В занятом врагом Крыму

В одну из июньских ночей 1943 года с адлерского аэродрома, что неподалеку от Сочи, поднялся в воздух транспортный самолет и взял курс на Севастополь. В его вместительной кабине находилось двенадцать хорошо вооруженных парашютистов. У каждого за плечами был рюкзак с запасом продовольствия. Кроме того, на дне кабины лежали два больших тюка с мукой, сахаром, солью и другими продуктами. Эти тюки предполагалось сбросить в одном из районов Крыма, контролируемом партизанами, куда и держал курс самолет.

За час до вылета командир группы капитан-лейтенант Глухов и я, его помощник, были приглашены к командиру отряда.

— У вас все готово?

За две недели, предоставленные на подготовку, каждый из нас совершил не меньше десяти тренировочных прыжков, в том числе и с полной выкладкой. Все много стреляли, метали гранаты, тренировались в приемах борьбы самбо. В день вылета разведчики прошли медицинский осмотр. Не доверяя никому, врач сам ставил термометры, следил, чтобы не «сбивали» температуру, и внимательно прослушивал каждого...

— Все готово, товарищ командир, — ответили мы.

— Очень хорошо. Тогда в последний раз уточним вашу задачу. Используя занятый партизанами район как базу, нужно проводить регулярную разведку в районах Симферополя, Севастополя и Ялты, выяснять силы противника, разведывать его аэродромы, узнавать, где находятся его наиболее важные склады, и регулярно передавать все эти данные нам. Дополнительные указания, если в этом возникнет нужда, получите по радио. Ясно?.. Вы хотите что-нибудь добавить? — закончил командир, обращаясь к представителю штаба флота.

— Хотел бы только еще раз напомнить товарищам, что командование флота придает этой операции очень важное значение.

— Ну, тогда, как говорят, ни пуха вам ни пера... — шутливо напутствовал нас командир.

Только значительно позже я понял далекую цель поставленного перед нашей группой задания: уже в середине 1943 года наше командование приступило к подготовке [135] операции по освобождению Крыма, так блестяще осуществленной год спустя.

После разговора с командиром — минуты прощания с остающимися товарищами, затем полчаса езды «с ветерком» до аэродрома и, наконец, посадка в самолет...

Ровно гудя мощными моторами, самолет быстро мчит нас к цели.

...Смотрю в иллюминатор. Но, хотя мы летим вдоль берега, внизу не видно ни одного огонька. Никаких ориентиров. А как хотелось бы взглянуть на те места, где довелось сражаться с врагом. После операции на Ялтинском шоссе прошло уже полтора года. За это время я был дважды ранен, лежал в госпиталях, снова ходил вместе с товарищами в операции по тылам врага. Вот справа остался один из перевалов, где несколько месяцев тому назад мы ходили с разведгруппой одной из частей Советской Армии по тылам врага. Скоро Керченский пролив. Ровно год назад при высадке на занятый фашистами берег мы чуть было не напоролись на засаду, и только мужество экипажа катера-»охотника» спасло нашу группу от верной, казалось бы, гибели. Летим уже в районе Крыма. Здесь в ноябре 1942 года подводная лодка, обеспечивавшая нашу высадку, получила более двадцати пулевых пробоин в легком корпусе...

На подходе к Севастополю нас обстреляли вражеские зенитки.

— Смотрите-ка, товарищ младший лейтенант, — толкнул меня в бок сидевший рядом матрос Коншин. — Как красиво! Ровно бы кто спички зажигает...

Зрелище действительно было красивое. На скрытом ночной темнотой берегу вдруг вспыхивали красноватые огоньки, как будто там кто-то, балуясь, зажигал спички. И тотчас же неподалеку от нас проносились разноцветные трассы. К счастью, снаряды рвались яркими огненными шапками то выше, то ниже самолета. Меняя курс и скорость, летчик сумел вывести машину из-под обстрела. И, когда трассы остались далеко в стороне от нас, все облегченно вздохнули.

— Ну как, Коншин, красиво?..

— Да пропади она пропадом эта красота, — чистосердечно признался разведчик. [136]

Самолет меняет курс. Несколько минут полета — и внизу Симферополь. Идем правильно... Место высадки — район горы Черной. На самолете зажигаются условные огоньки — сигнал партизанам. Ждут они нас или нет?.. Все припали к иллюминаторам, вглядываясь в темноту.

— Смотрите, вон огонек!.. А вот второй, видите? — заглушая шум моторов, кричит один из разведчиков.

В самом деле, внизу, на земле, один за другим вспыхивают яркие огоньки костров, выложенных формой «конверт». Все улыбаются: нас ждут. Летчик делает еще один заход, уточняя место, а на следующем заходе, после ревуна-сигнала на высадку, первым покидает самолет капитан-лейтенант Глухов, потом один за другим и все остальные разведчики. Последними, предварительно сбросив тюки с продовольствием, прыгаем мы с сержантом Морозовым.

— Ничего тут не осталось?..

— Нет, все сбросили.

— Тогда я пошел, — говорит Морозов и, словно ему предстоит перейти всего-навсего в соседнюю комнату, скрывается в черном четырехугольнике распахнутой двери. Вслед за ним выбрасываюсь и я.

Несколько минут стремительного, захватывающего дух падения. Потом резкий толчок. И уже плавный спуск под широким шелковым зонтом парашюта.

Вся группа благополучно приземляется неподалеку от костров. Только мне не повезло. Мой парашют зацепился за сосну, хорошо еще, что сосна была не очень высокая. И все же пришлось немного поболтаться, пока, обрезав стропы, я наконец-то не очутился на земле.

Крепкие, дружеские объятия партизан, поцелуи, расспросы... Уже более года оторванные от Большой земли, партизаны с жадным вниманием слушают каждое наше слово. Любая обыденная мелочь, которой там, на Большой земле, порой не придают значения, здесь вызывает самый живой интерес. И только ответив на вопросы одного, тут же приходится повторять почти все с самого начала другому.

Прошло не меньше часа, пока, наконец, мы с капитан-лейтенантом Глуховым смогли остаться наедине с командиром южного соединения крымских партизан Михаилом Андреевичем Македонским — невысоким [137] плотным человеком, внешне ничем не выделявшимся среди других партизан.

— Что, еще не совсем заговорили вас наши хлопцы? — спрашивает он с добродушной улыбкой. — Это у нас каждому приходится испытать, кто «оттуда» прибывает.

Мы, несколько смущенные таким радушным приемом, не знали даже толком, что ему ответить. Македонский продолжал:

— Так перейдем к делу. О вашей будущей деятельности я предупрежден. Связывать вас нашими порядками не будем. Ну, а если потребуется какая-нибудь помощь, всегда готовы...

И действительно, сколько раз потом партизаны оказывали нам неоценимую помощь в выполнении заданий командования. Да и не только партизаны.

В деревне Мангуш я познакомился с семьей колхозника Бориса Николаевича Павленко. В разговоре удалось выяснить, что кто-то из их родственников живет неподалеку от Саки, где у гитлеровцев был большой аэродром, на который нашим разведчикам никак не удавалось пробраться. А данные об этом аэродроме были очень нужны. Во второй или третий свой приход к Павленко я прямо попросил хозяина дома сходить к своим родственникам и узнать все, что нам требовалось об аэродроме.

— Мужу это будет не так сподручно, — ответила хозяйка дома тетя Ксения. — К мужикам фашисты особенно придираются. Лучше я туда схожу. В случае если что и случится, какой с бабы спрос?..

И пошла. Через четыре дня я получил от тети Ксении такие данные об интересующем нас аэродроме, каких самому бы мне, пожалуй, долго не удалось раздобыть.

Впоследствии тете Ксении в выполнении наших заданий, кроме мужа, стали помогать еще младшая сестра и брат. Никогда ни о чем не расспрашивая, зная, только, что данные, которые они сообщали нам, нужны Советской власти, четверо простых колхозников скромно делали свое патриотическое дело. А узнай об этом враг, им не миновать бы пыток и смерти.

Таких семей, как семья Павленко, было много. В многодневных походах по тылам врага, выясняя [138] месторасположение гитлеровских батарей и складов, сутками отсиживаясь где-нибудь на скале или в кустарнике и подсчитывая самолеты на аэродромах, участвуя в диверсионных операциях, — во всех этих будничных заботах каждого из разведчиков проходили месяц за месяцем. И вдруг в начале декабря того же 1943 года, во время очередной передачи командованию собранных разведданных, на мое имя была получена радиограмма, в которой предлагалось связаться с руководителем севастопольской партийной подпольной организации Сашей Орловским (это была подпольная кличка Василия Дмитриевича Ревякина).

Я уже до этого кое-что знал об организации, которую подпольщики называли КПОВТН (Коммунистическая подпольная организация в тылу немцев). Ее организатором был коммунист Василий Дмитриевич Ревякин. Находясь в одной из артиллерийских частей Приморской армии, он был среди тех, кто оборонял Севастополь, а потом, обеспечивая эвакуацию войск и населения, сражался здесь до последнего патрона и снаряда. Был взят гитлеровцами в плен. Бежал. С помощью оставшихся в городе патриотов, среди которых была также родственница моей жены — Анастасия Павловна Лопачук, тетя Ната, как мы ее звали, Ревякину удалось не только спрятаться, но даже поступить по фальшивым документам в одну из школ преподавателем.

Не покорившись врагу, многие из севастопольцев искали человека, который бы объединил их для активной борьбы с гитлеровцами. Таким человеком стал Ревякин. Под его руководством подпольщики выпускали листовки и даже газету «За Родину», совершали диверсии. Железнодорожная группа выводила из строя паровозы и портила наиболее ценные грузы, судоремонтная — совершала диверсии на ремонтируемых кораблях.

У подпольщиков была радиостанция, с помощью которой они передавали советскому командованию сведения о противнике. Но недавно гитлеровцам удалось выследить место, откуда велись радиопередачи, и захватить рацию. И вот мне поручалось доставить севастопольским подпольщикам новую радиостанцию, а заодно также зажигательные пластины для диверсий и листовки. [139]

После недолгих сборов мы тронулись в путь. В качестве проводников командование партизанского отряда выделило мне партизана Костю (фамилии его я не знал) и дядю Колю Спаи — крымского грека лет пятидесяти, с большими черными усами, у которого гитлеровцы сожгли жену. Обычно спокойный и молчаливый, дядя Коля становился совершенно неузнаваемым в бою, не уступая в энергии самому молодому бойцу. Позже дядя Коля Спаи погиб смертью героя, и имя его, в числе других имен героев партизан, высечено на воздвигнутом благодарными советскими людьми памятнике в Бахчисарае.

Под Севастополем гитлеровцы собрали много войск и были особенно бдительны. Поэтому восемьдесят километров от места расположения партизанского отряда до города мы преодолели лишь за несколько суток. Шли обычно ночью, отлеживаясь в светлое время суток где-нибудь в кустах.

Но вот и милые сердцу севастопольские места. Оставив дядю Колю неподалеку от Камышловского моста, мы пошли в город вдвоем с Костей.

Что наделали проклятые гитлеровцы с родным Севастополем! Пробираясь на Пластунскую улицу, где я жил до войны, мы встречали всюду только развалины. Нигде не было слышно собачьего лая, не видно было ни одного огонька. Город словно вымер.

Оказалось, что почти у самого моего дома гитлеровцы поставили зенитную батарею, и мы чуть было не столкнулись в темноте с вражеским патрулем. Услышав ненавистное «хальт», мы вынуждены были укрыться в одной из развалин. Гитлеровские патрульные погнались было за нами, но, подбежав к развалинам, где мы укрылись, посчитали за лучшее не лезть туда. Боевые товарищи Ревякина уже успели отучить их от этого.

Не оставалось ничего другого, как идти прямо к Анастасии Павловне Лопачук, благо до Лабораторного шоссе было не так уж далеко. Скоро мы добрались до дома, где жила тетя Ната. Не арестована ли она?.. Не попадем ли мы во вражескую засаду?..

Костя с рацией остался в огороде, а я тихонько постучал в темное окно. Только после повторного стука из дома послышался тихий голос: [140]

— Кто там?..

— Это я, тетя Ната. Федя Волончук.

— Кто, кто?..

— Волончук. Неужели вы меня не узнаете? Откройте дверь.

— Через минуту в сенях послышались торопливые шаги. Тихо скрипнув, дверь отворилась, и вслед за тетей Натой я прошел в маленькую комнату.

— Господи, да откуда это ты взялся, Федя? — говорила, взволнованная моим неожиданным появлением, Анастасия Павловна, зажигая каганец. — Аня-то, ребятишки как там?..

Что было с моей семьей, я и сам хорошенько не знал, но, чтобы успокоить тетю Нату, уверенно ответил:

— Ничего, все в порядке. Живы, здоровы. Видите ли, тетя Ната, — перешел я прямо к делу, — я «оттуда».Мне нужно сегодня же повидаться с Орловским. Помогите мне в этом... [141]

Тетя Ната насторожилась.

— Не сомневайтесь. Я все знаю и имею задание связаться с Орловским.

— Коли так, ладно, — чуть помедлив, ответила Анастасия Павловна. — Подожди чуток. Я сейчас Толика разбужу...

Через минуту в комнату вбежал, протирая заспанные глазенки, мой двенадцатилетний племянник Толя Лопачук, поздоровался и, окончательно проснувшись, сказал:

— Подождите, дядя Федя. Я сейчас, мигом, — и умчался.

Скоро Толя опять показался в дверях. В соседней комнате послышались голоса: тихий — тети Наты и чей-то еще звучный басок. Речь шла обо мне. Потом в комнату вошел высокий подтянутый человек. Ничем не выдавая своего волнения от столь неожиданного ночного вызова, он спокойно протянул руку:

— Орловский...

Мы сели к столу, и я коротко рассказал о полученном мною задании, о том, что рация и все остальное уже здесь, у партизана, оставшегося в огороде.

— За рацию — спасибо особенное. Мы уже не знали, что и придумать. Вы останетесь здесь?..

— Нет, мне приказано возвратиться в отряд к партизанам. Если вы сочтете возможным, можно условитьсяо месте, куда мы будем доставлять все, что вам потребуется и что будем иметь сами.

— Непременно. Вот ты, Толик, и пойдешь с дядей Федей, так, кажется, вас зовут?

Попрощавшись с тетей Натой, мы вышли во двор. Передали Ревякину все, что принесли с собой, и, крепко пожав ему руку, вместе с Толиком пошли из города, чтобы условиться о месте, куда ему потом придется приходить за партизанскими «посылками».

Больше мне с Василием Дмитриевичем Ревякиным встретиться не довелось. Незадолго до освобождения Севастополя он и многие его боевые друзья были арестованы и после жестоких пыток расстреляны гитлеровцами. Но память о них, верных сынах своего народа, будет жить в сердцах советских людей. [142]

В январе 1944 года меня вызвали на Большую землю в отряд. Потом я снова оказался среди крымских партизан и пробыл с ними до освобождения Крыма и родного Севастополя.

Но рассказ о партизанских днях — это уже другая тема.