Боевой сентябрь

Мы ожидали наступления противника, но не знали, когда оно начнется. Я даже доложил члену Военного совета, что в ближайшие несколько дней у нас еще будет тихо.

А 8 сентября в шесть часов утра послышался глухой гул минометных и артиллерийских разрывов в направлении 112-го стрелкового полка. Я вызвал к телефону Короткова. Командир полка предполагал, что обстрел вызван, по-видимому, группой Радкевича, которая проводила на его участке разведывательный поиск. Я приказал ему немедленно связаться с командирами батальонов.

Обстановка прояснялась медленно. Связь Короткова с батальонами оказалась нарушенной, и он долго ничего не мог узнать. Как это почти всегда бывало в бою, первые сведения поступили от артиллеристов. Кубеев доложил, что противник открыл мощный огонь по высотам Прибрежной и Приозерной, по лощине между ними, а также по переднему краю полка Худалова. Артподготовка длилась более часа. Потом, прикрываясь густым туманом, усиленным дымовой завесой, двинулась вражеская пехота. Атака на Приозерную отбита, но северный склон, примыкающий к лощине, занят егерями. Занята и часть самой лощины: оттуда доносятся пулеметные очереди, выстрелы сорокапяток и разрывы ручных гранат.

— Ваше решение? — спросил я Кубеева.

— Дивизионная артиллерия уже открыла огонь по лощине, куда прорвались егеря.

— Хорошо. [123]

В это время явился лейтенант из группы Радкевича. Он сообщил, что разведчики с началом артподготовки отошли вместе с боевым охранением на Приозерную. Радкевич ранен.

На участке Худалова по-прежнему было спокойно. Там противник вел редкий огонь.

В полосе 14-й дивизии гитлеровцы форсировали реку южнее взорванного моста. До Мишуковской дороги егерям оставалось пройти около километра, но их остановили.

Вскоре позвонил Коротков. Он только что говорил с командиром батальона старшим лейтенантом Филипповым, который был ранен на восточных скатах Прибрежной и вынесен с поля боя. Филиппов сказал, что вряд ли оставшаяся горстка его бойцов устоит на высоте. Впрочем, это было и так понятно.

Командир полка попросил разрешения контратаковать батальоном второго эшелона. Он надеялся восстановить положение на Прибрежной. В этот момент наш разговор прервал Кубеев. Противник вновь стал обстреливать Приозерную. Кубеев считал, что настал момент переключить дивизионную артиллерию на контрбатарейную борьбу. Туман рассеялся, и видимость улучшилась.

У нас не было сил подавить всю артиллерию врага сразу. Кубеев сделал это в два приема. Вот тут-то и сказалась его дальновидная «политика», кропотливая, подчас неприметная работа разведчиков, выявлявших день за днем огневые позиции фашистских орудий и минометов. Огонь наших пушкарей был исключительно точным и эффективным. Постепенно орудия гитлеровцев замолчали. Продолжали стрельбу только две группы минометов, которым удалось-таки укрыться от зорких глаз наших разведчиков.

Тем не менее пехота противника при поддержке минометов пошла в атаку на Приозерную. Наш батальон начал медленно отступать.

Одновременно в лощину, расположенную между Прибрежной и Приозерной, стали втягиваться немецкие танки. Сколько их там было, установить не удалось. Со своего наблюдательного пункта мы видели только шесть машин, которые пытались перевалить через небольшой бугор. Но им так и не удалось осилить скользкий после дождей подъем. По приказу Кубеева тяжелый дивизион гаубичного полка, прекратив на время контрбатарейную борьбу, [124] открыл по бугру заградительный огонь. Два подбитых танка замерли на месте, остальные повернули вспять.

После этого мы с Коротковым возобновили прерванный разговор. Я запретил ему переходить в контратаку.

Почему? У меня не было сомнений в том, что на Прибрежной и в лощине находится около двух батальонов противника, а позади, конечно, стоят наготове какие-то вторые эшелоны. Разве мог один наш батальон справиться с такими силами? Конечно нет. Другое дело, если бы контратака была предпринята раньше, когда егеря, занявшие Прибрежную, еще не успели привести себя в порядок. Теперь же, когда мы потеряли время и внезапность, запоздавшая контратака была обречена. Более того, наш батальон, потерпев неудачу, мог втянуть за собой противника и на высоту Каменистую, которая запирала выход на нашу дорожную сеть и артиллерийские позиции. Оставить эту высоту в момент, когда мы еще не определили дальнейшие намерения противника, без надежного гарнизона, каким и являлся батальон второго эшелона 112-го полка, было бы непростительной ошибкой. В данном случае контратака не только не исправляла положения, а, наоборот, облегчала противнику осуществление его намерений. Фашисты, разумеется, не хуже нас понимали значение Каменистой. Атака Приозерной была первым шагом на пути к этой ключевой позиции. Сейчас наша основная задача — упорно обороняясь, выявить силы и намерения противника. Прежде всего нужно было выяснить обстановку к востоку от Прибрежной. Что там творится сейчас, мы не знали. Поэтому еще во время первого разговора с Коротковым я приказал ему выслать разведку к северу от Каменистой. Затем вызвал к телефону комбата Егорова и приказал ему силами резервной роты занять высоту 173.7, которая расположена за Прибрежной. Туда же выслали и роту дивизионных разведчиков.

Потянулись томительные часы ожидания результатов разведки.

На Приозерной шел затяжной ближний бой. Авиация противника не появлялась. День был пасмурный, низко нависли тучи, моросил дождь. Батареи немцев тоже не подавали признаков жизни. Их молчание продолжалось вплоть до середины следующего дня. Тогда мы могли лишь предполагать, что артиллерия 2-й горноегерской [125] дивизии была парализована нашей контрбатарейной стрельбой. Позже, при встрече Кубеева с пленным немецким генералом, это предположение подтвердилось. «Нас вынудили к смене позиций ваши артиллеристы, — заявил немец. — Они метко били по целям. Нам в спешке пришлось перемещаться по труднопроходимой местности».

Первые данные разведки поступили примерно в полдень. Разведчики Короткова прошли к северу от Каменистой всего двести метров и в лощине были обстреляны. Часа через два прислали донесение дивизионные разведчики: местность южнее высоты 173.7 от противника свободна, но западнее и на самой высоте находится вражеская пехота.

Прошло еще около часа. Егоров доложил: — Рота внезапно столкнулась с противником, пошла в атаку и на плечах бегущих немцев ворвалась на высоту.

Еще через час он добавил: — Моряки отбили атаку примерно двух или трех рот. Подобраны солдатские книжки с номером какого-то батальона СС.

Мы посчитали, что Егоров ошибся, и затребовали КНИЖКИ. Я также приказал ему выдвинуть на высоту еще одну роту, а другой — сменить батальон полка Шпилева у губы Нерпячья.

Едва успел переговорить с Егоровым, как меня вызвал Коротков. С тревогой сообщил, что левый батальон под сильным нажимом противника отошел к восточным скатам Приозерной. Потери большие.

Вечером позвонил командир 14-й стрелковой дивизии генерал Никишин. Он сообщил важные новости: враг отброшен за реку, взято тридцать пленных. В сумке убитого немецкого лейтенанта обнаружена схема замысла общего наступления немцев на мурманском направлении. Судя по ней, противник намерен окружить обе наши дивизии, замкнув кольцо окружения у высоты 322.0.

От Никишина мы узнали, что противник наступает и южнее, глубоко охватывая левый фланг его дивизии. Об этом донес начальник сторожевой заставы 181-го батальона пограничников. Упорно сражаясь, бойцы заставы медленно отходили, задерживая фашистов. Горстка солдат в зеленых фуражках оказала нашим войскам неоценимую [126] услугу, заблаговременно обнаружив обходный маневр противника. Подоспевшие резервы вступили в бой с двумя полками 3-й горноегерской дивизии. Силы были неравные, положение оставалось очень опасным.

Так вот почему немцы строили дорогу на юг!

Через два часа мы уже рассматривали схему, найденную в сумке немецкого офицера. Ее прислал по моей просьбе генерал Никишин. Это был небрежный набросок карандашом, почти без ориентиров и без наименования войск. Нам очень нужно было определить, когда и в каком месте противник намечает повернуть свои войска в южном направлении. К сожалению, схема не давала точного ответа на этот вопрос. Все же теперь мы знали основное: враг будет поворачивать на юг. Пора подготовиться 205-му полку к встрече «гостей». Я приказал ему выдвинуться на намеченный ранее исходный рубеж.

Ночь прошла сравнительно спокойно, что позволило нам беспрепятственно произвести наши перегруппировки. Правда, немцы вели себя очень нервно. Они все время пускали ракеты, палили куда попало из автоматов и пулеметов.

Короткое с моего разрешения отвел с Приозерной остатки батальона. Возможно, меня упрекнут за то, что я добровольно сдал эту небольшую территорию. Действительно, удерживая восточные склоны Приозерной, Коротков как бы прикрывал высоту Каменистую, которая теперь полностью становилась передним краем. И все же я приказал отойти. Что могла сделать горстка солдат, измученных многочасовым тяжелым ближним боем? Она могла растаять в несколько минут...

Впрочем, высота была оставлена не сразу. Начальник разведки дивизии капитан Гребенкин предложил применить военную хитрость: послать на Приозерную взвод разведчиков с тем, чтобы они всю ночь «шумели», а с рассветом незаметно отошли. Так и сделали.

Капитан Гребенкин был горазд на такие выдумки. Высокий, худой, молчаливый, он с утра до вечера пропадал в полках, на переднем крае, выискивая объекты для разведки, инструктируя своих людей. Был дружен с артиллеристами, всегда внимательно относился к их сведениям о противнике. Не все полезные замыслы ему уда — [127] валось осуществить, но война есть война, и противник тоже ведь не лыком шит. Во всяком случае, Гребенкин был инициативен, находчив, неутомим в работе и недаром вскоре стал начальником штаба дивизии.

9 сентября над каменистыми сопками еще стлался утренний туман, когда две роты моряков были атакованы противником на высоте 173.7 и оттеснены к востоку. Моряки быстро исправили положение, ринулись в контратаку и вновь заняли высоту. Но ненадолго. Потом им все же пришлось отойти к ее подножию.

Вслед за этим тревожное сообщение пришло от командира пушечного артполка майора Юзова. Он доложил, что со стороны высоты 173.7 на четвертую батарею Ламтадзе, что стоит в кустарнике близ Каменистой, движутся густые цепи гитлеровцев.

— Я приказал Ламтадзе перейти на прямую наводку и держаться до последнего! Сейчас связь с ним прервалась.

Слушая Юзова, я невольно подумал, что его доклад очень похож на вводную, когда руководитель командирских тактических занятий хочет услышать от участников самостоятельное решение. И сейчас же возникла другая мысль: что это за густые цепи? Возможно, это и есть поворот противника к югу? Тогда пора бросать в контратаку резервный полк Шпилева — ударить по открытому флангу повернувшей на юг группировки противника.

Решение нужно принимать немедленно, чтобы не прозевать момент. Посоветоваться мне было не с кем: рано утром Орлов уехал к Шпилеву, Кубеев — к Юзову, чтобы проверить готовность артиллеристов поддержать контратаку, а начальник штаба Головинчин был занят намеченным переносом командного пункта.

Пятнадцать минут, в течение которых я обдумывал и взвешивал все «за» и «против», были по-настоящему мучительными. В голове лихорадочно и без всякой системы теснились мысли. Действительно ли сейчас наступил момент, когда мы имеем возможность ударом создать перелом в нашу пользу? Не рано ли расходовать свой основной резерв? Ведь неизвестно, какие силы ввел против нас противник и чем он располагает для дальнейших ударов. Вспомнилось предупреждение штаба армии о какой-то новой немецкой дивизии, прибытие которой ожидается с часу на час. И что могут означать совершенно [128] непонятные пока эсэсовские солдатские книжки, присланные Егоровым?

Не лучше ли, имея в виду появление свежих резервов противника, продолжать обороняться на месте и выждать большей ясности в обстановке?.. А что будет, если контратака провалится и полк Шпилева понесет большие потери? Найдутся ли в армии пополнения и хватит ли их на нашу долю, учитывая, что очень серьезные бои идут также на Кандалакшском и кестеньгском направлениях?.. Перспектива остаться без резервов в то время, когда противник будет вводить свежие части, страшила — я еще не забыл горького опыта недавних боев.

Много было и других соображений. Мало снарядов и мин. Надежды на пополнение почти нет... А как быть, если немцы высадят десант на южный берег губы Большая Западная Лица?

Но в конце концов, отбросив все сомнения, я приказал Шпилеву перейти в контратаку.

Погода несколько улучшилась, и в полдень появилось около 20 «юнкерсов». Их сопровождали истребители. Первый бомбовый удар пришелся по Каменистой, второй — по нашим артиллерийским позициям. Затем начался артиллерийский обстрел Каменистой, а минометы били по Приозерной, хотя на ней никого уже не было. Видимо, ночной «шум», поднятый разведчиками, обманул егерей.

Артподготовка длилась минут двадцать. Последовавшая за ней атака немецкой пехоты на Каменистую с севера как-то легко была отбита. Поступили первые сообщения о действиях нашего резервного полка. Должно быть, его удар и сорвал атаку егерей на Каменистую.

Только положил трубку — бежит Жученко. На лице радость, глаза блестят.

— Товарищ полковник! Связь с Ламтадзе восстановлена. Он так ударил прямой наводкой по фашистам, что те в беспорядке отступили. Молодец генацвале!

А что у Шпилева? Мне не хотелось отвлекать его от непосредственного руководства боем, тем более что донесения штаба полка и артиллеристов держали нас в курсе событий. Через час он сам попросил меня к телефону. Я узнал, что полк, перейдя в контратаку, встретил сопротивление лишь на правом фланге, западнее батареи Ламтадзе, и быстро вышел на рубеж восточных скатов высот 173.7 и Каменистая. Дальнейшее продвижение, [129] несмотря на поддержку артиллерии, застопорилось.

— Враг ведет сильнейший пулеметный огонь, — сказал Шпилев. — Сейчас вместе с артиллеристами готовлю повторную атаку.

Но и эта атака не увенчалась успехом, и я приказал Шпилеву закрепиться на достигнутом рубеже.

Можно было подвести некоторые итоги. Нам не удалось разгромить ударную группировку противника. Егеря стояли перед 205-м полком плотной стеной. Тем не менее мы все же восстановили сплошной фронт дивизии, который был разорван немцами. За эти тридцать шесть часов боев мы сорвали их замысел о повороте на юг с целью окружения наших сил.

Во время контратаки 205-го полка погиб герой боя за высотку Зеленая пулеметчик Никитин. Он уже командовал отделением. Отважный, чувствовавший себя в тундре, как дома, Никитин со своим отделением вырвался вперед. Как раз в этот момент над полем боя появились самолеты неприятеля. Батальоны залегли. Егеря начали пускать ракеты, чтобы ориентировать летчиков. Наши бойцы немедленно пустили в небо серию таких же ракет. Летчики запутались в этих сигналах и в конце концов сбросили бомбы на своих. Полк воспользовался неожиданной поддержкой и продвинулся еще немного вперед. Тут и был обнаружен Никитин. Он лежал под березкой с пожелтевшими листьями. Пуля попала ему в сердце. Славный пулеметчик погиб так, как говорил бойцам: головой вперед.

Весь день вплоть до наступления темноты со стороны. 205-го и 112-го полков слышалась оживленная перестрелка. Еще два раза бомбардировщики наносили удары по нашим батареям. Особого ущерба они не причинили, а сами лишились трех машин. Одну сбили зенитчики, две — подоспевшие истребители.

Перед фронтом и на открытом южном фланге 14-й дивизии существенных изменений не произошло. Атаки неприятеля с юга носили разрозненный и нерешительный характер. Впоследствии нам стало известно, что там 9 сентября нанесла чувствительный удар наша авиация. Кроме бомб летчики применяли самовоспламеняющуюся жидкость. [130]

Вечером наш командный пункт переместился на южный берег озера Спуск. Место старого КП было не совсем удачным: рядом проходила дорога, вокруг располагались огневые позиции артиллерии, которые противник все время бомбил и обстреливал из орудий. Над нашими головами то и дело свистели осколки. На новом месте было тесновато, но зато мы могли спокойно работать, не нужно было постоянно прятаться в укрытия и восстанавливать перебитые разрывами провода.

Когда покончили с «благоустройством», собрались в самой просторной землянке, чтобы обсудить обстановку, посоветоваться о плане действий. Кубеев, как всегда, уткнулся в карту, начальник штаба барабанит по крышке походного столика пальцами, что выдает его волнение. Орлов сидит неподвижно, устало положив руки на колени. Он только что вернулся от Шпилева и, должно быть, все еще находится под впечатлением отгремевшей схватки.

В углу лежит груда солдатских книжек, подобранных на поле боя перед батареей удалого Ш. И. Ламтадзе, который еще в мирное время отличался меткостью на стрельбах. Сколько там убитых вражеских солдат, сказать трудно. Шпилев говорит, что семьсот, но я думаю, меньше, потому что книжек представлено лишь около двухсот.

Они уже просмотрены. По ним мы установили, что на нашем фронте появились какие-то эсэсовские батальоны под громкими названиями: «Фюрер», «Штурмовик», «Германия» и даже «Батальон смерти». Тогда мы так и не смогли узнать, что это за новые части, как они организованы, входят ли в состав какого-нибудь соединения.

Эсэсовцы — лишь часть группировки, наступавшей с севера. О том, кто атаковал Каменистую в лоб, мы еще не знаем, так как не имеем оттуда ни пленных, ни солдатских книжек.

— Видимо, Каменистую атакуют части второй горной дивизии, — говорит начальник штаба Головинчин. — Разведчики Короткова привели пленного. Он как раз из этого соединения.

Коптилка смутно освещает задумчивые лица моих боевых друзей, отпустивших в знак солидарности с комдивом лихие гусарские усы. Я знаю, о чем думают сейчас Кубеев, Орлов, начальник штаба. Еще до встречи в землянке все говорили о свежей пехотной дивизии немцев, которая, как мы знаем, прибыла или вот-вот прибудет [131] в Петсамо. Она еще ничем себя не обнаружила, по ее могут в любой момент бросить в бой против нас или 14-й дивизии, а может быть, против обеих в стык.

Обмен мнениями насчет ближайших намерений противника не дал полной ясности. Правда, мы наконец узнали тот рубеж, с которого немцы намереваются повернуть на юг. Расставим силы так, чтобы выдержать удар. Батареи, расположенные вдоль дороги на губу Лопаткина, отведем южнее, чтобы они в ходе боя не потеряли свободу маневра.

— Как у вас с боеприпасами, Дмитрий Дмитриевич?

Кубеев огорченно разводит руками.

— У гаубиц — половина, а у пушек и минометов не осталось и четверти боекомплекта. Звонил командующему артиллерией армии. Он ничего не обещает.

— У Худалова пока тихо. Часть его снарядов и мин передайте в полки, ведущие бой. О боеприпасах и пополнениях поговорю с командармом.

Но независимо от результатов этих переговоров мы можем и должны вести не только оборонительные, но и активные боевые действия. Шпилев получает приказ утром атаковать в западном направлении, а сводный батальон Короткова, созданный из поредевших подразделений, — в северном. На этом и закончилось наше совещание.

Наступила ночь. Под покровом темноты батальоны занимали исходные позиции, шла перегруппировка артиллерии и передача боеприпасов.

В это время мне удалось поговорить по телефону с командующим армией генералом Паниным, доложить ему о своем плане и наших нуждах.

— Ваше положение считаю более прочным, чем у Никишина, — сказал командарм. — Основная помощь будет пока направляться к нему. Впрочем, и вам кое-что перепадет. Батальон моряков уже отправлен, подбросим немного и снарядов для гаубиц.

— Что слышно о новой немецкой дивизии, товарищ командующий?

— У нас никаких новых данных о ней нет. Ваш план одобряю. Желаю успеха. Поддержим вас авиацией, а моряки — огнем корабельной артиллерии. Для связи с кораблями к вам выслан представитель Северного флота.

Последнее особенно обрадовало. Как уже отмечалось выше, с конца июля у нас в дивизии находился представитель [132] авиаторов. С его появлением взаимодействие с летчиками улучшилось. Самолеты чаще появлялись над полем боя и точнее наносили удары по целям. А теперь и моряки будут действовать с нами рука об руку.

И все-таки наше наступление началось с опозданием, так как большая часть батарей не успела закончить переход на новые огневые позиции к рассвету. Артиллерия кораблей, нацеленная на борьбу с батареями противника и обстрел тыловых объектов, на первых порах запаздывала с открытием огня по нашим заявкам, да и пристрелка производилась медленно. Причиной этого Кубеев считал, что наблюдательные пункты моряков находились на берегу, вблизи от кораблей. Большинство целей они не видели и вынуждены были вести огонь по площади. Мы предложили морякам перейти на наблюдательные пункты наших артиллеристов. К вечеру они уже прибыли туда, и это сказалось на результатах стрельбы. Огонь с кораблей стал более метким. Корабельные пушки били теперь не только по тылам и батареям, но и по пехоте противника.

Наши батальоны сразу натолкнулись на сильное сопротивление. Вражескую пехоту активно поддерживала авиация. «Юнкерсы» почти непрерывно висели в воздухе, ожесточенно бомбили наступающих. Наша же авиация в этот день не смогла нам помочь, так как ее срочно переключили на другой участок фронта. Вся тяжесть легла на «царицу полей», и она, не имея никаких укрытий, кроме валунов, вынуждена была залечь. В полдень атаки пришлось прекратить. Снаряды и мины кончались. Их поступление ожидалось лишь к концу следующего дня. К счастью, и гитлеровцы не наступали.

К вечеру прибыл обещанный командармом батальон моряков. Командовал ими капитан-лейтенант Старовойтов. Мы отправили моряков к Шпилеву в качестве второго эшелона.

На другой день над передним краем вновь появилась немецкая авиация. Несколько десятков «юнкерсов» бомбили Каменистую и артиллерийские позиции. Затем после короткой артподготовки егеря пошли в атаку. Наш передний край был прорван, и бой разгорелся на высоте. Через два часа в схватку вступили даже бойцы наблюдательного [133] пункта Короткова, а командир дивизиона капитан Е. Л. Пасько оказался в полуокружении. Капитан вызвал огонь на себя. Этот самоотверженный поступок помог людям с обоих наблюдательных пунктов отойти без потерь. Но Пасько был тяжело ранен, и артиллеристы вынесли его на руках.

Коротков перенес свой командный пункт к озеру Спуск. Это было сделано уже вечером, когда бой затих и подразделения 112-го полка сохраняли за собой лишь южную часть Каменистой.

Группа егерей прорвалась к Лопаткинской дороге. Они проникли через лощину, которая проходит у восточных скатов Каменистой. К счастью, оказавшиеся поблизости наши разведчики быстро уничтожили их.

Теперь было ясно, что враг наносит главный удар через Каменистую и, по-видимому, ввел здесь какие-то свежие силы. Уж очень напористыми были атаки.

Значение Каменистой понимали все. Вечером, оценив сложившуюся обстановку, мы решили отбить северную часть высоты и восстановить положение. Рано утром, как только начнет светать, нанесем по Каменистой удар тремя батальонами — по одному от каждого полка. А пока решили усилить оборону этого направления. Ночью перевели на высоту Огурец батальон Солдатова, а правее поставили две роты разведчиков.

Капитан Гребенкин рассказал мне такой случай. На Каменистой егеря взяли в плен нашего бойца, недавно прибывшего на фронт. Ночью ему удалось бежать. Командир направил его к Гребенкину. Красноармеец чистосердечно признался, что немцы схватили его, когда он отлеживался в щели между камнями.

— Зачем же вы забрались туда?

— А как же! Самолеты налетели, бомбят, стреляют...

— Но почему вы не вылезли из укрытия, когда самолеты ушли? Ведь фашисты не сразу пошли в атаку.

Боец пожал плечами.

— Откуда мне знать, товарищ капитан? Я на фронте всего три дня — и сразу в бой.

Этот небольшой эпизод навел нас на грустные размышления. Нельзя так дальше. Надо обучать новичков. Как бы ни тяжело было на фронте, учеба не должна прекращаться ни на один день. [134] Утро занялось как-то сразу, без обычного тумана, под прикрытием которого мы надеялись начать атаку. Зато своевременно появилась наша авиация. Совместно с кораблями бомбардировщики нанесли удар по позициям противника. Затем десятиминутный огневой налет по переднему краю врага — и пехота пошла вперед. Морякам Старовойтова удалось ворваться на северо-восточный склон Каменистой, а две роты Худалова зацепились за ее западные скаты. Лишь Коротков, наносивший удар с юга, не имел успеха. Пехота 112-го полка, измученная предыдущими непрерывными боями, не смогла продвинуться ни на шаг.

Сильнейший огонь преградил путь нашим частям. А на артиллерию навалились «юнкерсы», и орудия смолкли. Да и снарядов не было. Отдельные батареи израсходовали даже часть неприкосновенного запаса.

После небольшой передышки поднялась в атаку вражеская пехота. Через час-полтора егеря полностью овладели Каменистой. В бой вступили батальон Солдатова, оборонявший высоту Огурец, и разведчики. Серьезно опасаясь за левый фланг этого батальона, который немцы могли легко обойти и выбраться через ущелье на нашу коммуникацию, я послал туда танкетки и бронемашины разведбата. Однако егеря почему-то атаковали высоту Огурец в лоб, не используя дорогу через ущелье.

Пока шел ожесточенный ближний бой, воздушная обстановка резко изменилась в нашу пользу. Со стороны моря появилась группа самолетов и сразу атаковала «юнкерсы», которые до этого чувствовали себя в полной безопасности и делали что хотели. В течение шести или восьми минут до десяти бомбардировщиков, объятых дымом и пламенем, свалились один за другим на землю и взорвались со страшным грохотом. Уцелевшие поспешно ретировались, а отважные летчики навалились на «мессершмитты». Мы стали свидетелями групповых воздушных боев. Одна такая группа вихрем пронеслась над командным пунктом дивизии. Горячие гильзы от крупнокалиберных пулеметных патронов сыпались на штабные землянки.

«Мессершмитты» не выдержали и, потеряв несколько машин, ушли.

А бой за высоту Огурец, которая протянулась между Каменистой и нашим командным пунктом длинной грядой [135] с севера на юг, продолжался. На земле мы действовали менее успешно, чем наши летчики в воздухе. Противнику удалось ворваться на передний край. Надо было создать глубину обороны. А свободных сил у нас уже не оставалось.

— У нас есть артиллерийский дивизион без орудий, — напомнил Кубеев. — Он потерял свои пушки на Титовке. Сто человек. Ребята боевые. Все с винтовками.

Этот дивизион тут же занял оборону позади Огурца.

Бой затих только с наступлением темноты. Егеря захватили половину высоты Огурец, а на фланге разведбатальона уже в сумерках они ворвались на огневые позиции гаубичной батареи, которую артиллеристы не успели оттянуть назад. Расчеты орудий почти полностью погибли в рукопашной схватке.

Теперь уже не оставалось никаких сомнений в том, что немцы настойчиво рвутся к Ура-Губской дороге. Им оставалось пройти до нее всего около двух километров.

Как я уже говорил, резервов у нас больше не оставалось. Все наши части и подразделения вели бой. Приходилось волей-неволей переходить к жесткой обороне. Но предварительно требовалось срезать два «клина», которые противник вбил в наш передний край в районе высоты Огурец и гаубичной батареи. Мы считали, что лучше всего это можно сделать ночью, пока гитлеровцы не успели закрепиться на новых позициях.

Вечером я вызвал по телефону капитана Солдатова. Мне очень нравился этот умный и волевой комбат. Он и на этот раз показал глубокое понимание обстановки.

— Контратаку уже готовим, хотя сил маловато, — доложил Солдатов.

Другой «клин» должен был срезать разведбатальон.

Роты пойдут в бой под покровом глубокой темноты без артиллерийской подготовки. Чтобы отвлечь внимание противника, Шпилеву приказали через полчаса после начала контратаки провести на правом фланге два сильных разведывательных поиска. Дальнобойные батареи давали пятиминутный огневой налет перед вылазкой разведчиков.

Решив все эти вопросы, я позвонил командарму. Доложил обстановку, попросил пополнения и снарядов. О ночной контратаке генерал отозвался одобрительно и утвердил общее решение о переходе к обороне. Он предупредил, [136] что дивизия в течение еще нескольких дней должна обходиться своими силами.

— Я уверен, что вы выкрутитесь, — заметил генерал и затем посвятил меня в армейский план удара на южном фланге нашего соседа — 14-й дивизии. Этот удар нанесут два полка Полярной дивизии. Они уже закончили формирование в Мурманске и переправляются через Кольский залив. После того как положение у Никишина будет восстановлено, новая дивизия, возможно, будет переброшена нам на помощь.

Ночные контратаки блестяще удались. Мы не только восстановили более удобный и выгодный для обороны передний край, но и отбили батарею, захватили пленных, десятки солдатских книжек и документы, которые полностью раскрыли группировку противника. Но вот о частях СС, появившихся у нас на правом фланге, пленные ничего сказать не могли.

Немцы понесли большие потери. По сообщению пленных, 1-я рота 137-го полка за два дня боев не досчиталась ста сорока пяти человек. Днем Солдатов прислал в штаб дивизии тетрадь учета убитых, которая находилась в полевой сумке погибшего немецкого офицера. Сюда заносились анкетные данные о каждом убитом. За И сентября были заполнены листы на семьдесят два человека. 12 сентября командир роты не успел сделать ни одной пометки — он был убит.

Остальные немецкие подразделения, видимо, потеряли не меньше и вряд ли были способны продолжать наступление.

Цифры вражеских потерь, свидетельствовавшие об упорстве и стойкости полков 52-й дивизии, мы не замедлили использовать в своей политической работе. Экстренно отпечатали листовку и тут же направили ее в части. На командный пункт 112-го полка, где Коротков формировал сводный батальон, отправился с листовками комиссар Орлов. Бойцы полка тяжело переживали свои неудачи. Рассказав о потерях противника, комиссар воодушевил и ободрил приунывших солдат.

У нас наступило спокойствие, но на фронте 14-й дивизии к вечеру 14 сентября гитлеровцы, наступая с юга, перерезали Мишуковскую дорогу. Вся артиллерия и командный пункт Никишина были вынуждены отойти к северу, их полковые обозы сгрудились у высоты 322.0. [137] В тот напряженный день славный боевой подвиг совершили артиллеристы 6-й батареи 14-й дивизии. Ее называли комсомольской, потому что все ее люди, в том числе лейтенант Григорий Лысенко, были комсомольцами. Это было кадровое подразделение, отличавшееся высокой боевой выучкой и сплоченностью. Несколько дней комсомольцы отбивали яростные атаки егерей, не допуская их к Мишуковской дороге в районе пятьдесят первого километра. 14 сентября гитлеровцы все же прорвались вперед, однако батарею им взять не удалось. Артиллеристы дрались в окружении несколько суток. Многие герои этой ожесточенной схватки погибли, пал смертью храбрых и Лысенко, но сапог оккупанта так и не ступил на огневую позицию комсомольской батареи. Ныне в Мурманске у Дома офицеров воздвигнут памятник бесстрашным комсомольцам-артиллеристам.

Рано утром 15 сентября на нашем участке противник открыл сильный артиллерийский огонь по высоте 314.9, которая вклинивалась теперь в его расположение. Затем вражеская авиация нанесла по этой высоте бомбовый удар, и егеря пошли в атаку против 58-го полка. Атаковали они со стороны Каменистой через ущелье.

Должен признать, что эта атака оказалась для нас несколько неожиданной. Ведь мы считали, что противник, понеся столь большие потери, уже не способен наступать по крайней мере так скоро. Но даже если бы мы и предусмотрели этот удар, помочь 58-му полку было решительно нечем. Снарядов осталось очень мало, да к тому же их следовало приберечь на случай возможного прорыва врага со стороны соседа.

Два дня среди скал и валунов шел упорный бой. Наши солдаты и командиры защищали каждую пядь родной земли. Отважно сражался батальон капитана Шарова. Командный пункт комбата Чернецкого, который сменил раненого Гринева, оказался в полуокружении — только с наступлением темноты комбат пробился к своим. В схватке с егерями погиб начальник штаба батальона старший лейтенант Баласанян. Защищая с десятью храбрецами командный пункт, он отбил три атаки, пока не был смертельно ранен. Несмотря на потери, Худалов несколько раз переходил в контратаки, что замедлило темп наступления [138] врага. Только к вечеру 16 сентября егерям удалось овладеть южной вершиной высоты. Но наши бойцы все же закрепились почти у самых обрывов и больше не отошли ни на шаг.

Значительные потери понесла огнеметная рота, защищавшая «ущелье». Она первая приняла на себя удар. Струи огня не остановили противника — слишком велико было его превосходство. Остатки роты у нас немедленно отобрал начхим армии, который, конечно, не упустил случая упрекнуть меня за неправильное использование огнеметов.

Два дня противник пытался сбросить наших с высоты 314.9, но, получив решительный отпор, прекратил атаки.

В эти же дни наши войска восстановили положение и на Мишуковской дороге: 3-я горноегерская дивизия была отброшена за реку Большая Лица.

Закончилось третье наступление врага на Большой Лице.

52-я дивизия совместно с 14-й и Полярной снова остановили фашистов на подступах к Мурманску. И на этот раз окончательно!