На земле и на море

1

Шел третий год войны. Красная Армия наступала, освобождала города и села, изгоняя с родной земли ненавистного врага. С фронта все чаще и чаще поступали радостные сводки.

Вот только большим кораблям не везло — дни и ночи простаивали они в базах. И сколько бы нам, командирам кораблей, командующий эскадрой и начальник политотдела ни разъясняли обстановку на море, сколько бы ни говорили о том, что сейчас нет возможности использовать большие корабли, мы все равно рвались на фронт, в бой, желая принять самое активное участие в освобождении Крыма. В то время наша морская столица — город Севастополь — еще находилась в руках фашистов.

Ко мне в каюту часто заходили краснофлотцы.

— Товарищ командир, — обращались они. — Отпустите на сушу. Ведь все равно нас в море не выпустят.

— Как так не выпустят? — возмущался я. — Наступит время, и мы с вами снова будем громить врага.

— Мы, товарищ командир, и замену себе хорошую подготовили, — твердили многие. — Вот посмотрите — парни не подведут..

Да, нелегко находиться в бухте. Всех нас звало море, новые боевые походы. Стою, бывало, на палубе и вспоминаю опасные рейсы нашего эсминца, а иной раз мысленно переношусь туда, где идут жаркие бои за Таманский полуостров, туда, где войска 4-го Украинского [99] фронта, освободив Мелитополь, выходят к Сивашу и берут штурмом сильно укрепленные позиции противника у Турецкого вала на Перекопском перешейке.

Нелегко было нашим войскам овладеть и Керченским полуостровом — фашисты сосредоточили там большое количество войск и боевой техники. В портах Феодосия и Камыш-Бурун — около 30 быстроходных десантных барж противника, 25 сторожевых катеров, 6 тральщиков и множество торпедных катеров.

Около 5 часов утра 1 ноября 1943 года в районе Эльтигена и коммуны «Инициатива» началась высадка десанта частей 18-й армии. Высадка проходила в чрезвычайно сложных гидрометеоусловиях: сильно штормило, водой заливало катера и шлюпки. Зачастую бойцам приходилось добираться до берега вплавь.

Чтобы изолировать десант, немецко-фашистское командование блокировало его с моря, используя при этом быстроходные десантные баржи.

Корабли Черноморского флота постоянно оказывали содействие сухопутным войскам в обороне побережья. Они организовали противодесантную оборону, осуществляли перевозки войск, доставку резервов и всех видов боевого снабжения.

Вскоре войска 4-го Украинского фронта, очистив от противника северную Таврию, вышли в районе Каркинитского залива к побережью Черного моря, а на участке Каховка — Кинбурнская коса — к Днепру.

В ночь на 26 марта 1944 года вблизи Николаевского порта высадился десант старшего лейтенанта К. Ф. Ольшанского в составе 67 человек. Это были бойцы 384-го отдельного батальона морской пехоты и 10 человек из 1-го гвардейского укрепленного района 3-го Украинского фронта.

На семи рыбачьих лодках они вышли из села Богоявленск. Дул сильный встречный ветер. На Южном Буге дыбились острые волны. В лицо бил брызгами мелкий, колючий дождь. Глухо поскрипывали ветхие рыбачьи лодки, идущие одна за другой. На веслах часто менялись гребцы. Путь предстоял длинный, и силы надо было беречь.

Миновали Широкую Балку, потом берег, освещаемый фашистскими ракетами. Вскоре показался порт. [100]

Тихо и незаметно моряки подошли к нему, высадились, бесшумно сняли часовых и устремились вперед..

Завтра десант должен приступить к выполнению основной задачи. Прежде всего: нарушить боевое управление противника, прервать его коммуникации, ударить с тыла по фашистской обороне.

Среди бойцов батальона морской пехоты — старший краснофлотец с эсминца «Сообразительный» Валентин Ходырев...

Мне посчастливилось встретиться с несколькими боевыми товарищами, воевавшими вместе с ним в отряде К. Ф. Ольшанского, и с матерью Валентина. Эти встречи, а также архивные материалы помогли мне восстановить картину героических действий наших десантников.

...Медленно загорался рассвет. На втором этаже элеватора притаилась группа бойцов с ручными пулеметами. Синяя дымка утреннего тумана уже окутала прибрежные дома. Тишина... Все предвещало хороший день.

Однако в 8 часов утра десант неожиданно оказался в окружении. Бой разгорелся внезапно. Гитлеровцев — около сотни. Десантники дружно ударили из пулеметов. Ценой неимоверных усилий атаку удалось отбить.

Второй раз враг атаковал напористей. В элеватор с воем полетели мины. От взрывов посыпалась штукатурка. Фашистов много. Они подходят все ближе и ближе.

Атаку за атакой отражают мужественные десантники. «Вот уже пятая», — считает Ходырев. Перекрывая свист и грохот боя, строчат автоматы и пулеметы краснофлотцев, разя врага наповал.

— Эй, друзья! — подбадривает красноармейцев Валентин. — Бейте каждый «своих» фашистов, те, что слева — «наши». Вот этот — «мой»... И тот, что за ним, — тоже...

Пулемет Ходырева стреляет метко. Там, где минуту назад наступали гитлеровцы, — окровавленные трупы.

— Рус, сдавайся! — звучит где-то слева. В ответ строчит пулемет Ходырева. Враг, озлобленный неудачным боем с горсткой смельчаков, наступал яростно, забрасывал элеватор, в [101] котором наши бойцы держали оборону, снарядами и гранатами.

К. Ф. Ольшанский всегда требовал, чтобы каждый воевал умело, осмысленно, чтобы бойцы берегли себя, зря не расходовали патроны. В критический момент боя офицеры, бойцы и моряки передали по радио свою клятву сражаться до последней капли крови, не щадя жизни.

Где-то совсем рядом грохнул снаряд. Резкой болью обожгло левую руку. В первый миг Ходырев даже не понял, что она... оторвана. Валентина уложили на смонтированные наспех носилки, туго перевязали.

А возле самого здания уже лязгали гусеницы вражеского танка.

Решение у Ходырева созрело мгновенно: «Танк сожжет всех нас... Его надо уничтожить. Сейчас. Немедленно. Иначе будет поздно».

Валентин поднялся.

— Разрешите, товарищ командир, — обратился он к Ольшанскому, — встретить его по-севастопольски. Иначе сгорим заживо.

— С одной-то рукой?.. — вырвалось у Ольшанского. — Вы уже выполнили свой долг.

Но для размышлений времени не оставалось. Враг наседал, и старший лейтенант наконец негромко произнес:

— Давай, Валентин...

Он сам проверил приготовленные для Ходырева связки гранат. Товарищи помогли Валентину снять телогрейку и гимнастерку. Он остался в одной изодранной тельняшке. Нагнувшись к вещевому мешку, достал бескозырку с надписью на ленте: «Сообразительный», кое-как, одной рукой, приладил ее на голову. Огляделся вокруг, будто прощался.

За окнами перестрелка прекратилась. Но ненадолго. Тишину нарушил возобновившийся скрежет гусениц танка.

— Я пошел, братцы! Не поминайте лихом! Бейте проклятых гадов! — взволнованно, чеканя каждое слово, произнес Валентин Ходырев и, слегка пошатываясь, вышел из помещения.

Прижимаясь к земле, он пополз навстречу стальной громадине.

С волнением следили бойцы за Валентином. [102]

Танк все ближе и ближе. Идущие за ним вражеские солдаты заметили моряка, что-то завопили. Поднялась стрельба. Пуля пробила Ходыреву левое плечо. Минуту спустя он был ранен в бок и в ногу, но упорно двигался вперед, к стальной громадине. Вот танк совсем уже близко. Из последних сил, теряя сознание, Ходырев привстал на колена и, вырвав чеку зубами и превозмогая боль, одну за другой метнул две связки гранат. Раздался взрыв, потом еще. Порванная гусеница, словно огромная змея, сползла в грязь...

Когда вражеская атака захлебнулась и бой утих, матросы Кузьма Шпак и Николай Скворцов принесли изрешеченное пулями и осколками тело Валентина Ходырева.

Старший лейтенант Ольшанский долго стоял возле погибшего. Затем он снял с головы Ходырева изрядно помятую бескозырку и положил ему на грудь. Буквы названия эсминца на поблекшей ленте золотились среди щебня и осыпавшейся штукатурки.. И вдруг перед Ольшанским возник образ корабля, и в комнате сразу стало тесно...

Десантники Константина Ольшанского стойко обороняли занятый ими рубеж, отрази» 18 вражеских атак, следовавших одна за другой, и уничтожив более 700 фашистских солдат и офицеров.

В этих боях отважные черноморцы показали образцы доблести и бесстрашия. Все бойцы десанта были удостоены высокогй звания Героя Советского Союза.

...После войны именем 68 десантников в Николаеве была названа одна из улиц. На ней высится величественный памятник десантникам. А в порту еще одна реликвия минувшей войны — памятник Константину Федоровичу Ольшанскому, славному сыну украинского народа, командиру десанта моряков 384-го отдельного батальона морской пехоты Черноморского флота.

В 1963 году мы, бывшие члены экипажа эсминца «Сообразительный», отмечали двадцатилетие со дня подъема гвардейского флага на корабле. Тогда я в познакомился с матерью нашего краснофлотца В. В. Ходырева — Антониной Афанасьевной Емельяновой.

Мы заехали к ней в село Танковое Бахчисарайского [103] района. Проживала она в переулке Ходырева, названном в честь ее сына.

Седая, худенькая старушка пригласила меня и контр-адмирала Смирнова (во второй половине войны он служил у нас замполитом) в комнату, и мы разговорились...

На стене — портрет Валентина Ходырева. Есть у матери и альбомы с фотографиями, аккуратно сложенные письма. Во всем этом, да и в самой чисто, по-корабельному убранной комнате — великая память о сыне.

Смотрим фотографии, читаем письма.

— Вы знаете, — говорит Антонина Афанасьевна, — во время войны, когда «Сообразительный» стоял в Севастополе, у холодильника, я несколько раз приходила к кораблю. Да и Валя забегал иногда домой. Коротки были наши встречи. Бывало, сидит рядом, а я с него глаз не свожу, соскучилась. Переменился, возмужал!

Последнее письмо от Валентина я получила перед тем, как наши войска оставили Севастополь, не то первого, не то второго июля сорок второго. Он ушел на фронт и вскоре попал в район Старой Руссы. Оттуда, тяжело раненного в грудь и руку, его отправили в госпиталь в город Киров. А когда поправился, снова ушел на фронт.

Контр-адмирал Смирнов протягивает мне письмо Валентина к боевым товарищам. Читаю скупые строчки:

«...Я даже думаю, что некоторые уже похоронили меня. Но я не раз предупреждал своих друзей, что я чертовски живуч».

Возвратившись на фронт, он с восторгом писал своему другу:

«Украина! Надеюсь скоро увидеть тебя свободной и цветущей, полной жизни и хлеба...»

И еще много писем. И в каждом из них яркий, впечатляющий отрывок из жизни бойца, комсомольца, героя.

Антонина Афанасьевна встала, подошла к шкафу:

— А вот и Грамота Президиума Верховного Совета СССР о присвоении ему звания Героя Советского Союза. Михаил Иванович Калинин прислал мне ее с письмом на вечное хранение. [104]

В начале декабря 1964 года приказом министра обороны СССР Герой Советского Союза старший краснофлотец Валентин Васильевич Ходырев был зачислен навечно в списки гвардейского корабля, носящего в честь нашего старого эсминца имя «Сообразительный».

— Дорогие мои сыны, — говорила мать героя Антонина Афанасьевна на торжественной церемонии. — Я хочу пожелать вам зорко стоять на страже нашей любимой Родины, быть бдительными, свято беречь честь фронтовиков и своего корабля...

2

В 1944 году экипажу эсминца «Сообразительный» не пришлось освобождать Севастополь, так как в это время на Черном море большие корабли не использовались.

8 апреля началось стремительное наступление советских войск в Крыму. Прорвав оборону противника на Перекопе и Сиваше, 11 апреля войска 4-го Украинского фронта освободили Джанкой и Армянск, овладели городом и крепостью Керчь, 13 апреля были освобождены Феодосия, Евпатория и столица Крыма — Симферополь.

5 мая начался штурм вражеских укреплений в Мекензиевых горах, а 7 мая фашистским войскам был нанесен удар на главном направлении: Сапун-гора — высота Горная.

В результате трехдневных наступательных боев советские войска при поддержке массированных ударов авиации и артиллерии 9 мая прорвали сильно укрепленную долговременную оборону противника и штурмом овладели важнейшей военно-морской базой на Черном море — городом Севастополь. Был ликвидирован последний очаг сопротивления гитлеровцев в Крыму. Полуостров был полностью очищен от немецко-фашистских захватчиков.

В этот период мы получили из города Коканда Узбекской ССР письмо от воспитанников детского дома № 7, родители которых погибли на фронтах войны. Вот что писали нам дети:

«Дорогие краснофлотцы и командиры! Примите сердечный и пламенный привет из далекого солнечного Узбекистана и пожелания дальнейших успехов.

Живя в далеком тылу, мы не забываем ни на минуту [105] вас, дорогих защитников. Мы собрались в эту дружную семью со всех концов Союза.

...Здесь для нас создали прекрасные условия. Желаем вам, дорогие товарищи, быстрее уничтожить ненавистного врага...»

До получения этого письма у нас уже было собрано 12500 рублей. Мы собрали еще и послали в детдом 26 500 рублей, взяли шефство над ним. 26 октября сообщили об этом телеграммой правительству. Вскоре на эсминец пришла телеграмма, в которой правительство выражало благодарность экипажу «Сообразительного» за патриотический поступок.

...Спустя тридцать восемь лет я с группой кинооператоров побывал в Коканде. Там мы встретились с бывшими детдомовцами. Это была незабываемая встреча! Перебивая друг друга, уже взрослые люди без устали рассказывали о том далеком времени, когда с эсминца к ним приезжали наши посланцы...

Рано утром 18 августа вместе с крейсерами «Молотов» и «Ворошилов», эсминцами «Бойкий» и «Бодрый» мы вышли в Новороссийск. Фронт перемещался на запад. Не за горами и переход в Севастополь. Пока там идут работы по обезвреживанию бухт от мин.

В тот же день, к вечеру, мы были в Новороссийске...

16 сентября 1944 года в Новороссийске мы праздновали годовщину освобождения города.

Поздно вечером с первым залпом салюта матросы и старшины высыпали на палубу и любовались праздничным городом.

Разноцветными огнями озарилась бухта. Она выглядела великолепно, совсем сказочно. А когда погас фейерверк, на корабль надвинулось огромное звездное небо.

Длинной цепочкой краснофлотцы потянулись на полубак, и вскоре оттуда полилась задушевная песня, полная тоски по близким и родному дому. Неожиданно она смолкла. И тотчас послышался перебор баяна, грянула веселая плясовая. Эта мелодия взбудоражила весь рейд и понеслась далеко-далеко в горы...

Начало ноября 1944 года. Накануне выхода из Новороссийска в Севастополь я долго бродил по причалу. Было уже поздно. Густая темень обняла землю, [106] море. На обвесах ветер трепал парусину. От этих глухих хлопков и от того, что ночь скрыла город, порт и море, от скрипа троса было как-то беспокойно. Хотелось скорее увидеть белую полоску раннего утра, почувствовать дуновение свежего, бодрящего ветерка.

Вдали, на конце брекватера{15}, лукаво подмигивал синеватый огонек. Улыбаясь, все дальше и дальше катилась за горы луна.

Я смотрел на широкие тени, плывшие по причалам. Они казались загадочными, как завтрашний день, которого все так долго ждали.

Зашел в каюту, когда уже светало. С моря потянулись сизые пласты тумана. Ночь уходила нехотя. Через иллюминаторы слышался утренний крик чаек. Пробили склянки. Начинался новый день...

Вспомнились наши боевые походы.

...1942 год. На море неистовствует шторм. С танкерами мы подходим к Босфору. Уже четверо суток в море. У руля постоянно находится старшина 1-й статьи Федор Петухов. Почти бессменно он несет свою тяжелую, изнуряющую вахту. В трудные минуты, когда крен корабля достигает пятидесяти пяти градусов, он никому не доверяет. Если Петухов стоит у руля — я спокоен...

Вспомнил я и холодную новогоднюю ночь 1942 года в Феодосийском заливе. Пушки обледенели. Замерзла смазка на орудиях. Корабль заиндевел. Метель. Ничего не видно. В воздухе — сплошная серая масса... И вдруг запыхавшийся от быстрого бега радист вручает мне полученную с армейского корпоста радиограмму: «Морячки... Цель номер... Просим подбросить огонька».

Звонят колокола громкого боя. Слышится топот десятков ног по промерзшей палубе, затем наступает тишина. Только ветер свистит да снежная пурга остро бьет в лицо... Корабль медленно выходит на боевой курс.

Ночь прорезают глухие залпы, огненные вспышки. На мгновение они молнией секут небо. Все чаще и резче бьют орудия. Несмотря на метель, громим вражескую колонну танков в селении Ближние Камыши... [107]

Не раз падали краснофлотцы на скользкую палубу, удерживая в руках тяжелый снаряд. Поднимались, доносили его до орудия, подавали в ствол и...

— За Родину! Залп!.. — командовал командир первого орудия старшина 1-й статьи Николай Жур.

Вот в чем сила корабля!

4

Наступил долгожданный день. 4 ноября Черноморская эскадра возвращалась в Севастополь.

Первый отряд кораблей в составе линкора «Севастополь», гвардейского крейсера «Красный Крым», эсминцев «Железняков». «Незаможник», «Ловкий», «Легкий», «Летучий» и шести больших катеров-»охотников» вышел из Поти. Второй отряд, в который вошли крейсеры «Молотов» и «Ворошилов», а также эсминцы «Бодрый», «Бойкий» и «Сообразительный», под командованием командующего эскадрой вице-адмирала Н. Е. Басистого отправился в Севастополь из Новороссийска.

Вся эскадра в море. На кораблях царит подъем. Незабываемую радость переживают все. Около двух с половиной лет нам не приходилось бывать в Севастопольской бухте. Приятно смотреть на воодушевленные лица товарищей. У всех на устах одно слово: Севастополь.

Отгремел салют. Под звуки корабельных оркестров входим в Северную бухту. Нас встречают громкими криками «ура-а-а! «. Все население высыпало на водную станцию «Динамо», на Приморский бульвар. На берегу вдоль Северной бухты выстроились люди, машут фуражками и платками.

Краснофлотцы с волнением всматриваются в бухту, город. Везде почерневшие, обгорелые стены зданий, разрушенные причалы и заросшие сорняком дороги. Уцелевших домов почти не осталось.

В этот день, когда эскадра возвратилась а морскую столицу, многие вспомнят войну от начала до конца, будут переживать радостные встречи и тяжело вздыхать по тем, кто навечно остался в море, кто захоронен здесь, на крымской земле.

Схожу на берег, снимаю фуражку. Здравствуй, Севастополь, здравствуй, родная земля! [108]

На стенах, а зачастую и на заборах — названия прежних улиц. А внизу — избитая осколками, изрешеченная пулями колонна Графской пристани, на флагштоке которой в день освобождения Севастополя матрос вместо флага повесил бескозырку.

Вечером рейд осветился фейерверком. Батареи и корабли салютовали в честь 27-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Это была необыкновенная ночь, оживленная, восторженная. Ликованию не было предела...

В те дни командир 1-го дивизиона эсминцев капитан 2-го ранга В. А. Пархоменко был назначен командиром крейсера, а я принял от него дивизион и с головой окунулся в новую работу. Правда, некоторое время, до назначения нового командира эсминца, я продолжал исполнять обязанности и командира «Сообразительного». Трудно было расставаться с кораблем, с боевыми товарищами.

Но вот экипаж эсминца построен по большому сбору. Объявлен приказ о сдаче дел новому командиру корабля капитану 2-го ранга Г. Ф. Годлевскому. Благодарю весь личный состав «Сообразительного» за добросовестное служение нашей Родине, желаю дальнейших успехов в службе, а каждому краснофлотцу — сил и здоровья...

...Наступил май 1945-го. По всему чувствовалось — войне вот-вот конец.

Проснувшись утром 9 мая в своей каюте, я не услышал привычного шума работающих механизмов, гула турбовентиляторов котельных установок. Тишина необычная. Быстро собрался и вышел наверх.

На палубе деловито суетились сигнальщики, готовя флаги расцвечивания. Ко мне подошел недавно прибывший к нам на корабль капитан 2-го ранга А. И. Малов — флагманский минер эскадры. Он, как и я, жмурясь от яркого утреннего солнца, с интересом стал следить за действиями краснофлотцев. Потом, не выдержав, подошел к ним и спросил:

— В чем дело? Почему готовите флаги расцвечивания?

— Мир... Победа, — ответили ему бойцы. Итак, отгремела война, умолкли пушки «Сообразительного». Начинался новый период в жизни корабля. [109]