Через реки и речушки

В начале марта погода на юге Украины все еще была неустойчивой: то шел мелкий дождь, чередовавшийся с мокрым снегом, то наступали заморозки с холодным, пронизывающим до костей ветром. Реки и речушки взбухли, некоторые выходили из берегов. Каждый шаг по разжиженному, липкому чернозему стоил больших усилий. А об автомобильном транспорте и думать не приходилось. Приданная полку артиллерия на мехтяге, утопая в грязи и испытывая нехватку горючего, часто отставала. Но и в этих невероятно трудных условиях мужество и стойкость наших воинов были поистине беспредельны.

6 марта войска 3-го Украинского фронта начали Березнеговато-Снигиревскую операцию. 37-я армия в этой операции действовала на вспомогательном направлении фронта, нацеливая свой удар на Вознесенск. В полосе 82-го стрелкового корпуса, в составе которого по-прежнему находилась 28-я гвардейская стрелковая Харьковская Краснознаменная дивизия, главный удар наносился в направлении Родионовка, Грузька силами 188-й стрелковой и 15-й гвардейской дивизий. 28-я гвардейская двумя полками прикрывала левый фланг корпуса, а одним — 92-м полком — обеспечивала промежуток справа с соседней дивизией.

Наступление дивизий, действовавших на главном направлении корпуса, в первые три дня развивалось медленно. Враг сопротивлялся ожесточенно. А в дивизиях, да и во всем корпусе, не было ни танков, ни достаточного превосходства в силах и средствах. На четвертый день, когда наконец обозначился успех на направлении главного удара фронта, ослабло сопротивление противника и в [172] полосе 82-го стрелкового корпуса. Враг начал отходить. Наши соединения преследовали его неотступно.

В ночь на 9 марта 92-й гвардейский стрелковый полк на участке соседа справа переправился через Ингулец. «Сматывая» оборону врага, он фланговым ударом овладел Моисеевкой и начал преследовать гитлеровцев в юго-западном направлении. А утром получил боевую задачу и наш 89-й гвардейский стрелковый полк. Нам приказали переправиться через Ингулец в районе Ленинцы и действовать во втором эшелоне дивизии с целью обеспечения ее главных сил от возможных контратак противника справа.

Переправу полка через реку мы начали в полдень на небольшом пароме. Проходила она организованно. Руководил переправой подполковник Орехов. Ему помогали майор Велибеков и старший лейтенант Ф. П. Тонконог.

Федор Павлович Тонконог прибыл в полк в конце февраля. Он сменил моего первого помощника капитана В. И. Мазного, который был переведен в оперативное отделение штаба дивизии. Тонконог сразу же зарекомендовал себя храбрым, инициативным офицером, знающим штабное дело. У нас с ним установились хорошие, по-деловому дружеские отношения.

Примерно в то же время из полка убыл знакомый читателю капитан Алексей Андроникович Лазарчук. Его назначили командиром роты в батальоне связи дивизии. Место Лазарчука занял старший лейтенант Николай Васильевич Газетов, опытный связист, достойный преемник Лазарчука.

К 13 часам 9 марта все боевые подразделения полка уже сосредоточились на западном берегу реки. Тыловые подразделения переправить не удалось, так как распоряжением представителя корпуса переправа была передана другим боевым частям. Не располагая временем для ожидания тылов, Орехов приказал построить полк в походную колонну и двигаться вперед со всеми мерами боевого охранения. Шли мы проселочной дорогой, по колено увязая в грязи. Как и в осенние переходы, гвардейцы несли на себе личное оружие с комплектом боеприпасов, гранаты, противогазы, лопатки, вещевые мешки с сухим пайком и нехитрым солдатским имуществом. Кроме того, каждому были вручены еще и запасные гранаты, патроны, а некоторым бойцам — мины к 82-мм минометам на [173] случай, если придется вести бой до подхода тылов. Трудная дорога и тяжкая ноша изматывали силы. Но идти было надо. И мы шли, обливаясь потом.

Поздно вечером, с трудом преодолев вброд разлившийся ручей Боковенька, вышли, как и было приказано, на западную окраину Даниловки. Позади осталось не более 13–14 км, а люди вымотались вконец. Организовав охранение, мы расположились на отдых. Однако он оказался непродолжительным. Передовые части дивизии, сбив арьергарды противника, устремились вперед. Поступила команда следовать за ними. И вот так, без сна и отдыха, шли день, другой... В сохранившихся у меня записях значатся названия пройденных населенных пунктов: Новый Мир, Раннее Утро, Ивановка, Жовтень, Тарасовка...

Утро 12 марта наконец порадовало нас хорошей погодой. На востоке поднялся огромный солнечный диск. Он быстро поднимался над горизонтом, согревая воздух теплыми, по-весеннему ласковыми лучами. От благодатной украинской земли поднимались приятные испарения. По тому, как выпрямлялись натруженные спины, как тверже становился шаг, чувствовалось, что весенний запах земли радовал гвардейцев — в большинстве бывших хлеборобов. Аромат земли будил мысли о близкой победе, мечты о возвращении на Родину, к семье.

Но война продолжалась. Следы ее мы видели всюду. Многочисленные овраги, расквашенные дороги были запружены военной техникой, брошенной врагом: тягачи с орудиями, разбитые, а то и совсем целые автомашины, мотоциклы. Многие из них были даже заправлены горючим. Гвардейцы, умевшие водить их, заводили моторы, но вытащить машины из грязи не могли. Только начальнику химической службы Селиверстову удалось выехать на мотоцикле с коляской. И не расставался он с ним до одного случая, приключившегося уже на восточном берегу Днестра. Тогда, помнится, меня под вечер срочно вызвали в штаб дивизии. Ехать я собрался на своем донском скакуне. Узнав об этом, Селиверстов предложил мне свои услуги.

— Мигом доставлю в пункт назначения, — уговаривал он.

Мы не очень-то были избалованы механическим транспортом. Всю войну шагали пешком или скакали верхом на конях. И я согласился. Но эта поездка чуть не стоила [174] нам жизни. Ночью, без освещения, мы на полном ходу влетели в яму. Сами отделались синяками, а мотоцикл поломали. Пришлось его бросить и добираться до штаба дивизии, как говорится, на своих двоих.

...К полудню полки, действовавшие в первом эшелоне на рубеже Медово, Андреевка, были остановлены противником. Для наращивания усилий Чурмаев с ходу ввел в бой и наш полк. Только с наступлением темноты, уже к 23 часам, нам удалось сбить гитлеровцев с рубежа на высотах 113,2, Медово. Они стали отходить. Нашему полку было приказано в качестве авангарда дивизии преследовать фашистов, продвигаясь по маршруту Медово, Андреевка, северная окраина Нового Буга, и в районе Софиевки, переправившись через Ингул, захватить высоту 69,0 с курганом и удерживать ее до подхода главных сил дивизии.

За день дороги немного подсохли. Шагать стало легче. В предрассветной мгле прошли северную окраину Нового Буга. Позади уже осталось около 20 км, а до Ингула еще 7–8. Люди устали. Делаем короткий привал. И снова наши политработники в гуще бойцов. В коротких беседах призывно звучат их слова: «Не дадим врагу оторваться от наших наступающих частей и закрепиться на правом берегу реки!»

Ожидая сведений от высланной вперед разведки, мы с Ореховым поднялись на небольшую возвышенность вблизи от дороги. Небо было чистое. На востоке оно уже посветлело, а на западе, прямо перед нами, оставалось еще темным.

Противоположный берег Ингула нам казался высоким, темным, неприступным. Раскинувшиеся на том берегу по обе стороны дороги селения — справа Софиевка, слева Оленевка — казались вымершими: ни огонька в окнах хат, ни лая собак.

— Что-то долго молчат наши разведчики, — озабоченно произнес Орехов, глядя в сторону Ингула.

Но вот поступили сведения от разведчиков. Их доставил командир взвода конной разведки старший лейтенант Иван Дмитриевич Акимов. Он доложил, что в Софиевке и Оленевке противника нет, не обнаружен он и на ближайших высотах правого берега реки. Мост через Ингул немного поврежден, но переправляться по нему можно. Услышав это, Василий Романович оживился. [175]

— Не может быть! — воскликнул он. — Неужели фашист считает, что мы еще далеко? Это его просчет. Мы должны немедленно им воспользоваться.

Орехов тотчас же поднял полк. Ускоренным маршем мы двинулись вперед.

Восход солнца встретили на северо-западных скатах высоты 69,0, на правобережье Ингула, где начали закрепляться. Свой штаб я расположил на северной окраине Софиевки. Вскоре прояснилась и общая обстановка. По мосту в районе Софиевки за несколько часов до нас переправились части 20-й гвардейской стрелковой дивизии из соседней 46-й армии. К сожалению, об этом мы в то время не знали. В двух километрах впереди нас их встретили наши разведчики. Противник же оборонялся на рубеже Камяна, Березнеговатка, Златополь фронтом на юго-восток. Обстановка сразу же была доложена в штаб дивизии. Нам приказали оставаться на занимаемом рубеже до переправы всех сил дивизии.

Наступление полк возобновил 14 марта, часа за три до восхода солнца. Пройдя боевые порядки подразделений правого фланга 20-й гвардейской дивизии, наши воины атаковали противника, сбили его прикрытие и вышли на рубеж севернее Миколаевки-5 и хутора Горобец. Дальше продвинуться не удалось. Враг открыл сильный заградительный артиллерийский и пулеметный огонь. Гвардейцы залегли. Завязался огневой бой. Гитлеровцы не хотели мириться с потерей переправы через такой выгодный рубеж обороны, как река Ингул. Около 10 часов утра они двумя группами, силой до батальона каждая, перешли в контратаку: одной группой — с направления Березнеговатки на Миколаевку-5, другой — от Златополя на хутор Горобец.

Полк попал в тяжелое положение. Из-за отклонения влево подразделений 20-й гвардейской дивизии между нами образовался неприкрытый участок. Сюда-то и устремились гитлеровцы, контратакующие с направления Златополя. Однако наши воины стойко отражали удар врага. Разгадав замысел гитлеровского командования, Орехов на левый фланг быстро перебросил взвод автоматчиков, два полковых орудия: 45-мм из батареи Макарова и 76-мм из батареи Чистякова. Артиллеристы немедленно открыли огонь. Общими усилиями артиллеристов и автоматчиков атака гитлеровцев на левом фланге была отражена. [176]

Однако на правом фланге обстановка усложнилась. Там пехоту врага поддерживали два танка и несколько бронемашин. Гитлеровцам удалось ворваться в Миколаевку-5. Бой за село разгорелся упорный. Три наших орудия, находившиеся на этом направлении, вели огонь до последнего снаряда. Но танки с черно-желтыми крестами на бортах, вырвавшиеся из балки Криничная, уничтожили одну 76-мм пушку из батареи Чистякова, а другие два орудия дивизионной артиллерии по приказу командира батареи старшего лейтенанта В. Г. Василькова были подорваны в тот момент, когда создалась угроза их захвата врагом. Они так и остались сиротливо стоять в низкорослых посадках с разорванными стволами.

Без огневой поддержки нашей пехоте не удалось остановить врага. На помощь батальону Орехов двинул свой последний резерв — взвод автоматчиков. Однако уж слишком неравными были силы. Гитлеровцы устремились к Софиевке, которая для нас была крайне важна: там находилась переправа через Ингул.

В самый критический момент боя пришла неожиданная помощь. По танкам и бронемашинам врага был открыт меткий огонь дивизионной артиллерией, а затем по цепи противника ударили «катюши». Вслед за огневым ударом вдоль балки, где бойцов нашего полка не было, гитлеровцев атаковала большая группа гвардейцев. Враг залег. Как выяснилось позднее, нашими помощниками в бою оказались артиллеристы дивизиона Лаврентьева.

Вот что рассказал сам Николай Георгиевич, прибыв на наш наблюдательный пункт вскоре после боя.

...К Софиевке гитлеровцы шли цепью, уже в полный рост. Их заметил командир 1-й батареи лейтенант Н. Н. Софинский, вышедший с группой разведчиков из Софиевки, где остановились на завтрак его батарейцы. Оценив обстановку, Николай Николаевич послал одного своего гвардейца за орудиями, а сам с остальными на выгодном рубеже занял оборону. Вскоре к этому рубежу одним «студебеккером» были доставлены две пушки. Обгоняя их, на «виллисе» прибыли сюда командующий артиллерией дивизии полковник А. Г. Муралов и командир дивизиона майор Н. Г. Лаврентьев. Муралов приказал развернуть пушки и открыть огонь по врагу.

Буквально перед наседавшими гитлеровцами Н. Н. Софинский организовал огонь из орудия, расчетом которого [177] командовал парторг батареи старшина Носов. Второе орудие Софинский развернул несколько правее. Командир орудия сержант Андрющенко самоотверженно действовал под огнем врага. Он сам отцепил от тягача пушку, развел станины и прильнул к прицелу. Делал все это умело, сноровисто. И только солдатское счастье спасло его от смерти, так как «студебеккер» был буквально изрешечен вражескими пулями.

Меткий огонь двух пушек 1-й батареи и подоспевших двух гаубиц 3-й батареи, которыми командовал младший лейтенант Н. В. Бандуров, заставил залечь гитлеровцев. Уползли и укрылись за гребнем их танки, бронемашины. Тем временем начальник штаба дивизиона старший лейтенант Д. Ф. Пароник сумел собрать около полусотни бойцов и офицеров из управления дивизиона и артиллеристов, оказавшихся без материальной части. Это была значительная сила, равная в то время по числу нашему стрелковому батальону.

Связавшись со штабом дивизии, полковник Муралов организовал залп «катюш», а командир дивизиона Лаврентьев повел в атаку собранных артиллеристов... Рядом с ним шли Д. Ф. Пароник и командиры батарей Н. Н. Софинский и В. Г. Васильков. Вместе с артиллеристами в атаку поднялись и воины нашего полка. Однако атака была отбита мощным огнем артиллерии, минометов, пулеметов. Но главный итог инициативных действий артиллеристов был очевиден. Врага мы остановили, переправа в Софиевке осталась за нами.

Положение полка оставалось, однако, неустойчивым. Подразделения занимали невыгодные и необорудованные в инженерном отношении рубежи. Для прикрытия переправы в Софиевке Орехов с разрешения командира дивизии отвел батальон на наиболее выгодный для обороны гребень высоты с курганами +3,4 и +2,1.

Как мы и предполагали, враг не ограничился одной контратакой. В этот день он еще дважды пытался сбросить нас в Ингул. Но гвардейцы стояли насмерть и не отступили ни на шаг. А уже на следующий день мы, пополнив батальон за счет тыловых подразделений, перешли к активным действиям и вновь овладели Миколаевкой-5.

С утра 15 марта погода изменилась. Небо заволокло свинцовыми тучами. Пошел дождь, чередующийся с мокрым снегом. Подсохшие было дороги вновь превратились [178] в месиво. Атаки врага прекратились. У него, очевидно, как и у нас, туго было с боеприпасами. Об этом свидетельствовало и то, что во второй половине дня транспортная авиация противника сбрасывала какие-то грузы в районе Павловки. Наблюдателями было отмечено 23 самолето-прилета.

Итак, действуя в авангарде, наша дивизия удержала переправу через Ингул и этим обеспечила сосредоточение и развертывание главных сил корпуса на правом берегу реки.

Во второй половине 16 марта 82-й стрелковый корпус возобновил наступательные действия. 28-я гвардейская стрелковая Харьковская Краснознаменная дивизия в результате проведенной перегруппировки оказалась на правом фланге корпуса. Она наносила главный удар в направлении высота с отметкой 115,3, Вишнево, имея задачей овладеть Петропавловкой, Березнеговаткой и к исходу дня выйти на рубеж Вишнево, Златополь. Ее боевой порядок строился в два эшелона: в первом шли 92-й и 86-й полки, во втором — наш 89-й.

Наступление началось в 16.30. Пропустив через свои боевые порядки части 10-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, полк вышел во второй эшелон. Вначале наступление передовых частей развивалось медленно. Это объяснялось не столько сопротивлением противника, сколько плохой погодой.

* * *

В ночь на 17 марта мы двигались за первым эшелоном, скачками, от рубежа к рубежу, последовательно закрепляя их. К утру вошли в Олгополь. Здесь штаб дивизии указал нам место для размещения командного пункта.

Это утро запомнилось и такими деталями. Чтобы подписать боевое донесение, я зашел в хату, в которой размещались мои помощники. Думал, что многие из них после трудной дороги уже спят, а они все бодрствовали.

Пристроившись у окна, наш полковой парикмахер пожилой солдат Аброра Арифходжаев старательно обрабатывал чью-то кудлатую голову. Вскоре он предложил «кресло» и мне. Шевелюра моя уже давно нуждалась в ножницах, но постричься все не хватало времени. Пользуясь случаем, я охотно уселся в «кресло». Аброра был искусным мастером с большим стажем. Как он рассказывал, [179] до войны работал в лучшем мужском салоне Ташкента.

Пока парикмахер обрабатывал мою голову, офицеры накрывали стол для завтрака. Пригласили и меня. Подписав боевое донесение, подготовленное Тонконогом, я присел за стол. Здесь собрался весь наш штаб. Давно не приходилось мне видеть всех своих товарищей вместе.

На стол поставили котелки с пшенной кашей, сдобренной «вторым фронтом» — американской свиной тушенкой. Но никто за еду не принялся. Все чего-то ждали, загадочно переглядываясь меж собой. Поняв, что здесь что-то кроется, я спросил:

— Почему не едите, товарищи? Чего ждете?

— Не мешало бы отметить знаменательную дату положенными ста граммами, — сказал начхим Павел Селиверстов, бросив в мою сторону лукавый взгляд. — А то в обед вряд ли удастся всем вместе собраться.

— Кто же именинник? — спросил я.

— Мы все, — ответил Павел Александрович.

— Как так?

— А так, что наш историк и «звездочет», он же и переводчик, Иван Иванович Лазаревич подсчитал: сегодня — тысячный день войны.

— Да, это совершенно точно, — подтвердил Лазаревич.

Он достал свой блокнот с календарем и доказал мне это арифметически.

— Ну что ж! Спасибо, Иван Иванович, за напоминание о такой и впрямь знаменательной дате, — сказал я и разрешил налить фронтовые сто граммов.

* * *

...После завтрака сильнее стала ощущаться усталость. Мы ведь не спали более трех суток. Я решил немного прикорнуть. Виталий Коровкин, мой ординарец, отвел меня в соседний дом. Встретили нас две молодые хозяйки — родные сестры — очень радушно. Отдыхать положили в горнице, на большую кровать с горой подушек.

Только я дотронулся до подушки, как тут же заснул. Однако спать пришлось недолго. Разбудили громкие голоса наших связистов. Надо было спешить в штаб. Покидая гостеприимный дом, я не смог поблагодарить сестер: девушки куда-то ушли. Такое же теплое отношение мы встречали и в других населенных пунктах. [180]

В те непогожие мартовские дни, когда противник отходил с одного рубежа на другой, боевые действия велись преимущественно ночью. Это изрядно выматывало воинов наших неукомплектованных подразделений. И для того чтобы дать им отдохнуть, командование корпуса и дивизии периодически выводило на два-три дня часть сил во второй эшелон.

В ночь на 19 марта на рубеже реки Гнилой Еланец, в районе Крутояровка, Еланец, 89-й полк ввели в первый эшелон. Форсировав вброд разлившуюся речушку, мы овладели Крутояровкой и начали неотступно преследовать врага. Наиболее сильное сопротивление он оказал в Большой Сербуловке и Малой Сербуловке.

В бою за эти селения мы понесли потери. Смертью храбрых пали командир стрелковой роты капитан Г. А. Мождин, командир роты автоматчиков старший лейтенант А. Г. Храмцов и другие гвардейцы. Во время артиллерийского обстрела полковых тылов погибли начальник обозно-вещевого снабжения Я. Л. Бобрицкий и начальник финансового довольствия полка старший лейтенант Г. Д. Севостьянов. Первых троих похоронили с отданием воинских почестей на кладбище в Малой Сербуловке, а Севостьянова, умершего в медсанбате, — у школы в Большой Сербуловке.

Однако гитлеровцы не могли сдержать победную поступь нашей гвардии. Нанося непрерывные удары по противнику, полк освободил селения Тыщенко, Дружелюбовка, Николаевка. И чем ближе подходили мы к реке Мертвовод, тем поспешнее гитлеровцы отступали, стараясь выиграть время для создания обороны на ее западном берегу. Чтобы хоть как-то замедлить наше наступление, авиация противника все чаще и чаще наносила удары по нашим боевым порядкам.

Действуя в передовом отряде дивизии, мы получили задачу к исходу 20 марта выйти к Дружелюбовке. Но в результате стремительного продвижения мы вышли туда значительно раньше. И это оказало большое влияние на ход боевых действий всего корпуса.

На назначенном рубеже Орехов не остановил батальон Шишковца, а приказал ему неотступно преследовать врага и на его плечах форсировать Мертвовод.

Когда совсем стемнело, к штабу полка подкатил «виллис» комдива. Не выходя из машины, Чурмаев вручил [181] мне схему-приказ, в котором нам ставилась задача проследовать противника в юго-западном направлении, с ходу форсировать Мертвовод южнее совхоза «Вороновка». В дальнейшем, развивая наступление, форсировать реку Южный Буг и к 8 часам 21 марта выйти на юго-западную окраину Ново-Кантекузенки. Батальон же Шишковца, по имеющимся у меня данным, действовал уже далеко впереди и в стороне от указанной полосы наступления. В батальоне находился и командир полка. Времени было мало, а связь с батальоном у меня отсутствовала. Линейщики-телефонисты не успевали тянуть за наступающими кабель, а радиостанции не работали: сели батареи. Запасного питания не оказалось из-за нераспорядительности нового командира роты — старшего лейтенанта Чуркина. Прежний командир роты связи старший лейтенант Николай Васильевич Газетов трагически погиб. Его похоронили в селении Михайловка.

О создавшейся ситуации я попытался было доложить Чурмаеву. Но комдив не стал слушать меня. Только и сказал:

— Выполняйте приказ!

Обдав меня выхлопными газами, «виллис» укатил в темноту. «Что же делать?» — пронеслась в голове тревожная мысль. На раздумья времени не было. Сразу же вызвал своих помощников. Кривополу приказал срочно закодировать новую боевую задачу, а Ожередову — немедленно передать подполковнику Орехову содержание приказа командира дивизии, как только будет установлена с ним связь.

Опасаясь, что линейщикам-телефонистам потребуется много драгоценного времени для налаживания связи, решил взять с собой ординарца Виталия Коровкина, кого-нибудь из офицеров штаба и на конях отправиться разыскивать командира полка. Трудно было найти его в ночной темноте. В полосе действий полка, на участке между совхозом «Вороновка» и одноименным селением по восточному берегу реки, мы никого не встретили. Решили проехать в Вороновку, находившуюся в полосе соседа справа. И вот на подходе к ее южной окраине мы встретили наших гвардейцев.

Вскоре у мосточка я нашел и командира полка. Василий Романович торопил полковых артиллеристов, переправлявшихся [182] через реку. Узнав меня, он сразу же догадался о цели моего приезда.

— О приказе уже знаю. Ожередов сообщил, — сказал Орехов, когда я хотел было доложить ему. — Что, начштаба, не весел? Хоть лица и не вижу, но по голосу чувствую. Переволновался?

— Конечно, переволновался. Батальон-то наш находится в полосе соседнего пятьдесят седьмого стрелкового корпуса.

— Ну и что же? Мы ведь не спали, а действовали. И если бы не наши разведчики, целехонькой захватившие эту переправу, трудно представить, как бы развивались события. А теперь батальон овладел плацдармом и ведет бой на юго-восточных скатах высоты, уже в полутора-двух километрах к западу от реки. Это поважнее того, что мы немного уклонились от своего направления.

Из глубины левобережья доносилась до нас раскатистая дробь пулеметных очередей. Там продолжался бой. В душе я был согласен с Ореховым. Но как на это посмотрит командир дивизии? Приказал-то он захватить плацдарм южнее совхоза «Вороновка». Наши же подразделения ведут бой в 2–3 км севернее. Но командир полка, очевидно, разобрался в обстановке лучше меня и был убежден в правильности своих действий. Его уверенность передалась и мне.

Дальнейшее развитие событий подтвердило своевременность инициативы, проявленной Ореховым. Овладев юго-западными скатами высоты, гвардейцы встретили сильное огневое сопротивление и не смогли продвинуться дальше. Попытка форсировать реку 86-му и 92-му полкам не удалась. Комдив вынужден был, чтобы нарастить усилия на захваченном нами плацдарме, уже перед рассветом переправить 86-й полк по захваченной батальоном Шишковца переправе и вывести его на рубеж слева от боевого порядка нашего полка. Однако и совместными усилиями двух полков плацдарм расширить не удалось.

В 10 часов гитлеровцы предприняли контратаку, поддержанную авиацией. Но они были встречены таким мощным огнем гвардейцев, что, понеся потери, откатились назад.

Предмостный узел обороны, созданный врагом в Вознесенске и на подступах к нему, оказался крепким орешком. Чтобы расколоть его, требовались значительные [183] силы, которыми мы тогда не располагали. Противник, укрепившийся на заранее оборудованных рубежах, имел танки, большое количество артиллерии и минометов, плотные боевые порядки пехоты. Его поддерживала авиация. По добытым разведчиками сведениям, в районе Вознесенска оборонялись части 76-й, 257-й пехотных и полнокровных, недавно прибывших сюда 384-й пехотной, 24-й танковой и 16-й моторизованной дивизий. У нас не было танков, не хватало артиллерии, боеприпасов. Подразделения были обескровлены в беспрерывных боях.

Вечером 21 марта мы получили новый боевой приказ, которым подтверждалась прежняя задача. Нам предстояло выполнять ее во взаимодействии с соседом слева — 86-м полком. 92-й полк все еще оставался на восточном берегу реки, пытаясь форсировать ее в прежней полосе.

Ночь и день прошли в напряженных боях, а сколько-нибудь значительных успехов достичь не удалось. Не лучшим образом складывалась обстановка и перед фронтом других дивизий 82-го корпуса. Бои за Вознесенск затягивались.

Вспоминая об этих боях, командир корпуса генерал П. Г. Кузнецов писал в своей книге: «Наибольшего успеха за ночь (имеется в виду ночь на 21 марта. — И. В.) добилась правофланговая 28-я гвардейская дивизия Чурмаева. Поднявшись к северу и выйдя за свою правую границу к селу Вороновка, она успешно форсировала Мертвовод и, повернувшись фронтом на юго-запад, заняла очень выгодное положение, охватывающее фланг противника. Удачный маневр на правом фланге и форсирование Мертвовода привели к частичному изменению ранее принятого решения. 22 марта с наступлением темноты я произвел перегруппировку в сторону своих флангов и уточнил задачи дивизиям.

...Замысел боя сводился к охвату Вознесенска флангами с севера и юга, ночному штурму города и выходу на левый берег Южного Буга. К сожалению, войска корпуса не смогли своевременно выполнить этот замысел» {1}.

Так высоко оценивал действия нашего полка командир корпуса.

Вскоре был получен боевой приказ, после чего командование дивизии произвело частичную перегруппировку. [184]

92-й гвардейский полк сняли с восточного берега реки Мертвовод и переправили на западный, где он занял рубеж слева от 86-го полка. Наш полк получил задачу, действуя на правом фланге дивизии, прорвать оборону врага и, развивая наступление, во взаимодействии с соседями овладеть железнодорожной станцией Вознесенск и к исходу 22 марта выйти на восточный берег реки Южный Буг, а к утру следующего дня, действуя в качестве передового отряда дивизии, форсировать реку, освободить поселок Красный и закрепиться на его западной окраине. Другие полки получили задачу выйти только на берег Южного Буга.

Правее нас наступала 92-я гвардейская стрелковая дивизия полковника А. Н. Петрушина.

Ночь выдалась темной, но сухой. В 21 час после короткого огневого налета возобновилось наше наступление. Враг открыл сильный артиллерийско-минометный и пулеметный огонь, не жалел ракет, освещая передний край. Но опыт ведения ночного боя у наших гвардейцев был накоплен уже изрядный. Продвигаясь вперед в промежутках между светящимися трассами пулеметов противника, наши гвардейцы просочились в боевые порядки врага и выбили его с ближних высот.

Враг отступил, но на следующем, заранее подготовленном в инженерном отношении рубеже он закрепился и снова оказал упорное сопротивление. И опять нашим гвардейцам пришлось нащупывать неприкрытые места и где ползком, а где короткими перебежками проникать в оборону врага и в рукопашном бою выбивать его из окопов и траншей.

Метр за метром буквально вгрызались бойцы в оборону противника. К утру нам удалось отбросить гитлеровцев на северную окраину города. Дальше продвинуться мы не смогли. С рассветом противник нанес удар по нашим боевым порядкам артиллерийско-минометным огнем и авиацией. Огневой бой длился весь день.

Штурм города начался вечером. В нем участвовал весь корпус. Полкам нашей дивизии были уточнены боевые задачи. Теперь они должны были наступать с севера на юг с целью выхода на восточный берег реки в районе Бойни. 10-я воздушно-десантная и 15-я гвардейские дивизии наносили удар с востока, а 188-я стрелковая — по южной части в направлении железнодорожного моста. [185]

Ночной штурм города начался огнем орудий прямой наводки по отдельным, еще днем разведанным целям. Затем двинулись вперед стрелки и автоматчики. Вместе с ними шли не только офицеры — командиры подразделений и политработники, но и офицеры, находившиеся в резерве полка. Присутствие большого числа офицеров в не очень-то плотных цепях стрелков и автоматчиков укрепило боевые порядки.

Бой на окраине города закипел сразу же после прекращения огня артиллерии. И как всегда, коммунисты и комсомольцы показывали образцы смелости, умело вели ночной бой в городе.

Отличился командир отделения автоматчиков коммунист сержант Кондаков. Он первым ворвался на Базарную улицу и открыл огонь по гитлеровцам, засевшим с пулеметом в одном из домов. Этим он отвлек внимание вражеских пулеметчиков. Тем временем бойцы отделения комсомольца младшего сержанта А. Ф. Кожина скрытно подобрались к пулеметному гнезду и забросали гранатами.

Бой в городе — бой очаговый. Здесь, особенно ночью, нет ярко выраженной линии соприкосновения с врагом. Это бой за отдельные здания, за перекрестки улиц.

Жаркая схватка разгорелась на подступах к железнодорожной станции. Гитлеровцы сопротивлялись с отчаянием обреченных. Они еще надеялись отправить стоявшие под парами поезда с воинскими грузами и награбленным имуществом. Но этого сделать врагу не удалось.

У железнодорожной станции боем лично руководил подполковник Орехов. Василий Романович указывал командиру батальона и командирам рот, куда направить усилия бойцов, как овладеть тем или иным зданием. Например, для захвата станции и уничтожения гитлеровцев, оборонявшихся на подступах к ней, Орехов создал специальную штурмовую группу. Возглавить ее вызвался капитан С. М. Полищук, бывший командир батальона, находившийся в офицерском резерве полка (напомню читателю, что в то время в полку был только один батальон, которым командовал капитан Шишковец).

Свою группу Полищук повел в тыл опорного пункта, созданного врагом на кладбище и в станционных зданиях, расположенных за ним. Повел он гвардейцев по железнодорожным путям, забитым эшелонами. Чтобы отвлечь внимание гитлеровцев, бойцы Полищука подожгли несколько [186] вагонов и отдельно стоявшую цистерну с горючим. И вот в тот момент, когда гитлеровцы, охранявшие составы, бросились тушить пожар, штурмовая группа вышла к вокзалу и ударила по нему со стороны платформы. Враг был застигнут врасплох. Здесь особенно отличились коммунист ефрейтор Г. С. Карлов, младший сержант А. И. Тюриков и сержант А. М. Чернов. Гранатами и автоматным огнем они истребили более двух десятков фашистов. Много гитлеровцев уничтожил капитан Полищук. Но и сам оказался в ситуации, которая чуть не стоила ему жизни. Когда капитан выскочил из здания на привокзальную площадь, из-за угла внезапно выросли два гитлеровца и направили на него свои автоматы. Выручил командира комсомолец младший сержант М. Ф. Грунин. Он вовремя заметил фашистов и успел сразить их очередью из автомата.

Гитлеровцы, с ожесточением сопротивлявшиеся в районе кладбища, услышав звуки боя на вокзале и почувствовав угрозу с тыла, бросились бежать, но переправиться через реку им не удалось. Одни из них были уничтожены, другие — захвачены в плен.

Освободив станцию, гвардейцы двинулись через пристанционный сквер в город. Мы считали, что Вознесенск уже целиком в наших руках. Но на подступах к зданиям восточной части Натягайловки (западная часть была освобождена частями 92-й гвардейской дивизии) гвардейцы снова попали под пулеметный огонь. Основной очаг сопротивления находился на северо-восточной окраине жилого массива. Здесь гитлеровцы, выставив заслоны, прикрывали отход своих войск из города.

Комбат Шишковец действовал решительно и смело. Он быстро определил, откуда враг ведет огонь, и поставил задачу ротам: мелкими группами обойти противника дворами и уничтожить ударом с тыла. Роты выполнили этот приказ. Недолгим был бой. Враг не выдержал ближнего боя и побежал.

Как только наши воины очищали улицу, из подвалов и погребов выходили ее жители. Женщины обнимали и целовали наших гвардейцев, а мужчины брали трофейное оружие и вместе с бойцами шли в бой с ненавистным врагом.

В половине второго 24 марта наши гвардейцы вышла на восточный берег Южного Буга в районе Бойни. К 2 часам [187] город Вознесенск был полностью очищен от захватчиков. Однако овладеть плацдармами на западном берегу реки ни одной из дивизий корпуса не удалось. Лишь 188-й стрелковой дивизии удалось с ходу захватить железнодорожный мост.

Предстояло форсировать реку с планомерной подготовкой.

* * *

Форсирование Южного Буга для командиров и штабов тактического звена являлось очередной боевой задачей. Для армейского и фронтового командования в оперативном плане Южный Буг представлял тот рубеж, с которого была спланирована новая операция, вошедшая в историю под названием Одесская.

Дивизия генерала Чурмаева из района, в который она вышла к 2 часам ночи, 24 марта к 7 часам утра была отведена к населенному пункту Бугские Хутора. Весь день 24 марта ушел на подготовку к форсированию. Вечером командир полка присутствовал на совещании у командира дивизии, где собравшихся ознакомили с предстоящей боевой задачей.

По замыслу генерала Чурмаева, 89-й гвардейский стрелковый полк должен был форсировать реку на северной окраине Бугских Хуторов, там, где она делает излучину в нашу сторону. Полку ставилась задача захватить плацдарм на западном берегу реки и развивать наступление в направлении хутора Незаможников, южная окраина хутора Барышевка. Справа наступал 92-й полк. 86-й полк составлял второй эшелон дивизии. Продвигаясь за стыком между 92-м и 89-м полками, он должен был находиться в готовности развить их успех.

На рассвете 25 марта мы верхом на конях выехали на командирскую рекогносцировку. В ней участвовали начарт Декань, начинж Рогалевич, офицеры штаба Тонконог, Луконин, Ожередов и командир батальона Шишковец. Небо было покрыто густыми серыми облаками, не предвещавшими хорошей погоды. От фруктового сада, где мы остановились, до берега реки было не более двух десятков метров, но она не просматривалась, затянутая плотным пологом густого тумана. Ожидая, когда туман рассеется, мы вошли в один из домиков, окна которого были обращены к реке. Настроение у всех было приподнятое, шутили, [188] смеялись. Только Ожередов стоял в сторонке у окна и молчал. Взгляд его был устремлен куда-то вдаль, выражение лица — мечтательное. Я подошел к нему:

— Что, Илья Петрович, задумался? Прикидываешь, как перебросить телефонный кабель на тот берег?

Ожередов, улыбнувшись, ответил:

— Нет, Иван Абрамович, я думал не об этом.

— О чем же, если не секрет?

— Вот об этой реке, о Южном Буге! Мне не раз приходилось бывать тут до войны, даже рыбачить на зорьке. Сейчас река от вешних вод полноводна, бурлива и мутна. А вот спадет вода, обмоются берега теплым дождичком, и зазеленеет, зацветет все вокруг. А вода станет чистой, прозрачной, как сама росинка! Бежит она величаво, и только волнистые бурунчики всплескивают на стремнине... Вот и думаю, как закончим войну, обязательно приеду полюбоваться этой красотищей. А может быть, переберусь сюда и на постоянное жительство...

Тем временем поднявшийся ветерок рассеял туман. Мы вышли из домика. Укрываясь за плодовыми деревьями, прошли по берегу реки до крайних домов селения. Определили место переправы, выжидательный район для подразделений, огневые позиции батальонных и полковых минометов, орудий прямой наводки. Начинж Рогалевич прикинул ширину реки, скорость ее течения и возможность сноса лодок и плотов, пометил на карте те места на противоположном берегу реки, где могут причаливать наши переправочные средства.

Правый берег Южного Буга был высоким, обрывистым. Местность за ним, на глубину до двух с половиной километров, ровная. А дальше, за небольшим лесочком, — холмистая, разделенная глубокими балками. Здесь и раскинулся хутор Незаможников, который и надлежало нам захватить. Но где находятся основные силы и огневые средства гитлеровцев: вблизи берега или по холмам у хутора, — установить нам не удалось. Противник молчал, и казалось, что его там нет совсем. Однако его авиация совершала непрерывные разведывательные полеты.

От старшего командования нам было известно, что гитлеровцы одновременно с созданием Восточного вала по Днепру проводили оборонительные работы и по западному берегу Южного Буга. Они рассчитывали в случае неудачи на Днепре здесь, на широкой, полноводной и бурной реке [189] с высоким, крутым берегом и многочисленными лиманами, остановить наступление Красной Армии. Знали мы и о том, что на западном берегу отрыты противником траншеи, установлены проволочные заграждения. Но вот сведениями об огневой системе врага мы не располагали.

Такое положение волновало Орехова и всех нас. Но что делать? Василий Романович принял решение и тут же поставил боевую задачу комбату Шишковцу, отдал необходимые распоряжения начальнику разведки Луконину об организации тщательного наблюдения за противником, а Рогалевичу — о своевременной заготовке и доставке к месту форсирования переправочных средств. После этого мы с Ореховым возвратились на командный пункт полка.

Вторая половина дня ушла на тщательную организацию форсирования. Позади у нас осталось много рек, речек и речушек. Но опыта форсирования крупных водных преград полк еще не имел. Днепр мы преодолели на паромной переправе, Саксогань — по льду, через Ингулец тоже перебрались вторым эшелоном, а Ингул и Мертвовод перешли по захваченным мостам. А вот Южный Буг предстояло форсировать по всем правилам военного искусства. Поэтому-то мы еще и еще раз продумывали все вопросы: время, необходимое на выход в район ожидания и из него — к реке, посадку людей на лодки и плотики, переправу первой группы и возвращение плавсредств, возможные варианты развития боя на противоположном берегу и его поддержку огнем минометов и артиллерии с восточного берега, организацию связи с переправившимися подразделениями и обеспечение их боеприпасами, продовольствием, медицинской помощью, а также эвакуацию раненых.

На совещании начальников служб полка Орехов отдал четкие распоряжения о том, кому, когда и как надлежит действовать по обеспечению форсирования.

К вечеру в полк прибыли работники политотдела дивизии во главе с его начальником подполковником Г. М. Молчановым. С их участием в батальоне и специальных подразделениях прошли короткие открытые партийно-комсомольские собрания. На них было зачитано обращение Военного совета 37-й армии. В нем, в частности, говорилось: «...Товарищи! Боевые друзья! Перед нами Южный Буг! К нему устремляются бегущие немцы. Они ищут спасение за выгодным водным рубежом. Мы должны разбить и эту надежду немцев! Перед вами задача — стремительно [190] и умело, на плечах противника форсировать р. Южный Буг, продолжая уничтожать врага на правом берегу... Вперед, товарищи! И только вперед, на полный разгром врага!»

Гвардейцам была разъяснена поставленная задача.

На этик собраниях присутствовали Орехов, офицеры штаба. После собраний подполковник Молчанов вручил многим воинам, ранее принятым в партию, партийные билеты. Все это воодушевляло бойцов, вселяло в них уверенность в успехе предстоящего боя.

Письменный боевой приказ командира дивизии в полк поступил уже поздно вечером. В нем подтверждалась боевая задача, поставленная ранее, а также уточнялись средства усиления. Наш полк, в частности, по-прежнему поддерживал 1-й дивизион 61-го гвардейского артиллерийского полка. Было уточнено и время готовности к форсированию.

Выполняя приказ, подразделения полка к 23 часам вышли в указанный район сосредоточения. Переместился и штаб на северную окраину Бугских Хуторов.

* * *

Собрав к 23 часам сведения о готовности подразделений к форсированию, я пошел на наблюдательный пункт командира полка, оборудованный саперами в подвале того самого кирпичного домика, где мы утром пережидали туман. Василий Романович при тусклом свете стеариновых свечей сосредоточенно изучал обстановку, нанесенную на карту. Я доложил ему о готовности подразделений к выполнению боевой задачи. Задав мне несколько уточняющих вопросов, командир сказал:

— Хорошо, сейчас доложим об этом Чурмаеву.

Подполковник приказал дежурному телефонисту соединить его с командиром дивизии. Разговор был короткий.

— Есть, ждать сигнала, — повторил приказ Чурмаева Орехов.

Передав трубку телефонисту, Василий Романович произнес:

— У Чурмаева сидит комкор Кузнецов. Где размещается НП дивизии?

— На высоте 35,8, в двух с половиной километрах к северо-востоку отсюда, — ответил я Орехову. — Они что, собираются заглянуть к нам? [191]

— Нет, об этом Чурмаев не говорил. Сам он, очевидно, болен: хрипит, как кузнечный мех. А комкор вряд ли приедет к нам. Да и делать-то ему здесь нечего... На всякий случай пройдись к месту отчала. Посмотри, как обстоят там дела.

— Есть!

После освещенного подвала деревья сада показались мне сплошной черной стеной. Немного постояв, чтобы дать глазам постепенно привыкнуть к темноте, позвал ординарца, и по еле заметной в густой темноте тропинке спустились к реке. Небо по-прежнему было затянуто тучами. С севера дул сильный, порывистый ветер. Но дождя не было. Поверхность Буга скрывалась в ночном мраке. Только по тому, как, разбиваясь о прибрежные камни и коряги, пенилась вода и разлетались брызги, можно было догадываться о большой неровной волне.

На исходном рубеже гвардейцы были готовы к форсированию. На противоположном берегу периодически пулеметные очереди разрезали ночную темноту, а ракеты освещали низко бегущие куда-то на юг свинцовые облака, выхватывали из темноты куски бурлящей реки.

У самой воды нас встретил начинж Рогалевич. С ним прошли по берегу и осмотрели переправочные средства. Они были в исправности. Затем мы вместе с Рогалевичем направились в батальон к Шишковцу. Прошли мимо окопов, в которых группами сидели и лежали бойцы, о чем-то разговаривая шепотом. Комбата нашли в глубокой, сверху тщательно укрытой и замаскированной щели. Здесь, помнится, были замполит С. И. Левин, старший адъютант М. Л. Романовский, полковые политработники: парторг В. Д. Костюк и комсорг А. М. Крехов. Ожидая команды на форсирование, они не торопясь потягивали крепкий горячий чай.

— Все готово, — доложил Шишковец, — ждем команды. Когда она поступит?

— Все зависит от вышестоящего командования. Как оно прикажет, так и будет, — ответил я, сам не зная, почему оттягивается начало форсирования.

Было уже давно за полночь. Согревшись крепким чаем, я вернулся на полковой наблюдательный пункт. Подполковник Орехов о чем-то беседовал с Синягиным. Я доложил обо всем увиденном на берегу и о готовности подразделений к выполнению боевой задачи. [192]

— Чего тянут, чего тянут? — волновался Орехов.

Но вот зазвонил телефон комдива: новая готовность — 4 часа 30 минут. Командир полка успокоился и прилег немного отдохнуть. Я вернулся в штаб. Вместе с Ожередовым зашли в роту связи. Хотя здесь, так же как и везде, все было готово, люди не смыкали глаз. Мы осмотрели телефонный кабель, предназначенный для прокладки по дну реки, поговорили со связистами. Настроение у них было боевое...

Форсирование началось в 5 часов. В расчете на внезапность оно проводилось без артиллерийской подготовки. Первой от берега отчалила лодка с пятью разведчиками. Старшим у них был младший сержант А. Д. Казачков, на веслах сидел опытный сапер, награжденный двумя медалями «За отвагу», рядовой П. В. Постников. Вслед за ними ушел в темноту плот со штурмовой группой роты младшего лейтенанта Фишкова.

Сначала на вражеском берегу все было спокойно. Но, когда, по нашим расчетам, плот должен был находиться где-то на середине реки, гитлеровцы начали интенсивно освещать реку ракетами. Установившаяся было относительная тишина вмиг нарушилась. Враг открыл бешеную стрельбу из пулеметов, орудий и минометов. Он бил по воде на широком фронте. Видимо, гитлеровцы обнаружили переправу где-то в другом месте, севернее, так как там вражеский огонь был более массированным. Тем не менее он был довольно плотным и на нашем участке. Трассирующие пули решетили зеркало воды. Над нашими головами с визгом и воем понеслись снаряды. Один из них разорвался вблизи от окопа, из которого командир полка руководил форсированием. Василий Романович упал на дно окопа. К нему бросились Тонконог и Селиверстов, с трудом подняли бесчувственное тело, решив, что он убит. Но, к великой их радости, из груди Орехова вырвался тяжелый стон.

Через несколько минут командир попытался даже встать, но сразу же, схватившись за голову, как подкошенный опустился на землю.

— Трещит голова, братцы, дайте воды, — тихо произнес Василий Романович.

В это время нас ожидала еще одна неприятность: штурмовая группа вернулась назад. Когда об этом узнал наш контуженый командир, он, собрав, видимо, все свои [193] силы, превозмогая головную боль, вскочил на ноги, выхватил из кобуры пистолет и бросился к воде, туда, где причалил плот. В гневе Орехов обозвал десантников трусами, а младшего лейтенанта Фишкова предупредил: «На этот берег не возвращаться до выполнения боевой задачи». Вместе с штурмовой группой пошел комсорг полка, отважный вожак молодежи старший лейтенант Алексей Михайлович Крехов.

Вскоре возвратилась лодка, управляемая рядовым Постниковым. Храбрый сапер, не выходя из нее, доложил, что разведчики благополучно высадились на противоположный берег. Орехов прямо по воде подбежал к герою и по-отцовски крепко его расцеловал.

Несмотря на непрерывный огонь противника, до рассвета нам удалось двумя рейсами переправить всю 1-ю роту, усиленную двумя противотанковыми ружьями и двумя батальонными минометами. Передовой отряд возглавил недавно назначенный заместителем командира батальона старший лейтенант Варлам Ибрданович Лабадзе. Так в течение ночи на 26 марта полку удалось зацепиться за правый берег Южного Буга. У нашего соседа справа — 92-го полка — высадка десанта не удалась. Не захватили плацдармов, как об этом пишет в своих мемуарах генерал-лейтенант П. Г. Кузнецов, и в других дивизиях корпуса.

Но последуем за нашими смельчаками. Вот как, по рассказу А. М. Крехова, развивались у них события. Высадившись на берег, гвардейцы, стараясь не выдать себя, повели наблюдение за противником. Когда прибыли основные силы, собранные сведения доложили командиру старшему лейтенанту Лабадзе. На основе их он сразу же оценил обстановку и установил, что быстрым течением и порывистым ветром их отнесло от намеченного пункта на 200 м вниз по течению. В назначенное командиром полка место он решил вывести людей вдоль уреза воды под прикрытием крутого берега. Сделать это удалось без особого труда. Затем, осмотревшись, Лабадзе решил атаковать врага с целью расширения плацдарма. Оставив прикрытие с юга, он атаковал противника в северо-западном направлении. Удар для врага оказался неожиданным. Уничтожив несколько пулеметных точек и до десятка гитлеровцев, передовой отряд продвинулся на 100–150 м, занял вражескую траншею и закрепился в ней. [194]

Вскоре гитлеровцы открыли сильный артиллерийско-минометный огонь, а затем контратаковали силою до роты пехоты. Гвардейцы встретили фашистов плотным огнем автоматов и пулеметов. Однако усилили артиллерийско-минометный огонь и гитлеровцы. Вражеский снаряд разорвался возле НП командира группы Лабадзе. Старший лейтенант был ранен, а радиостанция разбита вдребезги. Вскоре контузило и командира роты Фишкова. Командование передовым отрядом принял на себя Крехов. Первая контратака была отбита с большими потерями для врага.

Когда рассвело, гитлеровцы вновь попытались сбросить смельчаков в реку. Обнаружив, что десант небольшой, они начали группами обходить его вдоль берега. Разгорелся жестокий бой. Особенно храбро сражалось отделение младшего сержанта М. Ф. Грувина. Сначала гвардейцы открыли автоматный огонь и забросали противника гранатами. Но когда фашистам все-таки удалось ворваться в траншею, начался рукопашный бой. Победителями из него вышли наши воины. Но гитлеровцы на этом не остановились. В третий раз контратаковали они гвардейцев. На этот раз к отделению Грунвна подоспела подмога. По приказу командира взвода станковых пулеметов лейтенанта А. В. Тучина рядовой Г. Ф. Евдокимов перетащил свой «максим» на правый фланг. Кинжальным огнем своего пулемета он прижал к земле эту группу гитлеровцев.

Поняв, что контратаками наших воинов сбросить в реку не удастся, гитлеровцы вновь открыли по ним огонь из минометов и орудий. Налетела вражеская авиация. Появились новые раненые и убитые среди наших бойцов и офицеров. Силы становились слишком неравными. Гитлеровцы могли наращивать их за счет резервов, а у вас не было возможности даже вызвать огонь артиллерии с восточного берега.

Оценив сложившуюся обстановку, Крехов пришел к выводу, что занятую траншею днем им не удержать. По его приказу под прикрытием пулеметов Евдокимова и рядового Н. Д. Тарасова они спустились под обрывистый берег. Гитлеровцы не оставляли надежду уничтожить наш десант. Берег, под которым укрывались гвардейцы, фашисты начали обстреливать тяжелой артиллерией, рассчитывая, очевидно, что он обвалится и засыплет советских воинов. Когда же из этой затеи ничего не вышло, фашисты сверху начали забрасывать наших бойцов гранатами. [195]

Однако окопы, вырытые в крутом обрыве, надежно защищали десантников. Тогда гитлеровцы вновь и вновь контратаковали вдоль берега, по урезу воды. Но каждый раз они встречали яростный отпор.

К вечеру гитлеровцы утихомирились. А с наступлением темноты наши десантники сами перешли в атаку и снова выбили врага из первой траншеи. Это позволило начать переправу на плацдарм новых сил батальона.

В то время когда гвардейцы передового отряда полка, истекая кровью, вели неравную борьбу за удержание клочка земли, называемого плацдармом, на восточном берегу Южного Буга оборудовались переправочные средства под тяжелые грузы, готовились паромный канат и подводный кабель для телефонной связи. С наступлением темноты противник, как и прежде, начал пускать осветительные ракеты, обстреливать реку артиллерийско-минометным огнем, который весьма мешал подготовке к переправе. Но это продолжалось недолго. Как только на западном берегу реки наш десант возобновил бой, весь огонь врага был перенесен туда. Это помогло быстро и без потерь навести паромный канат и около полуночи начать переправу основных сил полка на противоположный берег.

В это время севернее нас началось форсирование реки соседними полками дивизии и соединений корпуса. На этот раз оно осуществлялось не скрытно, как в прошлую ночь, а силовым способом, с одновременным подавлением огневых средств гитлеровцев, ранее выявленных и вновь засеченных уже в ходе переправы. Вражеский огонь был значительно ослаблен. К началу общего наступления нам удалось перебросить на правый берег все, что было запланировано.

Атака началась на рассвете. Основную огневую поддержку наши подразделения получали от батальонных и полковых минометов. Гвардейцы ударили дружно по врагу. Действуя штурмовыми группами, они смело атаковали вторую траншею. На пути стрелкового отделения младшего сержанта В. А. Фирсова оказался мощный дзот. Верхнее его покрытие было разворочено прямым попаданием нашего снаряда, но гитлеровцы продолжали поливать огнем боевые порядки наступающих. Комсомолец Фирсов, быстро оценив ситуацию и местность, приказал рядовым [196] В. В. Литвинцеву и С. Хайдайбергенову подползти к дзоту по лощинке и ударом по амбразуре гранатами уничтожить гитлеровцев, находившихся в нем. Их действия прикрывали огнем рядовые В. И. Осипов и Н. Д. Тарасов.

Литвинцев и Хайдайбергенов под сильным огнем врага ползком, по-пластунски подобрались к самому дзоту и забросали его гранатами. Когда младший сержант Фирсов увидел взрывы гранат, он поднял своих воинов в атаку и овладел траншеей вокруг дзота.

Сноровисто, храбро и расчетливо действовали гвардейцы отделений комсомольца сержанта А. Ф. Кожина, старшего сержанта И. А. Седого и младшего сержанта В. В. Семенко. Так гвардейцы отделения Семенко подорвали две сильно укрепленные огневые точки врага и уничтожили более десятка фашистов. Коммунист ефрейтор Г. С. Карлов вызвался уничтожить дзот врага и сделал это смело в умело. Метким броском гранаты прямо в амбразуру он сразу же подавил пулемет врага, а затем через дверь огнем из автомата добил гарнизон дзота. Отличился в этом бою и старшина первой роты П. К. Чеботарь, ранее награжденный медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги». Накормив гвардейцев горячей пищей, он пошел в цепи отделения Седого. Чеботарь первым ворвался в траншею врага. В завязавшейся рукопашной схватке прикладом автомата прикончил гитлеровского ефрейтора. Затем подполз к снайперу, засевшему на высотке, уничтожил его гранатой, занял окоп и ударил из автомата по фашистам с тыла.

Чтобы лучше представить героизм наших воинов, проявленный в те дни, расскажу коротко об обороне врага. Наступали наши подразделения в направлении хутора Незаможников, стоявшего у места слияния четырех балок: Мильонова, Карамыслова, Страшная и Мечетная. Эти балки рассекали высокие кручи, господствующие над местностью в нашем расположении. По ним-то и проходила главная полоса обороны врага. Сам хутор был сильно укреплен и насыщен огневыми средствами. Подступы к нему прикрывались системой траншей с проволочными заграждениями, минными полями и мощными деревоземляными сооружениями.

Дзоты, которые захватили гвардейцы, имели углубление на два метра в землю, до семи накатов из деревянных брусьев и кругляков, пересыпанных землей. Внутренняя [197] их часть была или из срубов, или обшита досками. Дзоты не могли разрушить даже прямые попадания 120-мм мин. И все же они были взяты штурмом нашими гвардейцами!

И вот, когда враг, видимо, понял, что его прибрежные укрепления, на которые возлагались такие надежды, не выдерживают нашего натиска, на боевые порядки полка обрушился массированный огонь артиллерии и минометов, а вслед за ним из-за рощи, что восточнее хутора Незаможников, перешли в контратаку до двух рот гитлеровцев.

Вот тут-то и пригодилась высотка, занятая старшиной Чеботарем. Туда по указанию комбата Шишковца был выдвинут станковый пулемет из роты коммуниста старшего лейтенанта В. Н. Новикова. Известный уже читателю пулеметчик рядовой Евдокимов хладнокровно подпустил поближе цепи гитлеровцев и длинной очередью ударил по ним во фланг. С фронта враг был встречен огнем пулеметчиков из взвода лейтенанта А. В. Тучина, автоматчиков и стрелков, а также батальонных минометчиков. Гитлеровцы были отброшены в исходное положение с большими для них потерями. Не имела успеха и повторная контратака. Тогда враг контратаковал нашего соседа справа. Но и там ему не удалось даже потеснить гвардейцев 86-го полка. Гитлеровцы начали огневой бой, который продолжался до наступления темноты.

Еще с вечера нам уточнили боевую задачу. Теперь мы должны были наступать во взаимодействии с 86-м полком в юго-западном направлении на Зброшково. Атака началась в 22 часа после короткой артиллерийской подготовки и прошла успешно. В этом заслуга наших гвардейцев, отлично овладевших искусством ночного боя.

Под покровом ночи полк прорвал оборону врага, овладел хутором Незаможников и начал развивать наступление в юго-западном направлении. Отбросив гитлеровцев на 10–12 км от реки, к 8 часам утра полк овладел хутором Барышевка и вышел на юго-западную окраину Зброшково.

29 марта в нескольких километрах севернее полосы наступления нашей дивизии, в районе Александровки, по наведенному силами 37-й армии мосту на противоположный берег Южного Буга были переправлены 23-й танковый корпус генерала А. О. Ахматова и конно-механизированная группа генерала И. А. Плиева. С вводом в сражение этих подвижных сил фронта на направлении наступления 37-й армии дела наши пошли на лад. Враг не выдержал [198] мощного напора советских войск и начал поспешно отходить. 82-й стрелковый корпус до Раздельной, по существу, наступал по следам танкистов и конников, уничтожая на освобожденной ими территории отдельные группы разгромленных соединений врага.

Вскоре наша дивизия была выведена во второй эшелон корпуса. Началось неотступное движение за первым эшелоном. Во второй половине дня 1 апреля погода резко изменилась. Подувший с севера холодный ветер пригнал хмурые, свинцовые тучи. Полил нудный дождь вперемежку с мокрым снегом. Температура упала до нуля. Дороги вскоре развезло.

Делая по 20–25 км в сутки, преимущественно ночью, наши гвардейцы уставали до изнеможения. Но, несмотря на все дорожные и погодные трудности, настроение у гвардейцев было приподнятое. Это ведь было победное движение вперед!

* * *

В первой половине дня 4 апреля наш полк после ночного марша занял оборону в районе населенного пункта Прицеповка, прикрывая левый фланг корпуса. А в это время танкисты и кавалеристы генерала Плиева во взаимодействии с гвардейцами 10-й воздушно-десантной дивизии генерала Микеладзе вели ожесточенный бой за станцию Раздельная — важный железнодорожный узел, связывающий Одессу с Заднестровьем. Станция не раз переходила из рук в руки. Положение осложнилось еще и тем, что конно-механизированная группа Плиева по решению командующего фронтом должна была от Раздельной повернуть на юг для завершения окружения одесской группировки врага. В этой обстановке командир 82-го стрелкового корпуса решил нашу дивизию выдвинуть из второго эшелона в первый.

Боевой приказ штадива полк получил во второй половине дня. Согласно ему мы должны были к исходу суток выйти на западную окраину Деменска и вести наступление в направлении Бол. Федоровки, что на западном берегу реки Кучурган. Полученный приказ я доложил Орехову. Ознакомившись с ним, Василий Романович сказал:

— Организуй движение полка в прежнем порядке, будьте внимательными на марше. А мне что-то нездоровится... [199]

И действительно, лицо у командира было какое-то серое, глаза воспаленные, голос хриплый. Постоянное перенапряжение, многодневные недосыпания, дождливая, холодная погода сказались. Я очень опасался за здоровье Василия Романовича. Ведь совсем недавно заместитель командира по строевой части майор Г. И. Велибеков с простудным заболеванием был отправлен в медико-санитарный батальон дивизии.

С наступлением темноты полк выступил по указанному маршруту. Я шел с группой офицеров штаба в голове глазных сил полка. Погода по-прежнему стояла отвратительная. За мелким дождичком посыпался крупными хлопьями снег. Перевалив через овражек, мы поднялись на бугорок и двинулись вдоль лесозащитной посадки.

Дорога здесь оказалась в относительно хорошем состоянии. Идти стало легче. Ранее шагавшие молча, офицеры оживились, завязался разговор.

Мое внимание привлек басистый говорок с белорусским акцентом переводчика штаба И. И. Лазаревича. Он рассказывал о народных поговорках и поверьях, относящихся к апрелю.

— А знаете, братцы, как в старину назывался сегодняшний день, четвертое апреля?

— Как? — с интересом спросил кто-то из офицеров.

— «Как, как»? Знать надо. Василием он зовется. Василий — солнечник, Василий — парник, Василий — капельник. Вот как!

— Ерунда какая-то. Какой же это солнечник, парник, когда сыплет вовсю мокрый снег, как на рождество Христово, — перебил рассказчика Павел Селиверстов.

— Вот-вот. В этом-то и особенность погоды апреля. Народная мудрость гласит: «Ни холоднее марта, ни теплее мая не бывает апрель». Поэтому-то старые люди и сейчас нас еще учат: «Не ломай печи — еще апрель на дворе». А о таком снежке, какой сейчас нас посыпает, тоже бытует побасенка: «Снег в апреле — внучек за дедушкой пришел». Завтра или послезавтра его уже не будет. Он влагой напоит землю. Это очень хорошо. «Апрель с водою — май с травою»...

Наверное, еще много пословиц и поговорок услышали бы мы, если бы не прервал разговор вынырнувший из темноты на донском скакуне вестовой штаба дивизии. Он доставил нам распоряжение командира дивизии о изменении [200] ранее поставленной боевой задачи. Теперь мы должны выйти на западную окраину не Деменска, а Юрговки, что в 6 км к западу от Раздельной.

При свете карманного фонарика изучаю по карте новую задачу и около 23 часов даю команду Шишковцу от поселка Мичурина двигаться строго на юго-запад. Где-то невдалеке, слева от нас, слышалась артиллерийская стрельба. Но на всем пути мы гитлеровцев не встретили. На рассвете 5 апреля полк подошел к населенному пункту Дружба. Здесь по указанию штадива должен развернуться командный пункт полка. Наша колонна разделилась. Батальон и артиллерийско-минометные подразделения продолжили движение к Юрговке, а штабные — приступили к размещению своих служб.

Но не успели мы подойти к окраине селения, как в его центре началась автоматная стрельба, правда быстро закончившаяся. А подскакавший командир взвода конной разведки старший лейтенант И. Д. Акимов доложил, в чем дело. Оказалось, группа в полтора десятка гитлеровцев, отколовшаяся от основных сил 3-й горнострелковой дивизии, оборонявшей Раздельную, пробиралась к реке Кучурган в поисках переправы. С вечера в этом районе советских войск не было. Фашисты и решили до рассвета переночевать в домах селения. Батальон Шишковца прошел не задерживаясь и не обнаружил их. Когда же туда вошли спецподразделения полка и начали размещаться в домах, гитлеровцы почувствовали опасность и хотели незаметно удрать, но сделать этого не удалось. Гитлеровцев заметили наши гвардейцы, и с полдюжины «счастливчиков» были вынуждены сдаться в плен.

Вскоре батальон занял оборону по западной окраине Юрговки и севернее ее. Поступило распоряжение разведать переправы через реку Кучурган и быть в готовности к ее форсированию. Однако в ближайшие дни нам пришлось оставаться на занимаемом рубеже.

К тому времени в полосе корпуса создалась сложная обстановка. Развивая наступление, группа генерала Плиева и соединения нашего корпуса острым клином врезались во вражескую группировку, расчленив ее на две части: одну — оборонявшуюся в районе Одессы, другую — с боями отходившую на Тирасполь.

Над одесской группировкой противника нависла угроза окружения. Наиболее выгодный, удачный путь отступления [201] проходил через Раздельную на Тирасполь. Поэтому-то наше командование и уделяло большое внимание левому флангу. И не напрасно. Враг вскоре дал о себе знать.

...Рано утром 6 апреля мне позвонил начальник штаба дивизии полковник З. И. Артемов, сменивший в этой должности Кащеева, и предупредил о том, что севернее Раздельной от Бакалово к Велизарово движется большая группировка врага, прорвавшаяся из-под Одессы. Захар Иванович приказал нам усилить бдительность и подготовиться к встрече гитлеровцев с тыла.

Получив такое предупреждение, я сразу же проинформировал командира батальона Шишковца и дал ему необходимые указания. Одновременно из штабных и специальных подразделений организовал круговую оборону селения Дружба. Оборона наша оказалась, конечно, жиденькой. У нас не нашлось даже станкового пулемета, не говоря уже о противотанковой артиллерии. Но зато мы имели автоматы, противотанковые и ручные гранаты. К счастью, враг до Дружбы не дошел. Его перехватили в наших тылах войска вторых эшелонов дивизии и корпуса. Командование располагало силами для борьбы с крупной группировкой врага. Бой длился почти двое суток. 7 апреля эта группировка была полностью разгромлена.

* * *

После ликвидации вражеской группировки, прорвавшейся в наши тылы, перед дивизией встала задача преодолеть еще один водный рубеж — речку Кучурган, с тем чтобы выйти к очередному — Днестру. Но в районе Одессы еще не утихли напряженнейшие бои, что не исключало прорыва из окружения новых сил врага. Это беспокоило командование. Оно продолжало уделять серьезное внимание прикрытию левого фланга. Так поступил и генерал Чурмаев, организуя дальнейшие действия.

В ночь на 8 апреля 86-му и 92-му полкам он приказал форсировать разлившуюся речку Кучурган, а нашему 89-му — прикрыть левый фланг дивизии. В последующем, после форсирования речки главными силами дивизии, нам предстояло переправиться через Кучурган в район Яковлевки и быть в готовности к развитию успеха первого эшелона в направлении Константиновка, Владимировка.

Боевые действия наших соседей начались за полночь. Им удалось форсировать речку и зацепиться за селения [202] Бол. Федоровка и Саханское, расположенные в низине вдоль речки. Продвинуться дальше они не смогли. С высот, находящихся западнее, враг встретил наступающих организованным огнем и контратаками. Бой за расширение плацдарма затягивался. Отбивать контратаки противника соседям помогал и наш полк. Для этого от нас были выделены все полковые и батальонные минометы. Обстановка требовала наращивания сил на противоположном берегу. Мы хорошо понимали, что и наше место там. Но приказа пока не поступало.

Часов в 10 утра ко мне на наблюдательный пункт пришел старший врач полка капитан медицинской службы И. П. Мартынов. Это был нечастый гость, но уж если он появлялся, то по делу важному. Я сразу почувствовал: с командиром полка что-то случилось. И не ошибся. Здоровье Василия Романовича ухудшилось, доложил Мартынов. С высокой температурой и не утихающей сильной головной болью он отправлен в медсанбат. По всему видно, что у него не только простуда, но и последствия контузии, которую Василий Романович получил при форсировании Южного Буга.

С болью в сердце слушал я Мартынова. Но что было делать?

— Орехов просил передать, что он скоро поправится и обязательно возвратится в полк, — продолжал Мартынов.

— Ну что ж, будем надеяться...

И вот Орехова увезли из полка. Верный своему слову, он дальше медсанбата дивизии отказался уехать. Долгое время шел с ним вслед за полком. Но здоровье его не восстанавливалось. Тогда командующий армией генерал М. Н. Шарохин приказал направить его на лечение в санаторий. А когда летом Василий Романович вернулся в дивизию, он был назначен командиром 92-го полка. Нашим же 89-м командовать ему больше не довелось.

...Во второй половине дня 8 апреля я был вызван на командный пункт дивизии, разместившийся в селении Дружба. Сначала заглянул в оперативное отделение. Здесь, как обычно, царила рабочая суета. Мой бывший первый помощник В. И. Мазный встретил радушно. Расспросив о бывших сослуживцах по полку, он познакомил меня с новым начальником оперативного отделения. [203]

Высокий, стройный, с тонкими чертами лица, подполковник Любимов поздоровался довольно сухо.

— Вас ожидает начальник штаба, — сказал он. — Пойдемте, я провожу вас к полковнику.

С начальником штаба я тоже лично еще не был знаком. Они оба прибыли в дивизию недавно.

И вот я представился своему новому начальнику. Захар Иванович Артемов, среднего роста, широкоплечий, был бодрым и приветливым. Говорил Артемов спокойно, деловито. Он сразу же подвел меня к развернутой на столе топографической карте, проинформировал об обстановке на участках 86-го и 92-го полков, соседних дивизий. Затем втроем мы пустились в путешествие по карте, испещренной коричневыми фигурными линиями, к водным рубежам Кучурган и Днестр. Особенно тщательно мы изучили местность района Кицканы, Каушаны, Копанка, расположенного в фигурной излучине Днестра южнее и юго-восточнее Тирасполя. Подтвердив ранее поставленную полку задачу, полковник Артемов по телефону доложил обо мне комдиву.

— Проводите Вязанкина к Чурмаеву, — приказал Артемов Любимову. — И, обращаясь ко мне, добавил: — Комдив вас ждет.

— Есть.

Генерал Чурмаев усадил меня за стол напротив, внимательно выслушал доклад о положении дел в полку, высказал сожаление по поводу болезни Орехова и приказал мне командовать полком до его выздоровления. Затем Чурмаев внимательно просмотрел нанесенную на мою рабочую карту боевую задачу и подробно расспросил, как я понял и уяснил ее. После минутной паузы, водя по карте остро отточенным карандашом, он сказал:

— Как видишь, задача полку поставлена глубокая. Но может случиться так. что вашему полку и на противоположном берегу речки придется вновь прикрывать левый фланг дивизии. Противник продолжает оказывать сопротивление не столько с фронта, сколько с фланга с направления Елизаветполя. Но это в порядке ориентации о возможном развитии событий, — предупредил Чурмаев.

Георгий Иванович дал мне несколько советов о порядке выполнения боевой задачи и приказал постоянно держать его в курсе развивающихся в полосе полка событий. Вышел я от комдива озабоченным. [204]

Вернувшись в полк, я проинформировал замполита майора Синягина о полученной задаче, и мы вместе отправились в батальон. Синягин собрал на инструктаж политработников, а я вызвал Тонконога, Луконина, Деканя, Рогалевича. Мы провели командирскую рекогносцировку, в результате которой я принял решение и поставил боевую задачу подразделениям, а также организовал все необходимое для обеспечения предстоящего боя.

В 22 часа 30 минут полк приступил к переправе. Она прошла успешно. К полуночи все подразделения были на противоположном берегу Кучургана. Однако события развивались не совсем так, как это планировалось. Соседним полкам дивизии, успех которых нам предстояло развивать, не удалось сбить противника с занимаемых им высот: слишком сильным оказалось его огневое противодействие.

Командир дивизии уточнил полку боевую задачу: атаковать врага вдоль берега на Елизаветполь с целью расширения плацдарма не в глубину, а в сторону фланга. В полночь подразделения полка, развернувшись в боевой порядок, атаковали гитлеровцев и ворвались на северную окраину селения. Но развить успех и нам не удалось. Фашисты прочно удерживали занимаемые позиции, прикрывавшие шоссейную и железную дороги Раздельная — Тирасполь.

Отдаю приказание о подготовке повторной атаки. Противник упреждает нас.

— Гитлеровцы перешли в контратаку, — докладывает Шишковец.

Приказываю Деканю сосредоточить огонь всех минометов по указанным комбатом целям. Докладываю обстановку Чурмаеву.

— Держаться на занимаемых позициях. Ни шагу назад! — распорядился комдив.

— Есть!

Бой разгорается. Передний край озарен вспышками от разрывов снарядов, осветительных ракет, небо прорезают мириады трассирующих пуль. Отдельные снаряды рвутся поблизости от наблюдательного пункта. Связь с батальоном прерывается. Телефонисты уходят на линию. Переходим на радио. Вскоре получаем сообщение: контратака врага отбита. Спустя некоторое время следует повторная. Но и на этот раз гитлеровцы откатываются назад. Однако [205] фашисты не унимаются. На рассвете по нашим боевым порядкам вновь открыт бешеный огонь из всех видов оружия. Он длился минут тридцать. Вскоре Шишковец доложил, что после огневого налета более батальона вражеской пехоты перешло в контратаку. Передаю ему необходимые указания, но связь с батальоном вновь прерывается. Перестала отвечать и его радиостанция. Меня охватило волнение. Посылаю в батальон Тонконога. Ругаю Ожередова за долгое отсутствие связи с батальоном. Однако это делу не помогает: обстановка по-прежнему остается неясной...

— Товарищ майор, возьмите трубочку, будете разговаривать с 01 «Сокола», — позвал меня дежурный телефонист.

«Комдив! Что ему доложить?» — с тревогой думаю я. Беру трубку.

— Доложи-ка, мил человек, что у вас творится? — услышал я бас Чурмаева.

Я попытался было как-то объясниться. Но комдива трудно было провести. Он знал положение дел на участке полка лучше меня. Громом среди ясного неба прозвучало в трубке его сообщение: сославшись на доклад командира 86-го гвардейского полка подполковника М. Е. Карагодина, он сказал, что наш батальон из Елизаветполя выбит противником и отброшен на восточный берег Кучургана.

— Немедленно выясните обстановку и доложите, — потребовал от меня комдив.

— Есть!

Заработала связь с батальоном. Доклад капитана Тонконога был неутешительным. Он подтвердил сообщение командира дивизии. Но когда я услышал, что причиной этого был спирт, найденный на кирпичном заводе, то не сдержался и вместе с ординарцем Виталием Коровкиным побежал в батальон. Шишковца мы нашли в крайнем доме Яковлевки. С ним у меня произошел крупный разговор. Но разнос этот делу помочь не мог. Надо было думать над тем, как восстановить положение. Я решил выдвинуться вперед и изучить обстановку.

Было около шести часов утра. К этому времени на переднем крае бой уже утихал, но враг продолжал вести методический обстрел восточного берега реки. Не успели мы отойти от дома, как начался артиллерийский обстрел. [206]

Снаряды с характерным шипением и свистом пролетали над нами и хлестко рвались вокруг домов.

— Сейчас накроет нас, — сказал Коровкин, — Надо переждать.

Мы поспешили за дом и прижались к стене. Вдруг рядом вспыхнул огненный клубок разрыва. Зацокали по стене осколки. Нескольких человек, стоявших рядом со мной, бросило на землю. Чем-то острым сильно ударило и мне по левой ноге. На какую-то долю секунды подо мной закачалась земля, закружилась голова, и я упал как подкошенный. Подбежал Коровкин и еще кто-то. Они подняли меня, подхватили под руки и привели в домик. Находившаяся в доме санитарный инструктор москвичка Маша, фамилии ее, к сожалению, не помню, с помощью ординарца сняла сапог, наполненный кровью, разрезала и закатала выше колена штанину, сделала перевязку. Рана оказалась касательной. Щербатый осколок до кости рассек мышцы верхней части коленного сустава. Узнав об этом, я начал успокаиваться, а досадный ком, подкативший было к горлу, отступил. Однако санинструктор отдала распоряжение носильщикам о немедленной эвакуации меня на полковой медицинский пункт. Такой оборот дела не устраивал меня. Но санинструктор продолжала настаивать и предупредила:

— Это необходимо, если не желаете остаться на всю жизнь хромым...

Прежде чем последовать совету санинструктора и лечь на носилки, я решил связаться с Чурмаевым и доложить ему обстановку.

— Турок ты и есть турок, — пробасил комдив, когда после доклада обстановки я сообщил ему о своем ранении. — Зачем тебя туда понесло?..

Чурмаев приказал передать Шишковцу, чтобы он никаких действий по восстановлению положения до его распоряжения не предпринимал. А мне он приказал немедленно отправляться в медсанбат.

Но до медсанбата было еще далеко. Санитары сначала меня доставили в полковой медицинский пункт. Врачи осмотрели и обработали рану. А старший врач полка старший лейтенант медицинской службы И. П. Мартынов распорядился немедленно отправить в медсанбат. К полудню я был доставлен в дивизионный медпункт, который располагался в палаточном городке вблизи хутора Уютный. [207]

Меня поместили в приемную хирургического блока — в первую половину большой медицинской палатки. В помещении было много раненых. Одни из них лежали, другие сидели прямо на земляном полу, застланном соломой и брезентом. Нашлось место и для меня.

Сижу в углу. Жду своей очереди. Боль не проходит... Но собственная боль заглушалась ощущением страданий других окружавших меня раненых. Одному бойцу перебило ногу, другому пулей или осколком пробило грудь, третий левой рукой поддерживал култышку правой. У многих забинтованы головы. Кто-то из раненых потихоньку плакал, всхлипывая, кто-то звал сестричку или просил пить...

Медработники выходили из второй половины палатки, откуда остро пахло эфиром, выбирали тяжелораненых и уводили или уносили их в операционную. Но обратно они не возвращались. Их эвакуировали в тыловой госпиталь или определяли на лечение при медсанбате. Несмотря на это, в нашем помещении свободных мест не оставалось. Оно заполнялось новыми и новыми ранеными. Одни из них входили сами, опираясь на костыли или просто на палки, других приносили на носилках, плащ-палатках, на руках. По неослабевающему потоку раненых можно было судить о высоком накале боя.

Сижу безропотно в неудобном положении уже более часа. Деревенеют ноги, болит рана и спина. Порывался было напомнить о себе. Однако не поворачивался язык. Мое ранение по сравнению с муками других казалось мне комариным укусом. Я молчал и терпеливо ждал очереди.

Но вот во входном проеме палатки появилась знакомая фигура ординарца Виталия Коровкина. Отыскав меня взглядом, он, стараясь не задеть раненых, подобрался поближе и полушепотом спросил:

— Вы еще здесь, товарищ майор?

То ли от заботы и участия ординарца, то ли от долгого ожидания вызова у меня вновь к горлу подступил предательский ком.

— Как видишь, Виталий, еще здесь, — с трудом выдавил я из себя. — Посмотри, сколько здесь тяжелораненых. Им быстрее нужна помощь, чем мне.

Коровкин пробормотал что-то невнятное и, извинившись, вышел. Вскоре Виталий снова появился возле меня с костылем в руках, заговорщически улыбаясь. Не успел он положить костыль, как я услышал свою фамилию. Ко [208] мне подошла сестра и вместе с Коровкиным помогла подняться. Я заковылял в перевязочную. Меня уложили на дощатый, накрытый белой простыней стол.

— Валентина Григорьевна! Окажите помощь майору Вязанкину, — услышал я распоряжение ведущего хирурга медсанбата Крупского, с которым не раз приходилось встречаться на различных совещаниях в штабе дивизии.

В палате было несколько женщин. Я взглядом начал искать ту, к которой относилось распоряжение Крупского. «Видимо, та, что стоит в углу и моет руки», — подумалось мне. Я не ошибся. Девушка в белом не торопясь повесила полотенце на крючок и направилась в мою сторону. Белый колпак на голове, закрывающий до бровей лоб, марлевая повязка на нижней части лица ярко выделяли темные глаза, прикрытые густыми ресницами. Они показались мне очень добрыми. Но когда врач подошла к столу и увидела не подготовленную к осмотру рану, выражение ее глаз изменилось. И как-то только одним взглядом она упрекнула рядом стоявшую медицинскую сестру. Не отрываясь от лица в белом, я забыл про саднящую рану...

Разматывая бинт, Валентина Григорьевна резко рванула присохший к ране конец марли. От сильной боли я вскрикнул.

— Терпите, майор, терпите, — ласково сказала врач, обрабатывая рану ватным тампоном, смоченным в спирте.

— Счастливчик вы, майор, — улыбнулся Крупский, когда осмотрел рану. — Суставная капсула и мениски не повреждены. Если бы осколок прошел на один-два миллиметра ниже, вы остались бы хромым.

— Но опасность еще не миновала. Может начаться воспалительный процесс, и тогда трудно сказать, как еще обернется дело. Больного надо эвакуировать в тыл, — решительно заявила Валентина Григорьевна.

Крупский посмотрел на своего коллегу, как мне показалось, несколько осуждающе, но, не сказав ни слова, отошел к другому столу. Закончив бинтовать рану, Валентина Григорьевна приказала сестре отправить меня в эвакоотделение. Мне не хотелось отставать от своей дивизии, и я попытался уговорить врача оставить меня в медсанбате. Не могу сказать, что ею руководило: забота ли о моем здоровье или желание отделаться от меня, по ее выражению, капризного больного, но она была неумолима.

Незадолго до отправки в армейский полевой госпиталь [209] меня навестил майор Г. И. Велибеков. Он к тому времени поправился и собирался возвращаться в полк. Узнав о моей эвакуации, начал ходатайствовать за меня. Но и ему не удалось изменить решения молодого врача.

В армейском госпитале я попал в руки опытного хирурга и заботливых сестер. Рана не воспалилась и стала заживать. Вскоре мне разрешили вставать. С костылем я начал выходить на улицу, встречаться с прибывающими ранеными. От них я узнавал о положении на фронте. А дела там шли успешно. Наша дивизия уже форсировала Днестр и вела бои за расширение плацдарма в районе Кицканы, соседи освободили город Тирасполь. Я все время думал о своих боевых друзьях. Полком теперь командовал подполковник Коркунов. На мою должность назначили старшего лейтенанта Ковыженко из разведывательного отделения дивизии. «От Днестра недалеко до границы с Румынией. При успешном наступлении дивизия может скоро вступить на ее территорию. А там, — думалось, — сложнее будет попасть в свою дивизию». Я же считал ее родной, вне ее и не мыслил жить и воевать с врагом.

Не покидало почему-то желание заглянуть в медсанбат, еще раз посмотреть в глаза этой строгой смуглянке хирургу...

Я решил досрочно выписаться из госпиталя. Дня через четыре или пять удалось упросить госпитальное начальство отпустить долечиваться в медсанбате. Попутным транспортом добрался до хутора Уютный. С великим трудом упросил, чтобы меня приняли и приписали к команде выздоравливающих. Наблюдение за моей раной было поручено врачу Валентине Григорьевне Яременко. Это меня вполне устраивало. [210]