Бои на Днепре

Перед нами Днепр! Вместе с майором Харченко мы стоим ранним утром на берегу, прикрывшись лозняком, и не можем наглядеться на милую сердцу картину. Ярко светит сентябрьское солнце, чист и прохладен утренний воздух. Чуден Днепр, широк и глубок. Столетия катит свои темно-голубые могучие волны мудрый Славутич.

Западный берег горист, обрывист. На склоне высоты раскинулось большое село Бородаевка. Белые хаты разбросаны по склону, словно рука художника небрежно нанесла мазки на картину. Справа виднеются огромные обнаженные камни. Они нависли над водой. Высотки покрыты выгоревшей от солнца травой. На середине Днепра — острова в кудрявых вербах с начавшими желтеть [105] макушками и длинными, заглядевшимися в воду ветвями. А наш, восточный берег — низкий, песчаный, к самой реке подступает густой лозняк.

Чуден Днепр, да трудно будет его форсировать. Ох, как трудно! Именно потому, что широк, глубок, стремителен. И еще потому, что на правом берегу надежно укрылись вражеские артиллерийские и минометные батареи, пулеметные гнезда, зарытые в землю танки. Берег этот изрыт сплошными траншеями, опоясан колючей проволокой, усеян минами.

С высот правого берега хорошо просматриваются и простреливаются все подходы к реке. И — ни одной переправы. А в воздухе вражеские самолеты-корректировщики.

Враг, измотанный советскими войсками, надеялся отсидеться за Днепром, отдохнуть, набраться сил. За такой преградой можно чувствовать себя в безопасности. Эту мысль всячески поддерживала геббельсовская пропаганда, утверждавшая, что «река закована в железо и бетон», превращена в «восточный неприступный вал».

Вся партийно-политическая работа в те дни была подчинена одному: настойчивой пропаганде смелого и стремительного форсирования Днепра. Мы упорно разъясняли значение форсирования реки с ходу, вселяли в людей уверенность в успехе этой операции, убеждали, что внезапность — важное условие победы на Днепре. Продумали мы и то, как лучше расставить коммунистов на важнейших участках, позаботились о резервах на случай замены парторгов и комсоргов. Особое внимание обращалось в ту пору на работу тылов по обеспечению артиллеристов боеприпасами, горючим, продовольствием, обмундированием, медико-санитарным обслуживанием. Командиры учили бойцов пользоваться подручными переправочными средствами.

Несколько раз обошел я батареи дивизиона. Настроение у артиллеристов было приподнятое и решительное. [106]

Они прекрасно понимали сложность стоявшей перед ними задачи и были готовы любой ценой выполнить ее.

* * *

...Полковой инженер 229-го стрелкового полка двадцатилетний старший лейтенант Георгий Кузнецов, получив приказ готовить переправочные средства, обратился к местным жителям:

— Мы знаем, у многих припрятаны лодки. Помогите нам.

— Поможем, сынок, не сомневайся. И лодки дадим и покажем, где лучше переправляться. Все сделаем, — заверили его.

Через три часа Кузнецов располагал уже семью лодками. Кроме того, бойцы быстро сколачивали небольшие плоты из досок и бочек. Рядом с ними работал и старший лейтенант.

Переправа началась в полночь. Бесшумно отплыли от берега две лодки. В них находились восемь разведчиков. Одну лодку вел старшина Фокин, другую — сержант Петр Панежда. Гребли дощечками, вычерпывали воду пилотками. Высадившись на правом берегу, люди поползли по песку под нависшие над водой скалы, издали похожие на танки. Коротким сигналом карманного фонаря дали знать товарищам о том, что выполнили приказ. И тут же ударил вражеский пулемет.

В три часа ночи переправились остальные разведчики начальника разведки дивизии майора Е. И. Калмыкова. Следом — передовой отряд лейтенанта Дмитрия Фартушного из 229-го стрелкового полка. А к утру на плацдарме была вся пехота полка, две полковые пушки старшего лейтенанта Саркисяна, два 45-миллиметровых орудия и четыре 82-миллиметровых миномета.

Командир батальона старший лейтенант Василий Двойных смастерил огромную катушку, намотал на нее 1200 метров провода и закрепил ее на берегу. Сам комбат, [107] держа конец провода, прыгнул в лодку. Пока переплывал Днепр, провод надежно лег на дно, соединив связью оба берега. А переправа между тем продолжалась.

Преодолев Днепр, гвардейцы притаились под огромными камнями на берегу и стали готовиться к дерзкому броску, чтобы расширить этот маленький плацдарм, закрепиться на нем, создать условия для переправы полков дивизии. И вот ночную тишину разорвало грозное «ура». Это гвардейцы Баталова атаковали врага и выбили его из траншей у большого села Бородаевка. Благодаря этому плацдарм был расширен на 1500 метров по фронту и до 800 метров в глубину.

Опомнившись, гитлеровцы несколько раз атаковали баталовцев из Домоткани и Бородаевки, пустив в дело танки и автоматчиков. Но мы своевременно получали поддержку артиллеристов с левого берега, имевших устойчивую связь с подразделениями первого броска. И все же бой не утихал весь день. Отступать смельчакам было некуда, да никто и не думал об этом. Даже раненые упорно продолжали борьбу.

Обеспокоенное положением на плацдарме, командование дивизии подбадривало бойцов и требовало от артиллеристов, чтобы они усилили огонь по правому берегу.

Командиры артдивизионов Арнаутов и Пешков, переправившиеся на плацдарм с первыми подразделениями пехоты, управляли оттуда огнем своих батарей, а в перерывах вместе с пехотинцами бросались в контратаки.

— Пешков, что там у тебя на правом фланге? — спрашивает по телефону начальник штаба полка Чередниченко.

— Идет тринадцатая атака немцев...

— Может, огнем подсобить?

— Нет. Прекращаю даже огонь дивизиона. Слишком близко подошли фашисты. Не ударить бы по своим... Баталов уже поднимает в контратаку управленцев. Я иду с ними. [108]

— Не забывай, что ты не стрелок!

— Я-то помню... А вот немцы вряд ли захотят это понять. Нас десять человек, а их около тридцати. С танком прут на КП... Останусь жив, позвоню...

Завязалась рукопашная. Капитан Пешков сцепился с огромным гитлеровцем и с трудом прикончил его ударом пистолета в висок. Разведчик дивизиона Драйкоп в этой стычке застрелил двух немецких солдат. Остальных перебили пехотинцы.

Пешков сдержал слово и позвонил начальнику штаба полка. Чередниченко прежде всего поинтересовался личным результатом командира артдивизиона.

— У меня успехи скромные, — честно признался Пешков. — Только одного фрица одолел в рукопашной. Баталову повезло больше — он уложил троих. А вообще ребятам подфартило — подбили танк.

Чередниченко посоветовал артиллеристу усилить наблюдение за противником на левом фланге и пообещал, что в ближайшие часы на плацдарм прибудет батарея Горбатовского, а потом и его гвардейцы.

— Без артиллерии на правом берегу удержаться трудно, — резюмирует Чередниченко.

...На плацдарм в Бородаевку переправляется 1-я батарея артполка. Противник бьет по Днепру, пытаясь помешать переправе, контратакует.

Командующий артиллерией дивизии гвардии полковник Павлов требует усилить артразведку, выявить новые цели.

— А ржевский, — обращается он к помощнику начальника штаба артиллерии дивизии по разведке, — выявляйте вражеские батареи. Их надо уничтожить, чтобы не мешали переправе.

— Те, которые вели огонь, мы засекли.

— Не все, Семен, не все, — скороговоркой произносит [109] полковник. В тот же миг, будто в подтверждение его слов, невдалеке разрывается снаряд.

— Какая это цель? — быстро спрашивает Павлов.

— Новая, — смущенно отвечает Аржевский, не отрывая глаз от стереотрубы, направленной в сторону немецкой батареи.

— Вот тебе и все, — недовольно говорит бывалый артиллерист.

...Несколько плотов одновременно плывут к правому берегу. Вокруг них рвутся снаряды. На одном из плотов командир артполка немолодой, опытный артиллерист майор И. У. Хроменков. Он немногословен и всегда невозмутим, даже в самой трудной обстановке. Так и сейчас. Снаряды рвутся рядом. Один угодил в плот с материальной частью, плот пошел ко дну, но людей удалось спасти. А обстановка все усложняется. Пулеметы бьют по переправе, пули свистят над головой. Артиллеристы посматривают на майора Хроменкова. А тот скрутил козью ножку и, аппетитно затягиваясь махоркой, всматривается в безоблачное небо. Небо покрыто белыми комочками разрывов зенитных снарядов, преграждающих путь фашистским самолетам, которые нацелились на переправу.

Некоторым самолетам все же удалось сбросить на цель свой груз. Фонтаны воды взметнулись вокруг паромов, волны чуть не опрокидывали их. А Хроменков знай себе подбадривает артиллеристов: «Не робей, ребятки! Они только рыбу глушат, а в нас не попадут».

...С каждым днем расширяется плацдарм. Вот и сегодня противник потеснен, захвачена пушка с боеприпасами.

— Арнаутов, — обращается Хроменков к командиру 1-го дивизиона, — трофей-то хорош. Как считаешь, можно его использовать?

— Вполне...

— Ну, коли так, давай своих разведчиков в расчет. Пусть покажут свою выучку применительно к немецкой пушке. [110]

— Борисов, Гуляев, Омаров, ко мне! — командует Арнаутов.

— Ты становись за панораму, Арнаутов, а я буду за командира орудия, — предлагает майор Хроменков. Выбрали цель, открыли огонь. — А теперь давай я встану за наводчика, а ты командуй.

Еще несколько выстрелов, и НП противника разбит.

— Знаешь, Александр Иванович, трудное дело быть наводчиком. Руки дрожат... А коли по тебе еще и танк ведет огонь...

— Я что-то не заметил, чтобы у вас руки дрожали, товарищ майор.

— То, дружок, ты не заметил... Но я-то знаю: когда наводил орудие, очень волновался. На меня ведь подчиненные смотрят: каков, дескать, наводчик из командира полка?..

Противник ежедневно и почти непрерывно атакует, пытается сбросить наши части в Днепр, ликвидировать плацдарм. Немецкие самолеты большими группами еще бомбят наши боевые порядки, но превосходства противника в воздухе уже не существует.

* * *

— Товарищ старший лейтенант! Слева группа автоматчиков, — докладывает разведчик командиру 1-й батареи капитану Горбатовскому.

— К бою! — подает команду капитан.

Связисты и разведчики залегли с личным оружием. Командир отделения связи Омаров припал к трофейному пулемету, сам Горбатовский открыл огонь из трофейного гранатомета. Вражеские автоматчики поползли назад. Атака была отбита.

...Меня вызвали к телефону. Звонил майор Харченко:

— Как дела у твоих гвардейцев?

— Пока полный порядок. Атаки отбиваем успешно. Потери есть, но небольшие. [111]

— Недавно звонил полковник Павлов. Беспокоится. Немцы любой ценой попытаются сбросить нас в Днепр.

— Мы отдаем себе в этом отчет, товарищ майор. Все политработники находятся на огневых позициях батарей.

— Павлов сообщил, что погибла почти вся 1-я батарея истребительного дивизиона. Да, брат, люди погибли, но враг на их участке не прошел...

Батарея стояла на прямой наводке в боевых порядках пехоты западнее Бородаевки. Там же находился и заместитель командира дивизиона по политчасти старший лейтенант Алексей Албычев. Он позвонил командиру дивизиона капитану Демьянову:

— Александр Петрович, ранен Лысоконь. Разреши временно взять командование на себя.

— Разрешаю...

Новая атака врага — тяжелые танки и автоматчики. По батарее бьют минометы. Ее бомбит авиация.

Что может сделать 45-миллиметровая пушка против тяжелого танка, имеющего лобовую броню 80–100 миллиметров? Артиллеристы ждут, пока танк повернется уязвимым местом. Им удается подбить один танк, другой. Но разнесены все наши пушки. Немногие оставшиеся в живых батарейцы берутся за гранаты.

Соседняя батарея артполка, отразив противника перед своим фронтом, перенесла огонь по танкам, направлявшимся на батарею истребительного дивизиона. Враг был остановлен и откатился. Но на батарее остались в живых только старший лейтенант Албычев и два тяжело раненных бойца из орудийного расчета.

— Виноградов, — звучит в трубке голос Харченко. — Ты понимаешь, какие это храбрецы! Не имея впереди себя пехоты, вступили в неравную борьбу и дрались до последней капли крови... Расскажи о батарейцах своим подчиненным.

— Все подразделения дивизиона будут знать о подвиге героев. [112]

...Много дней подряд противник почти непрерывно атакует и с земли, и с воздуха. Вражеские батареи без устали бьют по нашей обороне.

— Товарищ полковник, — обращается Аржевский к командующему артиллерией дивизии Павлову, — с этого наблюдательного пункта не просматривается оборона противника слева, а оттуда бьют орудия... Разрешите мне с разведчиком выдвинуться в боевые порядки пехоты, чтобы засечь немецкие батареи.

— Действуй, старший лейтенант, действуй.

Полковник Николай Николаевич Павлов любил смелых офицеров.

Аржевский забрался на курган, обосновался с разведчиком в воронке от бомбы и начал вести наблюдение. Новые цели легли на карту.

— Товарищ старший лейтенант, — полушепотом произносит разведчик, — танки!

— У тебя есть гранаты?

— Одна.

— И у меня тоже одна, — спокойно признается Аржевский. — Маловато, правда, против пяти танков, но все же попробуем.

Когда два танка приблизились на бросок гранаты, разведчик изо всех сил швырнул свою гранату, но... промазал, танк продолжал двигаться. Семену Аржевскому повезло больше: после его броска танк задымил. Но сам Семен свалился рядом с воронкой. Осколок снаряда оцарапал ему голову. К счастью наших товарищей, огонь по вражеским машинам открыла батарея артполка. Еще один танк окутался дымом. Остальные дали задний ход. Разведчик перевязал старшего лейтенанта и довел его до наблюдательного пункта дивизии...

1 октября 1943 года целый день шел тяжелый бой в районе балки Погребная. Противник атаковал непрерывно. Отдельные танки прорывались даже к наблюдательным пунктам полка и дивизии. К вечеру при массированной [113] поддержке авиации и артиллерии гитлеровцы двумя большими группами танков стали обходить дивизию, пытаясь взять ее в стальные тиски. Но замкнуть кольцо им не удалось.

Рано утром восемь немецких танков попытались с ходу проскочить балку Погребная. На их пути непреодолимой огненной преградой стояли наши батареи.

Едва взошло солнце, немецкие самолеты совершили массированный налет на наши боевые порядки. Под прикрытием авиации танки, стреляя на ходу и прикрывая своей броней пехоту, снова стали приближаться к нашему переднему краю.

Им удалось прорваться на флангах.

Орудийный расчет сержанта Байзулы Тасыбаева встретил врага картечью и осколочными снарядами. Четыре раза на батарею пикировали «юнкерсы» и «фокке-вульфы». Рвались вокруг снаряды и мины. Один за другим упали замковый... наводчик... заряжающий... правильный... Некому было и подавать снаряды — вышел из строя подносчик. Байзула остался один: сам подтаскивал снаряды, заряжал, наводил орудие на цель, стрелял. Действовал он исключительно удачно. Скосил картечью до взвода гитлеровцев. С расстояния 150–200 метров подбил «тигр». Это был третий танк, уничтоженный Тасыбаевым за Днепром. Но и сам артиллерист, уроженец казахского аула Танагуль, геройски погиб на земле Украины...

— Арнаутов, — звонит командир полка, — подпускай танки как можно ближе, бей наверняка.

Танки совеем близко.

Раздается команда: «Огонь!» Загорается один танк, начинает дымить второй, остальные пятятся. Атака противника отбита. Маленькая передышка. Александр Арнаутов вытер рукавом вспотевший лоб, выхватил у меня из рук цигарку, аппетитно затянулся и, выпуская дым, улыбнулся. [114]

— И где ты такую приятную махорку достал?

— Чужая всегда вкуснее, — ответил я шутливо.

С Сашей Арнаутовым мы познакомились еще в Караганде. Сдружились. Не раз хлебали фронтовой суп из одного котелка, скрывались от бомбежки в одной воронке. И девушки наши оказались подругами.

— Будешь писать Наде в Караганду, не забудь передать привет Ане, — просит он, затаптывая окурок.

— Что я тебе — почтовый голубь?! Сам пиши. Нашел время для такого разговора...

Но Арнаутов не слышал моих слов. Он уже прилип к стереотрубе и, позабыв обо всем, наблюдает за противником.

...Пятый массированный налет авиации за день. Люди молча наблюдают за небом. Лица суровы, сосредоточенны. Глаза следят за полетом бомб: «Хоть бы мимо!» Видя, что все напряжены до предела, радист Борисов, известный шутник, берет телефонную трубку и кричит:

— Алло! Алло! Гитлера к телефону. Это ты, Адольф? Послушай, псих ненормальный, немедленно прекрати бомбежку, иначе пришибу!.. Что-что? Это работа Геринга? Значит, получите оба!..

И сразу пошли шутки-прибаутки, не обошлось и без крепких слов. Это была маленькая разрядка, но как она необходима в трудных ситуациях! Старшина 1-го дивизиона Благовестов, в прошлом эстрадный артист из Новосибирска, начинает рассказывать были и небылицы из своей актерской жизни. Аня Лебедева, взяв гитару, под собственный аккомпанемент поет: «Пусть мои цветочки шлют вам аромат»...

И снова атака немцев. Отброшена в сторону гитара. Все изготовились к бою. Вражеский танк долго утюжит наши окопы, а затем неожиданно идет дальше. Видимо, водитель решил, что уничтожил все живое. Но вслед танку летят связки гранат, бутылки с горючей жидкостью. Его охватывает огонь. [115]

Куда ни посмотришь — вражеские трупы. Тут и там виднеются подбитые танки. Кукурузное поле изрыто воронками. Батареи бьют прямой наводкой. Время от времени сходятся в рукопашной стрелковые полки. Противник то в одном, то в другом месте вклинивается в нашу оборону. Но вот опускаются сумерки, почти одновременно умолкают орудия, пулеметы. Что принесет нам день завтрашний? В таком положении долго оставаться нельзя. Командиры полков запрашивают штаб дивизии: он оказался вне кольца окружения.

— Анатолий Иванович, надо разрешить полкам выходить из окружения, — советует командиру дивизии полковнику Лосеву начальник политотдела полковник Денисов. — Иначе потеряем дивизию... А территорию, которую мы сегодня оставим, через день-два отобьем, — уверенно заключает он.

Командир дивизии полковник А. И. Лосев отчаянно храбрый офицер и хороший тактик. Он вел дивизию к Днепру от самого Сталинграда. Характер у комдива крутой, он редко прислушивается к советам. Но с мнением начальника политотдела очень считается.

Худощавый, с моряцкой походкой враскачку, Григорий Иванович Денисов обладал свойством располагать к себе всех, с кем общался. Был он безгранично храбр, но рассудителен, никогда не повышал голоса на подчиненных, но в требованиях своих проявлял завидную последовательность и твердость.

Услышав совет начальника политотдела, Лосев задумался.

— Григорий Иванович прав, — вмешался в разговор полковник Павлов. — Нельзя рисковать дивизией.

— Конечно. Я того же мнения, — твердо сказал полковник Лосев.

...В три часа ночи поступил приказ; полкам выходить из окружения. [116]

— Тимофей Захарович, — обращается ко мне Арнаутов, — я со своим управлением буду находиться с командиром стрелкового полка в голове колонны, а ты поведешь дивизион.

Ночь. Темно. Очень темно. Из танков, которые нас окружили, регулярно взлетают ракеты. При вспышке ракет бойцы залегают. Ракеты гаснут, и движение возобновляется. Но что это? После очередной вспышки темень сомкнулась над головой, а движения нет: стоит наш дивизион, лежат пехотинцы. Иду в голову колонны и выясняю, что пехотинцы отстали от своих. Ни командира полка, ни офицеров обнаружить не удалось. Я никогда не командовал пехотинцами. Но надо что-то предпринимать, ведь скоро рассвет. Для начала приказал, чтобы меня ждали, а сам направился в хвост колонны, вызвал командиров батарей, объяснил обстановку, поставил им задачу на ведение боя при встрече с гитлеровцами и, взяв с собой разведчиков, возвратился к пехотинцам. Им тоже поставил задачу. Ефрейтора Борисова и рядового Козлова послал разведать противника в полосе нашего движения. Вскоре они возвратились и доложили, что впереди только немецкие танки, а пехоты не обнаружено.

Тишина. Лишь вспышки ракет нарушают эту непривычную на фронте тишину. Медлить нельзя. Движемся молча. Неожиданно невдалеке от колонны прокатывается мощное «ура». Похоже, что выходит из окружения соседний полк. Когда мы спустились в неглубокую балку, я остановил колонну для уточнения обстановки, и тут мы все услышали, что параллельно движется большая масса людей.

Вскоре выяснилось, что это 222-й гвардейский стрелковый полк нашей дивизии. Переговорил с заместителем командира полка по политчасти майором Воронцовым и командиром полка майором Сабельниковым. Решили, что [117] каждая колонна будет продолжать путь по своему маршруту.

Используя темную ночь, полки дивизии удачно выскользнули из кольца окружения и, заняв оборону, преградили путь фашистам к Днепру.

...Командир орудия, наводчик, связист, разведчик — какие необходимые на фронте специальности! Вез них не навоюешь. Но есть и другие, не менее важные профессии: военврач, санинструктор, фельдшер. Мы по-настоящему начинаем ценить их только тогда, когда дело коснется каждого из нас. А сколь многим обязаны мы этим людям! Я уже упоминал о Тане Коневой. Стройная, как березка, строгая и обходительная, она была воплощением женственности и обаяния. Лица светлели при виде Танюши. Трудно было поверить, что эта хрупкая девушка только на Бородаевском плацдарме вынесла с поля боя под разрывами бомб около ста раненых. А еще до этого она была награждена орденом Красного Знамени и медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда».

Неожиданной и волнующей была встреча Тани Коневой с отцом — гвардии сержантом, командиром орудия. Он тоже прошел боевой путь от Сталинграда до Днепра, подбил со своим расчетом три немецких танка. Теперь отец и дочь воевали в одном подразделении. Но недолго. Преследуя врага, орудие сержанта Конева заехало в село, занятое врагом. С артиллеристами была и Таня... Фашисты долго глумились над девушкой на глазах у отца, а затем расстреляли обоих...

Доброй славой и как человек, и как медик пользовалась у нас старший врач полка ленинградка Галина Даниловна Силкова. Эта энергичная, быстрая, решительная женщина оставила на попечение родственников маленького ребенка и вместе с мужем добровольно ушла на фронт. [118]

...Советские войска, расширяя плацдарм, настойчиво продвигались вперед. Наша 72-я гвардейская стрелковая дивизия тоже продолжала наступление{5}.

За успешное форсирование Днепра, а также за мужество и храбрость, проявленные в боях за прочное закрепление и расширение плацдарма на западном берегу, многим в дивизии присвоено звание Героя Советского Союза. В числе тех, кто удостоен этой высокой награды, командир артполка майор Иван Устинович Хроменков и бывший наш командир батареи, а ныне начальник артиллерии 229-го гвардейского стрелкового полка Михаил Васильевич Дякин...

После того как мы одержали победу в битве за Днепр, великая река осталась у нас за спиной. Впереди лежали Правобережная Украина и Молдавия, дальше — государственная граница. А пока что дивизия вступила на территорию Кировоградской области.

Погода не балует нас. Несколько дней было солнечно и сухо, потом зарядили дожди. Грязь непролазная. Люди промокли до костей. Но никакая непогодь не остановит наше движение на запад...

8 января 1944 года мы участвовали в освобождении Кировограда, 72-я гвардейская стрелковая дивизия награждена за эти бои орденом Красного Знамени.

Зима оказалась суровой. Начались снежные бураны. Замело землянки, огневые позиции, весь белый свет...

В начале марта перешли в наступление три фронта, в их числе и наш 2-й Украинский. Несмотря на снег и сильный ветер, движемся к Бугу. Освобождаем села Федоровка, Червоновершка и Ровное Кировоградской области, а также Любо-Торфовку Одесской области. [119]

В те же дни с радостью узнал, что освобождено мое родное село Поток на Киевщине. Немедленно написал старикам.

Когда отгремел очередной бой, я зашел в землянку и, укрывшись шинелью, лег на нары. В железной печке потрескивают, никак не желая разгораться, сырые дрова. Неярко светит коптилка. От стен несет холодом. Я чертовски устал, а все равно не спится. Мысли переносят меня домой. Вижу свое село, когда-то утопавшее в садах. Школу. Родную хату с подслеповатыми окнами и белыми стенами, покрытую почерневшей от времени соломой. Вижу даже щербатый порожек. В конце огорода журчит ручей, прячущийся между старыми вербами. Из хаты выходит седой отец, останавливается у изгороди и, приложив ладонь козырьком к глазам, смотрит куда-то вдаль. Рядом с ним — мать с изрезанным морщинами лицом. Она передником вытирает слезы: несколько лет не был в их доме почтальон. А ведь у них три сына на фронте, и ни об одном ничего не известно...

Мысли... Мысли... А сна нет. Я встал и пошел на огневые позиции проверять охрану.

Только 21 марта получил ответ из дому. Радость отца можно понять. И горе тоже. Он радуется, что два сына живы. И оплакивает старшего, погибшего в первые дни войны.

...Трудно шагать по бездорожью, по снегу и грязи. Но мы идем. Медленно, тяжело, а идем. Вытаскиваем застрявшие автомашины, подталкиваем повозки с грузом, помогаем друг другу и упорно движемся вперед.

Санинструктор 1-й батареи П. Пинаев, парнишка-мечтатель девятнадцати лет, погибший на Курской дуге, написал незадолго до смерти стихотворение «Моя батарея». Я часто мысленно повторяю его, и сейчас оно не выходит из головы: