За рубежом
Чуть шевелит голые ветки южный ветерок. Ярко светит солнце. По пыльной дороге бодро идут на запад советские пехотинцы. На небольшой скорости к реке подкатывает артиллерия. Все взгляды устремлены к границе.
Когда мы подъехали к реке, понтонный мост был уже наведен, работала переправа.
Большинство из нас видят границу впервые. Раньше она казалась нам чем-то сказочным. А тут все так просто: кончается наша земля, и начинается другой мир.
Противоположный берег невысок, покрыт прошлогодней сухой травой, через которую пробивается новая зеленая поросль. Земля изрезана узкими тропинками, спускающимися к реке.
— Итак, запомните: восемь часов тридцать пять минут московского времени, апреля месяца, 16 дня, года 1944, — обращается к своим спутникам помощник начальника штаба артиллерии дивизии С. Ю. Аржевский, — мы вышли на государственную границу. А как трудно было представить этот момент, друзья, когда мы стояли у Волги...
— Что и говорить, хорошо! Теперь бы еще представить, как будем входить в Берлин, — отвечаю ему.
— Далеко до Берлина! — задумчиво произносит начальник штаба полка Чередниченко.
Мы с командиром дивизиона майором С. А. Рацем вступили на понтонный мост и решительно зашагали через [124] Прут, На какой-то миг у меня сжалось сердце, навалилась тоска. Ведь мы покидали свою землю! Но грусть была недолгой.
Нашему взору открылась чужая земля. Дивизия подошла к полосе Тыргу-Фрумосского укрепрайона, построенного в 1939–1940 годах. Железобетонные доты, насыщенные вооружением, расположены здесь в два ряда. Подступы к ним прикрывают минные поля и проволочные заграждения. Вокруг дотов окопы и пулеметные гнезда, в глубину обороны идут многочисленные траншеи. По ночам около дотов патрулируют солдаты с собаками.
Попытка прорвать укрепленный район с ходу не удалась. Противник располагал мощными огневыми средствами и сидел крепко. Большие группы вражеских самолетов (по 100 и более единиц) непрерывно бомбили нас. Артполк стоял на прямой наводке: мы несли потери, но прорвать рубеж не могли. Тут-то и стало ясно, что без основательной подготовки не обойтись.
Поступил приказ — перейти к жесткой обороне. И всех нас захлестнули дела: огневики рыли окопы для пушек, маскировали их, оборудовали ходы сообщения и землянки для расчетов, пристреливали все новые и новые цели; разведчики день а ночь наблюдали за противником, выявляя и нанося на карту цели; связисты усовершенствовали связь, закапывали линии в землю, подвешивали провода на шестах; штабы разрабатывали программу повышения боевого мастерства всех специалистов; и, конечно же, проводилась политподготовка.
В тылу нашей обороны было создано учебное поле с укреплениями, которые являлись копией тех, что находились перед нами. Здесь пехотинцы отрабатывали на местности элементы разминирования полей, делали проходы в заграждениях, «подрывали» доты, забрасывали в их амбразуры учебные гранаты.
Командир артполка майор Шварев и его заместитель капитан Чередниченко занимались с командирами дивизионов [125] и батарей артиллерийско-стрелковой подготовкой, совершенствовали управление артиллерийским огнем. А когда на должность начальника штаба артполка к нам назначили старшего лейтенанта Семена Юрьевича Аржевского, он тут же подключился к работе.
В самый разгар напряженной учебы пришла весть о том, что 4 июня союзники заняли Рим, а шестого — форсировали Ла-Манш и высадились на территории Франции. Эти сообщения вызвали большой душевный подъем у бойцов. Было много разговоров о том, насколько эти события ускорят крах фашистской Германии.
Наша оборона длилась три с половиной месяца. За это время мы досконально изучили расположение неприятеля и его огневые средства. Штабы отработали всю документацию для наступления. Были завезены боеприпасы, приведена в готовность боевая техника. Партийные и комсомольские организации довели до личного состава предстоящие боевые задачи.
Командиров батарей, которые в наступлении выдвигались в боевые порядки пехоты, вызвал к себе и тщательно проинструктировал полковник Павлов.
19 августа дивизия приступила к прорыву полосы укреплений.
Перед нами гряда небольших высот, покрытых золотистой травой. Среди них выделяется высота 358,1. Она господствует над местностью. С ее вершины на многие километры просматривается наша оборона. На северных скатах высот зияют черные глазницы амбразур дотов. Справа течет река Серет. На ее западном берегу город Пашкани. На широком лугу склонились над рекой крупные ветвистые вербы.
После мощной артподготовки в атаку пошли пехотинцы. Впереди штурмовой отряд во главе с капитаном Романько. Погода безветренна, но в воздухе висят огромные тучи дыма и пыли. Объясняется это тем, что наши [126] артиллеристы каждый третий выстрел производят дымовыми снарядами.
Противник не может вести прицельный ответный огонь: проводная связь его нарушена, видимость крайне затруднена. Но едва наша пехота поднялась в атаку, как ударили вражеские пулеметы. Артиллеристы подавили эти цели. И пехотинцы сразу вплотную подошли к первой траншее противника, а затем короткой лихой атакой очистили ее.
Метр за метром гвардейцы подползали к высоте.
Шум боя не затихал ни на минуту. Вместе с пехотинцами ползли артиллеристы. Корректируя огонь батарей, они обеспечивали продвижение стрелков. Впереди наступавших находились подрывные группы капитана Ильченко с толовыми шашками за плечами.
Нещадно палило солнце. Бойцы обливались потом. Но бой не утихал ни на минуту. В самом пекле боя — заместитель командира полка Ю. Я. Чередниченко, управлявший артиллерией дивизии с передового наблюдательного пункта.
Наконец прогремели взрывы. Вздрогнула земля. Это подрывники подняли на воздух два дота. К вечеру их было подорвано уже восемь.
Днем и ночью работал штаб артполка. Его начальник С. Ю. Аржевский энергичен и вездесущ.
— Кравченко! Перенеси огонь на цель номер восемь, — прижав трубку к уху, осипшим голосом кричит он. — Арнаутов! Дот номер двадцать два прижал пехоту. Подави его! Начальник артснабжения! Фугасные на исходе, подбрось. Начальник связи! Нет связи с третьим дивизионом. Немедленно восстановить!..
Ночью наши пехотинцы захватили дот № 13 и, не задерживаясь, двинулись дальше. Чередниченко и Арнаутов приспособили дот для своего наблюдательного пункта. В доте — пушка и станковый пулемет, но противник не [127] сделал из них ни одного выстрела. Обильно смазанные, они словно приготовлены к смотру.
К доту № 13 сразу потянулись провода связи. Но плотность огня была столь велика, что связь не работала. Восемь раз наводили связисты линию, но ее мгновенно разносило в клочья. Обе радиостанции тоже вышли из строя. Старший лейтенант Аржевский поручает начальнику связи капитану Аржемякову взять на высоту радиотехника, найти там капитана Чередниченко и установить с ним связь.
— Есть! — четко отвечает Аржемяков и вместе с радиотехником Сычевым растворяется в темноте.
Радиостанции вскоре заработали, а ночью наши гвардейцы овладели высотой 358,1.
Из показаний пленных узнаем, что румынский диктатор Антонеску приказал восстановить положение и даже прислал подкрепление. Но гвардейцы прочно удерживали высоту, успешно отбивая по 10–12 контратак в сутки. Более семидесяти часов длился бой. 22 августа 1944 года во второй половине дня, не выдержав нашего напора, враг начал отступать.
Прорыв Тыргул-Фрумосского укрепленного района в предгорьях Восточных Карпат отвлек внимание и силы противника от основного — ясско-кишиневского направления, где развернулась сокрушительная операция 2-го и 3-го Украинских фронтов.
В результате завершения этой операции боярская Румыния капитулировала.
Патриотические силы Румынии свергли диктатуру Антонеску. Страна порвала с фашистским блоком и объявила войну Германии.
Вместе с 7-й гвардейской армией мы вышли к Восточным Карпатам. Медленно-медленно поднялись на вершину. По узкой извилистой дороге спустились вниз. Там, [128] пробиваясь между камней и прячась в густом кустарнике, журчала маленькая речушка. Как бы копируя ее, такими же зигзагами вдоль нее вилась дорога. Громадные горы обступили нас со всех сторон.
Хороши Карпаты, покрытые зеленой шубой хвойных и лиственных деревьев. С гор текут ручейки холодной, чистой, как хрусталь, ключевой воды. Юркие белочки резвятся на деревьях, с любопытством поглядывают на нас. Видимо, не часто беспокоит их человек.
Хороши Карпаты, да скупы на дороги. Поэтому по одной узкой колее приходится двигаться массе войск. Это на руку вражеским летчикам. Несколько эскадрилий внезапно появляются из-за высот и начинают бомбить нас.
В привольных донских степях, на золотых просторах Украины мы научились и приспособились вести бой на открытой местности. А тут горы, да еще и покрытые лесом. Топографические карты дают лишь приблизительное представление о местности. Очень трудно готовить данные и вести пристрелку целей из-за отсутствия ориентиров. Нужны дымовые и трассирующие снаряды.
Мучительно тяжело взбираться на гору. Орудийным расчетам приходится впрягаться в лямки и втаскивать наверх сначала пушки, а затем и автомашины.
— Хорошо было Суворову, он только пушки таскал по горам, а нам еще и автомобили достались, — вытирая вспотевший лоб, приговаривает командир орудия Щукин.
...30 августа 1944 года мы заняли огневые позиции, а утром следующего дня пошли в наступление и в 14.00 пересекли границу Румынии.
В штабе полка встречаю капитана Чередниченко.
— Юрий Яковлевич, что-то я тебя дней десять не видел. Где пропадал? — спрашиваю его.
Чередниченко загадочно улыбается краешком губ. Потом, расправив пальцами несуществующие усы, важно произносит: [129]
— Формировал восьмую артиллерийскую бригаду румынской армии.
Я уставился на него с недоумением: шутит, что ли?
— Весьма любезно встретил меня командир бригады полковник Данаку, весьма. — Чередниченко многозначительно приподнял выгоревшую бровь. Говорил он, как всегда, быстро, с характерным украинским акцентом. — Представляю, что было бы, попадись я ему в руки раньше... а сейчас... пожилой полковник, князь, покорно выполнял распоряжения советского капитана.
— Ну и как... сформировал?
Он метнул в мою сторону быстрый, лукавый взгляд...
— Конечно! И по-моему, неплохо...
С Чередниченко мы сблизились еще в Караганде, в дни, когда рождался полк. Мне с первой встречи понравился этот парень. Понравились его мягкая, энергичная походка, скупая улыбка и напускная серьезность. Все это, вероятно, шло от юношеской застенчивости, которую Юрий старательно скрывал. А главное — мне по душе пришлись его принципиальность, обязательное отношение к любому поручению, чувство ответственности, не всегда присущее молодости.
...Преодолев лесистые Карпаты, мы вышли в плодородные долины Трансильвании. Но наши батареи стояли на высотах (в долину еще не спустились). Поэтому авиация противника нагло бомбила огневые позиции.
...Идут тяжелые бои. Продвигаемся медленно. Теряем людей. Вот и сегодня похоронили несколько боевых друзей, среди них и телефонистку Лизу Тимошенко, попавшую к нам после освобождения Харькова. Недолго прожила на свете эта скромная девушка с нежным лицом и ласковым голосом. Недолгим было и ее первое чувство. Лизу полюбил начальник связи дивизиона лейтенант Михаил Желябин. Несколько дней назад при штурме дотов погиб в Румынии Миша, а теперь похоронили и Лизу... [130]
Особенно ожесточенный характер носили бои в районе селения Иобад-Телково. Контратака следовала за контратакой.
Командир 1-го дивизиона майор Рац со своим управлением выдвинулся в боевые порядки пехоты и занял наблюдательный пункт. Разведчики быстро отрыли окопы и приступили к выполнению своих обязанностей. Невысокий худощавый командир дивизиона приник грудью к брустверу окопа. Откинув прядь смолисто-черных волос с потного лба, сбив назад кожаную фуражку, он поднес к глазам бинокль и стал внимательно оглядывать местность. В прошлом Рац — преподаватель математики, кандидат наук. Прибыл он к нам во время боев на Днепре и выглядел весьма необычно. На нем были кожаная комиссарская куртка времен гражданской войны и такая же фуражка. С этой курткой майор не расставался даже в жаркую погоду.
Началась яростная контратака врага. Пехотинцы откатились. Наблюдательный пункт остался неприкрытым.
— Товарищ майор, может, сменить НП? — несмело предлагает командир взвода.
— Спокойно, Симушкин! В наших руках артиллерийский дивизион, — уверенно отвечает Рац, не отрываясь от бинокля.
Немецкие автоматчики полукольцом охватили наблюдательный пункт. Гвардейцы открыли огонь из автоматов, забросали врага гранатами. Но на помощь гитлеровцам подоспели новые силы. Теперь горстке гвардейцев самим не справиться с ними. Корректировать огонь батарей тоже стало невозможно — враг был слишком близко. Тогда Рац вызвал огонь на себя. Три батареи дивизиона обрушили огонь по наблюдательному пункту своего командира. С воем и свистом масса осколков пронеслась над головами гвардейцев, их засыпало землей. Но зато откатились оставшиеся в живых фашисты. [131]
Не успели бойцы прийти в себя после пережитого, как цепь немецких автоматчиков снова стала сжимать наблюдательный пункт.
Сраженный автоматной очередью, одним из первых упал майор Рац. Погиб и командир взвода управления младший лейтенант Симушкин.
— Слушай мою команду! — пересиливая шум боя, закричал сержант Сухарев.
И словно в ответ, рядом разделось мощное «ура»: к НП приближалась советская пехота...
В село Вайда-Сен-Иван ворвались немецкие танки и автоматчики. Замполит нашего полка майор Жерновой, возглавив отражение контратаки, управлял огнем. Когда неприятельские автоматчики подошли вплотную к батарее, он со словами «За Родину, за партию!» с пистолетом в руке бросился на врага, увлекая за собой артиллеристов и пехотинцев. Крупная фигура замполита замелькала в редкой цепи гвардейцев, поднявшихся навстречу фашистам. С левого фланга полоснула длинная очередь «максима». Ударили артиллеристы. Враг не выдержал, побежал. Преследуя гитлеровцев, Жерновой схватился с верзилой фашистом. Раздались два выстрела — один легкий пистолетный, другой — автоматный. Раздались одновременно. И одновременно рухнули замертво два тела. Мы бережно положили погибшего политрука на плащ-палатку и понесли на батарею.
Еще одну замечательную жизнь оборвала война.
В начале октября 1944 года я стал парторгом полка. Захожу на НП 1-го дивизиона. Сидит невеселый командир дивизиона Арнаутов, а его отчитывает военфельдшер.
— Что, Саша, такой хмурый? — поинтересовался я. [132]
— Понимаешь, из-за какого-то дурацкого осколка меня грозят отправить в санчасть. Туда только попади... А я хочу со своим полком дойти до победы. — И доверительно добавил: — Я просто не в силах расстаться с полком... Ты в состоянии это понять?
В санчасть Арнаутов все же отправился. Но чего мне стоило убедить его!..
Дивизия вступила в Трансильванские Альпы.
229-й гвардейский полк вместе с 3-м дивизионом артполка получил задачу перекрыть дорогу, по которой гитлеровцы перебрасывали свои войска.
Заняв под наблюдательный пункт двухэтажный дом на окраине хутора Фай, командир дивизиона Демьянов стал изучать обстановку. В это время ему и доложили, что по дороге, ничего не подозревая, движется колонна немецких бронетранспортеров и автомашин с солдатами.
Подпустив колонну, Демьянов накрыл ее залпами батареи. Но НП дивизиона окружили несколько фашистских танков и самоходок с автоматчиками. Трудно сказать, чем бы все закончилось, не подоспей на выручку советские пехотинцы...
Вот уже остались позади горные хребты. Мы вышли на Средне-Дунайскую равнину, на территорию хортистской Венгрии, правители которой так старались угодить Гитлеру.
Здесь, на венгерской земле, нас догнала радостная весть: за прорыв укрепленного района в Румынии наш 155-й Краснознаменный гвардейский артиллерийский полк награжден орденом Кутузова III степени...
Холодный дождь. Пронизывающий ветер. Топкая грязь. Темная, непроглядная ночь. Мокрые, уставшие бойцы бредут полем за натужно ревущими автомобилями, которые тянут на прицепах пушки. Продвигаемся медленно. А приказ требует быстро достигнуть границы Венгрии и Чехословакии: надо ускорить выход Венгрии из войны. [133]
9 января 1945 года, форсировав реку Грон и овладев городом Камендин, дивизия заняла оборону на небольшом плацдарме.
К этому времени советские войска освободили Польшу, достигли Одера и Нейсе, вышли к центральным районам Германии. Войска 2-го и 3-го Украинских фронтов освободили большую часть Венгрии, включая ее столицу Будапешт. Наши войска, вклинившиеся в оборону противника на северном берегу Дуная, восточнее Комарно, создали угрозу Вене и Мюнхену.
Борьба на Гроне, по сути дела, явилась первым этапом борьбы за Вену.
Гитлеровцы попытались сбить 7-ю гвардейскую армию с плацдарма, но получили отпор. После этого они стали готовиться к решительной схватке, а потому ежедневно то в одном, то в другом месте начали прощупывать нашу оборону. Это продолжалось немногим более месяца.
17 февраля на рассвете мощный грохот потряс землю — враг перешел в наступление. Вспышки разрывов осветили маленький плацдарм. Артподготовка длилась два часа. Под грохот артиллерийской канонады фашистские танки вышли на рубеж атаки.
В 8 утра, как только блеснули первые лучи солнца, до сотни танков пошли на штурм нашей обороны. Одна группа их ударила дивизии в лоб, другая — по стыку нашей дивизии и 6-й воздушно-десантной. Третья атаковала северо-западную окраину деревни Солдина.
Первый удар в артполку принял на себя 3-й дивизион, стоявший на прямой наводке. Пропустив танки, пехотинцы начали отсекать и уничтожать немецких автоматчиков.
7-я батарея открыла огонь по танкам, и сразу вспыхнули два из них. Обнаружив батарею, танки с трех сторон двинулись на нее, стреляя на ходу. Один за другим падали артиллеристы, Сраженные пулями и осколками. Еще два танка подбила батарея и уничтожила несколько [134] десятков автоматчиков. Но оказались разбитыми все пушки. Оставшиеся в живых батарейцы во главе с командиром батареи Радиным попытались остановить врага гранатами и автоматами. Но танки все-таки ворвались на огневую позицию, давя гусеницами не только пушки, но и живых и мертвых гвардейцев.
Я находился у орудия комсорга батареи Поддубного. Орудие стояло на прямой наводке. На него двигалось множество танков.
— Товарищ старший лейтенант, — не отрывая глаз от бинокля, доложил Поддубный командиру взвода, на нас идет большая группа танков. Я насчитал уже двадцать три, двадцать четыре...
— Отставить счет чужих танков! Приготовиться к бою! — спокойно, властно скомандовал командир взвода Гольдфельд.
Пока танки находятся далеко, бить по ним прямой наводкой бессмысленно. Зная это, Гольдфельд не стал терять времени и вызвал огонь батареи, стоявшей на закрытой позиции. В гуще машин стали рваться снаряды. Четыре танка были подбиты, остальные, подойдя чуть не вплотную, открыли огонь. Орудие Поддубного подбило еще три танка. Но и мы лишились одного орудия, оно было выведено из строя прямым попаданием снаряда. Две машины устремились на огневую. Гвардейцы притаились в окопах. Как только танки подошли поближе, в них полетели гранаты и бутылки с горючей смесью. Все окуталось черным дымом и огнем.
В то же время на орудие Любичева поползли пятнадцать танков. В завязавшейся схватке расчет подбил три из них, но потерял орудие. Многих ранило, в том числе и Любичева.
Куда ни посмотри — везде танки. Одни медленно ползут, стреляя на ходу, другие бешено несутся по полю, третьи стоят, словно высматривая новые жертвы и принюхиваясь к обстановке. На многих участках чадят, догорая, [135] подбитые стальные махины. Над ними вихрятся столбы дыма с длинными языками кроваво-красного пламени.
Бессмертный подвиг совершил в тот день красноармеец 229-го гвардейского стрелкового полка Иван Макарович Куценко. Танки прорвались в боевые порядки 1-го батальона. Пехотинцы отсекли автоматчиков от танков и принялись истреблять их. Куценко из хорошо замаскированного окопа уничтожил 25 гитлеровцев. Кончились патроны — он успешно пустил в дело гранаты. Но осколок разорвавшегося снаряда задел голову Ивана. Лицо залила кровь. Однако Куценко продолжал бой. На окоп, в котором находился смельчак, полез танк. Брошенная бойцом граната не долетела до цели, осколок впился ему в руку. Превозмогая боль, Куценко выбрался с гранатами из окопа и бросился под танк...
Бой шел по всему плацдарму. Только за первый день наш артиллерийский полк подбил 29 фашистских танков и самоходных орудий. Такого количества вражеской боевой техники полк не уничтожал за один день даже под Абганерово, Белгородом или на Днепре.
Но наши потери тоже были велики: погибли командир 222-го стрелкового полка полковник Ходжаев и его заместитель по политчасти майор Воронцов. Кроме того, мы лишились многих орудий.
В ночь на 18 февраля гитлеровцы предприняли четыре яростные атаки против 72-й гвардейской стрелковой дивизии. На правом фланге корпуса враг в разных районах вышел к Грону и к Дунаю. Наша оборона на плацдарме оказалась рассеченной на две части.
Командир полка Шварев решил уточнить огневые средства противника, его возможности, планы. Нужен был «язык». Времени для детального изучения местности и характера обороны фашистов не было. Выполнить эту операцию вызвался доброволец разведчик Попов. Удача сопутствовала ему. Проникнув в стан врага, разведчик снял часового и доставил его в расположение своего полка. [136]
Бои не прекращались и ночью. Причем артобстрел длился по 4–5 часов. Мы только диву давались: откуда враг берет столько снарядов? Никогда раньше гитлеровцы не вели наступления ночью. А тут одна за другой следовали ночные танковые атаки, поддержанные мощным артогнем и пехотой.
Надо сказать, что хорошо слаженному орудийному расчету танк не страшен ночью. Мы знали, что в ночное время танки действуют очень осторожно и нерешительно, и пользовались этим обстоятельством.
На восьмые сутки боев в 2 часа ночи 45 немецких артиллерийских батарей и четыре дивизиона метательных аппаратов{6} начали шестичасовую артиллерийскую подготовку по всему фронту 24-го корпуса. Я находился в то время на огневых позициях 1-го дивизиона. Мучительно долго тянулось время. Орудийные расчеты сидели в ровиках возле орудий, готовые немедленно открыть огонь. Наблюдатели напряженно всматривались в темноту.
В восемь утра началось наступление неприятеля, а через час наш 229-й гвардейский стрелковый полк дрался уже в окружении. Фашистские танки вышли в тылы дивизии. Интенсивность артогня достигла наивысшего предела. Город Камендин горел, части дивизии с трудом прорывались в него. Мосты через Грон оказались разрушенными.
Заместитель командира дивизии подполковник Баталов и командующий артиллерией полковник Павлов все еще находились на командном пункте дивизии. С ними вместе был командир танковой бригады с двумя танками, а вокруг никакого прикрытия.
— Ну что, братцы, — спокойно сказал Баталов, — сидеть здесь дальше нет смысла. Сзади у нас не только наши полки, но и враг. [137]
— Точно, — согласился Павлов.
— Заберемся в танки и будем пробиваться, — предложил командир танковой бригады.
Это предложение было принято. Наши танки, расстреливая врагов из пушек и пулеметов, устремились к реке и вскоре присоединились к дивизии.
В Камендине шли бои за каждый дом. Здесь дрались разрозненные роты и батареи. К 18 часам 24 февраля Камендин пал. Ценой огромных потерь враг ликвидировал плацдарм. Только 72-я гвардейская стрелковая дивизия уничтожила в этих боях 52 танка, 20 самоходных орудий, 16 бронетранспортеров, 29 полевых орудий, две тысячи немецких солдат и офицеров. Но дальше Камендипна фашисты так и не продвинулись. Прошло немного времени, и 7-я гвардейская армия, вторично форсировав Грон, погнала неприятеля.
Преодолев реку Морава, дивизия вступила на территорию Австрии. Враг цеплялся здесь за каждую складку местности. Особенно ожесточенное сопротивление оказали нам гитлеровцы у Цистерсдорфа — нефтеносного района, очень важного для них.
— Беспалов, — нервничая, обращается командир дивизиона майор Дякин к начальнику своего штаба, — почему нет связи с пятой батареей? Немедленно примите меры!
Беспалов подходит к топовычислителю Ане Лебедевой, сидящей у телефонного аппарата вместо связиста, и объясняет девушке, что совершенно некого послать на линию...
— Раз некого — пойду я. А вас попрошу прислушиваться к зуммеру, — спокойно говорит Лебедева.
Прошло не больше двадцати минут. Зазуммерил телефон. Схватив трубку, Беспалов радостно крикнул!
— Товарищ майор, есть связь! [138]
— Тогда передавай команду: цель номер семь... — оживляется Дякин.
Прошло еще полчаса, связь работала, но Аня не возвращалась.
Начальник штаба дивизиона вызвал фельдшера и приказал пройти по линии, узнать, что случилось.
Фельдшер обнаружил Лебедеву метрах в восьмистах от НП. Она лежала на линии, зажав зубами концы провода. Возле правой ноги девушки натекла лужа крови, глаза ее были закрыты.
Аня пришла в себя только в полевом госпитале, да и то не скоро.
Штаб полка разместился на опушке небольшого леса в котловине. Штабные офицеры, сидя на траве, занимаются каждый своим делом: один склонился над картой и наносит обстановку, другой пишет извещения родителям воинов, погибших в боях, писарь составляет строевую записку, военфельдшер пересматривает медикаменты в своей сумке.
На опушке вскоре появился капитан Симонов. Соскочив с коня, стал докладывать начальнику штаба полка Аржевскому о действиях 3-го дивизиона. Вдруг со страшным треском разорвалась невдалеке мина. Аржевский упал. Все бросились к нему: осколок впился в голову. Фельдшер полка Евдокия Филь перевязала рану и немедленно отправила Семена Юрьевича Аржевского в госпиталь.
29 апреля — новая утрата. Шел бой, обычный, ничем не примечательный бой.
Герой Советского Союза майор М. В. Дякин вел наблюдение в бинокль из траншеи НП своего дивизиона. Вражеский снаряд разорвался далеко, но шальной осколок долетел до траншеи и, попав в сердце, насмерть сразил Михаила Васильевича... [139]
После траурного митинга мы простились с погибшим и повезли его тело в Вену. Там, на площади перед зданием парламента, и похоронили Героя.
Долго стоял я в тот весенний день у могилы Михаила. Нас крепко связали почти три года фронтовой дружбы.
— Скоро дойдем до Берлина — и по домам! — сказал он мне за два дня до смерти.
И вот.... не дошел Михаил. Остался в Вене.
Чужой далекий город принял его на вечное поселение. А победа, во имя которой он отдал жизнь, была уже совсем рядом...
Последний раз поглядел я на могилу, обвел глазами огромные мрачные здания австрийского парламента, с трех сторон охватывающие площадь, и широкую улицу, уходящую вдаль, чтобы навсегда запомнить эти места...
Наступил май. Теплые солнечные дни и теплые встречи с народом Чехословакии (мы снова вышли на ее территорию), согревали сердца солдат.
2 мая было получено сообщение, что Красная Армия полностью овладела столицей фашистской Германии Берлином, а 8 мая командир полка майор Шварев передал по рациям в дивизионы, что в 00 часов 9 мая прекращаются боевые действия. Германия капитулировала!
Счастье наше было безграничным. Но до прекращения огня оставалось еще двенадцать часов. Не была отменена и поставленная перед нами боевая задача, наше наступление продолжалось. Навстречу советским войскам двигались американские войска, почти не встречавшие сопротивления на своем пути. Мы же каждый метр отвоевывали с боем. Хотя и шли последние часы войны, немцы сопротивлялись бешено. Было не похоже, что им известно о скором прекращении огня.
— Не иначе прикрывают свой отход на запад, хотят сдаться в плен американцам, а не нам, — высказал кто-то проницательное предположение.
...У каждого офицера и солдата часы переведены на [140] московское время. Стрелки медленно приближаются к цифре, указывающей полночь. Наступает девятое мая — день нашей великой победы. А с ней приходит конец долгой, трудной и кровопролитной войне.
Итак, закончилась война. Начиная от Праги — через Чехословакию, Австрию, Венгрию — мы шли домой под духовой оркестр, строевым шагом, гордые и веселые.
В конечном пункте нашего маршрута, в районе города Монор, недалеко от озера Балатон, раскинули лагерь в лесу и устроили официальные проводы бойцов...
Я выбыл из полка только в 1951 году и сразу почувствовал, как быстро стал утрачивать связи с боевыми друзьями. И все же старался не терять их из виду.
...В День ракетных войск и артиллерии, в 1970 году, ветераны нашего полка съехались в город Белая Церковь. Выбрали этот пункт потому, что в годы войны здесь, на Киевщине, полк вел тяжелые бои с противником, в которых погибло немало наших товарищей.
Стояло раннее осеннее утро. Серые тучи то закрывали солнце, то уплывали, словно не желая портить нам настроение. И тогда яркие лучи освещали чистые, аккуратные дома небольшого городка.
Первым я встретил Семена Юрьевича Аржевского, приехавшего из Днепропетровска. Несмотря на несколько ранений, он, как прежде, жизнерадостен и подвижен. По проектам Аржевского построены многие железнодорожные станции.
Преподаватель Высшего военного училища Юрий Яковлевич Чередниченко появился в гостинице, когда мы его уже не ждали. 14 боевых наград сверкали на его ладно подогнанном мундире с погонами. Все таким же мужественным было его лицо, разве что только поредели от времени каштановые волосы. [141]
Позже мы втроем отправились в а вокзал к ростовскому поезду, чтобы встретить боевого товарища Бориса Васильевича Изюмского, ставшего ныне известным писателем. Когда показался поезд, мы, как мальчишки, побежали за вагоном. Сколько лет не виделись, а сразу узнали друг друга, бросились в объятия.
Поздно вечером прилетел из Ленинграда сын первого командира нашего полка майора Северского — майор Юрий Николаевич Гуляев, ныне кандидат технических наук и преподаватель академии. Сыном полка называем мы его и по сей день.
Ночью пришла телеграмма от гвардии полковника Николая Николаевича Павлова. Немало сделал он, чтобы мы встретились. И хотя сам он не смог приехать из-за болезни, все мы ощущали его незримое присутствие. Скромная московская квартира Николая Николаевича давно превратилась в своеобразный «штаб» ветеранов нашего полка и дивизии. Сколько фронтовых друзей нашел он, годами разыскивая их, скольким по-отечески помог, как ратовал за то, чтобы была написана, пусть небольшая, книга об однополчанах!
Этот седой воин, кавалер многих боевых орденов, этот суровый и добрый человек, влюбленный в жизнь, поэзию, свою артиллерию и умевший заглянуть в самую душу человека, был совестью нашего фронтового братства{7}.
Разговорам, воспоминаниям о живых и павших не было конца...
Уже после этой памятной встречи удалось восстановить связь со многими ветеранами.
Иван Андреевич Харченко после войны учительствовал, заведовал облоно, а сейчас на пенсии и живет в Житомире.
Ушла на пенсию подполковник медицинской службы [142] Галина Даниловна Гудкова (Силкова).
Бесстрашный Александр Арнаутов работает инженером в тульском шахтоуправлении.
Андрей Петрович Ржевский — ныне майор войск МВД.
Скромная героиня Анна Георгиевна Лебедева живет в Волгограде.
Герой Советского Союза Иван Устинович Хроменков обосновался в городе Ленина.
Генерал-лейтенант запаса Григорий Михайлович Баталов навсегда связал свою судьбу с Киевом.
Но многих, очень многих уже нет...
А жизнь идет своим чередом. Выросли наши дети. Появились внуки. И голова поседела, и сердце работает о перебоями. Но боевая трудная юность навеки осталась с нами. И все, что связано с ней, для каждого ветерана дорогое — навсегда...