Враг не прошел
К 9 часам утра 10 ноября полк сосредоточился в районе железнодорожного разъезда Терны. Личный состав сразу же принялся отрывать щели. Работники штаба приступили к выполнению своих обычных обязанностей. С. П. Гринь занялся сбором сведений о состоянии личного состава полка, Н. П. Матвейчук — о материальных запасах. И. П. Ожередов налаживал проводную связь с подразделениями и штадивом. Помощники по оперативной части и разведке В. И. Мазный и С. Л. Луконин организовывали боевое охранение полка и разведку противника. Этим вопросам мы придавали особое значение. Ведь враг от нас находился всего в 5–6 км.
Часа через полтора штабной повар приготовил завтрак. За наскоро сколоченным столом присели Велибеков и я. Вскоре к нам присоединился и Синягин, как всегда запыхавшийся.
— Ух! — только и произнес он.
— Что, так тяжело, Александр Дмитриевич? — спросил у него Велибеков.
— Да вот обходил подразделения...
— Как настроение у гвардейцев?
— Настроение боевое. Отставших нет. Да и потерли ноги немногие. Но устали все. Полсотни километров ведь отмахали! Не мешало бы дать людям отдохнуть.
— Если будет время. Вышестоящее начальство теперь у нас новое. В порядке знакомства может устроить нам строевой смотр. Кстати, не было ли каких-либо распоряжений на этот счет? — спросил у меня Герай Илдримович.
— Пока нет. Во всяком случае, Кащеев, когда я ему докладывал о прибытии полка в пункт сосредоточения, ничего об этом не говорил, — ответил я. [122]
Мы заканчивали завтрак, когда к столу подошел оперативный дежурный по штабу И. И. Лазаревич.
— Товарищ гвардии майор, — обратился он к Велибекову, — поступила телефонограмма. Вас и майора Синягина срочно вызывают на КП дивизия.
В штаб полка Велибеков и Синягин возвратились лишь к полудню. От них мы узнали, что дивизия вошла в состав 82-го стрелкового корпуса генерала П. Г. Кузнецова и должна в ночь на 11 ноября сменить части 15-й гвардейской стрелковой Харьковской дивизии.
Утром был получен приказ на наступление. Из него стало известно, что боевой порядок дивизии строился в линию трех стрелковых полков. Главный удар наносился правым флангом. Наш 89-й полк должен был наступать в центре боевого порядка дивизии в направлении населенных пунктов Зеленый Яр, Веселый Кут.
Посоветовавшись со своими заместителями, Велибеков принял решение: полку иметь боевой порядок в один эшелон. В резерв выделялась лишь рота автоматчиков. Времени на подготовку к наступлению отводилось достаточно, и мы постарались его использовать.
Однако не все у нас обстояло благополучно. Сведения о противнике, которыми мы располагали, носили общий характер. Для успешного же прорыва обороны противника мы должны были раскрыть систему его огня. Двухдневным наблюдением достаточно подробных сведений об огневой системе гитлеровцев получить не удалось. Не смогли сделать этого и поисковые группы разведчиков. Враг вел себя очень осторожно. В итоге командование корпуса и дивизии решило 13 ноября провести разведку боем усиленной стрелковой ротой. Выбор Чурмаева пал на наш полк. Для этой цели мы выделили 5-ю стрелковую роту, которой тогда командовал младший лейтенант И. П. Бровкин.
План разведки боем готовил штаб дивизии. Нам же предстояло провести соответствующую работу с личным составом. К 12 часам 13 ноября в полосе полка было оборудовано до десятка специальных наблюдательных пунктов. Там расположились офицеры из штабов корпуса и дивизии, артиллеристы и саперы. Мои помощники Мазный и Луконин направились в батальоны. Командование полка решило наблюдать за боем роты со своего [123] НП, расположенного на безымянном кургане, невдалеке от рубежа атаки.
Ровно в 13 часов грянули залпы орудий и минометов, выделенных для поддержки роты. Артподготовка продолжалась около десяти минут. Затем по нашему сигналу рота пошла в атаку. Как только гвардейцы выскочили из траншеи, враг обрушил мощный заградительный огонь орудий и шестиствольных минометов. Рота вынуждена была залечь. Но спустя несколько минут по команде младшего лейтенанта Бровкина воины поползли к вражеской обороне. Гитлеровцы встретили их пулеметно-автоматным огнем...
На рабочих топографических картах офицеров, наблюдавших за полем боя, стали появляться синие знаки, обозначавшие огневые средства противника. Бой длился до 16 часов. Затем по приказу командира дивизии рота отошла на исходные позиции. В результате силовой разведки выявлены: истинное начертание переднего края противника; опорные пункты в селении Червона Балка и на отметке 136,3, откуда гитлеровцы вели интенсивный огонь из крупнокалиберных и станковых пулеметов; позиции артиллерии на северных скатах высоты 136,3 и безымянных курганах северо-западнее высоты 134,2; позиции шестиствольных минометов в саду села Красный и на северо-восточной окраине Червоной Балки. Было также отмечено движение нескольких танков в районе Калачевского.
Трудно определить цену, которой были добыты нужные сведения. Мы потеряли убитыми два человека, ранеными — девять. Но может быть, эти два воина, павшие смертью героев, сберегли десятки жизней? Ведь выявленные батареи и пулеметные точки врага, которые своим огнем могли нанести нам большой урон, на другой же день были уничтожена.
14 ноября в 7 часов 30 минут артиллерийской подготовкой началось наступление. Оно не было оригинальным, протекало по установившейся схеме: артподготовка, атака, новый огневой налет, новая атака... И так повторялось по нескольку раз в сутки. Эти тяжелые, изнуряющие бои — «бои местного значения» — длились свыше двух недель и изрядно обескровили полк. Мы были вынуждены до предела сократить тылы и спецподразделения. А еще через несколько дней из двух батальонов сформировали [124] один, но вскоре и в нем активных штыков насчитывалось совсем немного. Вот данные о количественном составе полка из строевой записки на 22 ноября: стрелков — 18, пулеметчиков — 20, автоматчиков — 24, разведчиков — 20, минометчиков — 25, артиллеристов — 63. Скудными были данные на тот же день и по вооружению: пулеметов станковых — 4, ручных — 3, минометов 82-мм — 6, 120-мм — 1, пушек 45-мм — 3, противотанковых ружей — 1. Примерно в таком же состоянии находились и другие стрелковые полки нашей дивизии. Поэтому начиная с 23 ноября нам стали придавать отдельные группы из учебного, саперного батальонов и роты химической защиты дивизии.
Оборонявшиеся перед нами части противника были также обескровлены. Но оружия у врага было больше. Да и боеприпасов у гитлеровцев, судя по интенсивности их огня, оставалось еще много. И кроме того, их поддерживало до двух десятков танков и штурмовых орудий.
Но, несмотря на это, нам ежедневно ставилась одна задача: наступать! И мы наступали. В ожесточенных схватках, нередко доходивших до рукопашных, отвоевывали где десятки и сотни метров, где километр-полтора криворожской земли.
Трудно вспомнить все, что было пережито в те осенние дни. Но подвиги многих воинов сохранились в памяти навсегда.
...На рассвете 20 ноября гитлеровцы перешли в контратаку. Они открыли сильный артиллерийский огонь по подразделениям 2-го батальона. Из лощины выдвигались «тигры» и «пантеры». В этот напряженный момент среди бойцов 5-й роты появился парторг сержант М. И. Пилеев. Переползая из окопа в окоп, он дружеским словом, шуткой подбадривал бойцов.
И когда несколько танков двинулись на боевые порядки роты, гвардейцы не дрогнули. Пилеев первым бросил гранату под гусеницу вражеского танка; когда тот завертелся на месте, выдвинулся с ручным пулеметом вперед и с фланга открыл огонь по вражеской пехоте, шедшей за боевыми машинами. По примеру парторга пустили в ход свои гранаты и другие гвардейцы. Пулеметчики и автоматчики открыли шквальный огонь и вынудили фашистов отойти. Попятились назад и вражеские танки.
Парторг Михаил Иванович Пилеев, по национальности осетин, знал языки народов среднеазиатских республик, [125] знал их обычаи и нравы. В самой трудной обстановке он находил время сообщить бойцам нерусской национальности оперативную сводку Совинформбюро, знакомил их с событиями в стране и за рубежом, разъяснял им боевую задачу. Парторганизация, возглавляемая Пилеевым, всегда играла авангардную роль в боях.
29 ноября 5-я рота получила задачу перейти в наступление и овладеть отдельными домами и садом южнее селения Червона Балка. И как только артиллерия и минометы перенесли огонь в глубину обороны противника, парторг первым выскочил из окопа, поднялся во весь рост и с криком «Коммунисты, вперед!» бросился в атаку. Бойцы в едином порыве устремились на врага. Дружное гвардейское «ура» разнеслось над полем боя. Дрогнули, не устояли гитлеровцы. Гвардейцы преследовали их по пятам.
Стремясь задержать наше наступление, фашисты обрушили на батальон мощный огонь. Из-за ближайшего дома застрочил крупнокалиберный пулемет. Рота залегла. Выход из создавшегося положения был один: скрытно подобраться к пулемету и забросать его гранатами.
Михаил Иванович вызвался выполнить эту задачу. Ползком он пробрался к вражескому пулемету, метнул гранату. Но вражеская пуля смертельно ранила героя. Превозмогая боль, теряя последние силы, Пилеев направил на врага свой ручной пулемет и дал очередь.
М. И. Пилеев до конца выполнил свой долг перед Родиной. И то, что не успел сделать парторг, довершили коммунисты парторганизации, которую он возглавлял. Они уничтожили крупнокалиберный пулемет. Рота пошла вперед.
30 ноября был получен приказ прекратить активные действия и перейти к жесткой обороне. На рубеже, которого мы достигли, начались окопные работы. Однако объем инженерных работ был так велик, что на выполнение его оставшимися у нас силами потребовался бы не один месяц. Но на помощь нам пришло местное население — рабочие поселков Алексеевка, Калачевское, рудника им. Ленина.
Тем временем болезнь В. Р. Орехова затянулась, и в первых числах декабря на должность командира полка [126] назначили майора Рашковского. Это был грамотный в военном отношении офицер, но далеко не такой энергичный и инициативный, как Василий Романович.
В ночь на 9 декабря 28-я гвардейская дивизия была выведена из боя. Наш полк сдал свой участок обороны и к 8 часам сосредоточился в районе уже хорошо знакомого разъезда Терны. А еще через день мы вместе с другими частями дивизии были переброшены на левый фланг корпуса. Утром 10 декабря в селении Кодак представителем от 270-го полка 89-й гвардейской стрелковой дивизии и мной был подписан акт о сдаче и приеме обороны. Завершив все формальности, я вышел на улицу и вместе с капитаном В. И. Мазным поспешил на командный пункт полка. Светало. А когда мы подошли к небольшому селению Трубецкой, в котором располагался наш штаб, наступило утро. Погода стояла тихая. Крупные хлопья снега медленно спускались к земле и оседали на деревьях, на крышах домов, на вражеских искалеченных пушках, подбитых грузовиках и транспортерах.
— Как вам нравится эта картина? Неплохо сработано? — обратился ко мне Мазный, показывая на искореженную фашистскую технику.
— Картина смотрится. Чувствуется, что гвардейской кистью писана...
И вот мы вошли в Трубецкой. Селение небольшое: около двух десятков дворов. Вытянулось оно с севера на юг двумя рядами домов, большая часть которых была разрушена. На улице нам встретились только караулы, а у дома на северной окраине я еще издали увидел майора Рашковского. Был он в гимнастерке с расстегнутым воротником и закатанными по локоть рукавами. Через плечо у него было перекинуто мохнатое полотенце.
Мы подошли, чтобы доложить о приеме обороны. Будь на его месте Орехов, он наверняка пригласил бы нас в дом и там заслушал доклад. Но у Рашковского были свои методы.
— Завтракали? — спросил он у нас.
— Еще не успели.
Командир посмотрел на часы и сказал:
— Тогда вот что: идите и подкрепитесь, а в девять тридцать приходите ко мне. Пригласите Велибекова и Синягина. Вместе и обсудим все насущные дела.
В назначенное время Велибеков, Сянягин и я вошли [127] в дом, занятый командиром полка. Рашковский вышел из-за стола на середину комнаты. В новой зеленой телогрейке, перетянутой широким командирским ремнем, в начищенных до блеска хромовых сапожках и с хорошо уложенной шевелюрой, он выглядел щеголевато. Пожав нам руки, пригласил за широкий стол, на котором уже была разложена его рабочая карта.
Я передал командиру полка акт о принятии обороны. Он состоял из схемы обороны и перечня огневых и инженерных сооружений, подготовленных нашими предшественниками. Просмотрев этот документ, Рашковский заметил:
— Наследство получено небогатое. Да и можно ли ожидать большего? Почти до последнего дня наши предшественники вели бои за господствующую высоту.
Позиции, которые мы заняли, в инженерном отношении и впрямь были подготовлены слабо. На переднем крае имелись только стрелковые ячейки. Даже пулеметы были установлены в неглубоких окопах. Не были созданы элементарные бытовые условия для личного состава.
На позициях полка не отрыто ни одного погонного метра ходов сообщения. А между тем местность была открытой, и это в дневное время исключало всякую связь с подразделениями, находившимися на переднем крае.
Изучив такое наследство, мы наметили план совершенствования обороны, определили первоочередные работы...
Противник в эти дни активности особой не проявлял. Однако наблюдение за нашей обороной гитлеровцы вели тщательно. Стоило кому-либо из бойцов показаться из-за укрытия, как по нему открывался огонь. Такая обстановка вынуждала нас вести окопные работы только ночью. Поскольку в полку народу было мало, а земля была промерзлой, то дело подвигалось очень медленно. Так, в итоговом донесении в штадив за 11 декабря мы сообщали: «За сутки отрыто 150 погонных метров траншей глубиной 0,6 м».
15 декабря в полк возвратился В. Р. Орехов, чему мы, конечно, очень обрадовались. Майора Рашковского отозвали в штаб дивизии. Позднее он был назначен заместителем командира 92-го гвардейского стрелкового полка.
Прибыв в полк, Орехов сразу же вызвал к себе майоров Синягина, Велибекова, помощника по тылу капитана [128] Спирова, меня и потребовал от каждого подробного доклада.
Выслушав нас, Василий Романович подвел итог.
Полк занимает оборону на фронте немногим более километра. Местность в его расположении в тактическом отношении господствует над местностью противника. Однако мы не знали, какие силы врага противостоят нам, чего от них можно ожидать в ближайшее время. Имея же в полку буквально единицы активных штыков и весьма жидковатые огневые средства, особенно опасно допускать какие-либо промахи в организации обороны.
Командир полка решил лично ознакомиться с состоянием обороны. Когда наступил вечер, он отправился в подразделения и за ночь облазил весь «передок».
На другой день, 16 декабря, Василий Романович собрал офицеров управления полка в дом, где размещалась оперативная часть штаба. Открывая совещание, то ли от встречи с боевыми товарищами, с которыми около года делил все горести и радости, то ли от того, что состояние полка, который вновь принял, было тяжелым, Василий Романович заметно волновался.
— Мы собрали вас, — сказал Орехов глуховатым голосом, — чтобы обсудить неотложные вопросы дальнейшего совершенствования занимаемого рубежа.
Он сделал обстоятельный анализ состояния обороны и хода инженерных работ, высказал озабоченность тем, что существующая система стрелково-пулеметного огня не обеспечивает полный прострел местности перед передним краем. Не удовлетворял его и ход установки минных заграждений, отрывки траншей, соединяющих стрелковые ячейки и ходы сообщения. Тяжелыми признал Василий Романович и бытовые условия воинов переднего края.
Закончив выступление, Орехов обратился к собравшимся:
— Теперь прошу каждого высказать предложения по устранению отмеченных мною недочетов.
Первым поднялся начальник инженерной службы капитан П. Ф. Рогалевич. Он доложил, что на инженерных работах заняты только боевые подразделения, к тому же весьма малочисленные. Работают люди с напряжением, но производительность их труда остается низкой. Ведь верхний слой грунта подмерз. Для вскрытия его требуются ломы и кирки. А их-то в подразделениях не хватает. [129]
Павел Фомич предложил привлечь к окопным работам дополнительные силы, обеспеченные, конечно, шанцевым инструментом. Пообещал и ускорить установку минных заграждений.
О планах улучшения организации системы артиллерийско-минометного огня и противотанковой обороны говорил начальник артиллерии полка Г. В. Декань. Затем поделились своими соображениями помощник командира полка по тылу П. В. Спиров и заместитель командира полка по политической части А. Д. Синягин. Василий Романович предложил высказаться и мне. Слушая наши предложения, он не отрывался от своего блокнота, в котором на одной стороне листа записывал предложения, на другой свои замечания.
Когда высказались все, командир полка подвел итоги. Он сказал:
— Положение полка пока очень трудное. Мы должны мобилизовать все силы, использовать все возможности, чтобы в кратчайший срок сделать нашу оборону непреодолимой.
Указаниями, чем каждому из нас надо заняться в первую очередь, Орехов закончил совещание.
Вернувшись в штаб, я пригласил начинжа, начарта, еще некоторых офицеров штаба и приступил к составлению плана предстоящих работ. План этот получился обширным, но зато со всеми необходимыми подробностями. Сюда мы включили не только перечни работ и их объем, но и такие пункты, как количество необходимого материала, исполнители, ответственные лица, сроки исполнения работ. Это в значительной мере облегчало контроль за ходом выполнения плана.
В первую очередь нами была заново организована система ружейно-пулеметного огня: увеличено количество ручных и станковых пулеметов. Добывал эти пулеметы начальник артиллерийского снабжения А. М. Гутман, ветеран полка, старый ленинградский большевик. Из этих пулеметов мы создали огневые точки флангового, косоприцельного и кинжального огня.
Противотанковая оборона была усилена выдвижением на прямую наводку 76-мм орудий полковой артиллерии, постановкой минных заграждений, организацией ротных противотанковых опорных пунктов. [130]
К рытью окопов привлекли весь личный состав полка, вплоть до писарей, портных, сапожников и поваров.
Когда работы первой очереди были завершены, гвардейцы приступили к устройству своего окопного быта — оборудованию землянок и блиндажей, в которых можно было бы обогреться, просушить обувь и обмундирование. Штаб полка и в этом деле оказал помощь подразделениям. Капитан Матвейчук предложил для перекрытий и внутреннего оборудования блиндажей использовать стропила и всевозможные перекладины разрушенных зданий в селениях Кодак и Трубецкой. В тылах полка наладил изготовление печек-»буржуек» и дымовых труб. Их мастерили из трофейных металлических бочек, канистр, а также кровельного железа, снятого с поврежденных зданий. Централизованно заготовлялось и отправлялось на передний край «бездымное» топливо для печурок, а также подстилочная солома для мест отдыха бойцов.
Следует заметить, что командир полка добился помощи в инженерных работах от саперного батальона дивизии. Помогали нам и люди из учебного батальона.
Были также оборудованы бани и дома отдыха. О «курорте» хочется сказать особо. Он был создан в двух домах в селении Сергеевка. Там воины могли привести себя в порядок, почитать газеты и журналы, написать письма родным и знакомым и, главное, отоспаться на мягкой постели с чистыми простынями, что на фронте зачастую являлось роскошью. В такой двухдневный дом отдыха прежде всего направлялись воины переднего края, отличившиеся в несении боевой службы.
В это горячее время в полку активно проводилась и партийно-политическая работа, во многом способствовавшая успешному решению стоящих перед нами задач. В этой работе участвовали все: политработники, строевые и штабные офицеры, офицеры тыла. Во всех партийных и комсомольских организациях состоялись собрания. Лейтмотивом выступлений звучало: сделаем нашу оборону неприступной.
Много потрудились парторг полка капитан В. Д. Костюк, комсорг старший лейтенант А. М. Крехов над созданием в подразделениях полнокровных партийных и комсомольских организаций. В результате партийные организации 4-й и 5-й рот увеличились в два-три раза. Рост [131] парторганизаций шел за счет лучших бойцов и командиров, проявивших высокое мужество в боях.
В двадцатых числах декабря намеченные планом работы по оборудованию обороны были завершены. И хотя, как известно, совершенствовать оборону можно бесконечно, мы стали думать уже и над тем, как организовать боевую подготовку личного состава непосредственно на переднем крае. Для этого я еще раз побывал на «передке».
Было около двадцати часов, когда мы с ординарцем Виталием Васильевичем Коровкиным вышли из Трубецкого. Тяжелым пологом нависало нам нами черное, беззвездное небо. В поле свирепствовал ветер, пронизывая до костей. Выйдя из штабного домика, мы продрогли, но потом от быстрой ходьбы разогрелись.
На переднем крае было тихо. Изредка раздавались очереди фашистских пулеметов, в небо взлетали осветительные ракеты. По проторенной тропинке добрались до Кодака.
Окрик часового: «Стой, кто идет?» — остановил нас у дома с разрушенной крышей. Назвав пароль, заходим в него. Комбат С. М. Полищук, замполит И. П. Сидунов и старший адъютант И. Д. Комолов о чем-то увлеченно беседовали. Семен Макарович пригласил меня за стол, налил кружку чая.
— С холодку, с холодку чаек полезен, — приговаривал он.
За чаем Полищук подробно рассказал о противнике. Видно было, что в батальоне за врагом следили внимательно. Полищук и Комолов на схеме обороны показали, как размещены огневые средства, как налажено взаимодействие между ними, какие установлены сигналы вызова огня с КП батальона и рот не только артиллерийских и минометных батарей, которые их поддерживали, но и артиллерийских средств соседей.
За беседой прошло около часа. А надо было посмотреть еще передний край. Идти провожатым вызвался И. Д. Комолов. Простившись с комбатом, направляюсь к двери.
— Не сюда, товарищ гвардии майор! — улыбаясь, останавливает меня Полищук.
Специальным приспособлением он легко открывает широкий лаз в полу комнаты. Это новшество появилось [132] здесь в последние дни. И надо сказать, придумано было здорово. Спустившись вниз по лесенке, мы попали в подполье, где в зимнее время хозяева дома хранили картофель, овощи. Теперь же здесь было оборудовано небольшое убежище, в котором можно было укрыться во время артиллерийско-минометного огня.
Пройдя через тамбур, проделанный в стенке подполья, вышли в глубокую щель. Это, собственно, и был наблюдательный пуню командира батальона. Здесь же стояла стереотруба минометной батареи полка. Судя по всему, обзор местности с этого пункта был, несомненно, хорошим.
Не теряя времени, направились в роты. Лейтенант Комолов вывел нас по глубокому, кое-где присыпанному снегом ходу сообщения к командному пункту 4-й роты. Старший лейтенант Сунцов уже поджидал у блиндажа. Вместе с ним находился и командир пулеметной роты старший лейтенант П. Е. Никулин. Оба охотно показали свое хозяйство.
А вскоре мы уже были в первой траншее. Свернули к левофланговому пулемету. Тут траншея оказалась глубокая — во весь рост. Мороз заметно крепчал, но холод в глубине траншеи переносился легче, чем на ветру. Только при порывах ветра холодные крупинки снега попадали за воротник и ледяными струйками обжигали шею и спину.
Пройдя несколько десятков метров, оказались в тупичке.
— Здесь обороняется расчет старшины Харабутова, — сказал Никулин.
Старшину в полку знали многие. На его счету значился не один десяток истребленных гитлеровцев. Мне захотелось поближе познакомиться с этим бесстрашным гвардейцем. Откинув палатку, навешенную на вход, я втиснулся под перекрытие. Старшина Харабутов по-уставному доложил, чем занимается расчет. Я осмотрелся. Посреди круглого окопа на небольшом земляном выступе стоял «максим» с заряженной лентой. Щель, в которую был направлен ствол пулемета, обеспечивала обзор и ведение огня на широком фронте. В просвете щели виднелись четыре колышка — приспособление для стрельбы по секторам в условиях ночи. На щите пулемета прикреплена стрелковая карточка, на которой в перспективе была изображена местность с указанием ориентиров, целей [133] и расстояния до них. С правой стороны, в специальной нише, рядком стояли коробки с пулеметными лентами. Здесь же лежали гранаты, бутылки с горючей смесью, смазочные материалы и инструмент в чехле.
Мне понравились порядок, поддерживаемый старшиной Харабутовым на огневой позиции, его четкие ответы на вопросы о сигналах вызова огня. За отличную службу я объявил старшине Харабутову благодарность.
Затем мы двинулись на правый фланг роты. В траншее поддерживался порядок: снег своевременно выбрасывался на бруствер окопа, у станковых пулеметов неотлучно находились дежурные, от каждого отделения были выделены наблюдатели.
Из траншеи свернули в ход сообщения, ведущий в глубь обороны. Вошли в один из блиндажей. Это было добротное инженерное сооружение метров 5–6 в длину и 2–2,5 в ширину. У стенок слева и в глубине были оборудованы нары для отдыха, справа у входа стояла пирамида для оружия. А посреди топилась «буржуйка». Блиндаж освещался трофейными стеариновыми свечами. Воины спали. Бодрствовали только офицер и телефонист.
— Командир второго взвода гвардии лейтенант Мухин! — представился мне офицер. — Разрешите объявить подъем?
Я не разрешил ему будить отдыхающих, а приказал доложить обстановку. Лейтенант Мухин в полку служил более полугода — по фронтовым понятиям срок уже немалый. В боях на днепровском плацдарме показал себя храбрым командиром. Считался он и умелым воспитателем подчиненных.
По словам Мухина, на переднем крае в течение дня и первой половины ночи все обстояло благополучно. По стрелковой карточке взвода он со знанием дела рассказал о противостоящем противнике, его обороне и системе огня. Показал и график дежурных у огневых средств, и наблюдателей, выделяемых от стрелковых отделений.
Просматривая график дежурств, я обратил внимание на то, что в ночное время, особенно в наиболее трудные для дежурства предрассветные часы, значатся фамилии одних и тех же гвардейцев. Мне поначалу показалось это просто несправедливым. Я сделал замечание командиру взвода. И тут завязалась интересная беседа, в которую включились и командиры рот Сунцов и Никулин. [134]
Разговор зашел о знании командирами своих подчиненных, об индивидуальном подходе к ним. Лейтенант Мухин дал подробную характеристику каждому солдату и сержанту своего взвода. Чувствовалось, что он хорошо знал подчиненных. Знал, кто лучше всех видит и ориентируется ночью, кто на большой дальности по характерным шумовым признакам может безошибочно определить действия противника, кто обладает быстрой реакцией на действия врага, кто более стойко, чем другие, преодолевает предрассветную тягу ко сну. Были указаны и другие качества, присущие тому или другому воину, с учетом которых и был составлен график несения боевой службы во взводе и роте.
С чувством удовлетворения всем увиденным и услышанным покидал я 4-ю роту.
В ту же ночь удалось мне побывать и в 5-й роте лейтенанта И. П. Бровкина, посмотреть и там условия размещения личного состава, поговорить с офицерами о том, на какие темы можно проводить занятия в условиях переднего края.
Вскоре нам удалось наладить в полку регулярные занятия по боевой и политической подготовке.
Итак, все основные работы по оборудованию участка обороны были выполнены, боевая и политическая подготовка в подразделениях проводилась регулярно, установился четкий порядок работы в штабе полка. Теперь появилась возможность организовать учебу и с офицерами.
Командир полка, прошедший ускоренный курс Академии имени М. В. Фрунзе, понимал, что успешно управлять боем он сможет только тогда, когда его штаб будет работать организованно и четко. Он требовал от нас непрерывно совершенствовать свои знания на основе творческого осмысливания опыта войны. Круг же обязанностей штаба был весьма широк.
Как начальник штаба, я являлся заместителем командира полка. Только мне предоставлялось право от его имени отдавать распоряжения подразделениям. Орехов посвящал меня во все свои планы и задумки, касающиеся вопросов управления полком. В свою очередь от меня требовалось быть готовым в любой момент доложить ему обстановку и вытекающие из нее выводы. [135]
На мне, начальнике штаба, лежала ответственность за организацию разведки, охранения, наблюдения за полем боя и других мер боевого обеспечения; за сбор, изучение и обработку сведений о противнике, своих войсках и местности; за своевременную отдачу необходимых предварительных распоряжений, касающихся изменений боевой деятельности подразделений полка; за составление проектов приказов, боевых распоряжений. Я также осуществлял контроль за точным выполнением приказов командира исполнителями; обеспечение взаимодействия как подразделений полка, так и приданных и поддерживающих средств в бою; за выбор и оборудование командного пункта, организацию связи и управления боем; за подготовку и представление боевых и текущих донесения в штаб дивизии и информацию подразделений полка, соседей, соответствующих начальников родов войск и служб.
Штаб должен быть постоянно осведомленным о материальной обеспеченности подразделений, осуществлять контроль за работой тыла полка. На штаб была возложена обязанность изучать и обобщать опыт боевых действий своих войск и противника, все положительное внедрять в практику.
Конечно, весь этот поистине гигантский объем работы выполнялся не одним начальником, а всем коллективом штаба. У меня в то время было шесть помощников. Первый — капитан В. И. Мазный — ведал оперативными вопросами, второй — старший лейтенант С. Л. Луконин — разведкой, третий — капитан И. П. Ожередов — связью, четвертый — лейтенант административной службы С. П. Гринь — являлся помощником по учетно-строевым вопросам, пятый — старший лейтенант Н. П. Матвейчук — по тылу и шестой — старший лейтенант Б. М. Кривопол — по скрытому управлению. Задача начальника штаба заключалась в том, чтобы правильно распределить работу между помощниками, руководить ими, заботиться о слаженности их работы, быть самому в курсе всей обстановки, всех событий.
Наш штаб работал дружно, слаженно. Этому помогало и то, что почти все мои помощники длительное время воевали вместе. Каждый хорошо знал характер и природу боя, организацию и особенности родов войск и служб, тактику противника. Каждый в достаточной степени владел [136] навыками штабной службы, умел отрабатывать штабные документы.
Наконец, слаженности и сработанности нашего штаба во многом способствовало и то, что командир полка Василий Романович Орехов постоянно проявлял заботу о росте его офицеров. Он щедро делился с нами своим богатым опытом. Лично мне как начальнику штаба Василий Романович предоставлял широкое поле для творческой инициативы. Это благотворно сказывалось на работе всего коллектива штаба. Мы в свою очередь, хорошо зная приемы и методы работы своего командира, всегда делали все, чтобы обеспечить ему непрерывное управление полком.
В ходе напряженного боя большинство офицеров штаба составляли рабочий аппарат командира. Любое его указание оперативно выполнялось, а сомнение немедленно проверялось. Круг вопросов, которые мы при этом решали, был широким и разнообразным. К таким вопросам, в частности, относились проверка увязки огня орудий сопровождения (прямой наводки) с действиями передовых подразделений; контроль за подготовкой проходов в инженерных заграждениях и обеспечение пропуска через них пехоты и танков, обеспечение прикрытия стыков и открытых флангов; организация закрепления подразделениями достигнутых ими рубежей; контроль за своевременным выдвижением второго эшелона и резервов в соответствии с решением командира; поддержание непрерывной связи подвижными средствами; контроль за своевременной подачей в подразделения боеприпасов и эвакуацией раненых.
Следует, однако, признать, что не все штабные офицеры были одинаково хорошо подготовлены. У некоторых случались и ошибки, промахи.
Воспользовавшись установившимся затишьем, мы спланировали учебу в штабе. Помнится, занятия со штабными работниками проводили методами индивидуальных заданий, решением тактических летучек, проведением штабных игр на картах.
За повседневными хлопотами мы и не заметили, как подошел новый, 1944 год. Как-то в один из последних декабрьских вечеров в домике Орехова собралось все командование полка. Мы обсуждали текущие дела. Неожиданно в хату вошел начальник политотдела 82-го [137] стрелкового корпуса полковник К. П. Пащенко. Вместе с ним прибыл и начподив Г. М. Молчанов.
Беседуя с нами, Пащенко прежде всего поинтересовался настроением личного состава, его питанием, нуждами. Затем речь пошла о состоянии боевой службы, партийно-политической работы. По всему было видно, что гости остались довольны докладами командира и замполита.
— Ну а теперь и мы порадуем вас! — сказал Константин Павлович Пащенко. — Труженики тыла к Новому году прислали нам подарки. Их скоро доставят в полк. Подарков много. Хватит на всех. Отнеситесь к делу с душой, как к важному политическому мероприятию. Каждый гвардеец должен почувствовать, что советские люди в тылу помнят о своих защитниках, заботятся о них.
— А как встречать Новый год? — спросил у Пащенко Синягин.
— Елок в этих краях не найти, — улыбнулся Константин Павлович. — А в остальном — по возможности традиционно. Разрядка, пусть и небольшая, нужна всем. Да и обстановка на фронте пока позволяет. Конечно, бдительность должна быть повышена.
Спустя некоторое время в полк прибыли машины с подарками. Ящики с адресами «Действующей армии» были быстро разгружены, а подарки вручены гвардейцам.
Бойцы получили теплые перчатки, носки, носовые платки, кисеты, махорку, папиросы, печенье. Но самым дорогим подарком для них были письма, вложенные в каждую посылку. Строки этих писем дышали любовью к воинам, верой в нашу победу.
В первых числах января 1944 года в полк прибыло солидное пополнение. Его хватило не только на доукомплектование 2-го батальона и спецподразделений, по и на восстановление 1-го батальона. Командный состав для 1-го батальона в полку имелся. Его командиром был назначен возвратившийся из госпиталя старший лейтенант Владимир Антонович Шишковец, его заместителями: по политической части — старший лейтенант Николай Григорьевич Вараксин, по строевой части — старший лейтенант Г. А. Веприков, которого вскоре сменил возвратившийся из госпиталя капитан Василий Гурьянович Глухов. На должность старшего адъютанта был переведен из [138] 2-го батальона старший лейтенант И. Д. Комолов, а его место занял старший лейтенант И. К. Павленко.
Много внимания уделяло командование полка укомплектованию подразделений рядовым и сержантским составом. Для того чтобы быстрее обучить молодых бойцов и сколотить подразделения, мы решили, как это делали и прежде, комплектовать их из новичков и опытных воинов.
Пополнение прибыло в расположение наших тылов — на юго-восточную окраину селения Сергеевка. Там и проходила вся работа по формированию батальона. И уже утром следующего дня новички начали постигать основы солдатской науки.
В организации боевой подготовки личного состава нам очень помогло командование дивизии. На базе учебного батальона была организована подготовка сержантского состава. Через четырехдневные сборы была пропущена большая часть сержантов всех воинских специальностей, что благотворно сказывалось и на обучении рядового состава.
14 января мы узнали, что 37-я армия из состава 2-го Украинского фронта перешла в 3-й Украинский. А в ночь на 18 января 28-я гвардейская дивизия была выведена во второй эшелон. Наш полк, сдав свой боевой участок, к утру сосредоточился в Сергеевке.
С этого времени боевая и политическая подготовка в полку проводилась еще интенсивнее, целеустремленнее.
В конце января командование дивизии провело контрольные учения на тему «Наступление стрелковой роты». Проверка показала: полк к боевым действиям готов. [139]