Глава 3.

Накануне Второй Мировой войны

Международная обстановка к весне 1938 года. Генштаб РККА того времени. Мюнхенское соглашение и военные мероприятия Наркомата обороны. Проект положения о службе Генерального штаба. Пятилетний план строительства Красной Армии на единой кадровой основе (1938–1942 гг.). Доклад начальника Генштаба Б. М. Шапошникова по основам стратегического развертывания вооруженных сил. Отражение японской агрессии у озера Хасан. Производство новейших средств борьбы и оснащение Красной Армии. Разгром японских агрессоров в районе реки Халхин-Гол. Предложения Генштаба РККА в ходе переговоров с Англией и Францией. Заключение пакта о ненападении с фашистской Германией в августе 1939 года.

Во второй половине 1937 года в капиталистическом мире разразился новый экономический кризис, который еще больше обострил международную обстановку. Особенность его заключалась в том, что он возник после длительной депрессии и поразил прежде всего США, Англию, Францию. Германии, Италии и Японии, перестроившим свою экономику на военный лад, удалось несколько отодвинуть наступление кризиса, повысить общий уровень промышленного производства.

К 1938 году гитлеровская Германия в экономическом отношении заняла ведущее положение. По объему промышленного производства она вышла на второе место после США и все более стала теснить великие державы империализма на международном и особенно на европейском рынке.

Экономическая экспансия на мировой арене сопровождалась усиленной милитаризацией внутри Германии, развязыванием малых войн.

Еще в марте 1935 года в Германии была введена всеобщая воинская повинность. Через три года немецко-фашистская армия выросла со 104 тыс. до 3 754 тыс. человек. Она имела 3350 самолетов и столько же танков. Для удовлетворения потребностей армии к 1938 году в Германии было построено около 300 новых военных заводов. В 1935 году фашистская Италия захватила Эфиопию [106] (Абиссинию). В марте следующего года Гитлером было разорвано локарнское соглашение и немецкие войска заняли рейнскую зону, которая вскоре превратилась в арсенал фашистской Германии. В июле началась германо-итальянская военная интервенция в республиканской Испании. В марте 1938 года с молчаливого согласия Англии и Франции немецко-фашистские войска оккупировали Австрию. Она была включена в состав германского рейха.

Милитаристская Япония, вероломно захватившая еще в сентябре 1931 года Северо-Восточный Китай (Маньчжурию), расширяла очаг войны на Востоке. В последующие годы ее войска заняли провинции Жэхэ, Хубэй и Чахар.

В июле 1937 года японцы вторглись в центральные провинции и начали войну за захват всего Китая.

Милитаристская Япония рассматривала войну в Китае как «военную подготовку против Советской России»{83}, как укрепление тыла для вторжения на север.

Фашистский блок лихорадочно готовился к насильственному переделу мира, раздувая пламя войны, возникшей в отдаленных районах земного шара, до мирового пожара.

Этому всемерно способствовали правительства США, Англии и Франции, проводившие коварную и зловещую политику «умиротворения», которая перерастала в политику «свободы рук» для Германии, Италии и Японии в борьбе против СССР, против освободительного движения народов мира.

В годы нарастания угрозы фашистской агрессии Советский Союз прилагал все усилия к созданию в Европе системы коллективной безопасности. Однако западная дипломатия оставалась глуха к этим призывам.

Поэтому «Коммунистическая партия и Советское правительство, учитывая возросшую опасность войны, делали все/необходимое для укрепления Красной Армии. Перед ней ставилась задача быть готовой в любой момент дать отпор посягательствам империалистических держав на суверенитет и территориальную неприкосновенность советских границ.

Неспокойно было на наших дальневосточных границах. Вторжение Японии в Маньчжурию, а затем в Северный [107] и Центральный Китай сопровождалось провокациями ее военщины против Советского Союза.

В те тревожные годы Наркомат обороны и, в частности, Генеральный штаб, осуществляя решения партии и правительства, направленные на укрепление обороноспособности нашей страны, внимательно следили за развитием международных событий, оценивали их и делали соответствующие выводы.

В конце мая 1938 года в штаб Ленинградского военного округа поступил приказ Наркома обороны о моем новом назначении.

Сдав свои дела начальника штаба округа, я прибыл в Москву и вскоре представился начальнику Генерального штаба — командарму 1 ранга Б. М. Шапошникову{84}.

Непосредственно до этого мне пришлось не раз лично встречаться с Борисом Михайловичем. Впервые я познакомился с ним в 1929 году на Всеармейских учениях, проводимых Наркомом обороны К. Е. Ворошиловым в Белорусском военном округе, где я работал в оперативном отделе. Шапошников возглавлял тогда штаб руководства учением. Помнится, общее внимание привлекала исключительная работоспособность этого замечательного военачальника. Борис Михайлович обладал поистине неисчерпаемой энергией и незаурядным организаторским талантом. На учения привлекалось много войск. По замыслу на них должны были решаться вопросы начального периода будущей войны. Все это усложняло действия штаба, и особенно работу операторов. Но Борис Михайлович сумел организовать нашу работу так, что учения в БВО на многие годы остались в моей памяти как образец порядка, четкости и умелого руководства войсками.

Б. М. Шапошников был не только опытным организатором и работником государственного масштаба, мастером штабной службы стратегического уровня, но и крупным ученым советской военной школы. Еще слушателем Военной академии имени М. В. Фрунзе я вместе с однокурсниками с особым интересом и. можно сказать, трепетом прочитал только что вышедшую тогда его книгу «Мозг армии». Она поразила меня широтой взглядов и глубиной постановки исследуемых вопросов. Этот труд был первым произведением, который вводил в сложную и многообразную по объему решаемых задач лабораторию [108] Генерального штаба. В то время у нас еще не было такого органа военного управления, и выход книги ставил в перспективе решение этой неотложной задачи в Красной Армии.

В последующем, когда я служил в Белорусском военном округе, а затем учился на оперативном факультете академии им. М. В. Фрунзе и в Академии Генерального штаба, мною были досконально изучены все три книги капитального труда «Мозг армии» и другие военные произведения Б. М. Шапошникова.

В период мирного строительства, руководя работой штабов или командуя округами, Борис Михайлович уделял много времени развитию теории советского военного искусства. Богатейшая эрудиция в области военной истории, исключительная память и умение смотреть вперед очень скоро выдвинули его в ряды видных военных теоретиков того времени. Б. М. Шапошников активно выступал в газетах и журналах, обобщая в своих трудах боевой опыт Красной Армии. Одновременно он напряженно работал в уставных комиссиях и подкомиссиях.

Опираясь на свои богатые военные знания, умение предвидеть основные направления развития советской военной доктрины, Б. М. Шапошников решительно выступал за активный характер ведения боевых действий, рассматривая наступление как основную и решающую форму вооруженной борьбы; учил командиров творчески изыскивать и применять формы и методы ведения боевых действий, учитывать при подготовке и ведении операций весь комплекс моральных, материальных и политических факторов, оказывающих влияние на войска. Труд «Мозг армии» значительно способствовал быстрому росту командных кадров молодой Красной Армии. В нем сказались все черты Бориса Михайловича как крупнейшего военного специалиста: пытливый ум, чрезвычайная тщательность в обработке и определении формулировок, четкость перспектив, глубина обобщений.

В своей монографии «Мозг армии» Б. М. Шапошников делал научный анализ обширного круга проблем деятельности Генерального штаба как в историческом, так и в теоретическом плане. В очередной — четвертой книге он намеревался коснуться непосредственно деталей работы Генерального штаба по плану войны — работы, составляющей основу всей деятельности «мозга армии»{85}. [109] К общему сожалению, ему не удалось по ряду причин осуществить свою мечту — завершить этот фундаментальный труд, столь необходимый для штабных работников оперативно-стратегического звена.

После теплой встречи: «Здравствуйте, здравствуйте, голубчик, присаживайтесь!» — Борис Михайлович подробно расспрашивал меня о состоянии Ленинградского военного округа. Затем он сказал: «Теперь вам предстоит работа на более ответственном участке, где более всего потребуются глубокие знания стратегического плана и напряженное, до изнурения, аналитическое мышление. Старайтесь охватить одним взором явление в целом, видеть главное, не упуская при этом из внимания, может быть, на первый взгляд, и мелкие, но, по существу, важные детали.

Вы назначены моим помощником по организационно-мобилизационным и материально-техническим вопросам. В вашем ведении будут находиться весьма ответственные управления».

Закончив беседу, Б. М. Шапошников представил меня Наркому обороны К. Е. Ворошилову.

В то время заместителями Наркома обороны были Л. З. Мехлис, Е. А. Щаденко, Г. И. Кулик. Главное политическое управление возглавлял Л. З. Мехлис. Е. А. Щаденко ведал кадрами и административно-мобилизационными вопросами. Г. И. Кулик отвечал за артиллерийское и стрелковое вооружение Красной Армии (на эту должность он был назначен вместо И. Ф. Федько в январе 1939 года).

Первым заместителем начальника Генштаба был К. А. Мерецков. С ним мне пришлось работать еще в начале 30-х годов, когда он занимал должность начальника штаба, а я — начальника оперативного отдела штаба Белорусского военного округа.

Кирилл Афанасьевич имел спокойный, уравновешенный характер, был аккуратным в работе, требовательным по службе, много трудился над разработкой проблем советского военного искусства. В свое время мне и сотрудникам оперативного отдела, в котором работали Р. Я. Малиновский, В. В. Курасов, А. П. Покровский, Ф. П. Озеров, Г. П. Шанин, К. С. Журавлев, И. А. Кузнецов, А. Ф. Исаев и другие, пришлось вместе с К. А. Мерецковым провести много времени, отрабатывая проект Инструкции по организации и ведению глубокого боя на опыте учений и маневров, проводившихся в войсках [110] округа. Приятно было сознавать, что мне снова пришлось быть с ним рядом, решая уже более широкие и ответственные задачи по укреплению Советских Вооруженных Сил.

В структуре центрального аппарата Наркомата обороны имелись свои особенности. В частности, наряду с Генеральным штабом существовало самостоятельное Административно-мобилизационное управление. Если Генштаб занимался разработкой общих планов строительства Вооруженных Сил СССР, мобилизационного развертывания армии, составлением мобилизационных заявок для промышленности, то Административно-мобилизационное управление увязывало эти вопросы с организацией войск, доводило планы мобилизации до округов и армий, ведало укомплектованием и службой войск, учетом и статистикой, а также руководило работой военкоматов. Наблюдение за деятельностью этого управления и координацию его действий с Генеральным штабом осуществлял Е. А. Щаденко. Поэтому при решении организационно-штатных и мобилизационных вопросов мне с ним приходилось встречаться особенно часто.

Руководящие работники НКО и Генштаба работали дружно и слаженно под единым руководством наркома. Однако в отношениях Б. М. Шапошникова и Е. А. Щаденко существовала некоторая натянутость, сложившаяся, видимо, еще в бытность первого начальником Военной академии имени М. В. Фрунзе, а второго — комиссаром этой академии.

Время, когда мне довелось начать работу в центральном аппарате Наркомата обороны, было тревожным и для армии, и для всей страны. Преодолевать возникшие трудности во многом помогали исключительное спокойствие, такт и выдержка Б. М. Шапошникова. И надо сказать, что в тех сложных условиях коллектив Генерального штаба успешно решал поставленные задачи.

Захватив в марте 1938 года Австрию, фашистская Германия немедленно приступила к подготовке вторжения в Чехословакию. Правительства Англии и Франции, зная об этих приготовлениях, встали на путь политических интриг и заигрывания с Гитлером, пытаясь последовательно принести ему в жертву малые страны Восточной [111] Европы во имя своих корыстных империалистических интересов.

В этих условиях всеобщего мартовского смятения только Советский Союз смело выступил в защиту малых народов Европы. Он призвал все государства, в особенности великие державы, занять твердую, недвусмысленную позицию в отношении проблемы коллективного воздействия на агрессора и спасения мира. «Время для этого еще не прошло»{86}, — уверенно заявляло Советское правительство.

В наступившие тревожные месяцы Советский Союз продолжал прилагать все усилия, чтобы спасти Чехословакию от захвата, расчленения и фашистского порабощения. В марте, апреле, мае, июне, августе 1938 года Советское правительство вновь и вновь подтверждало свою готовность оказать помощь Чехословакии, если она подвергнется нападению{87}.

20 сентября Советское правительство дало положительный ответ на запрос президента Чехословакии Бенеша, готовы ли мы оказать его стране помощь, если Франция сделает то же самое. Более того, оно заверило чехословацкое правительство, что эта помощь будет оказана даже в том случае, если Франция не выполнит своих обязательств{88}.

О решимости Советского Союза оказать военную поддержку Чехословакии говорят следующие факты.

По указанию Центрального Комитета партии и Советского правительства войска Красной Армии приводились в боевую готовность с задачей, если потребуется, оказать помощь Чехословакии вооруженным путем.

Во исполнение этих указаний 21 сентября в 18 часов Военному совету Киевского Особого военного округа по прямому проводу была передана директива, которая предусматривала создать в районе Волочиск, Проскуров, Каменец-Подольский группировку войск в составе управления винницкой армейской группы, 4-го кавалерийского корпуса (34, 32 и 9-я кавалерийские дивизии), 25-го танкового корпуса, 17-го стрелкового корпуса (96, 97 и 72-я стрелковые дивизии), 23-й и 26-й легких танковых [112] бригад. Для доукомплектования стрелковых соединений разрешалось призвать приписной состав по 8000 человек на дивизию, а также мобилизовать из народного хозяйства лошадей. Корпусные части 17-го стрелкового корпуса полностью укомплектовывались личным составом. Одновременно к госгранице выдвигались дивизии 2-го кавалерийского корпуса.

Для обеспечения действий этой группировки привлекались три истребительных полка, три полка скоростных бомбардировщиков, один полк тяжелых ТБ-3 и авиация округа. Для доукомплектования двух авиабаз также призывался приписной состав.

На следующий день штаб округа донес в Генеральный штаб, что в 4 часа утра директива Наркома обороны была доведена до всех войск и они приступили к выполнению поставленных задач. Оперативная группа штаба округа во главе с командующим С. К. Тимошенко перешла из Киева в Проскуров.

23 сентября в 23 часа 45 минут была передана директива Наркома обороны Военному совету Белорусского Особого военного округа. В ней говорилось следующее.

1. На полоцком направлении, оставив пулеметные батальоны в укрепленном районе, 50-ю стрелковую дивизию выдвинуть в район Горбули, Мышки, Россица, Волынцы. Дивизион бронепоездов сосредоточить на станции Бигасово. 5-ю стрелковую дивизию с 18-й танковой бригадой сосредоточить в районе Полюдовичи, Слободка, озеро Навлицкое. Командование полоцкой группой возложить на командира 4-го стрелкового корпуса.

2. На лепельском направлении 24-ю кавалерийскую дивизию (без одного кавалерийского полка) с 16-й танковой бригадой сосредоточить в районе Заречицк, Новые Вольбаровичи, Добрунь, Небышина, Бегомль, Пустоселье. Один кавалерийский полк 24-й кавалерийской дивизии сосредоточить в Малых Кубличах. 79-й стрелковый полк с гаубичным полком 27-й стрелковой дивизии сосредоточить в районе Малая Черница, Отрубок, Березине. Командование лепельской группой возложить на командира 27-й стрелковой дивизии.

3. На минском направлении сосредоточить: 36-ю кавалерийскую дивизию — в районе Задроздье, Крайск, Ставище; 100-ю стрелковую дивизию — в районе Пухляки, Кривое Село, Ратомка; 2-ю стрелковую дивизию — в районе Курпилево, Карачу, Койданово; 21-ю танковую бригаду — в районе Миронщина, Заболотье; 7-ю кавалерийскую [113] дивизию — в районе Узда; 13-ю стрелковую дивизию — в Минском укрепленном районе. Командование частями Минского района возложить на командира 16-го стрелкового корпуса.

4. На слуцком направлении 4-ю кавалерийскую дивизию выдвинуть в район Тимковичи, Семежево, Гулевичи.

Всем перечисленным войскам выступить в новые районы утром 24 сентября.

Истребительная авиация должна была перебазироваться на передовые аэродромы у границы для прикрытия себежского, полоцкого, минского и слуцкого направлений, а скоростная бомбардировочная — в район Витебск, Орша. Тяжелая бомбардировочная авиация должна была действовать со своих аэродромов. Полеты всей авиации округа разрешалось начать с утра 24 сентября.

В 10 часов 55 минут 24 сентября штаб Белорусского военного округа донес в Генштаб о получении директивы и о начале выполнения поставленных в ней задач.

23 сентября Калининскому военному округу была дана директива о выдвижении 67-й стрелковой дивизии к государственной границе.

Одновременно Ленинградскому, Калининскому, Белорусскому, Киевскому, Харьковскому и Московскому военным округам давались указания о приведении в боевую готовность системы ПВО.

Укрепленные районы вдоль государственной границы и в глубине также приводились в боевую готовность с вызовом приписного состава.

В боевую готовность были приведены: танковый корпус, 30 стрелковых и 10 кавалерийских дивизий, 7 танковых, мотострелковая и 12 авиационных бригад, 7 укрепленных районов, а в ПВО — 2 корпуса, дивизия, 2 бригады, 16 полков и ряд отдельных зенитных артиллерийских дивизионов.

Но этим не исчерпывались подготовительные мероприятия Красной Армии. В дни, когда в Мюнхене собрались на совещании главы правительств Англии, Франции, Германии и Италии, чтобы в отсутствие представителей правительства Чехословакии сговориться о ее разделе, когда обстановка стала еще более напряженной, Советский Союз предпринял новые меры по повышению оперативной и мобилизационной готовности своих Вооруженных Сил. В соответствии с указаниями правительства 28 сентября начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников направил срочную телеграмму в Ленинградский, [114] Белорусский, Киевский, Харьковский, Орловский, Калининский, Московский, Приволжский, Уральский, Северо-Кавказский и Закавказский военные округа с приказанием: «Красноармейцев и младших командиров, выслуживших установленные сроки службы в рядах РККА, впредь до особого распоряжения из рядов армии не увольнять».

Подобные приказы, как известно, отдаются в исключительных случаях, когда назревает военная опасность.

Кроме того, 29 сентября Ленинградскому, Белорусскому, Киевскому военным округам были даны указания в двухнедельный срок призвать на учебные сборы приписной рядовой и младший начальствующий состав для семнадцати стрелковых дивизий, управлений трех танковых корпусов, пятнадцати танковых и нескольких авиационных бригад, тридцати четырех авиационных баз. Командный и политический состав призывался полностью из расчета мобилизационной потребности для всех корпусных частей, стрелковых дивизий, танковых и мотострелковых бригад, а также авиабаз.

В тот же день Калининскому, Харьковскому, Орловскому, Северо-Кавказскому, Приволжскому и Уральскому военным округам были даны указания в двухнедельный срок призвать приписной командно-политический состав во все имеющиеся в них части и соединения из расчета 250–275 человек на дивизию. Эти указания распространялись также на Московский военный округ и те дивизии Ленинградского военного округа, в которые не вызывался рядовой и младший начальствующий состав запаса.

Следовательно, частичное отмобилизоваиие войск коснулось не только наших западных приграничных округов, но и внутренних округов вплоть до Урала.

Таким образом, мероприятия Советского правительства и военного командования имели широкий размах. Всего в боевую готовность было приведено: 60 стрелковых, 16 кавалерийских дивизий, 3 танковых корпуса, 22 отдельные танковые, 17 авиационных бригад и другие. В армию было призвано в общей сложности до 330 тыс. человек командного, политического, младшего командного и рядового состава запаса. Кроме того, десятки тысяч младших командиров и рядовых, выслуживших установленные сроки службы и подлежащих увольнению, были задержаны в рядах армии.

Информируя о некоторой части этих мероприятий, [115] Народный комиссариат обороны еще 25 сентября 1938 года телеграфировал в Париж для передачи французским военным властям:

«Наше командование приняло пока следующие предупредительные меры:

1. 30 стрелковых дивизий придвинуты в районы, прилегающие непосредственно к западной границе. То же самое сделано в отношении кавалерийских дивизий.

2. Части соответственно пополнены резервистами.

3. Что касается наших технических войск — авиации и танковых частей, то они у нас в полной готовности»{89}.

28 сентября 1938 гола эта информация была повторена французскому военному атташе в СССР Палассу.

Следует напомнить, что Советский Союз в указанный период не имел общей границы с Чехословакией. Поэтому сосредоточение наших войск происходило у советско-польской границы. В период мюнхенского кризиса правящие круги буржуазной Польши начали сосредоточивать свои войска у границ Чехословакии. В связи с этим 23 сентября 1938 года Советское правительство сделало заявление польским властям о том, что если их войска вторгнутся на территорию Чехословакии, то правительство СССР признает это актом невызванной агрессии и вынуждено будет денонсировать польско-советский пакт о ненападении от 25 июля 1932 года{90}. Это своевременное заявление заставило польское правительство отказаться от опрометчивых решений в отношении Чехословакии.

Мюнхенское соглашение правительств четырех держав — Англии, Франции, Германии и Италии, — политику которых активно поддерживали США, сразу же было оценено мировой общественностью как небывалое по вероломству попрание правящими кругами этих стран жизненных интересов чехословацкого народа. С тех пор слово «Мюнхен» в политическом словаре всех народов стало синонимом предательства, олицетворением политики попустительства фашистской агрессии и натравливания агрессоров на миролюбивые страны.

О мюнхенском сговоре написано много книг, опубликовано большое количество документов. Они убедительно изобличают неприглядную роль творцов Мюнхена, покрывших себя несмываемым позором, и неопровержимо свидетельствуют о последовательной, твердой и [116] честной позиции Советского Союза, который в те трагические дни оставался надежным другом чехословацкого народа, готовым оказать ему помощь всеми имеющимися средствами, в том числе и военными.

Результаты мюнхенского соглашения, безусловно, развязали руки Гитлеру в Европе и ускорили развертывание второй мировой войны.

Уже отмечалось, что обстановка в Генштабе ко времени моего вступления в должность была довольно сложной. Шел третий год, как Штаб РККА был переименован в Генеральный штаб. Однако многие стороны деятельности этого высшего органа военного управления были еще недостаточно четко выражены. Разработка Положения о службе Генерального штаба по целому ряду причин затягивалась. На основании постановления ЦИК и СНК СССР от 10 апреля 1936 года проект этого документа должен был быть представлен на утверждение к 1 июня 1936 года{91}. Однако ввиду большой важности и сложности многих вопросов, затрагиваемых этим Положением, как писал заместитель Наркома обороны армейский комиссар 1 ранга Я. Б. Гамарник, было возбуждено ходатайство о выделении дополнительного срока для его доработки{92}.

Члены Политбюро ЦК и правительства (В. М. Молотов, Г. К. Орджоникидзе, В. И. Межлаук, И. В. Сталин) удовлетворили эту просьбу.

В феврале 1937 года проект Положения о службе Генерального штаба РККА был готов и представлен начальником Генштаба А. И. Егоровым на рассмотрение Наркому обороны К. Е. Ворошилову.

После одобрения, в мае, проект был направлен на утверждение Комиссии обороны, возглавлявшейся в то время В. М. Молотовым, но в силу сложившейся в то время обстановки не был принят.

Варианты проекта являлись ценными документами и содержали интересные и важные положения о штабной службе оперативно-стратегического звена, призванной обеспечить наилучшее управление вооруженными силами [117] в мирное и военное время путем создания сколоченных, четко и безотказно работающих штабов, укомплектованных подготовленными и натренированными командирами Генерального штаба.

На службу Генерального штаба возлагались: разработка оперативно-стратегических планов войны, вопросов организационного строительства вооруженных сил, составление мобилизационных планов; изучение и подготовка театров военных действий; разработка перспектив развития военной техники, совершенствование боевых возможностей видов вооруженных сил; организация оперативной подготовки командного и начальствующего состава; разработка вопросов материально-технического обеспечения вооруженных сил во время войны и т. д.

Для работы в службе Генерального штаба должны были привлекаться прежде всего бывшие слушатели Академии Генерального штаба, а также командиры, которые, работая в больших штабах, показали отличные деловые качества и по своей военно-теоретической подготовке достигли уровня знаний, даваемых Академией Генерального штаба. Третьим источником комплектования должностей, отнесенных к службе Генерального штаба, являлись преподаватели военных академии при условии, если они «успешно провели полный курс по предметам общевойсковых кафедр, сдали зачет по разработке и проведению оперативной игры в масштабе армейской операции и представили научную работу на оперативную или военно-историческую тему»{93}.

В число обязательных требований, предъявляемых к кадрам службы Генерального штаба, включались: беспредельная преданность социалистической Родине и Коммунистической партии; высокая марксистско-ленинская подготовка, широкий общеобразовательный и военно-теоретический кругозор; глубокие и всесторонние знания войск, методов боевой подготовки и всех видов военной техники нашей армии, а также тактики и оперативного искусства армий ведущих капиталистических государств, их истории, географии, экономики и политики. Главными критериями, определявшими годность кандидатов для зачисления в службу Генерального штаба, являлись их деловые и моральные качества: наличие воли, организаторские навыки, трудоспособность и прилежание, способность к самостоятельному, ясному пространственному [118] мышлению с быстрой реакцией на обстановку, аккуратность, скромность. Кроме того, они должны были хорошо владеть техникой штабной службы, уметь организовать и провести учение в оперативно-стратегическом масштабе, участвовать в военно-научной работе, разработке уставов и наставлений, а также вести самостоятельное исследование тем, намеченных Генеральным штабом. Отставание в этих вопросах, указывалось в проекте Положения о службе Генерального штаба, должно учитываться как основной повод для отчисления из Генерального штаба.

Рассмотрение кандидатур для зачисления в службу Генерального штаба намечалось производить специальной комиссией при Генеральном штабе с участием представителей Политического управления РККА, штабов военно-воздушных и военно-морских сил, Академии Генерального штаба и отдела кадров по службе Генерального штаба.

Должности начальников штабов бригад и выше, руководящие посты в штабах военных округов, в Генеральном штабе, главных и центральных управлениях НКО и военных академиях должны укомплектовываться командирами службы Генерального штаба. При этом службу в штабах предполагалось чередовать с периодической стажировкой, то есть направлять на некоторое время штабных работников в войска, для того чтобы они получили практику в командовании частями и соединениями.

Лица, окончившие Академию Генерального штаба и зачисленные в состав службы Генерального штаба, но не имевшие опыта командования полком или отдельной частью, подлежали назначению на командные должности сроком не менее года. Наоборот, лица, имевшие достаточный командный опыт, подлежали назначению на должности в Генштаб или штаб военного округа сроком на два-три года. После этого они опять должны были «покомандовать» соединением.

Командиры службы Генерального штаба имели право по вопросам, связанным с изменением оперативных руководств, наставлений, уставов и штабной техники, а также по военно-научным вопросам обращаться к вышестоящему начальнику службы Генерального штаба, минуя своих непосредственных начальников.

Для командиров службы Генерального штаба намечалось установить сокращенные сроки выслуги в воинских [119] званиях (при успешном прохождении службы), а также другие льготы и преимущества.

В рассматриваемых проектах, и особенно в последнем, имелись некоторые недостатки и упущения. Бросалась в глаза излишняя забота о предоставлении командирам Генерального штаба несвойственных духу Красной Армии привилегий при прохождении службы. В них не были отражены вопросы, касающиеся стиля и методов работы, важнейшие проблемы, которые должен решать Генеральный штаб.

В 1938 году советский народ приступил к выполнению третьего пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР.

Дальнейшее строительство Советских Вооруженных Сил также осуществлялось на основе нового военного пятилетнего плана, при составлении которого учитывались экономические возможности нашего государства, международная обстановка, требования военной науки и др.

Пятилетние планы строительства Красной Армии всякий раз рассматривались и принимались ЦК партии и Советским правительством параллельно с пятилетними планами развития народного хозяйства.

Исходные данные для составления пятилетнего плана строительства Красной Армии предварительно готовились всеми управлениями центрального аппарата Наркомата обороны, затем они поступали в Генеральный штаб. На основе их отрабатывались первоначальные соображения для доклада начальнику Генерального штаба и Наркому обороны. После одобрения материал поступал в специально выделенный отдел, отвечавший за разработку варианта проекта плана в целом. В частности, проект третьего пятилетнего плана строительства РККА разрабатывал один из талантливых генштабистов (временно исполняющий должность начальника 4-го отдела Генштаба) комбриг С. Н. Красильников.

На основе предварительных соображений о развитии РККА в третьей пятилетке и исходных данных, полученных в мае и июне от управления, отделов и отделений, С. Н. Красильников в течение нескольких суток в конце августа 1937 года отработал и написал от руки проект доклада «Перспективный план развития РККА, [120] 1938–1942 гг.». После этого он неоднократно рассматривался начальником Генштаба Б. М. Шапошниковым я Наркомом обороны К. Е. Ворошиловым. Окончательно отредактированный и отпечатанный вариант плана 27 ноября 1937 года был представлен руководителям партии и правительства, а через день утвержден.

Следует отметить такую деталь. Все важнейшие планирующие документы Генштаба после утверждения в Политбюро ЦК и СНК всегда подписывались несколькими ответственными лицами. И. В. Сталин строго придерживался установленного порядка, и подобные документы единолично им не подписывались. И на этот раз на титульном листе третьего пятилетнего плана строительства Красной Армии стояли подписи красным цветом «за» — И. Сталина, К. Ворошилова и других.

При составлении варианта плана строительства Красной Армии Наркомат обороны и Генеральный штаб учитывали продолжавшееся обострение политической обстановки в центре Европы, а также на Дальнем Востоке, которое могло привести к неожиданному вооруженному конфликту на наших границах; гонку вооружений; наращивание мощи военно-морских сил во всех капиталистических странах, и в первую очередь в Германии и Японии, а также прогрессирующее развитие науки и техники.

Исходя из характера будущих вооруженных столкновений и возраставших на основе успехов социалистического строительства материально-технических возможностей страны, план предусматривал всемерное повышение ударной силы и маневренности стрелковых войск, артиллерии (РГК и войсковой), воздушных и военно-морских сил, создание крупных автобронетанковых соединений РГК оперативного назначения, дальнейшую моторизацию войскового и армейского тыла.

Смешанная система строительства РККА отменялась: был взят курс на создание кадровой армии. Отмобилизование РККА (в военное или мирное время) должно было осуществляться поочередно, в зависимости от накопления материальных ресурсов и степени подготовки людских контингентов.

Примечательно, что, переходя к созданию вооруженных сил на единой кадровой основе, ЦК ВКП(б) и Советское правительство не стремились форсировать их численности: за пять лет они должны были возрасти всего лишь на 175 тыс. человек. К концу пятилетки армия [121] могла обучить около 70 процентов очередного призывного контингента молодежи. При этом имелось в виду, что строительство Красной Армии удастся осуществить в условиях бесконфликтного развития международной обстановки и преобладания мирных тенденций в мировой политике вопреки агрессивным устремлениям фашистских государств.

Генеральный штаб в то время допускал, что в ближайшем будущем не произойдет перерастания локальных, ограниченных войн в новую мировую войну. Поэтому ставка делалась прежде всего на максимальное совершенствование, оттачивание качественной стороны армии, особенно в области вооружения, организационной структуры и системы управления.

Увеличивалась емкость подразделений. Во всех легких танковых бригадах предусматривалось иметь во взводе пять танков. Расширялся танковый резерв Главного Командования: пять легких танковых бригад переформировывались в тяжелые бригады РГК; за счет боевой техники, получаемой из стрелковых войск и кавалерии, где танковые батальоны заменялись танковыми ротами, формировалось семь танковых полков РГК.

Артиллерия — основная огневая сила сухопутных войск — делилась на войсковую, резерва Главного Командования и противовоздушной обороны (ПВО). Войсковая артиллерия увеличивалась за счет создания в стрелковых дивизиях второго артиллерийского полка, дивизиона, противотанковых орудий и полковых минометных взводов. Кроме того, в 20 стрелковых корпусах создавалось по два артиллерийских полка. Общее количество войсковой артиллерии возрастало с 6810 (пушек — 4434, гаубиц — 2376) до 8900 (пушек 4284, гаубиц 4616) орудий.

Артиллерия РГК по количеству формирований почта не увеличилась, но ее парк возрастал с 768 до 1029 орудий. Смешанные полки корпусной артиллерии упразднялись, оставались только пушечные и гаубичные полки (крупного калибра и особой мощности), которые перевооружались более современными образцами орудий.

Удельный вес тяжелых орудий в артиллерии РГК возрастал почти в два раза.

Артиллерия ПВО имела 20 зенитных артиллерийских полков и 22 отдельных дивизиона. К концу пятилетки намечалось создать еще несколько таких полков и 15 дивизионов. Количество зенитных орудий возрастало с 1164 до 2028 (из них 37-мм орудий — 360) единиц. [122]

В химических войсках предусматривалось переформировать соединения и части смешанного типа в однотипные танковые химические бригады, батальоны и отдельные минометные батальоны. Общая численность химических войск в мирное время оставалась без изменений.

Серьезной реорганизации подверглись автомобильные войска. Из 32 автомобильных батальонов и 10 рот (различного состава) создавались 8 автомобильных полков, которые в военное время должны были развернуться в 18 автомобильных бригад (по 3000 автомашин в каждой).

Инженерные войска менялись незначительно. В этих дополнительно развертывалось два батальона для наведения наплавных мостов.

Совершенствование войск связи предусматривалось исходя из потребностей внутри каждого рода войск.

По плану развития Красной Армии особенно крупные изменения предусматривались в Военно-Воздушных силах. Прежде всего намечался дальнейший качественный рост авиации. Одновременно предстояла радикальная перестройка всех войсковых формирований, их тылов с целью увеличить подвижность, маневренность боевых частей. Все авиационные бригады и эскадрильи должны были содержаться без тылового и хозяйственного аппарата. Прежние громоздкие эскадрильи каждого вида авиации заменялись более подвижными и маневренными: в бомбардировочной и других эскадрильях намечалось иметь по 12, а в истребительной — 15 самолетов. В состав бригад (кроме истребительных) включалось пять эскадрилий: истребительная бригада имела четыре эскадрильи. Все бригады предполагалось свести в авиационные корпуса (по две — четыре бригады в каждом).

Выполнение вышеприведенного плана строительства Красной Армии предполагалось осуществить поэтапно. Все организационные мероприятия в стрелковых войсках, кавалерии, химических и инженерных войсках, войсках связи должны завершиться в 1938 году, а в артиллерии РГК и автомобильных частях — в 1939-м.

У бронетанковых войск, Военно-воздушных сил и Военно-Морского Флота была более сложная программа, поэтому выполнение ее планировалось до 1941 года.

Такая последовательность выполнения плана была посильна нашей экономике, не противоречила внешнеполитической обстановке и не создавала штурмовщины.

В соответствии с планом развития и реорганизации [123] РККА на предстоящее пятилетие Комитет Обороны в ноябре 1937 года утвердил мобилизационный план на 1938–1939 годы. Его подробный анализ позволит проследить, в какой степени прогнозы и расчеты НКО и Генеральною штаба были верными и близкими к реальным, насколько они отвечали военно-стратегическим возможностям страны.

Я глубоко убежден, что Генеральный штаб — это не только директивный орган управления и руководства вооруженными силами, аппарат, осуществляющий аналитическую и широкую обобщающую деятельность в военной области, но и своего рода « недремлющее око», постоянно устремленное вперед, в будущее. Имеется в виду, что важнейшим элементом в деятельности Генштаба должно быть глубоко научное планирование с далекой перспективой.

Мне припоминается по этому поводу примечательная беседа с Б. М. Шапошниковым, которая происходила после посещения последним И. В. Сталина. В ходе доклада, рассказывал Б. М. Шапошников, он намекнул И. В. Сталину о своей большой загруженности текущими делами. Выслушав доклад, И. В. Сталин слегка усмехнулся, а потом заметил, что начальник Генерального штаба обязан спланировать свою работу так, чтобы текущие дела не занимали у него более четырех часов в суши. Остальное время он должен лежать на диване и думать только о будущем. Видимо, И. В. Сталин хотел этим подчеркнуть, что Генеральному штабу необходимо постоянно осуществлять далекое прогнозирование, глубокий научный анализ вероятных тенденций и перспектив развития военного дела, искать наиболее приемлемые пути укрепления мощи Советских Вооруженных Сил.

Вся планирующая документация по строительству Красной Армии и мобилизации людских и материальных ресурсов может оказаться беспредметной, если она не будет отражать реальных потребностей обороны страны, не будет подкреплена тщательно продуманными расчетами и соображениями НКО и Генерального штаба по основам стратегического развертывания Советских Вооруженных Сил на случай возникновения угрозы нападения на нашу страну империалистических агрессоров. [124]

Несомненно, что соображения такого порядка являются плодом глубокого анализа внешнеполитического и военно-стратегического положения Советского государства, продумывания всех возможных вариантов стратегических действий, которые необходимо было бы предпринять на угрожаемом театре войны, чтобы успешно решать задачи по защите государственных интересов Союза ССР. Эта область деятельности всякий раз является интеллектуальным состязанием противостоящих генеральных штабов в умении правильно прогнозировать и верно представлять ход предстоящих событий. Много слагаемых лежит в сумме тех научных знаний, которые позволяют глубоко проникнуть в святая святых — сферу вероятного стратегического планирования верховного руководства вражеского государства. От того, насколько своевременно будут вскрыты намерения противника и приняты меры предосторожности или достаточно убедительные и весомые ответные действия, во многом зависит судьба государства.

Учитывая исторические прецеденты в данной области, разработка таких соображений в последнем варианте производилась, как правило, лично начальником Генерального штаба после предварительного и тщательного обсуждения всех важнейших аспектов данной проблемы со своими ближайшими помощниками.

24 марта 1938 года начальник Генштаба РККА Б. М. Шапошников представил на рассмотрение Народному комиссару обороны СССР Маршалу Советского Союза К. Е. Ворошилову доклад по вопросам стратегического развертывания РККА.

13 ноября 1938 года основные положения этого доклада по Западному и Восточному театрам войны были изложены на Главном военном совете и получили в основном одобрение.

Доклад состоял из шести разделов, в которых рассматривались наиболее вероятные противники, их вооруженные силы и возможные оперативные планы, основы стратегического развертывания Красной Армии на западе и на востоке.

Мне по долгу службы пришлось тщательно изучить этот документ. С тех пор прошли десятилетия, многое забылось, однако основные положения доклада остались в моей памяти навсегда.

Сделанные в нем прогнозы о вероятных намерениях противника и сосредоточении его основных усилий были [125] исключительно верными. В последующем, конечно с учетом поправок на время и обстановку, они получили веское подтверждение всем ходом событий. При этом следует учесть, что Генштаб РККА в тот период не располагал документальными данными оперативных планов противников. Поэтому Б. М. Шапошников сделал оговорку, что все выводы доклада были построены главным образом на наиболее вероятных предположениях.

Краткое содержание основных положений доклада, в котором давались оценки вероятных противников и рассматривались их вероятные намерения, сводится к следующему.

Главным и опасным врагом считался фашистский блок — Германия и Италия, поддерживаемые империалистической Японией. Политика правящих кругов этих стран была направлена на обострение отношений с Советским Союзом вплоть до вооруженного столкновения. Однако к тому времени эти враждебные нам государства для осуществления агрессии против СССР не имели еще достаточных материальных возможностей, выгодных внешнеполитических позиций и свободы рук в отношении СССР, того перевеса сил, который, но их мнению, был необходим.

Колеблющаяся политика Англии и Франции потворствовала фашистскому блоку в развязывании агрессии на востоке, и в первую очередь против Советского Союза, накладывала отпечаток на поведение Румынии, Болгарии и Турции, а также Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы. Указанные государства под давлением Германии и буржуазной Польши все более склонялись на их сторону. Предполагалось, что Иран и Афганистан будут сохранять вооруженный нейтралитет.

Второй очаг войны мог возникнуть на востоке. Считалось, что Япония (хотя она и увязла в войне с Китаем) имеет достаточно сил, чтобы, опираясь на маньчжурский плацдарм, напасть на СССР в момент выступления против него государств фашистской коалиции.

Таким образом, делал вывод Б. М. Шапошников, Советскому Союзу надо быть готовым к борьбе на два фронта: на западе — против фашистской Германии, Италии, Польши и тяготевших к ним Румынии, Финляндии, Эстонии, Латвии и Литвы, а на востоке — против Японии.

Тщательный анализ показывал, что в случае войны на два фронта противник может сосредоточить у границ СССР 194–210 пехотных, 4 моторизованные,-15 кавалерийских [126] дивизий, 13077 орудий, 7980 танков, 5775 самолетов. Предполагалось, что на западе из этих сил будут действовать 130–140 пехотных, 4 моторизованные и 12 кавалерийских дивизий, 8500 орудий, 6380 танков и 4136 самолетов (не считая войск Румынии, выступление которой в тот период считалось маловероятным, хотя и не отвергалось полностью).

Допускалось, что при возникновении конфликтной ситуации Литва подвергнется оккупации со стороны фашистской Германии и буржуазной Польши.

Таким образом, исходя из оценки международной обстановки, изучения вероятных противников, предполагаемого развертывания их сил и средств, делался вывод, что главные и наиболее опасные противники СССР находились на западе. Поэтому Западно-Европейский театр войны рассматривался первостепенным основным, где и намечалось сосредоточить главные силы наших войск.

Решая свои задачи, генеральный штаб любого государства стремится к тому, чтобы не только выявить силы, которые может выставить противник, но и определить оперативно-стратегические замыслы их использования. Верность таких прогнозов в значительной мере зависит от степени знаний уровня военного искусства вероятного противника, стиля руководства его высших звеньев управления, характера сложившейся коалиции, а также особенностей театра войны.

Немецкие генералы, склонные к педантизму и преувеличению значения географических факторов, в своих расчетах при планировании войны против СССР считали район реки Припять сложной и трудноразрешимой стратегической проблемой{94}. Исходя из этого, они избегали развертывать свои войска и вести боевые действия в этом районе.

Учитывая опыт, традиции и сложившиеся методы оперативного мышления противника, Б. М. Шапошников считал, что Германия и ее сателлиты могут сосредоточить свои главные силы к северу или к югу от Полесья. Решение этого вопроса будет зависеть от внутриполитического положения, которое утвердится в странах Центральной и Восточной Европы, и их позиции, которую они наймут по отношению к Украине, крупному промышленному и сельскохозяйственному району СССР. [127]

Армии прибалтийских стран и Финляндии могут быть использованы Германией для концентрическою удара на Ленинград и для того, чтобы отрезать Ленинградскую область от остальной территории страны.

Действия военно-морских сил противника представлялись следующим образом: немецкий флот будет осуществлять крейсерские операции и рейды подводных лодок в Баренцевом и Белом морях с целью блокады портов Мурманска и Архангельска, а в Балтийском — попытается добиться господства на море и оттеснить наш флот к востоку от Гогланда; в бассейне Черного моря возможно появление кораблей итальянского флота, а также немецких подводных лодок.

Далее в докладе рассматривались планы возможного развертывания главных сил вероятных противников Советского Союза на его Западном и Восточном театрах войны.

Предполагаемые действия противника на нашем Западном театре войны (для него Восточный) были представлены в двух вариантах.

Первый вариант (Б. М. Шапошников отдавал ему предпочтение, считал основным, решающим) предусматривал развертывание главных сил германо-польских армий севернее Полесья. Предполагалось, что в составе их может быть до 90 дивизий (пехотных — 56 немецких, 20 польских, 4 латвийские; моторизованных — 4 немецкие; кавалерийских — 4 немецкие, а также 8 польских кавалерийских бригад){95}. Группировка имела 5500 орудий, 3800 танков и танкеток и 2700 самолетов. Наиболее угрожаемыми направлениями считались: витебское со стороны немцев и минское со стороны поляков.

Группировка, развертывавшаяся южнее Полесья, могла иметь в своем составе 40 польских пехотных дивизий и 13 кавалерийских бригад, 2000 орудий, 2500 танков и танкеток и 1000 самолетов. Своими активными действиями она должна была способствовать успеху на главном направлении.

По второму варианту ожидалось развертывание главных сил германо-польских армий к югу от Полесья. Здесь могло быть сосредоточено около 93 дивизий (немецких дивизий: пехотных — 44, моторизованных — 4, кавалерийских — 3; польских: пехотных дивизий — 35 и [128] кавалерийских бригад — 13), с общей численностью 5332 орудия, 4700 танков и танкеток, 2800 самолетов. Считалось, что удар главных сил противника будет нацелен на Киев.

К северу от Полесья при данном варианте можно ожидать развертывание более 43 дивизий (пехотных: 12 немецких, 25 польских; 4 латвийские и одна немецкая кавалерийская дивизии и 3 польские кавалерийские бригады). Эта группировка имела 2168 орудий, 1600 танков и танкеток, 900 самолетов. Указанные соединения своими действиями должны были обеспечить успех главной группировке, действовавшей южнее Полесья.

Примерный срок окончания развертывания немецко-польских армий по первому варианту определялся в 20 дней. По второму варианту сосредоточение главных сил к югу от Полесья могло продолжаться 28–30 дней.

Предполагалось, что на северо-восточном направлении (со стороны противника) Финляндия выдвинет на межозерный перешеек (между Онежским и Ладожским озерами) 2 пехотные дивизии и 1 кавалерийскую бригаду, а на Карельский перешеек — 7 пехотных дивизий. Эстония может сосредоточить на кингисеппском направлении 7 пехотных и на псковском направлении 3 пехотные бригады. На этом же направлении могут быть развернуты 2 латвийские пехотные дивизии. В составе войск, предназначенных для действий на северо-восточном направлении, находились 1000 орудий, 80 танков, 436 самолетов. Все группировки войск этих стран нацеливались для нанесения ударов в направлении Ленинграда.

Развертывание румынской армии ввиду возможного нейтралитета этого государства не рассматривалось.

На нашем Восточном театре военных действий ожидалось развертывание японской армии, в состав которой должны войти 27–33 пехотные дивизии, 4 охранные и 5 кавалерийских бригад, 2827 орудий, 1400 танков и 1000 самолетов. Ее главные силы будут сосредоточены в течение 22–25 дней в районе Гирин, Мулин, Цзямусы, Люньчжень, Цицикар, Мукден, где противник имел достаточно развитую сеть железных дорог и аэродромов.

Действия японских войск представлялись следующим образом. Группировка (основные силы), сосредоточенная в восточной части Маньчжурии, где шло интенсивное строительство железных дорог к нашим границам, нанесет главный удар на южную часть советского Приморья, Иман, а также на Благовещенск; части и соединения, [129] расположенные в западных районах Маньчжурии, опираясь на отроги Большого Хингана, перейдут к активной обороне; подвижные части (конница и танки) и одна-две пехотные дивизии, находящиеся в районе Долоннора и Калгана, перейдут в наступление на территорию Монгольской Народной Республики (МНР).

Кроме того, японцы могли высадить десанты как на материк, так и на Камчатку, а также начать наступление из южной части Сахалина на север.

До развертывания главных сил первый эшелон японской армии — 12 дивизий, находящихся в Северной Маньчжурии и Корее, — из-за своей слабости вряд ли начнет активные действия.

Исходя из приведенной оценки сил вероятных противников, их предполагаемого стратегического развертывания и возможных задач, в докладе рассматривались основы стратегического развертывания Красной Армии.

В случае агрессии на Советский Союз первостепенная задача РККА заключалась в том, чтобы нанести решительное поражение противнику как на западе, так и на востоке. Отсюда стратегическое развертывание на два фронта считалось основным. Поскольку наиболее опасная коалиция противника, а отсюда и определяющий театр войны находились на западе, здесь намечалось сосредоточить и наши главные силы.

Генеральный штаб признавал, что по количеству и численности стрелковых дивизий на главном направлении мы несколько уступали противнику, но по танкам и авиации имели незначительный перевес.

Для прикрытия других границ СССР кроме погранохраны предназначались следующие минимальные силы: на Северном побережье — запасные части; на Черноморском побережье — подразделения и части береговой обороны, запасные части.

Исходя из вероятных намерений противника, стратегическое развертывание РККА на западе предусматривалось также в двух вариантах.

По количеству орудий, а также по танкам и самолетам, тактико-технические данные которых были не хуже, а по отдельным образцам даже лучше, чем у противника, мы имели некоторое превосходство над врагом. Поэтому считалось, что оборона советских войск, действующих к югу от Полесья, может быть не только устойчивой, но и активной. [130]

В случае перехода наших войск в контрнаступление (как ответной меры против агрессора) они, говорилось в докладе, нанося главный удар к северу от Полесья, могут встретить главные силы германской армии, вероятнее всего, в районе Свенцяны, Молодечно, Гродно. Если же немцы вступят на территорию Латвии, то, возможно, частью сил они поведут наступление вдоль правого берега Западной Двины. В районе Барановичей, видимо, будут действовать польские войска.

Развертывание нашей армии на главном направлении прикрывали кавалерийские корпуса, которые должны были вести разведку в направлениях Молодечно и Новогрудок. Советские войска, сосредоточенные к югу от Полесья, основными силами должны были перейти к активной обороне. Действовавшие здесь кавалерийские корпуса должны прикрывать развертывание армий, вести боевую разведку на фронте Ровно, Броды, река Днестр.

Предусматривалось, что Финляндия, Эстония и Латвия выступят против СССР; их части и соединения создадут общий фронт с войсками немцев и поляков. В этом случае стратегическое развертывание советских войск на Северо-Западном направлении должно было обеспечить в первую очередь прочную оборону Ленинграда и господство нашего флота в Финском заливе.

По второму варианту (менее вероятному, но возможному) планировалось развернуть наши главные силы южнее Полесья.

Войска, находившиеся севернее Полесья, должны были активной обороной обеспечить устойчивость фронта, прикрывая особенно надежно направления на Великие Луки и Смоленск.

Эти войска по количеству дивизий незначительно уступали противнику, но превосходили его в боевой технике. Это позволяло ставить перед ними активные задачи: наступать из района западнее Минска на Ошмяны и Новогрудок.

Силы и средства, выделяемые для обеспечения Северо-Западного стратегического направления, оставались прежними.

Следует сказать, что сроки окончания сосредоточения наших войск по второму варианту по сравнению с первым несколько затягивались. Это объясняется тем, что железнодорожная сеть на юге и юго-западе СССР была развита недостаточно. При составлении плана обороны границ Советского Союза на западе предусматривалось [131] использовать Военно-воздушные силы и Военно-Морской Флот.

При всех вариантах развертывания Военно-воздушным силам ставились следующие общие задачи: вести борьбу с авиацией противника, наносить удары по его аэродромам, воспретить железнодорожные перевозки противника, наносить удары по крупным группировкам врага и содействовать в бою нашим войскам, производить налеты на важные военные объекты и т. д.

Военно-Морской Флот, активно содействуя сухопутным силам, должен был силами Черноморского флота преградить путь кораблям противника через Босфор в Черное море; активно оборонять наши берега от прорвавшегося в Черное море подводного флота вероятных противников; не допустить высадки десантов на побережья Крыма и Кавказа и др. Силами Северного флота прочно оборонять Мурманск и все остальное побережье Кольского полуострова; вести крейсерские операции подводными лодками на морских коммуникациях противника и др. Силами Краснознаменного Балтийского флота уничтожать боевой флот противника; постановкой мин и действиями подводных лодок закрыть проход кораблям противника в Финский залив; вести борьбу с немецким флотом в случае его появления в Финском заливе; не допускать высадки десантов противника и др.

По плану стратегического развертывания на востоке наши войска должны были не допустить вторжения японских войск в пределы советского Дальнего Востока, нанести им решительное поражение в Северной Маньчжурии и удержать за собой побережье Тихого океана, Сахалин и Камчатку. Особое внимание обращалось на оборону Приморья: удержать его нужно было при любых обстоятельствах. Здесь не допускалось ослабление нашей группировки, поскольку с юга этому району угрожали японские дивизии, базировавшиеся в Корее.

Для своевременной переброски войск и техники предусматривалось увеличить пропускную способность Амурской железной дороги и ускорить укладку второй колеи.

Изложенный выше план стратегического развертывания отражал оперативно-стратегические взгляды руководства НКО и Генерального штаба на характер обороны Советского государства и использование Советских Вооруженных Сил на основных и второстепенных театрах войны.

В то время считалось, что для обороны Советского Союза, как страны неагрессивной, достаточно иметь в мирное [132] время сравнительно небольшую армию прикрытия, богато оснащенную современной боевой техникой и вооружением. Эта армия, по мысли Б. М. Шапошникова, опираясь на заранее подготовленные оборонительные рубежи, могла отразить удары первого эшелона армии вторжения агрессора, обескровить его в приграничных сражениях и с подходом наших главных сил перейти в решительное наступление, с тем чтобы перенести вооруженную борьбу на территорию врага.

Методы и способы стратегического развертывания, принятые в плане, отражали главным образом опыт первой мировой войны, особенно ее начальный период. Учитывалось также все то новое, что в той или иной степени проявилось в боевой практике развязанных империалистами локальных агрессивных войн.

Разгромить первый эшелон главной группировки вероятного противника предусматривалось путем стратегического наступления на одном, решающем направлении в сочетании с активной обороной на других, второстепенных участках. При этом огромное значение придавалось широкому использованию стратегических резервов, военно-воздушных и военно-морских сил.

В плане хотя и не предусматривалось количество фронтовых объединений, однако четко вырисовывались три стратегических направления на Западном театре войны: Северо-Западное, Западное и Юго-Западное. Главным из них считалось Западное. В определенных условиях основные усилия могли быть перенесены и на Юго-Западное направление.

Ядром вражеской коалиции признавалась фашистская Германия, которая на первом этапе агрессивной войны против СССР заинтересована была, сохраняя за собой прибалтийские страны, искать решения своих стратегических задач совместно с польскими войсками на центральном (минско-смоленском) направлении.

Следует признать, что советская военная мысль, ее стратегические взгляды находились в тот период на верных позициях и намечали правильные пути защиты государственных интересов Советского Союза на Европейском континенте.

* * *

Ранее отмечалось, что империалистическая Япония, оккупировав Маньчжурию и развязав войну с Китаем, создала напряженную обстановку на Дальнем Востоке. [133]

Японская военщина не скрывала своих агрессивных намерений. Бывший главнокомандующий японскими войсками в Центральном Китае генерал Мацуи писал: «Значение создания Маньчжоу-Го заключается не только в обороне против расширения влияния СССР с севера, но и далее — в вытеснении его с востока»{96}.

За пять лет Квантунская армия в Маньчжурии увеличила свою численность почти в шесть раз. Она к началу 1938 года имела около 300 тыс. человек, 1200 орудий, 440 танков и 500 самолетов{97}. Готовясь к нападению на СССР, японские войска тщательно учились воевать в горно-лесистой местности с суровыми климатическими условиями.

Наращивание сил в Маньчжурии сопровождалось бесчисленными провокациями японцев на советской границе. Особенно часто они повторялись в Приморье, а также на реке Амур, у Благовещенска и Хабаровска.

Напряженная обстановка заставляла все больше и больше усиливать наши войска на Дальнем Востоке. Много энергии проявил в укреплении дальневосточных рубежей Маршал Советского Союза В. К. Блюхер — известный стране военачальник, бессменный командующий Дальневосточным фронтом. Он досконально знал специфику Дальневосточного театра военных действий, коварство и авантюризм японской военщины, убедительно oотстаивал перед Главным военным советом и перед правительством все свои предложения, направленные на дальнейшее укрепление советско-маньчжурской границы. Когда по плану организационных мероприятий на 1938 год было предусмотрено усилить Дальневосточный фронт всего лишь на 10 тыс. человек, В. К. Блюхер немедленно направил встречные предложения — увеличить войска фронта на 96–103,4 тыс. человек. Отклонив их, Народный комиссар обороны маршал К. Е. Ворошилов разрешил увеличить численность войск на востоке не более чем на 23,5 тыс. человек, мотивируя следующим: «Этого нельзя сделать не только потому, что у нас исчерпан лимит, но и потому, что тов. В. К. Блюхер не сможет и за ряд лет разместить такого количества народа. Для дела этого не требуется». [134] Однако В. К. Блюхер настоял, чтобы этот вопрос был рассмотрен на Главном военном совете при его личном участии.

Тщательно обсудив глубоко аргументированные и обоснованные с военной, экономической и внешнеполитической стороны предложения командующего, Главный военный совет нашел их правильными и принял решение дополнительно усилить советские войска на Дальнем Востоке на 72,3 тыс. человек. Всего за 1938 год войска Дальневосточного фронта должны были увеличиться на 105 800 человек, а на капитальное войсковое строительство получить почти в два раза больше денежных средств, чем в 1937 году.

Дальновидность и своевременность этих предложений В. К. Блюхера были подтверждены всем ходом дальнейших событий.

Японские милитаристы, стараясь угодить европейским союзникам и заполучить от них побольше стратегического сырья, скрытно готовили очередную, более крупную провокацию на советско-маньчжурской границе в районе советского Приморья.

Участок границы у озера Хасан, избранный японцами для нападения, находился в самой южной, наиболее отдаленной части советского Приморья. Местность в этом районе была болотистой, изобиловала речками, ручьями и озерами. К границе с нашей стороны подходила одна гравийная дорога. Морские причалы в порту Посьет были недостаточно оборудованы, аэродромная сеть только налаживалась.

Местность в расположении противника была более доступной для действий войск. Японцы располагали железной дорогой, по которой могли подтягивать к Хасану живую силу, технику, вооружение и боеприпасы. Наступление приурочили к началу периода проливных дождей, превращавших речки и ручьи в труднопроходимые преграды.

В течение июля японцы подтянули в район озера Хасан пехотную дивизию, укомплектованную по штатам военного времени, укрепили в инженерном отношении высоты Пулеметная Горка и Богомольная, расположенные у наших границ, установили заранее на огневые позиции наземную и зенитную артиллерию, привели в боевую готовность части гарнизона Хуньчуньского укрепленного района. [135]

Проводя такую тщательную подготовку, противник не без оснований рассчитывал на безнаказанность своей провокации и полный ее успех. Только этим можно было объяснить наглый характер дипломатической диверсии, предпринятой японскими дипломатами в Москве 15 июля 1938 года. Японский поверенный в делах СССР явился в Наркоминдел с требованием немедленно вывести советских пограничников с высот западнее озера Хасан. Получив отпор, он вынужден был ретироваться. Спустя пять дней был предпринят новый демарш. Японский посол в Москве Сигемицу предъявил нашему правительству ноту, в которой требовалось очистить от советских пограничников высоты Заозерную и Безымянную, являвшиеся якобы частью маньчжурской территории, и говорилось, что в случае невыполнения этих требований Япония прибегнет к применению силы.

В Наркоминделе СССР японскому послу разъяснили, что по хуньчуньскому соглашению, заключенному с Китаем еще в 1886 году, район озера Хасан с прилегающими высотами является исконно русской землей, что угроза применить силу как средство дипломатического запугивания успешного применения в Москве не найдет.

В ночь на 29 июля японцы перешли нашу границу. Завязались упорные бои, длившиеся 14 суток.

События у озера Хасан, несмотря на локальный характер, имели специфические особенности и поучительные уроки.

Задолго до нападения японцев наше командование в ответ на подготовительные меры противника приказало укрепить высоту Заозерную. Одновременно к границе были приближены две роты Посьетского пограничного отряда и 119-го стрелкового полка 40-й стрелковой дивизии.

После же официальных притязаний Японии на этот небольшой участок советской земли дальнейшие меры, направленные на укрепление высот у озера Хасан, не предпринимались.

В первые дни, когда завязались бои, командование 1-й армии выдвинуло к озеру Хасан для поддержки пограничников два усиленных батальона 40-й стрелковой дивизии.

31 июля противник предпринял наступление превосходящими силами и занял высоты Заозерную и Безымянную. Разрозненные контратаки не объединенных общим командованием советских батальонов поддержки, к тому [136] же при слабом взаимодействии с приданной артиллерией и танками, потерпели неудачу. Отбросив наши подразделения, японцы продвинулись в глубь нашей территории на 4 км.

Полки 40-й стрелковой дивизии, совершив 200-километровый форсированный марш, подошли к полю боя к исходу 1 августа. Но артиллерия и минометы почти полностью отстали (из пяти артиллерийских дивизионов к полю боя подошло лишь несколько батарей). Не проведя соответствующей рекогносцировки местности, командир дивизии В. К. Базаров (комиссар дивизии бригадный комиссар З. Ф. Иванченко) назначил на 8.00 атаку двумя группами: одной группой (в составе двух полков) с севера и другой (в составе полка) — с юга.

Не поддержанная огнем артиллерии и авиацией (последнюю нельзя было применить из-за тумана), северная группа сумела пробиться только к северо-восточным скатам высоты Безымянной. Танкисты, не зная местности, увязали в болотах и канавах. Южная группа имела еще меньший успех. Преодолевая плотный огонь японцев с высоты Пулеметной, она сумела к концу дня продвинуться до южных скатов высоты Заозерной.

Наступление северной и южной групп наших войск не было увязано по времени и развертывалось на узком пространстве, ограниченном с востока озером Хасан, а с запада — линией границы. Управление боем было плохо организовано; множество начальников вмешивалось в действия войск. Так, на вопрос начальника Генерального штаба при разговоре по прямому проводу, какова боевая задача 40-й дивизии, ее командир ответил, что получил три задачи — от фронта, армии и корпуса.

Отсутствие, должного руководства, четкости и централизации управления боевыми действиями в районе озера Хасан вынудили Политбюро ЦК и Наркома обороны решительно заняться делами Дальневосточного фронта.

2 августа Политбюро ЦК потребовало от маршала В. К. Блюхера, чтобы он лично руководил боевыми действиями частей в районе озера Хасан и без ведома Наркома обороны не производил перемещения своего командного пункта.

На следующий день, в связи с тем что было принято решение ввести в дело 39-й стрелковый корпус, Нарком обороны и начальник Генерального штаба в своей директиве приказали маршалу В. К. Блюхеру непосредственное руководство боевыми действиями возложить на [137] командира 39-го корпуса. На время операции командиром этого корпуса вместо комбрига В. Н. Сергеева назначался начальник штаба Дальневосточного фронта комкор Г. М. Штерн, который незадолго до нападения японцев вместе с помощником командующего фронтом по укрепленным районам М. М. Поповым прибыл в район озера Хасан для инспектирования укрепленных районов. Комиссаром корпуса оставался Ф. А. Семеновский. Общее руководство действиями корпуса должно остаться либо в руках В. К. Блюхера, либо у командования 1-й армии.

Для пресечения возможных провокационных действий японцев на других участках границы все войска 1-й армии приказывалось привести в полную боевую готовность; в Посьетский район ввести потребное количество сил, необходимых для решения поставленных фронту задач. Для борьбы с артиллерией противника применить всю мощь нашей артиллерии, а также авиации; советским самолетам дальше артиллерийских позиций японцев не залетать. Сделать все необходимое для полного материально-технического обеспечения действующих войск, для чего мобилизовать усилия управленческого аппарата фронта и 1-й армии. Штабу 39-го стрелкового корпуса три раза в сутки (в 8, 12 и 20 часов) направлять в Генштаб оперативные сводки о положении на участке действующих войск.

Директива определяла следующий состав корпуса: 40-я (командир полковник С. К. Мамонтов) и 32-я стрелковые дивизии (командир полковник Н. Э. Берзарин), 2-я механизированная бригада, которой командовал А. П. Панфилов.

Непосредственная ответственность за тыл корпуса возлагалась на Военный совет 1-й армии.

Поскольку штаб корпуса был в большом некомплекте, для его укомплектования были использованы сотрудники фронтового и армейского аппарата управления.

4 августа маршал Блюхер получил приказ Народного комиссара обороны о приведении в полную боевую готовность всех войск Дальневосточного фронта и Забайкальского военного округа. Приказ требовал усилить наблюдение за границей, особенно ночью, в туман, непогоду. Это делалось для того, чтобы надежно прикрыть государственную границу, а в случае новых провокаций японцев в других районах нанести им сокрушительные удары{98} [138]

В этот же день была направлена директива, в которой маршал В. К. Блюхер и Г. М. Штерн предостерегались от повторения ошибки, совершенной 2 августа 40-й стрелковой дивизией. Директива обязывала организовать атаку высоты Заозерной с обоих флангов, имея фронт наступления на всем протяжении от озера Хасан до реки Тумень-Ула. После овладения высотой Заозерной предполагалось немедленно отвести все войска за линию границы. В директиве требовалось, чтобы высота Заозерная оставалась в наших руках при всех условиях.

Нет необходимости описывать дальнейший ход событий в районе озера Хасан. Боевые действия советских войск, проходившие 6–11 августа, закончились полным разгромом японских войск. Об этом имеются достаточно подробные публикации.

Здесь целесообразно остановиться лишь на некоторых уроках и общих выводах. Представляют интерес сложившаяся в ходе событий у озера Хасан схема руководства войсками.

Может быть, и был определенный смысл укрепить командование 39-го стрелкового корпуса более авторитетным и опытным командиром, обладавшим достаточно широкими полномочиями (в силу занимаемой должности начальника штаба фронта), каким был Г. М. Штерн, но, с другой стороны, эта мера принижала роль Военного совета и командующего 1-й армией. Г. М Штерн имел право самостоятельно сноситься и лично докладывать Наркому обороны и Генштабу о ходе событий и тем самым практически выходил из подчинения командования армии. Прибывший в корпус представитель Наркома обороны Л. 3. Мехлис не разобрался в обстановке и не сумел должным образом повлиять на события с целью улучшить управление войсками. Донесения в Генштаб посылались с большим опозданием. Последнее вынудило Б. М. Шапошникова серьезно предупредить Г. М. Штерна о недопустимости такого положения дел.

В трудном и изолированном положении оказался маршал В. К. Блюхер. С одной стороны, ему было приказано лично осуществлять общее руководство боевыми действиями у озера Хасан и неотлучно находиться на своем командном пункте. С другой стороны, он должен был осуществлять руководство и всем Дальневосточным фронтом, приводившимся в полную боевую готовность, поддерживать тесный контакт с Тихоокеанским флотом, местными властями, а также осуществлять контроль за деятельностью [139] тыла 1-й армии, решать множество других вопросов. Все эти функции, лежавшие непосредственно на нем, можно было выполнить при наличии слаженно работающего штаба фронта. Этот же важный орган управления, по сути дела, был отнят у него и ослаблен до крайности.

Бои у озера Хасан были первым после гражданской войны вооруженным столкновением с достаточно опытной и искушенной в боях кадровой армией империалистов. Они преподали важные уроки боевого применения артиллерии, танков, авиации, организации их тесного взаимодействия в условиях труднодоступной местности, а также тактического обучения войск. Стала очевидной возросшая роль автоматического огнестрельного оружия, минометов и артиллерии в тактическом бою. Требовалась особо тщательная отработка взаимодействия между пехотой, артиллерией, танками и авиацией. Выявилась настойчивая необходимость искусного владения штыком и ручной гранатой. Наконец, успех в бою решился в итоге умелых и инициативных действий мелких подразделений и частей. Поэтому вся тяжесть боев легла на плечи пехоты.

Бойцы 118-го и 119-го стрелковых полков к вечеру 6 августа вышли на восточные скаты высоты Заозерной и уже в сумерках перешли в стремительную атаку. Наши части нанесли мощный штыковой удар. Завязались ожесточенные схватки. Пулеметные гнезда и окопы противника забрасывались ручными гранатами, отдельные наиболее укрепленные точки подрывались фугасами.

В 22 часа подразделения 118-го и 119-го стрелковых полков, отбросив японцев, заняли высоту Заозерную. На вершине ее лейтенант И. Н. Мошляк водрузил Красный флаг. За отвагу и мужество И. Н. Мошляк был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

Заняв высоту, части 40-й стрелковой дивизии совместно с 43-м саперным батальоном немедленно приступили к ее укреплению. В течение последующих пяти суток они успешно отразили до 20 контратак японской пехоты, нанеся ей большой урон.

В связи с событиями на Хасане мероприятия по усилению войск Дальневосточного фронта были резко форсированы и приняли еще больший размах. К концу сентября 1938 года кроме войск, запрошенных В. К. Блюхером, туда направлялось еще 167,2 тыс. человек, то есть в полтора раза больше, чем предусматривалось планом. [140]

Если на 1 января 1938 года общая численность войск на востоке составляла 250 тыс. человек, то к началу 1939 года она достигла 479 тыс. человек, то есть увеличилась почти в два раза.

Эти решительные меры резко охладили воинственный пыл японских милитаристов.

Несмотря на отмеченные выше некоторые недостатки и промахи, советские войска в боях у озера Хасан показали высокие морально-боевые качества, неукротимую волю к победе, героизм и самоотверженность при защите священных границ своей Родины.

За мужество и отвагу 40-я стрелковая дивизия была награждена орденом Ленина, а 32-я дивизия и Посьетский пограничный отряд — орденом Красного Знамени. 26 участников боев получили высокое звание Героя Советского Союза, более 6000 советских воинов награждены орденами и медалями.

31 августа 1938 года состоялось заседание Главного военного совета РККА, на котором обсуждались итоги боев в районе озера Хасан. Кроме членов Главного военного совета на заседание были приглашены представители Наркомата обороны, военных округов и флотов. Доклад о ходе событий в районе озера Хасан делал Г. М. Штерн.

В докладе Г. М. Штерна было нелестно сказано о командующем армией К. П. Подласе. В связи с этим И. В. Сталин обратился к С. К. Тимошенко, который в то время командовал войсками Киевского военного округа, с вопросом: «Вы просили Подласа к себе первым заместителем?» На что С. К. Тимошенко четко ответил: «А я, товарищ Сталин, и сейчас прошу назначить товарища Подласа моим первым заместителем». Такое решительное заявление произвело почти на всех присутствующих большое впечатление. Этот эпизод у меня, как и у многих, остался в памяти. Я лично знал К. П. Подласа с 1930 года, он был тогда командиром 27-й стрелковой дивизии Белорусского военного округа. Это был честный, работоспособный и высокодисциплинированный командир. В годы Великой Отечественной войны К. П. Подлас командовал 57-й армией и героически погиб в боях на харьковском направлении в период Харьковской операции (12–29 мая 1942 года).

В результате обсуждения итогов событий у Хасана Главный военный совет принял решение упразднить фронтовое управление на Дальнем Востоке, а его командующего [141] маршала В. К. Блюхера отозвать в распоряжение Главного военного совета РККА.

На Дальнем Востоке создавались две отдельные армии с непосредственным подчинением Народному комиссару обороны. Командующим 1-й Отдельной Краснознаменной армией был назначен Г. М. Штерн, начальником штаба — М. М. Попов, членом Военного совета — Ф. А. Семеновский. Командование 2-й Отдельной Краснознаменной армией было поручено И. С. Коневу, начальником штаба назначался К. С. Мельник, членом Военного совета — Н. И. Бирюков.

Кроме этих армий была создана Северная армейская группа.

На территорию Монгольской Народной Республики передислоцировался 57-й особый корпус, командиром которого был назначен Н. В. Фекленко (до сентября 1938 года корпусом командовал И. С. Конев), а начальником политотдела — И. Т. Коровников. В итоге следует заметить, что ликвидацию фронтового звена управления крупной группировкой советских войск на одном из важнейших отдаленных и совершенно самостоятельных театров войны, где напряженность обстановки быстро нарастала, нельзя признать обоснованной. Спустя год мы были вынуждены вернуться к прежней организации.

Анализируя опыт войн эпохи империализма, и особенно первой мировой войны, В. И. Ленин отмечал, что империалисты в широких масштабах используют для ведения вооруженной борьбы самые могучие завоевания техники, чудеса изобретений, все производственные средства. Отсюда он делал вывод, что в современных войнах «берет верх тот, у кого величайшая техника... и лучшие машины»{99}.

Руководствуясь указаниями В. И. Ленина и твердо держа курс на индустриализацию страны и коллективизацию сельского хозяйства, Коммунистическая партия и советский народ в кратчайший срок добились всемирно-исторической победы. Советский Союз стал могучей индустриально-колхозной державой. На основе достижений [142] передовой науки и техники осуществлялись коренные изменения в оснащении Советских Вооруженных Сил.

В условиях враждебного капиталистического окружения и постоянной угрозы агрессии со стороны фашистских государств СССР принимал энергичные меры по перестройке работы промышленности и транспорта, по дальнейшему укреплению Красной Армии.

В конце второй пятилетки по решению Центрального Комитета ВКП(б) проводится тщательная проверка работы военной промышленности, в ходе которой были обнаружены крупные недочеты, ставившие под угрозу выполнение очередных и важнейших оборонных задач.

Военное производство — хозяйство многоотраслевое, высокие темпы развития его по всем линиям на протяжении первых двух пятилеток нам были еще не под силу. Главный упор делался на развитие авиационной в танкостроительной промышленности, которых ранее у нас совсем не было. Наращивание же мощностей по производству боеприпасов, стрелкового и артиллерийского вооружения шло несколько медленнее, чем хотелось. Кроме того, в этих отраслях оборонной промышленности еще по были внедрены в необходимой степени передовые методы организации труда и всего процесса производства, а оборудование и инструментальная база оставались на старом уровне; конструкторские бюро на заводах отсутствовали.

Естественно, что в начале третьей пятилетки возникла необходимость рассмотреть перспективы дальнейшего укрепления обороноспособности Советского Союза с несколько иных позиций.

Следует подчеркнуть, что в то время развитие военной промышленности, являющейся одним из важнейших элементов подготовки страны к обороне, было делом новым и далеки не изведанным. Поэтому советская военная теория детально занималась данной областью в различных ее аспектах. Для нее не было секретом, что просчеты и ошибки, допущенные при разработке систем вооружения, могли привести к непроизводительным затратам народных средств, к опасному отставанию от возможных противников, к перегрузке армии устаревшим оружием, острой нехватке необходимых его образцов к моменту войны. Следовательно, в условиях мирного времени снятие с массового производства одного вида оружия и замена его новым образцом вызывает законные и часто трудноразрешимые сомнения и колебания, поскольку это связано с большим материальным и военным риском. [143] Решение проблемы создания приемлемой системы вооружения всякий раз становится все сложнее, чем дальше отходит в прошлое опыт минувшей войны. Ведь техническое усовершенствование вооружения бурно развивается, и характер будущих боевых действий претерпевает коренные изменения.

Выявленные проверкой существенные нарушения пропорционального развития отдельных элементов системы вооружения Красной Армии позволили ЦК партии и Советскому правительству вовремя перенацелить часть денежных средств на отстающие участки и осуществить ряд других неотложных мер.

На основе принятых решений капиталовложения в оборонную промышленность в 1938 году были увеличены на 70 процентов по сравнению с 1937 годом. Значительно расширялось производство боеприпасов, стрелкового оружия и артиллерии. В разработанном плане научно-исследовательской и проектно-конструкторской работы по всем видам вооружения особый упор делался на отыскание новых, более перспективных образцов оружия с повышенными боевыми качествами. Для реализации задач этого плана только по линии Главного артиллерийского управления было ассигновано из бюджета страны на 1938–1939 годы почти 153 млн. рублей{100}.

На всех ведущих заводах организуются опытные цехи, конструкторские бюро, усиливается научно-технический персонал квалифицированными кадрами. Лишь в 1938 году на военные предприятия было направлено 5 тыс. молодых инженеров.

Постановлением Комитета Обороны от 19 ноября 1937 года военпредовский аппарат наделяется правом проверки выполнения мобилизационных планов своих предприятий.

Для улучшения руководства многоотраслевой областью военного производства в начале 1938 года вместо одного оборонного наркомата создаются четыре: авиационный, судостроительной промышленности, боеприпасов и вооружения.

Известно, что основной огневой ударной силой войск всегда считалась артиллерия. Однако в середине 30-х годов появились высказывания о том, что в эпоху бурного расцвета авиации и танков роль артиллерии будет снижаться. Эти надуманные концепции не нашли поддержки [144] у видных советских военных специалистов. Точку зрения последних разделял и И. В. Сталин, который однажды заявил, что «артиллерия, несмотря на появление новых, исключительно важных видов боевой техники (авиации и танков), остается мощным и решающим фактором в войне и что на нее должно быть обращено особое внимание»{101}.

Учитывая возрастающее значение артиллерии в современных войнах, Советское правительство выделяло значительные средства для выполнения заказов Главного артиллерийского управления (ГАУ). Если в 1937 году на производство артиллерийского вооружения было ассигновано 1,9 млрд. руб., то в 1938 году эта сумма возросла до 4,3 млрд., а в следующем году — до 8,6 млрд. рублей{102}.

Росту производства вооружения способствовали принятый Комитетом Обороны СССР новый мобилизационный план на 1939 год, расширение прав и обязанностей военпредовского аппарата в промышленности, проведение расширенных совещаний, на которых руководителям оборонных заводов указывались способы повышения выпуска продукции путем привлечения неиспользованных резервов производства, а также поддержания четкого графика выполнения правительственных заказов и другое.

С началом второй мировой войны возникла необходимость проверить работу хотя бы части военной промышленности по мобилизационному плану, что и было осуществлено в конце 1939 года. Своеобразное «учение» в сфере оборонного производства, подобно маневрам полевых войск, протекало в напряженной обстановке, близкой к условиям военного времени. Проверка помогла своевременно увидеть недостатки и упущения в работе некоторых отраслей военного производства (в частности, отставание в выпуске минометов и артиллерийских боеприпасов) и наметить пути их устранения.

Повседневная забота, направленная на улучшение научные изысканий и привлечение к изобретательству широкого круга энтузиастов, позволила в короткий срок найти и внедрить в практику более дешевые марки стали, перейти от штамповки некоторых видов корпусов снарядов и мин к методу отливки их из сталистого чугуна и т. д. К началу 1939 года удалось получить для полигонных испытаний 16 образцов отечественных и иностранных [145] винтовок, ручной, два станковых и крупнокалиберный пулеметы, противотанковое ружье, четыре образца минометов (от 50 до 160-мм калибра), противотанковое 45-мм орудие, 76-мм дивизионную пушку УСВ и другие системы.

Примечательна история создания последней упомянутой артиллерийской системы. Мне, как помощнику начальника Генерального штаба, нередко приходилось интересоваться работой конструкторов новых типов вооружения. Первое мое знакомство было с В. Г. Грабиным. Он создал 76-мм пушку Ф-22 с дальностью стрельбы до 14 километров; орудие предназначалось для стрельбы по наземным и воздушным целям. В конце 1937 года комиссия под председательством начальника артиллерии РККА Н. Н. Воронова после испытаний этой системы дала отрицательный отзыв: в заключении акта говорилось, что в орудие необходимо внести ряд усовершенствований.

В середине 1938 года В. Г. Грабин после доработки представил пушку на повторные испытания. Для их проведения Нарком обороны назначил комиссию под моим председательством. В нее входили Н. Н. Воронов, председатель артиллерийского технического комитета В. Д. Грендаль и военком Главного артиллерийского управления Г. К. Савченко. Испытание орудия проходило на Лужском артиллерийском полигоне. Были проверены прочность системы при пробеге до 1500 километров, режим боевой стрельбы и безотказность работы полуавтоматики.

Комиссия установила, что конструктор не устранил многие отмеченные ранее недостатки. В целом пушка не отвечала требованиям универсальности и не могла быть использована для зенитной стрельбы.

В конце испытаний комиссии пришлось выслушать много неприятных слов от конструктора и его помощников. Однако комиссия, руководствуясь прежде всего интересами обороны страны, в своем заключении указала, что пушка Ф-22 не может быть принята на вооружение» В акте, в частности, рекомендовалось устранить недостатки в работе полуавтоматики затвора, для чего привлечь наиболее опытные конструкторские бюро по автоматике.

Результаты работы были доложены И. В. Сталину. Вначале он заявил, что комиссия слишком строго подошла к оценке новой системы, что она не помогает советским конструкторам внедрять в армию отечественную технику. Однако, убедившись в наличии серьезных недостатков [146] в конструкции пушки Ф-22, И. В. Сталин без каких-либо изменений утвердил акт комиссии.

После этого В. Г. Грабин длительное время работал над устранением недостатков пушки. Тогда идея универсализма в артиллерии еще не нашла успешного инженерного конструкторского решения. Попытки получить такие орудия на вооружение войск были несколько преждевременными, поскольку мы не имели тогда еще необходимой научно-технической и производственной базы. Способы и приемы ведения огня по воздушным и наземным целям, а также специфика организации и ведения борьбы, скажем, с танками и самолетами противника были очень различны. Все это усложняло артиллерийскую систему и требовало длительных конструкторских поисков по ее упрощению. Поэтому В. Г. Грабин отказался от универсализма и начал работать над пушкой среднего калибра для стрельбы по наземным целям. Вскоре его труды увенчались успехом.

В 1939 году на одном из подмосковных полигонов комиссия в присутствии Наркома обороны К. Е. Ворошилова провела испытание новой пушки калибра 76 мм (УСВ-39), которая была принята на вооружение РККА, а в 1940 году запущена в серийное производство. Пушка УСВ-39 обладала хорошими тактико-техническими данными. Ее вес в боевом положении не превышал полутора тоны; орудие могло передвигаться с большой для того времени скоростью — 35 км/ч и имело скорострельность до 25 выстрелов в минуту, начальная скорость полета снаряда достигала 680 м/с, а дальность стрельбы превышала 13 км. Накануне войны эта пушка была одной из лучших в мире. Например, однотипная американская 75-мм пушка (М-1897А) имела меньшие начальную скорость (595 м/с) и дальность стрельбы (11,7 км), весьма низкую скорострельность (6 выстрелов в минуту).

До 1943 года производство 76-мм пушки УСВ-39 не снималось с конвейера. Гитлеровская Германия оказалась неспособной противопоставить ей сколько-нибудь близкий по мощности тип орудия.

Таким образом, принципиальный подход комиссии к испытаниям пушки Ф-22 помог конструктору В. Г. Грабину найти правильное решение и создать хорошее артиллерийское орудие среднего калибра.

Все вышеизложенное говорит о том, что до 1940 года шел бурный процесс ликвидации отставания в производстве автоматического стрелкового оружия, минометов, [147] орудий среднего и крупного калибра, а также боеприпасов к ним. Резко менялись соотношение и удельный вес различных видов вооружения в пользу наиболее мощных в огневом и маневренном отношении. Сухопутные войска Красной Армии начали получать в большем количестве совершенно новые образцы наземной и зенитной артиллерии, минометов и стрелкового вооружения.

Следовательно, по насыщенности усилий и полученным результатам первые годы третьей пятилетки по праву можно назвать переломными в решении проблем перевооружения Красной Армии. В этот период были созданы такие образцы боевой техники и вооружения, которые с честью выдержали все испытания Великой Отечественной войны.

Как известно, процесс обновления вооружения и техники в армии идет беспрерывно. И темпы его тесно связаны с внешнеполитической и международной обстановкой. Уже отмечалось ранее, что при всех условиях замена одного образца вооружения другим — дело далеко не легкое. Даже небольшие недоделки, попытки внести поправки и усовершенствования в отдельные образцы вооружения всякий раз болезненно ударяют по военной промышленности. Пересмотр установившейся системы вооружения может и должен осуществляться через определенные промежутки времени при строгом учете сложившихся сдвигов в военной технике, уровня развития военного искусства, экономических возможностей страны и ее военно-стратегического положения.

Система вооружения не может быть сведена к механическому перечню различных образцов оружия; она представляет собой нечто единое, органически целое, тесно связанное тысячами нитей между отдельными ее частями, должна отвечать всем оперативно-стратегическим требованиям военной науки.

Предельно четкая, научно разработанная прогрессивная военная теория служит основой для разработки системы вооружения, выбора путей развития отдельных видов оружия и создания новых.

Советские Вооруженные Силы накануне Великой Отечественной войны имели передовую военную науку, опираясь на которую удалось верно определить основную, магистральную линию переоснащения Красной Армии современной военной техникой и оружием и, базируясь на мощную советскую индустрию, создать перспективные образцы таких средств вооруженной борьбы, которые явились [148] для немецко-фашистских захватчиков полной неожиданностью.

Возросшая угроза империалистической агрессии против Советского Союза потребовала в последующем принять ряд дополнительных неотложных мер для наращивания мощностей оборонной промышленности, о чем будет сказано в следующих главах.

После мюнхенского сговора опасность возникновения второй мировой войны резко возросла. Стало очевидным, что наиболее реакционные силы империализма США, Англии и Франции стремятся путем очередных уступок фашистской Германии за счет малых государств Восточной Европы канализировать немецко-фашистскую агрессию на восток, против Советского Союза.

В Германии усиленно наращивалась боевая мощь армии. Сначала Гитлер значительно укрепил фашистское ядро вооруженных сил, а затем приступил к завершению полной фашизации их. Фактически начиная с марта 1938 года Германия приступила к заблаговременному и скрытному отмобилизованию армии, которое продолжалось вплоть до начала войны. Опираясь на бурную милитаризацию своей экономики, она в короткий срок создала значительный перевес сил в боевой мощи по сравнению с соседними буржуазными государствами Европы.

Одновременно шел интенсивный процесс выработки оперативно-стратегических концепций немецко-фашистского командования для ведения большой агрессивной войны. В гитлеровской армии утвердились «новые» взгляды массированного применения танковых, моторизованных и авиационных сил в будущих «сокрушающих» наступательных операциях с решительными целями. Авторами их выступали фашистские генералы Эймансбергер, Гудериан, Клейст, Гот, Гёпнер, которые «прилежно» изучали иностранный опыт и многое заимствовали у советской военной школы, особенно из теории глубокой операции и боя.

Учитывая международную обстановку, ее резкое обострение, Коммунистическая партия и Советское правительство принимали все меры по дальнейшему укреплении обороноспособности страны, отражению возможной фашистской агрессии. [149]

Проходивший в марте 1939 года XVIII съезд ВКП(б)', ознаменовавший собой вступление нашей страны в новую полосу социалистического развития, сформулировал четкие и определенные задачи внешнеполитического порядка. Он потребовал и впредь проводить политику мира и укрепления деловых связей со всеми странами; проявлять осторожность и не давать возможности провокаторам втянуть нашу страну в военные конфликты; всемерно укреплять боевую мощь Советских Вооруженных Сил; крепить международные связи с трудящимися всех стран на базе сохранения мира, дружбы и солидарности между народами. Съезд подтверждал также, что, отстаивая мир, СССР решительно выступает за поддержку народов, ставших жертвой агрессии и борющихся за свою независимость. В случае же если агрессор попытается нарушить прямо или косвенно целостность и неприкосновенность территории Советского государства, Красная Армия готова ответить двойным ударом на удар поджигателей войны.

На съезде резко осуждались вдохновители и сторонники мюнхенской политики невмешательства, попустительства агрессорам и изоляции СССР, представлявшей собой большую и опасную игру с огнем, которая неминуемо должна была для них окончиться серьезным провалом{103}.

Поощряемый западными державами, фашистский агрессор не заставил себя долго ждать. Не получив отпора при оккупации Австрии и Судетской области, он еще более обнаглел. 15 марта 1939 года гитлеровцы ввели свои войска в Прагу, оккупировали всю Чехословакию, ликвидировав ее независимость. При всеобщем молчании мировых держав одно Советское правительство выступило в защиту чехословацкого народа, объявив действия Германии произвольными, насильственными, агрессивными, и не признавало включения Чехословакии в состав гитлеровского рейха. 21 марта германское правительство пошло дальше, потребовав от Польши передать Германии Гданьск (Данциг). На следующий день немецкие войска захватили Клайпеду. 23 марта фашистская Германия вынуждает Румынию подписать кабальное соглашение, которое превращало ее в аграрно-сырьевой придаток гитлеровского рейха. [150]

В конце марта фашистские войска генерала Франко при активной помощи Гитлера и Муссолини, используя предательство контрреволюционных заговорщиков, вступили в Мадрид и вскоре овладели всей Испанией. 7 апреля фашистская Италия напала на Албанию и оккупировала ее. Позорная мюнхенская политика предательства и угодничества перед агрессором провалилась с треском. Фашистский молох, пожирая одну жертву за другой, уже не согласовывал свои намерения с западными державами.

Для нашей страны создавалось крайне неблагоприятное положение. Партия и правительство вынуждены были принять ряд предупредительных мер, направленных на повышение боевой готовности Красной Армии и Военно-Морского Флота.

В соответствии с указаниями Советского правительства Генеральный штаб, учитывая опыт подъема войск по боевой тревоге, проведенный в войсках Киевского и Белорусского Особых военных округов в связи с мюнхенским соглашением в сентябре 1938 года, 23 марта 1939 года направил директиву военным советам всех военных округов о порядке усиления и развертывания войск в зависимости от напряженности международной обстановки.

Все войсковые части, поднимаемые в порядке усиления их боевой готовности, подлежали обеспечению имуществом по нормам мирного времени за счет текущего довольствия и неприкосновенных запасов или по особому указанию. Вызов приписного состава, поставка лошадей, повозок, упряжи и механизированного транспорта, приписанного к частям, должны были производиться только по повесткам.

20 мая 1939 года Генеральный штаб направил военным советам округов и армий еще одну директиву за подписью Наркома обороны и начальника Генерального штаба, которая устанавливала порядок проведения общей или частичной мобилизации Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

Быстрое выполнение перечисленных мероприятий позволило значительно укрепить боеспособность войсковых частей и соединений приграничных военных округов, а также нацелить их военные советы на поддержание высокой бдительности и боеготовности у всех органов военного управления подчиненных им войск.

Весной 1939 года японская военщина, подталкиваемая международной империалистической реакцией, бросилась [151] в новую авантюру, начав необъявленную войну против дружественной нам Монгольской Народной Республики в районе реки Халхин-Гол.

Японские историки пытаются изобразить эти события как обычный пограничный инцидент, развязанный якобы монгольской стороной{104}. На самом же деле японские милитаристы планировали агрессию с далеко идущими стратегическими целями. Они намеревались заблаговременно, до развертывания коалиционной войны против СССР (по их расчетам, она. была не за горами), занять выгодные позиции для последующего захвата советского Дальнего Востока и Сибири. Об этом с полной цинизма откровенностью писал в своем докладе в штаб Квантунской армии начальник японской особой миссии в Бейпине (Пекин) Мацумура: «Основываясь на точке зрения империи и ее большой континентальной политике, после захвата Маньчжурии необходимо продолжать захват Монголии. Монголия является важным военным плацдармом, и в отношении Монголии наша империя прилагает все усилия к тому, чтобы последовательно ее захватить»{105}.

Кроме того, в случае захвата Монголии японцы рассчитывали изолировать от Советского Союза Китай и создать благоприятные условия для ускоренного его разгрома.

Наконец, в войне с МНР, а следовательно, против СССР, японские поджигатели хотели испытать прочность Красной Армии, внести свой весомый вклад в арсенал борьбы антикоммунистических сил. США, Англия, Франция с радостью встретили этот вероломный акт. Английский посол в Токио Крейг заверил японского министра иностранных дел Ариту в середине июля 1939 года, что «Англия не будет противодействовать Японии на Дальнем Востоке»{106}.

Таким образом, урок, полученный японскими захватчиками у озера Хасан, не пошел им впрок. Поощряемая реакционными кругами западных держав, Япония развязала новый, более крупный военный конфликт в районе реки Халхин-Гол. Японские войска планировали захватить территорию Монгольской Народной Республики, а в дальнейшем прорваться в советское Забайкалье, перерезать [152] Транссибирскую магистраль и отрезать Дальний Восток от остальной территории СССР.

В течение нескольких месяцев до событий на Халхин-Голе японская военщина неоднократно нарушала границу Монгольской Народной Республики, производила обстрел пограничных застав и постов.

В период с 11 по 26 мая японцы активизировали своп провокационные действия на монгольской границе, усиленно проводили боевую разведку. А 28 мая части противника (свыше 2500 штыков и сабель) при поддержке танков, артиллерии и авиации перешли в подготовленное наступление. Монгольские части с пришедшими им на помощь войсками Красной Армии (Монгольская Народная Республика была связана с Советским Союзом протоколом о взаимопомощи от 12 марта 1936 года) после двухдневных боев отбросили противника на 1,5–2 километра от места вторжения.

Это, однако, не охладило пыл японских захватчиков. В начале июля 1939 года они предприняли второе крупное наступление. В результате им удалось захватить часть монгольской территории на правом берегу реки Халхин-Гол севернее горы Баин-Цаган.

До июня 1939 года боевыми действиями советских войск в районе Халхин-Гола руководил командир 57-го особого корпуса комдив Н. В. Фекленко, комиссаром корпуса был бригадный комиссар М. С. Никишев, начальником штаба — комбриг А. М. Кущев. 1 июня во время доклада К. Е. Ворошилову (на этом докладе присутствовал и я) о ходе боев в районе реки Халхин-Гол Нарком обороны высказал мнение о том, что Н. В. Фекленко надо было бы заменить, поскольку он не понимает природы боев на территории Монгольской Народной Республики, где для руководства боевыми действиями подошел бы хороший кавалерийский начальник, тем более что в состав войск, действовавших против японцев, входили монгольская конница, механизированные бригады и одна стрелковая дивизия.

Начальник Генерального штаба Б. М, Шапошников согласился с предложением К. Е. Ворошилова, и мы стали искать подходящего командира. Я предложил назначить на эту должность Г. К. Жукова, который в то время служил в Белорусском военном округе инспектором конно-механизированной группы (в случае войны этой группой должен был командовать Г. К. Жуков). С Г. К. Жуковым я познакомился еще в 30-х годах в этом же округе, [153] где он был командиром кавалерийского полка, а в последующем командовал 4-й кавалерийской дивизией и кавкорпусом. В его служебных аттестациях всегда отмечались незаурядные организаторские способности, сила воли, неукротимая энергия и хорошая оперативно-тактическая подготовка.

Через некоторое время К. Е, Ворошилов позвонил мне из Кремля и приказал срочно связаться со штабом Белорусского военного округа, чтобы передать приказ о вызове Г. К. Жукова в Москву.

2 июня Г. К. Жуков был уже в Москве; получив назначение на должность командира 57-го особого корпуса, он срочно вылетел в Монголию.

В связи с этим следует привести довольно курьезный, но поучительный факт, который связан с пребыванием в Монголии командарма 1 ранга Г. И. Кулика, командированного в район боевых действий. Не имея веских оснований, он в ночь на 14 июля потребовал отвести главные силы корпуса с восточного берега реки Халхин-Гол на западный в целях якобы приведения в порядок частей, их доукомплектования и перегруппировки для активных действий. Удержание же плацдарма на восточном берегу возлагалось на усиленные отряды.

С таким решением командир 57-го особого корпуса комдив Г. К. Жуков не согласился, так как отводить войска в данной обстановке было нецелесообразно и даже пагубно. Однако о случившемся он немедленно доложил Наркому обороны Маршалу Советского Союза К. Е. Ворошилову.

14 июля распоряжение Г. И. Кулика, как неправильное, было отменено Ворошиловым, а ему объявлялся выговор за самоуправство, выразившееся в отдаче без ведома и санкции Наркома обороны директивы командованию 57-го стрелкового корпуса об отводе главных сил с восточного берега реки Халхин-Гол. При этом указывалось, что недопустимый с его стороны акт был совершен в момент, когда противник, измотанный нашими войсками, перестал представлять собой серьезную силу, и только ничем не оправданный отход советских войск спровоцировал японцев на новые, хотя и слабые действия. И действительно, в ходе отвода войск мы потеряли высоты Песчаную и Ремизова, которые имели важное для нас оперативно-тактическое значение.

Главный военный совет обязал Г. И. Кулика впредь не вмешиваться в оперативные дела корпуса, предоставив [154] заниматься этим командованию корпуса и Г. М. Штерну{107}. Ему предписывалось ограничить свою работу инструкторскими функциями и 20 июля, закончив дело, выехать в Москву.

Приведенный пример говорит о том, что принятие серьезных оперативных решений не терпит импровизации, легковесного отношения к порученному делу, поскольку в боевой обстановке за это можно поплатиться дорого. Отдавая свое распоряжение, Г. И. Кулик руководствовался не трезвым расчетом, а эмоциональным моментом, навеянным мнимой активностью противника. При этом он не посчитался с аргументированным мнением командования корпуса и его штаба, несших непосредственную ответственность за успех оборонительной операции.

Амбиция, в которую часто впадал Г. И. Кулик, не позволила ему быстро разобраться в допущенных им ошибках. Прибыв в Москву, он сразу же позвонил мне и попросил срочно прийти к нему. Когда я прибыл, Кулик спросил меня, знаю ли я обстановку на Халхин-Голе. Я ответил утвердительно. «Нет, вы не знаете, — сказал Г. И. Кулик. — Обстановка там такова, что если мы срочно не подбросим пять — семь дивизий, то японцы через несколько дней будут в Чите. Я вызвал вас для того, чтобы вы дали свои соображения, откуда и в какой срок можно направить эти дивизии в район Читы».

Зная вспыльчивый характер Г. И. Кулика, я дипломатично попросил его позволить мне дать свои соображения утром следующего дня, так как должен был доложить его требования К. Е. Ворошилову. Однако Г. И. Кулик настаивал на том, чтобы соображения были представлены не позднее 16 часов. Я ушел и позвонил Ворошилову, находившемуся на даче. К. Е. Ворошилов дал мне указание: никаких предложений не давать, а утром быть у него. Когда я пришел к наркому, у него уже были Б. Ж Шапошников и Г. И. Кулик. Нарком сделал последнему замечание за панические настроения и отклонил все его необоснованные предложения.

В дальнейшем в целях укрепления руководства войсками, расположенными на территории МНР, в соответствии с постановлением Главного военного совета от 15 июля 1939 года 57-й особый корпус был переформирован [155] в 1-ю армейскую группу{108}. Командующим группой был назначен Г. К. Жуков, членом Военного совета — дивизионный комиссар М. С. Никишев, начальником штаба — комбриг М. А. Богданов.

В состав группы вошли 82, 36 и 57-я стрелковые дивизии, 6-я и 11-я танковые бригады, 7, 8 и 9-я бронебригады, 191, 192 и 193-й отдельные стрелковые батальоны, 6-я и 8-я кавалерийские дивизии МНР и другие части.

В период боевых действий в районе реки Халхин-Гол в соответствии с постановлением Главного военного совета от 5 июля 1939 года для объединения и направления действий 1-й и 2-й Отдельных Краснознаменных армий и 57-го особого корпуса (впоследствии 1-я армейская группа) была создана фронтовая группа, на которую возлагались функции фронтового управления с задачей координировать действия советских и монгольских войск. Командующим фронтовой группой был назначен Г. М. Штерн, членом Военного совета — дивизионный комиссар Н. И. Бирюков, начальником штаба — М. А. Кузнецов. Штаб группы находился в Чите. Несколько позднее (по предложению Г. М. Штерна) Забайкальскому военному округу вменялось в обязанность осуществлять снабжение всеми видами оружия действующих войск в Монголии.

Забегая вперед, скажу, что в июне 1940 года фронтовая группа была расформирована, а на ее базе был создан Дальневосточный Краснознаменный фронт (штаб фронта в Хабаровске). Командующим фронтом был Г. М. Штерн (июнь 1940 — январь 1941 гг.), а затем И. Р. Апанасеяко (январь 1941 — апрель 1943 гг.); членом Военного совета — Ф. П. Яковлев (до августа 1941 г.); начальником штаба — М. А. Кузнецов (июнь 1940 — январь 1941 гг.), затем И. В. Смородинов (январь 1941 — август 1943 гг.). Таким образом, расформированный год назад Дальневосточный фронт был вновь восстановлен.

В августе 1939 года советские и монгольские войска нанесли сокрушительный удар по противнику и выбросили его с территории Монгольской Народной Республики.

Разгром 6-й японской армии в районе Халхин-Гола имел огромное международное значение. [156] Прежде всего, были сорваны зловещие замыслы международного империализма. Стремление японских агрессоров сковать СССР, вовлечь его в длительную и изнурительную войну и тем самым отвлечь внимание на Дальний Восток, а также попытка расширить границы своей империи за счет Советского Союза и Монгольской Народной Республики потерпели полную неудачу. Осуществление бредового плана «Оцу», ставившего целью оккупировать советское Приморье, было отложено на неопределенное время{109}. Явно выявилась неспособность японской армии вести войну на два фронта.

Победа советских и монгольских войск у реки Халхин-Гол оказала активную поддержку китайскому народу в его национально-освободительной борьбе против японских оккупантов.

Проба сил и проверка боеспособности Красной Армии и монгольских народно-революционных войск принесла японским милитаристам немало огорчений и разочарований.

Боевые действия на реке Халхин-Гол имели большое значение и в оперативно-стратегическом плане для советского Верховного Командования.

События на реке Халхин-Гол представляли собой самостоятельную операцию армейского масштаба, которая проходила на ограниченной территории. В августовских боях (они продолжались 11 дней) ее размах достигал по фронту до 74 и в глубину 20 километров.

Форма и размах операции диктовались главным образом политическими моментами. Руководствуясь желанием добиться решительных результатов в борьбе с японским агрессором, делались предложения перенести действия наших и монгольских войск за пределы границы Монгольской * Народной Республики. В этих условиях можно было глубже и шире охватить и окружить вражеские войска.

Эти предложения И. В. Сталин не поддержал, оп ответил примерно следующее: «Вы хотите развязать большую войну в Монголии. Противник в ответ на наши обходы бросит дополнительные силы. Очаг борьбы неминуемо расширится и примет затяжной характер, а мы будем втянуты в продолжительную войну. Надо сломить японцам хребет на реке Цаган». С доводами И. В. Сталина [157] нельзя не согласиться. Они были целесообразными и правильными.

В ходе наступления 1-я армейская группа, не имея общего превосходства над противником, блестяще осуществила редкий до того случай в истории войн — тактическое окружение и полное уничтожение крупной группировки врага в намеченном планом районе.

Выдвигая кандидатуру комкора Г. К. Жукова на пост командующего группой советских войск в МНР, руководство Генерального штаба, как видим, не допустило ошибки. На него возлагались большие надежды. И на то имелись глубокие основания. В степях Монголии Георгий Константинович впервые на практике раскрыл свой военный талант. Партия и Советское правительство увидели в нем незаурядного, крупного военачальника.

В безводных, малонаселенных восточных просторах Монголии, оторванных на 750 километров от железных дорог, без сетей и узлов связи, советское командование сумело в короткий срок сосредоточить крупную по тому времени группировку войск и наголову разгромить одну из хорошо обученных и технически оснащенных армий противника.

Потери японцев были огромны и исчислялись в 60 тыс. убитых, раненых и пленных, 660 сбитых и уничтоженных самолетов. Только в августовской операции советско-монгольскими войсками было захвачено 12 тыс. винтовок, свыше 200 орудий и 340 пулеметов. Потери японских войск, понесенные в течение первых двух с половиной лет войны в Китае, были значительно меньше, чем в боях на реке Халхин-Гол, хотя и продолжались они несколько месяцев. Если в русско-японскую войну в сражениях под Ляояном, Шахе и Мукденом японцы имели потери в 17–28 процентов, то у Халхин-Гола они достигали 73 процентов состава войск.

Потери же советско-монгольских войск были в три о лишним раза меньше, чем у противника.

Японская газета «Асахи» в то время писала: «...степь оказалась усыпанной трупами наших храбрецов... Наши военные власти из этих событий вынесли поучительный урок о том, что в будущем военные приготовления нужно довести до совершенства... до предела насытить армию моторизованными частями... До сих пор мы не знали, до какой высокой степени оснащены моторизованные войска Советского Союза... Большинство людей оказалось пораженными такой неожиданностью». [158] Победа на Халхин-Голе ярко характеризует передовой характер военного искусства и боевые качества советско-монгольских войск.

В боях на Халхин-Голе Красная Армия и монгольская Народно-революционная армия с честью выдержали испытание, продемонстрировали героизм бойцов, зрелость командного состава по организации и проведению операции на окружение и уничтожение противника. Боевое содружество двух братских союзных армий еще более окрепло и явилось прочной гарантией безопасности дальневосточных рубежей в годы второй мировой войны.

Партия и Советское правительство высоко оценили доблесть советско-монгольских воинов: более 17 тыс. человек были награждены орденами и медалями, 73 бойцам и командирам присвоено звание Героя Советского Союза, из них трое — С. И. Гришевец, Г. П. Кравченко, Я. В. Смушкевич — были награждены второй медалью «Золотая Звезда». Среди отличившихся в боях с японцами много монгольских воинов. Дандар, Дугаржав, Хаян-Хярваа, Гонгор были удостоены звания Героя МНР. Высокие награды получили многие части и соединения. 36-я мотострелковая дивизия, 11-я танковая и 7-я мотоброневая бригады, 24-й мотострелковый и 175-й артиллерийский полки и 100-я авиабригада были награждены орденом Ленина, а ряд других — орденом Красного Знамени.

В заключение хочется выразить сожаление о том, что в нашей военно-исторической литературе операция в районе Халхин-Гола до сих пор не нашла полного и глубокого освещения, хотя попытки такие были. Еще в 1940 году вскоре после событий в Монголии Генеральный штаб с целью широкого распространения боевого опыта среди командного состава разработал краткое описание боевой деятельности 1-й армейской группы в Халхин-Голской операции с приложением большого количества документов своих войск и противника{110}.

Безусловно, в свое время эта книга позволила многим, кто ее изучал, повысить свой оперативный кругозор и более целеустремленно обучать войска с учетом полученного боевого опыта, характерного для Восточного театра войны.

Мною и другими ответственными работниками Генштаба эта операция и театр войны, где она проводилась, [159] были тщательно изучены. Затраченные на это многие часы кропотливого труда впоследствии окупились сторицею. Эти знания особенно пригодились мне в годы Великой Отечественной войны, когда пришлось самому, будучи начальником штаба Забайкальского фронта (командующим был Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский), летом 1945 года готовить и проводить в том же районе фронтовую операцию в направлении Солунь, Чаньцунь, Мукден с задачей разгрома японской Квантунской армии.

Весной и летом 1939 года грозные тучи войны все более окутывали мир. Образно говоря, стрелка барометра показывала сильное отклонение, предсказывая приближение циклона, название которому было «вторая мировая война».

Именно в это время империалистические провокаторы войны США, Англии и Франции возлагали огромные надежды на то, что Германия незамедлительно нападет на Советский Союз. Однако фашистские правители, учитывая недостаточную готовность своих вооруженных сил, не рискнули пойти на такой шаг. Они отказались «платить по векселю», полученному в Мюнхене. К великому огорчению западных держав, вскормленный ими зверь выходил из повиновения. Вскоре Германия и Италия, отбросив антикоминтерновское прикрытие, заключили между собой открытый военный союз (Стальной пакт), который был направлен не только против СССР, но также против Англии, Франции и Польши.

Действия фашистских государств вызвали большой переполох в правительственных кругах Лондона, Парижа, Вашингтона. Западные державы от политики уступок и поощрения агрессора стали переходить к не менее авантюристичной и коварной политике «гарантий», чтобы заставить Гитлера придерживаться восточной ориентации в своих агрессивных устремлениях.

Англо-французские политики прибегли к новым дипломатическим маневрам. Чтобы успокоить общественное мнение и припугнуть Гитлера, они решили пойти на переговоры с Советским Союзом. Видимостью соглашения с СССР они пытались создать так называемый «международный пресс» и заставить Германию пойти на соглашение с ними. Таким образом, империалисты затевали длительную и грандиозную двойную игру провокационного характера.

Коммунистическая партия и правительство Советского Союза, несмотря на всю иллюзорность и неискренность [160] намерений западных держав, не хотели упустить ни одной возможности для того, чтобы создать хотя бы временные преграды на пути агрессора, а также не допустить консолидации единого антисоветского фронта. Последнее имело жизненно важное значение для нашего единственного в мире социалистического государства.

В пятимесячных переговорах СССР с Англией и Францией о путях предотвращения фашистской агрессии активную роль играл Генеральный штаб Красной Армии, особенно на заключительном их этапе.

Когда политические переговоры в результате позиции, занятой Англией и Францией, стали намеренно затягиваться, Советский Союз поставил дальнейшее их продолжение в зависимость от заключения военной конвенции о формах и размере взаимной помощи с учетом ожидаемого характера агрессии.

Советское правительство настаивало на таком порядке ведения переговоров и подписания военного и политического договоров не случайно. История советско-французско-чехословацкого договора о взаимной помощи показывала, что политический договор, не подкрепленный военной конвенцией, дает возможность буржуазным правительствам, нечестно относящимся к своим обязательствам, легко уклоняться от их выполнения. Буржуазные военные дипломаты хорошо видели теневую сторону своей политики. Один из них — генерал Паласе, бывший французский военный атташе в Москве, — в одном своем докладе в июле 1939 года о стратегическом положении на востоке Европы вынужден был написать своему правительству следующее: «Советский Союз, увидев в 1938 году, что его пакты о взаимной помощи с Францией и Чехословакией остались мертвой буквой, так как они не были подкреплены военными соглашениями, а также и потому, что мы, как казалось, уклонялись даже от того, чтобы просто вести переговоры между тремя генеральными штабами, несомненно, не намерен совершить в этом году тех же ошибок»{111}.

Учитывая печальный опыт прошлого, СССР придавал особую решающую роль заключению военной конвенции в ходе англо-франко-советских переговоров, которые должны были выявить действительные намерения и готовность западных держав сотрудничать с Советским Союзом по предотвращению новой мировой войны. [161]

Советская военная делегация, выполняя задание правительства «подписать военную конвенцию по вопросам организации военной обороны Англии, Франции и СССР против агрессии в Европе»{112}, со всей серьезностью и ответственностью пыталась найти и выработать реальную основу коллективной безопасности против фашистского агрессора.

Зловещая международная обстановка настоятельно выдвигала задачу организации «защиты миролюбивых стран во главе с Англией, Францией и Советским Союзом от агрессивного блока в Европе»{113}. ЦК партии и Советское правительство прилагали все силы к успешному решению этой задачи.

Советская военная делегация, состоявшая из авторитетных и компетентных военных лиц, приступая к работе, имела четкое и ясное представление о характере будущей войны, которое было положено в основу разработки военных планов.

Возникновение большой войны в Европе в самое ближайшее время считалось бесспорным. Агрессор мог начать ее внезапно, в пределах и размерах, которые трудно предугадать. Эта война неизбежно должна была принять коалиционный характер. Против блока агрессоров или против главного агрессора, если он нападет, необходимо было бросить все наличные силы трех договаривающихся государств и всех других, кто с ними связан. В начальный период войны общий принцип действий Советских Вооруженных Сил требовал сосредоточить усилия всех средств, как наземных, так и воздушных, на направлении главного удара. При использовании авиации имелось в виду тесное взаимодействие ее с наземными войсками на поле боя, а также нанесение самостоятельных ударов по глубокому тылу противника.

Советский Военно-Морской Флот призван был осуществлять взаимодействие с союзным флотом (если таковой будет), с тем чтобы прикрыть советское побережье, сохранить независимость прибалтийских государств, установить мины у берегов Германии, помешать подвозу промышленного сырья из Швеции для главного агрессора. В районе Черного моря перед флотом ставилась задача закрыть выходы из Босфора и устья Дуная и не допустить проникновения через них надводных эскадр и [162] подводных лодок противника{114}. В целом флот все свои действия должен был согласовывать и проводить в интересах успешного выполнения оперативно-стратегических задач сухопутных войск.

Руководствуясь стратегическими концепциями, разработанными советской военно-теоретической мыслью, Генеральный штаб в противовес неопределенным, приблизительным и расплывчатым военным планам (скорее, наметкам и предложениям) западных государств разработал ясный и конкретный общий план не только развертывания Вооруженных Сил СССР на его западных границах, по и общий план действий сухопутных, воздушных и морских сил союзных государств по отпору агрессии. В нем нашли отражение количество войск трех держав, материальные ресурсы и реальное направление этих действующих сил в защите как договаривающихся стран, так и стран Восточной Европы.

Существо данного плана было изложено на заседании военных миссий 15 и 17 августа 1939 года в докладах Б. М. Шапошникова, А. Д. Локтионова и Н. Г. Кузнецова. В плане войны были рассмотрены совместные действия вооруженных сил СССР, Англии, Франции и Польши во всех возможных случаях агрессии. Он состоял из двух частей. Первая часть рассматривала порядок развертывания Советских Вооруженных Сил на западных границах СССР с учетом сил противника. Вторая часть состояла из трех возможных вариантов совместных действий вооруженных сил Англии, Франции, Польши и СССР против общего врага.

СССР искренне и бескорыстно предлагал свои вооруженные силы и военно-экономические ресурсы на святое дело борьбы с фашистским агрессором. При этом надо иметь в виду, что СССР развертывал на западной границе войска, равные силам Франции, Англии и Польши, вместе взятым. И это в условиях, когда непосредственная угроза прямого нападения агрессора на СССР пока еще не существовала.

Убедительным подтверждением честного выполнения союзнического долга, взятого на себя по договору о взаимной помощи Советским Союзом, могли служить решительные действия советско-монгольских войск в боях с японскими захватчиками в районе реки Халхин-Гол, которые [163] успешно завершались уже в ходе переговоров. Данный факт и наши конкретные предложения должны» были стать побудительным примером для делегаций западных стран к серьезному и недвусмысленному сотрудничеству.

Наш проект плана развертывания армии для оказания помощи западным союзникам, в разработке которого и мне, в пределах моих обязанностей, пришлось участвовать, создавался не «на песке» и не против «ветряных мельниц», а на основе точных расчетов, имевших глубокую научную базу, являвшуюся плодом многолетнего кропотливого труда большого числа ответственных работников Генерального штаба.

Вопросы теории и практики планирования и ведения коалиционной борьбы против агрессора начали интересовать Генеральный штаб уже во второй половине 20-х годов. В теоретическом плане более основательно и детально данная проблема была рассмотрена Б. М. Шапошниковым в третьей книге его труда «Мозг армии»{115}. В труде были разработаны общие принципы построения коалиции, которые сводились к политическому, военному и экономическому единству союзных государств, без них коалиция вряд ли может существовать.

При отсутствии политического единства невозможно установить общие политические цели, которые союзники намерены достичь в ходе войны, а также организовать политическое управление войной и выработать пути и способы заключения мира.

В свою очередь, военное единство выражалось в готовности членов коалиции использовать все вооруженные силы и средства для достижения общих целей войны и организовать слаженное их управление на различных этапах вооруженной борьбы.

Наконец, единение предполагало взаимную экономическую помощь среди союзников, создавая таким образом возможность более слабым членам коалиции выдерживать тяжесть борьбы в современной разрушительной войне.

Руководствуясь общими принципами построения коалиции, союзные государства разрабатывают и скрепляют своими подписями соответствующие документы: политические акты союзов, военные конвенции и экономические соглашения. Отсутствие какого-либо из этих документов [164] неминуемо будет ослаблять коалицию или может даже привести к ее распаду.

Советская военная мысль разработала и вопросы содержания военных конвенций. В них оговаривались и конкретизировались важнейшие моменты военно-технической стороны коалиционной борьбы. Вначале рекомендовалось определить главный театр войны и основное оперативно-стратегическое направление, затем изложить примерные варианты использования вооруженных сил, районы и сроки развертывания войск, условия организации управления как ходом всей войны, так и на театрах военных действий, системы связи союзного командования и политического руководства, структуру материального содействия.

Помимо общих разделов, отражаемых в военной конвенции, предполагалось, что генеральные штабы союзных держав на своих совместных заседаниях будут разрабатывать более подробно чисто специфические военные вопросы, вытекающие из потребностей вооруженной борьбы. Круг последних замыкался на таких узловых деталях, как определение основной группировки противника и ее численности в каждой данной ситуации, установление решающего театра военных действий и операционных направлений на нем, числа войск и объема материальных средств, сосредоточиваемых для проведения той или иной операции, выявление способа действий и технических сторон связи союзного командования.

Таким образом, вся сумма разнообразных проблем, связанных с построением коалиции или федерации (имелось в виду для социалистических стран) и их функционированием, в деталях заблаговременно изучалась и разрабатывалась в советском Генеральном штабе. Последнее позволило уверенно и квалифицированно решать широкий круг вопросов, выдвигаемых подготовкой военных переговоров с Англией и Францией в 1939 году.

Буржуазная военная мысль в этой области топталась на месте, несмотря на имевшийся, правда ограниченный, опыт первой мировой войны. Например, Тройственный союз (блок Германии, Австро-Венгрии и Италии) в ходе минувшей войны не имел единого командования и не пытался его создать. В странах же Антанты мучительно долго искали приемлемые формы единого руководства и планирования, которые, однако, не пошли дальше определения главного противника, количества выставляемых сил и времени окончания их сосредоточения. Создание [165] же единого центра руководства войсками и назначение общего главнокомандующего, осуществленное только в конце первой мировой войны, представляло собой бледную импровизацию формального порядка. Буржуазная военная мысль продолжала оставаться на старых позициях. Буржуазный мир, раздираемый социально-политическими противоречиями, сковывал развитие своей военной науки и навязывал ей консервативный образ мышления.

Рассмотрению планов советского командования и западных государств в ходе военных переговоров в августе 1939 года в свое время было отведено много места в нашей печати{116}. В ней нашли отражение политические аспекты интересующего нас события. Помимо изложенного хотелось бы остановиться и на таких деталях, которые не всегда замечаются нашей военно-исторической наукой.

С первых же дней начавшихся переговоров выяснилось, что английская и французская военные миссии не только не имели достаточных полномочий, чтобы подписать военную конвенцию (а это и было главной задачей переговоров), но и не имели даже предварительных наметок военного плана совместного сопротивления блоку агрессоров в Европе.

Генеральные штабы Англии и Франции не были готовы, а скорее, не желали ответить на стержневой, кардинальный вопрос: как они себе представляют участие Вооруженных Сил СССР в совместной борьбе против блока агрессоров или главного агрессора в случае его выступления и как должна быть организована защита, оттяжка сил агрессора на Востоке? Они также не могли ответить и на другой, более конкретный вопрос, имевший особое значение для советской стороны: будут ли советские войска пропущены через польскую территорию по Виленскому коридору и в Галицию, а также через румынскую территорию, чтобы войти в непосредственное соприкосновение с противником?{117} [166]

Английская и французская военные миссии на протяжении всех переговоров бесконечно навязывали для обсуждения беспредметные, ни к чему не обязывающие «общие цели» и «общие принципы» военного сотрудничества, которые могли бы, по свидетельству главы советской военной миссии маршала К. Е. Ворошилова, «послужить материалом для какой-нибудь абстрактной декларации»{118}.

Советская военная делегация предлагала выработать и подписать военную конвенцию, где бы конкретно были отражены военные планы союзников и точно определены количество выделяемых дивизий, артиллерийских орудий, танков, самолетов, морских эскадр и все прочее для совместных действий по обороне договаривающихся сторон{119}. Строгий подход нашей делегации к решению важных военных проблем диктовался сложной военно-политической обстановкой, когда события в мире нарастали с быстротой снежной лавины. Советская делегация предлагала не тратить попусту время, заседать каждый день, и не по четыре часа, как на этом настояли западные партнеры, а значительно больше. Если советская военная делегация в ходе переговоров задала всего несколько вопросов делового порядка, то английская и французская миссии, особенно в последние дни, намереваясь, по-видимому, как можно дольше затянуть совещание, зашедшее уже в самом начале в тупик, задали более 26 вопросов явно провокационного и разведывательного характера. Подготовка ответов на эти вопросы и их обсуждение потребовали бы еще нескольких суток бесплодных переговоров.

Этот фарс выглядел явным дипломатическим жульничеством и дипломатической диверсией, которая имела своей конечной целью привести к столкновению Советский Союз с фашистской Германией в момент, когда милитаристская Япония вела уже против нас необъявленную войну на территории союзной нам Монгольской Народной Республики, и, следовательно, заставить СССР втянуться в непосильную и изнурительную борьбу на два фронта.

ЦК партии и Советское правительство своевременно разгадали этот коварный маневр империалистов, готовивших [167] СССР западню, и были вынуждены прекратить дальнейшие переговоры.

Честный и серьезный подход к решению проблемы создания коллективной безопасности бесспорно привел бы к созданию непреодолимого барьера на пути фашистской агрессии в Европе и Азии и, следовательно, к пресечению развязывания второй мировой войны в самом ее зародыше. В этот период соотношение сил могло сложиться не в пользу гитлеровского блока, будь на то доброе желание правительств Англии, Франции и Польши.

Вооруженные силы СССР, Англии, Франции и Польши в совокупности имели (по официальным сведениям военных миссий) 311 дивизий, 11700 самолетов, 15400 танков и 9 600 тяжелых орудий. У фашистского блока (Германия и Италия) сил было почти в два раза меньше: 168 дивизий, 7700 самолетов. 8400 танков, 4 350 тяжелых орудий.

Однако Англия и Франция, подстрекаемые США, не захотели из-за своих узкокорыстных империалистических интересов использовать выгодное соотношение сил в целях предотвращения войны и поддержания политики коллективной безопасности.

Таким образом, для Советского Союза складывалась самая неблагоприятная обстановка. Вырисовывалась безотрадная перспектива одновременной войны на двух фронтах — в Европе и на Дальнем Востоке. Положение усугублялось тем, что СССР оставался без союзников, в полной изоляции, при наличии враждебного капиталистического окружения.

Партия и Советское правительство должны были сделать все возможное, чтобы избавить наш народ от столкновения один на один с антисоветской коалицией империалистических держав.

Советское правительство, заботясь о судьбах первого в мире социалистического государства, в самый последний момент, когда провал переговоров с Англией и Францией стал очевидным, вынуждено было принять предложение Германии заключить с ней пакт о ненападении, хотя и видело всю непрочность и ненадежность этого договора, его временный характер.

Подписание договора о ненападении с Германией расстроило планы международной империалистической реакции и нанесло удар по сторонникам мюнхенской политики, расставлявшим сети против СССР. [168]

Попытка толкнуть фашистскую Германию на войну против СССР не удалась. США, Англия и Франция просчитались и были наказаны за свою недальновидную политику.

Советский Союз получил почти два года мирного времени, которые были использованы для того, чтобы поднять военно-экономическую мощь государства.

Предпринятый Советским Союзом шаг был довольно верно понят рядом видных политических и государственных деятелей Запада.

В своих мемуарах «Ветер перемен» Г. Макмиллан, бывший с 1957 по 1963 год премьер-министром Англии, дает следующую оценку советско-германскому пакту о ненападении: «Их мотивы (то есть мотивы Советского Союза. — М. З.) были просты. Они уже не верили, что даже трехсторонний союз сдержит Гитлера, который был полон решимости сокрушить Польшу. Они, возможно, также переоценили силы союзников и считали, что война, если она начнется и ее не удастся избежать с помощью второго Мюнхена, измотает немцев. Выгоды от политики нейтралитета были бы значительны: они получили бы время для реорганизации своих армий... и для завершения их оснащения».

Г. Макмиллан, допуская большие передержки, в одном оказался прав: полученное Советским Союзом мирное время было использовано для укрепления обороноспособности страны и вооруженных сил.

Известный всем У. Черчилль также писал, что «если их политика (Советского правительства. — М. З. ) была хладнокровной, то она была в тот момент в высшей степени реалистичной».

Спустя тридцать лет, когда английское правительство опубликовало внешнеполитические документы за 1939 год, буржуазная пресса более определенно признает «дипломатическую некомпетентность» и «дипломатическую катастрофу», которую потерпел кабинет Чемберлена в переговорах с Россией. А. Форстер в статье «Как случилось, что мы забыли о России» вынужден признать, что когда СССР увидел бесперспективность переговоров с Англией и Францией, то «советская политика изменилась — она пошла по пути единственной альтернативы, возможной в тогдашней ситуации, — по пути заключения пакта о ненападении с Гитлером».

Панская Польша, отказавшись от сотрудничества с СССР и возлагая все надежды на Англию и Францию, [169] оказалась одинокой и изолированной перед лицом фашистской Германии. Проводя близорукую и враждебную Советскому Союзу политику, польские правящие круги уготовили для своей страны печальную и трагическую участь. В такой ситуации Советский Союз уже ничем не мог оказать Польше помощь, которая столь категорически была ею отвергнута.

В сложившейся обстановке Советский Союз вынужден был заключить пакт с гитлеровской Германией, чтобы добиться как можно большего ограничения ее захватнических устремлений на Восток. Ему удалось заставить Гитлера взять на себя обязательство уже в ходе войны с Польшей не переступать линию рек Писса, Нарев, Буг, Висла, Сан. Этим самым СССР брал под свою защиту от германского вторжения Западную Белоруссию и Украину, народы Прибалтики и Бессарабии.

Благодаря такой политике партии и правительства паша страна получила возможность в последующем отодвинуть западную государственную границу на 300 километров и присоединить отторгнутые ранее империалистами земли Украины, Белоруссии и Молдавии, помочь народам Эстонии, Латвии, Литвы сохранить свою независимость и тем самым создать более благоприятные условия для организации отпора фашистским захватчикам в годы Великой Отечественной войны.

Заключение советско-германского договора являлось дополнительным фактором, способствовавшим ликвидации японской агрессии в Восточной Монголии, позволяло избежать одновременного нападения Японии и Германии на СССР, на время оттягивало подписание японо-итало-германского военного соглашения, вбивало клин в отношения между Германией и Японией и тем самым предотвращало совместное их выступление против Франции и Англии. В конечном счете возникали выгодные предпосылки для создания в будущем антигитлеровской коалиции.