Идет война народная
Предъявив пропуск стоявшим у подъезда часовым, я вышел из здания Центрального Комитета ВКП(б) на площадь. Пройдя немного, не выдержал, вновь достал из нагрудного кармана гимнастерки только что выданный мне мандат, прочитал: «Выдан сей мандат тов. ВЕТРОВУ А. А. в том, что он является уполномоченным Государственного Комитета Обороны по Сталинградскому тракторному заводу наркомсредмаша по производству Т-34.
На тов. ВЕТРОВА А. А. возлагается обязанность немедля обеспечить перевыполнение программы по выпуску Т-34 для нужд фронта.
Все партийные, советские и хозяйственные организации должны содействовать тов. ВЕТРОВУ А. А. в выполнении возложенного на него поручения».
И под текстом — подпись: «Председатель Государственного Комитета Обороны И. Сталин».
Итак, я — уполномоченный Государственного Комитета Обороны по Сталинградскому тракторному заводу. Назначен сегодня, 24 июля 1941 года.
А до этого мне пришлось проработать заместителем народного комиссара электропромышленности СССР по оборонным вопросам, затем по заданию правительства в качестве уполномоченного Совета по эвакуации заниматься спешным вывозом промышленного оборудования и других материальных ценностей из фронтового Смоленска.
Да, уже тридцать третий день идет война. А мне вот придется отправляться не на запад, в ее огонь, а на восток, на Волгу. Обидно, но ничего не поделаешь. Приказ есть приказ...
Отправив семью в Горький, я, не мешкая, на автомашине двинулся к месту назначения. Дорога предстояла долгая. [45]
Из тех сведений, что удалось добыть в наркомате среднего машиностроения СССР, я примерно представлял, что дела с освоением производства танков на Сталинградском тракторном заводе обстоят далеко не блестяще. Завод успел выпустить всего лишь несколько тридцатьчетверок, собранных главным образом из агрегатов и деталей, присланных с Харьковского завода. Производство же собственных основных танковых узлов, агрегатов и деталей там еще не налажено. А ведь после решения Комитета Обороны при СНК СССР о развертывании на СТЗ производства танков прошло немало времени.
И еще. Несмотря на все попытки, мне перед отъездом не удалось выяснить, кто же должен будет поставлять танковому производству в Сталинграде броневые корпуса и бронебашни. Ведь ижорский и мариупольский бронепрокатные станы, единственные производители бронелистов для танков противоснарядного бронирования, оказались в районах военных действий и сейчас спешно перебазируются на восток страны. В подобном же положении находятся и многие предприятия металлургической, электротехнической, машиностроительной, химической и других отраслей промышленности, ранее также поставлявшие комплектующие детали и приборы для танкового производства. Удалось ли руководству СТЗ найти соответствующих поставщиков? Или этим придется заниматься мне по приезде?
Через сутки дорожных мытарств наша обрызганная грязью, с помятыми крыльями автомашина остановилась с пустым бензобаком на площади Павших борцов, чуть-чуть не дотянув до здания Сталинградского обкома партии.
А направлялись мы к обкому не случайно. Ведь прежде чем приступить к исполнению своих новых обязанностей, мне нужно было представиться местному партийному руководству, узнать его мнение о положении дел на заводе, заручиться поддержкой на будущее.
Первый секретарь Сталинградского обкома партии А. С. Чуянов познакомил меня с секретарем обкома по промышленности И. И. Бондарем и руководителем партийной организации тракторного завода А. М. Шапошниковым. Мы разговорились. По довольно осторожным высказываниям моих собеседников нетрудно было понять, что организационные неувязки и определенные упущения в деятельности руководства СТЗ усугубляются и крайне [46] плохим техническим обеспечением со стороны поставщиков.
Словом, услышанное в обкоме партии еще больше озадачило меня. А ведь только два дня тому назад работники Управления танковой промышленности наркомсредмаша говорили мне, что Сталинградский тракторный завод на первое время обеспечен всем необходимым и, дескать, лишь неповоротливость заводского руководства не позволяет полностью использовать имеющиеся возможности по нарастающему выпуску танков. На самом же деле картина несколько иная.
После ознакомительной беседы в обкоме вместе с А. М. Шапошниковым едем на завод. Солнце палит нещадно. По узкой, местами булыжной дороге, соединяющей благоустроенный центр с заводскими районами города, поднимая клубы пыли, суетливо снуют автомашины, телеги, тракторы с прицепами, груженными металлом, станками, строительными материалами и всякой другой всячиной.
Высоченные трубы металлургического «Красного Октября», «Баррикад» и других предприятий, расположенных вдоль долгого пути, дымят вовсю. Паровозные, автомобильные гудки, лязг вагонов, гул паровых молотов, дробь пневматических молотков сопровождают нас до самого СТЗ.
— Одиннадцать лет назад был построен этот гигант отечественного тракторостроения! — с гордостью говорит мой спутник, сам активный участник всенародной стройки СТЗ, кивая в сторону завода. И после короткой паузы добавляет: — Да уж, поработали... Некогда провинциальный Царицын за годы пятилеток превратили в крупнейший промышленный центр с полумиллионным населением. Здесь, считайте, строились речные суда, современные тракторы, шел высококачественный прокат, литье, продукция химической и других отраслей промышленности. И еще бы понастроили, но — война...
Я мысленно согласился с А. М. Шапошниковым. Много, очень много планов поломала война!
По приезде, не застав директора завода Л. С. Дулькина в его кабинете, мы с главным инженером А. Н. Демяновичем направились в танковые цеха. По дороге завернули в механический цех тракторного отдела. [47]
Здесь — полный порядок. Выстроившиеся в линии токарные, фрезерные, строгальные, шлифовальные и другие станки работают с предельной нагрузкой. В проходах — груды поковок, полуфабрикатов и готовых тракторных деталей.
Направляемся теперь в танкосборочный цех. Здесь уже иная картина. В огромном, с хорошее футбольное поле, светлом цехе разместились примерно десятка три в разной готовности танковых корпусов. Около них копошатся маленькие группки монтажников, электросварщиков, работников из отдела технического контроля...
На мой вопрос, почему в цеху так мало работающих, уж не обеденный ли сейчас перерыв, начальник танкосборочного цеха Г. И. Вехов ответил:
— Нет, не перерыв. Просто мы все еще находимся в процессе организации. Не хватает квалифицированных электриков, слесарей-монтажников, оружейников. Многие рабочие призваны в армию, другие ушли на фронт добровольцами. Кроме того, из-за нерегулярного обеспечения многими позициями комплектующего оборудования со стороны поставщиков цех вообще работает с перебоями. В частности, отсутствуют подшипники, резинотехнические изделия, а также приборы электрооборудования.
— По вине начальника механического цеха задерживается подача ряда шестерен, нормалей и других деталей. Полученные же из Харькова комплекты танковых агрегатов и деталей ушли на сборку первых машин, создать нужный задел мы еще не успели, — добавил заместитель начальника цеха инженер Я. Л. Берлинер.
Примерно такие же доводы привел и директор завода Л. С. Дулькин, когда мы встретились с ним, чтобы разобраться в причинах невыполнения месячного плана выпуска танков. Не скрывая своего огорчения от строгого выговора, только что полученного им от наркома, он сетовал на перегрузку завода неплановыми заказами, на необеспеченность фондами на металл и другие материалы.
— А если бы завод своевременно получил запланированные металлорежущие станки, комплектующее танковое оборудование, приборы и материалы, то месячный план по выпуску тридцатьчетверок мы, конечно же, выполнили бы, — заявил он.
Все это верно. Но... Требовалось тщательно разобраться во всем самому. [48]
В течение нескольких дней я кропотливо изучал положение в танковых цехах, беседовал с мастерами М. Л. Сафоновым и И. В. Пастуховым, другими старыми рабочими завода, инженерами, прислушивался к критическим выступлениям заводчан на партийных и профсоюзных собраниях. И пришел к выводу, что директор завода и его помощники были в общем-то правы, говоря о недостаточном материально-техническом обеспечении танкового производства и о нехватке целого ряда станков и другого оборудования. Но вместе с тем мне стало известно, что перегруженные многочисленными срочными и весьма срочными правительственными, наркоматовскими заданиями, руководители СТЗ, мягко выражаясь, не уделили должного внимания, развертыванию танкового производства. А это привело к тому, что, приступив наконец к серийному выпуску весьма сложных и трудоемких тридцатьчетверок, руководство завода растерялось, не смогло сразу войти в нужный ритм. Короче говоря, вызванный потребностью фронта план производства новых танков оказался необеспеченным.
Но при этом хорошо известно, что судьба такой сложной машины, какой являлась тридцатьчетверка, решается не только в цехах выпускающего ее завода. Она во многом зависит и от того, как там, где изготовляется прокат и литье, делаются бронекорпуса и башни, артиллерийско-стрелковое вооружение, производится сложная радио — и электроаппаратура, резинотехнические изделия и подшипники, люди справляются со своим заданием. То есть многое зависит от поставщиков. И вот здесь...
Да, сроки поставок комплектующих изделий, отклонение этих изделий от стандартов то и дело нарушали производственный ритм сталинградцев, приводили к браку, штурмовщине, а в итоге — к срыву плана выпуска танков. Поэтому, имея первостепенной задачей мобилизацию внутризаводских резервов на выполнение и даже перевыполнение напряженного плана выпуска тридцатьчетверок, я все же решил сначала наладить связи СТЗ с поставщиками и заводами-смежниками.
Пользуясь положением не только уполномоченного Государственного Комитета Обороны, но и установившимися еще в мою бытность на должности заместителя наркома электропромышленности СССР связями, я начал с того, что направил ряду директоров заводов этого наркомата телеграммы и шифровки с требованием срочно, самолетами, [49] отгрузить Сталинградскому тракторному заводу радио — и электротехническое оборудование, кабель и аккумуляторы к танкам. Одновременно написал письма и дал телеграммы руководителям ряда союзных наркоматов, а также директорам заводов-смежников, в которых также высказал просьбу как можно скорее выделить для СТЗ запланированное оборудование, металлы, инструменты и комплектующие изделия для танков.
Все эти письменные и телефонные просьбы, подчас даже, что греха таить, и угрозы пожаловаться куда следует, дали положительные результаты: танкосборочные работы несколько оживились, а на заводских складах образовался определенный задел приборов танкового электрооборудования, вооружения и некоторых других изделий.
Но одновременно с выполнением функций эдакого «толкача» по снабжению мне, естественно, пришлось вплотную заняться и вопросами упорядочения внутризаводского планирования, налаживанием межцеховой кооперации. Ведь оказалось, что слабая обеспеченность деталями агрегатных цехов, а также нередкие простои в сборочном цехе происходили не только из-за непоставки комплектующих изделий с других заводов. Они случались и по вине недавно созданного при танковом отделе механического цеха, а также литейки. Здесь в результате нечеткого производственного планирования, слабой оперативности заводских снабженцев, своевременно не обеспечивающих механический цех нужными инструментами и специальными сталями, возникали заторы.
Немало вечеров потратили мы с молодым и энергичным начальником механического цеха Лаврентием Емельяновичей Макоедом, секретарем цеховой парторганизации и технологом, на то, чтобы найти способ как-то «расшить» узкие места, обеспечить танкосборочный цех нижними погонами башен, шестернями бортовой передачи, нормалями и многими другими деталями. Ломали голову над тем, как лучше расставить поступавшие металлорежущие станки, организовать скоростное обучение молодых станочников ликвидировать большой брак и тому подобное.
И здесь тоже наши усилия не пропали даром. Механический цех вскоре почти совсем перестало лихорадить. Лучше заработала и литейка. [50]
Постепенно работа во всех звеньях сложного танкового производства начала налаживаться, выпуск тридцатьчетверок увеличился. Но вскоре грянул гром. Успокоенные фактом увеличения выпуска танков для фронта, мы и не заметили, как подошел к концу небольшой запас бронекорпусов и башен, в свое время полученных нами из Харькова и Мариуполя, а поступление новых с других заводов задержалось.
Необходимо было принимать срочные меры уже на месте, так как рассчитывать на получение бронедеталей с мариупольского и харьковского заводов не приходилось ввиду, как уже говорилось выше, перебазирования их оборудования в восточные районы страны.
Выручило нас решение Государственного Комитета Обороны, согласно которому местная судоверфь совместно с временно передислоцированным на ее территорию корпусным производством одного из заводов были обязаны в кратчайший срок организовать производство бронекорпусов и башен танков Т-34 для СТЗ.
Но прошло время, а нам было поставлено всего лишь восемь бронекорпусов. Я решил съездить к нашему новому поставщику, чтобы на месте выяснить перспективы получения бронедеталей для выполнения плана следующего месяца. Взял с собой Л. С. Дулькина и А. Н. Демяновича.
Приветливо встретивший нас директор объединенного с судоверфью завода-поставщика сразу же объяснил, что задержка с поставкой СТЗ бронекорпусов и башен носит временный характер, что утвержденный наркомами судостроения и среднего машиностроения график выпуска танковых корпусов будет в скором времени выполнен, а образовавшаяся задолженность погашена.
— Через два дня отправляю в ваш адрес еще семь бронекорпусов и пять башен, — пообещал он директору СТЗ Л. С. Дулькину.
И все-таки мы возвращались к себе с тяжелым сердцем. Оно и понятно: ведь семь бронекорпусов с пятью башнями погоды не сделают. Выходит, что августовский план выпуска тридцатьчетверок по-прежнему находится под угрозой срыва. Нужно было предпринимать что-то более радикальное.
Посоветовавшись с товарищами из обкома партии, я в ту же ночь послал телеграмму секретарю Центрального Комитета партии о неподготовленности прикрепленного к [51] нам завода-поставщика к массовому выпуску танковых бронекорпусов и об угрозе невыполнения плана поставки танков фронту в текущем месяце. Просил ГКО обязать наркомсудпром СССР направить на судоверфь и корпусное производство своих ответственных работников для оказания срочной помощи. Заодно попросил для выполнения задания правительства срочно отгрузить в адрес СТЗ хотя бы пятьдесят комплектов бронекорпусов с других заводов.
Не прошло и суток, как из Москвы был получен ответ, в котором сообщалось о выделении Сталинградскому тракторному заводу тридцати комплектов бронекорпусов и о том, что наркомсудпрому СССР даны строгие указания по оказанию помощи нашему заводу-поставщику.
После этого мы еще несколько раз ездили к своим соседям на судоверфь, привезли им двух специалистов по термической обработке металлов, трех электросварщиков, несколько электросварочных аппаратов и нужные к ним электроды. Словом, помогли им, чем могли.
А вскоре туда же приехал заместитель наркома судостроительной промышленности СССР И. П. Разин с группой специалистов. Проработали они там целую неделю, заметно поправив производственные дела нашего поставщика.
В начале сентября ко мне в кабинет вошел среднего роста полковник, командир формирующегося в Сталинграде войскового соединения, личный состав которого принимал участие в работах по сборке танков.
— Товарищ уполномоченный Государственного Комитета Обороны! — строго официально обратился он ко мне. Я встал со стула, приветствуя его и вошедших вслед за ним военных. — Докладывает командир 4-й танковой бригады полковник Катуков. Прошу вашего содействия в ускорении сборки и передаче выделенных моей бригаде оставшихся пятнадцати тридцатьчетверок, а также в получении дополнительного количества ходовых запасных частей к ним. — И, снизив голос, уже неофициально, закончил: — Понимаете, дела на фронте не позволяют нам здесь долго задерживаться...
По худому и обветренному лицу, воспаленным глазам, да и по видавшей виды полинявшей грубошерстной гимнастерке можно было заключить, что полковник недавно [52] с передовой. Такое же впечатление оставляли и пришедшие с ним танкисты. На двух из них белели повязки, а один опирался на палку.
Пока мои гости усаживались, кто на большой диван, а кто на стулья, я по телефону пригласил к себе военпреда и начальника танкосборочного цеха Г. И. Вехова. Вместе с ними и полковником М. Е. Катуковым мы набросали примерный график ускоренной сборки танков с привлечением, естественно, технического состава и механиков-водителей из 4-й танковой бригады.
Покончив с графиком, я попросил командира бригады и его товарищей рассказать о боях, в которых им пришлось участвовать, о том, как проявили себя в них наших новые танки. Оказалось, что большинство присутствующих воевали на БТ и Т-26, однако нашлись и такие, кто испробовал в боях тридцатьчетверки.
В завязавшейся непринужденной беседе мои гости в общем-то одобрительно отозвались о высокой маневренности, надежной бронезащите и о мощном вооружении танков Т-34. Однако с их стороны были и отдельные нарекания. Так, один из них, П. Г. Динер, полистав свой блокнот, сказал:
— К великому сожалению, на некоторых тридцатьчетверках быстро выходят из строя шестерни коробок передач, к тому же мал запас моторесурсов...
— А я не раз слышал от механиков-водителей жалобы на преждевременный выход из строя электростартеров и ряда контрольных приборов, — добавил старший батальонный комиссар И. Г. Деревянкин.
— Особенно неблагополучно обстоят дела с танковыми траками и пальцами. Очень уж они хрупки, «летят» самым бессовестным образом, — с огорчением сказал лейтенант Константин Самохин.
— Под Ельней в мою тридцатьчетверку угодил фашистский снаряд, — вмешался в разговор четвертый танкист, фамилии которого я не расслышал. — Броню-то он не пробил, но... Меня и башнера буквально посекло отскочившими от внутренних сварочных швов осколками окалины.
Лицо этого танкиста и в самом деле было испещрено будто бы оспинками.
— Надо нашим корпусникам лучше очищать внутренние сварочные швы. — Это замечание начальник танкосборочного цеха тут же записал. [53]
Вполне понятно, что эти и многие другие ранее слышанные критические замечания фронтовиков в адрес танкостроителей серьезно обеспокоили нас. Поэтому, собрав руководителей подразделений и партийных активистов завода, я попросил полковника М. Е. Катукова и его помощников выступить перед ними, рассказать, как проявляет себя в боях выпускаемая нами техника.
Наши заводские товарищи тоже очень близко приняли к сердцу замечания и пожелания фронтовиков, сами с глубоким знанием дела и заинтересованностью вскрыли целый ряд недостатков в организации производства, фактов нарушения установленной технологии.
Словом, встреча с фронтовиками-танкистами вылилась в деловое обсуждение вопросов о повышении качества боевой техники, производительности труда и производственной дисциплины в оборонных цехах.
Следует сказать, что сталинградские танкостроители хорошо понимали свою особую ответственность перед Родиной. Ведь в этот период Сталинградский тракторный завод оставался едва ли не единственным в стране заводом такого типа, не стронутым, еще войной с места, имевшим стационарную базу, годную для производства средних танков Т-34. Однако и здесь весьма сложное танковое производство налаживалось не без трудностей. Военное время подчас не позволяло в полной мере предусмотреть все технологические особенности, способные исключить какие бы то ни было отклонения от утвержденных тактико-технических требований к новой машине.
Спустя несколько дней после разговора с М. Е. Катуковым я, желая лично удостовериться в доброкачественности выпускаемой заводом продукции, решил сесть за рычаги только что принятой военпредом тридцатьчетверки, предназначенной для передачи в 4-ю танковую бригаду. Вместе с военпредом выехал на испытательную трассу.
Стояла пасмурная, слякотная погода. Разбрызгивая гусеницами вязкую дорожную грязь, послушная машина, урча пятисотсильным мотором, ходко шла по разбитой еще раньше танками трассе. Вести легкоуправляемую, несмотря на свой почти тридцатитонный вес, машину доставляло большое удовольствие. На прямых участках она развивала пятидесятикилометровую скорость. Двигатель [54] «дышал» ритмично, тянул превосходно. Контрольные приборы показывали нормальное давление и безотказное функционирование всех систем.
В течение всего пятидесятикилометрового пути тридцатьчетверка, то ускоряя, то замедляя свой бег, действовала безотказно. Но по возвращении в цех я вместе с контрольными мастерами начал тщательно осматривать основные узлы и механизмы танка. И обнаружил несколько потрескавшихся гусеничных траков и поломанных пальцев к ним.
Устранить также обнаруженное незначительное подтекание масла не представляло особого труда. Но вот преждевременный выход из строя гусеничных траков... Это был недопустимый, снижающий боевую способность танка дефект. Следовало со всей тщательностью разобраться, в чем же его причина, почему так слаба танковая «обувь». Не нарушается ли технология изготовления траков?
Углубленный лабораторный анализ показал, что литейным цехом действительно допускались некоторые отклонения от утвержденной технологии. И исходили они не от нерадивости людей, а были вызваны перебоями в снабжении завода ферромарганцем, без чего невозможно получить сталь, из которой должны были отливаться танковые траки. А разного рода опыты с целью найти достойный заменитель ферромарганца приводили вот к таким плачевным результатам...
Но вскоре стало работать еще труднее. Сначала увеличились перебои со снабжением литейного производства соответствующими металлами и химикатами. Затем прекратилось поступление танковой топливной аппаратуры, многих резинотехнических изделий, некоторых видов электроаппаратуры и многого другого, ранее получаемого от предприятий-смежников.
И вот, не находя другого выхода, коллектив завода стал налаживать у себя производство весьма сложных дизель-моторов В-2, генераторов, стартеров, топливной аппаратуры, радиаторов, инструментов. Пришлось пойти даже на известное сокращение производства тракторов и некоторых других видов гражданской продукции. Фронту требовались танки...
В один из последних сентябрьских дней, уже под вечер, на довольно обширной площадке у танкосборочного [55] цеха вытянулась колонна пахнувших свежей краской ладных тридцатьчетверок. Здесь же, у покрытого малиновой скатертью стола, собрались военные, свободные от вечерней смены рабочие, прибывшая на завод делегация от ближайших к городу колхозов и совхозов.
Митинг, посвященный передаче воинам боевой техники, открыл старый кадровый рабочий завода И. П. Иванов. Откашлявшись в кулак, он не по годам зычным голосом сказал:
— Дорогие танкисты, сыновья мои! Не на парад и не на военные учения, а на жестокий бой с врагом провожаем мы вас. Вручаем вот эти грозные машины, а вместе с ними и наказ как можно крепче бить фашиста, не давать ему двигаться вперед, топтать и жечь огнем нашу священную землю, измываться над женами и детишками нашими! Помните: лучше умереть героем, чем жить трусом! — Здесь И. П. Иванов сделал небольшую паузу. А затем, уже тише, продолжил: — Ну а мы, остающиеся здесь, заверяем, что с каждым днем будем все больше увеличивать поставку фронту танков! Вместо ушедших на фронт к станкам и мартенам придут их жены и матери, а то и такие, как я, пенсионеры. Справимся! Только уж и вы не подведите...
После И. П. Иванова слово взяла колхозница Е. Л. Башлыкова.
— Родные воины! — заговорила она. — Злейший враг угрожает нашей свободе. На вас вся надежда! Крушите фашистских супостатов, а мы, крестьяне, вместе с рабочими все выдюжим и сделаем для того, чтобы наша армия была сыта, одета и вооружена. От всего сердца желаю вам с победой возвратиться к своим семьям!
Затем выступил С. С. Матросов. Сам партизанивший еще в гражданскую, он провожал сейчас на фронт своих сыновей Михаила и Александра. И, обращаясь к ним, и том числе и к остальным танкистам бригады, ветеран заявил:
— Если надо будет умереть, — умрите, но не дайте проклятым фашистам войти в Москву!
С ответным словом выступил командир 4-й танковой бригады полковник М. Е. Катуков. По слегка побледневшему его лицу и горящим глазам было видно, что он взволнован.
— Огромное спасибо вам, тракторозаводцы, за могучие сталинградские танки и за добрые слова в наш адрес! — [56] сказал комбриг и склонил обнаженную голову. — От имени воинов вверенной мне бригады я заверяю Центральный Комитет нашей родной большевистской партии, правительство и вас, дорогие товарищи, в том, что мы всегда были, есть и будем верными сынами советской Отчизны, борцами за правое дело свободы и независимости народов! Будьте уверены, что враг еще не раз почувствует силу наших танковых ударов. Конечная победа будет за советским народом!
Присутствующие дружно зааплодировали. Митинг закончился. Я подошел к полковнику М. Е. Катукову, с которым успел по-настоящему подружиться. Тепло попрощавшись с Михаилом Ефимовичем и полковым комиссаром М. Ф. Бойко, я пожелал им боевых успехов, здоровья и счастья.
Прозвучала команда:
— По машинам!
Экипажи быстро заняли свои места в танках. Загрохотали двигатели и, скрежеща гусеницами, тридцатьчетверки двинулись к распахнутым заводским воротам.
— Наверно, направятся на Западный фронт, там сейчас очень трудно, — подошел ко мне начальник механического цеха Л. Е. Макоед. И неожиданно признался: — А знаете, я просил зачислить меня в эту бригаду. Хотелось послужить под началом такого опытного командира, как полковник Катуков. Но не взяли... — Помолчав, добавил: — Очень бы хотел знать, как сложится дальнейшая судьба и бригады, и Михаила Ефимовича...
Я пожал плечами, ничего не ответив.
И кто бы из нас мог тогда предположить, что танкисты этой бригады вскоре прославятся на всю страну непревзойденной смелостью, воинским мастерством и самоотверженностью в ожесточенных боях под Москвой! Что это соединение станет первой в стране гвардейской танковой бригадой, а ее командир Михаил Ефимович Катуков — одним из прославленных военачальников советских Вооруженных Сил, дважды Героем Советского Союза, маршалом бронетанковых войск! И что наши с ним жизненные дороги снова со временем скрестятся, и мы в течение ряда лет будем вместе трудиться над совершенствованием бронетанковых и механизированных войск Советской Армии. [57]
В один из воскресных дней мне на тракторный завод позвонил первый секретарь обкома партии А. С. Чуянов и попросил приехать к нему, чтобы ознакомиться с поступившим из Москвы документом. Оказалось, что это было постановление Государственного Комитета Обороны, согласно которому я назначался уполномоченным и того корпусного завода, который располагался на территории сталинградской судоверфи.
Не без сожаления оставил уютную комнатку в полюбившемся мне тракторном городке и перебрался поближе к судоверфи. Сразу же с головой окунулся в бурный водоворот новых забот и волнений. Начал с выяснения причин высокого процента брака при термической обработке броневых листов.
Начальник термического цеха, опытный и всеми уважаемый инженер В. С. Перепелов, в растерянности. Ведь какие только меры не предпринимались им и его помощниками, чтобы предотвратить или хотя бы сократить большой брак бронелистов! Но все пока тщетно...
Приглашаем на завод наиболее опытных специалистов по горячей обработке металлов и вместе с ними проверяем состояние печей, правильность технологии термообработки и многое другое. Проводим технические совещания, консультации видных ученых, даже заводскую техническую конференцию. Экспериментируем, но добиться резкого улучшения качества бронелистов не можем. Правда, процент брака несколько сократился, но все еще высок.
Пока шли трудные поиски наиболее оптимального режима термообработки бронелистов, в корпусном цехе форсированно строились специальные стенды, кантователи, кондукторы и другие приспособления для одновременной сборки и электросварки десятков бронекорпусов и башен, так как имеющееся оборудование не отвечало требованиям массового производства.
Да, дел было много. Ведь далеко не полная укомплектованность бронекорпусного производства квалифицированными кадрами, высокопроизводительным оборудованием, а также серьезные упущения в организации производства, в техническом снабжении приводили к нарушению на заводе технологической дисциплины, штурмовщине и, в итоге, к срыву производственного плана.
И все-таки где-то к октябрю работа корпусного цеха [58] еще заметнее улучшилась, а выпуск бронекорпусов и башен увеличился. Перестало лихорадить и другие цехи.
А это изменило положение дел и на тракторном заводе, с железнодорожных путей которого уходило все больше эшелонов с танками и арттягачами.
Тем временем известия с фронтов поступали все более тревожные. Фашисты заняли Орел, приближаются к Москве...
Именно в эти дни, а точнее, 10 октября 1941 года мне было предложено передать полномочия но заводам первому секретарю Сталинградского обкома партии А. С. Чуянову, а самому срочно прибыть в столицу.
Завершив дела с передачей и тепло попрощавшись с коллективом СТЗ, я в последний раз прошелся по центральным улицам Сталинграда. С Волги еще доносились гудки пароходов, улицы блистали нарядными витринами магазинов, ателье, парикмахерских. И только очереди у продовольственных магазинов, флаги Красного Креста у школ и гостиниц, превращенных в госпитали, да встречающиеся редкие группы усталых беженцев напоминали о войне.
И вот я на автомашине поехал в Москву. Переночевал в Борисоглебске и уже к вечеру следующего дня миновал Подольск.
Проезжая подмосковные деревни, все чаще и чаще встречал избы с заколоченными наглухо окнами, по дороге тянулись обозы беженцев.
Пошел дождь. Дороги вмиг развезло. Но все-таки мы двигаемся вперед.
Московские пригороды не узнать. В одном месте подразделение саперов минирует участок дороги, в другом закладывает фугасы у моста и на танкоопасном направлении. Повсюду роются глубокие противотанковые рвы, ставятся частоколы из врытых в землю бревен, металлические «ежи», проволочные заграждения. Непосредственно при въезде в Москву — баррикады из булыжника, мешков с песком, по сторонам — окопы, доты. Под маскировочными сетями — зенитки, а высоко в небе — аэростаты воздушного заграждения. На домах виднеются дощечки со стрелками-указателями и надписью «Бомбоубежище».
В Центральном Комитете партии, куда я пришел с отчетом о проделанной работе, мне сообщили, что сильная вражеская группировка войск, обойдя можайский оборонительный [59] рубеж с юга, овладела Калугой и ведет ожесточенные бои в районе Волоколамска.
Опасность, нависшая над столицей, еще больше сплотила советских людей. Сотни тысяч москвичей, главным образом женщины, строят оборонительные сооружения непосредственно в московских районах. Советская столица готовилась к схватке с врагом не на жизнь, а на смерть.
После отъезда в Свердловск коллегии и главных управлений наркомата электропромышленности СССР мне было поручено остаться в Москве и с помощью небольшой оперативной группы из представителей главных управлений от имени наркома осуществлять руководство действующими и подлежащими перебазированию предприятиями электропромышленности страны. А также быть в контакте с оставшимися в Москве оперативными группами центральных партийных, правительственных и хозяйственных органов. И все это нужно было делать до тех пор, пока нарком, коллегия и главные отраслевые управления твердо не обоснуются в Свердловске и не наладят непосредственное руководство подведомственными предприятиями.
Наиболее важной и неотложной работой нашей наркоматовской оперативной группы в этот период была весьма срочная, буквально в считанные дни, эвакуация из осаждаемой врагами Москвы крупных заводов и научных институтов.
В связи с ухудшившейся военной обстановкой Государственный Комитет Обороны решил максимально ускорить вывоз на восток столичных заводов и других предприятий, правительственных учреждений. Уполномоченным по проведению эвакуации промпредприятий Москвы и Московской области был назначен заместитель Председателя Совнаркома СССР А. Н. Косыгин. А председателю Госплана СССР Н. А. Вознесенскому было поручено представлять в Куйбышеве правительство, руководить работой эвакуированных на восток наркоматов и пуском в строй перемещенных туда же заводов. Секретарь ЦК партии А. А. Андреев с частью аппарата ЦК ВКП(б) от имени Центрального Комитета партии руководил в Куйбышеве областными комитетами партии Поволжья, Урала, Сибири, [60] Средней Азии, Казахстана по вопросам организации производства оборонной продукции.
Каждодневно общаясь с руководством и сотрудниками Совета по эвакуации, я воочию убедился, какую титаническую работу по невиданному в истории человечества перемещению огромной массы крупных промышленных предприятий и учреждений проводит этот, созданный партией, государственный орган. Разрабатывая и осуществляя конкретные планы по эвакуации, рассматривая предложения наркоматов, устанавливая сроки перебазирования, места назначения эвакуируемых предприятий, учреждений, распределяя транспортные средства и осуществляя оперативный контроль за ходом перебазирования, Совет по эвакуации одновременно с этим решал вопросы питания, жилищного устройства эвакуируемых, порядка кредитования, утверждал графики восстановления перемещенных предприятий в Поволжье, на Урале, в Сибири, Казахстане и Средней Азии.
Непосредственная ответственность за эвакуацию материальных ценностей и людей возлагалась на народные комиссариаты и директоров перемещаемых предприятий и учреждений, которые были обязаны в установленные сроки организовать демонтаж оборудования, подбор инструментов, материалов, техдокументации, соответствующим образом подготовить все это к длительной транспортировке.
Перед наркоматом электропромышленности СССР стояла очень трудная задача — вывезти из зоны военных действий или прифронтовых районов почти 90 процентов своих предприятий, среди которых были такие производители авиационной, радио-, телефонной, телеграфной, электротехнической, кабельной, аккумуляторной аппаратуры, как «Электросила», Харьковский электромеханический завод, «Севкабель», завод «Красная Заря», аккумуляторные заводы, заводы «Электросигнал», «Электрик», «Электроаппарат», «Укркабель»...
Непосредственно из Москвы эвакуации в глубь страны подлежали заводы «Динамо», «Москабель», трансформаторный, прожекторный, электроламповый, аккумуляторный, радиозаводы, научно-исследовательские и проектные институты и тресты.
Но сразу скажу, что затруднения, создавшиеся на железных дорогах, не позволили недавно назначенному наркому электропромышленности СССР И. Г. Кабанову [61] быстро добраться с аппаратом до Свердловска и организовать там центр по руководству перемещенными предприятиями. Поэтому нашей московской оперативной группе, состоявшей всего из десяти человек, пришлось в течение нескольких месяцев заниматься производственно-финансовыми, кадровыми и многими другими вопросами, которыми в обычное время занимался аппарат наркомата. Мало того, нам вменялось в обязанность строго следить за своевременной и комплектной отгрузкой промышленного оборудования на железнодорожные станции и за продвижением эшелонов до самого пункта их назначения. Словом, запарка была приличной.
А теперь — более конкретно о нашей работе.
Перед тем как докладывать Совету по эвакуации предложения по перебазированию того или иного предприятия в глубь страны, мне нужно было сначала договориться с руководителями республиканских или местных Советов и партийных органов, куда намечалось перебазирование, о их согласии принять у себя эвакуируемый завод и предоставить ему необходимые производственные и жилые помещения. И уже затем, после утверждения Советом по эвакуации плана перебазирования, издавался наркоматовский приказ о демонтаже в самые кратчайшие сроки заводского оборудования, подготовке его и производственной оснастки, а главное отобранных специалистов, к эвакуации.
Следует отметить, что сложное положение с перебазированием московских заводов усугублялось тем, что к октябрю на восточных железных дорогах страны скопилось огромное количество эшелонов с ранее эвакуированными предприятиями Украины и Белоруссии, что вызвало большую нехватку вагонов для Москвы.
И все-таки мы делали свое дело. Днем и ночью, в непогоду, сутками не выходя с заводской территории, рабочие, инженеры и служащие вместе с членами своих семей демонтировали заводское оборудование, нередко вручную грузили тяжелые станки на платформы, и в вагоны. Но занимались не только этим. Цехи заводов, производящих военную аппаратуру и боевые припасы, одновременно ни на минуту не прекращали своей работы. Больше того, в октябрьские дни даже расширилось производство минометов, пулеметов, реактивных снарядов. [62]
Нередко демонтаж увозимого оборудования, а также работы по изготовлению продукции для фронта производились в уже заминированных цехах.
Как правило, в первых эшелонах с комплектным технологическим оборудованием отсылалась техническая документация, производственная оснастка, необходимый задел агрегатов, деталей и материалов, уезжала группа наиболее квалифицированных инженерно-технических работников и рабочих, с тем чтобы сразу же по прибытии на новое место приступить к производству военной продукции.
Нельзя сказать, что эвакуация предприятий везде проходила без упущений и ошибок. Бывало всякое. Кое-кто в спешке, например, допустил некомплектную отгрузку оборудования, а где-то не успели захватить с собой нужную техническую документацию, инструменты или материалы. Имели место и случаи поспешного увоза в тыл устаревшего оборудования или же потери вагонов с ценным оборудованием. Однако в конечном счете все это улаживалось.
Но эвакуация эвакуацией, а Москва, повторяю, готовилась к смертельной схватке с врагом. Все, кто в те дни проезжал по Садовому кольцу, не мог не обратить внимания на большие группы пожилых мужчин, женщин и даже подростков, воздвигавших огневые точки, баррикады, проволочные заграждения, противотанковые и другие препятствия на улицах и площадях столицы. Противотанковые рвы, надолбы, огневые точки строились и вдоль окружной железной дороги. Словом, трудящиеся советской столицы делали все, чтобы превратить свой город в неприступный бастион.
Создавалось и народное ополчение. Первой эта патриотическая идея возникла на заводах и в учреждениях Ленинского района Москвы, где уже на пятый день войны из добровольцев был сформирован стрелковый полк, воины которого без отрыва от производства изучали военное дело, готовясь к грядущим боям.
В полки и дивизии народного ополчения шли люди разных возрастов и профессий. В октябрьские дни мне, например, рассказали, что уже снятый с военного учета по возрасту и состоянию здоровья ветеран гражданской войны командарм 2 ранга Ф. М. Орлов, три сына и дочь которого находились в армии, добился-таки своего зачисления в ополчение! В заявлении с просьбой о зачислении [63] его простым командиром роты он писал: «Я отдаю свою жизнь за нашу Родину, за нашу партию. И пока бьется в груди мое сердце, никогда не сложу оружия!»
В ополчение простыми бойцами в те грозные для Родины дни вступили скульптор Е. В. Вучетич, профессора МИИТа М. А. Петров и В. С. Волков, активный участник антифашистской войны в Испании американский коммунист Г. С. Кларк, многие видные ученые, артисты, рабочие.
Поистине весь народ поднимался на защиту своего социалистического Отечества.
Тем временем бои на подступах к Москве принимали все более ожесточенный характер. Танковая лавина гитлеровцев достигла Тулы. Правда, взять город фашистам не удалось, но обстановка на стыке Калининского и Западного фронтов стала угрожающей.
«Враг подобрался к нашему сердцу, и мы должны драться с гитлеровскими разбойничьими ордами, не щадя своих сил, выйти на борьбу с решимостью — победить или умереть!» — писала 3 ноября 1941 года газета «Правда».
6 ноября фашистская авиация предприняла один из наиболее массированных налетов на Москву, который начался в полдень и продолжался более четырех часов. Однако все попытки вражеской воздушной армады прорваться к советской столице были пресечены нашими отважными летчиками и зенитчиками.
Уже под вечер этого же дня меня пригласил к себе Алексей Николаевич Косыгин, который, как уже говорилось, непосредственно руководил эвакуацией московских предприятий. Поехал в Кремль. Алексей Николаевич был, как обычно, приветлив, только бледность осунувшегося лица с нездоровыми мешками под глазами выдавала его большую усталость и озабоченность.
Я доложил заместителю Председателя Совнаркома СССР об эвакуации основного оборудования и значительной части специалистов с «Динамо», трансформаторного завода и «Москабеля», а также о дневном выпуске минометов, автоматов, снарядов и радиоаппаратуры. В заключение попросил разрешения правительства разбронировать 100 тонн цветных металлов из хранящегося на заводе «Москабель» государственного резерва, необходимых для производства медного снарядного пояска и танковых аккумуляторов. [64]
Взяв со стола совнаркомовский бланк, Алексей Николаевич тут же написал распоряжение о разбронировании просимого мной металла и передал этот документ мне. Затем встал и поздравил с наступающим праздником Октября.
Поеживаясь от холода, я вышел из Спасских ворот и поспешил по улице Куйбышева к себе в наркомат.
Да, Москва заметно поредела. Многие мужчины ушли на фронт, а женщины и дети либо эвакуировались, либо заменили их на производстве. В домах — заклеенные крест-накрест бумажными полосками окна квартир. Витрины магазинов, аптек и столовых, а также памятники упрятаны за толстыми деревянными щитами, заложены мешками с песком. На некоторых улицах появились противопехотные заграждения. На углах — милиционеры в касках и с винтовками за плечами.
На площади Ногина повстречалась колонна ополченцев. Кто в сапогах, а кто в валенках, часть в шинелях, но большинство в пальто. За плечами вещмешка, в руках баулы и чемоданы, на головах ушанки, буденовки и кепки. Рядом с убеленными сединой суровыми ополченцами шагают безусые юнцы и даже девушки лет семнадцати с большой санитарной сумкой на боку...
В приемной кабинета меня ожидал курьер.
— На ваше имя срочный пакет, — сказал он и вручил под расписку письмо.
Вскрыв пакет, я едва не вскрикнул от удивления. В моих руках оказался розовенький, в сетку, пригласительный билет на торжественное заседание Московского Совета депутатов трудящихся, посвященное празднованию 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции!
Не веря своим глазам, я еще раз перечитал текст приглашения, полагая, что мне по ошибке вручили прошлогодний билет. Однако уведомление о том, что праздничное заседание состоится на станции метро «Маяковская» окончательно убедило меня в том, что никакой ошибки нет.
Посмотрел на часы. До открытия заседания оставалось менее двух часов. Быстро завершив самые срочные дела, пешком отправился на площадь Маяковского.
У входа в вестибюль станции метро «Маяковская» стояла группа рослых автоматчиков с двумя командирами. Предъявив Пригласительный билет и удостоверение личности, [65] я вошел в здание и стал спускаться вниз. Метрах в десяти впереди по эскалатору спускался Семен Михайлович Буденный. Его маршальские петлицы были не привычно золотистого, а защитного цвета. Оглянувшись, он в ответ на мое приветствие, улыбаясь, кивнул.
Спустившись вниз, я был поражен увиденным: одна из лучших московских станций метро была ярко освещена, сверкала белизной сказочных колонн и серебром люстр. На правом пути расположился состав голубых вагонов, превращенных в буфеты, двери которых были распахнуты. Здесь же, левее, вагоны-раздевалки. В центре зала, между колоннами, — ряды стульев, уже наполовину занятые негромко беседующими людьми.
В отличие от прошлогоднего торжественного заседания, посвященного Октябрю (тогда оно проходило в Большом театре), здесь все было строже и проще. В одежде присутствовавших стахановцев, партийных, советских и хозяйственных работников преобладали защитного цвета френчи, гимнастерки и кителя. Было немало и военных. На усталых, осунувшихся лицах — радостное удивление и ожидание.
В глубине зала, почти в конце платформы, виднелась обитая кумачом трибуна с белоснежным бюстом В. И. Ленина. На ней еще никого не было.
Без четверти семь все уже сидели на своих местах и обменивались мнениями о положении на фронтах, время от времени с любопытством поглядывая по сторонам, ища знакомых, а также на украшенную цветами трибуну.
Вскоре послышался шум остановившегося на левом пути поезда. В зале стало тихо. Все с интересом вглядывались в поднимающихся на трибуну партийных и советских деятелей.
Первыми к столу президиума подошли председатель Моссовета В. П. Пронин, секретарь ЦК и МК партии А. С. Щербаков, за ними — В. М. Молотов, А. И. Микоян, С. М. Буденный... И вот показался И. В. Сталин.
Все присутствующие поднялись со своих мест и встретили И. В. Сталина бурными аплодисментами и возгласами приветствий. А он, подойдя к столу, улыбнулся, поднял руку, призывая к тишине.
Когда овация утихла и все уселись, председатель Моссовета В. П. Пронин открыл торжественное заседание. Последовало избрание почетного президиума, затем В. П. Пронин объявил: [66]
— Слово для доклада предоставляется товарищу Сталину!
Зал снова взорвался аплодисментами и возгласами приветствий. И. В. Сталин, подойдя к трибуне, поднял вверх часы на цепочке и, укоризненно покачивая головой, указал на циферблат. Дескать, задерживаете, товарищи...
И вот в наступившей тишине раздался его глуховатый голос. Чувствовалось, что докладчик волнуется. Его кавказский акцент стал еще явственнее. Это состояние передавалось и сидящим в зале, особенно когда И. В. Сталин заговорил о больших потерях и о причинах временных неудач нашей армии. А он сказал следующее:
— Наши танки по качеству превосходят немецкие танки, а наши славные танкисты и артиллеристы не раз обращали в бегство хваленые немецкие войска с их многочисленными танками. Но танков у нас все же в несколько раз меньше, чем у немцев. В этом секрет временных успехов немецкой армии... Надо резко увеличить производство танков, самолетов, противотанковых ружей, орудий...
Мы слушали оратора, боясь пропустить хотя бы одно слово.
За эти первые месяцы войны И. В. Сталин заметно изменился. Осунулся, еще больше поседел, слегка сгорбился. На его с желтизной лице лежала печать большой усталости. Но речь по-прежнему была динамичной и доказательной, полной веры в окончательную победу над врагом.
— Наше дело правое, победа будет за нами! — закончил свою речь И. В. Сталин. И снова гром аплодисментов и приветствий в адрес советской Родины и большевистской партии сотрясли своды станции. Все встали и запели «Интернационал».
В наркомат я возвращался по затемненным и безлюдным улицам. Ни холодный порывистый ветер, ни частые проверки придирчивых патрулей не могли испортить превосходного, праздничного настроения. Полный оптимизма доклад и вся обстановка приподнятости и непреклонной веры в неодолимость страны социализма, царившая на торжественном заседании, дали мне огромный заряд бодрости.
В эту ночь я долго не мог уснуть. Сначала мешали телефонные звонки нетерпеливых знакомых, желавших поскорее [67] узнать о подробностях торжественного заседания. Затем в голову полезли беспокойные мысли о семье, которая эвакуировалась в далекую Пермь...
Однако усталость и переживания дня взяли свое, и я уснул. И вдруг громкий стук в дверь поднял меня.
В кабинет вошел краснощекий курьер в светлом полушубке. Извинившись за столь позднее вторжение, он вручил мне запечатанный пакет и поспешно удалился.
Стрелки настенных часов показывали без пяти минут четыре. «Видно, что-то весьма спешное, в ином случае подождали бы до утра», — подумал я, вскрывая конверт.
Как и в момент получения пригласительного билета на станцию метро «Маяковская», я вначале даже не поверил своим глазам. Ибо в конверте лежал... пропуск на Красную площадь, где, как указывалось в пропуске, на 8.00 7 ноября 1941 года назначен военный парад, посвященный 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции.
Ну до чего же здорово! Вчера — незабываемое торжественное заседание, сегодня — парад войск!
Естественно, что после такого волнующего известия сон будто рукой сняло. Я оделся и решил немного поработать, благо, что время есть...
Еще как следует не рассвело, а машина уже привезла меня к Троицким воротам Кремля. Утро выдалось морозным, пасмурным. Затем даже началась пурга.
Миновав три военно-пропускных пункта, я вышел к Никольским воротам, а оттуда — к еще полупустым трибунам Красной площади, расположенным вдоль разрисованной под крыши домов кремлевской стены. Снег уже успел набросать белые одеяния на шеренгу голубых елей, островерхие макушки которых напоминали штыки часовых у Мавзолея В. И. Ленина.
Главная площадь России была усыпана снегом. Стягивающиеся для парада войска тоже были присыпаны им. На разрисованных маскировочными полосами зданиях ГУМа и Исторического музея устанавливались или уже хлопали от порывов ветра алые флаги и полотнища с октябрьскими призывами. Рубиновые звезды Кремля в целях маскировки — в защитных чехлах. Аэростаты воздушного заграждения, несмотря на раннее утро, уже маячили в мглистом небе.
К 7.30 все трибуны были заполнены до предела москвичами. Правда, места, обычно занимаемые дипломатическим [68] корпусом и советским генералитетом, пустовали, так как дипломаты эвакуировались в Куйбышев, а генералы находились во главе сражающихся войск.
Всмотревшись в колонны выстраивавшихся парадных батальонов, я не обнаружил среди них молодцеватых слушателей военных академий. Не было здесь и воинов Московской пролетарской дивизии, которая в это время вместе с сибиряками отражала яростные атаки немецко-фашистских полчищ под Нарофоминском.
В 7.55 на трибунах раздались аплодисменты, и мы увидели поднимавшихся по ступенькам Мавзолея руководителей партии и правительства.
Но вот часы на Спасской башне отбили восемь ударов. Послышалась команда «Парад, смирно!», и на Красную площадь на красавце скакуне выехал принимающий парад войск Маршал Советского Союза С. М. Буденный. Навстречу ему тоже на коне поскакал командующий парадом генерал-лейтенант П. А. Артемьев.
Приняв рапорт генерала, маршал Буденный объехал выстроившиеся войска, поздравил их с октябрьским праздником. В ответ неслось раскатистое «ура».
Закончив объезд войск, маршал легко соскочил с коня и поднялся на Мавзолей. Но не стал произносить речь, как это обычно делали все принимавшие парад военачальники, а отошел в сторону от микрофонов. Раздались торжественные звуки фанфар «Слушайте все», и в наступившей тишине послышался усиленный микрофонами голос Сталина:
— Товарищи! В тяжелых условиях приходится праздновать сегодня 24-ю годовщину Октябрьской революции... Враг у ворот Ленинграда и Москвы... Несмотря на временные неудачи, наша армия и флот геройски отбивают атаки врага на протяжении всего фронта...
Далее Иосиф Виссарионович напомнил, что в 1918 году наш народ переживал еще более тяжелые дни. Ведь три четверти нашей территории находилось тогда в руках интервентов, у нас не было союзников, не было такой сильной и обученной Красной Армии, не хватало хлеба, обмундирования. И все-таки мы победили, как победим и сейчас, 23 года спустя. Ибо нас поведут к победе идеи великого Ленина, его победоносное знамя.
Обращаясь к воинам, уходившим с Красной площади прямо на фронт, И. В. Сталин сказал:
— На вас смотрит весь мир как на силу, способную [69] уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей... Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова и Михаила Кутузова!
Военный парад закончился в 9.30. С Красной площади я возвращался с попутчиками с Трехгорки. Они с огромным подъемом обсуждали и прошедшее 6 ноября торжественное заседание Московского Совета депутатов трудящихся и сегодняшний военный парад.
Да, мы все понимали, что и заседание Моссовета на станции метро «Маяковская», и парад войск на Красной площади проводились для того, чтобы не только влить новые силы в ряды защитников нашей Родины, но и показать всему человечеству твердую решимость советского народа отстоять свою столицу, завоевания Октября, нашу непоколебимую веру в окончательную победу над немецко-фашистскими захватчиками. И эта цель, по единодушному мнению, была достигнута.
Вполне понятно, что гитлеровцы были взбешены и торжественным заседанием, и парадом. Мне потом рассказали, что 6 ноября, именно в часы торжественного заседания Моссовета на станции «Маяковская», враг бросил на Москву 50 своих самолетов, чтобы разбомбить центр советской столицы, сорвать заседание. Но не вышло! Наши бесстрашные соколы и воины ПВО не допустили фашистских стервятников до цели.
А всего за этот день к Москве пытались прорваться до 250 самолетов врага. И опять-таки безуспешно.
Но прошло и торжественное заседание, и парад, и мы снова с головой окунулись в массу трудных и ответственных дел. В частности, на меня Государственным Комитетом Обороны была возложена обязанность демонтирования, отгрузки и отправки в глубь страны волочильного стана завода «Москабель», на котором изготовлялся медный снарядный поясок.
Но в связи с тем что этот сверхдефицитный медный поясок в это время нигде, кроме «Москабеля», не вырабатывался и даже кратковременная остановка стана могла довольно пагубно отразиться на работе снарядных заводов, [70] я на свой страх и риск решил несколько «потянуть» с демонтажом стана.
Узнав об этом, меня вызвали в Кремль и, несмотря на все аргументированные доводы, потребовали безотлагательного выполнения правительственного задания.
Обрадованный тем, что дело кончилось лишь обвинением в самоуправстве, я в тот же вечер выехал на «Москабель», чтобы на этот раз уже дать распоряжение о начале демонтажа стана.
Волочильный цех встретил меня гулом огнедышащей печи и скрежетом стана. Работа здесь кипела вовсю, без перерыва, в три смены. Я знал, что даже во время воздушных тревог рабочие не покидали своих мест, прекрасно понимая, что каждый метр их продукции — еще несколько наших снарядов по врагу.
В прокуренной цеховой конторке застал группу спорящих людей, которые, обступив начальника волочильного цеха и перебивая друг друга, требовали передачи их заводам изготовленного в этот день медного пояска.
— Да поймите же вы, что из-за отсутствия этого пояска многие сотни готовых снарядных стаканов не могут быть отправлены на снаряжательные заводы! — возмущенно говорил один из них.
— Плохая обеспеченность снарядных заводов пояском уже сегодня привела к сокращению выпуска снарядов на предприятиях Москвы, — с горечью жаловался другой представитель.
И как же трудно передать бурную реакцию этих людей, когда я сообщил им о цели своего приезда на завод!
— Остановка хотя бы на день волочильного стана, единственного в центре России производителя медного снарядного пояска, в ближайшие же дни пагубно отразится на обеспечении войск снарядами! — заявил уполномоченный наркомата боеприпасов.
— Как можно спокойно говорить о прекращении производства такого важного элемента снаряда, как медный снарядный поясок, когда командование Западного фронта вынуждено из-за нехватки боеприпасов установить норму расхода боеприпасов по два-три выстрела на орудие в сутки? — обратился ко мне военпред завода.
Конечно, я всей душой был на стороне этих людей, занятых одной лишь мыслью: как можно больше дать фронту снарядов. Потому-то раньше и откладывал под всяческими предлогами демонтаж и эвакуацию волочильного [71] стана. Но теперь... Припомнилось довольно резко сказанное там, в Кремле:
— Товарищ Ветров! Не забывайте, что вас ожидает, если страна потеряет этот важный стан!
Да я и раньше понимал, чем рискую. И все-таки считал остановку этого жизненно важного производства несколько преждевременной. Почему? Да потому, что верил: мы отстоим Москву. Обязательно отстоим!
И вот теперь...
Что делать? Выполнять то, с чем приехал сюда? Тем более после такого нагоняя. Но в то же время... Люди-то верно говорят, на фронтах и так снарядный голод...
После короткого совещания со старыми рабочими и коммунистами завода я снова принял решение хотя бы еще несколько дней не трогать стан, продолжать производство медного пояска. Ну а там будь что будет.
Одновременно с этим руководству завода предложил быть в полной готовности к эвакуации стана в кризисном случае.
А для загрузки вагонов, уже поданных под стан, мы использовали оборудование «Москабеля».
Но через день на завод приехал ответственный сотрудник Совета по эвакуации И. Ф. Семичастнов, чтобы проверить, как идет отгрузка оборудования волочильного цеха. Увидев работающий на полном ходу стан, он позвонил мне и раздраженно спросил, что все это значит.
Как мог, я объяснил ему все, что узнал от представителей снарядных заводов. А также поведал о настоятельной просьбе военных продолжать выработку медного пояска.
И. Ф. Семичастнов оказался понятливым человеком. Поговорив и сам с руководителями военведа, занимающимися артснабжением, он даже пообещал на некоторое время поддержать меня. Но предупредил, что я играю с огнем.
Тем временем положение под Москвой еще больше осложнилось. В середине ноября гитлеровцы предприняли новое генеральное наступление на советскую столицу. Это был удар огромной силы. Наши войска вынуждены были снова отступить, оставив Сталиногорск, Клин и Солнечногорск. А 25 ноября передовые части врага были уже в 10–15 километрах от Каширы...
В начале декабря грянули холода. Мороз доходил до 30 градусов. И вот 7 декабря 1941 года центральные газеты [72] сообщили радостную весть: советские войска перешли под Москвой в контрнаступление!
Нужно ли говорить, с каким ликованием встретили мы это известие?! Подлый враг, мечтавший покорить нашу столицу, теперь бежит!
Вскоре на мое имя пришло распоряжение, обязывающее «демонтированное оборудование волочильного цеха завода «Москабель» возвратить на прежнее место и в ударном порядке восстановить круглосуточное производство медного пояска, крайне необходимого снарядному производству».
Возвратить... А оно никуда и не отгружалось. [73]