Прощай, армия

Так мне запомнились последние дни пребывания на передовой, а затем и в армии.

Ноябрь в Венгрии

За крайними домами небольшого городка мы разместили позиции своих минометов. Жили мы в одном из таких домов. В доме хозяев не было. Что запомнилось. Это был большой, чистый, ухоженный дом, очевидно, только на одну супружескую пару, так как в доме была только одна широкая кровать. На кровати было несколько перин. Так как нам до белья раздеваться нельзя было, то я спал прямо на покрывале, сбросив только ботинки. В одной из комнат я увидел, застекленный, точно помню, что застекленный книжный шкаф. На полках стояли толстые книги с золотыми тиснениями на корешках, очевидно, на венгерском языке. Решил перелистать пару из них. Естественно, ничего не понял. Но примечательно для меня тогда было то, что во многих из книг страницы не были разрезаны. Я не представлял себе, что так бывает. Значит, их никто не читает. Тогда зачем они нужны? Тогда я не представлял себе, что так бывает. Я не знал, что многие люди покупают книги не для чтения, а для украшения и чтобы предстать перед знакомыми в лучшем виде. И еще мне запомнилось, как они консервировали фрукты, Это были высокие, гофрированные, как трубки у наших противогазов банки, наполненные фруктами. А вот пробовал ли я их консервированные фрукты, не помню. Что же я взял в этом доме без хозяев? И вообще, чего они убежали. Мы бы точно им ничего не сделали. Так вот, взял я в этом доме два полотенца для портянок и все. Портянки оказались отличными. Помнится ,что в этом доме мы отпраздновали 27-мую годовщину Октябрьской Революции. И почти сразу поступил приказ сняться с позиции. Затем нам объявили, что мы временно переводимся в пехоту. Ехали мы недолго. В полной темноте машины остановились и нам приказали выгрузиться. Окопались довольно быстро. Можно было и прикорнуть. С рассветом проснулся. В соседних ячейках солдаты о чем-то переговариваются и показывают мне посмотреть вперед. Я стал всматриваться в рассветной полутьме. При слабом свете увидел ,что все поле усеяно какими-то бугорками. Когда стало светлее, стало видно, что эти бугорки -тела убитых солдат. Стало ясно, почему по тревоге нас направили сюда. Здесь накануне полегла наша пехота. Тел было очень много — сколько можно было видеть из окопа. Такое скопление убитых солдат мне пришлось видеть только однажды, после форсирования Днепра. Если даже я такое побоище видел дважды, то сколько их было за всю войну? Вижу вдали, что-то шевелится. Неужели живые? Но не видно санитаров. Когда больше рассвело, от увиденного, у меня мороз пошел по коже. По полю бродили кучерявые, как овцы, венгерские свиньи. Они спокойно хозяйничали, поднимая рылами тела то одного убитого солдата, то другого. И даже видно было, как у некоторых из них шевелятся челюсти. Не может быть! Они едят! Хотя у нас было строгое указание — без приказа не стрелять, передовая загрохотала со всех стволов. Свиньи бросились врассыпную, оставив нескольких кувыркаться на поле. Потом выяснилось, что это были голодные свиньи разрушенной фермы.

Припомнилось и такое. Наступаем редкой шеренгой в сторону села. Вдруг под ногами захлюпала вода. Был ли это разлив реки или болото мне по сторонам смотреть было некогда. Под ногами слой воды по щиколотку. И тут по нам полыхнула пулеметная очередь. Одна, потом другая. Надо бы упасть. Но упасть в воду хоть и мелкую у меня не хватает мужества. Некоторые падают в воду, а я уже упал на суше. Потом в душе ругал себя — надо было упасть Подстрелили бы и тогда было бы все равно, куда падать..

Мы уже с неделю в непрерывных боях или в спешных маршах по гладкой, как стол венгерской равнине. Немцы отступали. Но отступая, как бы огрызались. Если мы наступали днем, то они отстреливались и часто для нас неожиданно, так что взвод нес большие потери. А ночью они уходили сами. Уходя, немцы поджигали все, что нам могло пригодиться. Если среди ночи загорался деревянный мостик или железнодорожный полустанок — можно некоторое время идти спокойно — немцев уже нет.

Я с трудом волочу ноги. И даже автомат, вес которого я раньше не замечал, казался мне тяжелым.

Мне постоянно хочется спать. Может я болен ? Но на передовой никто не болеет. Ни простуды, ни кишечных заболеваний ни у кого из моего окружения не было. Говорили, что немцы, уходя оставили после себя женщин с венерическими заболеваниями, от которых заболевали наши. Но и этого в моем окружении не было. Скорее всего и недуг и переутомление. Даже того короткого отдыха ,который выпадал солдатам, у меня зачастую не было. А смена часовых! Как я это делал — ума не приложу, ведь часов у меня не было, а делать это надо было аккуратно. К тому же, всякие поручения взводного, ходьба в ближайший тыл — в штаб роты и всевозможные накачки старшины, например, из-за того, что ребята не хотели идти к кухне. Пускай-де солдаты кухни сами принесут еду в термосах, а этих солдат у старшины не было. Другой бы эти накачки пропускал мимо ушей, а я действовал.

В этот злополучный день мы перешли небольшую речушку с прямыми крутыми берегами по деревянному мостику. Уже в госпитале, когда я прокручивал случившееся со мной в уме, я понял, что это была не река, а дренажный канал. Сразу же за мостиком поступил приказ окопаться. Окапывались мы как всегда вдвоем с моим приятелем Мишей. У нас была простая крестьянская штыковая лопата, которую мы прихватили на какой-то ферме. Копали по очереди. Глубоко вкопаться в этот раз не удалось. После третьего штыка начала просачиваться вода. Вот почему рядом был дренажный канал. Глубже копать было нельзя. Вырыли дно ячейки со ступенькой так, что бы сидя на ступеньке можно было прикорнуть. Уже можно было и отдохнуть. Но, не тут-то было. Прибежал вестовой командира роты с приказом сразу же явиться в штаб роты. Поплелся. Штаб роты в высоченном сарае в селе. В сарае было людно и пахло едой. Ничего особенного. Собралось нас много. Выступал какой-то офицер, очевидно КГБист{21}. Мы находимся у венгерского города Мишкольц, а впереди граница с Чехословакией. Чехословакия дружеская нам страна и там следует вести себя, как подобает освободителям. К слову хочу сказать, что солдаты моего окружения и в Венгрии вели себя не хуже, чем на Украине или в Молдавии.

К полуночи добрался к своей ячейке и тут же заснул. Проснулся, вернее очнулся, от грохота разрывов снарядов. Немцы явно стреляли по мостику. Так как я сидел на ступеньке лицом в тыл, то мне отчетливо видно, куда немцы стреляли. Сначала были недолеты до мостика, потом разрывы за мостиком и в конце концов мостик разлетелся вдребезги. Я осмотрелся. Впереди нас было ровное поле с небольшим уклоном вверх. Справа от меня шла дорога от бывшего мостика. Дальше, впереди за дорогой, маячили ажурные металлические опоры линии электропередачи, а ближе к дороге стояли два больших стога соломы. Через некоторое время по окопам прошел приказ: ”Вперед!” Сам Бог знает, как не хотелось вылезать из ячейки, хотя ноги стояли в воде. Пришлось выскочить, а за мною и ребята. Как только мы выскочили из ячеек, по нам полоснула пулеметная очередь. Бежали недолго. Из-за пулеметного огня залегли. Вокруг черные фонтанчики земли от падающих пуль. Лежим. Впервые за все время войны мне захотелось попасть в госпиталь. Мечтаю о легком ранении, о тяжелом или смерти не думаю. Отдохнул бы, выспался бы, чистая простыня, ноги были бы сухими. Снова по цепи приказ — перебазироваться через дорогу. Перескочили дорогу и прямо к ближайшему стогу соломы. Какая радость! Прямо за стогом вырыт большой сухой окоп. Окоп был таким большим, что в нем разместилось все отделение. Только перевел дыхание, как сверху слышу голос, с явно выраженным украинским акцентом :”Ну что, братья-славяне («братья-славяне» — так почему-то солдаты обращались друг к другу). Чего прячетесь?”. Подымаю голову. У стога стоит замаскированная самоходка{22}. На броне самоходки сидит молодой ефрейтор и свесил одну ногу в короткой кирзе{23}. Он качает этой ногой и с видимым превосходством, как может, насмехается над нами — пехтурой: ”Вперед на Запад! Почему вы такие чумазые?”. А я действительно не помню, когда последний раз умывался. И еще, и еще. Сидим, сбившись в кучку и отдыхаем. Кое-кто из наших огрызается. И снова приказ :”Вперед!” Ничего не поделаешь, надо. Выбрался из окопа, а за мной и ребята. Бежим ко второму стогу. У стога плюхаюсь на лежащий у стога сноп. На него рядом плюхается Миша. Урок Гусева забыт или правильнее — у меня нет сил его учесть. Упасть на землю, что бы потом снова подняться, у меня нет сил. И тут же вижу фонтан вспучившейся земли. И последнее, что я вижу бегущего Мишу...

На этом закончилась для меня та война, которую у нас называли — Великая Отечественная.