]
Всем работникам комендатур, всем бойцам и командирам было приказано заботливо собирать бесхозное и брошенное гитлеровцами имущество, вплоть до посуды. Бургомистр по нашей рекомендации тоже дал указание, в котором, в частности, говорилось: «...Имущество граждан, покинувших город, надлежит сдавать на хранение управляющим домами, опечатывая хранилища печатью полиции. Особо ценную мебель, ковры, картины и прочее собирать в склады у старост районов и организовать их охрану».
Постепенно нам удалось создать некоторые хозяйственные фонды. Но имущество не задерживалось на складах. Мы сразу же безвозмездно раздавали его тем, кто пострадал от гитлеровцев и не имел, как говорится, ни кола ни двора.
Во время боев сильно досталось Будапештскому зоологическому саду. Многие звери погибли. Но лев уцелел.
Этот громадный, голодный зверь каким-то образом вырвался из клетки. Не исключено даже, что кто-то выпустил его преднамеренно.
И вот этот хищник «нанес удар» по нашим тылам. Задрав первую попавшуюся лошадь, он наелся до отвала и устроился на новое жительство прямо в парке, неподалеку от места своей кровавой пирушки.
Что там ни говори, но даже закаленным в сражениях бойцам вряд ли доставляло удовольствие такое соседство, особенно ночью. Но убивать «царя зверей» было жаль. К тому же командование фронта, узнав о случившемся, приказало водворить зверя на прежнее место. А каким образом?
После опроса в подразделениях нашлись смельчаки добровольцы, которые взялись за это опасное дело. Выследив, где прячется зверь, они подобрались к нему, заарканили и связали. «Операция» прошла без потерь.
Будапештские ребятишки, приходившие впоследствии в зоопарк, даже не подозревали, с каким трудом удалось сохранить для них красавца льва.
Дежурный по комендатуре старший лейтенант К. Ф. Макаров, человек инициативный и исполнительный, [99] готовился начать прием посетителей, когда переводчик Йожеф Фриш сказал ему:
— Явилась какая-то англичанка и просит пустить вне очереди, как представительницу союзной державы.
— Ну что ж, просите!
В кабинет вошла немолодая, хорошо одетая блондинка с заплаканными глазами. Макаров любезно предложил ей сесть.
Переводя слова посетительницы, Фриш несколько терялся: она слабо владела венгерским языком.
— Возможно, вы говорите по-немецки? — поинтересовался старший лейтенант.
— О да, конечно!
Дальше разговор шел без переводчика.
— У меня большое горе, настоящая трагедия, — сказала англичанка, прикладывая к глазам носовой платок.
— Что же случилось?
— Видите ли, у меня есть пудель. Вернее был. Сейчас его, увы, нет! — ответила она с тяжелым вздохом. — Несколько дней назад я вышла из бункера — собачка захотела на воздух. В это время началась бомбежка. Я бросилась в бункер, в полной уверенности, что песик последует за мной. Но он не прибежал. Когда немецкие самолеты улетели, я обыскала всю округу, но тщетно — моего любимца нигде не было. Я не нашла даже его тела...
Женщина залилась слезами.
— Чего же вы хотите?
— Господин офицер, мне некуда обратиться, кроме советской комендатуры. Вы — наши союзники... Я надеюсь найти у вас сочувствие и помощь...
Надо сказать, что в тот период неподалеку от города шли жестокие бои. Фашистские самолеты буквально висели над Будапештом. От их бомб гибли не только наши солдаты, но и венгерские дети, старики, женщины. Да и голод, настоящий лютый голод, уносил немало жизней. Нашей первейшей заботой было спасать людей от смерти. А тут эта дама со своей собачонкой! Было от чего разозлиться. Старший лейтенант Макаров хотел отчитать посетительницу, объяснить, что на улицах гибнут сотни и тысячи людей и просто стыдно толковать сейчас о пуделе.
Но, взглянув на женщину, он увидел в ее глазах настоящую [100] боль. Что поделаешь, каких только привязанностей не бывает у людей! Быть может, эта собачонка — единственное любимое существо англичанки. И старший лейтенант пожалел женщину, решил, как он выразился, «спустить это дело на тормозах».
Придав лицу скорбное выражение, он спросил:
— Чем же мы можем помочь?
Собеседница оживилась, в ее глазах загорелась надежда.
— Я просила бы вас, господин офицер, найти мою собачку.
— Это довольно трудно, — ответил Макаров. — Ведь мы не имеем ни сыщиков, ни агентов по розыску собак... Однако постараемся сделать все, что от нас зависит. Нет ли у вас фотоснимка пропавшего пса?
— Конечно есть! — воскликнула дама и вывалила на стол из огромного ридикюля кучу фотографий своего любимца.
Старший лейтенант отобрал три снимка. Следуя опыту известного собачника — бравого солдата Швейка, Макаров поинтересовался, что больше любит песик: кровяную колбасу, сосиски или жареную печенку?
— Куриные котлетки, — ответила с улыбкой хозяйка.
В это время к дежурному вошел шеф будапештской полиции с несколькими сотрудниками. Дело в том, что в комендатуру поступили сведения о немецких офицерах, скрывавшихся в канализационных коллекторах, и нам требовалась помощь полиции.
Англичанка же решила, что полиция вызвана ради собачки. Макаров не стал ее разубеждать.
Поблагодарив старшею лейтенанта, женщина взялась было за ручку двери, но вернулась и сказала с чувством:
— Я обязательно напишу своему дяде в Англию, как отзывчиво и сердечно отнеслись ко мне в советской комендатуре!
— Пожалуйста. Будьте здоровы, — рассеянно ответил Макаров. А едва дама вышла, занялся делами, стараясь наверстать бесполезно потраченное время.
Прошло несколько дней, старший лейтенант уже успел забыть про пуделя, как тот же переводчик Фриш доложил:
— Опять англичанка пришла. [101]
Макаров почувствовал себя неловко. Раз обещал, надо было хоть что-то сделать. Но каяться поздно. К тому же англичанка с первых слов начала благодарить его. Лицо ее светилось радостью, выглядела она совсем по-иному и на предложение присесть не без жеманства сказала:
— Спасибо, господин офицер, я знаю, что вы очень заняты, и не стану отнимать у вас время. Всего два слова. Я пришла, чтобы извиниться за причиненное беспокойство. Собачка нашлась. Оказывается, во время бомбежки она попала в чужой бункер... Но вы, вероятно, и сами все знаете. Еще раз прошу прощения и — большое спасибо!
Собачка нашлась случайно, но женщина вела себя так, будто видела в этом заслугу нашей комендатуры. Старший лейтенант и тут не стал разубеждать ее.
Макаров не придал этой истории никакого значения и никому не доложил о ней.
Через неделю мы получили категорическое указание из Москвы: немедленно разыскать в Будапеште племянницу Уинстона Черчилля, оказать ей необходимую помощь и отправить на родину. Но как найти нужного человека в большом городе, когда жители покинули насиженные места и все еще скрываются в подвалах и бункерах?
Я передал распоряжение о поисках комендантам районов. Собрал своих помощников. Посоветовавшись, решили обратиться в британскую миссию. Поехал туда заместитель коменданта по строевой части полковник В. К. Васильев. Англичане приняли его очень любезно. Сотрудник миссии сообщил, что племянница Черчилля (жена дипломата одного небольшого нейтрального государства) живет в Буде, в своем особняке, и дал адрес.
Через несколько дней, чтобы уточнить сроки выезда племянницы английского премьера, я послал к ней старшего лейтенанта Макарова. Каково же было его удивление, когда он увидел свою старую знакомую, просившую разыскать пуделя!
Англичанка тоже узнала нашего офицера и встретила его очень радушно.
Товарищи долго потом подшучивали над Макаровым, вспоминая, как обзавелся он знакомой из «высшего общества». [102]
...Как-то рано утром адъютант доложил улыбаясь:
— Пришли двое ребят. Солдат — от горшка два вершка — и такая же девочка. Просят проездные документы домой, а где дом — не знают. Что прикажете с ними делать?
— Веди сюда.
Дети вошли в кабинет, и я просто залюбовался ими. Она — настоящая «рязаночка»: щечки круглые, румяные, волосы светло-каштановые, глаза голубые, немного испуганные. Платье на девочке старенькое, зато туфли фасонистые, как у взрослой, хотя ей не больше десяти-одиннадцати лет.
Мальчик был еще меньше, но держался увереннее. Этакий краснощекий крепкий солдатик. Шинель из отменного драпа сшита по фигуре, сапожки хромовые, начищенные до блеска. На плечах новенькие, специально для него сделанные погоны. Пояс туго затянут, как и полагается заправскому вояке. От двери он пошел строевым шагом, хотя левой рукой вел за собой девочку. Остановился метрах в трех от стола, щелкнул каблуками, вскинул к козырьку правую руку:
— Товарищ гвардии генерал-майор! Я следую в Советский Союз, в Суворовское военное училище. На вокзале в Будапеште сопровождающий боец потерялся и, как видно, уехал один. Я остался без документов. Прошу выдать мне проездные документы до Москвы. Со мной вместе отправьте и Катю. Она наша, советская. Сын полка — он назвал номер — Вова.
— А что это ты так крепко держишь Катю?
— Как бы не убежала. Насилу привел сюда. Никак не хотела идти. Говорит, никуда не поеду, я теперь нерусская...
— Кто же ты? — обратился я к девочке.
— Венгерка.
— Неправда! — закричал Вова. — Ее, дуру, кто-то запугал, вот она и боится домой ехать!
Я встал из-за стола и привлек к себе детей.
— Ну расскажите, как вы попали сюда?
Выяснилось, что Володя и Катя сироты. Гитлеровцы убили мать Вовы, а Катину маму угнали в Германию. Девочку взял на воспитание венгерский офицер и привез в Будапешт. Кате хорошо жилось в новой семье. Но во время боев за город погибла и вторая ее «мама», Катю [103] забрала к себе какая-то женщина, она все время ругала и била девочку.
Из рассказа Кати я понял, что приютившая ее особа была женщиной легкого поведения, что жили они в бараках 10-го района. С Вовой девочка случайно встретилась на вокзале.
— Сначала она согласилась домой ехать, а теперь боится, — сказал Вова. — Заладила одно: все равно убегу. Вот я ее и не отпускаю.
Катя постепенно осмелела и даже начала возражать своему покровителю. Между ними завязался спор.
Меня словно и не было в комнате. Дети спорили так азартно, что на них интересно было смотреть. Вова рассуждал, как взрослый. Катя твердила, что здесь у нее есть тетя и здесь ее дом. А там (девочка говорила «там, у вас») она никого не знает и никому не нужна.
Обидно было слышать эти слова, но я не перебивал ребят. Наконец Вова не выдержал и обратился ко мне:
— Вот видите, какая плохая девчонка! Но ведь она наша... Надо поскорее отправить ее к нам...
— Ну, с твоей подружкой все ясно. Расскажи лучше о себе. Как ты попал в армию?
— Очень просто. Дом наш спалили, людей всех побили. Когда перестали стрелять, я вылез из погреба. Очень хотелось есть. В это время подошли наши разведчики. Стали спрашивать о немцах. Я все им рассказал, где стоят пушки, где солдаты, и попросил хлеба. Когда разведчики узнали, что отец мой погиб на фронте, а мама убита, они стали думать, как со мной поступить. Вот я и попросил, чтобы взяли меня с собой.
Мы пошли. Я показывал дорогу. А вечером разведчики доложили обо всем командиру полка. Сначала он не соглашался оставить меня в полку. Но разведчики упросили взять, хотя бы временно. Так и стал я сыном полка. Первое время ходил с бойцами в разведку, на передовую. А потом командир держал меня при себе и дальше штаба не отпускал...
Да, много горя повидали эти ребята за свою короткую жизнь! Слушал я их разговор, и казалось, что говорят не дети, а взрослые люди.
Вспомнились мне изувеченные ребятишки, которых видел недалеко от Проскурова. После упорного боя заняли мы населенный пункт. Много строений было разрушено. [104] Некоторые хаты еще горели, но их никто не тушил. Наши передовые части быстро прошли вперед, а тыловые еще не подтянулись. Шофер остановил машину, чтобы набрать воды из колодца. И вдруг в тишине раздался душераздирающий крик. Он доносился откуда-то из-под земли.
Мы растащили дымящиеся головешки и обнаружили вход в подвал. В нем скрывались во время боя две женщины и шестеро детей. Отступавшие гитлеровцы бросили туда несколько гранат...
В живых остался только один мальчик. У него была оторвана ручонка, и он истекал кровью. Пока перевязывали малыша, подъехала санитарная повозка 271-й стрелковой дивизии с ранеными бойцами. Вместе с ними мы и отправили его в медсанбат...
— Милые вы мои Вова и Катя, — сказал я детишкам, — у меня тоже есть дочь, только чуть-чуть постарше вас. И жена у меня добрая, хорошая. Поезжайте-ка вы ко мне домой, и будем жить все вместе.
Пока я говорил, дети сидели тихо и внимательно слушали. Затем Вова встал и по-военному доложил:
— Товарищ генерал! Меня послали в Суворовское училище, и я должен выполнить приказ. А дом у меня есть, это мой полк. Отцом моим будет командир полка.
Ну что же, против таких веских доводов не возразишь. Отказалась ехать ко мне и Катя. Она твердила, что должна вернуться к тете. А этого я, конечно, не мог допустить.
Адъютант получил указание заготовить документы на обоих детей и подыскать офицера, едущего на Родину, который смог бы присмотреть за ними.
Спустя некоторое время адъютант сообщил, что Катя сбежала. Исчезла неизвестно куда, будто сквозь землю провалилась. Через приемную дежурного она не проходила, мимо часового у ворот тоже. Другого выхода из комендатуры не было. Окна на первом этаже зарешечены. Наши офицеры обшарили все углы и закоулки, но Катю так и не обнаружили.
На следующий день Вова уехал в Москву, в Главное управление военно-учебных заведений. Там его уже ждал сопровождающий боец из полка. А о Кате не поступало никаких сведений, хотя все районные комендатуры получили указание искать девочку. Коменданту [105] 10-го района было приказано найти женщину, у которой жила Катя. Вскоре он сообщил, что эта женщина тоже исчезла.
Прошло около двух месяцев, но работники комендатур не забыли о пропавшей советской девочке. И наконец комендант 10-го района майор Б. А. Новиков сообщил:
— Катя найдена, ее задержали на улице два бойца!
Я приказал немедленно выделить сопровождающих и отправить девочку на Родину. Катю довезли до станции Чоп и передали пограничным властям, которые позаботились о ее дальнейшей судьбе.
Много позже мы узнали, как удалось девочке исчезнуть из комендатуры. Она, оказывается, свернула в первую же дверь, побежала вниз и попала в нашу столовую, пустовавшую в тот час. Повар, пожилой, мягкосердечный сержант, сначала ничего не понял. Девочка, плача, рассказала, что ее хотят забрать. Кто и куда — об этом сержант сгоряча не подумал и спрятал Катю в шкаф с продуктами.
Девочка прожила у него несколько дней и так понравилась повару, что он тоже решил удочерить ее. Но Катя обманула и повара. Улучив момент, когда ворота комендатуры были открыты, она убежала.
Заявить о случившемся сержант побоялся. Он рассказал обо всем только осенью, уезжая по демобилизации в родные края.
В комендатуру зачастила венгерская женщина. Ответы дежурных ее не устраивали. Она добивалась встречи с «самим генералом». Я принял ее.
Женщина рассказала, что она одинокая мать, что у нее есть единственная дочка, которая ей дороже всего на свете. И вот эту дочку — Илонку спас из огня советский солдат. Сама женщина была в ту пору так потрясена, что даже не узнала ни имени, ни фамилии солдата. А теперь она не успокоится, пока не поблагодарит его. Господин генерал должен разыскать спасителя ребенка и сделать так, чтобы он после войны приехал к ним погостить.
Я только руками развел: эта просьба невыполнима. Но посетительницу не удовлетворили мои объяснения. [106]
Она раздраженно заявила на прощание, что все равно не прекратит розыск...
Поистине нет преград для человеческой благодарности!
Женщина сделала невозможное. Она продолжала поиски до самой смерти, а умирая, завещала дочери довести их до конца. Я прямо-таки изумился, когда в июле 1963 года прочитал в газете «Андижанская правда» корреспонденцию Ш. Рашидова. В ней говорилось:
...48-й гвардейский минометный полк вел бой за столицу Венгрии Будапешт. На одной из улиц города к бойцам со слезами на глазах бросилась женщина. Она показывала на горящий дом и кричала:
— Спасите мою дочь!..
Гвардии сержант Хамид Азбаров обратился к командиру:
— Товарищ майор, разрешите проникнуть в дом?
— Выполняйте!
Хамид бросился в пламя.
Через несколько минут он на руках вынес худенькую девочку. Ее звали Илонкой.
Полк, в котором служил Хамид Азбаров, двинулся дальше, добивая остатки фашистских орд.
Прошло много времени. Илонка стала взрослой. Мать ее давно умерла. Илонка теперь — Альмаши Агоштонне — имеет сына. Долгие годы она разыскивала Азбарова. Недавно Хамид Азбаров, учитель школы № 4 Хаджиабадского района, получил письмо из Будапешта на русском языке от Альмаши Агоштонне.
«Дорогой Хамид! Посылаю вам фотографию той Илонки, которую вы спасли, и моего сына Габика. Живем мы хорошо. В письме я начертила карту Узбекистана. У нас в Венгрии она есть. Укажите, где находится ваш Хаджиабад. Пишите чаще, нас интересует все о жизни Советского Союза. Мы с сыном изучаем русский язык...»
Я очень рад, что Илонка нашла своего спасителя, рад их завязавшейся дружбе. Ведь это один из тех истоков, которые питают могучую реку венгеро-советского братства.
...Близилось Первое мая 1945 года. Жители венгерской столицы получили наконец возможность свободно отметить этот международный праздник трудящихся. [107]
Нам предстояло позаботиться, чтобы торжества прошли организованно и принесли людям радость.
В последних числах апреля мы пригласили в комендатуру бургомистров Будапешта и его пригородов, представителей политических партий и полиции. С ними побеседовали подполковник Зусманович и я. Вместе мы наметили план движения колонн, меры, необходимые для поддержания порядка. По инициативе Коммунистической партии Венгрии решено было провести на площади Героев общегородской митинг с участием всех партий, входивших в Национальный фронт.
Накануне праздника дома украсились национальными венгерскими и красными флагами. На улицах появились лозунги, плакаты и портреты вождей мирового пролетариата.
Очень нарядно выглядели здания, иллюминированные разноцветными лампочками. Эти яркие островки света особенно радовали жителей Будапешта, создавали приподнятое настроение. Ведь их любимый город долго был затемнен. А теперь огоньки иллюминации как бы говорили: бояться больше нечего, бомбежки и обстрелы никогда не повторятся...
Первомайские торжества начались открытием памятников советским воинам, павшим в боях за Будапешт.
По приказу Военного совета 2-го Украинского фронта в городе были сооружены три таких памятника. Работы выполняли инженерные части, которые вместе со всеми войсками фронта сражались за освобождение Будапешта. После боев солдаты и офицеры этих частей, рискуя жизнью, разминировали опасные места, чтобы жители не несли напрасных потерь. Теперь по проектам фронтовых инженеров в невиданно короткий срок, за 15–25 дней, они же возвели красивые архитектурные сооружения высотой от восьми до десяти метров.
С раннего утра к площадям потянулись многочисленные колонны демонстрантов. Люди шли организованно, под знаменами своих партий.
Чтобы почтить память павших товарищей, в Будапешт приехало много гостей-фронтовиков.
На открытии памятников присутствовали члены Союзной Контрольной Комиссии по Венгрии и министры временного правительства во главе с премьером. [109]
Военный совет 2-го Украинского фронта считал это мероприятие столь важным, что прибыл в Будапешт.
Колонна за колонной вливались людские потоки на площадь Сабадшаг (площадь Свободы) и вскоре заполнили ее до отказа. На балконах, крышах ближайших домов и даже на оградах храмов не осталось свободного места. У подножия обелиска в торжественном молчании замерли подразделения советских войск и венгерской полиции.
Ровно в 8 часов на площади показалось несколько легковых машин. Участники церемонии громкими аплодисментами встретили Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского и сопровождавших его генералов. Я отдал рапорт.
Над затихшей площадью полились торжественные звуки гимна. Гулко раскатились залпы артиллерийского салюта. Маршал остановился возле памятника. Медленно сползло вниз покрывало, и перед глазами собравшихся возник белый четырехгранный обелиск, увенчанный золотой пятиконечной звездой. На передней грани его сиял герб СССР. Расположенная чуть ниже надпись гласила: «Вечная память героям, павшим в боях за честь и независимость Советского Союза».
Малиновский поднялся на трибуну. Десятки тысяч людей в напряженном молчании выслушали его волнующую речь.
Затем выступил старшина Якубович, призвавший жителей венгерской столицы вечно хранить память о героях, которые отдали жизнь за свободу и счастье народа.
Старшину сменил посланец фронтовиков майор Сергеев.
Чеканя шаг, прошли мимо памятника советские подразделения.
Столь же торжественные церемонии состоялись одновременно на площади Вигадо и на горе Геллерт.
После открытия памятников колонны демонстрантов двинулись к площади Героев на общегородской первомайский митинг. Все прилегающие к этой площади улицы и переулки были запружены народом. По приблизительным подсчетам, на улицы города вышло в тот день около четырехсот тысяч человек. Никогда раньше не видел Будапешт таких массовых, подлинно народных шествий. [110] Сказались тут и настроение людей, и большая организационная работа, проведенная венгерскими коммунистами вместе с городскими властями.
Вот характерный пример. Многие женщины, сочувствовавшие коммунистической партии, хотели идти на демонстрацию, но не знали, с кем оставить детей. Тогда за дело взялись активистки Демократического союза женщин Будапешта: Эдит Эрдеи, Шари Вадаш, Иштванне Вашш, Каройне Дёбрентеи, Жужа Ортутаи, Вера Вандор и многие другие. Они собрали несколько сотен детей в городском парке Варош-Лигет и присматривали за ними, пока их матери участвовали в демонстрации. Да не только присматривали, но и устроили детям праздник.
Матери, пришедшие за ребятами, увидели, что дети сидят за дощатыми столами или у расстеленных на траве скатертей и чистых простынь. Перед каждым дымилась чашечка кофе, лежали бутерброды и пирожки. В те голодные дни это была большая редкость.
Союзу женщин помогла наша комендатура. Мы выделили из своих запасов муку, сахар, кофе. Дети вкусно и плотно поели. А матери благодарили устроителен этого праздника.
После митинга на площади Героев трудящиеся долго не расходились по домам. Одни приняли участие в массовом гулянии, другие смотрели спортивные состязания. В числе призов, которые оспаривали спортсмены, был приз и от советской военной комендатуры.
Весело было в тот день в Будапеште. Прямо не верилось, что еще несколько месяцев назад на этих шумных праздничных улицах косила людей смерть. И только черные руины молчаливо напоминали о недавнем сражении. [111]