Возвращение из небытия

Эти воспоминания пишутся задним числом. Тогда, когда это произошло, я ничего не чувствовал, ничего у меня не болело, я не думал, ничего не слышал и не видел. Как ни странно, но ранение для меня было “хорошим”, если так возможно выразиться. У других раненых были сильные и очень сильные боли, у многих были загипсованы конечности, мешающие двигаться и жить, а у меня только легкая повязка на голове. Почему ниже пишу пришествия. Потому, что я уходил из жизни, и, временами возвращался к жизни, что бы снова уйти и что бы снова вернуться. Удивительно то, что описываемые неоднократные возвращения к жизни, в моем травмированном мозгу, сохранились как бы навечно и не стираются со временем. Многоточиями я обозначил — приход в сознание и его потеря.

Первое пришествие

......вижу ноги в сапогах и обмотках, снующие у меня в ногах. Вокруг солома.

Боковым зрением вижу — справа у стены лежит человек, укрытый шинелью с головой.

Слева, рядом никого нет, но дальше кто-то еще лежит, кажется

Второе пришествие

.... у меня перед глазами животы и спины в халатах. У меня по-прежнему ничего не болит и я не испытываю страха.

Я уже различаю лицо человека, лежащего рядом на моем уровне.

Я уже даже вспомнил, что это лицо ефрейтора из той самоходки у стога. Почему он здесь? Он ведь не из минбата. Вижу засуетившиеся халаты. Вот от ефрейтора отделилась та самая нога в короткой кирзе, которой он помахивал над нами со своей брони. И нога эта поплыла по воздуху в чьих-то руках....

У меня уже проблески мысли. Я, очевидно, лежал на операционном столе. А на соседнем столе лежал тот самый ефрейтор с самоходки. Несколько забегая вперед. Возможно эта самоходка, на которой служил этот ефрейтор, и есть тот танк, на котором мое бездыханное тело эвакуировали в тыл. Почему такое предположение?

Мой фронтовой друг Саша Авдеев, сразу после моего ранения, в своем письме родителям сообщил им о моей смерти. Естественно — осколки от мины и прямо в голову. Тем более, что аналогично ранее был убит другой сержант — Вил Алексеев. В письме он сообщил им и подробности. Он сам и другой Саша Машенцев бросили мое тело на подбитый танк (написал танк, так как слово «самоходка» родителям надо было объяснять), который уходил в тыл. Получив это письмо, Авдеев-отец долго не решался рассказать об этом письме моим родителям. Он оттягивал это сообщение насколько мог. И только тогда, когда мои родители, получив мое первое из госпиталя абсолютно безграмотное письмо, с ошибками в каждом слове и даже с искаженной фамилией матери в адресе, обратились к нему за разъяснением, только тогда, буквально со слезами на глазах, он рассказал им о письме своего сына

Третье пришествие

.....надо мной простирается небо. Я снова лежу на соломе. Рядом со мной кто-то лежит. Голову повернуть не могу. Перед глазами спины и головы двух волов. Я, очевидно, лежу на подводе.

Слева на возвышении стоит человек в белом халате. Это крыльцо дома. Уже явно слышу голос человека в халате: ”Дайте офицеру и солдату спирта”. Чувствую на губах что-то горячее и жгучее. Кажется выплюнул. Чувствую легкое покачивание. Подвода двинулась в путь. Различаю огромные рога у волов. Странно! Уже думаю. Мы ведь в Молдавии, а там у волов таких больших рогов не было. Уже размышляю, что с так широко расставленными рогами трудно войти в ворота сарая.... Потом уже в госпитале, когда сознание восстановилось полностью, стал размышлять о феномене с рогами волов и Молдавией. Ведь к моменту ранения и тем, как мы покинули Молдавию прошло более двух месяцев, а я все еще в уме находился в Молдавии. Прямо по герою из романа Марк Твена “Янки при дворе короля Артура”. Эту книгу, естественно в русском переводе, я читал в детстве. Кстати, и фамилия у меня похожа на героя Марк Твена — Янке-левич (По-английски «ankee» по-русски читается, как Янки). Так вот, в книге рабочий ударил мастера по голове, и этот мастер оказался отброшенным на несколько сот лет назад. А я только на несколько месяцев.

Пришествие четвертое

...я снова лежу на спине и снова на соломе. Высоко надо мной крыша. Рядом никого. Пытаюсь подняться, но теряю равновесие и падаю. Слышу чей то окрик: ”Ты что солдат, с ума сошел! Нельзя подниматься”

Пришествие пятое, короткое

...Открываю глаза. Я, очевидно, лежу на полу. Вижу человека в шинели. Слышу слово — начмед....

Размышления уже позже. В этот раз я уже не вижу соломы. Я вероятно лежал на матраце, да и слово «начмед» — начальник медицинской части — присущ госпиталям. Наверное, я уже из полевых медсанбатов переведен в госпиталь.

Пришествие шестое

...слышу чей-то истошный крик. Открываю глаза. Полумрак. Очевидно ночь. Большая комната, заставленная кроватями. Я лежу на кровати прямо у дверей. Душераздирающий крик продолжается беспрерывно: ”Утку мне!!! У-у-у-тку!” Я не выдерживаю и, очевидно, тоже закричал. Ко мне подошел человек в белом халате: ”Ты чего! А ну ложись!”

— Дайте ему утку!

— Лежи. Ему уже ничего не поможет. Ранение у него такое

И....

Теперь я уже больше осознавал окружающее и даже, по всей вероятности, пытался подняться на кровати.

Пришествие седьмое

...открываю глаза. Снова мне видны животы людей в белых халатах. Различаю, что их трое. Один мужчина и две женщины. Справа на уровне глаз большое светлое окно. Опять слышу истошный крик, возможно, от него я и очнулся. Слышу: ”Пункция!” Я не знаю этого слова. Одна из женщин лежит у меня на животе и, кажется, держит мои руки. Но я этого не чувствую. У меня ничего не болит. Слышу. Да, слышу, но не чувствую, как что-то трещит, ломается у меня в голове, но не болит. И тут меня ослепляет мысль: ”Боже мой! Они ломают мне череп!!!” Хочу протестовать, но не могу. Но я все слышу. А то, что я слышу — меня очень злит. Мужчина и женщина, которых я не вижу, спокойно переговариваются, в то время, когда женщина ломает мой череп. Почему женщина? Я ее не вижу, а голос ее слышен сзади. И о чем они беседуют, когда мне, мне ломают череп? Женщина вспоминает те времена, когда их госпиталь находился на Ленинградском фронте. Тогда начальник их госпиталя разрешал врачам посещать своих родных в блокадном городе. Говорили еще о чем-то для меня несущественном Слышу, как женщина обращается ко мне: ”Солдат, кашляни! Еще раз кашляни!” Затем говорит мужчине: ”Я их увидела. Трогать их не буду! Глубоко”..... Во все время, пока мне ломали череп, женщина, которая лежала у меня на животе, успокаивала меня.

Впоследствии, из медицинского свидетельства по ранению, я понял, о чем говорила женщина, которая ломала мне череп. В веществе моего мозга, остались не удаленными, два металлических плоских осколка, величиной с фасолину. Что же касается треска, который я слышал во время операции, то хирург выравнивал раздробленный костный дефект черепа. В противном случае рана долго бы гноилась. А в том, что они так спокойно беседовали, так это была их повседневная тяжелая работа. И такие врачи и медперсонал, благодаря своему самоотверженному труду, спасли жизнь сотням тысяч таких, как я. Спасибо им. Что же до моей раны на голове, то она еще долго гноилась. А зажила она так. Уже в Тбилисском госпитале, во время бани, я забыл, что надо беречь голову от воды и помыл ее с мылом. Вначале испугался, но потом оказалось, что ошибка пошла на пользу — рана через пару дней зарубцевалась. Так мыло помогло моему выздоровлению.

Пришествие восьмое

...чувствую, как меня дергают за ногу. Открываю глаза. Слева и справа от меня лежат люди с повязками на головах. Это нары, так как по людям в белых халатах, стоящих у меня в ногах, вижу, что я лежу на уровне чуть выше их колен. Кто-то снимает повязку у меня с головы. Один из посетителей, очевидно, докладывает своему начальнику о моей операции. Запомнились его слова. Операция экспериментальная, так как после трепанации черепа рану они зашили чтобы не уродовать голову. Опять же спасибо врачам — мне ведь тогда было только девятнадцать лет. Осколки, продолжал он, оставили, так как они находятся глубоко.... Как видно из сказанного, я уже неплохо соображаю. Одного не могу вспомнить, как я питался. Ни когда был в сознании и тем более, как меня кормили, когда я был без сознания?

Пришествие девятое и, на этот раз, окончательное

...лежу уже на кровати. В комнате человек шесть и все с повязками на головах. Позже узнал, что я в специализированном черепном госпитале. У меня по прежнему ничего не болит, но тело как бы чужое. Правда руки и ноги шевелятся. Подниматься с кровати еще не разрешают. Уже хоть и лежа, смог написать письмо домой. Уже после демобилизации мне показали это письмо. В нем было невероятное количество ошибок. Например — ЗДРАВСТВИВАТИТЕ ДРОРОГРОГИИЕ РОДРДИТИИТЕИЛИЕ. Вот с этим письмом и ходили родители за толкованием к Авдееву-отцу. Глядя на этот полуистлевший треугольник на плохой бумаге, теперь, будучи отцом и дедом, понимаю, какой это бесценный подарок родителям. Многие, многие родители моих земляков-кокандцев, таких, например, как Вила Алексеева и Владимира Биргера никаких писем уже не получили. Кстати, об Алексееве. Незадолго до его гибели я поинтересовался его странным именем — Вил. Оказывается, что это аббревиатура от Владимира Ильича Ленина. Вот такими были многие из наших родителей и мы.

Что еще запомнилось из последнего фронтового черепного госпиталя.

В моей палате лежали молодые солдаты — мои сверстники. Несмотря на то, что кажется двоих унесли из палаты мертвыми, мы как-то развлекались. Кроме, несомненно придуманных историй с девочками на гражданке, придумывали нехитрые состязания. Например, кому больше не хватит объема утки для мочи. Утки были стеклянными и большими. Сквозь зеленое стекло утки общество могло констатировать величину наполнения. Помнится, что в этом соревновании я был не из последних. На ?этой (спортивной ноте) я хочу закончить воспоминания о моем возвращении к жизни.

* * *

И все же, как это могло случиться, что я в таких обстоятельства остался жив?

Получив два осколка в висок, я остался жив. И погиб бы если бы не ряд стечений необъяснимых обстоятельств, а скорее всего это не первое вмешательство Бога в мою судьбу на фронте.

Первое, что два моих боевых товарища — два Александра — Авдеев и Машенцев, смогли позаботиться обо мне в боевых условиях. Что именно в это время недалеко от меня была подбита самоходка. Что эта самоходка была подбита так, что могла своим ходом уйти в тыл. Что ее командир согласился прихватить меня. Спасибо Вам всем, принявшим? участие во мне.

Спасибо Богу, не давшему мне сгнить в одной из многих тысяч безвестных ям, именуемых братскими могилами, разбросанных по бесконечным просторам от реки Днепр в Украине до западной границы Венгрии. А ведь сотни тысяч моих сверстников, вчерашних школьников, не познавших радостей даже первой любви, остались лежать в этих ужасных ямах.

И я благодарен Богу за все то, что он сделал для меня во время войны и позволил мне создать крепкую, хорошую семью и вырастить и воспитать замечательных детей.