В зимнюю распутицу
В те январские дни, когда мы занимались боевой учебой, фронтовым командованием готовилась Никопольско-Криворожская наступательная операция.
Командующий 3-м Украинским фронтом генерал-полковник Р. Я. Малиновский решил нанести главный удар в направлении на Апостолово. А на правом крыле фронта войсками левого фланга 37-й армии наносился вспомогательный удар. Сюда-то и был выдвинут 82-й стрелковый корпус, в который входила наша 28-я гвардейская стрелковая Харьковская дивизия.
Утром 29 января 1944 года командир дивизии генерал-майор Чурмаев собрал на своем командном пункте командиров частей. Он сообщил, что через сутки начнется наступление. Наша дивизия, действует во втором эшелоне корпуса. Чурмаев объявил свое решение: боевой порядок дивизии строится в два эшелона, В первом — на правом фланге — 89-й, на левом — 92-й полк. Во втором эшелоне — 86-й полк. Нашему полку предстояло наступать за подразделениями первого эшелона в готовности развить их успех.
К 3 часам 30 января полк сосредоточился в километре южнее Сергеевки.
Вскоре до нас донесся мощный гул артподготовки. Наступление первого эшелона началось. Через некоторое время мы получили команду выдвинуться в район высоты 135,8, в те самые траншеи, в которых так долго занимали оборону. Вечером в штаб поступило боевое распоряжение: сменить подразделения первого эшелона и к 5.30 занять исходное положение на рубеже колодезь, что юго-восточнее Зелено-Поля, южная окраина Ново-Софиевки. Левее нас исходное положение для наступления занял 92-й гвардейский полк. [140]
Примерно часа в 4 утра был получен боевой приказ: наступать в направлении балка Водяная, три кургана с отметкой +5,7. Полк поддерживают 1-й и 3-й дивизионы 61-го гвардейского артиллерийского полка.
Изучив приказ, мы пришли к выводу, что боевая задача по глубине не столь уж велика: рубеж последующей задачи от исходного положения находился в 3–3,5 км, а рубеж задачи дня — до 5 км. Поначалу и командиру полка, и всем нам задача показалась сравнительно легкой. Мы полагали, что если дела и у нас пойдут так же успешно, как шли они у дивизий первого эшелона корпуса в их первый день наступления, то мы выполним ее за пару часов.
Василий Романович ладонями разгладил карту, лежавшую перед ним, и задумчиво произнес:
— И все же это ребус! Почему боевая задача по глубине так невелика? Почему нам мало выделили средств артиллерийской поддержки и совсем не дали танков?
— Наверное, потому, что нам предстоит наступать в зимнюю распутицу, — предположил Велибеков. — А что касается средств усиления, то их, очевидно, нет и в корпусе.
— Возможно, вы, Герай Илдримович, и правы. Но мне кажется, здесь кроется что-то иное...
Мы снова и снова внимательно проштудировали все те неполные данные о противнике, которыми располагали. Еще в то время когда стояли в обороне, нам было известно, что противник в глубине обороны подготовил несколько промежуточных позиций.
Так как главная полоса обороны еще 30 января была прорвана частями первого эшелона корпуса, мы считали, что противник закрепился на промежуточном рубеже и что достаточно будет еще одного напора, как враг не выдержит, отступит. Однако «гладко было на бумаге»...
Вот как развивались события на нашем направлении.
Готовность к атаке была назначена на 8 часов 31 января. Однако начать наступление в это время не удалось. Всю ночь на раскисшую землю валил мокрый снег. К утру он усилился и превратился в пургу, видимость резко ухудшилась. В чрезвычайно трудном положении оказались артиллеристы и минометчики, которые, как известно, действуют по принципу «стреляю, поражаю, если вижу». Было принято решение значительную часть артиллерии [141] выдвинуть на прямую наводку, а начало самой атаки перенести на более позднее время.
Наступление началось в 9 часов после короткой артиллерийской подготовки. Пурга не унималась. И все же гвардейцы решительно атаковали вражеские позиции.
Гитлеровцы оказали упорное сопротивление.
Однако наши гвардейцы сбили врага с занимаемых позиций и продвинулись вперед до полутора километров. Вскоре у гитлеровцев появились танки и штурмовые орудия. Они открыли огонь по наступающим цепям. У нас же из-за распутицы артиллерия запаздывала с переменой огневых позиций. Нелегко было переносить на себе минометы и станковые пулеметы. Гвардейцы, утопая буквально по колено, брели по вязкой грязи. Продвижение батальонов приостановилось. В 17 часов подразделения вновь пошли в атаку. Продвинувшись всего на 200–300 м, гвардейцы попали под массированный артиллерийско-минометный огонь. Вслед за этим гитлеровцы контратаковали 2-й батальон силами до двух рот мотопехоты, поддержанных танками и штурмовыми орудиями.
Вражеские танки вклинились в боевые порядки наших подразделений. Но далеко продвинуться им не удалось. Они были остановлены огнем орудий, поставленных на прямую наводку.
К исходу дня мы подвели невеселые итоги. Задача, казавшаяся несложной, не была выполнена. Ночью полк сделал еще одну попытку продвинуться вперед, но успеха не имел. Бои принимали затяжной, изнурительный характер. В полк поступал приказ за приказом о наступлении, ставились все новые задачи. Чтобы выполнить их, нам приходилось днем и ночью по нескольку раз поднимать людей в атаку. И если удавалось в день продвинуться метров на 300–400, то это уже считалось успехом.
Погода не улучшалась: днем беспрестанно моросил дождь, а ночью сыпал снег. Грунт настолько раскис, что дороги сделались непроходимыми. Это, естественно, затрудняло и маневр огневыми средствами, и подвоз боеприпасов.
Тем не менее командование требовало от полка активных действий. Генерал Чурмаев ждал от Орехова, а полковник Кащеев от меня доклада о продвижении подразделений. Радовать же свое начальство нам было нечем. Василий Романович нервничал, нажимал на комбатов, [142] сам организовывал атаки, а дело все не ладилось. Противник имел большое превосходство в огневых средствах, не давал нам поднять головы.
Очевидно, на исходе были силы и у командира дивизии. Как-то в одну из ночей я вместе с ординарцем возвращался в штаб полка с наблюдательного пункта. Стояла непроглядная темень.
Неожиданно мы наткнулись на открытый «виллис», глубоко засевший в грязи. В машине увидели две фигуры, закутанные в плащ-накидки. В одном из сидевших узнали комдива Чурмаева. «Вот те на! А его разыскивают по всем телефонам, — подумалось мне. — Да не убиты ли они?»
Трогаю Чурмаева за плечо. Оя вздрагивает, просыпается, ругается простуженным басом:
— Вот турок! Где ты пропадал?
Но, увидев, что я не тот, кого он ожидал, спрашивает:
— Вязанкин, а где Лапшов?
Из разговора выяснилось, что Чурмаев ехал на наш НП, но «виллис» застрял в грязи. Самим вытащить автомобиль не удалось. Вот и пошел адъютант комдива капитан А. А. Лапшов звать кого-либо на помощь, да, видно, где-то заблудился. Не спавшего уже несколько ночей Чурмаева одолела дремота. Шофер тоже заснул.
Я доложил комдиву обстановку. Выслушав, он уточнил полку боевую задачу, на моей рабочей карте при свете карманного фонарика начертил новые разграничительные линии и направление наступления.
Чтобы выручить машину командира дивизии из грязевого плена, я направил ординарца в комендантский взвод за упряжкой лошадей, а сам возвратился на наблюдательный пункт докладывать командиру полка о полученной боевой задаче.
Перед рассветом 3 февраля нас порадовали полковые разведчики. Они добыли наконец «языка». Из показаний пленного стало известно, что нам противостоят подразделения 106-го пехотного полка 15-й пехотной дивизии. Для поддержки их время от времени выделяются танки. Но куда танки входят организационно, где располагаются — пленный не знал. Он показал, что оборона противника проходит от Высоко-Поля на юг, по юго-восточным крутостям [143] балки Соленая и далее на Авдотьевку. На высоте с тремя курганами создан сильный опорный пункт, основные огневые средства которого расположены по северным скатам. Но самое главное, что мы узнали у пленного, — это режим несения боевой службы и время приема пищи.
— Высоту с курганами нам надо взять в первую очередь, — сказал Орехов, когда увели пленного. — Основной удар нанесем не с севера в лоб, а с востока во фланг. Атакуем силами второго батальона, без артиллерийской подготовки, во время, когда гитлеровцы начнут завтракать.
Штабу пришлось много поработать, чтобы хорошо подготовить батальон к атаке. Времени было в обрез. Поэтому Орехов сам отправился в батальон Полищука, а Велибекова и меня он направил к Шишковцу, батальон которого должен был атаковать с фронта. В роты пошли офицеры штаба и политработники полка. Их задача заключалась в том, чтобы помочь подразделениям провести перегруппировку, мобилизовать и воодушевить воинов на выполнение боевой задачи.
Когда мы прибыли в батальон, в ротах проходили собрания, митинги, на которых было зачитано обращение Военного совета фронта. Выступившие затем гвардейцы клялись с честью выполнить боевую задачу.
По инициативе коммунистов в 1-м батальоне была создана группа истребителей танков в составе пяти человек. В эту группу вошли коммунисты сержант Багиров, рядовой Зняев, комсомольцы младший сержант Семенко, рядовые Лещенко, Кариенко.
Большую работу с личным составом перед наступлением провел заместитель командира батальона по политической части старший лейтенант Вараксин. Он побеседовал с каждым коммунистом, вместе с парторгом Костеревым каждому дал партийные поручения. А поручения были простыми: первому подняться в атаку, ворваться в траншею врага, подавать пример стойкости при отражении контратак.
Коммунисты активно помогали командирам проверять у молодых бойцов готовность оружия к бою, наличие боеприпасов.
Уже непосредственно перед атакой старший лейтенант Вараксин вручил парторгу первой роты Филиппову красный [144] флаг для водружения его на высоте с курганами. При этом он сказал:
— Верю, что опорный пункт врага будет нашим.
— Обязательно будет! — ответил ему Филиппов.
В тот предрассветный час 3 февраля, когда в полку шла подготовка к наступлению, воины саперного взвода под командованием лейтенанта К. А. Тихомирова, выдвинувшись за передний край, уже выполняли свою нелегкую и очень опасную работу — проделывали проходы в минных полях, в проволочных заграждениях. Выпавший с вечера снег к полуночи еще не растаял. Небо по-прежнему было затянуто тучами, стояла густая темень. Попробуй обнаружить в таких условиях мины под снежным покровом! Саперы-гвардейцы ползли развернутым фронтом, держа впереди миноискатели. И когда в наушниках слышался писк, предупреждающий, что дальше ползти опасно, близко мина, в ход шли щупы, а чаще — голые руки героев. Согревая дыханием коченеющие пальцы, сапер вновь и вновь разгребал ими крупнозернистый снег, нащупывал мину, осторожно ее обезвреживал.
После боя я узнал, что в эту ночь особенно отличились коммунисты ефрейтор Иван Григорьевич Шкрябин и рядовой Василий Николаевич Тихонов. Первый обезвредил около 100 мин, второй — 150.
Незаметно подошло время атаки. Без привычной артиллерийской подготовки воины батальона Шишковца атаковали опорный пункт с фронта, а Полищука — во фланг. Стремительным броском достигли гвардейцы вражеских траншей, забросали их гранатами. В траншеях завязался рукопашный бой...
Парторг 1-й роты старшина Филиппов наступал в цепи взвода лейтенанта Малолеткова. Неожиданно перед парторгом появились два гитлеровца. Уничтожив фашистов очередью из автомата, старшина вырвался вперед, увлекая за собой гвардейцев.
Выбивая фашистов из траншей и дзотов, стрелковые роты Сергеева и Славтухина из 1-го батальона приблизились к курганам. И тут парторг Филиппов рывком достиг вершины самого высокого кургана и водрузил на нем красный флаг. Отважный коммунист сдержал свою клятву! [145]
Успешно атаковал врага и 2-й батальон, на НП которого находился командир полка.
К 12 часам батальоны вышли за гребень высоты, но дальше продвинуться не смогли. Гитлеровское командование бросило в бой резервы — танки и мотопехоту. До исхода дня фашисты четыре раза пытались сбить нас с господствующей высоты. Но это им не удалось.
К полуночи вражеские контратаки прекратились. Наступившую паузу мы использовали для приведения подразделений в порядок. Подтянули огневые средства, пополнили боеприпасы. В батальонах состоялись партийные и комсомольские собрания с повесткой дня: «Итоги работы партийных и комсомольских организаций по политическому обеспечению боя и дальнейшие задачи коммунистов и комсомольцев».
В батальонах неотлучно находились полковые политработники: парторг капитан В. Д. Костюк, комсорг старший лейтенант А. М. Крехов, агитатор старший лейтенант Ф. И. Кузьмичев, а также представители политотдела дивизии И. М. Черкасов и В. Г. Егоров. Они не только оказывали действенную помощь в организации партийно-политической работы, но и сами принимали в ней активное участие.
В полночь полк получил задачу продолжить наступление. Новая атака началась на рассвете после короткой артиллерийской подготовки. И гвардейцы вновь проявили отвагу и мужество, дружно двинулись на врага. Однако, продвинувшись на 400–500 м, под ураганным артиллерийско-минометным огнем снова были вынуждены залечь.
Не удалась атака и в других полках дивизии, фронт которой развернулся теперь на юго-запад. Повторные атаки также не увенчались успехом.
Стало ясно, что части дивизии вплотную подошли к новому оборонительному рубежу гитлеровцев, проходившему от Высоко-Поля на юго-восток по дороге к Авдеевке. Без танков прорвать этот рубеж было невозможно.
Утром 4 февраля заметно потеплело. Полил дождь. Почва настолько раскисла, что каждый шаг давался с большим трудом. Маневр пехоты снизился до минимума. Артиллерия отстала, прекратился подвоз боеприпасов, продовольствия, питьевой воды.
А между тем гитлеровцы все еще не примирились с [146] потерей выгодной в тактическом отношении высоты с тремя курганами. В этот день они предприняли несколько контратак. Особенно сильной оказалась последняя, начатая уже поздним вечером. Она была нацелена на правый фланг полка. В ней участвовало до роты мотопехоты, поддержанной несколькими танками и мощным артиллерийско-минометным огнем.
В отражении этой контратаки участвовал не только личный состав уже изрядно поредевших батальонов, но и все саперы, разведчики, автоматчики, штабные офицеры и политработники. Мне лично этот ночной бой запомнился как особенно тяжелый. И это не потому, что нашим гвардейцам пришлось вести бой с бронированными машинами врага. Храброму воину и ночью танк не страшен. Но ночной бой — бой ближний. Здесь недостаток сил восполняется маневром. А вот возможности маневрировать мы в тот раз и не имели. В условиях, когда кругом рвутся снаряды, свистят пули, когда непрерывно льет дождь, когда одежда и обувь от влаги и грязи становятся пудовыми, а ноги с трудом вытаскиваешь из вязкой жижи, на поле боя быстро не пробежишь, не проползешь, вовремя к танку не подберешься.
Осветительных ракет у нас тогда не было. Но нам помогал сам противник, который ночью никогда без них не обходился. По вспышкам ракет, пускаемых со стороны контратакующих, по трассам пулеметных и автоматных очередей мы ориентировались в действиях врага. Около двух часов длился ночной бой. Высота осталась за нами. Впоследствии мы насчитали на ней 47 дзотов, сооруженных из шпал и рельсов, до 5 км траншей и ходов сообщения. Все это было опутано густой сетью минных и проволочных заграждений.
Люди, родившиеся уже после войны, порой спрашивают вас, ее ветеранов: бывает ли у солдата страх в бою, страх перед смертью?
Мне лично довелось почти всю войну пройти в стрелковой части, участвовать непосредственно в атаках и в отражении контратак, а это значит почти ежедневно подвергаться вражеским обстрелам и бомбежкам. Да к тому же я, как и всякий фронтовик, попадал порой в такие переплеты, что теперь они кажутся просто невероятными. И вот, основываясь прежде всего на собственном опыте, я могу со всей убежденностью сказать, что на войне полностью [147] избавиться от страха смерти невозможно. Страх у солдата, идущего в бой, есть. Но не страх, а сознание воинского долга руководит его действиями и поступками, придает ему силу, стойкость, смелость.
И вот что я заметил. Страх за свою жизнь мы испытывали чаще всего перед боем. Зато уже в разгаре боя мы страха не ощущали. Бой полностью приковывал к себе все внимание, захватывал целиком. Тут уж просто некогда было думать об опасности, тут все мысли заняты тем, как одолеть врага.
Ну а если среди нас и находились люди, которые не могли побороть свое малодушие, которые в самом пекле боя думали только о том, как уберечься от смерти, то пули и осколки, как правило, их находили быстрее других.
На фронте мне порой приходилось встречать среди воинов-новичков людей весьма робких, боязливых. Однако проходила неделя, другая, и эти бойцы мужали, обретали волю, уверенность. Такими их делала и сама фронтовая обстановка, и прежде всего то поистине великое влияние, которое оказывали на них личным примером командиры, коммунисты и комсомольцы. Всеми своими делами они преподавали молодым, необстрелянным бойцам уроки мужества и отваги, помогали им побороть в себе страх перед смертью.
Но продолжу рассказ о том тяжелом ночном бое, в котором геройски дрались все гвардейцы. Смело и инициативно действовал заместитель командира полка майор Г. И. Велибеков.
Когда противник контратаковал правый фланг 1-го батальона, майор Велибеков немедленно прибыл туда. Он расставил автоматчиков, выдвинутых из резерва, организовал их взаимодействие с гвардейцами 1-й роты. Майор сам участвовал в рукопашной схватке и уничтожил нескольких фашистов.
Командир роты противотанковых ружей капитан М. М. Барышкин на фронте с первых дней войны, был четырежды ранен. В этом бою Барышкин под огнем повел своих бойцов навстречу «пантерам», встретил их групповым огнем противотанковых ружей. Заменив вышедший из строя расчет ПТР, офицер подбил вражеский танк.
Рассказывать о подвигах однополчан можно до бесконечности... [148]
Днем 5 февраля полк получил новый приказ на наступление. Наша полоса наступления сужалась, поэтому предстояла частичная перегруппировка. Высоту с курганами мы передавали частям 188-й стрелковой дивизии, а сами перемещались левее, уплотняя боевые порядки соседа слева — 92-го стрелкового полка.
Наступление назначалось на 16 часов. Полк должен был атаковать населенный пункт Табурище.
Для согласования действий Орехов вместе со мной отправился на КП командира 92-го полка подполковника Ф. П. Сухана.
Сухана мы нашли в его штабе, разместившемся в просторной крестьянской хате. Командиры полков обнялись. Филипп Петрович был высок, подтянут. Отпустив Орехова, он крепко пожал мне руку. В дивизии Сухан был известен не только как волевой и храбрый офицер, но и как человек большой, отзывчивой души. Командуя полком, он всегда сочетал высокую требовательность к подчиненным с отеческой заботой о них.
— Не помешали мы вам, Филипп Петрович? — спросил Орехов, когда закончились приветствия.
— Что за разговор, Василий Романович? Я всегда рад повидаться с соседями. Это ведь лучший способ налаживать взаимодействие.
Филипп Петрович пригласил нас за стол, на котором лежала топографическая карта с нанесенной обстановкой. Развернул свою рабочую карту и Орехов. Мы согласовали действия полков в бою за Табурище. Поскольку оба полка по замыслу Чурмаева наступали на главном направлении дивизии, было решено полковые удары нанести смежными флангами в промежутке между Табурищем и высотой 110,6 и овладеть селением обходом с востока, а в дальнейшем наступать в направлении северной окраины населенного пункта Широкое.
Договорились мы и о взаимной поддержке огнем артиллерии и минометов. В этом нам помог начальник артиллерии полка капитан Юзеф Эммануилович Чульский, грамотный в артиллерийских вопросах офицер. Я встречался с ним и раньше, когда он был заместителем командира дивизиона Н. Г. Лаврентьева.
— До встречи в Кривом Роге! — сказал Сухан, прощаясь с нами. [149]
— До встречи на его центральной улице, — уточнил Василий Романович.
Наступление возобновилось, как и было приказано, в 16 часов. Противник вновь оказал сильное огневое сопротивление. Броском овладев первой траншеей, гвардейцы вынуждены были залечь. Повторные атаки к успеху не привели. А вскоре до нас дошла печальная весть. Во время первой атаки осколком вражеского снаряда был смертельно ранен командир 92-го стрелкового полка Филипп Петрович Сухан...
В ходе этого боя были захвачены пленные из 7-й роты 179-го полка 62-й пехотной дивизии. Полк этот в прошлую ночь был переброшен на наше направление и введен в состав 15-й пехотной дивизии для смены ее потрепанных подразделений. Из показаний пленных вытекало, что противник обороняется из последних сил. Казалось, что достаточно еще одного усилия — и враг будет сломлен. И мы, выполняя приказ командования, продолжали наступать и 7 февраля.
Однако враг упорно защищался на прежних позициях, хорошо оборудованных в инженерном отношении. Гитлеровцы значительно превосходили нас в огневых средствах. Именно артиллерийско-минометным огнем им удавалось отражать наши атаки. В полку же по-прежнему не хватало артиллерии и боеприпасов, для того чтобы разрушить его оборонительные сооружения.
Вечером 7 февраля был получен приказ о переходе к обороне на рубеже Зелено-Поле, Авдотьевка.
Чтобы читатель лучше понял ту цель, ради которой наш полк вел тяжелые бои в течение многих суток, постараюсь показать обстановку несколько пошире — в оперативном масштабе. Как уже было сказано, наступательные действия 82-го стрелкового корпуса 37-й армии носили вспомогательный характер по отношению к действиям главных сил 3-го Украинского фронта. Перейдя в наступление 30 января, соединения первого эшелона 82-го корпуса прорвали оборону врага в полосе 62-й пехотной дивизии и, разгромив ее главные силы в первый день наступления, продвинулись до 8 км, перерезав железную дорогу, ведущую к Кривому Рогу. Гитлеровское командование решило, что наши войска главный удар наносят на [150] Кривой Рог, а не на Апостолово. Оно не разгадало угрозу, нависшую над никопольским плацдармом, и перебросило с этого участка 16-ю моторизованную дивизию и часть танков, предназначенных для использования севернее Апостолово.
31 января гвардейцы нашей дивизии, перейдя в наступление, встретили сопротивление уже этих свежих частей. Но перебросив часть сил с никопольского направления на наше, противник соответственно ослабил свою оборону на подступах к Апостолово. Именно на это и рассчитывал командующий 3-м Украинским фронтом Р. Я. Малиновский, планируя Никопольско-Криворожскую операцию.
Главные силы фронта, перейдя с утра 31 января в наступление, разгромили ослабленную группировку врага, прикрывавшую Апостолово, и 6 февраля овладели городом. 8 февраля был освобожден Никополь. Следовательно, в разгром никопольской группировки противника внесли свой вклад и соединения 82-го стрелкового корпуса генерала П. Г. Кузнецова, а значит, и нашей дивизии.
Мы с радостью и особой гордостью слушали приказ Верховного Главнокомандующего и салют Москвы в честь освобождения двух украинских городов. А 13 февраля пришла еще одна радостная весть. За образцовое выполнение боевых заданий командования в боях с немецкими захватчиками у нижнего течения Днепра и освобождение городов Никополь, Апостолово и проявленные при этом доблесть и мужество Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 февраля 1944 года дивизия награждена орденом Красного Знамени.
Боевые дела наших гвардейцев были высоко оценены партией и правительством. Многие из них получили ордена и медали. В честь этих торжественных событий 14 февраля в полках дивизии состоялись митинги, воодушевившие воинов на новые подвиги. [151]