До свидания, Черное море!

Части Советской Армии и моряки-черноморцы завершали бои за Севастополь. Наша авиация своими ударами преграждала путь крупным фашистским кораблям в порт. За противником велось непрерывное наблюдение.

25 апреля получаю задание осмотреть коммуникации врага, определить местонахождение его кораблей в районе Севастополя.

Над портом следовало появиться перед закатом солнца.

Зная характер противовоздушной обороны города, я особое значение придавал круговому наблюдению в воздухе. Каждый член экипажа отвечал за свой сектор осмотра. Я вел машину и чувствовал, что экипаж внимателен и сосредоточен.

Над Севастополем барражировали «мессеры». В порт решили все-таки прорваться, взяв направление от Бартеньевки: в случае атаки истребителей будет возможность уйти в сторону своих войск.

Все так и получилось. [37]

Как же проскочить в порт? Делаю второй заход. Быстро темнеет. Экипаж усиливает наблюдение. Прохожу над всеми бухтами Севастополя, «прощупываю» водный район. Только на третьем круге заработали вражеские зенитки. Почему же они молчали до сих пор? Очевидно, фашисты приняли советский самолет за свой.

Пользуясь моими данными, этой же ночью летчики нанесли по вражеским кораблям сокрушительный удар.

Это был сорок пятый и последний мой боевой вылет на юге.

На следующий день получили приказ перебазироваться на Север, где сопротивление врага еще не сломлено.

До свидания, Черное море! Спите спокойно, друзья, павшие в боях, мы отомстим за вас, рассчитаемся с врагом на Севере.

Старая слава новую любит

Более трех лет фашистские захватчики, зарывшись в землю, держались в Заполярье. Наступало время решительных действий. В освобождении родной земли войскам Карельского фронта активно помогал Северный флот. Морская авиация топила вражеские корабли на ближних и дальних коммуникациях, наносила удары по аэродромам, уничтожала батареи и военные склады, днем и ночью не давала гитлеровцам покоя.

Летчики нашего полка, прибывшие на Север, уже имели боевой опыт. Они дрались на Кавказе и Тамани, в Крыму и на Украине. Тем не менее мы серьезно изучали новую боевую обстановку, сложные метеорологические условия, подолгу беседовали с североморцами. Здесь, в отличие от юга, капризная, изменчивая погода. Взлетаешь — нет ни ветра, ни облачка, а пройдешь двадцать — тридцать километров — небо уже темнеет, перед тобой неожиданно свисают полосы дождя...

Боевой счет нашего полка на Севере открыли три экипажа. 17 июня 1944 года на КП вызвали Ильюшкина, Моисеева и меня. В большой землянке у карты стоял и о чем-то раздумывал подполковник Ефремов. Ткнув указкой в одну точку, он без всяких вступлений спросил нас: [38]

— Вот на краю деревни стоит немецкая батарея и расположен командный пункт, видите?

— Видим.

— Батарея хорошо замаскирована, а найти ее нужно. Найти и уничтожить. Как?

— Найдем! — за всех твердо ответил штурман Шулин из экипажа Ильюшкина.

— Учтите, товарищи, — продолжал командир, — этим полетом начинается боевая работа полка на новом месте. На юге вы воевали хорошо. Но старая слава новую любит. Поняли?

— Ясно, товарищ подполковник...

Идем к самолетам. Посматриваю на штурмана Баринова. Волнуется? Кажется, нет. А ведь это у него первый боевой вылет. И воздушный стрелок новый — чернобровый, спокойный на вид украинец Дешкант. Ничего, сдружится с опытным стрелком-радистом Новоженовым и быстро войдет в колею.

Встречает механик, докладывает о готовности самолета. Специалисты технической службы на совесть готовят материальную часть. Но я не отступаю от золотого правила: «Доверяй и проверяй».

Порхнули зеленые ракеты. Взлетаем звеном. Набираем высоту. Ведет Григорий Ильюшкин — летчик зрелый. Можно положиться. Внизу плывут голые скалы, изредка покрытые снегом.

Скоро цель. Предупреждаю экипаж о вероятном появлении воздушного противника. Сам же толком еще не знаю о повадках и тактике немецких летчиков здесь, на Севере. Нужно быть готовым ко всему, а главное — первым заметить врага.

Штурман Баринов, плотно прижавшись к стеклу, сличает карту с местностью, ищет... Да, нелегко обнаружить цель. Оказывается, вот она — впереди, на краю деревни, около моста, под маскировочными сетями, среди густых зарослей.

Слежу за Ильюшкиным. Он разворачивается на боевой курс. Звено — на цель. Момент напряженный: вот-вот грянут зенитки. Пока молчат. Вероятно, не хотят себя демаскировать, полагают, что мы их не заметили. Как бы не так! [39]

Вот ведущий чуть-чуть подправляет курс, и бомбы одна за другой уносятся вниз и накрывают цель. На месте батареи — столб черного дыма, сквозь который едва проступают оранжевые языки пламени.

Возвращаемся на свой аэродром. Противник по-прежнему молчит. Спокойно, как на полигоне. То ли фашисты онемели от внезапного удара, то ли засиделись, успокоились...

Мы их потревожили. Как показал ход дальнейших событий, враг встрепенулся, почувствовав угрозу, и стал отчаянно сопротивляться.

Когда мы через полчаса вылетели вторично, чтобы уничтожить и командный пункт, то за три — четыре километра до цели противник открыл, приличный зенитный огонь. Снаряды ложились довольно точно. Маневрируя, мы легли на боевой курс и дружно сбросили бомбы. Командный пункт смешался с землей.

— Молодцом, — одобрил нашу работу Ефремов. — Начало есть...

...27 июня 1944 года. Нанес бомбоудар по плавсредствам противника в порту Киркенес. Один транспорт (водоизмещение восемь тысяч тонн) потоплен. Сильно обстреляли зенитки (десять батарей). Самолет имеет много пробоин. Впервые встретил такой огонь.

...28 июня. В воздухе находился 1 час 32 минуты. Бомбоудар по Киркенесу. Уничтожен транспорт (десять тысяч тонн). Обстреляли. Им тоже досталось. Город горел очень долго. Пусть помнят, мерзавцы!

Штурман-снайпер

Новое задание.

Выделили две пятерки. Первую повел кавалер ордена Суворова Петр Николаевич Обухов. Я был его ведомым. За Кольским заливом шли под нижней кромкой облаков. Стекла кабины затянула дождевая муть. Но вскоре небо прояснилось. У Рыбачьего пятерки разошлись, чтобы обрушиться на цель с разных направлений.

До цели — одна минута. Надеваю на голову каску.

— Бомбы сбросить вовремя. Не прозевайте! — предупреждаю штурмана. [40]

Обухов ложится на боевой курс. Впереди с холодным блеском рвутся снаряды. Появляются четыре «сто девятых». Наши истребители бросаются в схватку. Тем временем мы упорно продвигаемся вперед. К цели, к цели!.. И вот открываем бомболюки.

Сразу трудно заметить, что происходит внизу. Только после разворота видим охваченную дымом цель. Две тысячекилограммовые бомбы угодили в цель. Это работа капитана Писарева — штурмана из экипажа ведущего. Не каждый может сработать так чисто. Геннадий Васильевич Писарев — настоящий снайпер!

Наши истребители ведут бой с первой группой фашистских истребителей. Обороняться от второй группы пришлось стрелкам-радистам.

Новоженов сбивает самолет

Один из наиболее опытных фашистских летчиков, пытаясь разбить строй наших бомбардировщиков, сверху ринулся в центр боевого порядка. Стрелки были начеку. Они открыли дружный огонь, и «сто девятый» пошел в последнее пике.

Но истребители врага не отстают. Они атакуют вновь и вновь. Им удается заставить Клячугина резко маневрировать. Уклоняясь от атак, он вытесняет из строя молодого летчика Чамару. Вдвоем они уходят вверх. В боевом порядке образуется брешь. Я быстро закрываю ее, пристраиваюсь к ведущему. На машину Клячугина ринулись два истребителя. Чамара маневрирует за своим ведущим, но чуть отстает. Мы увеличиваем скорость, чтобы помочь Чамаре пристроиться к группе — под защиту общего огня. Стало несколько легче. Вскоре примыкает к группе и Клячугин, но идет он в строю неуверенно. Фашисты, заметив это, снова отрезают его машину от строя и с близкой дистанции ведут по ней огонь. Самолет Клячугина загорается и падает.

Гитлеровцы пытаются теперь отрезать от строя мою машину. Но я упорно держу свое место. Новоженов и Дешкант встречают врага длинными очередями. Огненная трасса Новоженова прошивает фашистскую машину, и она взрывается, как снаряд. На помощь подходят наши истребители — и еще два «мессера» вспыхивают и валятся на крыло. [41]

Вернулись мы без одного экипажа. Жаль товарищей. Ошибка погибшего летчика в том, что он оторвался от строя. Могло быть еще хуже, так как всякий раз, когда ломается строй, группа лишена возможности сосредоточить свой огонь и успешно отражать противника.

...17 июля. Экипаж прежний: Баринов, Новоженов и Дешкант. В полете находились 1 час 36 минут. Бомбоудар по важному объекту во вражеском порту. Обстрелян пятнадцатью батареями, атакован двумя истребителями. [42] Отбились мои стрелки. Сила! Не зря позавчера старшего сержанта Новоженова наградили орденом Отечественной войны II степени. Заслужил.

...28 июля. Вместо Баринова — Павлов. Произвел бомбоудар по порту. Наблюдал взрыв и пожар. Сильно обстреляли. Наседали истребители — отогнали.

...7 августа. Бомбоудар по северо-западному причалу порта. Запечатлел взрыв и пожар. Обстреляли. Атаковывали истребители. Сделали пробоины, черти.

Снова технику самолета лейтенанту Фертову и механику Поносову работы по горло. Техническому составу достается. Дождь, холод, а они латают машину, готовят ее к очередному вылету. Трудятся днем и ночью. Когда же они отдыхают?

Я многим обязан инженерам, техникам, механикам, оружейникам. Даже в долгу перед ними. Иногда с трудом дотянешь до базы изрешеченный самолет. Ну, думаешь, больше на нем не подняться в воздух. Бросишь прощальный взгляд на хвостовое оперение, где белеет «8». Люблю я эту «восьмерку». Сколько трудных торпедных атак на ней сделал, из каких только ловушек не выходил! Это они, труженики земли, обеспечили. Самоотверженные люди. И снова эти скромные работяги возятся с моей «восьмеркой», словно души свои в нее вкладывают. Проходят сутки, двое, трое — «восьмерка» к вылету готова! Спасибо вам, от чистого сердца спасибо, товарищи Панкратов, Пивень, Шинкарецкий, Макеев, Шипицын, Зайцев, Петухов, вам и вашим товарищам по труду такому нужному и героическому.