Вместо недописанных строк

Дорогой читатель!

«Капитаном с фотоаппаратом», не раз «наседавшим» — просившим ветерана Отечественной войны взяться за перо, был автор этих строк. После прихода наших войск на Ляодунский полуостров несколько лет я работал специальным корреспондентом флотской газеты по Порт-Артурской военно-морской базе. Часто встречаясь с летчиками, я обратил внимание на скромного, несловоохотливого командира эскадрильи Героя Советского Союза капитана Илью Тихоновича Волынкина. Беседуешь [62] с ним — о людях расскажет, а о себе — два слова: «Да, воевал...» Но на занятиях с летчиками, особенно тогда, когда он хочет кого-то убедить, что-то доказать, такой боевой эпизод приведет, что хоть рассказ пиши. Тогда и родилась у меня мысль — помочь герою-летчику восстановить в памяти еще свежие впечатления фронтовой жизни, поведать молодежи о славном пути Краснознаменного авиаполка.

Мы были уже хорошо знакомы, но к творческому содружеству у Ильи Тихоновича душа не лежала: «Писать книги — не моя стихия».

«Лед тронулся» в 1947 году. Однажды летним, душным днем, в воскресенье, я зашел к нему на квартиру. В коридоре меня встретила Мария Васильевна. Из дальней комнаты доносился какой-то шум, затем послышалось:

— Вот это сила!..

Оказывается, Илья Тихонович возился с сыном, девятилетним Игорьком. Этим любимым, емким, богатым словом — «сила» — Волынкин обычно выражал свой восторг слаженными действиями экипажа, остроумием весельчака во фронтовой землянке, благородным поступком товарища и здоровой детской шалостью сына. Он был в том самом настроении, которое плавит сердца и распахивает душу. Когда час спустя речь зашла о главном, Герой сдался:

— Хорошо, я буду рассказывать, а ты записывай.

Просидели мы до вечера. На это уходили и другие выходные дни. Постепенно Илья Тихонович втянулся в непривычную для него работу, даже сам писать стал. Если нужно было уточнить какую-либо дату или фамилию, он открывал ящик письменного стола и из-под вороха бумаг осторожно, как стеклянную фотопластинку, которая на свету могла пропасть, доставал общую тетрадь в черном потертом переплете, заглядывал в нее и оживлялся:

— Да, точно. Дело было на Севере, девятого сентября сорок четвертого... Продолжительность полета — три часа двадцать семь минут...

— Так у тебя там, вижу, готовая повесть хранится.

— Нет-нет, это я так, кое-что... Для сына... Могло же что-нибудь со мной случиться, пусть, думал, он про отца узнает все. Эту тетрадь я и жене не показываю. [63]

И снова прятал свою «фотопластинку» в темный ящик стола. А меня мучила загадка: что же это за справочник?

Потом я улетел во Владивосток, а он на запад — на учебу. В письмах договаривались встретиться и начатое дело завершить. С 1951 года Илья Волынкин служил военным летчиком-испытателем. Потеряв надежду на скорую встречу, мы возобновили работу путем переписки. Так рождались глава за главой. Некоторые фронтовые воспоминания публиковались в газетах. Откликнулись однополчане. Боевые друзья напоминали о себе и своих товарищах, погибших на фронте, просили нас «описать», как они воевали, переносили трудности, строили на фронте клуб, жили в землянках и т. п. 30 мая 1956 года Илья Тихонович мне писал (это было его последнее письмо):

«Весточки ждал с нетерпением. Шлю тебе поправки и добавления. Наши записки читали летчики. Одобрили, но заметили, что отдельные эпизоды следовало бы дать полнее. Прислали письма демобилизованные техники и предъявили претензию: мы не показали работу технического состава. В конце я упоминаю их. Помести, где найдешь нужным.

Надо ли продолжать? Я кое-что сделал. Описал свое детство, юность, пишу, как поступал в летную школу. Может получиться, если обработать.

У меня к тебе просьба. Если будешь брать дополнительный материал у кого-нибудь из нашего полка, то все согласуй со мной. Нам необходимо писать очень точно. Летчики любят правду. За нашей работой следят, пишут письма.

Буду очень рад, если ты с семьей приедешь к нам отдыхать. Приезжайте в сентябре, это лучшее время, будет виноград, фрукты и самый разгар купанья. Игорь заканчивает десятый класс. 15 июля уеду с ним в Киев, а первого сентября буду дома...»

Но мы так и не встретились. Ровно через месяц, 30 июня, Илья Тихонович трагически погиб. Получив телеграмму, я вылетел из Владивостока и на окраине нарядного южного городка не встретил улыбающегося, такого приветливого и доброго человека, который обязательно сказал бы: «Прилетел? Вот это сила!», а увидел лишь белый, устремившийся ввысь из-под множества [64] венков мраморный обелиск. Его грани сверкали — их ласкало солнце, словно прощалось оно с человеком, который так любил его восход, пение птиц, природу, цветы, детей — все, за что он воевал и что так неусыпно, каждодневно охранял до последнего часа своей жизни.

— Поедем, бывало, в выходной за город, в лес, — рассказывает Мария Васильевна, — так он бегает в трусах и шляпе с мальчишками по поляне, мотыльков ловит, цветы какие-то особые ищет. Соберет ребят и рассказывает, как называется каждый цветок да как. он дышит. Или про труд муравьев целую лекцию прочтет. [65]

Очень любили его дети. Ребят соседей Крохиных каждый день у могилы встретишь... А весной как-то, смотрю, скворечню у своего гаража на деревце пристроил. Каждое утро на цыпочках выходил — не прилетели ли скворцы... Вечерами, бывало, часто Игоря просил: «Сыграй, сынок, о том, как «ходыв Грыць на вечерныцы...»

Мать Героя, семидесятилетняя Мария Осиповна, воспитавшая и похоронившая трех сыновей-воинов, поправляя прядь седых волос, вспоминает приезд Ильи в родную деревню Упертовку. Обратил он внимание на худую крышу одного домика, спрашивает: «Кто здесь живет?» Узнав, что это семья погибшего на фронте солдата, Илья Тихонович сразу пошел в сельсовет, добился, чтобы позаботились о детях воина. Сам тоже деньгами помог. Детям подарков накупил. Потом в каждом письме интересовался, в чем нуждается и как живет семья солдата.

В части, где в последнее время служил Волынкин, в экипаже современного самолета-гиганта, на котором он летал, в казармах, штабе — везде о нем говорили как о человеке большой души и отзывчивого сердца. Пожилая, сухонькая уборщица, смахивая слезу уголком косынки, рассказывала, как в каждый праздник Илья Тихонович «от лица всех летчиков» подарки ей вручал, за скромный труд благодарил.

Подполковник Александр Васильевич Крохин (тоже тихоокеанец) многое поведал и заключил:

— Это был настоящий солдат.

Встретился я там и с бывшим организатором Краснознаменного полка полковником в отставке Алексеем Григорьевичем Бибой, который несмотря на свой пятидесятидвухлетний возраст все еще ворчал:

— Летать, сказали, хватит. Несправедливо! По горам-то я хожу, за зайцем бегаю... И никакой боли в сердце. Ну и медицина!..

Все эти и другие встречи позволили мне собрать дополнительный материал, который частично включался в «Записки» по строгому правилу их автора: «Летчики любят правду».

Сохранился и тот самый таинственный «справочник», который Илья Тихонович никому не показывал, а берег для сына (ныне молодого специалиста, недавно окончившего Киевский планово-экономический институт) [66] . Это — фронтовой дневник, скупые записи боевых вылетов: число, состав экипажа, продолжительность полета и результат. Не показывал другим потому, вероятно, что в дневнике были отражены и некоторые слабости летчиков (один проявил робость, другой обидел девушку и т. д.). Видимо, Илья Тихонович, ценивший человека прежде всего за хорошее в душе, отрицательные черты товарищей по фронту обнародовать пока не хотел. Некоторые эпизоды суровой правды военных лет я попытался восстановить. О буднях летной школы рассказал однополчанин Волынкина генерал-майор авиации И. М. Лукин.

Вместе с дневником лежали листовки, выпущенные политуправлением Северного флота и политотделом Военно-воздушных сил СФ. Илья Тихонович хранил их, вероятно, тоже для сына, хотя содержание листовок представляет общественный интерес. Вот о чем они рассказывают:

«Капитан Волынкин до прибытия на Северный флот уничтожил немало гитлеровцев на Черном море, когда они удирали из Севастополя. Появившись в Заполярье, он увеличил свой боевой счет десятью потопленными вражескими транспортами общим водоизмещением 43 000 тонн».

«...В боях за овладение Петсамо особо отличились мужественные и бесстрашные летчики Волынкин, Гуляев, Стрельников... Наши летчики вновь показали себя верными сынами советского народа, которым свойственны храбрость, отвага, незнание страха в борьбе».

«...Атаки группы торпедоносцев Волынкина вошли в историю североморской авиации как одни из самых блестящих атак».

К одной из страниц дневника была приклеена газетная вырезка: «Песня об Илье Волынкине, Герое Советского Союза». В ней однополчанин механик И. Зонов воспевает дерзкий торпедный удар, описанный в главе «Нас провожает Знамя»:

...У боевого Знамени части застыл часовой. Проходят летчики, штурманы, стрелки-радисты, техники, оружейники... У каждого в памяти воскрешается самое трудное, самое дорогое в жизни и, как живые, предстают герои минувшей войны. Под сенью этого Знамени сейчас совершенствуют летное мастерство, зорко стерегут советское небо достойные преемники боевой славы. И в их строю, в воздухе и на земле, всегда незримо присутствует подполковник Илья Тихонович Волынкин — замечательный человек, воин-коммунист, мужественный советский летчик-герой, летавший над пятью морями — Черным и Баренцевым, Охотским и Японским, над далеким Желтым морем. Кажется, он и сейчас летит, сыновними глазами обозревая родную советскую землю.

Подполковник А. Демьянчук