В действующую армию

В один из дней августа 1943 г. обычный распорядок дня был нарушен. После завтрака нам приказали вернуться в казарму. Позднее нам объявили, что курсанты 1925 года рождения направляются в действующую армию. В нашем взводе курсантов этого возраста было большинство. Нам выдали новое обмундирование. Это были ластиковые (толстый сатин) гимнастёрки и брюки. Ботинки мне попались выворотки. Это такие ботинки, у которых кожа была вывернута наизнанку. Это были отличные, хоть и некрасивые, ботинки, так как выворотки плохо пропускают влагу. И ещё нам выдали солдатские котелки и фляги. Теперь людей, прошедших армию в последнее время, поражает, что наши котелки представляли собой обычные алюминиевые двухлитровые кастрюли с ручкой, как у ведра. А фляги были из толстого зелёного стекла, а не алюминиевые, как обычно.

Вскоре нас посадили в эшелон и отправили на север. Родные ожидали наш эшелон на перроне Коканда. Нас из Коканда было очень много, но поезд, как бы специально, прошёл Коканд ночью на большой скорости и без остановки. Соответствующие службы “хорошо” сработали. На станции Ташкент нам заменили курсантские погоны на солдатские, и тут же рацион питания резко ухудшился. Очень скоро эшелон двинулся на север, а навстречу нам, как по конвейеру, один за другим, шли поезда эвакуационных госпиталей. Это были первые неприятные впечатления о войне. Вдоль всей дороги у насыпей валялись гипсовые руки и ноги. На одной из станций встретились два эшелона. Один эшелон наш, а второй, везущий раненных в госпитали Средней Азии. На перроне один выздоравливающий солдат посоветовал нам готовить тару для соли, которую дёшево продают у железнодорожных станций у Арала{6}. Эта соль, посоветовал он, будет у вас отличным предметом для обмена на еду в центральной России. У меня были запасные кальсоны. Я завязал штанины и получился отличный мешок, который мне хорошо послужил. Пока мы ехали вдоль Волги у меня несколько дней было вдоволь еды. Так было у всех. И ещё. Как — то раз, высунувшись вперёд из ворот теплушки, я увидел стремительно убегающих от перрона станции людей. На станции стрелочник рассказал нам, что пред нами прошёл эшелон с солдатами, и они ограбили всех продавцов. Ночью наш эшелон остановился на станции Солнечногорск. Это было Подмосковье. Нам приказали выгрузиться и выстроиться у своих вагонов. Подошёл офицер и представился нашим командиром взвода. Он сообщил нам, что отсюда мы пойдём в пешем строю в наше расположение, и что командиры отделений из училища остаются прежними. А я-то надеялся, что чаша эта меня минёт. Глубокой ночью мы вышли на большую лесную поляну, и нам приказали расположиться на ночлег. Комвзвода тут же исчез. Расположиться! А как это сделать? Я ещё ни разу не ночевал без крыши над головой. Солдаты уже столпились вокруг меня. Нужно было принимать решение. И тут я увидел на опушке леса силуэты грузовиков. Что ж! Переночуем в кузове грузовика. Все же не на земле. Ребята — за мной. Ещё минута и мы в кузове. Расстелили скатки{7}, улеглись подвое и я тут — же уснул. С рассветом я проснулся от холода, проникающего через расстеленную шинель. Странно, мне известно, что дно кузова грузовика деревянное. Пощупал рукой — оно вроде металлическое. Соскочил с машины и увидел, что мы ночевали на каких-то огромных странных грузовиках. Все металлическое. В войну у нас даже кабины грузовиков делались из деревянных досочек. Кабина как у самолёта, нос — горбатый, без боковых створок, какие были у наших грузовиков Необычный радиатор и огромные, не виденные мною раньше, кузова. Так я впервые встретился с американским грузовиком “Студебеккер”.

После скудного завтрака, на построении, комвзвода приказал моему отделению взять у старшины пилу и топор и спилить как можно более высокую сосну для ригеля будущей землянки на весь взвод. Так я и сделал. Сравнительно недалеко от расположения нашёл подходящую сосну. Надо было её свалить. Но как? Мои познания ограничивались тем, что мы с отцом в Харькове распиливали брёвна на козлах на дрова для растопки угольной плиты и не более. А как свалить дерево? Этого я не знал. К тому же дело осложнилось ещё и тем, что мои ребята выросли в городах Средней Азии и не то, чтобы пилить, они и поперечной пилы{8} не видели. С трудом спилили эту сосну. Но она, падая, свалилась в молодой лесок на опушке и застряла в ветвях в наклонном положении. Вытащить её не было никакой возможности. Солнце уже стояло высоко, и надо было возвращаться в расположение. Мне даже страшно было подумать, что мы не принесём эту проклятую сосну. Подумать только: 8 солдат за полдня не смогли свалить одну сосну! Рядом стояла еще одна единственная сосна, которая нам подходила по высоте. Поблизости не было других годных нам сосен. Что же делать, чтобы хоть эта сосна упала на поляну, а не снова в лес? Приказал столь желанный для солдат перекур.

Улёгся и сам. И мне надо отдохнуть. Перевернулся на живот, а в траве идёт своя жизнь. Ползают всякие букашки, красивые жучки с чёрными крапинками, у нас их называли пожарниками. Какая-то козявка забралась на стебелёк травы. Тот стал наклоняться, и букашка стала выполнять в воздухе какие-то кренделя. Ну, цирк, да и только! Вспомнился иллюзионист КИО. Потом вспомнился и другой КИО. Это был наш преподаватель русского языка и литературы. На контрольных работах он каждому ученику выдавал тетрадный лист. На каждом листе сверху размашистыми буквами было выведено “КИО”, то есть Климентий Иванович Оконевский. Так вот, наш КИО зачастую нам читал наизусть стихотворения русских классиков. И вот в памяти всплыли слова из стихотворения Некрасова о том, как крестьяне лес валили. Сначала сосну подрубали, а потом валили и танцевали на ней, чтобы она плотно к земле прилегла. Ура! Решение найдено! Сосну надо подрубить в том месте, куда она должна упасть. Это были действительно плоды просвещения. Если бы не учитель и не Некрасов, я бы не смог сосну свалить. А это было бы моё поражение.

Я так подробно описал события с сосной, потому что это было моим первым самостоятельным испытанием и решением. Поэтому оно так подробно запомнилось.

Через несколько дней нас выстроили на ещё большей лесной поляне. Офицеров и солдат было очень много. Нам объявили, что наше воинское соединение называется 7м механизированным корпусом. Объявили также, что корпус воссоздаётся заново, вместо разгромленного на Орловско-Курской дуге{9} корпуса с таким же номером и, который даже потерял знамя. Значительно позже по судьбе одного человека я узнал насколько серьёзна потеря знамени . В 70х годах прошлого столетия в г. Харькове организовалось землячество ветеранов 7го механизированного корпуса. Вдохновителем и организатором землячества был капитан в отставке Илющенко. Однако, на организационном собрании выяснилось, что он не может быть членом землячества. Военкомат разъяснил нам, что капитан Илющенко воевал с фашистами (к счастью, остался живым и не попал в плен) в разгромленном 7м корпусе. А ветеран того корпуса не мог быть ветераном нашего 7го корпуса. Абсурд! И в то же время, большинство членов землячества вообще не принимали участия в боях с фашистами. И это естественно. Во время воссоздания корпуса под Солнечногорском в 1943 г. солдаты и офицеры были собраны со всего СССР, но не из Харьковской области. Она в это время ещё находилась под оккупацией фашистов или только освобождалась. Солдаты и офицеры из Харьковской области пополнили корпус уже значительно позже и в боях с фашистами не принимали никакого участия.

Вернёмся к нашему землячеству. Со временем недоразумение с Илющенко было разрешено, и он долго руководил землячеством. После его смерти землячество заглохло. Это землячество было, как говорится в Америке, “некоммерческим”. На ежегодных встречах, проводимых в одной из школ города, мы рассказывали школьникам о минувшей войне и боях с фашистами. Кроме того, это было удобным местом для встречи друзей-однополчан. Запомнилась мне встреча с бывшим комвзвода химической защиты нашей бригады Золотницким. Я его, собственно, на фронте не знал. Из офицеров, с которыми я как-то был знаком, были командиры моего взвода и только. Разговорились. Я ему поведал о том, как мы расправлялись со своими противогазами. Что собой представлял противогаз тех времён? Он состоял из 3х частей. Коробки с фильтрующим материалом, резиновой маски, одеваемой на голову, и гофрированной трубки, соединяющей коробку с маской. Всё это укладывалось в холщовый мешок, который носили на лямке через плечо. Естественно, что сумка с противогазом мешала бегать и ползать. И все солдаты, включая меня, повыбрасывали их в первых же боях. Я же противогаз выбросил, а сумку оставил. Она пригодилась мне как ёмкость для еды и другого солдатского скарба. Как-то в одну из ночей, мне удалось переночевать в хате, во дворе которой мы установили миномёты. Утром меня разыскал незнакомый солдат и отдал мне треугольник письма с почерком мамы. Это было письмо от родных из Коканда. Других писем я не получал. Начал читать и удивился. Это письмо я уже читал раньше! Потом догадался. В сумке вместе с противогазом я хранил письма. Когда накануне я выбросил противогаз (а делал я это под огнём), то вместе с ним я выбросил и письмо, которое хранил в сумке. Его же и нашёл солдат. Золотницкий же рассказал мне, что его солдаты шли за нами вслед и подбирали выброшенные противогазы, которые они сдавали в склад бригады. Больше за всю войну я не встречался с противогазом.

Теперь мы уже знали свою воинскую часть. Миномётный батальон 64й механизированной бригады 7го механизированного корпуса. В бригаде, кроме того, был танковый полк, артиллерийский дивизион и что-то ещё. Нам тогда всё это было безразлично. Письма нам писали не на часть, а на полевую почту. И надо отдать должное почте — все письма находили адресата. Только иногда в моих письмах военная цензура закрашивала некоторые предложения. Почти все письма писались на одной стороне листа, а затем складывались в аккуратный треугольник из того же листа бумаги. Этот треугольник и служил конвертом. На чистой стороне треугольника писался номер полевой почты и фамилия адресата. Письма, отправленные по адресу полевой почты, не требовали марок.

Жизнь у нас пошла обычным солдатским порядком. Подъем! Отбой! Между этими командами — учёба, маршировка, маршировка. Я в лицо не помню большинства своих комвзвода, а тем более вышестоящих командиров. Но вот один взводный запомнился своей необычностью. Это был очень крупный рыжий (мне на них везло) грузин по фамилии Дондуа. Он был какой-то, теперь сказал бы, аристократ. С лица у него не сходила улыбка. К солдатам он относился доброжелательно и уважительно.

Жили мы в общей на взвод землянке-шалаше. Почему шалаше? Потому что это был неглубокий котлован с проходом посередине, но крыша была из веток. Ригелем шалаша была та самая, для меня злополучная, сосна. И вот мне снова представилась непривычная работа. Стрижка солдат. Санинструктор роты вручил каждому из командиров отделений обычные портняжные ножницы и приказал: “стриги своих!” Пришлось начать стрижку голов моих бедных солдат. Сколько кусков кожи я срезал с их голов! И столько же криков и ругани я наслушался! После моей стрижки волосы на головах солдат напоминали лестницу. Но со временем всё заросло, и головы выглядели нормально.

О службе. Я был командиром отделения миномёта 82 го калибра. В батальоне были и миномёты калибра 120. Кроме того, у каждого солдата было личное оружие. Вначале у меня был автомат ППШ. Потом на фронте его почему-то заменили на карабин, а потом снова на автомат. Кроме того, на фронте у нас появилось ещё одно оружие. Слава богу, я им ни разу не воспользовался. На одной из формировок старшина нам всем выдал ручные гранаты. Эти гранаты среди солдат назывались “лимонками” за их внешнюю похожесть на этот плод. Корпус гранаты был насечён вдоль и поперёк. Это было сделано для того, чтобы корпус при взрыве разлетался на множество осколков. Снаружи она имела алюминиевую скобу, закреплённую к корпусу тоже алюминиевой чекой. Если чеку выдернуть за колечко, то скоба освобождается, и происходит взрыв. Старшина объяснил, как ей следует пользоваться, но не всё. Уже после войны я случайно узнал, что этой гранатой следовало пользоваться из-за укрытия. Так как граната не имела ручки, то далеко её не забросишь, тем более из неудобного положения. В этом случае граната могла поразить бросавшего её. Кроме того, у неё было одно существенное неудобство. Как её следовало носить? Не в кармане же! Мы её повесили на пояс за скобку. Стоило только случайно зацепить за колечко скобы, чека бы выскочила, и обладателя этой гранаты разнесло бы на куски. То есть мы по глупости носили смерть на поясе.

Если миномёты калибра 120 перевозились на прицепе к автомобилю в собранном виде, то наши миномёты могли переноситься и в разобранном виде на плечах. Он состоял из следующих частей: прицел, ствол, двунога -лафет, опорная плита, лотки с минами и банник для чистки ствола. Помнится, что самая тяжёлая часть миномета была опорная плита и весила 16кг. Самой неудобной частью при беге был ствол, который всё время бил по голове. В боевых условиях миномёт обычно устанавливался в собранном виде в круглом окопе. Всё дневное время мы изучали свой миномёт и его использование в бою. Кроме того, были бесконечные марши и политучёба.

О еде. Кормили нас хуже некуда. Три раза в день варёная капуста, заправленная американскими консервами. В своё время в СССР замалчивали американскую помощь в войне. Однако уже здесь на формировке грузовики были американскими. Да и на фронте нам иногда выдавали прекрасную американскую свиную тушёнку. Почти килограммовую банку я мог съесть без хлеба. Так вот, еда была никудышной, а вот банки от этих консервов ценились высоко. Почему? Об этом чуть позже.

После нескольких дней пребывания под Солнечногорском ребята отделения начали отказываться идти за ужином к полевой кухне. Эта забастовка, очевидно, имела массовый характер, так как командир роты приказал взводным, а те — нам, проследить, чтобы все солдаты забирали свой ужин. Несмотря на приказ, мои ребята отказались наотрез идти за ужином. Что оставалось делать? Не идти же жаловаться старшине! Пришлось выстругать длинную палку, нанизать на неё все котелки отделения и забирать на кухне еду на всех. Затем я подходил к какой-нибудь яме или воронке и выливал всё содержимое котелков. Все были довольны. Но спать укладывались голодными.

А что же мы всё-таки ели? Завтрак и обед все-таки ели из полевой кухни. Кроме того, мы совершали обмен всего, что у нас было, у населения. Это были мыло, махорка, какие-то вещи. У кого-то сохранились деньги. Был ещё один источник питания. Вокруг были огороды москвичей, на которых они выращивали картофель. По ночам мы подкапывали кусты и извлекали из них часть картофелин. Вырывать кусты мы избегали, чтобы это не бросалось в глаза начальству. Мне самому было стыдно перед собой отнимать картофель у голодающих москвичей. Но голод — крадет. Потом добытые таким образом картофелины пекли на кострах.

Технология была такой. Брали две пустые банки из-под американских консервов. У одной из них обжимали края так, чтобы она могла войти в другую. В них вкладывали сырые картофелины. Банки сжимали вместе и бросали их в костёр. Спечённый таким образом картофель был чистым, и мы его поедали целиком с кожурой. Картофель мы не мыли, так как земля вокруг была песчаной. Некоторые пекли картофель под немецкими касками. Здесь в 1942 г. проходила линия фронта. Кстати, о касках. За всё время пребывания на фронте с сентября 1943 г. по ноябрь 1944 г. я ни разу не видел советской каски. Забегая вперёд, скажу что будь в нашей армии каски — два сержанта, я и Вил Алексеев, остались бы в строю. И это только в моем взводе. А сколько бы во всей армии?

Из жизни под Москвой запомнился такой эпизод. Наш батальон был оснащён американскими грузовиками “Студебеккер”. А наши водители оказались низкорослыми для этих машин. Для того, чтобы нажать на педаль, им приходилось ссовываться вниз с сиденья. В дороге машину всё время сотрясало и дёргало. Со временем этих ребят заменили на более высокорослых, и езда стала нормальной. Что же касается боевых условий, то зачастую от мастерства водителя зависела жизнь или смерть всех сидящих в кузове. Однажды зимой в открытом поле нашу машину “засёк” “Мессершмит”{10}. Ему, очевидно, очень хотелось сжечь нашу машину. И тут проявилось мастерство нашего шофера. Он то резко набирал скорость, то неожиданно тормозил или менял направление движения. Вокруг нас на заснеженном поле были видны фонтанчики от пуль, но в нашу машину он так и не попал. Слава водителю!