Долгожданная встреча

Как же хорошо дома! Отогрелся я душой рядом с родными и близкими, среди полей, лесов, речушек, заветных полянок и уголков, с которыми связано детство. Дни, проведенные на родине, встречи с людьми помогли глубже понять, почему так дорога советскому человеку Родина, почему его так волнует судьба Отечества, почему он готов защищать его, не щадя жизни и крови, от любого захватчика. Велик и могуч русский человек. Кто только не ходил на нашу землю, кто только не пытался сломить русскую душу. Но исход всегда был один — выметалась нечисть с Руси, и после каждого набега еще сильнее я тверже становилась она.

Непримиримость к поработителям заложена предками в советского человека, она в плоти и крови его. А умноженная на безграничную любовь к своей родной Советской власти, к нашей партии, она превратилась в такую силу, которую сломить просто невозможно. Я убедился в этом на фронте. Еще больше убедился в атом здесь, в тылу.

Хорошо дома! Но мысли мои все чаще и чаще возвращались к человеку, чей образ бережно носил в сердце все три военных года, о встрече с которым мечтал, одним словом, стал я рваться к Розе.

Моя задумчивость не могла остаться незамеченной родными, и прежде всего мамой. Она первой и начала разговор о Розе:

— Сколько же она для меня доброго сделала. Ты, Володя, даже не представляешь, какая тяжелая блокадная зима была в Ленинграде. Я и не выжила бы, если бы не Роза. Она и ее мама Мария Станиславовна помогли устроиться на работу в больницу нянечкой. А когда весной сорок второго представилась возможность выехать из Ленинграда через Ладогу, Роза привезла меня полуживую на санках на вокзал и посадила в вагон. Ведь я уже и двигаться не могла, опухла от голода. Так что с Розой мы породнились в блокаде. Поезжай, сынок, повидайся с ней. Адрес-то ее есть?

— Адрес есть, должна быть в Днепропетровске. Может, за последнее время что-то изменилось, трудно сказать. Фронт уходит все дальше на запад, не исключено, что и она переедет ближе к фронту, она, мама, работает техником-гидрологом гидрометеослужбы фронта.

Тепло распрощавшись с родными, в первых числах июня я сел в поезд и отправился в Днепропетровск. После длительного блуждания по разрушенным улицам разыскал на окраине маленький домик, в котором снимала комнату Роза с подругой. Сердце гулко и часто забилось, когда на вопрос: «Проживает ли здесь Садовская Роза?» — я услышал: «Да. Она в огороде».

Я вошел в сад и увидел Розу.

— Откуда ты появился? — сказала она спокойно в, как мне показалось, безразлично.

Я оторопел, не знал, что сказать и как вести себя дальше. Нашу встречу я мечтал увидеть по-другому, только не так.

Вошли в дом, и Роза представила мне Мусю, ленинградскую подругу, с которой была неразлучна все эти годы. Оставив меня в комнате, девушки стали хлопотать на кухне. Когда же я достал из парашютной сумки кое-какую еду, они с облегчением вздохнули: этого как раз у них и недоставало. Но праздничного застолья не получилось, в поведении каждого из пас сквозила настороженность. Вскоре Муся под каким-то предлогом удалилась по своим делам. И начались разговоры и расспросы о прожитом за три года разлуки.

Роза подробно рассказывала о блокадном Ленинграде, о пережитом и виденном в голодные и холодные дни первой зимы, о том, как в праздничную полночь седьмого ноября сорок второго года попала в их дом па Боровой бомба и как они спаслись. Рассказала, как мечтала после окончания курсов техников-гидрологов попасть в Сталинград и принять участие в восстановлении легендарного города.

Немало времени занял рассказ о мытарствах после выезда из Ленинграда, об увиденном и пережитом в Сталинграде, в Харькове, Павлодаре, куда попали, двигаясь вслед за фронтом. В Днепропетровске они задержались почти на полгода, вместе с другими девушками организовывали гидрометеослужбу на освобожденной Украине. Трудно было воспринять и осознать все тяготы, которые выпали на ее долю...

Три дня я пробыл в гостях у Розы. Мы вместе дежурили на метеостанции, ездили вверх по Днепру на один из водомерных постов, где ей было поручено провести замеры на реке. Вместе купались, любовались красотой Днепра. Все для меня было интересно и привлекательно. Только настораживала холодность со стороны Розы. Все настойчивее в сознании возникало: «Меня не ждали. Моему приезду не рады. В чем дело?»

Решил уезжать, не дожидаясь окончания отпуска. Неожиданно прощание было теплым и нежным. Трудно было объяснить, что на нее повлияло: боязнь и неопределенность предстоящей разлуки или желание как-то загладить натянутость и холодность во взаимоотношениях. Договорились твердо пока об одном — регулярно писать друг другу.

Через двое суток «на перекладных», попутным транспортом, где на товарняке, где на пассажирском поезде или автомобиле, добрался до аэродрома Саки. Тепло встретили боевые друзья, товарищи. Почувствовал — здесь мой дом. Правильно говорят: «Твой дом там, где ты счастлив». Я был счастлив в кругу боевых товарищей, с которыми сроднился на фронте. Недоумение вызвало мое досрочное возвращение из отпуска, особенно настойчиво расспрашивал Акулов: «Почему так рано возвратился? Розочка плохо встретила?»

Я, как мог, отшучивался. Огорчило сообщение, что на наш аэродром приезжал Алексей, буквально на следующий день, как я улетел в Москву. Его дивизион гвардейских минометов после завершения боевых действий в Крыму перебрасывался в Прибалтику. Узнав, что я поехал к матери, Алексей успокоился: он надеялся на встречу со мной, так как его маршрут проходил через Москву.

Позже я узнал, что он действительно заезжал к маме и меня не застал. Всего на несколько часов опоздал Алексей. Опять неудача. Не удалось ему перехватить меня и в Москве на обратном пути. Так и не состоялась наша встреча с братом во время войны, хотя и воевали вместе, на одном участке фронта. В дальнейшем наши фронтовые дороги разошлись. Алексей воевал в Прибалтике, принимал участие в штурме Берлина, а я на завершающем этапе войны вместе с другими летчиками полка сражался на южном направлении.

Мои боевые друзья — Борис Маслов и Иван Трошкин встретили брата, долго сидели с ним за столом, слушая рассказы о фронтовых событиях.

Встретился Алексей и с командиром полка Авдеевым. Авдеев, не скупясь на подробности, рассказал ему о том, как воюют летчики-истребители. В глаза он нас редко хвалил, а тут, как мне потом стало известно, Авдеев говорил о нас с гордостью.

Пока я был в отпуске, в полку произошли изменения — все эскадрильи были полностью укомплектованы самолетами и летчиками. Мне не терпелось приступить к полетам. И уже на следующий день я снова оказался в родной стихии на своем первом «яке» под номером «тридцать один». В те дни состоялся у меня короткий разговор с комсоргом полка Климентовым. После взаимных приветствий и поздравлений с наградами Климентов. как бы между прочим, напомнил:

— Пора тебе, Володя, браться и за комсомольскую работу. Ты уже опытный воздушный боец, два ордена имеешь. Такой и нужен комсомольский вожак.

— А справлюсь я?

— Справишься. Ты лучше других знаешь людей в эскадрилье. А что касается помощи, можешь всегда рассчитывать на меня, — заключил разговор Клименюв.

После избрания комсоргом эскадрильи у меня, естественно, появилось немало новых забот. Ведь в годы войны большинство летчиков, техников и механиков были ребята комсомольского возраста. Многие из них не имели фронтового опыта, волевой закалки, слабо знали материальную часть самолета и специфику летной службы. Их надо было обучать и воспитывать, помогать словом и делом.

На новом направлении

Летом 1944 года сила ударов Красной Армии по врагу непрерывно нарастала, стратегическая инициатива

прочно находилась в ее руках. После разгрома немецко-фашистских войск в Крыму были нанесены сокрушительные удары в Белоруссии и на Украине. Войска 2-го и 3-го Украинских фронтов совместно с Черноморским флотом и Дунайской флотилией готовились к проведению Ясско-Кишиневской наступательной операции с целью разгрома группировки противника на левом фланге советско-германского фронта, вывода из войны Румынии и освобождения Болгарии. Корабли и авиация Черноморского флота готовились к боевым действиям на приморском направлении.

В конце июня наш полк перелетел на новый аэродром Медново, в тридцати пяти километрах от Одессы и в двенадцати километрах от побережья Днестровского лимана, по которому и проходила линия фронта. Аэродром представлял собой давно непаханное поле, ограниченное со всех сторон лесопосадками. Никаких построек вблизи не было. Пришлось спешно рыть землянки и разбивать палатки. Самолеты Як-9 затаскивали в лесопосадки и маскировали ветками деревьев. Летчики размещались в большом поселке Гросс Либошаль в полуразрушенном помещении бывшей больницы, в семи километрах от аэродрома.

Здесь, на новом аэродроме, произошло еще одно важное для меня событие: меня назначили командиром разведывательного звена. Естественно, появились новые дела и заботы. Надо было готовить молодых летчиков к выполнению боевых заданий. Нашему звену в те дни была поставлена задача — вскрыть систему базирования авиации противника в прибрежной полосе между реками Дунай и Днестр. Вскрыть систему — это значило облетать и сфотографировать все аэродромы и посадочные площадки, подтвердив документально наличие или отсутствие на ник авиации противника.

Почти ежедневно нам приходилось вылетать парами или четверками на разведку. Со своим молодым напарником младшим лейтенантом Алексеем Мухиным мы буквально исползали на бреющем всю территорию противника в прифронтовой полосе. К каждому боевому вылету готовились тщательно, выбирали маршрут и профиль полета, чтобы обеспечить внезапное появление над объектами разведки, стремились избегать шаблона и повторения маршрута. Удалось установить, что в прибрежной полосе только на трех аэродромах базировалась авиация противника составом от четырех до десяти истребителей Ме-109. Стало ясно, что основные силы авиации противника сосредоточены на аэродромах в районе Кишинева, Ясс, где накапливались ударные группировки наших фронтов.

Командование полка неоднократно одобрительно отзывалось о результатах наших воздушных разведок.

Однажды начальник разведки полка капитан Куликов поставил нам задачу сфотографировать побережье Днестровского лимана в районе города Аккермана. По карте уточнили отрезок побережья противника для фотографирования, масштаб съемки и высоту полета. Выполнив задание к назначенному сроку, мы представили фотосхему с данными дешифрирования объектов противника. На следующий день неожиданно в полк прибыл артиллерист-подполковник с претензиями, что мы не так сделали съемку. Оказывается, фотографирование вражеского берега выполнялось в интересах десанта и артиллеристов, и им обязательно для привязки надо было захватить побольше суши и в более крупном масштабе.

Что делать? Война есть война. И мы, поругивая в душе артиллеристов, повторно пошли на задание. Противник открыл по нам ураганный огонь. Добиться внезапности уже невозможно. Пришлось делать четыре захода, чтобы выполнить просьбу артиллеристов.

А все могло быть гораздо проще, если бы сразу нам четко поставили задачу. Фактически мы даже не знали, в чьих интересах выполняется фотографирование, какие объекты интересуют в первую очередь. Пришлось высказать свои пожелания начальницу разведки полка, чтобы по возможности на согласование задания на разведку с представителями взаимодействующих частей приглашали и непосредственных исполнителей — летчиков разведывательного звена. Этот эпизод лишний раз подтверждает, что на войне любая информация должна быть точной, проверенной, поэтому и задачу надо ставить точно и продуманно. Следует отдать должное капитану Куликову. Он всегда прислушивался к нашим пожеланиям, делая выводы на будущее. Больше у нас подобных недоразумений не было.

В те дни, когда готовилась наступательная операция, особенно активизировалась партийно-политическая работа. В нашем полку партийные и комсомольские активисты рассказывали молодежи о своем личном опыте, учили ее действовать в любой обстановке смело, решительно, проявлять инициативу и настойчивость в выполнении боевой задачи.

Вспоминается одно из комсомольских собраний эскадрильи с повесткой дня: «Комсомолец, возьми себе в пример подвиги героев нашего полка». В эскадрилью прибыло молодое пополнение и многие не знали о боевых делах Героев Советского Союза Авдеева, Гриба, об их дружбе с теми, кто обеспечивает подготовку самолетов и оружия на земле. Немало было сказано о лучших летчиках и специалистах нашей эскадрильи.

Молодые комсомольцы с огромным интересом и вниманием слушали рассказ о подвигах однополчан. В своих коротких выступлениях они выражали гордость, что им оказано большое доверие воевать в прославленном гвардейском полку, и давали клятвенное обещание сражаться геройски до полной победы над фашизмом.

Активная воспитательная работа велась повсюду. Опытные воздушные бойцы, техники, механики, когда выдавалось свободное время, встречались с молодежью на стоянках самолетов, в палатках и землянках. Молодежь обретала крылья и уверенность в победе не только в ходе учебных, и боевых вылетов, но и на земле в общении с бывалыми воинами, познавшими на своем личном опыте, какой нелегкой ценой добывается успех в воздухе.

Все это положительно сказывалось на делах не только нашей эскадрильи, но и всего полка.

Однажды ко мне обратился старший техник по фотооборудованию старший лейтенант Комаров с предложением:

— Есть задумка, командир, расширить возможности Як-9 при фотографировании. Вместо одного аэрофотоаппарата в грузовом отсеке установить два АФА-И. Это позволит почти вдвое увеличить захват на местности при фотосъемке.

— Заманчивая идея! Но поместятся ли два фотоаппарата в грузовой кабине?

— Поместятся. Мы уже прикинули и даже разработали конструкцию самой установки и ее крепление к фюзеляжу, — продолжал Комаров.

— А за счет чего предполагается увеличить захват на местности?

— Все очень просто. За счет раствора углов установки каждого фотоаппарата относительно вертикальной оси.

— Так это же приведет к искажению изображения на фотосхеме, — высказал я сомнение.

— Конечно, незначительная разность в масштабе будет, но практически она не повлияет на возможности по дешифрированию аэрофотоснимков.

На следующий день Комаров показал мне основание для установки фотоаппаратов, изготовленное в ПАРМе из стальных труб. Пришлось провести доработки и в системе управления фотоаппаратами из кабины летчика с целью обеспечения включения и выключения обоих АФА-И с одного щитка.

Два дня наши техники не покладая рук трудились над реализацией своего замысла. Мы с нетерпением я большим интересом ждали окончания работ. И вот установка готова. Я решил сфотографировать наш аэродром, имеющий значительные размеры, с одного захода. Через несколько часов мы с любопытством рассматривали монтажную схему и изображение объектов аэродрома. Схема была так искусно сделана, что никто из присутствующих не смог обнаружить какого-либо изъяна или отличия от обычной аэрофотосъемки, выполненной одним фотоаппаратом.

Пришли в землянку к командиру эскадрильи и положили на стол фотосхему. Капитан Гриб с интересом стал рассматривать снимки, отыскивая стоянку наших самолетов, не понимая истинной причины нашего вторжения.

— Неплохие снимки получились. А самолегы на стоянке замаскированы плохо, просматриваются с воздуха без труда. Надо принимать дополнительные меры по маскировке. Могут пожаловать «мессеры» в гости и устроить небольшой фейерверк... Вот молодцы, что своевременно сделали съемку и доложили. Кто же ходил парой? — спросил командир эскадрильи.

— Товарищ командир, в том-то и дело, что эта фотосъемка выполнена не парой, а одним самолетом и с одного захода, — с нескрываемым удовлетворением ответил я.

— Не может быть. Вот же, на схеме видно, — показал Гриб на смонтированные снимки.

— Все правильно, товарищ командир, на схеме смонтированы снимки двух фотоаппаратов... Это наши техники придумали такую установку.

Капитан Гриб сразу понял ценность рационализаторского предложения.

— Молодцы, технари! Теперь с этой установки ты, Воронов, можешь фотографировать с одного захода любой аэродром. Спасибо Комарову, — заключил он.

Об изобретении техников стало известно командованию полка и всему личному составу. Самоотверженный труд, смекалка старшего лейтенанта Комарова и лейтенанта Горячева были отмечены орденом Красной Звезды.

Подобных примеров инициативы, находчивости и творчества техников и механиков было много. Усилия личного состава способствовали повышению боевой эффективности авиационной техники и оружия, качественному выполнению поставленных заданий.

Рядовой партии

Нелегко молодому летчику, технику добывать авторитет и уважение товарищей. На фронте авторитет достигался не словами, а боевыми делами, мужеством и отвагой в бою. Различных ловкачей, трусов распознавали быстро и давали им должную оценку. Не находили поддержки и те люди, у кого слова расходились с делами, кто проявлял эгоизм, гнался за славой, свои интересы ставил выше интересов эскадрильи, полка. Разумеется, такие люди не в почете и в наше время. Они наносят ущерб общему делу, делу боевой готовности, подрывают авторитет коллектива, партийных и комсомольских организаций. Но в боевых условиях этот ущерб особенно ощутим, потому что он измеряется зачастую человеческими жизнями.

Зато сколько радости дает сознание того, что твой труд, боевая работа приносят пользу не только самому, но прежде всего коллективу, товарищам, что они верят тебе, уважают, доверяют. Вот такую радость я ощутил на фронте 6 августа 1944 года. В этот день меня приняли кандидатом в члены партии.

Заседание партбюро полка, на котором рассматривалось мое заявление, проходило в лесопосадке вблизи командного пункта. Все члены партбюро одобрительно отнеслись к моему решению, поддержали меня, но когда стал выступать парторг, из землянки выбежал оперативный дежурный и крикнул:

— Лейтенанту Воронову срочно вылетать на разведку.

От командного пункта полка до стоянки третьей эскадрильи было около двух километров. Никакой машины рядом не оказалось. До своего самолета я смог бы добежать за десять минут. А время терять нельзя. Выручил меня парторг капитан Леонов. Он прервал свое выступление, провел голосование и тут же сказал:

— Ты единогласно принят кандидатом в члены ВКП(б). Поздравляю. Бери мой велосипед и поезжай к самолету. Это будет твой первый боевой вылет коммунистом, рядовым великой партии Ленина. Желаем тебе успешного полета.

Поблагодарив всех товарищей за оказанное доверие, :я вскочил на велосипед и помчался вдоль лесопосадки к своему верному «яку». У самолета меня уже ожидали адъютант эскадрильи с картой и ведомый летчик Мухин.

— Получено приказание срочно разведать и сфотографировать аэродром Измаил.

Задание для нас было обычным, пришлось только уточнить масштаб аэрофотосъемки. По пути к самолету я успел сказать Алексею Мухину:

— Внимательно смотри за воздухом во время захода на фотографирование. При подходе к аэродрому вас могут прихватить «мессеры»... Не отставай.

Натренированным движением с ходу вскочил в кабину «яка», запустил мотор — и мы в воздухе, курс — к линии фронта. Всего несколько минут прошло с того момента, когда я стоял перед членами партбюро. И мыслями я еще там. Чем ответить на доверие? Только одним — образцовым выполнением каждого боевого задания.

На бреющем, прижимаясь к воде, выскочили к Черному морю и взяли курс вдоль береговой черты. На этот раз я решил подойти к Измаилу с юга, со стороны противника, что должно было, по моим расчетам, обеспечить внезапность выхода на цель.

Я на память знал все ориентиры и, по сути дела, без помощи карты выполнял полет по выбранному маршруту. Чтобы ввести в заблуждение противника, несколько раз меняем курс с учетом избранного направления захода па цель для фотографирования. Едва не задевая верхушки зарослей камыша, проскакиваем гирло Дуная между Сулиной и Измаилом и берем курс на юго-запад. Через несколько минут взмываем вверх и на полных оборотах мотора набираем высоту четыре тысячи метров. Отсюда открывается панорама дельты Дуная. Отыскиваю взглядом небольшой городок Измаил, . где-то севернее расположен грунтовый аэродром. С него в первый день войны взлетали летчики-черноморцы на перехват вражеских самолетов. А теперь на этом аэродроме притаились фашистские «мессеры», которые пытаются перехватывать нас.

Уточнив ориентировку, доворачиваем на цель и пикируем до высоты три тысячи метров. На максимальной скорости проносимся над Измаилом, в горизонтальном полете включаю аэрофотоаппараты. Мухин на месте. Цепкий парень, молодец.

На границе аэродрома заметил замаскированные восемь самолетов Ме-109. Взлететь они не успели. И на этот раз нам удалось перехитрить врага, не ожидавшего нашего появления. Сзади вспыхнули шапки разрывов зенитных снарядов. Задача выполнена. Теперь главное — избежать встречи с истребителями противника. Самый верный путь достижения этой цели — прижаться к земле и одновременно изменить курс полета. Так и действуем. Полупереворотом перевожу свой «як» в отвесное пикирование до высоты примерно триста метров, затем плавно уменьшаю угол и у самой земли вывожу машину в горизонтальный полет. Через несколько минут отворачиваем вправо почти на девяносто градусов к береговой черте. Наш расчет и на этот раз оказался правильным. Противнику не удалось перехватить нас. Впереди показались родные берега Днестровского лимана, а там, совсем рядом, и наш аэродром. Но успокаиваться еще рано, внимательно наблюдаю за ведомым и задней полусферой, свято выполняя заветы бывалых воздушных бойцов — не забывать об осмотрительности до самой посадки.

Бреющим проносимся над нашей стоянкой и резко взмываем вверх боевым разворотом, салютуя об успешном выполнении задания. По установившейся традиции, к нашим самолетам собираются техники и механики. Первым, как обычно, вскакивает на плоскость самолета стартех звена Гриль:

— Как слетали, командир? Как работала матчасть?.. С нетерпением ждет ответа и мой новый механик старшина Иван Суховицкий. С другой стороны кабины на плоскость забирается техник по фотооборудованию лейтенант Горячев, открывает крышку грузового отсека и приступает к снятию фотоаппаратов, чтобы, не теряя времени, доставить отснятую пленку в фотолабораторию для обработки и изготовления монтажной схемы. С чувством удовлетворения и благодарности крепко пожимаю руки механика и стартеха:

— Все отлично. Никаких замечаний нет. Техника работала как часы.

Подходит Алексей Мухин, докладывает о выполнении задания. Закуриваем, и он подробно рассказывает, что ему удалось заметить во время полета. Такой порядок заведен с первого нашего совместного вылета.

Возвращение друга

Однажды в солнечный жаркий день мы сидели в тени деревьев лесопосадки вблизи самолетов и проводили разбор очередного боевого вылета. К нам неожиданно подошел, прихрамывая, худощавый лейтенант в темно-синем рабочем кителе. Присмотревшись к нему, я вдруг понял, что это Сергей Денисов.

— Неужели это ты? Сергей?.. Живой! — невольно вырвалось у меня.

Мы крепко, по-мужски обнялись. Молодые летчики с нескрываемым любопытством смотрели на нас. Пока Денисов был в госпитале, летный состав эскадрильи почти полностью обновился. Естественно, Сергея Денисова никто из присутствующих не знал.

После взаимных приветствий я представил летчикам моего друга. По лихорадочному блеску глаз Сергея я понял его безмерную радость и счастье. Шесть долгих месяцев Денисов лечился в госпиталях и жил надеждой вернуться в строй. Как же он изменился! Перед нами стоял невероятно худой, ссутулившийся, бледный, с глубоко запавшими глазами человек.

— Вот вырвался, наконец, даже не верится, что я в родном полку, — говорил Денисов. — И рад, рад, что тебя, Володя, встретил.

Мне показалось, что Сергей стал ниже меня ростом.

— Да, брат, вырос в обратную сторону на три сантиметра, — неловко пошутил он. — Дважды оперировали правую ногу, пытались вытянуть и срастить кость, но ничего не получилось. Так и осталась одна нога короче. Предлагали еще одну операцию, но я не согласился. И так намучился до предела.

Сергей подробно рассказал о своих мытарствах по госпиталям, о тяжких мучениях и переживаниях, выпавших на его долю после памятного февральского боя с «мессерами». Вечером в общежитии, увидев его выступающие кости, длинные тонкие ноги и болтающиеся как плети руки, пораженный его видом, я невольно подумал: «Как же искалечили тебя фашисты! Тебе ли, Сережка, думать о полетах?»

Уловив мой сочувствующий взгляд, Сергей сказал:

— Ничего, Володя, мы еще повоюем. Были бы кости, а мясо нарастет. Ты бы лучше помог мне получить разрешение приступить к полетам. Я тебе честно скажу, при выписке из госпиталя я умышленно не комиссовался, иначе бы меня списали подчистую. У меня же, кроме переломов ног, поврежден и позвоночник, выбиты зубы, о другом я уже не говорю, — сдерживая слезы, говорил Денисов.

Как я понимал его!

Но вернулся же в строй наш черноморский летчик — Иван Любимов. После тяжелого ранения в воздушном бою и ампутации ступни он продолжал летать и воевать, стал командиром 11-го гвардейского истребительного авиаполка, а затем — командиром истребительной дивизии.

Самое активное участие в судьбе моего друга принял командир эскадрильи Гриб. Он посоветовал Сергею лично обратиться к командиру полка, но, по-видимому, предварительно уже переговорил с ним о Денисове. Поэтому при встрече Авдеев только спросил Денисова:

— Как себя чувствуешь, орел? Не забыл, как надо держаться за ручку?

Сергей бодро ответил, что чувствует себя хорошо и хочет летать.

— Вот и хорошо! Приступай к полетам. Передай Грибу, что я разрешил, — закончил короткий разговор Авдеев.

Радости нашей и ликованию не было предела. Трудно было верить, что сложный вопрос так быстро решился. Я попросил командира эскадрильи назначить Денисова в мое звено, и через несколько дней мы уже начали вывозные и тренировочные полеты, сначала на спарке Як-7у, а затем и на боевой машине Як-9.

Нельзя было не восхищаться настойчивостью и терпением Сергея. Он никогда не жаловался на усталость или боли. Летал отлично и быстро набирал силу. Большую заботу, внимание и такт в отношении Денисова проявил и наш врач полка майор Максимкин. Сознавая больше других тяжесть полученных Денисовым травм, он приложил немало энергии и сил, чтобы обосновать допуск его к полетам в порядке исключения.

Участие и помощь командиров, благожелательное отношение друзей и товарищей помогло сохранить в боевом строю прекрасного летчика. Денисов быстро окреп физически, восстановил навыки в технике пилотирования а к началу Ясско-Кишиневской операции был в полной готовности к новым схваткам с врагом.

Авдеевская школа

В летной судьбе моего друга проявилась одна из замечательных черт характера нашего командира полка -его доброта. Михаил Васильевич Авдеев был прекрасным летчиком-истребителем, храбрым воздушным бойцом, требовательным и суровым командиром, но в то же время добрым и внимательным человеком. Он не боялся ответственности за свои решения и действия, хотя порой и превышал права. Строго взыскивая с пьяниц и трусов, он в то же время щедро поощрял достойных и отличившихся, представлял их к наградам.

Михаил Васильевич прежде всего проявлял заботу о высокой боевой выучке летчиков, организованности и дисциплине, постоянно поддерживал и развивал у подчиненных чувство гордости за свой полк, ответственность за его честь и славу. Он постоянно жил делами и заботами коллектива.

На нашем аэродроме от зари до зари кипела боевая работа: один за другим чередовались вылеты на разведку, сопровождение штурмовиков. Мы постоянно несли боевое дежурство, активно готовили молодых летчиков. Им преподносились уроки групповой слетанности в составе пары и звена, воздушных боев, стрельбы по наземным целям. Но установившейся традиции и по инициативе командира полка нередко проводились над аэродромом, на глазах у всего личного состава показательные воздушные бои. Следует отметить, что командир полка умело развивал среди летчиков дух состязательности. Летный авторитет ценился превыше всего, всегда был на первом плане. Однажды Авдеев организовал показательные воздушные бои на малой высоте, в которых принимали участие командиры эскадрилий. Условия состязаний на этот раз были сложные: «противники» сходились на встречных курсах на высоте всего лишь сто метров, после чего начиналось свободное маневрирование в вертикальной и горизонтальной плоскостях, чтобы занять выгодное положение для атаки сзади. В первой схватке помериться силами предстояло командирам первой и второй эскадрилий капитанам Феоктистову и Кологривову. В поединке победителя с командиром нашей, третьей эскадрильи капитаном Грибом и должен был выявиться сильнейший среди комэсков в полку.

На стоянках возле самолетов собрались группами летчики, техники и механики в ожидании захватывающего зрелища. Равнодушных не было. Со всех сторон слышались громкие реплики, подначки, шутки, смех. Каждому хотелось видеть победителем своего командира. А пока соперники занимали места в самолетах, шли словесные баталии болельщиков.

И вот состязание началось. В бою первой пары более искусным оказался Кологривов, ему удалось па косой петле добиться преимущества и в дальнейшем, при маневрировании, «дожать» «противника», зайти ему в хвост.

Попытки Феоктистова уйти из-под удара предельным виражом ни к чему не привели. Со стоянки самолетов второй эскадрильи слышались радостные крики по случаю победы командира.

После непродолжительного перерыва на финальный поединок взлетели Гриб и Кологривов. На стоянках затаили дыхание. Кологривов был вдохновлен победой над сильным соперником в первом бою и не намеревался уступить Грибу. Но мы хорошо знали характер нашего командира, его упорство и настойчивость. В общем, противники были достойны друг друга.

И вот они сошлись над центром летного поля, мчались навстречу друг другу на максимальной скорости, оставляя сзади черные шлейфы дыма. Почти одновременно оба самолета круто взмыли вверх, наполняя воздушное пространство пронзительным гулом моторов. Мы напряженно следили за действиями «яка» с номером «22», прекрасно понимая большое значение начального этапа схватки. Именно в этот момент шла борьба за превосходство в высоте. А Грибу удалось сразу же перехитрить «противника». Он оказался чуть выше и захватил инициативу. «Яки» в руках опытных и искусных воздушных бойцов с оглушительным ревом выписывали невероятные и рискованные фигуры, едва не задевая верхушки деревьев. Гриб, сохраняя преимущество в высоте, постепенно подбирался к хвосту «противника».

В конце концов Кологривову пришлось перейти на горизонтальный маневр, так как весь запас высоты и скорости был исчерпан. Несколько раз в процессе предельного виража нам казалось, что самолет Кологривова заденет крылом землю или деревья, но в самый последний момент он успевал выхватить машину. В эти критические моменты наблюдавшие поединок с земли невольно ахали или пригибались. В захватывающей и опасной схватке сильнейшим оказался Гриб. При явном его превосходстве бой был прекращен по команде командира полка.

Михаил Васильевич следил за ходом поединка с вышки командного пункта и четко определял момент прекращения схватки, хорошо понимая, что в пылу азарта летчики могут допустить и непоправимую ошибку.

В этот день в третьей эскадрилье был настоящий праздник, все искренне радовались победе командира и гордились, что они служат под началом такого замечательного летчика, каким был Михаил Иванович Гриб.

— Вот научитесь так владеть машиной, не страшны вам никакие «мессеры», — говорили бывалые молодым летчикам после этих показательных воздушных боев.

Пример боевых летчиков-фронтовиков оказывал благотворное и сильное воздействие на молодежь, способствовал воспитанию у нее высоких бойцовских качеств.

Вместе с тем не обходилось и без срывов. А один случай едва не закончился трагически. Как-то вечером после полетов нас срочно вызвал командир эскадрильи. Подойдя к командирской землянке, мы услышали громкий и гневный голос Гриба, распекавшего кого-то.

В землянке мы увидели разбушевавшегося Гриба а курносого лейтенанта, командира звена, который стоял перед комэском и молчал, потупив взгляд. Этот лейтенант недавно прибыл к нам в полк, но уже не один раз приносил неприятности.

— Сейчас сообщили, — увидев нас, сказал Гриб уже нормальным тоном, — что на полигоне при стрельбе по щиту ранен в ногу летчик, руководитель полетов на полигоне. Вот этот летун, — показал он на лейтенанта, — не осмотревшись и не убедившись в разрешении стрельбы, открыл огонь по мишени, когда там находился человек. Какой же ты летчик-истребитель, если не видел выложенный крест — знак запрета стрельбы и человека возле щита!

Негодованию Авдеева не было предела, и он, не раздумывая, приказал отстранить виновника от занимаемой должности и от полетов.

Командир полка сам не пил и страшно не любил пьяниц, тех, кто злоупотреблял и не знал меры, забывая о своем долге и предназначении на фронте. Авдеев жестоко карал за пьянство даже боевых и заслуженных летчиков. Он придумал и применял на практике такое наказание — отбирал у провинившихся награды и хранил их у себя в сейфе до тех пор, пока не убеждался в том, что наказание подействовало и виновный исправился. Такая кара на фронте для всех была самой строгой и, как правило, приносила пользу.

Все в полку любили и уважали Михаила Васильевича, но в то же время и побаивались, зная, что Авдеев спуску не даст. Таков уж у него был характер и такова школа.

На Констанцу

По замыслу Ставки Верховного Главнокомапдования Чер поморский флот в ходе Ясско-Кишиневской операции

должен был содействовать войскам 3-го Украинского фронта в окружении и уничтожении приморской группировки немецко-румынских войск, оказать содействие войскам при форсировании Днестровского лимана и реки Дунай, наносить массированные удары авиацией по военно-морским базам противника Констанца и Сулина. К участию в операции привлекалось более трехсот боевых самолетов. Они должны были наносить массированные удары по военно-морским базам с широким применением разведывательной, бомбардировочной и штурмовой авиации. Впервые за весь период войны на Черном море достигалась небывалая по своей ударной мощи концентрация сил авиации флота. Основная роль отводилась 13-й авиадивизии пикирующих бомбардировщиков, имеющей в своем составе два авиаполка (40-й и 29-й) на самолетах Пе-2 и один истребительный авиаполк (43-й) на самолетах Р-39 «Аэрокобра».

Наш 6-й гвардейский истребительный авиаполк придавался на период операции командиру авиадивизии и должен был прикрывать 29-й авиаполк пикировщиков. В ходе подготовки к воздушной операции большое внимание уделялось отработке тесного тактического и оперативного взаимодействия между различными родами авиации, частями и соединениями.

Командир 13-й авиадивизии пикирующих бомбардировщиков подполковник И. Корзунов за несколько дней до начала наступления поставил задачу командирам полков и ведущим групп на первый боевой вылет, а затем провел со всем летным составом розыгрыш «пеший полетному». Эта форма подготовки летного состава во время завершающего периода войны нашла широкое распространение и приносила большую пользу. Мы близко познакомились с нашими новыми боевыми друзьями, летчиками-пикировщиками, что имело первостепенное значение для успеха операции. В заключение наших совместных занятий по инициативе Авдеева был показан сложный пилотаж на малой высоте на Як-9.

Свое летное мастерство продемонстрировал штурман нашего полка старший лейтенант П. Новиков. Пилотировал он действительно мастерски и очень смело. Каскад вертикальных фигур вызвал всеобщее восхищение не только летчиков-бомбардировщиков, но и бывалых летчиков-истребителей. Несколько раз при выводе из пикирования у находящихся на земле вырывались невольные возгласы. Казалось, что «як» неминуемо воткнется в землю — так низко и рискованно действовал Новиков.

Подобные «смотрины» убедительно показывали, на что способен наш «як» в умелых руках, вызывали уважение и доверие летчиков-бомбардировщиков к своим защитникам — истребителям.

20 августа войска 2-го и 3-го Украинских фронтов после мощной авиационной и артиллерийской подготовки перешли в наступление в районе Ясс и Бендер, прорвали оборону противника и на следующий день продвинулись вперед на 30–40 километров. В ночь с 21 на 22 августа особая группа 46-й армии приступила к форсированию Днестровского лимана. Под руководством командующего Дунайской флотилией контр-адмирала С. Г. Горшкова успешно были высажены десанты в районе Аккермана. Противник не смог сдержать натиска наших войск и стал поспешно отступать.

В соответствии с планом воздушной операции по уничтожению плавсредств в военно-морской базе Констанца 20 августа был осуществлен первый массированный удар, а 21 августа выполнены еще два мощных удара авиации, в результате которых противнику были нанесены тяжелые потери. Полки пикирующих бомбардировщиков под прикрытием двух полков истребителей выполняли полет к цели и обратно над морем на удалении 50–60 километров от берега с целью маскировки и обеспечения внезапности удара. 40-й авиаполк пикировщиков наносил удар с севера, а 29-й авиаполк под прикрытием 6-го гвардейского авиаполка — с юга.

Сложность этих боевых вылетов для истребителей заключалась в том, что протяженность маршрута была предельной по запасу топлива. Расчеты показывали, что в случае продолжительного воздушного боя с истребителями противника горючего для возвращения на свой аэродром не хватит, и мы планировали в этом случае произвести посадку на ближайшем запасном аэродроме.

Рано утром 20 августа с трех аэродромов вблизи Одессы одновременно начали взлетать пикировщики Пе-2 и истребители прикрытия Як-9 и Р-39. В первом вылете приняли участие 59 Пе-2 и 77 истребителей. Всего 136 самолетов. Пикировщики следовали по маршруту в колонне шестерок, бомбовый удар наносили с пикирования, с высоты 4000 метров звеньями с индивидуальным прицеливанием. От 40-го авиаполка выделялась шестерка снайперов, которая действовала самостоятельно и наносила удар но кораблям в базе с высоты 2200 метров.

Каждую шестерку бомбардировщиков прикрывала четверка или шестерка истребителей непосредственного прикрытия, которые располагались на флангах попарно. Кроме того, от каждого истребительного авиаполка назначались ударные группы в составе шести-восьми истребителей, которые располагались выше боевых порядков бомбардировщиков и имели задачу не допустить истребителей противника к прикрываемым Пе-2. От нашего полка назначалась также группа расчистки воздуха в составе девятки Як-9. Эту группу возглавил командир полка Авдеев. Она следовала впереди общего боевого порядка и имела целью сковать боем истребители противника.

В первом вылете 20 августа мне было доверено возглавить шестерку Як-9 и выполнять задачу непосредственного прикрытия замыкающей шестерки «пешек» 29-го авиаполка. Наша группа попарно располагалась на флангах и сзади с превышением относительно прикрываемых бомбардировщиков. Со мной в паре ведомым впервые после длительного перерыва летел мой друг Сергей Денисов. Каждой паре были определены ответственные секторы наблюдения и порядок действия при атаках истребителей противника. В этом необычно продолжительном полете приходилось прежде всего проявлять заботу об экономии бензина, поэтому до цели стремились сохранить место в боевом порядке на минимально допустимой скорости и пониженном режиме работы мотора.

Полет до цели протекал в основном по плану. Пришлось, правда, немного понервничать в связи с тем. что наша замыкающая шестерка Пе-2 уклонилась далеко на юг. Поэтому для выхода на цель пришлось несколько дольше идти над вражеской территорией, подвергаясь повышенному риску.

Но вот впереди показались очертания порта Констанца, и тут же перед нами выросла стена разрывов зенитных снарядов. Пришлось начать противозенитный маневр. Не упуская из виду подопечных, мы внимательно следили за задней полусферой: с той стороны вероятнее всего могли появиться «мессеры».

Наступил один из самых ответственных моментов боевого полета: выход бомбардировщиков на цель и переход в крутое пикирование для прицеливания и сброса бомб. По собственному опыту мы хорошо знали, как важно не упустить этот момент, иначе безнадежно отстанешь и не прикроешь «пешки» на выходе из атаки. И вот они без доворота резко перешли почти в отвесное пикирование, мы ринулись следом за ними.

Прорвавшись через завесу зенитного огня, бомбардировщики сбросили свой смертоносный груз. На максимальной скорости проносимся над портом и доворачиваем в сторону открытого моря. Хорошо видны в порту облака взрывов и дыма от возникших пожаров — это результат удара впереди идущих групп. Можно с уверенностью сказать, что врагу нанесены ощутимые потери. «Мессеры» не появлялись, пока все спокойно. По радио слышу голос командира эскадрильи Гриба:

— Орлы! Отходим! Не отставать от «пешек».

Это означает, что следом за нами где-то рядом следует ударная группа. Топливо у всех на пределе, надо тянуть до своих берегов, вот Гриб и торопит нас с отходом. Мои подопечные — шесть «пешек» тоже спешат занять свое место в строю. И в этот момент внизу, па фоне воды мой взгляд ловит силуэт еще одной «пешки», отставшей, по-видимому, от другой группы, идущей впереди.

Почему она не набирает высоту, летит так низко? Видимо, что-то случилось. Возможно, попал зенитный снаряд. Самолет уже совсем низко. Задев плоскостью за воду, он переворачивается и исчезает в пучине волн. Не обошлось без потерь и на этот раз.

Кричу по радио:

—  «Громобой»! «Громобой»! (это позывной самолетов-спасателей), на удалении пятнадцати километров от берега произвела вынужденную посадку «пешка»!

Повторяю эту фразу несколько раз в надежде, что мое сообщение примет экипаж гидросамолета и подоспеет на помощь ребятам, оказавшимся в беде. Наша группа все дальше уходит в море с набором высоты. Берем курс к своим берегам. Самое трудное позади: отошли от вражеских берегов на значительное расстояние, и теперь появление «мессеров» маловероятно. Высота 4000 метров. Медленно тянется время. С момента взлета прошло около двух часов. Бензин на исходе, невольно возникает вопрос: «Дотянем ли?» Рядом со мной в строю Денисов, мой верный друг. Жестом правой руки привлекаю его внимание и спрашиваю: «Как дела?» В ответ он поднимает руку, что означает — все в порядке. Молодец Сергей, держится в строю, как будто не было ранения и шестимесячного перерыва.

Через некоторое время обратил внимание, что самолет Денисова летит рядом, а головы за стеклом фонаря не видно. Невольно вздрагиваю и нажимаю на кнопку передатчика: «Двадцать четвертый?» И тут же появляется лицо моего друга. Успокаиваюсь и киваю ему головой, все, дескать, в порядке, не волнуйся. Впереди показались знакомые очертания Днестровского лимана. Вот и родная земля. Теперь наверняка дотянем. Снижаемся вслед да «пешками», не долетая до их аэродрома, отворачиваем и с ходу, один за другим идем на посадку. Подруливаем к стоянке и выключаем моторы. На этот раз техники а механики заждались, необычно длительным был полет. Радостно встречают нас друзья. Мой механик Иван Сухо-вицкий первым делом полез на плоскости, чтобы проверить остаток топлива. Слепну голос:

— Командир, на чем же вы долетели? Баки-то почти сухие!

— На самолюбии, Иван Ильич, и па честном слове, — улыбаюсь в ответ.

У всех хорошее настроение. Сложный боевой полет выполнен успешно. Ко мне подходит Денисов, другие летчики и докладывают о выполнении задания. Для молодых это был серьезный экзамен. Возбужденные летчики делятся своими впечатлениями о полете, рассказывают о том, что удалось им увидеть в воздухе и па земле. Направляемся к командирской землянке для доклада. Сзади, прихрамывая, идет Денисов. Я остановился, подождал его. Хочется ободрить и поддержать друга.

— Как самочувствие?

— Да ничего, как будто выдержал.

— А чего прятал голову в кабину? Я даже заволновался. Куда, думаю, делся?

— Знаешь, Володя, — признался Сергей. — В одной позе сидеть долго тяжело, болит позвоночник. Вот я и сползал вниз, менял позу, чтобы избежать болей. Немного передохну и опять занимаю нормальное положение на сиденье. Как-никак, а летали больше двух с половиной часов. Тяжеловато.

...Детальная подготовка летного состава на земле обеспечивала успешное выполнение сложного боевого полета, четкое взаимодействие тактических групп бомбардировщиков и истребителей. Вылетевшие на перехва1 истребители противника не решились вступить в бой и поспешно ретировались. Мы потеряли несколько самолетов от зенитного огня в районе цели.

21 августа мне довелось со своими товарищами выполнить еще два боевых вылета на прикрытие Пе-2, которые бомбили Констанцу. Всего за время воздушной операции было произведено 1773 самолето-вылета, сброшено более тысячи бомб различного калибра.

В результате в порту Констанца были потоплены эскадренный миноносец, подводная лодка, пять торпедных катеров, три сторожевых катера, пять десантных барж, танкер, пароход, плавдок, нанесены серьезные повреждения причалам и другим портовым сооружениям. Воздушные удары по портам Констанца и Сулина сыграли значительную роль в обеспечении приморского фланга 3-го Украинского фронта и создали благоприятные условия для действий Черноморского флота.

Это был первый опыт массированных ударов авиации Военно-Морского Флота в Великой Отечественной войне.

Штурмуют истребители

Впервые дни наступления летчики нашего полка действовали с предельным напряжением, выполняли по нескольку вылетов на различные задания: сопровождали бомбардировщики и штурмовики, штурмовали колонны отступающих немецких и румынских войск. Разведчики обнаружили на одной из железнодорожных станций скопление эшелонов с техникой и живой силой врага. Командир полка Авдеев принял решение немедленно нанести штурмовой удар по этой станции всем составом полка и лично повел своих «орлов» на штурмовку.

Группа за группой, парами и четверками истребители атаковали железнодорожные эшелоны. Хорошо было видно, как после метких очередей вспыхивали пожары на путях, а иногда высоко в небо вздымались облака черного дыма от мощных взрывов боеприпасов. Истребители-гвардейцы действовали смело и мужественно, уничтожали врага, отрезая ему путь к отступлению. Мощь сокрушительных ударов по противнику непрерывно нарастала.

Как-то командир эскадрильи пригласил меня к себе в землянку.

— Видел, как драпают фрицы и румыны? — спросил он. — Сейчас главная задача — не дать им безнаказанно уйти. Скажу тебе откровенно, у меня особые счеты с фашистами.

Впервые я видел таким возбужденным своего командира. Я понимал его. Для тех, кто прошел войну, ненависть к врагу была священным чувством. Без этого нельзя добиться победы в смертельной схватке с сильным врагом.

— Давай-ка, Володя, слетаем по старой памяти на «свободную охоту», погоняемся за гадами, чтобы век помнили, — сказал Гриб. — Командир полка поддержал меня и разрешил вылет четверкой. Для прикрытия возьмем Акулова с Рыжкиным Как, не возражаешь? — больше для порядка спросил командир.

— С вами готов всегда и на любое задание, — ответил я с жаром.

— Ну вот и хорошо. Через пять минут вылетаем, — сказал Гриб, пожав мне руку.

Через несколько минут мы были уже в воздухе и взяли курс к линии фронта, прижимаясь вплотную к земле.

Незабываемый подучился боевой вылет!

Мы настигли артиллерийскую батарею и разметали фашистов огнем из пушек и пулеметов. Проносились, как ураган, бреющим над колоннами войск и техники, с громом взмывали вверх, на горке переворачивали машину и пикировали, выбирая цель и открывая огонь из всех точек. Фашистские солдаты разбегались по канавам и ямам. Я восхищался мастерством Гриба. Его очереди находили врага, метко поражали выбранную цель. Я вкладывал все свое умение и опыт в каждую атаку, стремился не отставать от командира. Атака следовала за атакой. После метких очередей мы проносились так низко, что порой казалось, столкновение с землей неизбежно. Я понял стремление командира зацепить винтом пли обтекателем водорадиатора за головы разбегающихся вражеских солдат и стремился делать то же самое. Командир изредка бросал короткие фразы по радио: «В атаку!.. Смотри слева!.. Не увлекайся!» Большего и не требовалось: мы понимали друг друга без слов. На обратном маршруте нам удалось поджечь несколько автомобилей, создать пробку на дороге, а когда все снаряды и патроны были израсходованы, выполнили несколько заходов без огня, нагоняя страх на тех, кто принес на нашу землю столько горя и страданий.

Слышу по радио голос командира: «Хватит. Пошли домой». Качнув крыльями в ответ, я подошел ближе к ведущему. Пас не покидало радостное возбуждение после всего увиденного и пережитого в этом полете. Впереди водная гладь Днестровского лимана, а на другом берегу — аэродром. Слева показались башни старинной крепости Аккермана, Гриб решил пройти над городом и поближе рассмотреть крепость. Но что такое? По нам ударили зенитки. Мы еще ниже прижались к земле. И вдруг вижу — за самолетом ведущего потянулась белая струя. Неужто попали? Если перебили бензопровод, то «як» может вспыхнуть, и тогда единственный выход — выпрыгивать с парашютом.

— Двадцать второй! С набором, побыстрее на базу, — передаю по радио, стремясь сохранить обычный тон. В ответ слышу спокойный голос Гриба:

— Я вижу. По-видимому, мне врубили. Мотор пока работает нормально. Пошли в набор.

Надо же случиться такому! Всего противник выпустил несколько очередей, выпустил, видно, наугад и все же попал в самолет Гриба. «Хотя бы дотянул, лишь бы не вспыхнул!» — говорю я мысленно, не спуская глаз с истребителя своего боевого друга.

Все обошлось благополучно. Уже на земле мы долго рассматривали пробоину и радовались счастливому стечению обстоятельств и исходу полета. Попади снаряд на несколько сантиметров в сторону, и быть бы беде.

— Видишь, как получается, — обратился ко мне Гриб, — враг еще огрызается. Нельзя пренебрегать опасностью даже в такой обстановке, при наступлении... Да и чего было лезть на рожон, проходить над городом, — самокритично сказал командир. — А в целом вылет получился удачным. Будут фашисты долго помнить наша атаки.

Я внимательно осмотрел ниши радиаторов и обнаружил в них немало веток и травы — последствия наших штурмовых атак.

Неравный бой

23 августа новое боевое задание — прикрывать пикировщики, наносящие бомбовый удар по портам Галац и Браилов на Дунае.

— А тебе, Воронов, как разведчику, — сказал командир эскадрильи, — звеном прикрыть Пе-2, который будет выполнять задачу контроля результатов удара и фотографировать порты после бомбежки.

В этом боевом задании ничего необычного не было. Настораживало только то, что мне придется действовать самостоятельно, без поддержки других истребителей. Ну и, пожалуй, место в боевом порядке. Мы были замыкающими. А им, как известно, чаще приходится встречаться с истребителями противника.

Времени па подготовку к вылету было очень мало и пришлось на ходу уточнять задачу летчикам звена. На своего ведомого Алексея Мухина я мог положиться, он был проверен в боевых вылетах, а вот ведомая пара вызывала беспокойство: оба летчика были подготовлены слабо и не отличались боевитостью.

Группа за группой над нашим аэродромом появлялись «пешки», за ними «по-зрячему» взлетали парами «яки». Последним появился одиночный самолет Пе-2. Нетрудно было догадаться, что это и был регистратор результатов удара, наш подопечный, которого мы и должны были прикрывать. Не успел разведчик выполнить и одного круга над аэродромом, как мы уже взлетели и пристроились к нему парами слева и справа.

Полет до цели проходил спокойно, хотя наблюдение за воздухом усложняла облачность. Мы временами маневрировали, обходили или же пыряли в нее вместе с «пешкой». При подходе к цели облачность уплотнилась, и я не обнаружил на месте ведомой пары. Опасения оправдались: мои «старики» растерялись, и мы с Мухиным остались вдвоем. ( «Стариками» мы называли недавно прибывших в эскадрилью летчиков, которые были старше остальных по возрасту и длительное время проходили подготовку в тылу). Разыскивать их но было времени. Командир экипажа «пешки» с высоты трех тысяч метров приступил к фотографированию портов в просветы облачности. Наступил самый ответственный момент, «Надо усилить наблюдение за воздухом, — напоминаю себе. И в тот же миг вижу четверку «мессеров», сзади выше, которые попарно уже заходили в атаку на прикрываемую нами «пешку».

Решение пришло без промедления. Бросаю машину резко вправо, навстречу ближней паре «мессеров». Одновременно передаю по радио своему напарнику:

— Прикрой. Атакую ведущую пару!

А командиру «пешки» настойчиво рекомендую:

— Сзади четверка «мессеров». Давай побыстрее в облака.

Положение наше действительно не из приятных. На стороне противника не только количественное превосходство, но и преимущество в высоте. В такой обстановке можно вести только оборонительный бой, не допуская «мессеров» к «пешке».

Первую пару «мессеров» мне удалось отсечь длинной очередью из обеих огневых точек. Но, как и следовало предполагать, к «пешке» стремительно бросилась вторая пара вражеских истребителей. Энергично переламываю машину в их сторону, чтобы сорвать и эту атаку. Мое внимание приковано к ведущему самолету врага. Позабыл и о своем ведомом, и об опасности попасть под удар других «мессеров». Лишь одна мысль владела мной: «Сорвать атаку... спасти «пешку»!» Время, казалось, замерло, секунды тянутся долго, просто мучительно. «Мессер» наседает на «пешку» и вот-вот откроет огонь. Неужто нет выхода? Подавшись вперед, ловлю его в прицел, корректирую по трассе: надо, чтоб она прошла перед носом фашиста, чтоб он увидел и отвернул, отказался от атаки.

За хвостом «пешки» появились белые клубочки разрывов. Это стрелок начал сбрасывать «хлопушки» — боевые пакеты для защиты задней полусферы, которые после отделения от самолета на парашютике взрывались и могли повредить истребитель, оказавшийся сзади. «Молодцы, ребята, не теряются!»

Конечно, для опытного истребителя эти «хлопушки» реальной угрозы не представляют и его не испугают, но в такие моменты, когда решается вопрос жизни, все средства в бою хороши. Именно так поступали опытные летчики. И «мессер» отвернул. Трудно сказать, что заставило его это сделать: пли мои очереди из пушки и пулемета, или «хлопушки», или, наконец, боязнь вскочить в кучевое облако, к которому приближалась «пешка». Скорее всего, все вместе взятое.

И вот «пешка» нырнула в облако, теперь она в безопасности, да и я не связан маневром. Что ж, теперь, используя облачность для маскировки, решаю атаковать нахального «мессера» и проучить его. Следом за «пешкой» вскакиваю в облачность и сразу же беру ручку на себя, чтобы набрать высоту для атаки сверху. Мой расчет оправдался: я оказался выше «мессеров». И слева внизу увидел одного из них, только что отвернувшего от облаков. Кладу свой послушный «як» на спину и с полупереворота устремляюсь вниз на врага. Вращаю машину влево, ловлю в прицел белые кресты «мессера». Дистанция сокращается медленно. Пытаюсь остановить силуэт вражеского истребителя в перекрестии прицела и открываю огонь. Трасса проходит по левой плоскости «мессера», чуть доворачиваю нос и снова жму на кнопки управления оружием. Мой «як» вздрагивает от очередей, слышу звуки выстрелов пушки и пулемета. Именно в этот момент особенно остро ощущаешь недостаточность вооружения Як-9. Как бы хорошо было иметь еще дополнительно пару пушек или пулеметов и тогда бы не пришлось так долго вести огонь и так тщательно прицеливаться. Ведь успех боя решает маневр и огонь.

Все-таки вторая очередь настигла фашиста, от левой плоскости «мессера» что-то отделилось, вероятно, кусок обшивки, и вражеский самолет почти отвесно пошел вниз, к земле. Что это? Беспорядочное падение или попытка резким снижением оторваться от преследования? А я, как назло, в этот момент неожиданно вскакиваю в облака и теряю из виду противника. «Какая досада! Неужели ушел?»

Выскочив из облаков на высоте нескольких сот метров, быстро осматриваюсь в надежде обнаружить «мессер», но увидел лишь самолет Мухина, который на малой высоте выписывал глубокий вираж. Слышу по радио его взволнованный голос:

— Упал «мессер» слева в плавни!

Пытаюсь в сплошных зарослях тростника с редкими блюдцами воды рассмотреть какие-нибудь признаки падения. В одном месте, где крутился Мухин, заметил несколько кусков белого металла и черное пятно на фоне сплошной зелени. «Все-таки не ушел, гад! Там, в трясине, тебе и место! А Мухин молодчина, не оторвался, даже сумел проследить за падающим «мессером».

Теперь важно не попасть под удар других вражеских истребителей, которые могут внезапно из облаков атаковать нас. Мы перешли па бреющий и взяли курс на свой аэродром.

После колоссального морального и физического напряжения сознание того, что удалось одержать победу в схватке с превосходящими силами врага, рождает в душе чувство ликования. Но радость моментально сменяется тревогой: удалось ли нашей «пешке» благополучно долететь до своего аэродрома? Где ведомая пара и почему она в решительную минуту боя не оказалась на месте? Не выдержали, видно, мои «старики» первого испытания боем. Поставили нас с Мухиным в крайне трудное положение.

Проносимся с Мухиным бреющим над нашей стоянкой, резко взмываем вверх, кручу восходящую бочку, что означает — возвращаемся с победой. Такова была у нас традиция. К нам бросились с поздравлениями.

— Где «пешка»? Возвратилась?

— Да не волнуйся, возвратилась, — бодро за всех ответил мой механик Суховицкий.

Иван Ильич был старше по возрасту многих летчиков и техников, в том числе и меня, поэтому и называли его уважительно по имени и отчеству. Иван Ильич любил и знал свое дело. Его трудами и заботами наш «як» был эталонным, лучшим по состоянию в эскадрилье. Это было признано всеми. Наша дружба и взаимопонимание крепли с каждым днем, и мне поэтому легче было перенести расставание с моим бывшим механиком Анатолием Шароновым, который был переведен в другое звено.

Иван Ильич помог мне расстегнуть привязные ремни и первым делом спросил:

— Как прошел полет, товарищ командир?

— Все хорошо, Ильич. Оружие работало безотказно. «Мессера» загнали в дунайские плавни.

— Поздравляю, командир, с победой, — с искренней радостью ответил Суховицкий.

Мы еще не успели выкурить по папиросе с Мухиным, как Иван Ильич уже закончил заправку бензином и, сняв боковые капоты мотора, копался в нем, протирая ветошью подтеки масла и пыль.

— Золотой человек Иван Ильич. Руками таких, как он, и добывается победа! — как бы между делом заметил Мухин.

Мои «старики» произвели посадку раньше нас, и им было очень неудобно докладывать о выполнении задания. На мой вопрос: «Почему оторвались?» — ведущий пары, щупленький на вид летчик, ничего вразумительного ответить не мог.

— Облачность мешала, вот мы и потеряли вас, — проговорил он , не глядя на меня.

С трудом удержал себя от резких слов, но про себя подумал: «Нет, это не истребители».

Говорят, что истребителями не рождаются, ими становятся в процессе боевой учебы, повседневного напряженного труда, постоянного стремления к совершенствованию летного мастерства. Я полностью разделяю это мнение. Но в то же время, боевой опыт, наблюдения за истинными истребителями, нашими советскими асами, за их действиями в воздухе и на земле, проявлениями характера подтверждали мнение о том, что большинству истребителей присущи такие черты, как быстрота реакции, решительность, неуемная энергия и подвижность. Самым обидным для летчика-истребителя были слова командира: «Что ты чухаешься, как бомбер!»

При разборе этого боевого вылета командир эскадрильи не пощадил самолюбия моих ведомых и резко их отчитал:

— Облачность помешала? Плохому танцору всегда что-нибудь мешает...

На следующий день после описанного воздушного боя вблизи командного пункта полка па специальном стенде с фотографиями победителей извещалось, что 23 августа старший лейтенант Б. Маслов, старший лейтенант А. Рыбаков и лейтенант В. Воронов сбили в воздушных боях по одному «мессершмитту», далее следовали слова поздравления с победой. Особенно нас всех радовала первая победа в воздушном бою Алексея Рыбакова, который совсем недавно прибыл в наш полк и очень быстро завоевал всеобщее уважение и доверие.

Черноволосый и чернобровый, с красивыми карими глазами, постоянной улыбкой на лице, он привлекал простотой, скромностью и общительностью. Волею судеб он в течение всей войны был инструктором в Ейском военно-морском авиационном училище и выполнял очень трудную и необходимую для фронта работу по подготовке летчиков-истребителей. Алексей не мог скрыть радости, что ему на завершающем этапе войны все-таки удалось вырваться из училища на фронт. Летчики, которые вместе с Рыбаковым принимали участие в этом боевом вылете, с восхищением рассказывали о мужестве и летном мастерстве Алексея, о том, как метко он сразил «мессера», который пытался прорваться к прикрываемым «пешкам».

Вечером в летной столовой мы от души поздравили Алексея Николаевича с первой победой и пожелали ему успехов в будущем. Смущенный всеобщим вниманием и искренним участием своих боевых товарищей, он не мог скрыть радости, улыбки, а его глаза излучали восторг и благодарность.

— Я очень счастлив, что оказался вместе с вами в прославленном гвардейском полку. Спасибо вам за поддержку и добрые слова. Постараюсь оправдать доверие, — взволнованно сказал Рыбаков.

Каждый из присутствующих летчиков разделял чувства и слова своего боевого товарища. В дни напряженной боевой работы весь личный состав полка был охвачен единым боевым порывом, жил одной думой и одной мечтой внести свой вклад в общее дело Победы, приумножить боевую славу полка. Летчики, техники и механики с интересом читали строчки стихотворения, написанного полковым поэтом, которое называлось «Слава авдеевцам».

Немцам соколы морские Спать спокойно не дают, И горды мы, что другие, Нас «авдеевцы» зовут. Нас в бой ведет Авдеев И гремят его дела. Нет отважней, нет смелее Черноморского орла.

Непритязательны эти строки, но в то время они нам были дороги своей искренностью.

Мы уже не раз слышали восторженные отзывы о новом истребителе Як-3, и можно попять, какой ажиотаж был в полку, когда к нам прибыли два самолета этого типа. Летчики с интересом осматривали самолеты, делились впечатлениями:

— Вот бы па таких машинах повоевать! И вооружение прекрасное: пушка и два крупнокалиберных пулемета.

Первым па новой машине полетал Авдеев. Он показал пилотаж над аэродромом и, совершив посадку, коротко сказал:

— Не самолет, а мечта пилота!

В один из августовских дней в полк прилетел командующий ВВС Черноморского флота генерал-лейтенант авиации В. Ермаченков. Он первым делом поинтересовался новым самолетом, обошел его кругом, посидел в кабине, расспросил Авдеева и буквально через час взлетел па Як-3 в воздух. Командующему машина также понравилась, и па следующий день он в паре с Авдеевым принимал участие в боевом вылете полка.

Василий Васильевич Ермаченков в дни наступления не смог усидеть в штабе и выбрал время, чтобы лично слетать на боевое задание с гвардейцами.

Генерала В. В. Ермаченкова летчики за глаза с уважением и гордостью называли Ермак. И действительно, своей внешностью, могучей фигурой, крупными, красивыми чертами лица он чем-то напоминал легендарного Ермака, с его силой и удалью. Василий Васильевич пользовался большим уважением и непререкаемым авторитетом у командования флота, командиров взаимодействующих соединений сухопутных войск и военно-воздушных сил.

По общему признанию всех, кто его знал и видел в деле, Ермаченков был сильной, незаурядной личностью, В самые тяжелые периоды войны — при отступлении и обороне Одессы, Севастополя, Кавказа — он никогда не терял присутствия духа, бодрости и уверенности в победе, отличался сильной волей и неиссякаемой энергией, способностью организовать выполнение самых сложных боевых задач. Так, например, после оставления Крыма в небывало короткие сроки на Кавказском побережье была создана сеть аэродромов для базирования черноморской авиации. В решении столь сложной и важной задачи следует отметить прежде всего организаторский талант и настойчивость командующего и его ближайшего помощника — начальника тыла генерал-майора М. Д. Желанова.

Ермаченков часто бывал па аэродромах, встречался с личным составом. Он хорошо знал состояние дел в каждом полку, кадры летного состава, с большим уважением относился к опытным и смелым воздушным бойцам. Среди летного состава о нем ходила добрая слава. Его уважали и в то же время побаивались, зная его высокую требовательность и нетерпимость к ошибкам.

Необычный воздушный десант

Наступление наших войск стремительно развивалось. 25 августа части 46-й армии вышли к левому берегу Дуная и овладели Измаилом. Активно действовали корабли Дунайской флотилии и морская пехота. Были высажены десанты и освобождены порты па Дунае: Сулина, Вилково, Жибриени, Килия Новая и Килия Старая. К исходу 27 августа войска 3-го Украинского фронта совместно с кораблями и частями Черноморского флота овладели всеми узлами сопротивления противника от устья Дуная до Галаца. Авиация флота, в том числе и наш полк, оказывала содействие приморскому флангу войск и обеспечивала боевые действия сил флота.

29 августа во второй половине дня меня, Акулова и Рыжкина неожиданно вызвал командир эскадрильи. В землянке вместе с ним находился начальник штаба полка майор «Пекинский. Этого худощавого, с тонкими чертами лица, всегда подтянутого и аккуратного офицера уважали в полку. Несмотря па загруженность земными делами, Иван Владимирович нередко вылетал на боевые задания. И на этот раз мы предполагали, что придется лететь вместе с ним. Так оно и оказалось.

— Вот какую необычную задачу поставил нам командующий ВВС, — начал Локинский...

Задача действительно была необычной. Нам предстояло в составе шестерки Як-9 произвести посадку па румынский аэродром Мамайя и захватить его. Сложность и необычность задачи заключались в том, что штаб полка не располагал данными об обстановке в районе Констанцы. Никто не мог внести ясность: успели ли подойти туда наши войска, есть ли поблизости немцы, как отнесутся к нам румыны. Поэтому надо было детально разработать порядок действий нашей группы в зависимости от складывающейся обстановки.

Постановка задачи превратилась, по сути дела, в совместную выработку решения, в котором приняли участие все летчики группы. После обмена мнениями договорились действовать следующим образом. Полет до Констанцы выполнять на малой высоте, впереди пара Локинского, а сзади, с превышением, — четверка во главе с Грибом. При подходе к аэродрому набрать высоту, внимательно осмотреть летное поле и оценить поведение противника. Если он не будет проявлять враждебных действий, то первыми должны произвести посадку Акулов с Рыжкиным, а затем по обстановке и остальные. Если же при посадке по первой паре откроют огонь, Акулов с Рыжкиным должны немедленно развернуться и взлетать, а наша задача атаками с воздуха прикрыть их. Па случай непредвиденных обстоятельств было решено в грузовой отсек каждого «яка» посадить техников или механиков с автоматами. Летчикам выдали дополнительно по двадцать патронов к пистолету «ТТ». Закончив инструктаж, Локинский сказал:

— Самое главное не попасть в ловушку, правильно и своевременно оценить обстановку. Я надеюсь на всех вас, — говорил он тихим голосом, делая длительные паузы между словами и фразами. — Что касается действий после посадки, если все пойдет гладко, решим на месте. Я думаю, на подготовку пятнадцати минут вам хватит, — посмотрев на часы, закончил Локинский.

Перед выходом из землянки, оглядев нашу форму, Локинский все же не удержался и сказал:

— Желательно всем переодеться, как-никак в гости летим к румынам.

За всех ответил наш командир Гриб:

— Ничего, форма самая фронтовая, переодеваться некогда.

Мы смущенно смотрели друг на друга. Действительно, наша форма много повидала на аэродроме и в полетах, поизносилась и имела далеко не привлекательный вид. Мы, как правило, летали на боевые задания в темно-синих хлопчатобумажных кителях, в черных флотских брюках, заправленных в кирзовые сапоги. В пыльной обуви и одежде, без знаков различия трудно было узнать и отличить летчиков от техников и механиков. Единственным отличительным признаком были, пожалуй, ордена па кителях. У кого больше — тот летчик. Конечно, у каждого из пас хранились кителя и брюки «первого срока» на торжественный случай или для выезда в город. По времени на переодевание не было, и мы взлетели в своей обычной летной форме. Гриб и на этот раз определил меня ведомым к себе, а за нами следовала пара — Акулов и Рыжкин.

Аэродром Мамайя располагался на берегу моря, в двадцати километрах к северу от военно-морской базы Констанца. Через сорок минут полета паша группа выскочила на бреющем па аэродром и резко взмыла вверх. В воздухе самолетов противника не было и с земли огня не открывали. Мы стремились побыстрее и повнимательнее рассмотреть, что же делается на летном поле. Наше внимание привлекли два больших ангара в западной части аэродрома и рядом стоянка самолетов — восьмерка «мессеров» в одну линию. Это насторожило нас и мы пошли в набор высоты, чтобы обеспечить себе атаку, если взлетят «мессеры». Выполняем круг над аэродромом. Все спокойно: «мессеры» не взлетают, зенитки огня не открывают. Слышу голос Локинского:

— Ну как, Двадцать второй, может, попробуем сесть? Как договорились?

После небольшой паузы Гриб ответил:

— Мне не нравятся эти «мессеры». Может, штурманем их, а там посмотрим, что дальше делать.

— Я тоже на них посматриваю. Было указание первыми огня не открывать. А румыны «Т» выложили против ветра. Пока ничего подозрительного, — опять послышался голос Локинского.

— Давайте попробуем, — наконец-то согласился Гриб.

— Тридцатый, заходите на посадку. Видите, где выложено «Т», вот там и садитесь, — тут же дает Гриб указание Акулову.

Акулов без промедления зашел и произвел посадку точно у посадочного знака. Сказались его высокая летная выучка и опыт. В самые решительные моменты Борис умел собраться и проявить хладнокровие. Об этом мы хорошо знали. И па этот раз он оправдал доверие, хотя Садиться на незнакомый аэродром было рискованно, ведь никто не знал, как отнесутся к нам вчерашние враги.

Четверка «яков» во главе с Пекинским продолжала парами барражировать над аэродромом и наблюдать за Действиями Акулова и румын. Мы с волнением наблюдали и ждали развязки. После пробега Акулов развернулся и порулил к ангарам, где стояли группами люди и наблюдали за нашими самолетами. Что же будет дальше? И вдруг видим, кто-то отделился от группы и флажками стал показывать Акулову место стоянии. «Вот как! Встречают со веси правилам».

Акулов остановился и выключил мотор. Значит, все в порядке, можно садиться всем. Первым пошел па посадку Рыжкин — напарник Акулова, следом за ним сели мы с Грибом, а уж за нами — пара Локинского. Зарулили и поставили «яки» в линию. Смотрю за действиями ведущего и, следуя его примеру, выключаю мотор, открываю замок крышки грузовой кабины. Тут же появляются механики с автоматами на груди. Они первыми соскакивают на землю и встают впереди наших самолетов, готовые открыть при необходимости огонь из автоматов. Мы также вылезаем из кабин самолетов и подходим к Локинскому. Рассматриваем стоящих в нескольких десятках метров людей, замечаем появившийся над их головами плакат с надписью па русском языке: «Добро пожаловать!» Молча переглядываемся. Выходит, что паше появление для них не было неожиданным. От толпы отделились несколько человек и направились в нашу сторону. Впереди шел тучный военный в фуражке с высокой тульей и большим козырьком.

Не доходя нескольких шагов, он остановился, отдал честь и что-то сказал по-румынски. Рядом с ним появился щупленький, в солдатской форме без знаков различия человек;

— Вас приветствует начальник летной школы, — сказал он по-русски.

Из разговора с начальником школы удалось узнать, что в районе аэродрома немецких войск нет, а советские еще не появлялись. Далее он сказал, что на основании решения нового румынского правительства Румыния прекратила боевые действия против Советского Союза и будет вести борьбу совместно с союзниками против фашизма. Диктатор и прихвостень Гитлера Антонеску арестован.

Глядя па начальника школы и других румынских военнослужащих, мы испытывали чувство настороженности. Трудно укладывалось в сознании, что перед нами стоят вчерашние противники и мы с ними ведем мирную беседу.

Первая встреча была короткой. Локинский принял решение немедленно вылететь в Одессу для доклада командованию, а нашу четверку во главе с Грибом оставить в Мамайе.

Проводив Локинского и посоветовавшись, мы решили расположиться около самолетов, никуда не отлучаться и постоянно нести охрану. Но пашей просьбе румыны быстро установили возле самолетов две палатки, где мы и намеревались организовать ночлег.

Вечером начальник школы передал Грибу приглашение на ужин в летную столовую. И вновь пришлось держать совет. Решили, оставив механиков для охраны самолетов, принять приглашение.

Во время ужина наших летчиков посадили рядом с румынскими пилотами. В торце хорошо сервированного стола восседал толстый начальник школы с брезгливой миной на лице. Он всем своим видом подчеркивал свое безразличие и вынужденную необходимость сидеть с нами за одним столом. Большинство же румынских летчиков проявляли общительность и охотно отвечали на все наши вопросы. Хозяева вели себя подчеркнуто дружелюбно и стремились всячески во всем угодить нам.

Когда Гриб провозгласил тост за Красную Армию, за Победу, мы весьма настойчиво попросили, чтобы наши новые знакомые выпили бокалы стоя и полностью, до дна. Эти пожелания были выполнены без всяких оговорок.

Поздно вечером мы возвратились па аэродром и долго не могли уснуть после всего пережитого и увиденного за день. Ночь прошла спокойно, без тревог и происшествий. 30 августа наш полк всем составом перелетел на аэродром Мамайя. В тот же день мы узнали о высадке морского десанта и овладении портом Констанца. 31 августа войска 2-го Украинского фронта вступили в столицу Румынии — Бухарест.

Ясско-Кишнневская наступательная операция завершилась разгромом крупной группировки немецко-фашистских войск и выводом Румынии из войны на стороне Германии.

Восемь раз столица нашей Родины салютовала доблестным воинам 2-го и 3-го Украинских фронтов, Черноморского флота и Дунайской военной флотилии.

В четырех приказах Верховного Главнокомандующего отмечались отличные боевые действия моряков и летчиков Черноморского флота. В числе отличившихся пехотинцев, танкистов, артиллеристов, саперов, летчиков была объявлена благодарность летчикам генерал-лейтенанта Ермаченкова, полковника Корзунова, подполковника Авдеева.

Мечта летчика

Наступление наших войск развивалось успешно. В первых числах сентября 1944 года они вышли к границам

Болгарии и Югославии. Были созданы благоприятные условия для изгнания гитлеровцев из всех Балканских стран.

После перебазирования полка на аэродром Мамайя румыны передали нам служебные и жилые помещения, ангары и убыли в другое место. Захваченные исправные немецкие самолеты Ме-109 было решено перегнать в Ейское авиационное училище и использовать их для обучения курсантов воздушному бою.

1 сентября нас с Акуловым вызвал командир эскадрильи.

— Получаем новые самолеты Як-3. На вас возлагается боевая задача — перегнать самолеты с завода для нашей эскадрильи. Сделайте по паре полетов на машине командира полка для тренировки и сегодня же вылетайте на Ли-2 вместе с летчиками других эскадрилий, — коротко изложил задачу Гриб.

Возглавлял группу перегонки майор Войтенко.

В первых же полетах на Як-3 мы убедились в высоких летно-тактических характеристиках этой машины. Летчики с восторгом отзывались о новом самолете, наделяли его самыми лестными эпитетами: «Чудо-машина! Мечта пилота! Легкая, как «ишак»!-и добавляли:- Вот бы повоевать на таких самолетах!»

Особенно стремились к этому те, кто уже не раз выходил на поединок с «мессерами» и испытал на собственном опыте, с каким трудом достигалась победа в бою. Самолет Як-3 был самым легким, скоростным и одним из лучших истребителей периода Великой Отечественной войны. Он превосходил по своим летно-тактическим характеристикам фашистские самолеты Ме-109 и ФВ-190, а также лучшие американские и английские истребители «Аэрокобра» и «Спитфайр». Полеты на Як-3 доставляли истинное наслаждение. На нем был установлен форсированный мотор водяного охлаждения М-105пф мощностью 1240 лошадиных сил, масляный радиатор не выступал, а располагался внутри центроплана. Все это позволяло повысить максимальную скорость до 620 километров в час, а также улучшить разгонные и взлетно-посадочные характеристики. Самолет был исключительно легким и простым в управлении, имел: мощное вооружение.

На Як-3 воевали французские летчики из эскадрильи «Нормандия-Неман» и также с восторгом отзывались об этой машине.

На аэродроме, расположенном недалеко от Тбилиси, куда мы прибыли за получением новых машин, скопилось немало американских самолетов-истребителей «Аэрокобра», «Тандерболт». Их перегоняли наши летчики из Ирана.

При облетах «яков» в процессе приемки мы не только выжимали из них все, на что они были способны, но и демонстрировали полное превосходство над хвалеными американскими «кобрами» в воздухе. Да и в разговорах, при встречах с нашим летчиками-перегонщиками никто не пытался даже оспаривать преимущество Як-3, все отдавали предпочтение нашему истребителю.

За короткое время мы с Акуловым, Денисовым, Рыжкиным и другими летчиками полка перегнали на аэродром Мамайя сорок самолетов Як-3 без происшествий, за исключением вынужденной посадки Акулова на воду, которая могла закончиться трагически.

Сложность перегонки заключалась в том, что приходилось выполнять посадку па пяти промежуточных аэродромах Кавказа, Крыма и в Одессе для дозаправки топливом. На Як-3 не было грузовой кабины, куда можно было бы посадить техника или механика, и нам самим приходилось осматривать и дозаправлять самолеты. Во время войны такое положение было обычным, и летчики в большинстве своем хорошо знали технику и могли самостоятельно готовить самолеты к вылету, а кое-кто из наиболее предусмотрительных постоянно имел в кабине истребителя инструмент, и прежде всего плоскогубцы и отвертку.

Обычно перелеты осуществлялись парами и четверками на малой высоте. У моего друга Бориса Акулова был один изъян, о котором знали только его близкие товарищи. Он, как и Паша Королев, не умел плавать. Для нас это открытие было полной неожиданностью. До войны он жил в Севастополе, у моря и... не научился. Непостижимо. Но факт остается фактом, узнали об этом совершенно случайно, когда в один из жарких дней пытались шутя затащить его в воду и окунуть. Он сначала отшучивался, а потом, видя, что слова не помогают, стал отбиваться от нас по-настоящему. До этого дня Акулов тщательно скрывал свои «недуг» и не давал повода для разговоров и подначек, летал на любое, самое сложное задание над морем и робости не проявлял. И надо же произойти такому: Акулов, не умеющий плавать, оказался в воде без спасательного жилета!

При полете парой с Рыжкиным над лиманом на малой высоте у Бориса неожиданно заклинило мотор. Вин г остановился, и ему ничего не оставалось делать, как садиться на воду. Акулов не успел даже осмыслить происходящее, буквально через несколько мгновений плюхнулся в воду, самолет стал медленно погружаться и вода хлынула в кабину. «Что делать? Как быть? — лихорадочно заработало сознание. — Прежде всего надо незамедлительно выбираться из кабины».

Отстегнув лямки парашюта, он встал на сиденье, чтобы осмотреться, и тут же его обожгла мысль: «А где же жилет?!» Осмотрел кабину, жилета не оказалось. Вода быстро прибывает. И вокруг вода. Берега не видно. Защемило сердце, глупо ведь получилось: воевал, дрался, и вот так бесславно погибнуть. И где, у себя дома, когда никто по тебе не стреляет.

Утопающий хватается за соломинку. Так и в данном случае. Акулов схватился за самолет и решил держаться, сколько будет возможно.

На счастье, Борис «упал» в мелководный лиман. Крылья, нос и кабина сразу ушли под воду, на поверхности оставалась лишь верхняя часть фюзеляжа и хвостовое оперение. Акулов выбрался на фюзеляж и осторожно переполз па стабилизатор, который торчал над водой. Самолет медленно погружался в ил. Ведомый Бориса Рыжкин, заметив место вынужденной посадки, на максимальной скорости помчался на аэродром Мамайя и немедленно доложил о случившемся.

Командир полка среагировал по-боевому: не теряя времени, для спасения Акулова был направлен самолет У-2. Бориса обнаружили на фоне зеркальной водной глади, когда он уже стоял по колено в воде па стабилизаторе и держался лишь за верхний кончик киля. Еще десять-пятнадцать минут — и все было бы кончено.

Если бы не быстрые действия напарника и друга Акулова — Михаила Рыжкина, вряд ли удалось бы найти и спасти оказавшегося в беде Бориса. В этом эпизоде опять решающую роль сыграла фронтовая дружба, стремление сделать все возможное, чтобы выручить своего товарища, На следующий день Акулов и Рыжкин прилетели на аэродром Мамайя и оказались вместе с боевыми друзьями.

В кругу летчиков Акулов подробно рассказал о происшедшем с ним, самокритично признал и свои ошибки.

— Не забывайте надевать спасательный жилет при полете над морем, — наставлял он молодых летчиков.

Братушки

8 сентября 1944 года войска 3-го Украинского фронта перешли румыно-болгарскую границу. Черноморскому

флоту надлежало высадить морские десанты в Варну и Бургас.

События в Болгарии развивались очень быстро. Под руководством Болгарской Коммунистической партии и Национального комитета Отечественного фронта развернулась борьба трудящихся Болгарии за свержение реакционного режима, разрыв союза с фашистской Германией, за установление народной власти. С гор спустились партизанские отряды, в наиболее крупных городах но призыву партии рабочий класс поднял восстание. 9 сентября к власти пришло правительство Отечественного фронта. 8 и 9 сентября с гидросамолетов под прикрытием истребителей 6-го гвардейского полка были высажены десанты морских пехотинцев в портах Варна и Бургас. Болгарские патриоты с радостью встречали своих освободителей.

В эти же дни нашей эскадрилье была поставлена задача провести рекогносцировку аэродрома Балчик и определить возможность базирования на нем нашего полка. Капитан Гриб во главе четверки «яков» первым произвел посадку па ограниченную площадку, проявив при этом высокое летное мастерство.

Весть о советских летчиках быстро разнеслась по ближайшим болгарским деревням. Болгары встречали их как братьев, хлебом и солью по славянскому обычаю, самым попятным словом «Братушки!». Оно слышалось со всех сторон. Встречи с местным населением превратились в общий светлый и радостный праздник.

Аэродром Балчик по своим размерам не мог обеспечить базирование полка истребителей, поэтому на следующий день группа Гриба перелетела обратно па аэродром Мамайя.

К исходу 9 сентября войскам 3-го Украинского фронта был отдан приказ о приостановлении боевых действий на территории Болгарии. Болгарский народ поднял оружие против фашизма вместе с воинами Красной Армии. Участием в освобождении Румынии и Болгарии закончились боевые действия на Черном море.

В дальнейших боевых действиях по освобождению Югославии, Венгрии и Австрии принимали активное участие Дунайская флотилия, морская пехота и разведчики 30-го разведывательного полка Черноморского флота.

В ноябре 1944 года в жизни нашего полка произошло несколько важных событий. Указом Президиума Верховного Совета СССР за боевые подвиги и героизм майору С. Войтенко и капитану М. Кологривову было присвоено звание Героя Советского Союза. Таким образом, число Героев — воспитанников нашего гвардейского дважды Краснознаменного Севастопольского истребительного авиаполка возросло до девяти. Ранее этого высокого звания были удостоены Михаил Васильевич Авдеев, Константин Степанович Алексеев, Иван Павлович Белозеров, Михаил Иванович Гриб, Филипп Филиппович Герасимов, Константин Дмитриевич Денисов, Георгий Васильевич Москаленко.

Боевые дела, мужество и героизм Героев Советского Союза являются ярким примером беззаветного служения и преданности делу Коммунистической партии, советскому народу. Чествование новых героев вылилось в общий праздник полка.

В это же время мы расстались с нашим боевым и любимым командиром Михаилом Васильевичем Авдеевым, который уехал на академические курсы в Ленинград. Он очень тепло попрощался с летчиками, техниками и всем личным составом, сфотографировался на память, пожелал нам новых успехов в умножении боевой славы крылатой гвардии.

День Победы

До майских дней 1945 года мы не теряли надежды принять участив в завершающих боях Великой Отечественной. На аэродроме Мамайя мы постоянно несли боевое дежурство, шла работа по совершенствованию летного мастерства. В строй вставали молодые летчики, прибывшие из училища. Боевая учеба велась непрерывно, с высоким напряжением и учетом опыта боевых действий.

В январе 1945 года произошли перемены и в руководстве нашей эскадрильи. Капитан Гриб убыл на курсы, а командиром эскадрильи после длительного лечения и учебы был назначен наш старый друг и товарищ старший лейтенант Тарасов. Заместителем командира — старший лейтенант Петров, которого мы также хорошо знали по совместной службе и боевым делам. Как и прежде, наша эскадрилья отличалась сплоченностью и дружбой летного и технического состава.

В феврале 1945 года наш полк перелетел на аэродром Херсонес для выполнения ответственной задачи по прикрытию Ялтинской конференции глав государств антигитлеровской коалиции. В ходе встреч с американскими и английскими летчиками были проведены демонстрационные полеты наших летчиков на Як-3. Виртуозной техникой пилотирования блеснули капитан Кологривов и лейтенант Гусаков. Американцы и англичане с большим интересом следили за их полетами, не скрывая восхищения летными и боевыми возможностями Як-3. Достойно представляли Родину и славную советскую авиацию летчики и инженерно-технический состав нашего полка.

В зимние месяцы нам была поставлена новая, необычная задача: с самолетов У-2 вести поиск морских мин на прибрежных фарватерах. Мины, выставленные в ходе боевых действий на Черном море, представляли серьезную угрозу судоходству, имели место случаи подрыва транспортных судов.

В результате зимних штормов мины срывало с минрепов, они всплывали на поверхность. Ветром и течением их нередко выносило на протраленные прибрежные фарватеры. С целью обеспечения безопасности плавания судов командование флота приняло решение использовать тихоходные У-2. Вот еще какую необычную задачу выполнял наш учебный, из фанеры и перкаля, самолет.

Ежедневные полеты на поиск плавающих мин Представляли определенную сложность, так как весь полет продолжительностью более двух часов приходилось выполнять над морем. Сильные ветры, низкая температура, заряды снега и дождя усложняли пилотирование. По вызову и наведению летчиков мины, называемые «черной смертью», подрывались нашими катерами и тральщиками.

Но как бы мы ни были заняты полетами, учебой, мы всегда следили за положением на фронтах. В последние дни апреля и в начале мая с волнением слушали сообщения о завершающих боях в логове фашистского зверя, в Берлине. И вот наконец-то сообщение: «Берлин пал! Над рейхстагом взвилось Красное знамя Победы!»

Рано утром 9 мая я заступил па боевое дежурство командиром звена истребителей Як-3. Как обычно, наши техники выкатили самолеты из ангара, осмотрели и опробовали моторы. Летчики дежурного звена приняли машины и доложили о готовности. Все шло по установленному порядку, и вдруг раздался телефонный звонок в нашей комнате. Я поднял трубку:

— Командир дежурного звена лейтенант Воронов. Оперативным дежурным полка оказался капитан Земницкий, адъютант второй эскадрильи, бывший штурман-торпедопосец. В одном из боевых вылетов он получил ранение в шею, у него были повреждены голосовые связки, и поэтому говорил он хриплым, тихим голосом:

— Победа, Володя! Конец войне! Поздравляю! Германия капитулировала. Гитлеру канут!

Все мы чувствовали, что конец войны близок, и с нетерпением ждали этого сообщения. Но, тем не менее, известие о долгожданной и выстраданной победе пришло как-то неожиданно.

Победа!

Чувство радости и волнения охватило всех присутствующих в комнате дежурных летчиков.

Советский народ, объединенный единой целью — отстоять свободу и независимость Родины, уничтожить фашизм, ценой невероятно тяжелых потерь и лишений одержал полную победу над врагом человечества — фашизмом...

Алексей Петрович Земницкий сообщил также, что на десять часов назначено общее построение и митинг, где будет объявлен приказ Верховного Главнокомандующего по войскам Красной Армии и Военно-Морскому Флогу. А нам выпала доля в день всенародной радости и ликования нести боевое дежурство. Как же принять участие во всеобщем торжестве? Решил посоветоваться с моим другом Денисовым.

— Давай с тобой взлетим во время митинга и покажем класс в честь Победы, — предложил Сергей.

Позвонил по телефону.

— Алексей Петрович, есть предложение взлететь парой во время митинга и пилотажем со стрельбой отсалютовать в честь Победы, — сказал я.

Опытный и очень тактичный капитан Земницкий по-дружески ответил:

— Я понимаю тебя. Знаю, что сердце разрывается от радости н хочется сотворить что-то невероятное. Но пусть верх возьмет разум. Не лучше ли обойтись без вылета?

Трудно было возразить.

— Пожалуй, вы правы. Придумаем что-нибудь без вылета.

Решили во время митинга, когда раздастся всеобщее «Ура!», присоединить «свой голос» залпом из всех огневых точек дежурных самолетов. Собрал летчиков и довел задачу:

— Развернуть все самолеты носом в сторону моря. По команде запустить моторы и дать три длинных очереди из всех точек с интервалом две секунды. После салюта пополнить боезапас до полного.

К назначенному времени все летчики заняли свои места в кабинах и приготовились к стрельбе. По сигналу старшего техника звена Гриля запустили моторы.

— Командир, митинг начался, уже кричат «Ура!», — сказал Суховицкий, вскочив на плоскость моего «яка».

Нажимаю на кнопку передатчика на секторе газа и даю команду:

— Огонь!

Почти одновременно воздух разрезал залп из четырех пушек и восьми пулеметов. Повторяю команду по радио:

— Огонь! Огонь!

Наш салют с боевых самолетов на аэродроме слился с многоголосым «Ура!» всего личного состава полка в честь Великой Победы. Возбужденные и счастливые летчики и техники дежурного звена собрались возле моей машины.

— Вот это салют!

— Здорово получилось!

Неведомо откуда появились бидоны с красным виноградным румынским вином. Некоторые предлагали отметить радостное событие. Слышались голоса:

— Братцы, победа! Боевое дежурство теперь ни к чему...

— Против кого воевать-то?

Пришлось кое-кого убеждать и призывать к совести. Боевое дежурство есть боевое дежурство, и никаких послаблений не должно быть. Надо отдать должное моим летчикам: Денисову, Мухину, Карякину, все они поддержали меня, проявили должную выдержку.

Через несколько часов к нам пришел заместитель командира по политчасти майор Пятницкий и принес текст приказа Верховного Главнокомандующего. Я построил личный состав дежурного звена, и он зачитал текст приказа. Навсегда запомнились слова: «Великая Отечественная война, которую вел советский народ против немецко-фашистских захватчиков, победоносно завершена, Германия полностью разгромлена.

...Москва от имени Родины салютует доблестным войскам... тридцатью артиллерийскими залпами из тысячи орудий». И, как во всех приказах, в заключение такая знакомая и дорогая всем фраза: «Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!»

И в этот момент все, кому довелось во время войны терять боевых товарищей и друзей, вспоминали тех, кто не дожил до светлого дня Победы...

С наступлением темноты мы закатили самолеты в ангар и направились в общежитие на отдых. Во всех комнатах, где жили летчики и техники, стояли невероятный шум и веселье. Безучастных не было, всем хотелось любым доступным способом выразить радость и ликование по случаю Победы. В некоторых комнатах раздавались нестройные голоса, пытающиеся затянуть любимые фронтовые песни «Темная ночь», «Землянка», «Дороги».

В общей большой комнате, где располагались офицеры-техники, слышался громкий голос Саши Дюпина. Стоя па койке, он читал Владимира Маяковского:

Слушайте,

товарищи потомки,

Агитатора,

горлана-главаря.

— Саша, — закричали мы, — Есенина почитай. Умел Дюпин читать Есенина и любил. И вот зазвучали в нашей горластой, удалой солдатской компании простые и удивительно тонкие, по-домашнему простые есенинские стихи.

...Устав таскаться

По чужим пределам,

Вернулся я

В родимый дом.

Зеленокосая,

В юбчонке белой,

Стоит береза над прудом.

Какая великая сила у поэзии. Способная возмутить, вдохновить, поднять на бой, она умела и так вот умиротворить казалось бы совсем загрубевшие сердца и души воинов. Веяло от стихов теплом родного дома, любящего и ждущего сердца. Веяло миром и Родиной.

— Дюпин, — вдруг тихо сказал Сутырин, — давай вспомним друзей боевых.

Все замолчали. И зазвучали непритязательные стихи самого Саши. Были простыми эти стихи и, наверное, не очень талантливыми, по посвящались они павшим друзьям, не дожившим до радостного дня. И потому воспринимались особенно близко.

Хочу сказать тебе, мой друг,

Что не забыли мы тебя.

И помнить будем подвиг твой,

И песни, и слова.

Когда в огонь мы вместе шли,

Ты не щадил себя.

И если друг твой был в беде,

Ты рядом был всегда.

...На следующий день по инициативе командира эскадрильи Тарасова было решено поехать в Констанцу и продолжить празднование Победы. Определенного плана заранее выработано не было. Предполагалось посмотреть порт и город. С орденами на груди, с ярко начищенными пуговицами, в кителях и брюках клеш первого срока, одетые в лучшее, что было у каждого, собрались ветераны нашей эскадрильи — летчики и техники и на полуторке направились в Констанцу. Сначала решили зайти в один из многочисленных городских ресторанов и подкрепиться.

Радушно, с улыбками встретили блестящих морских летчиков хозяин ресторана и официанты. Они старались как можно лучше угостить почетных гостей. В отдельной комнате, куда нас провели, мы подняли бокалы и выпили за Великую Победу. Молча, стоя, почтили память боевых товарищей, отдавших жизнь за Родину, за наше правое дело.

В памяти каждого из нас промелькнули имена соратников и друзей Георгия Матвеева, Александра Костючкова, Ивана Протасова, Иосифа Котова, Николая Кучумова, Николая Маркина и многих других. Каждый из нас в эти минуты давал клятву: «Мы, живые, навечно сохраним память о вас в пашем сердце».

Кто-то из летчиков подал мысль посетить госпиталь и поздравить с победой наших раненых воинов. Это предложение всем пришлось по душе. Тут же закупили корзины с цветами и всей группой направились в госпиталь.

Врачи и сестры сначала встретили нас настороженно, но все же не устояли перед моряками-гвардейцами. После взаимных поздравлений разрешили встретиться с ранеными в палатах.

Встреча с бойцами превратилась в незабываемый и волнующий праздник. Повсюду слышались приветствия, возгласы и смех.

Мы испытывали безмерную радость, видя, как светлели мужественные лица наших солдат и офицеров, тех, кому не повезло в последние дни войны и было суждено оказаться на госпитальной койке.

Рукопожатия и объятия, слова благодарности и признательности из уст раненых вызывали теплые ответные чувства, рождали и поднимали праздничное настроение у наших летчиков.

Нашлись и музыкальные инструменты, послышались звуки аккордеона, гитары, мелодии любимых песен военных лет. С хорошим настроением, с чувством удовлетворения от встречи с незнакомыми, но родными и близкими советскими людьми возвратились мы вечером на свой аэродром.

В эти дни лица бывалых и молодых воинов, летчиков и техников излучали радость и счастье, гордость за наш народ и нашу Родину, уверенность в своих силах. Особые чувства испытывали те, кому довелось сполна испытать тяготы и лишения войны, потери боевых друзей, родных и близких, невероятное физическое и моральное напряжение. Все они переживали настоящее и полное счастье — ощущение и понимание величия свершившегося.

Подвиги ваши, память о вас бессмертны!

Есть на крымской земле город у моря, раскинувшийся на холмах и по берегам живописных бухт, город, который знают и любят все советские люди, который чтят наши друзья во всем мире.

Это Севастополь, город-герой, символ мужества и стойкости нашего парода. Много памятников в Севастополе, ярко отражающих величие народного подвига в период первой обороны и Великой Отечественной войны.

При въезде в город со стороны Ялты, на самом высоком месте, откуда открывается прекрасный вид на Севастополь и море, там, где в дни героической обороны располагался аэродром, взметнулась ввысь трехгранная стела с краснозвездными крылышками стилизованных самолетов.

Монумент «Мужеству, героизму авиаторов-черноморцев» нашел признание у благодарных севастопольцев и тех, кто видел его. На этом месте непременно остановится каждый посетитель города, склонит седую голову ветеран войны, принесут цветы молодожены, здесь принимают в пионеры, вручают комсомольские билеты. Особенно много цветов всегда у вертикальных плит из красного гранита, на которых увековечены имена летчиков, штурманов, стрелков, радистов, не вернувшихся из боевого полета, не имеющих захоронений, чьей могилой стало Черное море. Их много ~ 1299 имен!

В одной из песен, посвященных героизму советских людей в Великой Отечественной войне, есть такие слова:

Бывают безымянные высоты, Но все солдаты носят имена...

Да, каждый солдат, сложивший голову в боях за Родину и оставшийся в живых, имеет имя, и святой долг всех живых не забывать тех, кто ценой жизни защитил советскую землю и завоевал Победу. Как-то мне довелось услышать такие слова: «Мы погибли бы, если б пе погибали!»

Короче и точнее невозможно выразить вклад в Победу тех, кто не вернулся с войны, кто погиб в смертельной схватке с фашизмом. Не было бы Победы, если бы у советских людей не было непоколебимой веры в правое и святое дело ленинской партии, несокрушимой стойкости и решимости отдать самое дорогое-жизнь за Родину.

На граните Стены памяти фамилии героев топ-мачтовых и торпедных атак, мастеров штурмовых и бомбовых ударов, отважных истребителей и разведчиков.

Среди тех, чей прах и останки боевых машин покоятся на дне Черного моря, 67 фамилий и моих однополчан — летчиков 6-го гвардейского дважды Краснознаменного истребительного авиаполка.

Благодарная Советская Родина никогда не забудет подвигов своих крылатых сыновей.

Это они — бесстрашные рыцари черноморского неба смело вступали в бой с превосходящими силами врага, не помышляя об отступлении.

Это они, не зная страха, без колебаний и сомнений шли па самопожертвование, на таран во имя победы над фашизмом.

Это они, в ответ на вопрос командира: «Кто полетит? Задание сложное и опасное», первыми делали шаг вперед.

Это они, из когорты отважных, в самой сложной обстановке, не жалея себя, приходили на помощь и выручали товарищей.

Они всегда были первыми, самыми надежными и верными воинами. Они были там, где труднее, там, где опаснее, там, где нужнее.

Все они были молоды, все они очень любили жизнь.

Но они не могли поступать иначе в смертельной схватке с врагом, потому что в груди билось и звало на подвиг пламенное сердце коммуниста и комсомольца.

Авиаторы-черноморцы внесли достойный вклад в общее дело Победы советского народа над фашистской Германией. Они совершили 131 637 боевых вылетов, потопили 345 кораблей и судов, уничтожили 2149 самолетов, большое количество другой боевой техники и живой силы врага. За мужество и героизм 61 летчику и штурману было присвоено звание Героя Советского Союза. Одна авиадивизия и пять полков получили почетное звание «гвардейские». Двенадцать соединений и частей награждены орденом Красного Знамени, в том числе три авиаполка удостоены этой награды дважды. Одна авиационная база награждена орденом Красной Звезды. Семнадцать авиационных полков и дивизий удостоены наименований причерноморских городов, при освобождении которых они отличились.

Десять улиц города-героя Севастополя носят имела черноморских соколов: Острякова, Степапенко, Коробкова, Токарева, Михайлова, Иванова, Лобанова, Хруста-лева, Кондрашова, Саввы.

Бороздят просторы океанов и морей морские суда с именами на борту: Константина Алексеева, Ильи Ильина, Ивана Корзунова, Николая Острякова, Леонида Севрюкова.

Советский парод помнит и никогда не забудет их ратные дела и подвиги.

Создание памятника авиаторам-черноморцам в Севастополе стало всенародным делом: в его проектировании, строительстве принимали активное участие шефы черноморцев из Молдавии, Днепропетровска, Николаева. Большую помощь и внимание оказали партийные, советские, комсомольские и общественные организации Крымской области и Севастополя. Трудно переоценить вклад ветеранов-черноморцев, которые воскресили имена погибших героев.

Если посмотреть на монумент со стороны лестницы, то непременно привлечет внимание белая волна, поднимающаяся от Стены памяти к главному символу славы черноморской авиации — трехгранной стеле, устремленной вверх, к звездам. Эта волна символизирует преемственность поколений авиаторов-черноморцев. Жизнь, подвиг, вклад в Победу тех, чьи имена увековечены в бронзе, служат основой для крутого взлета, новых достижений черноморцев в укреплении оборонной мощи па-щей социалистической Родины сегодня.

За последние годы повсюду, в том числе и на Черноморском флоте много сделано полезного по повышению эффективности воспитания нашей молодежи на славных революционных и боевых традициях Коммунистической партии и советского парода.

Тысячи молодых воинов, тружеников предприятий, колхозов и совхозов посещают музей ВВС Черноморского флота, комнаты боевой славы в авиационных гарнизонах, прикасаются к подвигам своих отцов и дедов. Во многих школах Севастополя, Крыма, других областей и городов созданы музеи, комнаты, стенды, посвященные подвигав моряков и летчиков-черноморцев.

В 153 и средней школе города Куйбышева по инициативе преподавателей и комсомольцев собрано немало материалов и Дорогих реликвии, рассказывающих о героях и подвигах летчиков 6-го гвардейского полка.

Многие ветераны-фронтовики, в том числе и мои однополчане, до сих пор в строю, активно трудятся на предприятиях и в различных организациях, часто встречаются с молодежью. Все они живут интересами и делами нашего парода и Коммунистической партии.

Идут годы, все дальше в историю уходят события военных лет, все меньше остается свидетелей тех грозных событий. Но живет и будет жить боевое братство бывших фронтовиков, их готовность отдать все свои силы для того, чтобы жила и крепла страна родная — Советский Союз.

Ветераны-фронтовики ВВС Черноморского флота ежегодно встречаются в Севастополе. Регулярно собираемся и мы — бывшие летчики, техники, механики, оружейники 6-го гвардейского дважды Краснознаменного истребительного полка. К сожалению, с каждым годом паши ряды редеют: старые раны, военные невзгоды берут свое. В 1979 году ушел из жизни наш «ведущий орел», Герой Советского Союза генерал-майор авиации М. В. Авдеев. Преждевременно вырвала смерть из наших рядов отважных воздушных бойцов: М. Кологривова, Б. Маслова, В. Русакова, Б. Акулова; техников А. Гриля, И. Суховицкого. Однако те из нас, кто жив, кто остается в строю, активности не снижают. Отдают много сил и энергии делу патриотического воспитания молодежи. Мы работаем за себя и за наших боевых друзей, которых уже нет.

Справедливо говорят, что память — очень тяжелая ноша: она вне таких категорий, как усталость или различные житейские невзгоды. Поэтому, когда вы видите как обнимаются при встречах ветераны-фронтовики, а иногда и со слезами на глазах, будьте великодушны и снисходительны к ним. Кто видел кровь и смерть, кто отстоял Родину, кто оставил па поле битвы своих любимых, самых дорогих и близких людей, у того душевные раны не заживают, они будут волновать их до последних дней жизни.

У каждого участника Великой Отечественной — своя война. Поэтому, вполне естественно, в своем повествовании я ограничился описанием только того, что испытал и видел сам. В этом мне помогли записи военных лет. Я считал своим долгом прежде всего рассказать о тех моих боевых друзьях, кто погиб и не дожил до Победы.

Естественно, что чаще всего в книге упоминаются мои товарищи по эскадрилье, те, кого я знал ближе других. И пусть простят меня участники описанных боев и событии, что мне не удалось должным образом вспомнить и написать обо всех, кто достоин почета и уважения. Для этого бы понадобились многие и многие книги. Один уже написаны. Другие, я уверен, обязательно будут написаны.

Подвиги авиаторов-черноморцев в Великой Отечественной войне всегда будут ярким примером мужества, героизма, верности делу Коммунистической партии Советского Союза.