На Курской дуге
Эшелоны нашей дивизии двигались на запад. Чем ближе к фронту, тем чаще появлялись в небе фашистские самолеты. На станциях и железнодорожных разъездах валялось множество брошенной вражеской техники.
В конце марта, проследовав Валуйки, мы достигли разъезда Солодь. Здесь было приказано выгружаться. Узнаем, что бои идут по реке Северский Донец, в 100–120 километрах от места нашей выгрузки. У всех одно желание: скорее на запад, на фронт, где уже вступили в бой передовые стрелковые части нашей дивизии, преобразованной теперь в 72-ю гвардейскую. Но движение замедляет непроходимая грязь. Надрываясь, буксуют автомашины, выбиваются из сил лошади в артиллерийских упряжках и повозках, хотя им помогают орудийные номера, разведчики, связисты, все, кто только может.
Лишь 5 апреля артиллеристы достигли района сосредоточения Шебекино, Крапивное, Ржавец. Все измучены, валятся с ног и грязны, как черти.
72-я гвардейская стрелковая дивизия в составе 7-й гвардейской армии разворачивалась по восточному берегу Северского Донца, к югу от Белгорода. Армия вошла в состав Воронежского фронта, которым командовал генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин.
...Зимой 1943 года советские войска начали наступление на ленинградском, воронежском и харьковском направлениях. Гитлеровцы ответили усилением активности на Юго-Западном и Воронежском фронтах. 15 марта 1943 года противник вновь овладел Харьковом, 18 марта [70] — Белгородом. Он намеревался продвинуться еще дальше в направлении Обояни и Волчанска.
С выходом к Северскому Донцу 7-й гвардейской армии немецкое наступление приостановилось. Однако главные военные события 1943 года были еще впереди: на курском направлении только-только начали сгущаться грозовые тучи...
Головные полки 72-й гвардейской дивизии прибыли на Северский Донец еще 19 марта и, сменив части 6-го кавалерийского корпуса, немедленно вступили в бой.
...По западному берегу реки тянутся небольшие высотки. Часть из них покрыта лесом. Некоторые сверкают на солнце белизной, словно заснежены. Это меловые горы, обнаженные со стороны реки. С их вершин на многие километры просматривается восточный берег, покрытый небольшими перелесками, переходящими в Шебекинскпй лес.
Гитлеровцы хорошо видят нашу оборону и подходы к ней. То и дело налетает их авиация. А на нас после изнурительного марша сразу, без роздыха, навалилась работа, связанная с оборудованием и освоением нового рубежа.
...В просторной избе хутора Ржавца расположился командный пункт артиллерийского полка. Командиры дивизионов, их заместители и начальники штабов вызваны сюда для получения боевой задачи. Радуемся возможности повидать друг друга, поговорить, обменяться рукопожатием, последними новостями. Старший лейтенант Арнаутов рассказывает очередную байку из фронтовой жизни, и через минуту-другую дружный хохот сотрясает ветхие стены крестьянской избы. Арнаутов высокий, светловолосый атлет. Человек беспредельной смелости, открытой души, он геройски проявил себя и у Абганерово, и в Сталинграде.
— Тимофей Захарович, — обращается ко мне Савченко, — скверно, что люди давно не мылись в бане. [71]
— Верно, Николай Иванович, завтра же постараюсь решить эту проблему.
Скрипнула дверь, и на пороге появился, несколько сутулясь, командир полка подполковник Карпов. Он здоровается и передает приказание: перейти к жесткой обороне, зарыться в землю, хорошо оборудовать наблюдательные пункты, установить тесную связь с пехотой, усилить разведку, пристрелять реперы и рубежи заградительных огней...
На развернутые карты, в блокноты мы наносим и записываем поставленные задачи.
Утром накоротке собираю партийный и комсомольский актив. Мои помощники — парторги и комсорги батарей — твердят в один голос: все воины горят желанием скорей перейти в наступление. Мне понятно это желание, я бы и сам хотел двинуться на ту сторону Северского Донца. Но приказ, как говорится, есть приказ. Значит, надо создавать неприступную оборону, встретить врага, если он сунется к нам, во всеоружии.
Окопные работы проводятся хорошо, а перекрытия делаются слабые, хотя отменный строевой лес буквально рядом: сказывается привычка людей, привыкших к степной полосе.
Поехал я как-то на огневую позицию 2-й батареи, поехал не один, а в сопровождении ее командира А. З. Киселева. При первом знакомстве все выглядело весьма солидно: орудия по самые стволы зарыты в землю, сверху закрыты маскировочными сетями. Широкое веснушчатое лицо комбата 2, освещенное лучами заходящего солнца, выражало спокойствие и уверенность. Но вот один неосторожный шаг в сторону — и... я проваливаюсь куда-то. Все произошло так неожиданно, что я барахтался в яме, пока мои сопровождающие не пришли в себя. Оказалось, что погребок для снарядов, отлично замаскированный сверху, был перекрыт только ветками.
Вечером по проводам последовал устный приказ командира [72] дивизиона: в двухдневный срок двумя накатами из бревен перекрыть блиндажи, снарядные погребки и укрытия для личного состава... Позднее, в жаркие июльские дни, мы убедились в мудрости этого приказа. А в марте — апреле приходилось порой внушать некоторым, что потрудиться просто необходимо.
Мы уже привыкли к тому, что по утрам над нами появляется проклятая «рама». Она рыщет над боевыми порядками, выискивает цели. И стоит только открыть огонь или плохо замаскировать ночные земляные работы, как начинают действовать вражеские батареи. После одного из таких налетов осколком снаряда пробило накатник в 1-й батарее, на следующий день то же произошло во 2-й батарее.
В течение нескольких дней апреля в полку было выведено из строя пять орудий. Это не на шутку встревожило нас. Командующий артиллерией дивизии распорядился: немедленно оборудовать укрытия для материальной части, на каждую батарею иметь не менее одной запасной позиции, штабу полка спланировать работу кочующих орудий. Прошло несколько дней напряженного труда. Потери материальной части прекратились, зато ежедневно выходили из строя многие «орудия» на ложных позициях. В тылах полка пришлось даже создать специальную мастерскую для изготовления макетов.
Каждая батарея оборудовала позиции для огня прямой наводкой на танкоопасных направлениях.
...Все теплее пригревает апрельское солнце, зеленым нарядом оделась земля, вот-вот должны покрыться листвой деревья... Этот радостный настрой природы передавался людям. Именно в апрельские дни в заросшей молодым лесом балке Чураевская, где теперь размещался штаб полка, стали собираться любители художественной самодеятельности.
Началась подготовка праздничной концертной программы, совсем как в добрые довоенные времена... [73]
На большой поляне, расчищенной от мелкого кустарника, выстроились взволнованные «артисты». Зазвучали «Вставай страна огромная» Александрова, стихи Маяковского, лирические песни в исполнении топовычислителя Ани Лебедевой и санинструктора Тани Коневой. Песни сменялись лихой пляской, пляска — сатирическими куплетами...
Много воды утекло с той поры, но я до сих пор помню этот замечательный концерт. Каждый номер его восторженно принимался зрителями. Истосковавшаяся по искусству солдатская душа жадно впитывала живительный бальзам.
23 апреля дивизии вручалось гвардейское Знамя. На митинг были приглашены представители частей, лучшие из лучших, цвет нашего соединения. Настроение у всех приподнятое. Командующий 7-й гвардейской армией генерал-лейтенант Михаил Степанович Шумилов вручает гвардейское Знамя. Принимает его командир дивизии.
— Верю, что под этим славным Знаменем вы совершите новые героические подвиги во славу нашей великой Родины, — говорит командарм.
Ответное слово держит командир нашего дивизиона старший лейтенант Савченко. Он, как всегда, подтянут. Обвел взглядом окруженную со всех сторон лесом, начавшую зеленеть поляну, на которой замер строй гвардейцев. Откашлялся и громко начал:
— На этом Знамени кровь наших лучших бойцов и командиров, погибших у стен Сталинграда. Мы не забудем их и клянемся, что пронесем Знамя сквозь огонь сражений, не жалея ни себя, ни своей жизни. Разгромим врага, приумножим славу советской гвардии!
Николай Иванович не любит пышных фраз, но то, что он сказал сейчас, выражает наши сокровенные мысли.
Здесь же командарм вручает награды отличившимся в боях. Среди них и Н. И. Савченко, награжденный орденом Ленина. [74]
Объявляется приказ командующего Воронежским фронтом о присвоении Савченко воинского звания капитан.
Расходимся по частям и подразделениям. Надо поделиться радостью с теми, кто сидит в окопах, дежурит у готовых к бою орудий, зорко следит за врагом на наблюдательных пунктах.
А 26 апреля был вручен орден боевого Красного Знамени нашему славному, теперь 155-му, гвардейскому артиллерийскому полку, и полковник Н. Н. Павлов прикрепил орден к полотнищу Знамени. В ответ гремит троекратное «ура!».
Через два дня на новую должность убыл от нас подполковник Александр Константинович Карпов. Вместе со своим преемником — майором Ресенчуком он обошел и объехал огневые позиции, штабы, наблюдательные пункты, тылы полка, прощаясь с бойцами и командирами. Мы любили этого скромного, заботливого и требовательного командира, который многим из нас годился в отцы. Он всегда стремился научить подчиненного правильным действиям, передать ему свои знания, опыт. Командование по достоинству оценило эту драгоценную черту нашего комполка и поставило его во главе учебного артиллерийского центра 7-й гвардейской армии.
...Май начался серией учебных сборов. Многие командиры по вечерам сидели за книгами, разбирались в схемах, консультировались у артиллерийских техников. Душой и организатором всех этих сборов был заместитель командира полка по строевой части майор Хроменков, в прошлом преподаватель артиллерийского училища. В полку очень уважали этого замечательного человека, всегда внимательного и вежливого, спокойного и рассудительного, влюбленного в свою профессию. Его стройную, поджарую фигуру часто можно было видеть на наблюдательных пунктах и огневых позициях батарей. Ходил майор Хроменков, [75] слегка опираясь на палку: все еще беспокоили раны, полученные в сталинградских боях.
Вместе с командирами занимались и мы, политработники: осваивали стрельбу прямой наводкой, учились работать за наводчика и командира орудия, тренировались в пристрелке и поражении целей. Правда, один комбат заикнулся было, что с третьего снаряда накрывает цель, а потому-де ему лучше бы отдохнуть. Мне не понравилась такая самоуверенность. Я попросил руководителя занятий погонять всезнайку, чтобы тот понял, что еще многого не умеет...
По-прежнему я регулярно занимался бытом бойцов. Захожу однажды в орудийный расчет 1-й батареи. Под зеленым развесистым дубом энергично работают ложками солдаты. Только рядовой Кудуш Алимбеков, склонившись над котелком, словно бы что-то вылавливает в нем.
— Адин жир! — недовольно бурчит Алимбеков.
— Наверно, повар по знакомству подвалил столько?
— Какой такой знакомство?! Безобразие! Всего адин, — он поднял палец вверх, — адин маленький жир плавает...
— Ну, тогда дам старшине да и повару нагоняй.
— Не надо, — просит Кудуш. — Они добрые бойцы... Я им сам нагоняй дам...
На землю опустился вечер. Взошла луна, блеклым светом осветила небольшую рощицу. Вдали серебрится Северский Донец. Воздух насыщен запахом весны. На зеленой травке, недалеко от наблюдательного пункта, сидят командир 1-й батареи Горбатовский и военфельдшер Рита Максимюкова. Они, как голуби, прижались друг к другу, ведут тихий, нежный разговор. Я знал обоих — красивые, чистые люди. Кто мог подумать, что дни их юношеской любви сочтены: под Кировоградом погибла Рита, в Венгрии — Ваня Горбатовский.
...На наблюдательном пункте бурлит своя жизнь. Разведчик в стереотрубу рассматривает противоположный берег, [76] напряженно вслушивается в ночную тишину, стараясь уловить любой шорох. Телефонистка проверяет телефонную связь с батареями. Радист крутит ручку настройки рации. Командир дивизиона Савченко что-то быстро пишет при свете коптилки.
— Что сочиняешь, Николай Иванович? — спрашиваю его.
— Да вот... Рапорт жене и дочурке... Судя по всему, скоро некогда будет заниматься письмами.
Начальник штаба с карандашом и резинкой в руках наносит на карту новые цели.
Свободные от нарядов разведчики и связисты забивают «козла». Все они молодые, здоровые ребята, которым бы жить да жить. А завтра — в бой. Чья-то жизнь неминуемо оборвется.
Вот уже почти два месяца мы и немцы стоим друг против друга. Разделяет нас только узкая лента Северского Донца. Что замышляет противник — мы пока не знаем, но особой боевой активности он не проявляет. Мы же, хотя и остановились на берегу реки, считаем эту остановку кратковременной и с нетерпением ждем приказа о наступлении. И оно не за горами. Уже получена недостающая материальная часть, подвезены боеприпасы, обучено пополнение, а позади нас накапливаются новые части и соединения. Все это снижает интерес к оборонительным работам. «Напрасный труд, — рассуждают многие. — Пойдем вперед, и все это никому не пригодится...»
И вдруг в последних числах мая приказ: еще прочнее окопаться, создать жесткую, непреодолимую для врага оборону на занимаемых рубежах! Вот тебе и наступление! Но ничего не поделаешь: солдат только предполагает, а решает начальство, ему виднее.
И снова закипела работа. Стрелковые полки развивают систему траншей и ходов сообщения, оборудуют отсечные позиции, саперы минируют местность на участках возможных переправ противника. У нас, артиллеристов, [77] планируются дополнительные огни на стыках с соседями, на танкоопасные направления выдвигаются пушечные батареи, отдельные орудия ставятся в капониры, вырытые в насыпи железной дороги между деревнями Нижний Ольшанец и Маслова Пристань.
Основной НП полка расположен на огромном дубе. С площадки, искусно оборудованной на двенадцатиметровой высоте и укрытой кронами деревьев, открывается чудесный вид. Очень хорошо просматривается передний край немцев, справа — деревня Соломине на западном берегу Северского Донца, влево от нее — Топлинка, еще левее — Пуляевка, Ивановка, а из-за леса виднеются некоторые домики Графовки.
В один из июньских дней к нам на огневые позиции прибыла шефская делегация трудящихся Караганды. Друзья из далекого Казахстана, преодолев тысячи километров, привезли на фронт горячие приветы и подарки, тепло сердец и свет улыбок. Осмотрев блиндажи, устланные пахучими сосновыми ветками, шефы были приятно удивлены царившим там порядком и уютом. Они с удовольствием пробовали солдатский борщ и хвойный напиток, приготовленный нашими умельцами, побывали на огневых позициях и наблюдательных пунктах. Каждого фронтовика члены делегации приветствовали традиционными словами «салям алейкум», крепко жали нам руки, обнимали, как самых близких. Особенно трогательными были их встречи с воинами-казахами, и это было понятно каждому из нас.
Теплая летняя ночь. Пахнет скошенной травой. Слабый ветерок доносит с реки еле уловимый запах сырости и выброшенной на берег рыбы. Вспышки ракет бледным светом высвечивают то кусок реки, то кусок леса. Низко над лесом протарахтел ночной бомбардировщик. Через несколько минут ночную тишину всколыхнут взрывы [78] бомб в глубине вражеской обороны, а затем облегченный самолет проследует на свой аэродром...
Я возвращался с огневой позиции 1-й батареи, где проверял боевую готовность, в штаб дивизиона. Ехал верхом на Иволге, мерно покачиваясь в седле. Ночная тишина настраивала на лирический лад. Я задумался. Вспомнил гостеприимную Караганду, Надю... Потом почему-то мысленно перенесся в родное село на Киевщине, в нашу хату. Я ничего не знал о родных, они — обо мне. Стало грустно, тоскливо.
Иволга вдруг резко остановилась, словно наткнувшись на преграду. Сойдя с лошади, я тут же обнаружил проволоку, натянутую между двумя столбами с табличками «мины». Один неосторожный шаг моего четвероногого друга мог стать роковым для нас. Решил идти впереди Иволги. К счастью, все закончилось благополучно. И только в штабе дивизиона узнал, что есть приказ, запрещающий передвигаться по той дороге.
Установилось удивительное затишье, лишь редкие выстрелы снайперов и короткие автоматные очереди иногда рассекают жаркий июньский воздух. Зато в ночное время противник ведет себя подозрительно: участились артналеты, начала действовать немецкая ночная бомбардировочная авиация, с наблюдательных пунктов мы все отчетливее слышим шум мощных моторов в расположении гитлеровцев. «Зашевелился немец», — говорят наши разведчики. Чтобы выяснить намерения противника, командир 229-го гвардейского стрелкового полка Г. М. Баталов снарядил разведгруппу в тыл врага. В эту группу по нашей просьбе был включен лучший разведчик артполка Григорий Коваленко. Капитан Савченко поставил ему задачу доразведать цели в районе деревни Топлинка.
...Над рекой спускаются сумерки. Командир дивизиона стоит у стереотрубы и внимательно смотрит на запад, туда, [79] где скрылась разведгруппа. Стоит молча. Только и произнес: «Присмерк». Одно слово — и опять умолк. Присмерк — по-украински сумерки. Я понял, о чем думает капитан Савченко. Положив руку на его плечо, сказал тихо: «Ничего, Николай, мы разорвем эти сумерки и принесем свободу родной Украине». Он повернулся ко мне, словно всматриваясь, и на лице его появилась удивительно мягкая улыбка. Савченко радовался тому, что я понял его состояние. Как бы скрепляя душевный союз, он также тихо ответил: «Мы ще з тобою, Тимофию, попьемо водычки з Днипра, погуляемо ще по Хрещатику!» Затем посмотрел на часы, взял телефонную трубку и энергично скомандовал 3-й батарее:
— «Неман», цель двадцать шесть, три снаряда, десять секунд выстрел, огонь!
Хорошо разработанная и обеспеченная вылазка принесла успех: разведгруппа вернулась без потерь и доставила «языка» — рыжего неказистого связиста из 320-й пехотной дивизии. На предварительном допросе у майора Баталова пленный дал важные показания о сосредоточении танков нового типа в районе Бродок, Никольская, Недоступовка (в шести-семи километрах от переднего края). Танки нового типа, о которых сообщил немецкий связист, были те самые «тигры», «пантеры» и «фердинанды», с помощью которых Гитлер мечтал добиться перелома в войне. Ефрейтор Коваленко не только уточнил, находясь в разведке, расположение 105-миллиметровой артбатареи, но еще обнаружил охраняемый склад боеприпасов, засек скопление автомашин, а также подтвердил, что на западном берегу Донца действительно имеется НП, о котором ранее доложили наши наблюдатели.
Ценные разведданные вскоре были подтверждены результатами нового рейда во вражеский тыл и показаниями захваченного обер-лейтенанта. Все свидетельствовало о том, что гитлеровцы готовятся к решительному удару, к реваншу за Сталинград. [80]
Вышестоящие штабы ориентировали нас на то, что противник может перейти в наступление в самое ближайшее время. Поэтому на наблюдательных пунктах было установлено круглосуточное дежурство командиров.
Все чаще стала появляться над нашим расположением «рама», оживилась (особенно в ночное время) немецкая артиллерия. Огневые налеты гитлеровцев по площадям не приносили нам большого вреда. Они проводились, как мы поняли, лишь для того, чтобы прикрыть и замаскировать выдвижение техники на исходные позиции.
...Ранним утром в последних числах июня начальник разведки дивизии Вязовец, наблюдавший за противником в стереотрубу, вдруг обратился к комдиву: «Товарищ капитан, посмотрите, что немец натворил за ночь». Николай Иванович прильнул к стереотрубе, подозвал и меня.
Вот это чудеса! За Донцом, поперек балки Топлинка, в течение одной ночи «выросла» роща. Эта рукотворная роща-маска закрывала от нашего наблюдения ранее хорошо просматриваемую балку.
Этот факт был еще одним свидетельством того, что противник готовится к скорому наступлению.
Мы тоже не теряли времени попусту. Изучали уязвимые места новых немецких танков, о которых получили сведения из дивизии, отрабатывали на макетах способы борьбы с этими танками, еще глубже зарывались в землю. А главное — морально готовили артиллеристов к предстоящим боям.
Накануне решающих дней нас, политработников, пригласил к себе в блиндаж майор Харченко. Иван Андреевич не был профессиональным военным: до войны обучал ребятишек. И надо сказать, специальность педагога очень пригодилась в лихую годину войны, когда партия поручила ему заниматься политическим воспитанием артиллеристов. Поглаживая пшеничную шевелюру, майор Харченко спокойно, рассудительно разъяснял наши задачи во время наступления гитлеровцев. [81]
...В начале июля Ставка Верховного Главнокомандования предупредила войска о возможном переходе противника в наступление между 3 и 6 июля 1943 года. С этого момента еще напряженнее заработали командиры и штабы.
В ночь на 3 июля дивизия силами 229-го гвардейского стрелкового полка проводила разведку боем на вероятном направлении главного удара фашистов. Батальон старшего лейтенанта Шалимова, действуя на левом фланге полка, после артподготовки форсировал Северский Донец, сбил боевое охранение и завязал бой. На правом фланге полка группа разведчиков просочилась в тыл противника и захватила пленного. Им оказался ефрейтор Шельцер — связной командира роты 6-й танковой дивизии. Пленный показал, что 2 июля войскам было зачитано обращение Гитлера, в котором он призывал солдат приложить усилия и «выиграть это последнее, решающее сражение, которое принесет победу великой Германии».
Как стало известно, в полосе нашей дивизии наступающая группировка противника включала 80 танков из оперативной группы «Кемпф», 320-ю и 106-ю пехотные дивизии, несколько артиллерийских полков и другие части.
В ночь на 4 июля за передним краем соседа справа был схвачен немецкий сапер, делавший проход в заграждениях. Той же ночью на сторону наших войск добровольно перешел другой солдат. Оба уточнили время наступления: 3 часа утра 5 июля...
На НП нашей части полковник Павлов собрал всех артиллерийских командиров дивизии.
— Для фашистов наша контрартподготовка будет полной неожиданностью, — отрывисто заговорил он, подергивая контуженным плечом. — Наступательные возможности врага сократятся еще до атаки... Немцы лишатся элемента внезапности. Бить будем по исходным позициям врага и районам сосредоточения его резервов. Нас поддержат [82] орудия и минометы 213-й стрелковой дивизии, стоящей во втором эшелоне...
...Ночь на 5 июля была на редкость тихой и темной. Луна еще не взошла, и только звезды мягко мерцали над сонной землей. Но тишина была кажущейся: по ту сторону реки изготовились к броску вражеские дивизии, по эту — были готовы к смертельной схватке с врагом наши гвардейцы.
Командир дивизиона проверил связь с батареями и убедился, что все на местах, все готово.
Разведчики внимательно вглядывались в затянутый темнотой вражеский берег. Небывалый случай: гитлеровцы даже ракет не пускают, хотят усыпить нашу бдительность.
В эту ночь по всему переднему краю на наблюдательных пунктах и огневых позициях были с бойцами политработники, рядом с ними спокойнее и увереннее чувствовали себя солдаты.
Я в те часы находился на огневой позиции 2-й батареи (все три батареи стояли почти рядом, в одну линию, на опушке).
Тишина... На фронте она часто таит опасность. В безоблачном небе показался узкий серп луны... Ничто не указывало на приближающуюся грозу. По данным разведки, немцы назначили начало своей артподготовки на 3.00. До этого момента оставалось еще некоторое время, когда командиры дивизионов получили команду от Николая Николаевича Павлова: «Зарядить орудия, натянуть шнуры!» И вот — залп сотен орудий расколол ночную тишину. Началась наша контрартподготовка! В течение 30 минут напряженно работали орудийные расчеты, посылая свои «гостинцы» в районы скопления пехоты и танков противника, изготовившегося для атаки.
...Фашисты молчали, у них было явное замешательство. По-видимому, наша контрартподготовка перепутала их карты. Только через час после первоначально намеченного [83] срока — в 4.00 противник смог начать свою артиллерийскую подготовку. Море огня обрушилось прежде всего на боевые порядки войск первого эшелона. В воздухе стоял невероятный гул, земля содрогалась от разрывов тысяч тяжелых снарядов и мин...
Этой артподготовкой гитлеровское командование начало свою последнюю на советской земле наступательную операцию под кодовым названием «Цитадель». Большие надежды возлагало оно на новые танки Т-V («пантера») и Т-VI («тигр») с мощной броней и улучшенными боевыми качествами. Ни к одной операции второй мировой войны немецко-фашистские войска не готовились так тщательно, как к «Цитадели»...
...Итак, операция «Цитадель» началась. Мощный огонь гитлеровцев велся по всей глубине нашей обороны и достигал опушки Шебекинского леса. Когда взошло солнце, вся полоса обороны дивизии была окутана таким густым дымом разрывов, что переднего края обороны не было видно. На высоком берегу Северского Донца — правее нас — где-то в районе Соломине гитлеровцы подняли в воздух аэростат-корректировщик. Уже несколько раз немецкая артиллерия плотным огнем накрывала огневые позиции 1-го дивизиона, однако пока обошлось без потерь, так как мы хорошо укрыли людей и орудия.
Где-то впереди, в районе первой траншеи, ударили батальонные пушки и минометы: враг начал форсирование. Командир 229-го гвардейского стрелкового полка непрерывно требовал огня по переправе в районе Масловой Пристани. Раздалась команда, и первые снаряды 122-миллиметровой гаубичной батареи накрыли цель. 1-я батарея вела огонь по пехоте, скопившейся на западном берегу реки. 2-я — прямой наводкой расстреливала автомашины, бронетранспортеры и переправочные средства противника. В щепки разлетались лодки, горели тягачи и автомашины, падали, сраженные огнем, фашистские солдаты и офицеры. [84]
И все же, несмотря на потери, противник под прикрытием огневого вала большими группами переправлялся через реку. Масса гитлеровцев на подручных средствах и вплавь непрерывным потоком двигалась к нашей обороне. Тысячи солдат при поддержке 50 танков атаковали боевые порядки на правом фланге дивизии. В районе Приютовки — в центре полосы обороны — несколько немецких пехотных батальонов вместе с танками ворвались в первую траншею. Тысячи вражеских солдат, преодолев реку, атаковали 224-й гвардейский стрелковый полк на левом фланге дивизии. Таким образом, в кровопролитное сражение были втянуты сразу все части первого эшелона дивизии.
Но главный свой удар враг обрушил на участок 229-го гвардейского стрелкового полка. Командир полка майор Баталов возбужден, но собран. С его наблюдательного пункта у железнодорожной насыпи видна панорама боя: 30 тяжелых танков с десантом пехоты атакуют боевые порядки 3-го батальона. Ясно, что здесь, на правом фланге, противник наносит главный удар. Боевые действия его наземных войск поддерживает штурмовая авиация: десятки Ю-87 с воем пикируют на наши огневые точки, наблюдательные пункты, позиции орудий и минометов. Наземный таран словно сочетается с тараном воздушным.
Бои идут у северо-западной окраины Масловой Пристани. От огневых ударов артиллерии и авиации горят постройки деревни. Здесь фашистские танки остановлены огнем батарей Саркисяна и Киселева. Уже подбито несколько танков, а прорвавшиеся обходят боевые порядки, стремятся расчленить наши подразделения. Баталов просит помочь огнем батальону Стриженко, который ведет очень тяжелый бой. Батареи дивизиона развернуты в сторону правого фланга, но стрелять очень трудно: на этом участке так перемешаны боевые порядки, что напоминают слоеный пирог. [85]
А противник между тем продолжает форсировать реку под прикрытием дымовой завесы. Это затрудняет ведение прицельного огня. Но вот слышен лязг гусениц, и из пелены белого густого дыма выползает огромный танк с крестами на борту. На несколько секунд он останавливается, как бы присматриваясь, принюхиваясь к происходящему. Эта остановка оказалась для танка роковой. Звучит команда «Орудие!», снаряд впивается в бортовую броню стальной махины, и она превращается в пылающий факел. Слева по фронту из дымовой завесы выползают все новые танки. Они отвечают на наш огонь. Батарея Киселева несет потери: рядом с комбатом падает, сраженный осколком, телефонист Сорокин; прямым попаданием разбито четвертое орудие, убит наводчик Исаев, ранено несколько человек. Тогда к панораме встает командир орудия Байзула Тасыбаев. Посланный им снаряд попадает в головной танк, машина останавливается, охваченная языками пламени. Две другие начинают пятиться и затем скрываются в лощине...
Несмотря на обстрел, 1-я и 3-я батареи ведут огонь с предельным напряжением. У лафетов быстро растут горки дымящихся снарядных гильз. Лица солдат почернели от пороховой копоти, пота и грязи. Появились убитые и тяжело раненные, многие работали у орудий, несмотря на ранения.
Исключительно тяжелое положение сложилось на правом фланге 229-го гвардейского стрелкового полка. Смертью храбрых пал командир 3-й стрелковой роты старший лейтенант Прилипко. Майор Баталов приказал принять роту старшему лейтенанту Кузнецову. Шестнадцать часов 3-я рота сдерживала натиск гитлеровцев. Перед ее фронтом застыли три танка и валялось более двухсот вражеских трупов. Василий Григорьевич Кузнецов сам подбил из ПТР два танка, а огнем «максима» истребил не один десяток гитлеровцев. За мужество и отвагу, проявленные в этом бою, он был удостоен звания Героя Советского [86] Союза. Бойцы пулеметной роты лейтенанта Владимира Колесникова вывели из строя около четырехсот немецких солдат и офицеров.
А напряжение все нарастало. У Карнауховки и Масловой Пристани прорвались до 80 танков и начали утюжить окопы нашей пехоты. Дивизионы Н. И. Савченко и А. С. Михайловского успешно отразили танковые атаки. Семь машин тут же загорелись бледным, в лучах яркого солнца, пламенем.
И все же на некоторых участках вражеским подразделениям удалось выйти в глубину нашей обороны и создать угрозу тылам. Командир дивизии ввел в действие свой второй эшелон — 222-й гвардейский стрелковый полк...
То и дело поднимал своих врукопашную командир батальона 222-го гвардейского стрелкового полка капитан Василий Иванович Сагайда.
На всю жизнь запомнил я его смуглое лицо с темными усами, выразительные глаза, атлетическую фигуру, опоясанную ремнями. Держа по маузеру в каждой руке, Сагайда, пересиливая шум боя, подавал команды, а затем первый бросился на врага, увлекая за собой подчиненных.
Заметив, что в трудное положение попал соседний батальон старшего лейтенанта В. А. Двойных, капитан Сагайда перенес огонь пулеметов на правый фланг и лихой контратакой выручил друга, отбросил прорвавшегося врага.
Сложная ситуация возникла на НП командира дивизиона Н. И. Савченко. Вражеские автоматчики вышли в тыл, отрезали дивизион от своих войск. Николай Иванович организовал круговую оборону. Связь с батареями прекратилась. Савченко повел людей на прорыв, к запасному наблюдательному пункту. Прикрывая перемещение товарищей, рядовой Кагиров забросал гранатами наседавших гитлеровцев, а потом оказался на железнодорожной насыпи и вдруг увидел ручной пулемет. Рядом лежал убитый [87] пулеметчик. Кагиров прильнул к пулемету и стал поливать огнем группу фашистов. Но патроны вскоре кончились. Боец огляделся, как бы решая, что делать дальше. Увидев неподалеку 45-миллиметровую пушку, бросился к ней и принялся заряжать. Снарядов хватило на несколько выстрелов. Затем Кагиров вернулся на свой наблюдательный пункт, но через несколько часов его с тяжелым ранением отправили в госпиталь.
В этом бою разведчик Анатолий Борисович Кагиров уничтожил около 70 фашистских солдат, за что был представлен к ордену Красного Знамени.
В тот трудный момент, когда враги окружили наблюдательный пункт командира дивизиона, Савченко говорил со мной по телефону (я был на огневых), но речь его оборвалась на полуслове, связь прекратилась.
С командирами батарей она прервалась раньше. А потому мне пришлось временно принять на себя командование дивизионом. Послал двух связистов, чтобы разыскали командный пункт полка и связали с ним дивизион. Пока бойцы устанавливали телефонную связь, организовал отражение вражеской вылазки. Вскоре связь с КП полка была установлена. Управлять огнем дивизиона стали оттуда. Через некоторое время на огневые позиции прибыл командир дивизиона со своим управлением. Пушки всех батарей дружно ударили по наступавшим гитлеровцам.
Во время смены наблюдательного пункта Савченко был ранен в плечо, но остался в дивизионе.
Между прочим, именно Николай Иванович рассказал мне о действиях Анатолия Кагирова и разведчика ефрейтора Ивана Коваленко. Ведя огонь из автомата, Коваленко непрерывно передвигался по траншее. Создавалась видимость, что на этом участке обороняется целое подразделение. Когда же гитлеровцы подошли совсем близко, Коваленко начал бросать в них гранаты. Затем, захватив оружие и приборы, присоединился к своим. За мужество [88] и находчивость ефрейтор Иван Никифорович Коваленко был награжден медалью «За отвагу», а командир дал ему рекомендацию для вступления в партию.
...Ожесточение боя нарастало с каждой минутой. От непрерывного огня раскалились стволы орудий. Множество пустых гильз валялось у орудий, все меньше оставалось неизрасходованных боеприпасов. И уже назревала тревога: а что, если не хватит? Сообщил я о своих сомнениях командиру, затем доложил в штаб полка. «Не беспокойтесь, снаряды будут», — успокоили меня. И действительно, вскоре, лавируя между разрывами, примчал на огневые трудяга ЗИС-5. Из кабины выскочил начальник артснабжения и на ходу бросил: «Выгружайте, да поскорее».
В этот день наш дивизион отразил восемь атак врага и подбил семь танков. Все батареи дивизиона стояли на прямой наводке неподалеку от переднего края нашей пехоты, а потому мы быстро узнавали о том, как обстоят дела у соседей.
Воины 2-й батареи подбили за день три танка, самоходное орудие «фердинанд», уничтожили пять пулеметов, три противотанковых орудия и до роты солдат. Много раз фашисты безуспешно атаковали позицию батареи. Сержанты Байзула Тасыбаев, Иван Коротков, Василий Шейко не раз поднимали врукопашную свои поредевшие расчеты. В ход пускались автоматы, ручные гранаты, саперная лопата и даже... артиллерийский банник. Когда же немцы обошли батарею и создалась угроза ее полного окружения, поступил приказ сменить огневые позиции.
...Весь день я находился с артиллеристами. Вместе с ними отражал вражеские атаки, в критические минуты управлял огнем, регулировал снабжение боеприпасами, благодарил отличившихся, подбадривал добрым словом тех, у кого силы оказались на пределе... Батарейцы напоминали мне сказочных героев, о которых я читал в детстве. С такими хлопцами никакой враг не страшен. [89]
Устоять, не пропустить фашистов! Этим жил 5 июля 1943 года каждый из нас и все вместе, вся 72-я гвардейская дивизия. Только к вечеру утих бой. Несмотря на большие усилия и огромные потери, гитлеровцы не смогли прорвать нашу оборону; лишь на правом фланге они потеснили некоторые подразделения, углубившись на три-пять километров.
От усталости подкашивались ноги, но отдыхать было некогда. Предстояло накормить людей, подвезти воду и боеприпасы, подсчитать потери, перераспределить личный состав, побеседовать с бойцами. Одним словом — подготовиться к дню завтрашнему.
На искромсанную огнем и железом землю легла желанная тишина, лишь изредка нарушаемая короткими очередями автоматов да шипением осветительных ракет. Догорают подожженные днем танки и автомашины, догорают постройки в прибрежных селениях. Медики полка, шатаясь от усталости, принимают раненых, наскоро делают перевязки и отправляют в тыл. Из артиллерийских мастерских, расположенных в лесной балке, тягачи подтаскивают отремонтированные орудия. Дымят походные кухни. Живыми зелеными цепочками движется пополнение. Начальник артснабжения полка В. П. Севастьянов организует ремонт и замену неисправного и разбитого вооружения, налаживает подвоз боеприпасов в батареи. Напряженно работают штабы, планируя новый бой.
С рассветом 6 июля противник возобновляет атаки. Бой складывается не совсем благополучно для нас. На правом фланге враг стремится развить успех в полосе соседа и на границе с ним, на левом — двигает в бой свежие резервы. Гитлеровцы наносят мощный огневой удар по западной опушке Шебекинского леса, несколько снарядов ложатся в непосредственной близости от НП артполка, и буквально через несколько секунд сообщили: тяжело ранен [90] командир полка. Командующий артиллерией дивизии приказывает майору Харченко принять командование полком, возложив управление артогнем на начальника штаба полка капитана Чередниченко.
...Командир 2-го дивизиона русый, невысокого роста капитан Михайловский докладывает по телефону:
— Организовал круговую оборону, Веду огонь по северо-западной окраине Безлюдовки. Противник готовит новую атаку: до двух батальонов пехоты и десять танков. Прошу дать сосредоточенный огонь по району с координатами... Огонь — по моей команде.
Угловатое лицо Михайловского спокойно, голос тверд. Все находящиеся на НП не перестают удивляться тому, что у Михайловского устойчиво работает телефонная линия. Оказывается, связисты 2-го дивизиона использовали заграждение из колючей проволоки, поставленное немцами вдоль дороги Безлюдовка — Чураево. Гитлеровцы и не подозревают, какую роль играет в ходе боя колючая проволока, возле которой они находятся.
Проходит несколько минут, и Савченко докладывает: «Неман» готов». Затем раздается голос командира 2-го дивизиона Почекутова: «Иртыш» готов». Михайловский просит дать контрольные выстрелы и после необходимой корректуры командует: «Три снаряда — беглый огонь!»
Введя в бой свежие части, противник стремится прорваться в направлении Маслова Пристань, Крутой Лог, Генераловка. Над головами назойливо висят пикировщики Ю-87: прокладывая дорогу пехоте и танкам, они четко обозначают направление главного удара. По мере продвижения бронированной немецкой армады майору Баталову приходится все больше растягивать по фронту свои поредевшие батальоны. Гитлеровцы заняли Крутой Лог, нанося основной удар по Генераловке, а вспомогательный — в направлении совхоза «Поляна». Это уже глубокий обход наших боевых порядков с севера. По приказу командующего [91] артиллерией дивизии срочно снимаю с позиций 3-ю гаубичную батарею и выдвигаюсь с ней в район Чураево, чтобы не допустить прорыва фашистской пехоты и танков. Прибыв в село, мы выяснили, что, кроме нашей батареи, там никого нет. Поставив орудия на прямую наводку и установив наблюдение за противником, стали ждать. С запада Чураево прикрывала высотка, с востока огибала небольшая речушка. Через несколько часов в село вошла резервная дивизия, а мы получили приказ присоединиться к своему полку. Там я и узнал о сложившейся обстановке. Она была примерно такой.
На баталовском (так мы его называем) участке во второй половине дня гитлеровцы опять потеснили правый фланг и вышли в район наблюдательных пунктов и наших огневых позиции. Все, что имеется у командира полка, брошено на передовую, в одну линию вытягиваются стрелковые подразделения, артиллерия, минометы, пулеметы, наблюдательные пункты. Особенно трудно артиллеристам: надо менять боевые порядки в разгар тяжелого боя, почти не прекращая огня.
Во время смены наблюдательного пункта осколок вражеского снаряда оборвал жизнь замечательного артиллериста гвардии капитана Леонида Ефимовича Почекутова.
Ухудшилась обстановка и на левом фланге: гитлеровцы предпринимают решительный штурм блокированных советских подразделений и наблюдательного пункта командира 2-го дивизиона. Капитан Михайловский дважды вызывает огонь на себя и этим добивается некоторой разрядки сложившейся ситуации.
Тяжелым был день 6 июля 1943 года для всех подразделений нашей дивизии.
А 7 июля враг по-прежнему направлял главные свои усилия на наш правый фланг. Во время нашего артиллерийского налета был подожжен и взорвался склад боеприпасов противника в районе церкви у Масловой Пристани. [92] Смелой контратакой, поддержанной артиллерией, 224-й гвардейский стрелковый полк прорвал кольцо окружения и полностью овладел Безлюдовкой, отбросив фашистов на противоположный берег Донца.
8 июля противник не проявлял особой активности в полосе дивизии, если не считать попытки батальона пехоты в сопровождении пяти «тигров» внезапной атакой прорваться через наши боевые порядки на Гремячий. Героем этого боя оказался парторг 2-й батареи командир 1-го орудия Иван Иванович Коротков. Заметив, что один из танков движется на его расчет, Коротков, используя складки местности, вместе с товарищами перекатил на руках орудие метров на 50 влево и вперед, установив его таким образом, что бортовой крест фашистского танка был хорошо виден в панораме. Зарядив бронебойным, Коротков сам стал у панорамы, тщательно прицелился, взял необходимое упреждение и нажал на спусковой рычаг. Прогремел выстрел, и головной «тигр» остановился как вкопанный. Из отверстия, пробитого снарядом, показался язык пламени, а из верхнего люка начали выскакивать обезумевшие фашисты. Попав под огонь соседних орудий, остальные «тигры» стали пятиться. В полку потом появилась крылатая фраза: «Бей фашистские «тигры» по-коротковски!»
А бои становились все ожесточенней.
...11 июля фашистские автоматчики просочились к опушке леса и обстреляли наблюдательные пункты командира артполка и командира дивизии. Бросив в бой свои резервы, гитлеровцы атаковали северную опушку Шебекинского леса и совхоз «Поляна». Здесь нам стремительной контратакой помогли задержать врага танкисты 27-й гвардейской танковой бригады.
Здесь, у совхоза «Поляна», в возрасте 28 лет погиб мой большой друг, герой Сталинграда, начальник штаба 2-го дивизиона лейтенант Василий Андреевич Мирян, отражавший атаки немецких танков. У Василия было [93] трудное детство. Мать умерла от тифа, когда мальчику едва исполнилось семь лет. Отца убили басмачи. Воспитывала его улица. Быстро нашлись «дружки»... Мальчик попал в детскую колонию, но с годами стал настоящим человеком: окончил педтехникум, сам учил ребятишек. Когда началась война, Василий прямо с курсов командиров пришел к нам в полк. Начал он командиром батареи, а под Сталинградом стал уже начальником штаба дивизиона. В свободную минуту Василий часто рассказывал мне о своем трудном детстве, с благодарностью отзывался о «дядечке» из ЧК, который подобрал его на улице, мечтал после войны поступить в институт...
Поздно вечером, когда затих грохот боя, мы хоронили нашего боевого друга в Шебекинском лесу...
Восьмой день операции «Цитадель» оказался роковым для гитлеровцев. Настало время решительного перелома в ходе Курской битвы: противник был обескровлен, понес колоссальные потери. Появились предпосылки для его полного разгрома.
В жестоких боях, как всегда, впереди были коммунисты. Они первыми бросались в контратаки, увлекали за собой роты и батареи.
25 коммунистов нашего полка были удостоены после Курской битвы правительственных наград. 47 человек за время этих боев были приняты в партию.
...Бесславно закончилась широко разрекламированная гитлеровцами наступательная операция «Цитадель», в которой участвовал цвет германского вермахта и была применена новейшая боевая техника.
Теперь, на восьмой день битвы, пошли вперед полки нашей дивизии, тесня немцев к реке. Наступательный порыв охватил всех наших воинов. Посветлели осунувшиеся было лица батарейцев. Ветеран полка коммунист Байзула Тасыбаев, улыбаясь, сказал мне:
— Скоро, товарищ капитан, будем освобождать твою и нашу Украину. [94]
— Да, дорогой Байзула. Очень скоро! А пока надо прогрызать вражескую оборону, отвоевывать метр за метром.
Мы тогда еще не знали, что наше даже медленное продвижение вперед сыграло немалую роль в осуществлении грандиозного замысла Ставки Верховного Главнокомандования.
Мы продолжали вгрызаться во вражескую оборону и в последующие дни. Наблюдательные пункты командиров дивизионов и батарей перемещались сразу за атакующими пехотинцами, а вслед за НП выдвигались вперед и орудия. 23 июля наша дивизия вышла на реку Северский Донец — на тот самый рубеж, который она занимала ранним утром 5 июля. Не узнать было прежних мест: зеленые луга, исковерканные воронками от бомб и снарядов, были похожи на лицо человека, переболевшего оспой; вместо пышного леса торчали голые, истерзанные осколками и взрывами стволы деревьев. Везде валялись стреляные гильзы, успевшее поржаветь оружие, рваное обмундирование, окровавленные бинты, разбитые орудия. Мрачно возвышались корпуса обгоревших танков и самоходок. От реки несло смрадом разлагающихся трупов.
В те дни мне выпало пережить горечь новой утраты — смерть вырвала из наших рядов любимца полка старшего техника-лейтенанта Игоря Владимировича Солина. Мои отношения с ним были полны дружбы и уважения. Я был многим обязан Игорю. Это он в бою под Абганерово перевязал меня и вынес с поля боя.
Солин погиб недалеко от огневой позиции батареи, когда машина с боеприпасами наскочила на вражескую мину. Погиб, так и не повидав родных, оставшихся в блокадном Ленинграде.
Навсегда остался в моей памяти образ этого чудесного человека: его плотная фигура, решительный шаг, открытые серые глаза на мужественном лице, каштановые волосы, [95] неторопливая речь. И удивительно добрая улыбка, необыкновенная мягкость при твердом характере...
Сколько же еще друзей мне приведется похоронить? И где взять силы каждый раз отрывать их от сердца?..
Наблюдательный пункт командира артиллерийского полка был отлично оборудован в инженерном отношении: ячейки наблюдения, ход сообщения и блиндаж, где размещалась оперативная группа, накрыты не только несколькими рядами просмоленных шпал, но и солидным слоем земли.
Во второй половине дня 23 июля я, передав помощнику начальника штаба полка сухощавому капитану Угриновичу наградной материал на воинов нашего дивизиона, с удовольствием пил на НП полка холодный чай, которым он меня угостил, и рассказывал о дивизионных делах. Капитан Угринович внимательно слушал, настроен он был радостно — получил письмо из дому.
Стены блиндажа содрогались от разрывов снарядов, но здесь шла боевая работа: подавались артиллерийские команды, принималась и отправлялась оперативная и разведывательная информация, топовычислители наносили на планшет новые цели, офицеры — было уже введено это звание — напряженно изучали карты. От артиллерийского обстрела непрерывно рвались телефонные линии, и так же непрерывно выбегали из блиндажа телефонисты, чтобы восстанавливать связь. Словом, наблюдательный пункт полка жил в напряженном ритме.
— Скоро махнем на ту сторону Донца, погоним фашистов — веселее будет, — сказал капитан, энергично махнув рукой в сторону реки.
Мы тепло распрощались. Решив свои дела, я, не задерживаясь, покинул гостеприимный блиндаж. А примерно через час узнал, что НП командира артиллерийского полка сильно пострадал в результате прямого попадания снаряда [96] большого калибра. Несколько человек были убиты и ранены. В числе убитых оказался и капитан Угринович...
После первых гвардейских контрударов немцы не пожалели сил, чтобы закрепиться на западном берегу Северского Донца. Перешла к временной обороне и наша дивизия. Необходимо было накопить свежие людские силы, боеприпасы, технику.
Еще 18 июля дивизия вошла в состав Степного фронта. На плечах противника передовые подразделения форсировали Северский Донец и зацепились за его западный берег. Форсировал реку и 229-й гвардейский стрелковый полк. Вскоре на западный берег переправился командир полка гвардии майор Баталов. Высадились артиллеристы. Возглавил их наш полковой разведчик старший лейтенант Николай Иванович Попов. Этот спокойный, невозмутимый, обаятельный человек со стеснительной улыбкой всегда оказывался в самом пекле, словно специально выискивал для себя наиболее трудные и опасные места. Здесь-то в проявлялась его исключительная храбрость.
Понимая опасность случившегося, гитлеровское командование бросило в бой за пятачок свежие резервы. Над плацдармом появилась вражеская авиация. Плотный артиллерийский, минометный и пулеметный огонь исключал возможность переправы в дневное время.
Отбиваясь от противника, полк Баталова оказался в очень тяжелом положении. Он не имел противотанковой артиллерии и минометов, фактически был оторван от своей дивизии. Удержать плацдарм в этих условиях было крайне трудно, хотя обороняющихся поддерживала с восточного берега вся артиллерия дивизии. Для нас, артиллеристов, осуществлять такую поддержку было сложно: густой лес мешал вести наблюдение, затруднял ориентировку и целеуказания. Поэтому координаты назывались [97] приближенно, данные для ведения огня готовились с прибавками прицела, чтобы не поразить своих. Баталов требовал и требовал огня, и мы давали его, понимая, что не только поражаем противника, но и морально поддерживаем обороняющихся.
Я в это время находился на НП дивизии, у самой реки. Григорий Михайлович Баталов, управляя боем, всегда появлялся там, где было жарче. После каждой отбитой контратаки командир дивизии кричал ему в трубку: «Молодцы! Продержитесь еще немного. Огоньком поможем! Вечером пришлем подкрепление. Только держитесь!» И гвардейский баталовский полк геройски держался, хотя в нем оставалось все меньше и меньше людей...
Как раз в это время возвратился из госпиталя в родной артиллерийский полк его командир майор Хроменков. Вызвав к себе старшего военврача Галину Даниловну Силкову, он передал приказ комдива: к исходу дня создать на плацдарме передовой медицинский пункт, взять с собой людей и медикаменты, готовность к переправе в 21.00.
Доктор Силкова точно выполнила приказ комдива. Ночью на пятачке у Баталова она развернула медпункт, и поток раненых устремился за реку. На плечи этой маленькой мужественной женщины легла колоссальная ноша. Помощь легко раненным оказывалась на передовой. Бойцов с тяжелыми ранениями доставляли на медпункт товарищи или санитары. Затем таких раненых переправляли на восточный берег.
Когда одна из групп противника неожиданно оказалась невдалеке от медпункта, капитан Силкова взяла автомат и вместе с ранеными отразила нападение гитлеровцев.
Храбростью на поле боя отличалась и медсестра сержант Таня Конева. Эта белокурая красивая девушка с сияющей улыбкой, недавняя студентка Сталинградского института иностранных языков, появилась в нашем полку в Бекетовке. Много раненых вынесла она с поля боя, защищая родной город. [98]
Шло время, а напряженная борьба за пятачок продолжалась. Трудная обстановка диктовала свои законы, здесь все были на равных. Каждому приходилось пускать в ход то автомат, то гранаты, ложиться за пулемет, наступать и обороняться, делиться с соседом последним сухарем и драгоценным глотком воды. Земля на пятачке была обильно полита нашей и вражеской кровью.
Недюжинную храбрость проявил телефонист 2-й батареи Александр Сергеевич Егоров, энергичный паренек небольшого роста с огненной шевелюрой. Связь через реку непрерывно рвалась, и Егоров исправлял ее сотни раз. «Я мигом», — говорил он комбату таким тоном, будто речь шла о прогулке, а не о преодолении вплавь кипящего от пуль и осколков Северского Донца. Те, кто видел связиста в атаке, говорили, что Саша Егоров с яростью бросался на врага, громче всех кричал «ура», метко стрелял из автомата... Он погиб, отражая очередную атаку. Руки его так и не выпустили оружия...
В самом конце июля, когда обстановка на плацдарме стала особенно сложной, на пятачок прибыл начальник политотдела дивизии гвардии полковник Григорий Иванович Денисов. Он обошел батальоны, побеседовал с бойцами и командирами, вручил награды отличившимся и партийные билеты тем, кто был принят в партию в дни напряженных боев. Горячее слово политработника будто прибавило сил оборонявшимся.
Пытаясь ликвидировать этот маленький плацдарм, противник предпринимал по 10–12 контратак в день. 2 августа в яростном бою были ранены командиры стрелковых полков Баталов и Уласовец, но они продолжали руководить боем. А в это время на восточном берегу на участок дивизии прибывали новые войска, танки, тяжелая артиллерия, «катюши».
— Скоро наступление! — безошибочно заключили бойцы. И не ошиблись.
3 августа мы услышали мощную канонаду где-то в [99] районе Белгорода, не утихавшую в течение всего дня. Активно стала действовать советская авиация. Наступление началось! 4 августа, после короткой артподготовки, перешли в наступление и мы с нашего пятачка. Противник, огрызаясь огнем, начал пятиться.
...Вечером 5 августа Москву озарил яркий свет первых праздничных салютов в честь советских войск, освободивших Орел и Белгород. Линия фронта стала быстро перемещаться на запад. 23 августа был освобожден Харьков!
Батареи артиллерийского полка, сопровождая стрелковые подразделения огнем и колесами, то и дело вступали в схватки с фашистами, пытавшимися задержать наше стремительное продвижение к Днепру.
На передовом наблюдательном пункте вместе с командиром стрелковой роты находился недавний выпускник Тбилисского артиллерийского училища младший лейтенант А. В. Костин. Этот стройный черноволосый юноша показал себя способным артиллеристом и храбрым командиром, он пришелся нам по душе.
С наблюдательного пункта, разместившегося на окраине хутора Кисляковский, хорошо была видна опушка дальнего леса, освещенная лучами утреннего солнца. Видны были и неубранные поля кукурузы, в которой прятались фашисты. Костин уже пристрелял два репера и готовил перенос огня на цели, когда наш передний край покрылся фонтанами разрывов. После десятиминутного мощного огневого налета из Нововодолажского леса выползли несколько немецких танков. Прячась за их броней, ринулись в атаку вражеские автоматчики.
Мелким группам автоматчиков удалось просочиться в наш тыл и даже приблизиться вплотную к наблюдательному пункту роты, но огнем пулемета и карабинов гитлеровцев удалось отогнать.
Во второй половине дня началось выдвижение танков противника из Новой Водолаги. Командир дивизиона приказал [100] 5-й батарее выдвинуться на прямую наводку. Загорелись два фашистских танка. Но артиллеристы расплатились за это тяжелой ценой: были ранены командир орудия и два бойца орудийного расчета, убит наводчик. А танки продолжали наползать, ведя огонь. Младший лейтенант Костин вдвоем с сержантом Кудрявцевым, заменив все орудийные номера, продолжали вести бой. Вдруг удар страшной силы швырнул младшего лейтенанта на землю, грудь ожгло чем-то горячим, сознание помутилось... Когда открыл глаза, то увидел, что первое орудие ведет огонь, а сам он лежит, перевязанный бинтами. Собравшись с силами, Анатолий Костин поднялся с земли и еще более двух часов, превозмогая страшную боль, продолжал командовать взводом. Кружилась голова, временами он словно проваливался куда-то, в ушах стоял шум, в груди больно жгло. Потом Анатолий потерял сознание.
Тяжело раненного Костина артиллеристы принесли на плащ-палатке в медпункт. Врач внимательно оглядел его обескровленное лицо, плотно сомкнутые губы, пощупал пульс и, повернувшись к стоявшим рядом батарейцам, сказал упавшим голосом: «Да... Видимо, отвоевался ваш командир».
Вернувшись на батарею, артиллеристы сообщили комбату, что младший лейтенант скончался.
Это сообщение пошло дальше, В штабе полка против фамилии Костина появилась запись: «Умер от ран». А спустя какое-то время мать Костина — Мария Васильевна — получила извещение о том, что ее сын пал смертью храбрых. В то время комсомольцу Костину было 19 лет.
...Много лет спустя ветераны нашей дивизии собрались в районном центре Шебекино, чтобы отметить тридцатую годовщину Курской битвы. И тут перед нами появился энергичный, жизнерадостный... Анатолий Костин. Время, конечно, наложило на него свой отпечаток: поредели волосы, появились морщины. Но Костин был перед нами живой и невредимый, и это было похоже на чудо. Он, [101] оказывается, успел еще и повоевать, но уже в составе другой дивизии.
...10 сентября в боях у хутора Кисляковский мы понесли огромную утрату: погиб ветеран и любимец дивизии, герой битвы за Сталинград, прекрасный артиллерист, самый большой мой друг — командир 1-го дивизиона гвардии капитан Николай Иванович Савченко. В этот день, чтобы ускорить темп наступления, он выдвинул свой наблюдательный пункт в боевые порядки стрелковых рот. Вражеский снаряд, попавший в окоп наблюдательного пункта, оборвал жизнь этого замечательного человека. Коммунисту Савченко было в то время двадцать четыре года.
В 1942 году младший лейтенант Савченко писал из Караганды: «Я поклялся матери-Родине, что отныне вся моя жизнь принадлежит делу освобождения ее от фашистских захватчиков». И он сдержал свою клятву.
Мы похоронили Николая в центре освобожденной Мерефы. На траурный митинг прибыли представители всех частей дивизии, его многочисленные боевые друзья. На артиллерийском лафете был установлен гроб, обтянутый красной тканью. Мы прощались с нашим другом, на глазах у многих были слезы. Выступавшие на траурном митинге поклялись отомстить фашистам за дорогого командира, поклялись бить врага до полного его уничтожения. Грянули залпы, и гроб стали опускать в могилу{3}.
Наши войска неудержимо рвались к Днепру. Стремительной ночной атакой пехотинцы совместно с танкистами и артиллеристами сбили немцев с высот западнее Мерефы, [102] и дивизия двинулась на юго-запад. По неоглядной степи была разбросана вражеская боевая техника. Наши водители без особого труда осваивали брошенные тягачи и автомобили. Тягачи на гусеничном ходу позволяли ускорить движение артиллерии даже в ненастье.
Промокшие и продрогшие бойцы-гвардейцы выбили гитлеровцев из Новой Водолаги и устремились к Краснограду — важному железнодорожному узлу, связывающему Павлоград, Днепропетровск и Полтаву. Каждый понимал: врагу нельзя давать передышки, надо гнать и гнать его дальше. «Даешь Красноград!» — этот пламенный призыв нашей дивизионки был в сердце каждого гвардейца.
На подступах к Краснограду противник встретил нас сильным огнем артиллерии и шестиствольных минометов. Плотный пулеметный огонь гитлеровцев заставил бойцов стрелковых батальонов залечь и окопаться. Началась подготовка к штурму города.
В 20.00 после мощного артиллерийского налета передовые подразделения полка ворвались в Красноград. Развернулись уличные бои. Старший лейтенант Саркисян, сопровождая своими орудиями продвижение пехоты, написал краской на воротах одного из домов: «Л/Б 20.00». Первые буквы означали фамилии командиров полков Лосева и Баталова, цифры показывали время занятия окраины города{4}.
Выбивая фашистов из домов и подвалов, наши части очищали улицу за улицей. Вместе с пехотинцами продвигались артиллеристы. Враг сопротивлялся, сжигал здания, забрасывал гранатами подвалы, где прятались местные жители. Красноград был полностью освобожден лишь к утру 19 сентября...
Бойцы охвачены одним стремлением: «Вперед, к Днепру!» Это чувство сильнее усталости. Миновав Лебяжье, [103] мы движемся на юго-запад. Наступательный порыв настолько силен, что некоторые штабы и даже тылы вырываются далеко вперед и неожиданно входят в соприкосновение с противником.
В Нагорной Игрушке, Залинейном, Малом Орчике вражеские отряды прикрытия пытаются остановить нас. Но полк Баталова вступает в короткие бои, сбивает противника с занимаемого рубежа и продолжает наступление. Ночью узнаем, что 20 сентября приказом Верховного Главнокомандующего нашей 72-й гвардейской дивизии присвоено почетное наименование Красноградской. В ту же ночь мы выбили немцев из Руновщины и Русского Орчика, а также форсировали реку Орчик.
Дивизия буквально шла по пятам 8-й немецкой армии, начальником штаба которой был кровавый палач генерал Шпейдель. Это по его приказам сжигали деревни и города, расстреливали десятки тысяч советских людей. Все эти зверства видели на своем пути наши воины, и лютая ненависть к врагу вела их вперед.
Гвардейцы Красноградской дивизии несли радость освобождения все новым и новым селам Украины. Жители их встречали нас цветами и караваями хлеба. Слезы радости блестели в глазах советских людей, избавленных от гнета фашистской оккупации.
Наступление шло в таком стремительном темпе, что начальник политотдела дивизии гвардии полковник Денисов, встретив на марше штаб нашего артиллерийского полка, «пожаловался» гвардии майору Хроменкову, что впервые за всю войну вот уже пять дней не может догнать полки дивизии, их замполитов и побеседовать с коммунистами...
— Ничего, Григорий Иванович, — с улыбкой утешал его майор, — побеседуете с ними за Днепром...
И вот наконец к вечеру 23 сентября на участке Краморево, Старый Орлик, в 190 километрах от Днепропетровска, дивизия пробилась к заветному Днепру. Пройдя [104] с боями 150 километров за трое с половиной суток, она освободила 38 населенных пунктов, уничтожила многие подразделения вражеских войск, захватила трофеи и пленных...
Батальоны Сагайды и Двойных выходят к реке. Почти у самого Днепра фашистские самолеты ведут яростную бомбежку — до нас доносятся захлебывающийся лай пулеметов и какой-то непонятный шум. Подойдя ближе, гвардейцы увидели чудовищную картину: несколько тысяч голов крупного рогатого скота скопилось на берегу реки. Сбившись в кучу, животные ревели от страха и боли, а на них продолжали пикировать самолеты с черными крестами.
Оказалось, что фашисты попытались угнать скот на правый берег. Поняв, что их настигают соединения Красной Армии, гитлеровцы решили уничтожить животных.
— Ну и паскудники!.. — выругался Сагайда. — Они, выходит, и с коровами воюют... За мной, вперед! — резче обычного подал команду Василий Иванович и, не оглядываясь, побежал к берегу.