Глава VII.

На Кубань

Подготовка к намеченной мной операции на Кубани закончилась. 29 июля должна была начаться погрузка войск одновременно в Феодосии и Керчи. 1 августа на рассвете десант должен был высадиться в районе станицы Приморско-Ахтарской и, заслонившись с севера, быстро двигаться в направлении на станцию Тимашевская — Екатеринодар, присоединяя по пути повстанцев и поднимая в станциях казаков. В состав десантного отряда входили: 1-я Кубанская дивизия (конная) генерала Бабиева около 1000 шашек, 35 пулеметов, 6 орудий; 2-я Кубанская дивизия (пешая) генерала Шифнер-Маркевича, 900 штыков, 100 шашек, 48 пулеметов, 8 орудий; Сводная пехотная дивизия генерала Казановича (1-й Кубанский стрелковый полк, Алексеевский пехотный полк с Алексеевским артиллерийским дивизионом, Константиновское и Кубанское военные училища), силою около 2500 штыков и шашек, 130 пулеметов, 12 орудий, несколько броневиков и 8 аэропланов. Отдельный отряд генерала Черепова в составе Корниловского военного училища и Черкесского [307] дивизиона всего около 500 штыков с двумя горными орудиями был предназначен начальником десанта, именовавшегося группой особого назначения, к высадке у Анапы в целях демонстрации совместно с действовавшими в этом районе повстанцами.

По данным нашей разведки повстанческие отряды действовали:

а) отряд полковника Скакуна, численность которого определялась разно от 400 до 1500 человек, — в плавнях района Ачуева;

б) отряд генерала Фостикова — в Баталпашинском отделе в районе станиц Удобная — Передовая — Сторожевая — Кардоникская; отряд этот исчислялся в несколько тысяч казаков и действовал под командой решительного начальника весьма успешно{11}. К сожалению, все попытки установить с генералом Фостиковым непосредственную связь были безуспешны;

в) отряд полковника Менякова — в районе станиц Суворовская — Бекетовская — Боргустанская;

г) наконец, вернувшийся недавно партизан полковник Лебедев, работавший некоторое время в районе Анапы, донес о весьма удачных действиях повстанцев (зеленых) вдоль линии железной дороги Екатеринодар — Новороссийск.

По донесениям наших разведчиков, казаки всюду враждебно относились к советской власти.

Сведения о противнике сводились к следующему: в районе Новороссийска — Таманского полуострова — 22-я советская дивизия; на Тамани — бригада этой дивизии с кавалерийским полком; в районе станиц Крымская — Гостогаевская — бригада 9-й советской дивизии; остальные части этой дивизии перебрасывались по железной дороге на север в район Ростова, видимо, для [308] борьбы с действовавшим на Дону партизаном полковником Назаровым. К северу от Таманского полуострова до самого Ейска побережье наблюдалось лишь слабыми частями 1-й Кавказской кавалерийской дивизии (Дикой), штаб которой располагался в станице Брюховецкой. Принимая во внимание крупные отряды повстанцев численность наших войск лишь немногим уступала противнику{12}.

Означенные сведения давали основание рассчитывать, что, при условии соблюдения должной скрытности и быстроты, высадку удастся провести почти беспрепятственно. В дальнейшем, двигаясь по родным местам среди сочувствующего населения и присоединяя к себе многочисленные повстанческие отряды, войскам удастся захватить самое сердце Кубани — Екатеринодар и, прежде, нежели красное командование успеет собрать значительные силы, очистить от красных северную часть Кубанской области.

По занятии Кубани, как указано было выше, я намечал оттянуть войска к Перекопу, перебросить на Тамань весь Донской корпус и, обеспечив прочную базу на Кубани, приступить к очищению Донской области. Во главе десантного отряда был поставлен генерал Улагай. Заменить его было некем. Пользуясь широким обаянием среди казаков, генерал Улагай один мог с успехом «объявить сполох», поднять казачество и повести его за собой. За ним должны были, казалось, пойти все. Отличный кавалерийский начальник, разбирающийся в обстановке, смелый и решительный, он во главе казачьей конницы мог творить чудеса. Я знал его отрицательные свойства — отсутствие способности к организации, свойство легко переходить от большого подъема духа к унынию.

Ему необходимо было придать твердого и знающего начальника штаба. На эту должность я наметил генерала Коновалова, однако последний настойчиво просил его не назначать. Генерал Шатилов горячо рекомендовал мне генерала Драценко, занимавшего должность моего представителя [309] в Батуми. О генерале Драценко я неоднократно слышал самые лучшие отзывы от генерала Деникина, Романовского и Эрдели, в бытность которого главноначальствующим Северного Кавказа генерал Драценко действовал против мятежных горцев. Генерал Шатилов знал генерала Драценко еще по Великой войне, где они служили вместе в штабе генерала Юденича. Позднее, в начале 19-го года, при очищении мною от красных Северного Кавказа, генерал Драценко сражался под начальством генерала Шатилова в Дагестане, а затем, после ранения последнего, некоторое время заменял его, действуя весьма удачно. Я вызвал генерала Драценко к себе, беседовал с ним и вынес о нем благоприятное впечатление. Генералу Улагаю Драценко также понравился, и он предложил ему должность начальника штаба, на что Драценко охотно согласился.

Дав генералам Улагаю и Драценко общие указания, указав задачу и наметив те силы и средства, которые, по обстановке, я мог дать им для выполнения этой задачи, я предоставил им самостоятельно разобрать план операции, распределить войска, указать войскам частные задачи, наладить снабжение, поручив генералу Шатилову лишь общее наблюдение. В дальнейшем, будучи всецело поглощен вопросами государственными и руководством войск на северном фронте, я мало вникал в выполнение порученной мной генералам Шатилову, Улагаю и Драценко задачи. Это было с моей стороны, как показали события, крупной ошибкой. Уже прибыв в Феодосию на посадку войск 29 июля, я мог убедиться в этом. Огромный штаб генерала Улагая, помимо своей громоздкости, производил впечатление совершенно не сорганизованного, собранного, видимо, из случайных людей, между собой ничем не спаянных. Громадный тыл неминуемо должен был обременить войска.

Намечаемый десант на Кубань не мог оставаться в тайне. О нем знал кубанский атаман, от него узнали члены кубанского правительства и Рады. Молва о том, что «идем на Кубань», облетела все тылы и докатилась до фронта. Распространяемым штабом сведениям о том, что [310] десант намечается в район Таганрога для помощи полковнику Назарову, никто не верил.

Огромное число беженцев-кубанцев потянулось за войсками. Теснота при посадке была невероятная. По донесению генерала Казановича, мальчики-юнкера падали в обморок от духоты. По данным флота, было погружено 16 000 человек, 4500 коней, при общей численности войск в 5000 штыков и шашек. Все остальное составляли тыловые части и беженцы{13}.

Менять что-либо было уже поздно. Я объехал пароходы, говорил с войсками, а затем, пригласив к себе начальника группы, еще раз подтвердил данные ему указания:

— База отряда — Кубань. Оглядываний на корабли быть не должно. Всемерно избегать давления сил. Только решительное движение вперед обеспечит успех. Малейшее промедление все погубит.

За несколько дней до моего приезда в Феодосию прибыла часть наших войск, отошедших зимой 20-го под начальством генерала Бредова из Одессы в Польшу и там интернированных. После многих месяцев переговоров удалось добиться пропуска их через Румынию в Крым. В Польше они находились в ужасных условиях. Содержались в тесных лагерях, раздетые, почти не кормленные. Объехав грузившиеся войска, я смотрел прибывших «бредовцев». Сердце сжималось от боли. В лохмотьях, босые, некоторые в одном грязном нижнем белье... Прибывшие части должны были, отдохнув, одевшись и подкормившись в Феодосии, идти на пополнение частей 2-го корпуса.

В четыре часа дня 29 июля, проводив корабли с войсками, я выехал в Джанкой, куда прибыл к вечеру и где застал прибывший сюда накануне поезд штаба. [311]

В последних числах июля стали поступать сведения об усилении красных на правом берегу Днепра. Со дня на день следовало ожидать форсирования крупными силами противника нижнего течения Днепра. Данные агентурной разведки и радиослежки давали основания предполагать, что главный удар будет нанесен из района Бериславля (против Каховки) силами трех-четырех дивизий. Ввиду этих данных генералу Кутепову и генералу Слащеву были даны соответствующие указания: генералу Кутепову — упорно удерживать северный участок фронта, собрав к своему левому флангу возможно большее количество сил; генералу Слащеву — оборонять линию Днепра, обратив главное внимание на Перекопское направление; генералу Барбовичу — во главе конного корпуса в составе 1-й конной дивизии, 2-й кавалерийской (в составе дивизии одна бригада безлошадная), 2-й Донской казачьей дивизии и Алексеевского военного училища, было приказано сосредоточить в районе села Серагозы в мой резерв. Туда же предполагал я вывести Дроздовскую дивизию.

В случае переправы противником против 2-го корпуса значительных сил и отхода 2-го корпуса от Днепра к Перекопу я рассчитывал, дав противнику оттянуться от переправ, нанести переправившимся удар в тыл.

Намеченную перегруппировку полностью осуществить не удалось. На фронте 1-го корпуса противник, пополнив растрепанные части, подтянув на участок между Большим Токмаком и линией Днепра 11-ю конную армию и вновь прибывшую 1-ю стрелковую дивизию, повел наступление на левый фланг 1-го армейского корпуса, стремясь прорваться вдоль Днепра и выйти в тыл нашим частям. Одновременно противник перешел в наступление и против частей генерала Слащева.

25 июля под прикрытием артиллерийского огня с правого берега Днепра, господствующего над песчаной равниной левого берега, красные высадились против Малой Каховки и приступили к наводке понтонного моста. Одновременно, под прикрытием артиллерии, противник переправился у Корсунского монастыря и Алешек. [312]

К полудню противник закончил у Каховки наводку моста и к вечеру занял Большую Каховку силами до 2000 пехоты при нескольких легких батареях.

Передовые части противника, наступая на фронт Любимовка — Терны, к четырем часам дня заняли эти пункты. От Корсунского монастыря красные двинулись на село Большие Маячки, выделив часть сил на деревню Британы. Потеснив части 31-й пехотной дивизии, противник к шести часам вечера был уже в семи верстах от Британи. От Алешек противник частями 34-й дивизии был отброшен. В 5 часов вечера части 13-й пехотной дивизии, занимавшей район Любимовка — Лукьяновка, перешли в наступление на Большую Каховку, овладели было Малой Каховкой, но, поражаемые артиллерией с правого берега, и встретив значительно превосходные силы, были оттеснены в исходное положение.

По донесению начальника дивизии, дивизия потеряла не менее половины состава. Начальник дивизии доносил, что «боеспособность частей значительно понизилась». Дивизия отошла и к 26-му, согласно приказу, сосредоточилась в районе Могила Высокая — Каменный Колодезь. Боями 25 июля было выяснено, что в районе Каховки переправились части Латышской и 52-й стрелковой дивизий, у Корсунского монастыря — 15-й стрелковой дивизии.

26 июля красные продолжали наступление, но 13-й пехотной дивизией атаки их были отбиты. В тоже время бригада 34-й пехотной дивизии ворвалась в Корсунский монастырь, но контратакой противника была выбита, однако к вечеру вновь овладела монастырем.

27 июля на фронте 13-й пехотной дивизии бой продолжался. Закончив переправу у Каховки и переведя на левый берег Днепра тяжелую артиллерию и части конницы, противник, развернувшись на широком фронте, повел наступление на юг, пытаясь охватить оба фланга нашей пехоты.

Около трех часов дня, охватив правый фланг 13-й дивизии красные, выйдя в глубокий тыл, заняли деревню Черная Долина, 50-й Белостокский полк с батареей повернул [313] фронт на юг, атаковал обошедшую колонну красных и обратил ее в бегство. К вечеру части 13-й дивизии удержали свои позиции. У Корсунского монастыря продолжалась артиллерийская перестрелка; у Алешек противник вновь переправился силою до 1000 человек.

К 28 июля 13-я дивизия отошла, согласно приказанию генерала Слащева, в район села Черная Долина, 133-й и 134-й полки оттянуты были от Корсунского монастыря и «Казачьих лагерей» к хутору Марьяновскому. 2-я бригада 34-й дивизии и 8-й кавалерийский полк перешли в село Преображенка в резерв командира корпуса. Таким образом, весь корпус занял сосредоточенное расположение, имея целью укрепить главнейшее перекопское направление. В то же время корпус генерала Барбовича закончил сосредоточение в районе Серагозы.

Противник в течение 28 июля продолжал продвигаться к югу. Передовые части его достигли села Дмитриевка — Зеленый Пад — Черненька.

На рассвете 29 июля красные вновь атаковали 13-ю дивизию, охватывая левый фланг ее от Черненьки до Маячек. Отбив атаки противника, 13-я пехотная дивизия стала по приказу отходить на линию Масловка — Магдалиновка — Александровка. В этот день конный корпус перешел главными силами в район села Константиновки, выдвинув 1-ю конную дивизию в село Ново-Николаевку.

В то время как части 2-го армейского и конного корпусов готовились нанести удар красным на левом берегу Днепра, положение на фронте 1-го армейского корпуса становилось угрожающим. На участке Большой Токмак — Васильевка шли беспрерывные ожесточенные бои. Сосредоточив 2-ю конную армию, 1-ю, 3-ю и 46-ю стрелковые дивизии, пополненные коммунистическими частями и бригадой курсантов, противник делал отчаянные попытки прорвать наш фронт.

Атаки красных неизменно отбивались доблестными частями 1-го корпуса, однако последние понесли огромные потери. Некоторые полки были сведены в батальоны. Особенно велики были потери в командном составе. При этих условиях представлялось совершенно необходимым [314] возможно быстрее закончить операцию против переправившейся через Днепр группы противника, дабы, освободив конницу генерала Барбовича, бросить ее на помощь изнемогавшим в неравном бою частям 1-го корпуса. 26 июля я отдал приказ:

«Я решил завтра, 30 июля, разбить красных на фронте нижнего Днепра: приказываю генералу Барбовичу выступить в ночь на 30 июля и на рассвете, выставив заслон против красных, занимающих Каховку, ударить в тыл противника, действующего против генерала Слащева, и совместно с частями последнего разбить красных, не дав им отойти на Каховскую и Корсунскую переправы.

По установлении непосредственной связи с частями генерала Слащева поступить в его подчинение.

Генералу Слащеву перед рассветом 30 июля атаковать противника, нанося главный удар в общем направлении на Большие Маячки — Каховку, стремясь не дать противнику отойти на правый берег Днепра.

По соединении с частями генерала Барбовича подчинить себе последнего с тем, чтобы, использовав успех, возможно скорее освободить конницу.

Командиру авиагруппы с рассветом 30 июля оказать бомбометанием содействие генералу Барбовичу и генералу Слащеву».

Вместо того, чтобы в точности выполнять мои указания и, по разгрому генералом Барбовичем действовавших против 2-го корпуса частей противника, бросить свою пехоту на его укрепленную позицию и, воспользовавшись его расстройством овладеть ею, генерал Слащев привлек к этой задаче часть конницы — сначала пешую бригаду 2-й конной дивизии и военное училище, а затем и Донскую дивизию, выделив из состава 2-го корпуса на помощь им лишь одну бригаду 13-й пехотной дивизии с туземным [315] черкесским дивизионом, 34-я дивизия была направлена для овладения Большими Маячками.

На рассвете части генерала Барбовича двинулись в общем направлении на Черненьку, в тыл противника. Обнаружив движение нашей конницы, противник стал на всем фронте отходить, теснимый частями 34-й и 13-й дивизий. Подходя к чаплинской дороге, генерал Барбович нагнал отходившую бригаду латышей. Наша конница атаковала противника, изрубила до 400 человек и продолжала наступление на деревню Черненьку, где атаковала красных, отходивших от Больших Маячек, разбила их наголову, взяв более 2000 пленных и 3 орудия в полной запряжке. Остатки противника, преследуемые 2-й кавалерийской дивизией, бежали на Корсунский монастырь, 34-я пехотная дивизия к вечеру заняла Большие Маячки, где в свою очередь захватила до 800 пленных.

Бригада 13-й пехотной дивизии в 4 часа дня вошла в связь с пешей бригадой 2-й кавалерийской дивизии и юнкерами и совместно с частями 2-й Донской дивизии с наступлением темноты атаковала укрепленную позицию красных. Наша атака успеха не имела. Части понесли значительные потери. Особенно тяжелы были потери в частях конницы.

Таким образом, несмотря на удачные действия доблестного генерала Барбовича, нанесшего противнику жестокое поражение, генерал Слащев решительного успеха не достиг. Возложив на конницу непосильную задачу по овладению укрепленной позицией, разбросав части своего корпуса, он не сумел использовать успеха нашей конницы и дал противнику время оправиться и закрепиться. Между тем 1-й корпус продолжал отбивать ожесточенные атаки красных, в прямом смысле истекая кровью.

Считая, что благоприятная обстановка для нанесения решительного поражения переправившимся через Днепр частям противника генералом Слащевым неумело использована и что теперь ему укрепленной позицией противника не овладеть, я отдал приказание конницу отвести в деревню Черненьку, где дать ей 31 июля отдых, после чего направить ее в район Серагозы в мой резерв. [316]

В ответ на это генерал Слащев просил оставить части генерала Барбовича до 3 часов дня 31 июля. Он указывал, что рассчитывает взять Каховку на рассвете и что для этого ему необходимо сосредоточить свою пехоту, так как при условии, что бой у Корсунского монастыря и Алешек продолжается, одной лишь пехотой своего корпуса он операцию закончить не может. Разрешение я дал, указав вместе с тем генералу Слащеву, что я не допускаю использования конницы для атаки укрепленной позиции.

Ночная атака на Каховку, веденная по-прежнему недостаточными силами (пешая бригада 2-й кавалерийской дивизии, юнкера, одна бригада 13-й дивизии и туземный дивизион), окончилась неудачей. В 8 часов утра красные сами повели наступление от хутора Терны на правый фланг 13-й дивизии, но были отбиты, и в 9 часов 13-я дивизия вновь перешла в наступление, однако успеха вновь не имела.

1-я конная дивизия, выступив в 6 часов утра на местечко Самсоново для содействия нашей пехоте, встретила в шести верстах к северу от Черненьки пехоту противника, обходившую левый фланг 13-й дивизии, опрокинула ее и к вечеру заняла окраину Ключевой балки на первом фланге Каховской позиции.

Длившийся весь день бой закончился новой неудачей, причем наши части вновь понесли большие потери; противник оказывал отчаянное сопротивление. Особенно упорно дрались латыши. Противник беспрерывно вел работы по укреплению своей позиции.

За эти дни красные успели сосредоточить на Каховском плацдарме сильную группу пехоты: Латышскую, 51-ю (только что прибывшую с Западного фронта) и 52-ю стрелковые дивизии и 6 четырехорудийных батарей. В районе Корсунского монастыря противник окончательно был разгромлен частями 34-й, 2-й Донской казачьей и 2-й конной дивизий. Одновременно два батальона 34-й дивизии при поддержке казаков заняли «Казачьи лагери» и Алешки, захватив 1200 пленных и 3 орудия.

Генерал Слащев вновь телеграфировал, прося разрешения задержать конницу, докладывая, что считать возможным, [317] ввиду окончательного разгрома противника в районе Корсунского монастыря и Алешек, усилить части 13-й дивизии 2-й бригадой этой дивизии, 136-м полком и тремя батареями и что при этих условиях уверен в успехе. Хотя и неохотно, я все же дал ему согласие, вновь подтвердив необходимость беречь конницу. Поздно ночью я выехал в Мелитополь, куда прибыл в 9 часов утра.

На фронте 1-го корпуса противник, видимо, начал выдыхаться. Атаки его заметно слабели. С утра 1 августа на большей части фронта наступило затишье. Генерал Кутепов бодро смотрел в будущее.

В тот же день я вернулся в Джанкой, где нашел телеграмму А. В. Кривошеева о состоявшемся признании Францией правительства Юга России де-факто. Вечером была получена телеграмма об удачной высадке нашего Кубанского отряда в район поселка Ахтарского.

Несмотря на то, что молва о десанте на Кубань, вследствие нескромности кубанских правителей, конечно, дошла и до противника, красному командованию пункт высадки оставался неизвестным и высадку удалось произвести без потерь.

В ночь на второе августа я въехал в Севастополь. К 4 часам 1 августа перегруппировка частей на фронте 2-го корпуса закончилась. Однако и в этот день, и на следующий наши атаки успеха не имели. Наши части опять понесли жестокие потери.

Вечером 2 августа генерал Слащев телеграфировал мне в Севастополь, что от повторения атак на укрепленную позицию противника вынужден отказаться и просил разрешения отвести свои части на линию Каменный Колодезь — Черненька. Я ответил согласием, приказав одновременно отвести конные части генерала Барбовича в район Дмитриевка — Антоновка в мой резерв. Вместе с тем я приказал указать генералу Слащеву на неудовольствие мое его действиями.

Удержание противником Каховского тет-де-пона приковывало к этому участку значительную часть наших сил, создавало угрозу нашему левому флангу в наиболее чувствительном для нас Перекопском направлении. Однако [318] решительного успеха противник не достиг. Северная Таврия оставалась в наших руках, и выделенные из состава армии части десантного отряда беспрепятственно выполнили первую часть своей задачи, закончив высадку и быстро продвигаясь в глубь Кубани.

С развитием операций на Кубани я решил перенести ставку в Севастополь, объединив командование 1-м и 2-м корпусами на северном участке фронта в руках генерала Кутепова.

Генерал Кутепов был начальник, хорошо разбирающийся в обстановке, большой воинской доблести, совершенно исключительного упорства в достижении поставленных целей, умевший близко подойти к офицерам и солдатам, прекрасный воспитатель войск.

10 августа Мильеран письмом на имя г. Базили, советника нашего посольства в Париже, уведомил о признании правительства Юга России де-факто.

«Париж,

20 августа 1920 г.

Господин Поверенный в делах,

Письмом от 8-го августа Вы запросили меня, не признаю ли я своевременным, принимая во внимание, с одной стороны, укрепление положения правительства и военные успехи генерала Врангеля, а с другой — заверения, изложенные в Вашем письме от 3-го августа, дать ход данным мною Вам декларациям касательно признания де-факто правительства Юга России.

Вы мне также указывали на интерес, который имело бы присутствие в Севастополе дипломатического представителя, который, благодаря своему личному престижу, мог бы оказать значительное моральное воздействие.

Имею честь уведомить Вас, что правительство Республики решило признать де-факто правительство Юга России и отправить в Севастополь дипломатического представителя, согласно Вашему предложению. О таковом решении я ставлю в известность правительства союзных держав. [319]

Добавляю, что я не вижу препятствий к тому, чтобы это важное решение было бы опубликовано возможно широко.

Примите, господин Поверенный в делах, уверения в совершенном моем уважении.

Мильеран

Господину Базили.

Российскому Поверенному в Делах».

Сообщение Гирса сводилось к следующему:

«Правительство Юга России, обладающее полнотой власти и являющееся носителем русской национальной идеи, верное союзам и симпатиям России в полном единении с русским демократическим и патриотическим движением, кладет в основу своей политики, согласно своим декларациям, следующие начала: 1) в отношении будущего государственного строя России — главной целью, преследуемой правительством Юга России, является предоставление народу возможности определить формы правления России путем свободного изъявления своей воли; 2) равенство гражданских и политических прав и личная неприкосновенность всех русских граждан, без различия происхождения и религии; 3) предоставление в полную собственность земли обрабатывающим ее крестьянам как законное освящение захвата земли, совершенное крестьянами в течение революции; 4) защита интересов рабочего класса и его профессиональных организаций; 5) в том, что касается государственных образований, создавшихся на территории России, правительство Юга России, в духе взаимного доверия и сотрудничества с ними, будет преследовать объединение различных частей России в одну широкую федерацию, основанную на свободном соглашении, — объединение, которое явится естественным результатом общности интересов, прежде всего общих экономических нужд; 6) в отношении [320] народного хозяйства — восстановление производительных сил России на основах, общих всем современным демократиям, предоставляющих широкое место личной инициативе; 7) формальное признание международных обязательств, заключенных предыдущими правительствами России по отношению к иностранным державам; 8) выполнение обязательств по уплате долгов России, реальной гарантией коего является осуществление программы восстановления народного хозяйства».

За исключением некоторого излишнего подчеркивания нашей «демократичности» и неудачной фразы о «законном освящении захвата земли, совершенного крестьянами в течение революции», это сообщение в достаточной степени ясно излагало общую политику Юга России.

В тот же день Базили телеграфировал:

«В связи с заверениями, данными мною на основании Ваших инструкций, в ответ на мое обращение к нему, Мильеран письмом от 10-го сего месяца уведомил меня, что Французское Правительство решило признать де-факто правительство Юга России, послав в Севастополь своего дипломатического агента. Французское Правительство ставит о сем в известность все союзные правительства. Одновременно начальник штаба Фоша, генерал Дестикер получил инструкции войти в контакт с генералом Миллером для совместного выяснения условий поддержки, которой Французское Правительство готово оказать правительству Юга России военным материалом. По этому же предмету продолжаю вести переговоры с министерством иностранных дел. Французскому коммерческому агенту в Лондоне г. Гальгуэ, принимавшему участие в переговорах верховного экономического совета с Красиным, поручено прекратить всякие сношения и переговоры с Каменевым и Красиным. [321]

В связи с фактическим признанием правительства Юга России, за подписью Гирса, печати сделано заявление, передаваемое за № 2. Фактическое признание правительства Юга России устанавливает на ближайшее время отношение к нам Французского правительства и открывает возможность существенных облегчений и в вопросах снабжения. Однако не следует упускать из виду, что как Французское Правительство искренне ни желает оказывать нам содействие, линия поведения его все же находится в зависимости от общей конъюнктуры взаимоотношений западных держав между собой и большевиками. Посему необходимо использовать настоящий момент, чтобы постараться получить все, что возможно. Ввиду сего прошу срочно сообщить полные данные касательно Ваших нужд в военном материале.

Базили»

Я тотчас же отдал распоряжение срочно заготовить и сообщить генералу Миллеру все необходимые сведения...

В ряде телеграмм Гирс сообщал:

«Американское Правительство опубликовало ноту, излагающую взгляд С.-А. Штатов на русский и польский вопросы. Польша должна быть политически территориально неприкосновенна. Сочувствуя переговорам держав о перемирии между Польшей и Советами, Америка противится созыву общей конференции, вероятно, результатом которой было бы признание большевиков и расчленение России. Высказываясь за сохранение единства последней, Штаты желают, чтобы решение всех вопросов, связанных с суверенитетом над территориями бывшей Российской Империи, было отложено. Поэтому Америка уже отказала в признании независимости всех окраин, кроме Армении. Она указывает, что окончательное установление границ Армении должно состояться с согласия и при участии России. То же участие необходимо для решения [322] вопросов Ближнего Востока. С.-А. Соединенные Штаты никогда не признают советского правительства, отрицающего существующий международный уклад, демократические принципы всех государств и стремящегося вызвать всемирную революцию с помощью третьего Интернационала».

Я поручил Струве через нашего посла в Вашингтоне принести американскому правительству мою горячую признательность за ту поддержку, которую Соединенные Штаты оказывали нам своим заявлением:

«С удовлетворением Главнокомандующий и правительство Юга России осведомились о заявлении, сделанном Соединенными Штатами итальянскому послу об отношении Америки к русской проблеме. Оба основных положения этой декларации, а именно: недопустимость признания большевистского режима и стремление оградить территориальную неприкосновенность России — являются выражением руководящих стремлений русских национальных кругов. Эти начала всецело разделяются правительством Юга России и составляют основу его политической программы.

Благоволите передать изложенное статс-секретарю по иностранным делам и выразить ему искреннюю признательность Главнокомандующего и правительства Юга России за ценную поддержку, оказываемую Соединенными Штатами русскому национальному делу».

Положение на польском фронте казалось безнадежным. Красная армия, продолжая наступление, подходила к Варшаве. Фронт проходил в 50 километрах от города. Варшава спешно эвакуировалась. В то же время под влиянием патриотического порыва огромное количество добровольцев всех классов населения и всех возрастов записывалось в войска. Прибывший в Польшу генерал Вейганг принимал все меры, реорганизуя с помощью прибывших с ним офицеров французского Генерального [323] штаба польскую армию. Армия перегруппировывалась, имея целью при первой же возможности перейти в наступление и вырвать инициативу из рук противника.

Операция на Кубани развивалась успешно, 5 августа войска генерала Улагая вышли на линию станиц Тимашевская — Брюховецкая, нанеся противнику ряд жестоких поражений. Наголову разбив Кавказскую казачью дивизию красных{14}, захватив много пленных во главе с начальником дивизии «товарищем» Мейером, со всем его штабом и всю артиллерию дивизии, части генерала Улагая соединились с повстанцами полковника Скакуна, К нашим частям присоединилось до 2000 человек казаков освобожденных станиц.

6 августа был отдан нижеследующий приказ:

ПРИКАЗ

Правителя и Главнокомандующего Вооруженными Силами на Юге России

№ 3504

Севастополь

6 (19) августа 1920 года

Ввиду расширения занимаемой территории и в связи с соглашением с казачьими атаманами и правительствами, коим Главнокомандующему присваивается полнота власти над всеми вооруженными силами государственных образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани, — Главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России впредь именуется Главнокомандующим Русской армией, а состоящее при нем правительство — правительством Юга России. Означенное правительство, включая в себя представителей названных казачьих образований, имеет во главе председателя и состоит из лиц, заведующих отдельными управлениями.

Правитель Юга России и Главнокомандующий Русской армией генерал Врангель [324]

В связи с благоприятной военной обстановкой, последними успехами в области международных сношений и постепенным установлением в стране нормального правопорядка, доверие к власти крепло. Жизнь налаживалась, и лишь экономическое положение оставалось тяжелым. При общем расстройстве хозяйственной жизни, неизбежным при гражданской войне, необходимость содержать значительную, по занятой нами территории, армию, ложилась тяжелым бременем на страну. Наши обыкновенные государственные расходы с лихвой покрывались доходами от прямого и косвенного обложения, но расходы на военные нужды при невозможности заключить внутренний или внешний заем и почти полном отсутствии экспорта поглощали последние скудные остатки нашего валютного фонда...

4 августа я получил рапорт генерала Слащева:

СРОЧНО

Вне очереди

Главкому

Ходатайствую об отчислении меня от должности и увольнении в отставку. Основание: 1) удручающая обстановка, о которой неоднократно просил разрешения доложить Вам лично, но получил отказ; 2) безвыходно тяжелые условия для ведения операций, в которые меня ставили (особенно отказом в технических средствах); 3) обидная телеграмма № 008070 за последнюю операцию, в которой я применил все свои силы, согласно директиве и обстановке. Все это вместе взятое привело меня к заключению, что я уже свое дело сделал, а теперь являюсь лишним.

№ 519, х. Александровский, 23 часа, 2 августа 1920 года.

Слащев

Рапорт этот являлся ответом на телеграмму мою, в коей я выражал генералу Слащеву неудовольствие по поводу его последней операции. Я решил удовлетворить [325] его ходатайство и освободить от должности. Ценя его заслуги в прошлом, я прощал ему многое, однако за последнее время все более убеждался, что оставление его далее во главе корпуса является невозможным.

Злоупотребляя наркотиками и вином, генерал Слащев окружил себя всякими проходимцами. Мне стало известно из доклада главного военного прокурора об аресте по обвинению в вымогательстве и убийстве ряда лиц с целью грабежа начальника контрразведки генерала Слащева военного чиновника Шарова. Последнего генерал Слащев всячески выгораживал, отказываясь выдать судебным властям. Следствие между прочим обнаружило, что в состоянии невменяемости генералом Слащевым был отдан чиновнику Шарову, по его докладу, приказ расстрелять без суда и следствия полковника Протопопова как дезертира. Полковник Протопопов был расстрелян, причем вещи его, два золотых кольца и золотые часы, присвоил себе чиновник Шаров. Бескорыстность генерала Слащева была несомненна, и к преступлениям чиновника Шарова он, конечно, прямого касательства не имел. Опустившийся, большей частью невменяемый, он достиг предела, когда человек не может быть ответствен за свои поступки.

Немедленно по получении рапорта генерала Слащева я телеграфировал ему:

Генералу Слащеву

Я с глубокой скорбью вынужден удовлетворить возбужденное Вами ходатайство об отчислении Вас от должности командира 2-го корпуса. Родина оценит все сделанное Вами. Я же прошу принять от меня глубокую благодарность. Назначенный командиром 2-го корпуса генерал Витковский завтра выезжает в село Чаплинку. Впредь до его прибытия, в командование корпусом укажите вступить старшему. Вас прошу прибыть в Севастополь.

4 (17) августа, № 009379.

Врангель [326]

Назначенный командиром 2-го корпуса начальник Дроздовской дивизии генерал Витковский был генерал большой личной храбрости, прекрасно разбиравшийся в обстановке, исключительно хороший организатор. Последнее было особенно важно для 2-го корпуса, сильно расстроенного управлением последнего командира.

Я решил, ввиду того, что с развитием операции на Кубани северный участок фронта являлся вполне самостоятельным, объединить войска 1-го, 2-го и конного корпусов в 1-ю армию, во главе которой оставить генерала Кутепова. Во главе 1-го корпуса я поставил коменданта Севастопольской крепости генерала Писарева. 5 августа генерал Слащев прибыл в Севастополь. Вид его был ужасен: мертвенно-бледный, с трясущейся челюстью. Слезы беспрерывно текли по его щекам. Он вручил мне рапорт, содержание которого не оставляло сомнений, что передо мной психически больной человек. Он упоминал о том, что «вследствие действий генерала Коновалова явилась последовательная работа по уничтожению 2-го корпуса и приведении его к лево-социал-революционному знаменателю», упрекал меня в том, что «чтобы окончательно подорвать дух 2-го корпуса, моим заместителем назначен генерал Витковский, человек, заявивший в момент ухода генерала Деникина, что если уйдет Деникин — уйдет и Витковский со своей Дроздовской дивизией». Рапорт заканчивался следующими словами: «Как подчиненный ходатайствую, как офицер у офицера прошу, а как русский у русского требую назначения следствия над начальником штаба Главнокомандующего, начальником штаба 2-го корпуса и надо мной...»

С трудом удалось мне его успокоить. Возможно задушевнее я постарался его убедить в необходимости лечиться, высказывая уверенность, что отдохнувши и поправившись, он вновь получит возможность служить нашему общему делу. Я обещал сделать все от меня зависящее, чтобы уход его не был истолкован как отрешение. В изъятие из общих правил я наметил зачислить генерала Слащева в свое распоряжение с сохранением содержания, что давало ему возможность спокойно заняться лечением. [327] В заключение нашего разговора я передал генералу Слащеву приказ, в коем в воздаяние его заслуг по спасению Крыма ему присваивалось наименование «Крымский»; я знал, что это была его давнишняя мечта (приказ № 3505, 6 (19) августа 1920 г.).

Слащев растрогался совершенно; захлебывающимся, прерываемым слезами голосом он благодарил меня. Без жалости нельзя было на него смотреть.

В тот же день генерал Слащев с женой был у моей жены с визитом. На следующий день мы поехали отдавать визит. Слащев жил в своем вагоне на вокзале. В вагоне царил невероятный беспорядок. Стол, уставленный бутылками и закусками, на диванах — разбросанная одежда, карты, оружие. Среди этого беспорядка Слащев в фантастическом белом ментике, расшитом желтыми шнурами и отороченном мехом, окруженный всевозможными птицами. Тут были и журавль, и ворон, и ласточка, и скворец. Они прыгали по столу и дивану, вспархивали на плечи и на голову своего хозяина.

Я настоял на том, чтобы генерал Слащев дал осмотреть себя врачам. Последние определили сильнейшую форму неврастении, требующую самого серьезного лечения. По словам врачей, последнее возможно было лишь в санатории, и рекомендовали генералу Слащеву отправиться для лечения за границу, однако все попытки мои убедить его в этом оказались тщетными, он решил поселиться в Ялте.

Перегруппировка польских войск закончилась, и под стенами Варшавы завязались упорные бои. На некоторых участках фронта успех обнаружился на стороне поляков, и большевики терпели поражение.

На фронте войск генерала Кутепова (1-го, конного и 2-го корпусов) 5 августа возобновились жестокие бои. Красные, силою до 1500 штыков и 2500 шашек обрушились на Корниловскую дивизию на участке Нижний Куркулак — Гейдельберг. После повторных атак красных Корниловская дивизия была оттеснена к селу Старый Мунталь. Одновременно была атакована Дроздовская дивизия с обоих флангов конницей и пехотой. Засыпанная [330] ураганным артиллерийским огнем, неся большие потери, Дроздовская дивизия стала отходить на Розенталь и к вечеру под продолжающимся давлением противника сосредоточилась в районе Н. Нассау. Конница красных устремилась на Молочное. На фронте Марковской дивизии противник занял Эристовку и Карачекрак. Марковская дивизия отошла к Бурчатску.

Оживление боевой деятельности проявилось и в Каховском районе. Около трех конных полков с артиллерией и броневиками повели энергичное наступление от Любимовки на передовые части 2-й Донской казачьей и 2-й конной дивизий. Контратакой в конном строю противник был опрокинут и укрылся в Любимовку. Одновременно красные при поддержке артиллерии и броневиков вели наступление на 13-ю пехотную дивизию.

6 августа части 1-го армейского корпуса перешли в контрнаступление. В результате, после упорного боя корниловцы и Донская бригада генерала Клочкова овладели Н. Мунталем и преследовали противника на северо-запад. Дроздовская дивизия вышла к Фридрихсфельду и, после ожесточенного боя с пехотой и конницей, отбросила противника к северу от Розенталя. На участке Марковской дивизии наступление красных было остановлено, и Марковская дивизия заняла станцию Чокрак. Бои на фронте 13-й и 34-й дивизии продолжались, 34-я пехотная дивизия отбила атаки; фронт 13-й дивизии был прорван, и дивизия вынуждена была отойти на Черненьку, прикрываясь с левого фланга 8-м кавалерийским полком, действовавшим в районе Больших Маячков.

7 августа на фронте 1-го корпуса было спокойно. Попытки наступления против конного корпуса в районе Константиновка — Антоновка — Дмитриевка были отбиты.

8 августа красные вновь перешли в решительное наступление по всему фронту 1-го корпуса. Бои шли севернее Большого Токмака — Мунталя — Розенталя — Орлянска. Атаки красных отбивались, но противник упорно задерживался и окапывался на занятых рубежах. Особенно тяжелое положение создалось на участке Марковской дивизии, сдерживавшей натиск крупных сил пехоты, поддержанной [331] огнем пяти броневиков. В неравном ожесточенном бою марковцы понесли большие потери, два танка были подбиты артиллерией противника и сгорели. Одновременно красные продолжали распространяться на левом берегу Днепра. Заняли Завадовку, Горностаевку и Кайры Западные, двинулись на Рубановку, овладели районом Константиновка — Дмитриевка и городом Алешки. Части конного корпуса отошли на Успенскую.

В связи с создавшимся положением я отдал генералу Кутепову приказ: оставивши часть сил для прикрытия Бердянского и Верхнетокмакского направлений, сосредоточить сильную ударную группу между Большим Токмаком и железной дорогой на Александровск и нанести удар по Васильевской группе красных, стремясь прижать ее к плавням. На Каховском направлении, не ввязываясь в упорные бои, прикрывать Сальковское и Перекопское направления. По завершении операции против Васильевской группы красных перебросить часть сил на Каховское направление и отбросить противника за Днепр.

Между тем, наши части на Кубани, заняв 5 августа станицы Поповичевская, Тимашевская, Брюховецкая, далее не продвигались. Последние сведения о противнике сообщали о сосредоточении красных на линии реки Бейсуг и переброске на линию Дядьковская, Медведовская, Старовеличковская резервов 9-й армии «товарища» Левандовского.

Против частей генерала Улагая были обнаружены новые части: 2-я и 3-я Уральские стрелковые бригады, 26-я бригада 9-й стрелковой дивизии. Было ясно, что противник начал сосредоточение своих войск для борьбы с нашим десантом. Нельзя было терять ни одного дня; каждый лишний день давал противнику возможность подвести свежие силы. Между тем, генерал Улагай в течение 6, 7 и 8 августа продолжал стоять на месте.

От начальника Керченского укрепленного района генерала Зигеля поступило донесение, что высланные на Тамань наши разведчики обнаружили отход противника. Генерал Зигель отдал распоряжение наспех сформированному из запасных и тыловых частей в Керчи отряду высадиться на Тамань. [332]

Утром 10 августа я выехал в Керчь. Непростительное промедление движения частей генерала Улагая тревожило меня, беспокойные мысли сверлили мозг. На станции Владиславовна ко мне вошел генерал Шатилов. По расстроенному виду его я сразу догадался, что он принес дурные вести. Генерал Шатилов молча протянул мне телеграмму генерала Улагая. Последний телеграфировал, что ввиду обнаружения вновь прибывших свежих частей противника и подавляющей численности врага положение серьезное, и просил спешно выслать к поселку Ахтарскому суда для обеспечения погрузки десанта. Предчувствие не обмануло меня. Краткие сообщения радио не давали возможности составить себе определенную картину происшедшего, однако неудача всей задуманной операции уже определенно обозначилась. Необходимое условие успеха — внезапность — была уже утеряна; инициатива выпущена из рук, и сама вера в успех у начальника отряда поколеблена.

Вместе с тем очищение противником Таманского полуострова давало некоторые надежды, что не все еще потеряно{15}. Если бы генералу Улагаю удалось разбить выдвинутые против него с Таманского полуострова части и перенести базирование свое на Тамань, наше положение оказалось бы достаточно прочным. К сожалению, для прочного закрепления впредь до подхода частей генерала Улагая к Тамани войск под рукой не было. Генерал Зигель успел сформировать в Керчи сборную роту и сотню пластунов при одном орудии. Слабой численности и состава, эти части не представляли боевой силы. Напряженные бои на северном фронте не позволяли взять оттуда ни одного человека.

Утром 11 августа я проехал в станицу Таманскую, где присутствовал на молебне и говорил со станичным сбором. Станица была почти пуста. Немногие оставшиеся казаки были совершенно запуганы, не веря в наш успех [334] и ожидая ежечасно возвращения красных. Наши части были уже верстах в десяти к востоку от станицы. Противник отходил, не оказывая сопротивления.

По возвращении в Керчь я нашел телеграмму генерала Бабиева, доблестного начальника 1-й Кубанской казачьей дивизии. Последний сообщал о крупном успехе, достигнутом им в районе станиц Брыньковской и Ольгинской. Ему известно было о посланной накануне мне телеграмме генерала Улагая, однако по его, генерала Бабиева, убеждению, обстановка для нас в настоящее время была благоприятна и не было оснований отказываться от продолжения операций. Связь его с генералом Улагаем была утеряна, а потому он доносил непосредственно мне. Телеграмму генерала Бабиева я летчиком выслал генералу Улагаю, добавив, что со своей стороны также считаю необходимым операцию продолжать, имея в виду при первой возможности перебросить базирование на Тамань. От генерала Улагая я требовал сообщения мне подробной обстановки.

12-го утром от генерала Улагая была получена телеграмма: ввиду изменившейся обстановки необходимость пересылки кораблей отпадает. Телеграмма эта мало успокоила меня. Резкая перемена настроения начальника отряда ясно показывала, что равновесие духа было уже утеряно. Вечером вернулся летчик с подробным докладом об обстановке.

Наши части 5 августа заняли: 1-я Кубанская дивизия генерала Бабиева — станицу Переяславскую, сводная дивизия генерала Казановича — станицу Тимашевскую, 2-я Кубанская казачья дивизия генерала Шифнер-Маркевича — станицу Поповичевскую, станицы Староджерелиевскую и Полтавскую. Здесь обнаружены были части, переброшенные с Таманского полуострова. В районе станиц Старо-Величковской, Дядьковской противник продолжал удерживаться. Вместе с тем красные развертывались по линии реки Бейсуг. Из перехваченного приказа красных явствовало, что в этом районе сосредоточилась ударная группа с целью нанесения удара по нашей базе. [335]

К сожалению, генерал Улагай, вопреки собственным своим словам, обращенным к начальнику: «только решительное движение даст нам успех. База наша на Кубани. Корабли для нас сожжены», сковал себя огромным громоздким тылом. В месте высадки — станице Приморско-Ахтарской — были сосредоточены большие запасы оружия, снарядов и продовольствия. Здесь же оставались последовавшие за армией на Кубань, семьи воинских чинов и беженцы. Наши части при движении своем вперед вынуждены были оглядываться назад.

Получив сведения о сосредоточении красных по линии реки Бейсуг и опасаясь за свою базу, генерал Улагай заколебался. Генералы Казанович и Бабиев доказывали необходимость немедленного движения на Екатеринодар, где, по донесениям перебежчиков, красных войск почти не было и царила полная паника, однако начальник отряда в течение 6 и 7 августа не мог принять определенного решения.

На 8-е число им отдано было приказание генералу Бабиеву разбить ударную группу красных в районе станицы Брыньковской — хутора Привольный, прочим частям — обеспечивать занятые пункты. Между тем, противник сам перешел в наступление и 8 августа продвинулся в тыл нашим частям, достигнув станицы Роговской. Однако здесь он был атакован частями генерала Бабиева и отброшен вновь к станице Брыньковской. 9-го противник перешел в наступление против частей генералов Шифнер-Маркевича и Казановича и одновременно атаковал терцев, прикрывавших станицу Ольгинскую. Терцы были потеснены. Расположенный в станице штаб десантного отряда вынужден был под огнем противника отходить. Генерал Улагай из Ольгинской проехал в штаб сводной дивизии, ведшей упорный бой с красными. От генерала Шифнер-Маркевича пришло донесение, что он, понеся большие потери, начал отходить. К вечеру связь с генералом Бабиевым была прервана.

В ночь на 10 августа генерал Улагай отдал приказ 2-й Кубанской и сводной дивизиям отходить к станице [336] Гривенской. Тогда же им была отправлена телеграмма с просьбой о присылке кораблей.

Между тем, генерал Бабиев 9 августа нанес противнику в районе хутора Ищенко — станицы Брыньковской жестокий удар, захватив до 1000 пленных и много пулеметов. Оставив передовые части на линии реки Бейсуг, генерал Бабиев к ночи отошел к станице Ольгинской. Здесь, 10-го числа, узнав о посланной мне генералом Улагаем телеграмме и не имея с ним связи, генерал Бабиев решил телеграфировать мне.

В течение 10 и 11 августа красные безуспешно атаковали части 1-й Кубанской дивизии. Станицы Брыньковская и Ольгинская переходили из рук в руки, однако все усилия противника были тщетны, и к вечеру 11 августа наши части удержали свое расположение. К вечеру этого дня генерал Бабиев вошел в связь с генералом Улагаем. Получив сведения об отходе 2-й Кубанской и сводной дивизий к станице Гривенской, генерал Бабиев, прикрывая отходящие из поселка Ахтарского огромные обозы, 12 августа перешел в район хутора Степного — станицы Карпильской.

Летчик привез адресованную генералу Шатилову записку начальника штаба генерала Улагая, генерала Драценко. Последний сообщал, что вследствие создавшихся между начальником отряда и им отношений, он в интересах дела считает необходимым замену себя другим лицом, что и ныне уже он фактически устранен генералом Улагаем от дела, а между тем тяжелая обстановка требует сосредоточения работы штаба в опытных руках. По докладу летчика, недоразумения между начальником отряда и его начальником штаба не составляли секрета. О них открыто говорили в войсках, и генерал Улагай не скрывал своего неудовольствия генералом Драценко. Я приказал генералу Коновалову немедленно отправиться к генералу Улагаю, где заменить генерала Драценко, которому прибыть ко мне. В тот же день генерал Коновалов вылетел в Гривенскую.

В течение 13 августа части генерала Улагая несколько продвинулись, заняв район станиц Староджерельевская, Новониколаевская, хутор Степной, 14-го с утра противник [337] перешел на всем фронте в наступление и овладел станицами Староджерельевской и Новониколаевской. В этом районе обнаружено было около трех дивизий пехоты и дивизии конницы красных с многочисленной артиллерией.

Между тем наши части на Тамани продолжали медленно продвигаться. Сюда перебросил я отряд генерала Черепова (Корниловское военное училище и Черкесский дивизион), высадившийся одновременно с частями генерала Улагая южнее Анапы и долженствовавший войти в связь с действовавшими там зелеными. Надежды, возлагавшиеся на зеленых, не оправдались. Атакованный красными отряд генерала Черепова был прижат к морю, где с трудом продолжал держаться. Несмотря на тяжелые потери, юнкера выглядели молодцами.

13 августа нами на Тамани заняты были станицы Ахтанизовская и Вышестеблиевская. Однако дальше продвижение наше стало встречать серьезное сопротивление. Противник, оттеснив части генерала Улагая к Гривенской, успел освободить свои части с Тамани, и красные спешили восстановить здесь утерянное положение.

Обстановка на польском фронте круто изменилась. Перешедшие в наступление польские войска нанесли красным решительное поражение. В районе между Наревом и прусской границы несколько десятков тысяч советских войск положили оружие, несколько десятков тысяч перешли немецкую границу и были разоружены. Большевистские армии отходили по всему фронту, преследуемые поляками. С каждым днем размеры успеха поляков обнаруживались в большем масштабе. Стратегическая обстановка менялась с быстротой калейдоскопа.

9 (22) августа. Маклаков телеграфировал:

«Видел Палеолога. Ввиду крушения большевистской атаки Польша, вероятно, очень скоро заключит мир в этнографических границах, на которые имеет согласие великих держав. Палеолог понимает необходимость ускорить помощь Вам. Будет сделано все возможное». [338]

Заключение Польшей мира сделало бы наше положение бесконечно тяжелым. Неудача кубанской операции отнимала последнюю надежду получить помощь за счет местных средств русских областей. Предоставленные самим себе, мы неминуемо должны были рано или поздно погибнуть. Однако я не терял надежду, что Франция, недавно нас признавшая и тем самым определенно подчеркнувшая отношение свое к советской власти, не оставит нас без помощи. Основание к этому давала и телеграмма Маклакова.

Необходимо было в предвидении возможных колебаний поддержать у французов уверенность в прочности нашего положения. Известие об оставлении нами Кубани могло произвести в настоящее время заграницей особенно неблагоприятное впечатление. Необходимо было это избегнуть.

Согласно данным мной указаниям, Струве вручил начальнику французской миссии записку с соответствующими объяснениями. Одновременно Нератов телеграфировал Маклакову:

«По указанию Главнокомандующего, Струве передал начальнику французской военной миссии следующую записку:

Генерал Врангель считает нужным представить французскому правительству и командованию следующие соображения об общем военном положении: крупные успехи поляков в борьбе с Красной Армией дают впервые за все время борьбы возможность, путем согласованных действий польской и русской армий под высшим руководством французского командования, нанести советской власти решительный удар и обеспечить миру всеобщее успокоение и социальный мир. Заключение одного только мира поляков с большевиками оставит общий вопрос нерешенным и большевистскую опасность не устраненной.

Посему Главнокомандующий ставит пред Французским Правительством и командованием вопрос [339] о создании общего связного фронта вместе с поляками против большевиков, при руководящем участии французского командования. В таком случае наши стратегические планы подлежали бы изменению и центр тяжести переместился бы на Украину. Предпринимать эту перемену стратегического плана без одобрения и поддержки Французского Правительства и командования Главнокомандующий не считает возможным. Но положение на фронтах таково, что оно требует срочного принятия решения и немедленного приступа в его осуществлении. В Кубанской армии генерала Улагая, кроме контингентов, более или менее экипированных и вооруженных, имеется 5000 мобилизованных, у которых, однако, нет самого главного — винтовок. Вот в каких условиях Главнокомандующему приходится осуществлять сложную и трудную стратегическую операцию.

Соображения Главнокомандующего в пользу изменения стратегического плана таковы:

Если поляки будут развивать операции на своем правом фланге, то уклонение наше вправо будет такой же ошибкой, какую допустил генерал Деникин, избегая связи с адмиралом Колчаком. Значительные силы, сосредоточенные большевиками на Кубани, обусловливают для нас необходимость переброски туда частей за счет оставления материковой Таврии. Между тем общая обстановка требовала бы ее сохранения за нами. При активных действиях поляков на правом украинском фланге и концентрации наших действий на левом — возможно образование общего связного фронта с целью полного уничтожения советской власти и успокоения Европы на основе общего мира.

Главнокомандующий настоятельно просит срочного ответа.

Благоволите со своей стороны предпринять настоятельные шаги перед Французским Правительством и командованием и результат телеграфируйте». [340]

15 августа части генерала Бабиева вновь перешли в наступление, однако успеха не имели. Противник обладал уже огромным численным превосходством. После упорного боя, длившегося целый день, генерал Улагай отдал приказ войскам отходить на Ачуев. По получении об этом известия я приказал судам выйти к Ачуеву для принятия десанта. Туда же на миноносце выехал генерал Шатилов. Из доклада вернувшегося генерала Драценко я мог убедиться в правильности составленного мною заключения о причинах нашей неудачи на Кубани.

17 августа наши части стали грузиться у Ачуева. Удобная для обороны местность давала возможность, удерживая противника незначительными силами, спокойно производить погрузку. Войска грузились в полном порядке. Несмотря на тяжелые потери, численность частей значительно возросла. Так, например, дивизия генерала Шифнер-Маркевича, потерявшая убитыми и ранеными около 300 человек и 200 лошадей и вышедшая из Феодосии в составе 1200 человек и 250 лошадей, увеличилась до 1500 казаков и 600 лошадей. Все, кто мог, бежали от красного ига. К вечеру вернулся генерал Шатилов, доложивший, что погрузка войск идет вполне успешно. Первая Кубанская дивизия генерала Бабиева уже погружена на суда, остальные грузятся.

Между тем на северном фронте положение стало грозным, 9 августа красные возобновили атаки на Большой Токмак, а бронепоезда красных интенсивным огнем обстреляли расположение Марковской дивизии.

Части конного корпуса вели бой с большими силами красных в районе д. Успенской. Части второго армейского корпуса отходили под натиском противника на линию Черная Долина — Б. Копани.

10 августа на северном участке фронта значительных боевых столкновений не было. Части конного корпуса продолжали вести бой. 1-я конная дивизия отбросила противника в районе Вознесенки и после боя сосредоточилась в Торгаевке. 2-я конная дивизия (спешенная) была обойдена с юго-запада и оттянута на Агайман. 34-я пехотная дивизия вела бой в районе Натальина — х. Балтазаровского. [341]

13-я пехотная дивизия сосредоточилась в районе Марьяновка — Белоцерковка.

К 11 августа в районе Молочного сосредоточились части 1-й и 2-й Донских казачьих дивизий и перешли в решительное наступление на Тифенбрун — Сладкую Балку, в дальнейшем повернули на Гохгейм — Гендельберг с задачей атаковать Васильевскую группу красных в направлении на северо-запад. Дроздовская дивизия овладела Андребургом. К вечеру донские казачьи дивизии заняли Эристовку и Карачекрак, но подверглись ураганному обстрелу бронепоездов красных, прикрывавших отход Васильевской группы. Донские дивизии вынуждены были отойти. Пехота и конница красных стали очищать район Михайловки — Орлянска. Части 1-го армейского корпуса и донские казачьи дивизии заняли линию Сладкая Балка — Гендельберг — Бурчатск. Одновременно 1-я и 2-я конные дивизии перешли в наступление на Вознесенку, Новорепьевку, Успенскую, но успеха не имели. На поддержку конного корпуса была двинута 6-я, вновь сформированная из частей Бредовского отряда, пехотная дивизия, которая к 13 августа должна была сосредоточиться в Торгаевке. На участке 2-го армейского корпуса противник вел атаки на хутора северо-восточнее Балтазаровского, на левом фланге корпуса красные продвинулись до Чалбасы.

12 августа 1-й армейский корпус продолжал очищать от красных район Эристовки — Васильевки. К вечеру в районе Тифенбруна завязался встречный бой с частями красных, 1-я и 2-я донские дивизии преследовали красных в направлении Щербатовка — Янчокрак.

Конница красных, прикрывая отход пехоты, задерживалась на удобных естественных рубежах и переходила в контратаки. В районе Гохгейма — Гейдельберга конница красных после горячего боя была опрокинута и отошла. Южнее Щербаковки против двух донских дивизий развернулась вся 2-я конная армия красных, но она не выдержала удара донцов и ушла на север. Против Донского корпуса с утра красные повели наступление большими Силами, при поддержке 6 броневиков, на фронте [342] Торгаевка — Атайман, 2-я конная дивизия, обойденная с севера, очистила Атайман и стала отходить на юго-восток на хутора Позднякова — Морозова.

Заняв Атайман, красные стали выходить в тыл 1-й конной дивизии и отдельной конной бригады генерала Шинкаренко. Стремительной конной атакой 1-й конной дивизией положение было спасено. В доблестной конной атаке пал начальник дивизии генерал Агоев и выбыли из строя ранеными несколько командиров полков. На ночь 1-я конная дивизия собралась в Н. Серагозах; 2-я конная дивизия — в хуторах Позднякова — Морозова, 6-я пехотная дивизия подтягивалась в Н. Серагозы. Красные продолжали вести атаки по всему фронту 2-го армейского корпуса, но были отбиты с большими потерями.

В течение 13 августа красные вели атаки на отдельных участках донского и 1-го армейского корпусов. Части конного корпуса, при поддержке 6-й пехотной дивизии, повели наступление на Торгаевку и Атайман, но не достигли успеха вследствие упорного сопротивления противника, снабженного большим количеством артиллерии и броневиков. На ночь части отошли в исходное положение. На участке 2-го армейского корпуса продолжались бои местного характера и артиллерийская перестрелка.

Опасаясь, что противник, развивая успех против конного корпуса, выйдет на сообщение армии — линию железной дороги Севастополь — Мелитополь, генерал Кутепов, не закончив разгром Васильевской группы, решил перебросить корниловскую дивизию из района Б. Токмака в помощь конному корпусу, который вместе с 6-й дивизией с трудом сдерживал натиск противника.

В ночь на 14 августа Корниловская дивизия была направлена в район Базылеевки, куда она должна была прибыть к 15 августа, 14 августа красные вновь заняли Эристовку, Карачекрак, Васильевку, направляя главный удар на Андребург — Бурчатск, куда было брошено 2000 красной конницы встык Марковской и Дроздовской дивизий, 2-й Донской дивизии и одной бригаде 1-й Донской дивизии было приказано ударить из района Б. Токмака в [343] направлении Вальдорфа — Гохгейма, чтобы отразить наступление красной конницы на 1-й армейский корпус.

В течение целых суток Дроздовская и Марковская дивизии вели ожесточенные бои с наступающим противником в районе Андребурга — Эристовки — Бурчатска. Указанные селения переходили из рук в руки. Несмотря на большие потери, красные упорно рвали фронт 1-го армейского корпуса, вводя в бой свежие части. Особенным ожесточением отличался ночной бой (на 15 августа) Дроздовской дивизии на улицах Андребурга. Красные были выбиты из селения. Марковская дивизия, сдержав наступление красных на Бурчатск, перешла в наступление на Васильевку, но овладеть последней не могла и сосредоточилась на буграх южнее Бурчатска. Против конного корпуса красные не проявили особой активности, и перегруппировка частей ударной группы происходила без давления со стороны противника. Корниловская, 6-я пехотная и 1-я конная дивизии сосредоточились в Демьяновке под общим командованием генерала Скоблина. 2-я конная дивизия отошла на Петровское, оставив арьергардные части в районе Кучкогуса. Держа связь между обеими группами, отдельная конная бригада генерала Шинкаренко группировалась между Калгой и Ивановкой. Атаки красных на 13-ю дивизию в районе Магдалиновки были отбиты 14 августа с большими потерями.

На 15-е ударной группе генерала Скоблина было приказано обрушиться на красных в направлении Серагозы — Агайман; 2-му армейскому корпусу — поддержать наступление ударной группы генерала Скоблина наступлением правого фланга.

Ударная группа Донского корпуса (1,5 казачьих дивизии), выступившая 15 августа из Вальдорфа в северо-западном направлении, для содействия наступлению 1-го армейского корпуса сбила у Тифенбруна пехоту противника и завязала в районе Гохгейма упорный бой с пехотой и конницей красных. Последние ввели в бой большие силы, поддержанные большим количеством броневиков и артиллерии. Атаки донцов упорно отбивались, и бой не дал [344] результата. На ночь ударная донская группа была оттянута в Вальдорф и Н. Куркулак.

Наступление 1-го армейского корпуса развивалось успешно. Части корпуса заняли Эристовку и Бурчатск. Красные превосходными силами пехоты и конницы перешли в контратаку. Дроздовская дивизия отбила все атаки. Марковская дивизия отошла под давлением к Бурчатску.

Колонна красной конницы, до 1000 сабель, обходя левый фланг Марковской дивизии, двинулась из Васильевки на Скельку и далее на Орлянск. Другая конная группа противника до 800 сабель наседала на левый фланг Марковской дивизии. Использовав все резервы, Марковская дивизия принуждена была оттянуться в район Фридрихсфельда — Михайловки. Ударная группа генерала Скоблина около 20 часов сбила передовые части противника и подошла вплотную к Верхним и Нижним Серагозам; отдельная бригада генерала Шинкаренко заняла позицию восточнее Ивановки, 2-я конная дивизия заняла Санбурн. Общая атака ударной группы была отложена на 16 августа.

На участке 2-го армейского корпуса шли местные бои. Противник вел атаки на левый фланг 34-й дивизии и центр 13-й.

Части 1-го армейского и Донского корпусов произвели 16 августа перегруппировку с целью парализовать движение конницы красных из района Васильевки — Орлянска в юго-западном направлении и в обход левого фланга Марковской дивизии, 2-я Донская казачья дивизия и части Марковской дивизии, усиленные донским Дзюнгарским полком, сосредоточились в Михайловке для удара в направлении Орлянска. Общая атака Орлянской группы красных была назначена на рассвете 17 августа, к каковому сроку могла поспеть донская конница.

Днем 16 августа красная конница обрушилась двумя колоннами на донской стрелковый полк в районе М. Белозерки. После жестокого боя, в результате которого большая часть донского полка была захвачена в плен, остатки полка сосредоточились в Веселом. [346]

С утра 16 августа ударная группа генерала Скоблина перешла в решительное наступление. Корниловская дивизия стремительно захватила Ново-Александровку. Противник отошел в двух направлениях: на Покровку и на юго-запад. Против Покровской группы была брошена 1-я конная дивизия с 1-м корниловским полком. Выбитый из Покровки противник повернул на Рубановку, преследуемый конницей и корниловцами. Одновременно два других корниловских полка были двинуты на поддержку 6-й пехотной дивизии, атаковавшей Верхние и Нижние Серагозы, несмотря на упорное сопротивление красных, переходивших в контратаки, корниловцы штыковым ударом ворвались в В. Серагозы. Красные бросились в панике на запад, но были встречены обходной колонной 1-го корниловского полка. Части 6-й пехотной дивизии продолжали атаки на Н. Серагозы с востока, бригада генерала Шинкаренко вела бой в районе Серагоз, 2-я конная дивизия ворвалась передовыми частями в Агайман, но была вытеснена подоспевшими из Торгаевки красными.

В течение 16 августа крупные силы пехоты (Латышская и 15-я стрелковая дивизии) напирали на фронт 2-го армейского корпуса, нанося главный удар по левому флангу корпуса. Наступление красных сдерживалось, но части 13-й пехотной дивизии были потеснены к Григорьевке — Константиновке. Таким образом, 2-й корпус был оттеснен к самому Перекопу. Значительные силы красной конницы прорвали фланг 1-го корпуса, выйдя в тыл армии.

На 17 августа командующий 1-й армией приказал:

Донскому корпусу, продолжая удерживать участок от Азовского моря до Вальдорфа, 2-й казачьей дивизией генерала Калинина, сосредоточенной в Михайловке, не позже рассвета 17 августа стремительно атаковать красных и разбить их, стараясь прижать к плавням. Ни в коем случае не допускать движения красных на запад; 1-му армейскому корпусу энергичным наступлением левого фланга поддержать генерала Калинина; генералу Барбовичу продолжать стремительное наступление на Каховку; 2-му армейскому корпусу сосредоточить резервы к [347] правому флангу, с рассветом энергично наступать на красных по всему фронту.

С утра 17 августа на всем фронте возобновился жестокий бой. До полудня исход еще не был известен, генерал Кутепов считал положение очень тревожным. Я решил проехать в Мелитополь. На станции Джанкой нас предупредили, что разъезды красной конницы подходят к железной дороге. С потушенными огнями мы в сумерках прошли на север. В Мелитополь я прибыл поздним вечером. Несмотря на поздний час, большая толпа стояла на улицах, прилегающих к штабу. В сумрачных, угрюмых лицах чувствовалась тревога. Генерал Кутепов не терял спокойствия. К ночи донесения с большинства участков были получены.

В 8 часов утра 17 августа 3-й марковский полк ворвался в Орлянск. 1-й марковский и Дзюнгарский полки вели бои северо-восточное Орлянска. Красные упорно оборонялись. Сломив сопротивление, Марковская дивизия преследовала красных к Васильевке и Скельке. По очищении указанного района от красных Марковская дивизия расположилась в Орлянске и Скельке на случай попыток противника прорваться вдоль плавней Днепра к своей базе.

Дроздовская дивизия, двинутая на Бурчатск, столкнулась с наступавшими вдоль железной дороги значительными силами красных. Отбив атаки красных курсантов и нанеся им тяжелые потери, Дроздовская дивизия овладела высотами севернее Фридрихсфельда и южнее Бурчатска.

2-я донская казачья дивизия настигла часть прорвавшейся конницы противника в районе М. Белозерки, однако генерал Калинин действовал крайне нерешительно. После боя М. Белозерка была занята донцами, но противник успел отойти на Менчекур, где около 17 часов наши части вновь нагнали красную конницу.

В это же время колонна красной конницы, обнаруженная летчиками в районе Пескошено-Менчекур, подверглась бомбометанию наших самолетов. Красная конница разделилась на две группы: большая часть укрылась [348] по хуторам между Менчекуром и Гавриловкой, а часть в 600 сабель с двумястами пехоты направилась на Б. Белозерку.

После жестокого боя 17 августа Корниловская дивизия заняла Нижние Серагозы, атакованные одновременно с востока 6-й пехотной дивизией и с юго-востока отдельной конной бригадой генерала Шинкаренко. Окруженный с трех сторон противник бежал в полном беспорядке, не оказывая уже сопротивления, 1-я конная дивизия около полудня ворвалась в В. Торгаевку (севернее Торгаевки), где был захвачен штаб 52-й стрелковой дивизии (начальник дивизии с начальником штаба успели скрыться). После этого все части ударной группы генерала Барбовича преследовали красных к Торгаевке. Отрезанные от прямого направления на Каховку, красные бросились на юго-запад.

Около 19 часов бригада красной конницы сводной дивизии Саблина, брошенная на поддержку своей бегущей пехоты, ворвалась в В. Торгаевку. Против нее была направлена 1-я конная дивизия, которая выбила красных из В. Торгаевки и преследовала ее до темноты. Пехотные части ударной группы генерала Барбовича преследовали красных, выйдя на 8–10 верст западнее и юго-западнее Торгаевки. Темнота и полное утомление остановили преследование красных.

2-й армейский корпус перешел, согласно приказу, с утра 17 августа в наступление и занял линию хуторов Балтазаровский — Белоцерковка. Вследствие обхода правого фланга корпуса пехотой и конницей противника 34-я пехотная дивизия вынуждена была осадить на бугры севернее Масловки и к югу от хутора Балтазаровского. Аскания-Нова и хутора северо-восточнее Чаплинки были заняты пехотными и конными частями красных.

Хотя успех дня склонялся в нашу сторону, но положение продолжало оставаться тревожным. Присутствие красной конницы в нашем тылу сулило всякие неожиданности. Я телеграфировал непосредственно генералу Калинину, требуя от него решительных действий и возлагая на него ответственность, если красной коннице удастся [349] уклониться от удара донцов. На ночь я вернулся к себе в поезд. С раннего утра я был в штабе армии.

18 августа противник возобновил атаки на участке Вальдорф — Розенталь — Бурчанск, временно захватывая эти селения. Контратакой донцов и частей 1-го армейского корпуса противник был отброшен на север. Около 11 часов 2-я донская казачья дивизия под командой генерала Калинина выступила главными силами из Веселого на Б. Белозерку, но оказалось, что противник оттуда ушел. Когда около 19 часов передовые части донской конницы заняли Б. Белозерку, главные силы прорвавшейся красной конницы уже ушли из Б. Белозерки на юго-запад. Генерал Калинин вновь упустил противника. Утренняя воздушная разведка вследствие дождя не могла установить направления рейда красной конницы, и только около 18 часов она была обнаружена в районе хутора Зеленый. Я приказал генералу Кутепову отрешить генерала Калинина от должности. Вступившему в командование дивизией генералу Татаркину был дан приказ немедленно двигаться на Рубановку, отжимая красную конницу к Днепру.

В ночь на 19 августа генерал Татаркин рассчитывал нагнать конницу красных. Продолжая преследование, части группы генерала Барбовича заняли Вознесенку и двинулись на Антоновку. После упорного боя Корниловская и 1-я конная дивизии отрезали красных от дороги на Любимовку; часть красных бросилась на Дмитриевку, часть прорвалась на Антоновку. Генерал Барбович преследовал красных до ночи. 2-я конная дивизия двигалась из Агаймана на Н. Репьевку-Успенскую, встречая крайне упорное сопротивление противника.

С утра 2-й армейский корпус продолжал наступление. Красные оставили Асканию-Нова и отошли на Натальино. Особенное упорство противник проявил в бою под Натальиным и на хуторах севернее Марьяновского, но был в результате боя выбит.

К ночи на 19 августа Корниловская, 6-я пехотная и конная дивизии сосредоточились в районе Вознесенское — Челноково, 2-я конная дивизия в Новорепьевке — Успенская, 2-й армейский корпус на линии Натальино — [350] Марьянова. Острота положения миновала, и я мог вернуться в Керчь. Слух о наших успехах разнесся по городу с быстротой молнии. На улицах царило оживление, всюду виднелись веселые лица. Огромная толпа провожала меня криками «ура»...

19-го я прибыл в Керчь. Погрузка у Ачуева шла успешно. На Тамани наши части заняли 18-го станицу Старотиторовскую. Однако 19-го противник, сильно усилившийся, сам перешел в наступление. К вечеру наши части были потеснены. Начальник отряда генерал Харламов доносил, что несет большие потери и вынужден отходить.

К ночи отряд генерала Харламова, понесший чрезвычайно тяжелые потери, отошел к станции Таманской. Я отдал приказ начать погрузку войск для переброски в Керчь.

Кубанская операция закончилась неудачей. Прижатые к морю на небольшом клочке русской земли, мы вынуждены были продолжать борьбу против врага, имевшего за собой необъятные пространства России. Наши силы таяли с каждым днем. Последние средства иссякали. Неудача, как тяжелый камень, давила душу. Невольно сотни раз задавал я себе вопрос, не я ли виновник происшедшего. Все ли было предусмотрено, верен ли был расчет?

Тяжелые бои на северном фронте, только что разрешившие с таким трудом грозное там положение, не оставляли сомнений, что снять с северного участка большее число войск, нежели было назначено для кубанской операции, представлялось невозможным. Направление, в котором эти войска были брошены, как показал опыт, было выбрано правильно. Несмотря на нескромность кубанских правителей, задолго разболтавших о намеченной операции, самый пункт высадки оставался для противника неизвестным. Красные ожидали нас на Тамани и в районе Новороссийска. Войска высадились без потерь, и через три дня, завладев важнейшим железнодорожным узлом — Тимашевской, были уже в сорока верстах от сердца Кубани — Екатеринодара. Не приостановись генерал Улагай, двигайся он далее, не оглядываясь на базу, [351] через два дня Екатеринодар бы пал и Северная Кубань была бы очищена. Все это было так.

Но, вместе с тем, в происшедшем была значительная доля и моей вины. Я знал генерала Улагая, знал и положительные, и отрицательные свойства его. Назначив ему начальником штаба неизвестного мне генерала Драценко, я должен был сам вникнуть в подробности разработки и подготовки операции. Я поручил это генералу Шатилову, который сам будучи очень занят, уделил этому недостаточно времени. Я жестоко винил себя, не находя себе оправдания.

Единственное, что дал нам десант, это значительное пополнение десантного отряда людьми и лошадьми. Число присоединившихся казаков исчислялось десятью тысячами. Это число не только покрывало тяжелые потери последних дней на северном фронте, но и давало значительный излишек{16}.

Я решил сформировать 2-ю Кубанскую дивизию, пополнив иногородними сводную дивизию генерала Казановича и передав казаков в 1-ю кубанскую дивизию генерала Бабиева. Сводную дивизию, переименованную в 7-ю и 6-ю дивизию, свести в 3-й корпус. Во главе последнего должен был стать генерал Скалой, прибывший в составе отряда генерала Бредова, бывший начальник 33-й пехотной дивизии.

2-й и 3-й корпуса и Терско-Астраханская бригада должны были составить 2-ю армию, 1-й и Донской корпуса — 1-ю армию, 1-я и 2-я кавалерийские дивизии — отдельный конный корпус.

Вопрос о назначении командующего 2-й армией весьма меня беспокоил. Единственным подходящим кандидатом мог быть генерал Абрамов, однако последнего трудно было заменить. К тому же сам генерал Абрамов просил оставить его во главе своих донцов. После долгих колебаний я остановился на генерале Драценко, последнего [352] горячо рекомендовал генерал Шатилов. По возвращении своему из поездки к генералу Улагаю он докладывал мне, что одна из причин кубанской неудачи — было нежелание генерала Улагая руководствоваться указаниями генерала Драценко. Дальнейшее показало, что выбор генерала Драценко был крупной ошибкой. На должность начальника штаба генерал Драценко наметил генерала Масловского, бывшего начальника штаба главноначальствующего Северным Кавказом генерала Ляхова. Генерал Масловский был усердный работник, весьма исполнительный, но назначению его на ответственную должность начальника штаба армии я мало сочувствовал. Однако, взяв за правило не вмешиваться в выбор моими сотрудниками своих ближайших помощников, согласился.

Разгром красных войск поляками обозначился в полной мере. Количество пленных, захваченных поляками, превосходило 100 000. Немногим меньше было интернировано в Германии. Вместе с тем, все более выяснялась возможность заключения Польшей и Советской Россией мира. Стала известна декларация Польши, определенно заявлявшая, что «Польша искренне желает мира». Намечался и пункт переговоров — Рига.

Оставив генерала Шатилова в Керчи, я в ночь на 20-е выехал в Севастополь. Немедленно по приезде я принял ряд мер, чтобы сгладить впечатление от последней неудачи нашей на Кубани.

По моему поручению Струве телеграфировал Маклакову и генералу Миллеру:

«Прошу Вас и генерала Миллера объяснить Французскому Правительству и командованию:

За последнее время большевики, учитывая стратегическое и моральное значение южного фронта, перебросили значительные силы в Крым и на Кубань, двинутые с границ Прибалтики из Сибири, Азербайджана, Персии и других мест. Так, против генерала Врангеля было сосредоточено в половине августа нового стиля 77 стрелковых и 15 кавалерийских бригад, из коих 15 стрелковых и 5 кавалерийских [353] на Кубани. Встретив значительное сопротивление со стороны большевиков на Кубани, наши части могли действовать лишь медленно, имея перед собой во много раз превосходившие их силы противника. Продолжать операцию на Кубани можно было при этих условиях, только оставив Северную Таврию и отойдя на Перекоп. Это и входило в первоначальные намерения Главнокомандующего. Но за последнее время общая обстановка коренным образом изменилась. У поляков обнаружились неожиданные и крупные успехи, и, в связи с ними, польские операции должны получить развитие в южном направлении; на Украине усиливается повстанческое движение. В то же время везде все больше назревает сознание, что большевизм с его разрушительной мировой пропагандой, с его захватными стремлениями — есть мировая опасность. Все эти обстоятельства повелительно внушают мысль, что сейчас складывается исключительно выгодная обстановка для решительной и объединенной борьбы с большевизмом, для создания единого и связного фронта с общим военным руководством, которое согласовало бы и дело снабжения, и военные действия разных противобольшевистских сил. В этой обстановке Главнокомандующий счел невыгодным и невозможным сосредоточить свои силы на восточном направлении, ради чего ему пришлось бы оставить Северную (материковую) Таврию, Наоборот, он решил временно отложить кубанскую операцию и отбить наступление красных на Таврию, что ему и удалось вполне. Этим обеспечена надлежащая исходная позиция для операций в западном направлении; в этом направлении, при условии соответствующей операции со стороны поляков и других противобольшевистских сил, может быть создан единый фронт с целью полного уничтожения большевистских военных сил и низвержения советской власти. Масштаб и значение этих вопросов столь велики, что обсуждение их в особом [354] совещании компетентных лиц представлялось бы чрезвычайно важным. Если бы Французское Правительство согласилось с этим, то Главнокомандующий готов был бы прибыть в Париж, чтобы личным своим участием содействовать установлению необходимых условий и плана согласованных общих действий.

Благоволите с надлежащей осторожностью, но в срочном порядке, выяснить отношение Французского Правительства к этой мысли Главнокомандующего. Срочность необходима потому, что только в течение приблизительно одного месяца возможно по боевой обстановке отсутствие Главнокомандующего».

В тот же вечер я повторил это на заседании совета под моим председательством. На следующий день после моего приезда меня посетил начальник американской военной миссии адмирал Мак-Колли. Последний, по поручению своего правительства, представил мне в письменной форме ряд вопросов по общей политике правительства Юга России:

Канцелярия Особого Представителя Мин. Ин. Дел С. А. С. Ш.

6 сентября 1920 года

Севастополь

Ваше превосходительство

Я был бы очень признателен, если бы я мог получить, для представления правительству С.А.С.Ш., достаточно полное сообщение от генерала Врангеля, касательно его политики и целей, преследуемых им. Нижеследующие вопросы могли бы служить и указанием на характер просимых сведений:

1. Входит ли в политику генерала Врангеля вопрос о восстановлении России на основах народного волеизъявления [355] и обязуется ли он созвать Учредительное собрание, избранное волей народа всеобщим и прямым голосованием.

2. Решительно ли отвергает генерал Врангель всякое намерение установить в России представительный образ правления, игнорируя народное согласие и поддержку.

3. Правильно ли истолковываются недавние декларации генерала Врангеля о том, что, учитывая ошибки правительств генерала Деникина и адмирала Колчака и пользуясь их опытом, он не почитает восстановление в России законности и свободы как делом исключительно военным; что он в первую голову ставит вопрос об удовлетворении потребностей крестьян, составляющих значительное большинство народонаселения России; что генерал Врангель организовывает и обучает армию не для продолжения длительной войны против большевизма, как это делали адмирал Колчак и генерал Деникин, но что он согласился бы ограничиться обороной ядра Русского национального возрождения; что общей его целью является попытка установить центр политического и экономического порядка и законности, вокруг которого могли бы свободно объединяться русские группировки и территории и развиваться согласно собственным пожеланиям.

4. Имеются сведения о том, что генерал Врангель устанавливает за линией фронта местное самоуправление посредством свободно избираемых земств и других демократических органов, а также что он в особенности стремится разрешить земельный вопрос конституционными путями, санкционируя за крестьянами владение землей. Правильны ли эти сведения?

5. Не имеется ли значительное число беженцев, нашедших у генерала Врангеля убежище от большевиков? Каково приблизительно число таких беженцев и к каким классам и группировкам они принадлежат?

6. Можно ли полагать, что генерал Врангель, веря в то, что его движение в настоящее время представляет собой центр русских усилий для восстановления и возобновления единства и национальной жизни, в то же время не [356] выдает себя и не приписывает себе роли главы всероссийского правительства; что в настоящее время он не требует признания себя таковым; что он не считает себя вправе вступить в договоры, обязательные для какого-либо будущего российского правительства, если бы такое установилось, раздавать концессии или вообще как-нибудь иначе распоряжаться национальным достоянием.

7. Удовлетворяет ли генерала Врангеля недавняя декларация о политике С. А. С. Ш. как касательно Польши, так и касательно единства и целости России?

8. Каковы меры предосторожности, на которые генерал Врангель мог бы положиться для того, чтобы уверить другие нации, что ему удастся продолжить дело восстановления той части российской территории, которая входит под его юрисдикцию, не позволяя ему в то же время превратиться в военную авантюру или политическую реакцию?

Я был бы очень признателен за получение насколько возможно определенных и ясных разъяснений о целях, преследуемых генералом Врангелем.

Контр-адмирал Н. А. Мак-Колли

Его превосходительству П. Струве

Министру иностранных дел Правительства Юга России

Вручая мне эти вопросы, адмирал, искренний друг нашего дела, сиял. Он считал, что желание американского правительства получить ответ на предложенные вопросы, является предварительным шагом перед признанием правительства Юга России Америкой, 24 августа адмиралу Мак-Колли был сообщен ответ на поставленные им вопросы:

Доверительно

1. Генерал Врангель неоднократно заявлял, что его цель состоит в предоставлении возможности русскому народу самому свободно выразить свою волю касательно будущей формы правления в России. Он еще раз подтверждает свое намерение установить условия, позволяющие [357] созыв Национального Собрания, избранного на основах всеобщего избирательного права и посредством которого будет установлена форма правления в новой России.

2. Генерал Врангель не имеет ни малейшего намерения навязать России форму правления, действующую без народного представительства и лишенную общественной поддержки.

3. Толкование недавних деклараций генерала Врангеля в том смысле, что он не полагает восстановление в России законности и свободы делом исключительно военным, — совершенно справедливо. Вся совокупность уже существующих реформ, наоборот, указывает на то, что генерал Врангель придает первенствующее значение работе по восстановлению государства и удовлетворению потребностей крестьян, составляющих значительное большинство народонаселения России. Именно с этой целью, имея в виду способствовать мирному развитию созидательных усилий правительства, генерал Врангель воздерживается от расширения территории, занятой его войсками, но старается упрочить целость политического и экономического центра, созданного на территории как занятой Русской армией, так и казаками, с которыми он находится в тесном союзе. Сохранение этого здорового ядра совершенно необходимо, дабы оно могло служить центром притяжения, вокруг которого бы свободно собирались и развивались все усилия русского народа, направленные к национальному возрождению.

4. Сведения о реформах, предпринятых правительством генерала Врангеля по установлению волостных земств и по проведению аграрной реформы, вполне совпадают с действительностью. Первая из этих реформ передает власть на местах, а также заботы о местных и экономических интересах самому населению, которое и будет осуществлять эту власть посредством своих свободно избранных органов. Закон о волостных земствах в скором времени будет дополнен законом о земствах уездных. Оба этих закона будут служить основой для установления более общего представительного учреждения. Аграрная реформа имеет целью радикально разрешить [358] аграрный вопрос и включает в себя законный переход, путем выкупа, всех годных к обработке земель в руки обрабатывающих их крестьян; земли эти передаются им в собственность, имея в виду создать в будущем сильный класс мелких земельных собственников, что вполне отвечает стремлениям русского крестьянина.

5. Число беженцев, нашедших у генерала Врангеля убежище от большевиков, очень значительно: оно превышает 500 000 для одного Крыма. Необходимо прибавить еще сюда примерно такое же число для беженцев, разбросанных по Ближнему Востоку, Египту и Европе. Главную часть беженцев составляют старики, женщины и дети. Все они так или иначе пользуются поддержкой и помощью со стороны правительства Юга России. В случае, если бы неприкосновенность территории Юга России была бы гарантирована, генерал Врангель счел бы своим долгом облегчить беженцам возвращение на родину, дабы позволить им приступить к продуктивной работе. Контингент беженцев состоит из самых разнообразных элементов. Они принадлежат ко всем классам общества, одинаково признавшим для себя невозможным переносить большевистскую тиранию.

6. Генерал Врангель полагает, что возглавляемое им правительство остается единственным хранителем идеи национального возрождения и восстановления единства России. В то же время он признает, что только правительство, установленное после разрешения национальным собранием вопроса о форме правления, сможет заключать договоры, затрагивающие суверенные права русского народа, и распоряжаться национальным достоянием.

7. Политическая декларация, сделанная недавно правительством Северо-Американских С. Ш. совершенно совпадает с политической программой генерала Врангеля как в части, касающейся вопроса о сохранении единства и неприкосновенности русской территории, так и в вопросе о Польше. Генерал Врангель уже раньше счел своим долгом выразить по этому поводу свою живейшую признательность федеральному правительству. [359]

8. Генерал Врангель полагает, что иностранные державы, знакомясь с его работой на деле, а не посредством устных деклараций, могли бы убедиться, что ничто не оправдывает опасений о том, что дело правительства Юга России могло бы выродиться в военную авантюру или в политическую реакцию. Что касается первого опасения, то генерал Врангель напоминает, что он готов был бы прекратить гражданскую войну, как только им получены были бы сведения о действительных гарантиях неприкосновенности его территории, а также территорий казачьих, и как только русский народ, стонущий под большевистским ярмом, получил бы возможность свободно высказать свою волю. Со своей стороны генерал Врангель готов предоставить населению занятой им территории возможность свободно высказать свои пожелания, будучи твердо уверен, что население ни в коем случае не выскажется за советскую власть.

Что касается его лично, то генерал Врангель уже открыто заявил, что его цель состоит в установлении для народа возможности высказать свободно свою волю и что он, генерал Врангель, не колеблясь, подчинится суверенному голосу русского народа.

Севастополь,

24 августа (6 сентября) 1920 года

Наш посол в Париже уведомлял, что приезд мой в настоящее время во Францию нежелателен, как могущий создать затруднения правительству. В то же время он сообщал, что французское правительство готово оказать нам всяческую поддержку.

Через несколько дней я получил уведомление, что в Севастополь прибывает французский адмирал Леже, имеющий поручение выяснить главнейшие наши нужды в отношении военного снабжения. В день прибытия в Севастополь адмирал Леже обедал у меня. Вечером состоялось совещание при участии начальника его штаба, А. В. Кривошеина, начальника моего штаба, командующего флотом с его начальником штаба и начальника снабжения. [360]

Адмиралу Леже были представлены исчерпывающие данные. На другой день он выехал в Константинополь.

Упорные бои на северном фронте продолжались, 19-го августа на участке 1-го армейского корпуса боевых столкновений не было. Донская конница под командой вновь вступившего в командование генерала Татаркина, около 8 ч. 30 мин. утра выступила переменным аллюром из Б. Белозерки на Рубановку; в то же время красная конница, по донесениям летчиков, около 8 часов вышла главными силами (до 1000 сабель) из хутора Зеленый на юго-запад, имея в авангарде отряд до 400 сабель и отряд с востока силою также до 400 сабель. Около 20 часов конница генерала Татаркина подходила к Рубановке; хвост колонны красной конницы вытягивался в это время из хутора Стрежелова на юго-запад.

С утра ударная группа генерала Барбовича, собранная в районе Федоровки, двинулась на Константиновку и Чокрак. Несмотря на отчаянное сопротивление красных и распутицу от ливня, части генерала Барбовича захватили Ново-Николаевку, Антоновку и Дмитриевку. Последняя несколько раз переходила из рук в руки. Около двадцати часов красные подтянули из Каховки свежие силы и перешли густыми цепями в наступление на фронте больше десяти верст, причем левый фланг наступающих цепей красных уходил далеко севернее Константиновки. До подхода донской конницы генерала Татаркина, групп генерала Барбовича было приказано удержаться на занятом рубеже, 2-й армейский корпус с боем вышел на линию севернее хуторов Тельников, Черненька.

С утра 20-го красные заняли Вальдорф и Н. Мунталь. Сводная красная дивизия «товарища» Саблина, около 1000 сабель, атаковала 6-ю пехотную дивизию в районе Константиновки. Около полудня генерал Барбович, связавшись с передовыми частями донской конницы генерала Татаркина, перешел в наступление. Преодолев сопротивление красных, западнее линии Константиновка — Антоновка, части генерала Барбовича около 17 часов теснили медленно отходивших красных к Каховке. Генерал Татаркин вел [361] бой с красной конницей под Софиевкой Нассауской. По данным воздушной разведки, главная масса красной пехоты с обозами около 19 часов подтягивалась к укрепленной каховской позиции. Корниловская дивизия неотступно следовала за красными, обстреливая отходившие колонны красных артиллерийским огнем. В это время конница красных стала отходить вдоль Днепра из Софиевки Нассауской к Любимовке. Генерал Татаркин шел на рысях к Любимовке, стараясь перехватить красной коннице дорогу к каховской позиции. 1-я конная дивизия следовала левее конницы генерала Татаркина, 2-й армейский корпус продвигался с боем на север.

Около полудня красные задержались и перешли значительными силами в контрнаступление против 2-го армейского корпуса. Атаки красных были отбиты, но 2-й корпус не мог продвинуться вперед из-за жесткого артиллерийского огня противника с укрепленных каховских позиций. С подходом частей генерала Барбовича 2-й армейский корпус вновь перешел в наступление. До наступления темноты по всей линии каховских укрепленных позиций шел жестокий огневой бой.

21 августа части 3-й Донской дивизии атаковали красных, окопавшихся на линии Н. Куркулак — Вальдорф — Н. Мунталь, и отбросили их на Тифенбрун-Гейдельберг. Развивая преследование, донцы захватили указанные селения. В районе Сладкой Балки загорелся встречный бой с красной конницей (до 700 сабель).

В течение ночи на 21 августа пехота и конница красных отошли за проволоку каховской позиции. Ударная группа генерала Скоблина в два часа подошла к проволоке, и около пяти часов Корниловская дивизия и части 6-й пехотной дивизии ворвались в Любимовку. Встреченные сильнейшим огнем и забросанные ручными гранатами, атакующие части отошли с большими потерями в исходное положение на две версты восточнее Любимовки. Части 2-го армейского корпуса перешли в атаку в два часа ночи, но были встречены яростными контратаками красных и засыпаны ураганным артиллерийским огнем. Отбив контратаки, 2-й армейский корпус занял [362] к восьми часам бугры и позицию красных перед хутором Терны. Левофланговые части корпуса заняли к вечеру Корсунский монастырь и вели разведку на Британы, Казачьи Лагери. Каховскую укрепленную позицию с налета взять не удалось. Командующий 1-й армией приказал сосредоточить всю конницу в его резерв в районе хуторов Дворянские, Гладкий и Тельник под общим командованием генерала Барбовича. Генералу Витковскому — объединить все пешие части, произвести необходимые перегруппировки и взять Каховку.

22 августа на северном участке фронта все было спокойно. Под Каховкой наши части произвели перегруппировку. В то же время противник спешно укреплял каховскую позицию новыми рядами проволочных заграждений. На правом берегу Днепра устанавливались тяжелые батареи; на каховском плацдарме было обнаружено до девяти легких батарей и несколько тяжелых орудий.

В ночь на 23 августа была назначена общая атака каховской позиции, 6-я пехотная и 2-я конная (спешенная) дивизии повели в два часа демонстративные атаки под прикрытием артиллерийского огня. Разведывательные части залегли под густыми рядами проволочных заграждений, но вследствие сильного пулеметного и артиллерийского обстрела вынуждены были вместе с главными силами отойти в исходное положение, ведя в то же время интенсивный огонь по расположению противника. Корниловская дивизия, сосредоточенная в районе хутора Топилова (к востоку от деревни Любимовка), была неожиданно атакована в 1 ч. 30 мин. ночи конницей противника в невыясненных силах. Отбив атаку, Корниловская дивизия вместе с танками и броневиками атаковала укрепленную позицию и стремительно прорвала первую линию укрепленной полосы противника. Части Корниловской дивизии, несмотря на жестокие потери, устремились на вторую линию, обороняемую громадным количеством пулеметов. Красные встретили корниловцев контратакой с фронта, с охватом обоих флангов. Корниловцы стали отходить. Из четырех малых танков, поддерживающих [363] атаку Корниловской дивизии, два погибли во время атаки от артиллерийского огня.

Группа генерала Ангуладзе (13-я и 34-я пехотные дивизии) атаковала противника в два часа в направлении М. Каховки. Не будучи в состоянии преодолеть проволочные заграждения, части 13-й и 34-й пехотных дивизий залегли под проволокой, расстреливаемые артиллерийским и пулеметным огнем. Перед рассветом, ввиду все усиливающегося обстрела, части были оттянуты в исходное положение. В семь часов утра всем частям группы генерала Витковского было приказано занять наиболее выгодное положение и приступить к активной обороне.

Вторичная неудача наших частей под Каховкой обнаружила крепость каховских позиций, стойкость красных при обороне и слабеющий наступательный порыв нашей пехоты.

Операция закончилась.

Генералу Витковскому было приказано активно оборонять нижнее течение Днепра (Кайры Западные — устье Днепра) силами 2-го армейского корпуса и 6-й пехотной дивизии;

Генералу Барбовичу, в составе 1-й конной, 2-й донской казачьей и 2-й бригады 1-й донской казачьей дивизий отойти к 26 августа в район Покровка — Серагозы;

Корниловской дивизии, понесшей во время последних боев большие потери, было приказано перейти в резерв в Н. Серагозы и в дальнейшем в Ново-Николаевку под Мелитополем; 2-я конная дивизия была направлена в Петровское для следования по железной дороге на южный берег Крыма, где дивизия должна была садиться на коней.

В Севастополь прибыл вышедший на участок одного из полков 1-го корпуса полковник Назаров, во главе отряда партизан высадившийся в начале июля под Мариуполем. После ряда успехов полковник Назаров в последних числах июля был настигнут превосходными силами красных в районе станицы Константиновской. Его отряд был разбит. Остатки отряда отошли в Сальские степи. Сам [364] полковник Назаров был захвачен в плен, но бежал и после долгих скитаний вышел на наш фронт. По его словам, население станиц, через которые они проходили, относилось к нему весьма сочувственно. Однако к отряду присоединялись немногие, опасаясь жестокой расправы красных в случае неудачи; и на Дону, как и на Кубани, население проявило пассивность.

Для пополнения убыли в последних боях я вынужден был вновь произвести набор и объявил поставку еще 1500 лошадей. Неоднократные призывы и конские поставки тяжким бременем ложились на население. Последнее за время нашей борьбы проявляло полное сочувствие к власти. Однако военные тяготы становились для него непосильными, и за последнее время участились случаи уклонения от призыва.

Отдавая себе в полной мере отчет в непомерных тяготах предъявляемых населению требований, я в то же время вынужден был всей силой власти эти требования поддерживать. Беспощадная борьба требовала общих жертв.

Пользуясь тяжелым положением края, противник делал все возможное, чтобы усилить работу свою в тылу армии.

В середине июля большевикам удалось морским путем, посредством моторных катеров, отправлявшихся из Новороссийска и Анапы, установить связь с «крымским областным комитетом» коммунистической организации, одно время было разгромленной, но в конце июня вновь начавшей проявлять свою деятельность.

5 августа высадился вблизи местечка Капсхор, затопив у берега свой моторный катер, небольшой коммунистический отряд в двенадцать человек под начальством матроса Мокроусова, снабженный пулеметами, патронами, ручными гранатами и значительными деньгами — до 500 миллионов рублей «романовскими», курс которых в то время в семьдесят раз превышал цену денег главного командования, и 200 тысяч турецких лир. Благополучно пробравшись с помощью соучастников в леса, Мокроусов, присвоивший себе громкое наименование «командующего [365] крымской повстанческой армией», пытался привлечь в свой отряд всякий сброд. К концу августа у Мокроусова было уже около 300 человек, которые распределялись им в три полка. Карасубазарский пешеконный полк под командой бывшего сотника Галько, при котором находился сам Мокроусов, Симферопольский полк под командой уже известного капитана Макарова (при этом полку находился и областной ревком с «товарищем» Бабаханом во главе) и Феодосийский полк, существовавший, собственно, номинально, так как вошедшие в состав этого полка шайки «Проньки», «Остапка», «Лоло» и «Капитана» так и не объединились, продолжая грабить за свой страх и риск.

Отряды Мокроусова действовали весьма решительно; так в ночь на 30 июля отряд зеленых совершил нападение на артиллерийский транспорт, увел лошадей и взорвал снаряды; 4 августа совершил ограбление Массандровского лесничества на миллион рублей; в ночь на 20 августа было совершено нападение на Бешуйские копи, разграблена была касса, сожжен пороховой погреб и разрушена шахта; 22 августа шайки Мокроусова напали на Кучук-Узень, увели местного пристава и одиннадцать стражников; 29-го шайка в 150 человек при четырех пулеметах напала на местечко Судак, однако находящимися здесь на излечении офицерами и солдатами, своевременно предупрежденными, была отбита и понесла значительные потери.

Областной ревком работал и в городах, располагая огромными деньгами. В течение четырех месяцев ревком получил из Москвы через курьера еврея Рафаила Кургана один миллион «романовских», 10 тысяч фунтов стерлингов и на 40 миллионов золота в изделиях и бриллиантах.

В Симферополе, Севастополе, Ялте, Феодосии, Керчи и Евпатории образовались коммунистические комитеты, щедро снабжаемые деньгами. Между ними установилась живая связь курьерами.

2 августа в Ялте была обнаружена коммунистическая ячейка, имевшая в своем распоряжении типографский [366] шрифт и поддерживавшая связь с «Областкомом». В том же месяце в прифронтовой полосе были задержаны с мандатами Областкома два «курьера», высланные с целью шпионажа. Почти одновременно на Перекопе был арестован советский «шпион-курьер» Симка Кессель, пробиравшийся из Крыма в Одессу.

Вскоре удалось добыть нити для наблюдения за лицами, стоявшими в самом центре обновленной организации Областкома. В результате установленного наблюдения 21 августа был задержан чинами розыска пробиравшийся из леса в Севастополь Мордух Акодис, получивший от Областкома задачу воссоздать севастопольский городской революционный комитет, на что он получил 16 тысяч рублей «романовских», оказавшихся при нем при аресте. Одновременно были арестованы в Симферополе проживавшие там по фальшивым паспортам Рафаил Курган «Фоля» и Наум Глатман, являвшиеся местными представителями Областкома, в квартире которых было обнаружено 250 тысяч «романовских» рублей в обертках со штампом Московского народного банка, миллион денег главного командования, золотые вещи и бриллианты по казенной оценке на сумму 28 миллионов рублей, партийная переписка, денежные отчеты и отчеты по партийной работе революционного областного комитета в Крыму. В тот же день в Севастополе были арестованы Герш Гоцман и Осман Жилер, причем у первого была обнаружена переписка и почти не бывшая в употреблении печать севастопольского революционного комитета, а у второго — переписка и три миллиона рублей партийных денег в разной валюте.

Материалы, добытые обысками у названных лиц, в связи с данными ими обширными и вполне откровенными показаниями дали возможность выяснить полную картину всей работавшей в Крыму большевистской организации. В течение месяца число привлеченных к формальному дознанию превышало уже 150 человек. Организации противника в Крыму был нанесен сокрушительный удар.

Успешности действий по обнаружению и разгрому коммунистической работы в Крыму я обязан был генералу [367] Климовичу. В его распоряжение была передана и вся государственная стража, действовавшая весьма успешно.

В связи с беспрерывным падением рубля и возрастающей дороговизной материальное положение служащих становилось все более тяжелым. Необходимо было им помочь. В первую очередь старался я прийти на помощь офицерам, 25 августа состоялось под моим председательством заседание совета при мне, при участии некоторых старших военачальников, для рассмотрения мер по облегчению быта военнослужащих. Из состава совета выделена была для разработки этого вопроса особая комиссия. Председателем этой комиссии был назначен генерал Слащев. За последнее время он, отдохнув и пожив в Ялте спокойной жизнью, как будто оправился. Принимая участие в заседании, он особенно горячо ратовал за необходимость помочь офицерам, 25 августа комиссия рассмотрела выработанный моим штабом приказ и, внеся несколько пожеланий, представила мне на утверждение.

В тот же день приказ был обнародован.

ПРИКАЗ

Главнокомандующего Русской армией №3580

Севастополь

26 августа (8 сентября) 1920 года

Величие Российского Государства покоилось на могучих Армии и Флоте. В переживаемое нами лихолетие, небольшим числом, но крепкие духом возрождающиеся Русская Армия и Флот — грудью своей отстаивают от красного интернационала последний клочок необъятной когда-то нашей родины.

Верю, что настанет время и Русская армия, сильная духом своих офицеров и солдат, возрастая как снежный ком, покатится по родной земле, освобождая ее от извергов, не знающих Бога и Отечества.

Будущая Россия будет создана армией и флотом, одухотворенными одной мыслью: «Родина — это все».

Вдохнуть в армию эту мысль могут прежде всего офицеры — душа армии. [368]

К вам, г.г. офицеры, я обращаюсь в первую очередь.

Напрягите ваши силы, не покладая рук работайте над усилением мощи армии и верьте, что успехи вам будут сопутствовать.

Знаю все ваши нужды, все ваши печали, знаю, что вы отдали всю жизнь службе родине и потеряли все свое достояние.

Испытание, ниспосланное Господом Богом на многострадальную нашу редину, еще продолжается, и я не в силах помочь вам и семьям вашим так, как бы я хотел и как вы все того заслуживаете.

Будем верить, что Мать-Россия в будущем достойно вас вознаградит.

В настоящее время я могу вам помочь только частично, удовлетворить только самые наболевшие нужды, а потому и приказываю:

1. Начать с 1 (14) сентября ежемесячную выдачу всем нетрудоспособным членам семейств офицерским и классных чинов армии и флота установленного казенного пайка продовольствия бесплатно.

Право на получение этого пайка предоставляется всем членам семьи, находящимся действительно на иждивении главы семейства, независимо от степени родства, но при условии их нетрудоспособности или фактической невозможности иметь заработок; жены и дети до 17-летнего возраста во всяком случае получают паек (если не получают его в другом месте службы). Определение права на получение пайка согласно этой статьи приказа возлагается на личную ответственность начальников частей и учреждений и подтверждается начальниками дивизий или пользующимися их правами начальствующими лицами. Дети до 12-летнего возраста и трудоспособные члены семьи, временно не имеющие заработка, получают паек в половинном размере. Порядок выдачи пайков из интендантских магазинов и возмещение денежной стоимости их полностью или частью по расценке кормового оклада, при неимении в наличии продуктов в магазинах, устанавливается особой инструкцией начальника снабжения. [369]

2. Выдавать членам офицерских и классных семейств, имеющих право на паек, два раза в год материал для шитья одежды, на первое время в количестве 6 аршин материи, а также по 1 фунту кожи для починки обуви; первую выдачу произвести не позднее 1 октября. Получающим половинные пайки — выдавать в половинном размере.

3. В тыловом районе начальникам гарнизонов и комендантам городов озаботиться в срочном порядке устройством для семейств офицерских и классных чинов экономических лавок, столовых, прачечных, починочных мастерских; интендантству оказывать в этом деле возможное содействие. Распоряжением командующего войсками тылового района принять меры к объединению всяких существующих офицерских экономических обществ и кооперативных лавок в одно офицерское экономическое общество армии и флота, с отделениями в главных городах Крыма.

Для усиления оборотных средств этого общества будет выдана правительственная субсидия. О принятых мерах донести мне.

4. Установить бесплатное обучение детей офицерских и классных чинов в правительственных и субсидируемых правительством учебных заведениях.

5. Председателю комитета государственного призрения озаботиться оказанием помощи и устройством в первую очередь сирот военнослужащих и инвалидов — защитников родины.

6. Предоставить бесплатную медицинскую помощь и медикаменты в военно-лечебных заведениях семьям офицерских и классных чинов.

7. Всякого рода подходящие казенные работы и заготовления представлять преимущественно членам офицерских и классных семейств. Во всех тыловых штабах, управлениях и учреждениях замещать должности писарей, телефонистов, посыльных — по преимуществу членами их семейств, с выдачей установленного для вольнонаемных лиц содержания.

8. Начальнику военного управления по соглашению с начальником управления финансов разработать и [370] представить мне в кратчайший срок соображения: а) об установлении прибавок к основному окладу в соответствии со сроком службы в рядах армии, б) об улучшении пенсионного обеспечения чинов армии и флота.

9. В связи с изменением по настоящему приказу порядка довольствия семейных офицерских чинов и вследствие непрерывно возрастающей дороговизны установить на сентябрьскую треть размер содержания офицерских и классных чинов в двойном размере основного оклада; главам семей, не состоящим на котле при частях и командах, выдавать установленный кормовой оклад.

10. Сверх всего указанного выдать на заготовление заблаговременно на зиму продуктов питания, топлива и пр. всем офицерским и классным чинам единовременное пособие в размере полного получаемого ими ежемесячного содержания, включая кормовые деньги.

Верю, что намеченные мною меры облегчат тяжелое положение офицеров, врачей и военных чиновников и дадут им новые силы для борьбы за родину в спокойном сознании, что семьи их не терпят крайней нужды.

Генерал Врангель

30 августа генерал Слащев представил мне рапорт, указывая, что намеченных комиссией мер недостаточно. Он предлагал, «что все имущие слои населения должны сознательно отдать половину своего состояния, в чем бы оно ни заключалось, на финансовое и экономическое возрождение России, хотя бы из имущества, находящегося в Совдепии, причем является возможность выдать строго юридические обязательства на передачу половины этих имуществ в собственность государства». Вместе с тем он предлагал одновременно «с обращением к честным работникам воздвигнуть виселицу для спекулянтов и мешающих возрождению России торгашей и себялюбцев» {17}, Улучшение его здоровья оказалось лишь кажущимся. Отдых, по-видимому, не рассеял тумана в его голове... [371]