Дорога на фронт
В феврале 1942 года я был назначен политруком 6-й батареи 77-го артполка 29-й стрелковой дивизии и приехал в Караганду, где только начал формироваться полк. До этого два года служил в Новочеркасске, был секретарем политотдела Краснознаменных кавалерийских курсов усовершенствования командного состава Красной Армии.
В Караганде я прежде всего представился комиссару артполка Семену Марковичу Рогачу.
В Акмолинске меня напутствовали: «Батальонный комиссар Рогач, в недавнем прошлом рабочий Донбасса, а затем — комсомольский вожак в Виннице. У него уже есть боевой опыт».
...Навстречу мне поднялся невысокий мужчина лет 28 с орденом Красного Знамени на широкой груди. Крепко пожимая мне руку, сказал, как старому знакомому:
— Давно тебя жду. Время не терпит. Батарею надо энергично готовить к боям.
Он поглядел на меня внимательными карими глазами, словно решая, следует ли с первой минуты говорить о том, что вскоре я и сам непременно узнаю. И, очевидно, решил, что все же следует.
— Комбат — лейтенант Рябуха. Старателен, но... опыта командирского — с гулькин нос. Сам он с Черниговщины, до армии окончил Киевский техникум механизации. Затем служил в Среднеазиатском военном округе [4] старшиной батареи. Далее — краткосрочные командирские курсы — и это все. Не густо?
«У меня самого нет опыта воспитания и обучения солдат. Как же мы...» — промелькнула мысль. Словно прочитав ее, батальонный комиссар ободряюще сказал:
— Но лейтенант Рябуха энергичен, полон желания хорошо подготовить батарею... Сдюжите... Люди в батарее прекрасные... Надо только усилить политработу да навести порядок... Вот и берись за дело без раскачки...
Рябуха, правду сказать, сразу понравился мне. Атлетического сложения, с крупным удлиненным лицом, с черным чубом, свисающим на лоб, он оставлял впечатление силы и решительности. Как ни странно, но было в нем что-то от разудалой партизанщины времен гражданской войны.
— Будем работать, комиссар, — сказал Рябуха грубоватой скороговоркой, вкладывая в эту фразу и желание, и веру, и ожидание. И руку пожал так, что слиплись пальцы.
Вечером захожу в казарму. Тускло горит свет, прячутся тени по углам.
— Батарея, смирно! Товарищ младший политрук... — это мне докладывает старшина батареи.
Знакомлюсь... Оказывается, большинство батарейцев — шахтеры и колхозники. По составу — форменный интернационал: русские, армяне, украинцы, казахи, грузины, узбеки...
Крестьянин казах Байзула Тасыбаев, приложив руку к груди, просит:
— Дай мне, товарищ политрук, лошадей — не пожалеешь...
...Неожиданно в дальнем конце казармы наталкиваюсь на такую картину: повернувшись лицом к стене, без ремня, стоит «смирно» плотный боец небольшого роста. А около него — часовой с винтовкой. [5]
— Что это? — опрашиваю старшину.
— Командир батареи наказал... — пряча глаза, отвечает он.
Я иду, не откладывая, к Рябухе.
— Сергей Максимович, — обращаюсь к нему, — что за странное наказание отбывает боец? — И рассказываю о том, что увидел.
Рябуха нисколько не смутился.
— А как иначе накажешь? — спрашивает он грохочущим басом. — Гауптвахты нет, да и некогда там болтаться бойцам — учиться надо. А наказать следовало...
— Но такое наказание не предусмотрено уставом. Если не хочешь ссориться со своим политруком, отмени неверное приказание под любым благовидным предлогом. Не вправе мы своевольничать.
Я думал, комбат вломится в амбицию, будет упорствовать, а он — улыбнулся по-хорошему и произнес скороговоркой:
— Нет, со своим комиссаром я ссориться не хочу...
Вскоре собрал я коммунистов, комсомольцев, рассказал, что предстоит нам делать.
Первые дни были, пожалуй, самыми трудными. Метет пурга, стужа страшенная, а одежонка у нас жиденькая, в столовую ходим, держась за канат, баня стоит без воды — замерзла. Но ни одного нытика...
На батарею часто наведывается командир полка 37-летний майор Михаил Сергеевич Северский. Мы уже знали, что он с отличием окончил Киевское артучилище, семь лет командовал взводом, топографическим отрядом и батареей в частях СКВО, потом — батальоном курсантов в Орджоникидзенской военной школе, преподавал тактику в артучилище, а сам учился заочно в академии имени Фрунзе.
Живые глаза, залысины на высоком лбу, волевая складка у губ, решительная походка, энергичные жесты. Майор Северский сразу пришелся нам по душе. Был он требовательным, [6] собранным, подтянутым, аккуратным, приказания отдавал четко, твердым голосом и не забывал проверить их исполнение.
Сначала на весь полк мы получили для обучения одно-единственное орудие образца... 1902/30 года. Ну и поработала же эта пушечка!
Был составлен жесткий график огневой подготовки, и с шести утра до поздней ночи Северский пропускал весь полк. Только раздавались команды:
— К бою!
— Угломер 19–50!
— Уровень 30–05!
— Один снаряд — огонь!
Вместе с начальником штаба полка капитаном Александром Константиновичем Карповым Северский обучал командиров управлению огнем, тщательно готовил штабы.
Карпов — очень деликатный, чеховской интеллигентности человек — был немного сутул. В прошлом офицер царской армии, он, не колеблясь, перешел на сторону революции и все свои знания, опыт отдал строительству подлинно народной Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Участник финской кампании, награжденный за умелые боевые действия орденом Красной Звезды, человек аккуратный и точный до педантизма, любящий во всем порядок и организованность, Александр Константинович, как нам казалось, был вездесущ. Он оборудовал миниатюрный полигон, он вместе с Северским пристрастил командиров к верховой езде.
— Бросить стремя! Учебной рысью — ма-арш! — слышалось на плацу.
Овладевали военным искусством и мы, политработники, но не забывали при этом готовить политинформаторов, выпускать боевые листки, читать лекции, проводить беседы.
У нас в батарее оживилась партийная и комсомольская работа. С теми бойцами, кто прежде нарушал дисциплину, [7] я вел беседы с глазу на глаз. Рассказывал, какая обстановка сложилась сейчас на фронте, к чему должны готовиться мы. Все проштрафившиеся говорили мне, что хотят скорее попасть на фронт.
— Почему же, — спрашиваю, — вы допускали нарушения?
Молчат. Но один признался:
— Порядка в батарее не было. Командир знай себе только ругает, а взводные и сержанты ничего не требуют.
Вот, оказывается, где собака зарыта!
Не обладая достаточным опытом партийно-политической работы, я старался возместить его избытком своей анергии, упорным желанием добиться цели. С жадностью перенимал опыт старших, прислушивался к их советам, рекомендациям. А батарею часто навещали комиссар полка С. М. Рогач и пропагандист Б. В. Изюмский. Борис Васильевич, бывало, оставался в батарее на весь день. Это очень помогало мне. Слушая его беседы, я учился методике их проведения, учился увязывать политические вопросы с жизнью и задачами батареи. Иногда он проводил инструктажи агитаторов, редакторов боевых листков. Рогач же давал практические советы, как провести то или иное мероприятие, интересовался моими планами, подсказывал, что упущено.
...Чем больше работал я с подчиненными, тем больше они мне нравились: настоящие патриоты, молодцы один к одному. И что бы вы думали, 6-я батарея вскоре вышла в число лучших.
Я далек от мысли приписывать себе одному этот первый успех. Просто мне удалось сплотить коммунистов и комсомольцев батареи, а главное — дружно работать с Рябухой.
В конце февраля в полк прислали пушки на конной тяге. Много пушек! Теперь занятия по огневой подготовке и тактике велись с еще большим напряжением. Развернулось соревнование батарей, дивизионов. [8]
...Ночь. В казарме тишина. Спят утомленные бойцы. Спит город. И вдруг:
— Батарея, подъем! Тревога!
Ярится ветер, несется по широким, уходящим в степь улицам Караганды, лютует мороз. У массивного, с колоннами, здания кинотеатра, в центре Нового города, прохожие льнут к щиту с последними сводками Совинформбюро.
Порывы ветра доносят команду: «Шире шаг!» Все, кто стоят у щита, поворачиваются. Площадь пересекают артиллеристы. Они в белых полушубках, ушанках, валенках.
— Не иначе в степь, на боевые стрельбы, — знающе говорит пожилой рабочий.
— Вся надежда на сыночков наших, — тихо произносит женщина в темном платке, из-под которого со скорбной нежностью глядят вслед артиллеристам добрые глаза.
А снег вихрится, кажется, выбелил весь свет.
Вон, в открытой машине, начальник артиллерии нашей 29-й стрелковой дивизии майор Н. Н. Павлов. Снег и на его плечах. Николай Николаевич человек редкостной храбрости. Он добровольно вступил в Красную Армию в 1921 году, а через три года — в партию большевиков. Незадолго до появления в нашей дивизии прошел трудные бои сорок первого года под Смоленском, на Десне, на ближних подступах к Москве. За эти бои награждены орденом Красного Знамени и он и его полк.
Мой дружок рассказывал мне, он сам видел, что, когда 18 октября фашистские танки прорвались по Малоярославецкому шоссе, командир полка майор Павлов выдвинул у деревни Доброе 107-миллиметровую пушку, открыл огонь, подбил немецкий головной танк и задержал на несколько часов еще 16 вражеских машин. Раненный пулей в ногу, Николай Николаевич остался в строю и вывел свой полк из-под огня.
После госпиталя попал сюда, в Казахстан. Теперь вот [9] приехал проинспектировать наш полк — готов ли к отправке на фронт. Николай Николаевич щедро делится своим боевым опытом, особенно подчеркивает роль командира в бою, значение его смелости, инициативы, самообладания.
...Бескрайняя казахская степь. Жгучий 45-градусный мороз, кажется, пронизывает холодными струями даже полушубки. Из-за метели трудно наблюдать за разрывами снарядов. Но голубоглазый комбат Николай Савченко одобрительно кричит батарейцам:
— Так стрелять!
А его помощник Патлен Саркисян, человек южного темперамента, ободряет:
— Молодцы! Еще огонька!
Удивительно они разные — Савченко и Саркисян. Круглолицый, светловолосый Николай — человек сдержанный, любящий выверенные, продуманные решения.
Жгуче-черный Патлен легко воспламеняется, то и дело попадает во власть эмоций.
Но Патлен с Николаем в чем-то и очень схожи. Вероятно, в своем отношении к деду, к людям батареи. При всей своей отзывчивости, человечности, оба «гоняют» артиллеристов и днем и ночью до мокрого чуба.
Рядом с майором Павловым я вижу на полигоне первого секретаря Карагандинского обкома КП(б) Казахстана Хабира Мухарамовича Пазикова. Он, кажется, доволен результатами стрельб.
1 апреля 1942 года, накануне отъезда на фронт, в городском кинотеатре была устроена прощальная встреча с трудящимися города. Зал полон гостей. Играет оркестр. На сцену выходят рабочие, партийные работники, домохозяйки.
— Крепче бейте ненавистного врага! Возвращайтесь с победой! — напутствуют они.
Делегация трудящихся Караганды передает воинам нашего полка шефское знамя. Командиру полка, комиссару, [10] начальнику штаба секретарь обкома партии X. М. Пазиков вручает именные шашки. Женщины и школьники дарят воинам любовно расшитые кисеты, шерстяные носки, варежки.
Вижу среди гостей и ясноглазую мою Надю — встретил я ее здесь, в Караганде, полюбил, договорились мы, что после войны найдем друг друга.
— А теперь наш подарок карагандинцам — концерт силами артиллеристов! — объявляет залу один из офицеров.
На прощание полковой ансамбль песни и пляски исполнил песню «До свиданья, города и хаты...»
Утром 2 апреля жители пришли на вокзал провожать свой полк. Последние взмахи платков, последние пожелания:
— Не забывайте, пишите!
— Верим в вас!
На глазах у Нади слезы, но она крепится.
Эшелоны покидают гостеприимную Караганду.
Уходит, отодвигается вдаль милая, заботливая Караганда, ставшая для многих родным городом, где остались близкие сердцу люди. И среди них — моя невеста.
Нас ждет фронт — и все мысли о нем. Скорей бы попасть туда, где решается судьба Родины, где тебя ждут, где ты необходим и наконец-то сможешь выполнить свой сыновний долг перед народом.
Два эшелона — один за другим — мчатся на фронт. Путь лежит через Акмолинск, Карталы-Илевск, Уральск, Саратов, Балашов, Поворино, Грязи, Елец... И все уже передвинуто, перекроено так, что каждый чувствует: едем на фронт. Настороженно застыли, уставившись в небо, пулеметы на паровозе и хвостовом вагоне — начальник ПВО лейтенант Николай Савченко обеспечивает боевое дежурство. В вагонах, предусмотренные строгим распорядком, [11] идут занятия по топографии, материальной части. Батальонный комиссар Рогач инструктирует агитаторов, а те позже проводят политинформации, беседы, выпускают боевые листки.
Настроение у всех воинственное. Только бы попасть на фронт! Будем бить фашистов яростно и насмерть!
Не смолкают в пути песни, чисто звучит голос гармошки, слышатся шутки. Один боец, прикрепляя плакатик «Мой руки перед едой», нечаянно проглотил... кнопку. Немедля появился новый плакатик: «Кнопки не глотать!»
Эшелоны мчатся вперед, делая лишь короткие остановки, но во время этих остановок мы успеваем и встретиться с ранеными фронтовиками, следующими в тыл, и провести митинг среди населения.
Запомнился митинг в Петропавловске. На привокзальной площади с проникновенными словами обратился к собравшимся С. Рогач. Петропавловцы дарят едущим на фронт горячие коржи и другую вкусную снедь. Экспромтом возник здесь же прощальный концерт.
И снова в путь — на фронт, на фронт!
Недалеко от Тулы на эшелон обрушились вражеские самолеты.
— Пулеметчики, по местам! — крикнул лейтенант Савченко. — Огонь!
Почти одновременно с разных концов эшелона навстречу самолетам хлестнули пулеметные очереди. То ли не ожидали этого фашистские летчики, то ли решили не подвергать себя риску, но самолеты низко пронеслись над вагонами и скрылись.
...Полк пока что в резерве, находимся у села Медведево. Все здесь говорит о близости фронта: ночью на западе видны зарева пожарищ, над головами бороздят небо свои и вражеские самолеты, день и ночь, почти непрерывно, стучат колеса тяжело груженных поездов, спешащих на фронт, наши поисковые группы выловили ракетчика и [12] двух диверсантов. Часты ночные боевые тревоги, идут занятия по отработке движения батарей, по наведению орудий с подсветкой панорамы. Командиры учат бойцов бросать бутылки с горючей жидкостью, гранаты. Способность ПТР поражать танки противника демонстрируется на стальных плитах. Дивизионы соревнуются между собой на лучшую боевую выучку. В процессе соревнования четкость работы орудийных номеров, прибористов, связистов доводится до автоматизма. Лучших успехов добивается 1-й дивизион старшего лейтенанта П. М. Михайлова, а среди батарей — батарея лейтенанта Савченко.
Северский вместе с Карповым снова и снова шлифуют действия штабов дивизионов, разведки, связных, учат артиллеристов лазанью по деревьям, ориентированию в лесу.
Благодаря этому растет не только умение, растет уверенность людей в своих силах.
Командующий артиллерией дивизии Павлов, часто появляющийся в полку, требует бороться с танкобоязнью. С этой целью гусеничные тракторы многократно утюжат окопы, в которых находятся бойцы, — идет так называемая обкатка.
Майор Северский прочитал волнующую лекцию. Он говорил о том, как должен советский воин дорожить честью боевого Знамени. Батальонный комиссар Рогач упорно готовил к боевым действиям своих политработников. В характере Рогача — чисто командирское пристрастие к технике, способность к мгновенной тактической ориентации. Эти качества он всячески старался передать нам, своим подчиненным.
Усилился приток заявлений о приеме в партию. По всему чувствовалось: вот-вот выступать на фронт. И интуиция не обманула нас: в ночь на 13 июля полк был поднят по тревоге. На глухой железнодорожной станции под Волово погрузились в эшелоны и двинулись к Дону. Пришло наше время! [13]