Встречный удар
На фронте было тихо. 12 июля поступило донесение о результатах поиска, предпринятого ночью на левом фланге 58-го полка. Разведчикам не удалось даже переправиться через реку.
Я занялся разработкой плана разведки боем. Предварительные соображения доложили начальник штаба и начальник артиллерии. Договорились пройти вместе с Кубеевым на наблюдательный пункт Шпилева, чтобы уточнить план на местности.
Но, как это часто бывает на войне, неожиданно все расчеты пошли насмарку.
Вскоре после разговора о плане разведки боем Кубеев доложил, что северная группа артиллерии ведет огонь по пехоте противника, переправляющейся через Большую Лицу на правом фланге 112-го стрелкового полка. Там же непрерывно кружится «костыль» и сбрасывает листовки, призывая сдаваться.
Несколько мелких групп противника переправились через реку, но не дошли до высот на переднем крае.
— Комбат не допустит их дальнейшего продвижения, — спокойно заверил Коротков.
Артиллеристы были менее оптимистичны. Судя по их донесениям, все выглядело гораздо тревожнее. Они продолжали обстреливать новые небольшие группы противника на обоих берегах Большой Лицы. Затем на переправе [57] появился довольно крупный вьючный отряд неприятеля.
Стало еще более тревожно, когда полковая батарея перенесла огонь в район высоты 274.0. Это уже был тыл полкового участка Короткова. Еще полчаса назад он уверял, что правофланговый батальон успешно отражает атаку, а на этот раз смущенно доложил, что противник прорвался в глубину обороны, в бой вступила рота из второго эшелона. Обстановка на правом фланге Короткову была неизвестна, так как телефонная связь прервалась, радиостанция комбата тоже умолкла.
— Я намерен произвести контратаку батальоном второго эшелона, — доложил командир полка.
Утвердив его решение, я обратил внимание Короткова на необходимость быстрее восстановить связь с правым флангом.
Почему нарушилась связь командира полка со своими батальонами? Неужели опять повторяется старое? Я уже говорил, что в то время наши командиры основным средством связи считали проводную. Радио использовалось редко, хотя радиостанции технически являлись достаточно надежными. Так повелось еще с мирного времени. На тактических учениях батальонов и даже полков (я говорю о примыкавших к госгранице Ленинградском и Прибалтийском округах, в которых мне довелось служить) радиосвязь разрешалось использовать только на прием и для технических переговоров радистов. Видимо, боялись, как бы что-нибудь не подслушала иностранная разведка. На дивизионных и более крупных учениях радиостанции были более загружены. Но радиоразговоры были настолько усложнены долгим и трудоемким кодированием текста, что к ним прибегали неохотно. Куда приятнее пользоваться привычной и в мирных условиях безотказной проводной связью! Лучше было у артиллеристов — их команды для ведения огня разрешалось передавать открыто. Но когда я попытался связаться с артиллерийским наблюдателем при правофланговом батальоне 112-го полка, оказалось, что у него радиостанции нет...
Я вспомнил, как штаб полка отогнал подальше от КП полковую радиостанцию. Не хотелось верить, что и на этот раз мы имеем дело с симптомами «радиобоязни». Ведь Коротков окончил военную академию, должен быть на голову выше других командиров полков... [58] Между тем обстановка становилась все более напряженной. Уже и Шпилев доложил о подозрительных передвижениях мелких групп вражеских солдат перед его передним краем.
Прорыв обороны на правом фланге 112-го полка был осуществлен не совсем обычным для немцев способом — без артиллерийской подготовки и без поддержки авиации. Поэтому не верилось, что это настоящее наступление. Скорее похоже на глубокую разведку боем. Мы решили пока выжидать и, кроме контратаки одним батальоном, ничего существенного не предпринимать. На всякий случай по предложению Кубеева переключили на поддержку нашей пехоты еще два артиллерийских дивизиона из южной группы.
Досадно, что враг опередил нас: мы так и не создали прочную оборону на новом самостоятельном участке 112-го стрелкового полка. В душе я бранил себя за то, что не проверил как следует позиции батальонов Короткова. Теперь не было сомнения в том, что на переднем крае полка остались незанятыми коварные лощинки и по ним, так же как в начале июля, егеря опять просочились в наш тыл.
А еще обиднее, что мы не успели провести разведку боем. Эту вину я брал целиком на себя. Хотелось подготовить людей как можно лучше, чтобы захватить пленных наверняка, а в итоге все кончилось так печально.
Весь вечер и почти всю ночь батальон, направленный Коротковым в контратаку, вел бой. Утром 13 июля майор доложил, что правофланговый батальон отошел к высоте 274.0. Подразделения второго эшелона, по его словам, удерживали южную часть этой высоты.
— Прочно удерживают? — спросил я.
В трубке тихо прозвучал приглушенный голос: — Да, видимо... [59] Такой доклад нас не мог удовлетворить. Пришлось послать работника штаба дивизии для проверки обстановки на месте.
Через некоторое время началась переорана немцев в районе левофлангового батальона полка Короткова. на этот раз при поддержке артиллерии и небольшой группы пикирующих бомбардировщиков. В течение двух-трех часов, несмотря на интенсивный огонь всей южной артиллерийской группы, егеря продвинулись на километр-полтора. Вскоре, также после сильной артподготовки, они перешли в атаку от высоты 274.0 на юг. Как доложил вернувшийся оттуда работник штаба, уже накануне к ночи она полностью находилась в руках противника. Бой шел южнее, у высоты 258.3.
Вскоре связь с Коротковым прервалась. Чтобы выяснить положение, мы послали к нему разведчиков. Они вернулись поздно ночью и сообщили: высота 258.3 занята немцами. К югу от нее расположены небольшие разрозненные группы наших бойцов.
Таким образом, почти весь участок обороны 112-го полка оказался прорванным и противник получил возможность продвигаться на восток, угрожая одновременно обойти с севера 205-й полк. Пришлось загнуть его фланг, поставив на позицию между озером Круглое и берегом реки батальон второго эшелона.
У нас еще теплилась надежда на то, что Короткое организует оборону восточнее оставленных им высот! Соответствующий приказ был послан ему с новой группой дивизионной разведки. Кроме того, разведчики должны были выяснить обстановку в этом районе и доставить запасные аккумуляторы для радиостанции полка. Мы надеялись, что они проскочат по низине вдоль восточного берега озера Круглое. Но не тут-то было. Немцы, обнаружив наших бойцов, преградили им путь огнем.
События на фронте развивались стремительно. 14 июля рано утром после артиллерийской подготовки противник отбросил к югу от занятого им накануне плацдарма разрозненные подразделения нашего 112-го полка и начал продвигаться на восток. Об этом сообщили разведчики, высланные Шпилевым. Им удалось даже привести пленного — рядового 137-го немецкого горноегерского полка. [60] С середины дня противник начал атаки и против 205-го полка, но был отбит огнем артиллерии и стрелкового оружия.
Допросили пленного. Он мало что знал. Выяснили только, что его батальон имеет задачу наступать на высоту 258.3 и далее на восток. И все же, как ни скупы были показания солдата, сопоставляя их с другими данными, мы получили возможность сделать кое-какие выводы о замысле противника.
Положение представлялось нам в таком виде.
137-й горноегерский полк передвинулся к северу от своих недавних позиций у взорванного моста. Значит, наступление на всем нашем северном фланге ведет 2-я горноегерская дивизия. Южнее находятся части, не входящие в ее состав, потому что фронт прорыва достиг уже шести километров, а это как раз предельная норма для наступления дивизии. Возможно, что она усилена или будет усилена какими-то пока не известными нам пехотными частями.
Остальные двенадцать километров фронта, протянувшегося к югу по Большой Лице, требуют для своего прикрытия около дивизии. Ею является, конечно, 3-я горноегерская. Все же фронт не так уж велик, и она может выделить два-три батальона для наступления на узком участке.
Прикидывая вероятные варианты дальнейших действий 2-й горноегерской дивизии, мы отвергли возможность ее наступления глубоко на восток. Это противнику было невыгодно. Увеличивался отрыв от дороги, батальоны могли завязнуть в каменном хаосе. Им пришлось бы, кроме того, преодолевать сопротивление нашего 112-го полка, отступавшего к востоку, и тратить силы на прикрытие своего южного фланга.
Анализируя обстановку, мы мысленно поставили себя в положение командира 2-й горноегерской дивизии и пришли к выводу, что ему целесообразнее, вместо наступления на восток, повернуть головные батальоны на юг, в сторону господствующей высоты 314.9. В этом случае егеря сразу выйдут в районы, где нет наших войск. Это даст им возможность быстрее обойти нас с тыла и завершить окружение, отрезав от Мишуковской дороги.
Сделав такие выводы, уже нетрудно было определить наши контрмеры. Требовалось направить в район высоты [61] 314.9 достаточные силы, способные преградить путь ударной группировке 2-й горноегерской дивизии. Однако у нас не было никаких резервов. К тому же с часу на час ожидалось наступление и 3-й горноегерской дивизии. Значит, нельзя было вывести в резерв ни одного батальона, пока не выяснятся участки новых атак.
Одна атака, правда, уже была. Утром противник нанес удар но правому флангу 205-го стрелкового полка, но был сравнительно легко отбит.
Где же взять резервы? Оставался только один выход: обратиться к генералу Фролову.
Командарм предупредил наше намерение и позвонил сам. Прежде всего он сообщил хорошую новость: штаб армии установил, что 112-й полк занимает высоты южнее колонии Большая Лица, налажены связь с ним и снабжение. Командующий согласился с нашим планом действий и выделил нам свой резерв — 95-й стрелковый полк.
Каждый в штабе дивизии сознавал всю сложность задачи. Батальонам, выделенным для разгрома ударной группировки противника, предстояло совершить длительный марш по «каменному морю» и провести встречный бой, требующий отточенного воинского мастерства, смелости и, главное, высокого морального духа солдат.
Мог ли в настоящее время справиться с такой задачей 95-й полк? Мы пришли к выводу, что нет. Он почти не имел автоматического оружия и морально еще не оправился от поражения на Титовке. Да и не хотелось, откровенно говоря, ответственнейшую боевую задачу, от выполнения которой зависела судьба Мурманска, решать с помощью части другой дивизии. Мы единодушно решили направить в решающую схватку наш 58-й полк, пока не связанный боем. А 95-й пусть займет его участок обороны.
Тут же пришлось решить вопрос о командире 58-го полка. Неопытному молодому капитану, который пока стоял во главе этой части, было бы рискованно поручать такое трудное дело. Конечно, не очень хорошо менять командира в ходе боя, но что же делать, раз требовался более опытный и решительный человек.
Еще два дня назад мы с комиссаром говорили о кандидатурах на этот пост. Наиболее подходящим показался командир разведывательного батальона майор Харитон [62] Алексеевич Худалов. У нас, правда, было намерение познакомиться еще с некоторыми товарищами. Но время поджимало, и Худалова поставили на полк. Прежний командир остался начальником штаба.
Точных данных о линии фронта на нашем северном фланге не было, предугадать, что произойдет там за время марша полка, тоже не представлялось возможным. Поэтому Худалову указали только общую цель: закрыть направление на юг, примерно в районе высоты 314.9, и, установив связь с Коротковым, создать совместный с ним новый сплошной фронт обороны дивизии.
Такой формулировкой вполне обдуманно предопределялся осторожный характер его действий. 58-й был нашим последним резервом, и армия, связанная боями на обоих других направлениях, не могла дополнительно выделить ни одного солдата. Мы не имели права рисковать. Противник превосходил вас в силах, в его руках была инициатива. Неудача 58-го полка, нашего последнего резерва, стоила бы нам очень дорого. Случись такое, не нашлось бы у нас уже сил для восстановления положения, и дорога врагу на Мурманск была бы открыта.
Напряженная боевая обстановка требовала скорейшего выдвижения полка к высоте 314.9. Между тем быстро двигаться по тундре с обозами а артиллерией невозможно. А без артиллерии не обойтись в столкновении с превосходящими силами противника. И мы включили в состав колонны все полковые орудия, минометы и несколько повозок, хотя это значительно снижало скорость движения. Боеприпасы везли в самодельных вьюках и несли на плечах. Полковому медицинскому пункту взамен громоздких санитарных повозок придали удобные и легкие на ходу батальонные санитарные двуколки. Для расчистки пути выделили небольшую рабочую команду.
Опыта продолжительного марша таких колонн в горной тундре у нас не было. Поэтому мы не могли точно указать срок, когда полк должен прибыть на место. Ограничились неопределенной формулировкой: «Как можно скорее».
Марш мог затянуться надолго. Значит, без привалов не обойтись. Припомнив переходы по бездорожью в Карелии и Финляндии, я рекомендовал Худалову не делать больших привалов одновременно. Лучше останавливать батальоны поочередно на три-четыре часа. Такой порядок [63] обеспечивал непрерывность марша и некоторый выигрыш во времени.
Темп движения зависит также от выбора пути. Идти надо по кратчайшему направлению и с наименьшими препятствиями. Для разведки маршрута я рекомендовал Худалову выделить опытного командира.
Выслушав приказ и наши напутствия, Худалов уехал в полк, а мы занялись вопросами снабжения. Прежде всего поручили дивизионному инженеру повернуть артиллерийскую рокаду, постройка которой продолжалась непрерывно, вслед маршруту полка. К сожалению, строительство дороги подвигалось медленно — не более километра в сутки. А полк надо кормить. Мы направили за ним полевые кухни. Для того чтобы помогать им в движении и доставлять горячую пищу в батальоны, сформировали еще одну рабочую команду.
По предложению Кубеева в хвост общей колонны включили также гаубичную батарею на тракторной тяге и полковую батарею 112-го полка, отошедшую на участок Шпилева.
Замполитом 58-го полка был батальонный комиссар Лазарев, очень вдумчивый и способный политработник. Однако от полка зависело так много, что комиссар дивизии Орлов счел необходимым побывать в каждом батальоне. Всего четыре дня мы с ним знакомы, а я уже убедился, что Орлов в каждом случае принимает как раз то решение, которое необходимо. Удивляла его неутомимость. Это был настоящий боевой комиссар, он старался всегда находиться с людьми, в гуще событий, на самых решающих участках. Вместе с Лазаревым он провел короткие митинги. Не буду утверждать, что Орлов был выдающимся оратором, но зато он умел говорить ясно и просто, искренне и горячо. Именно благодаря Орлову, Лазареву и другим коммунистам каждый красноармеец понял, что от его отваги и боевого мастерства зависит судьба Мурманска.
К вечеру маршевые колонны двинулись в путь. Нельзя было оставаться равнодушным, видя смелые, решительные лица. А с какой силой звучало раскатистое «ура», которым бойцы отвечали на пожелание успеха! В бой шли крепкие и слаженные батальоны, которые — мы были уверены в этом — лягут костьми, но не посрамят ратной славы отцов. Мы знали, что многие из солдат не [64] вернутся домой, и это придавало будничным проводам полка торжественное величие и суровость, хотя при этом не было ни развернутых знамен, ни оркестра.
Вскоре позвонил командарм. Узнав, что в колонне полка нет никого от штаба дивизии, он приказал направить к Худалову начальника нашего штаба Соловьева.
В принципе я всегда был противником подобного представительства. Поступать так — значит не доверять подчиненным. К тому же далеко не все представители обладают тактом и умом, подчас их навязчивая опека нервирует командира. Помню, во время советско-финской войны в наш полк тоже прибыли представители. Вместо того чтобы помогать командиру, они создали страшно напряженную обстановку. Их донесения, в которых осуждался каждый мой шаг, попадали находившемуся в штабе дивизии члену Военного совета армии Л. З. Мехлису, чей крутой нрав и вредная поспешность в решениях были известны всем. Только крупный боевой успех полка спас меня, как говорят, от оргвыводов.
Другое дело — разовый контроль по какому-нибудь вопросу. Это необходимо и полезно.
Так или иначе, а приказ командарма надо было выполнять, и полковник Соловьев верхом отправился догонять полк. И как ни сильна моя неприязнь к представителям, я должен признать, что в той сложной обстановке командарм был прав. Он оказался дальновиднее меня. Рядом с начальником штаба дивизии новый командир полка чувствовал себя, конечно, более уверенно.
На наше счастье, погода изменилась. Низкая облачность и моросящий дождь укрыли колонну от воздушной разведки противника.
С утра 15 июля нажим фашистских егерей на наш батальон, находившийся на загнутом фланге 205-го полка, заметно усилился. Несмотря на поддержку артиллеристов, он к вечеру отошел к долине ручья. Комбат старший лейтенант Тихомиров по телефону неуверенно сообщил:
— Сильный противник окружает нас...
Из его туманного доклада можно было понять одно: батальон не проявляет должного упорства и это исходит от самого комбата. Пришлось сказать ему об этом без обиняков и потребовать стойко оборонять каждый метр [65] земли. Однако у меня не было уверенности в том, что комбат выполнит приказ. Тут же позвонил Шпилеву и предложил отстранить Тихомирова от должности. Но тот заступился за старшего лейтенанта, и я не стал настаивать на своем предложении: кому, как ее командиру полка лучше знать своих комбатов. Шпилев наскреб роту и послал Тихомирову, но тот все равно продолжал отступать. Мы не знали тогда, что против его батальона действуют вчетверо превосходящие силы.
В штабе дивизии с понятным нетерпением следили за маршем 58-го. Медленно продвигаясь «каменным морем», растаскивая завалы, батальоны к утру 15 июля достигли высоты 322.0. С противником еще не встретились, и все напряженно ожидали этого момента.
Но вот по-шмелиному загудел полевой телефон, установленный в щели близ шалаша. Говорил Худалов. По его взволнованному голосу и характерному кавказскому акценту (майор родом из Осетии), который проявлялся у него только в минуты крайнего возбуждения, я сразу почувствовал, что произошло нечто чрезвычайное. Слышимость была плохая, голос издалека звучал глухо, словно прорывался из-под воды. По отрывочным фразам, которые то и дело заглушались каким-то треском, можно было понять только одно: хвост полковой колонны, где находится и сам Худалов, внезапно атакован во фланг. Перебив сбивчивый доклад, я предложил майору прежде всего успокоиться и стал задавать вопросы, чтобы возможно полнее выяснить обстановку.
Немного придя в себя. Худалов уже более вразумительно доложил, что все три батальона втянулись в глубокую и узкую лощину, примыкавшую с востока к высоте 314.9. Подходя к ущелью, как у нас прозвали эту лощину, Худалов не слышал никакой стрельбы. При нем находились связисты и саперы, взвод химической защиты и разведчики. Внезапно их атаковали егеря и отрезали от основных сил.
— Нахожусь на небольшом холмике у подножия высоты, — докладывал командир полка. — Сюда только что подошли запасники, назначенные в сто двенадцатый. Их человек двести. Вооружены одними винтовками.
— Передаю этот отряд в ваше распоряжение.
— Спасибо.
— Занимайте оборону на высотке. Приведите в порядок [66] подразделения, развертывайте артиллерию. В сторону батальонов выслать разведку.
— Есть! — коротко ответил Худалов.
Обстановка не радовала. Вместо постепенно развивающегося боя, который начинался бы столкновением отрядов охранения, вдруг — неожиданный удар по хвосту колонны и нависшая угроза окружения всего полка. Мы надеялись, правда, что самому Худалову и его небольшой группе удастся продержаться некоторое время. Но что же будет дальше? Все зависело от главных сил полка, так нелепо, как нам представлялось, проскочивших мимо противника. Вступили ли батальоны в бой? Сумеют ли они, не имея общего управления, выдержать вражеские удары? Удастся ли Худалову восстановить связь с батальонами и Соловьевым, который тоже оказался впереди и не знал, что случилось с командиром полка?..
Я уже думал о том, что предпринять, если Худалов потерпит неудачу. Может быть, пора двинуть на помощь Худалову последний наш резерв — саперный батальон, занятый на постройке дороги?
Решил все же немного подождать. Может быть, подойдут колонны с пополнением. Звоню в штаб армии. Ответ неутешительный: «Когда подойдет пополнение — неизвестно. Будет что-нибудь определенное — сообщим».
Невдалеке от щели с телефоном собрались почти все штабные командиры. Говорили вполголоса...
Так что же с полком? Сумел он собраться и отразить удары врага? А если нет... Что предпринять тогда? Резервов нет, пополнений нет. Но нужно выстоять. Обязательно выстоять! Ведь если мы не задержим врага, он прорвется к Мурманску...
Ожидая новых неприятных сообщений от Худалова, с тяжелым чувством взял я трубку. И вдруг услышал торжествующий голос. Ушам не поверил.
— Победа! Победа! — кричал Харитон Алексеевич. — Егеря бегут!
Почувствовав по тону разговора, что обстановка резко улучшилась, штабные командиры сгрудились вокруг меня. Лица озарились улыбками. Товарищи жадно ловили каждое слово.
— Бегут, говоришь? Расскажи-ка толком, что у вас там происходит, — допытывался я. [67]
Но Худалов и сам еще не успел до конца разобраться в обстановке. Пока только ясно одно: путь свободен и он может двигаться дальше. Обещает докладывать через каждые полчаса.
Хотя положение оставалось все еще недостаточно ясным, опасность миновала и определился благоприятный для нас перелом.
Поздним вечером 58-й полк вел бои уже на северных скатах высоты 314.9 и закреплялся у колонии Большая Лица. Сплошной фронт обороны дивизии был восстановлен!
Подробности боя нам стали известны лишь через несколько дней.
Еще на марше Худалов выслал вперед взвод разведчиков. Взобравшись по крутым каменистым склонам на вершину высоты 314.9, они внезапно наткнулись там на вражеских егерей. Взвод отошел на участок 205-го полка. Посыльный с донесением заблудился и добрался до Худалова лишь на другой день.
Не имея данных от разведки, майор решил продолжать движение. Вскоре полк втянулся в «ущелье». Батальон капитана Солдатова, при котором находился и полковник Соловьев, миновав небольшое сердцевидное озеро, встретился с противником. Развернувшись в боевой порядок, роты отбросили егерей и с боями вышли к колонии Большая Лица. Здесь Соловьев увидел командира армейской саперной роты и узнал от него некоторые сведения о Короткове. Дальнейшее продвижение было остановлено: фашисты открыли ожесточенный огонь.
Второй батальон несколько отстал от головного. Проходя «ущельем», комбат старший лейтенант Гринев услышал в тылу сильную стрельбу. Выполняя ранее полученный от Худалова план действий, он все же решил повернуть к высоте 314.9. Когда головная рота стала подниматься по сравнительно пологой лощине, гитлеровцы обстреляли ее. Гринев тут же развернул остальные роты и ворвался на высоту. Там располагалась неприятельская батарея. Попав под удар наших бойцов, вражеские артиллеристы поспешно снялись и отошли.
Тем временем третий батальон, которым командовал капитан Шаров, только еще начал втягиваться в «ущелье». Услышав яростную перестрелку в хвосте колонны, Шаров быстро оценил обстановку и, будучи человеком [68] решительным и отважным, немедленно повернул батальон кругом и атаковал фашистов, навалившихся на штаб полка. Почти одновременно вступили в бой две полковые и гаубичная батареи. Огонь наших артиллеристов был точен. Когда в рядах неприятеля начали рваться снаряды, егеря побежали, и третий батальон на плечах отступавших также ворвался на высоту. Оба батальона, продолжая преследовать егерей, полностью овладели этой важной позицией.
Бой произошел в обстановке, когда обе стороны двигались навстречу друг другу. Вследствие обоюдных недочетов в организации разведки и охранения схватки начались сразу со столкновения главных сил и неожиданно для обеих сторон, что бывает очень редко.
Все преимущества вначале имели вражеские егеря. Они значительно превосходили нас в силах (это выяснилось спустя двое суток) и уже развернулись в боевой порядок, тогда как 58-й полк растянулся в колонну. Как уже отмечалось, немцы хорошо использовали коварные лощинки. Но на этот раз они сами прозевали проход советского полка через «ущелье». Правда, противник быстро разобрался в обстановке. Потому он и обрушился на хвост колонны — самое слабое наше место. Закрыв выходы из «ущелья», егеря могли бы окружить полк. Но это им не удалось. Более того, находясь в столь выгодном для себя положении, они потерпели поражение.
Чтобы победить во встречном бою, нужны инициатива, напористость, высокая воинская выучка и, главное, крепкий боевой дух солдат. Эти качества оказались на стороне нашего кадрового полка, наших отважных бойцов и командиров. Они с честью вышли из очень трудного положения и одержали победу.
Докладывая о захвате высоты, майор Худалов сообщил:
— Склоны и вершина усеяны вражескими трупами. Да, да, именно усеяны.
Значит, противник потерпел крупное поражение. Сейчас бы устремиться за его разгромленными частями, не дать им закрепиться на последующем рубеже. Кое-кто в штабе высказывал уверенность, что если хорошенько поднажать, то немцы откатятся к Большой Лице и мы, [69] ликвидировав вражеский плацдарм, полностью восстановим свою первоначальную оборонительную полосу.
Все это было очень заманчиво, но, к сожалению, невыполнимо. Утомительный суточный марш и напряженный 7-часовой бой в горах так измотали людей, что они валились с ног. Никаких свежих сил для продолжения атаки Худалов не имел.
Так, помимо нашей воли, противник получил передышку на ночь. А более обстоятельная оценка обстановки, в особенности дополнительные данные о группировке врага, привела нас к выводу, что и 16 июля наступать не придется.
Допросив пленных егерей, просмотрев десятка полтора присланных в штаб солдатских книжек, мы установили, что здесь наступали два батальона 2-й горноегерской дивизии. Поскольку бой происходил и к северо-востоку от высоты 314.9, можно было предположить, что там находился по крайней мере еще один батальон. Для продолжения активных действий во вражеской дивизии сохранялось еще два-три свежих батальона.
В общем, учитывая все обстоятельства, мы пришли к выводу, что наше положение не столь уж устойчиво. Восемь километров фронта от побережья губы у колонии Большая Западная Лица до высоты 314.9 занимал всего один 58-й полк в одноэшелонном построении без резервов. Батареи снова отстали от него и не могли поддержать пехотинцев. В этом районе у нас был еще 112-й полк, но мы пока не знали, насколько он сохранил боеспособность.
В этих условиях, естественно, нечего было и думать о наступлении. Наоборот, требовалось быстро и надежно закрепиться на выгодном рубеже. Такой приказ я и отдал Худалову.
Поскольку главные действия переместились к северу, я решил командный пункт дивизии перевести к высоте 322.0. Начальник штаба армии согласился со мной. Поблизости от этой высоты проходила постоянная телефонная линия, и это обеспечивало прямые переговоры с армейским КП.
Наш переход длился почти восемь часов. Тропа, по которой мы двигались, кто верхом, а большинство пешком, оказалась плотно натоптанной. Но трудных участков еще было много. Я смотрел на расчищенные каменные [70] завалы, на сдвинутые в сторону валуны, и в моей душе возникало чувство глубокого уважения к бойцам 58-го полка, проложившим этот путь. Ведь они протащили по этой неровной каменистой тропе артиллерию и обозы.
Навстречу то и дело попадались небольшие караваны вьючных лошадей, которые направлялись в тыл за грузами. Проходили мимо нас носильщики с ранеными.
Пасмурная погода сменилась на ясную. В небе появился «костыль». Дважды бомбардировщики обрушивали свой груз на боевые порядки наших войск.
Вечером на новый командный пункт, приютившийся в кустарнике под высокой скалой, позвонил начальник штаба дивизии полковник Соловьев. Он разыскал наконец командира 112-го полка Короткова. Большинство его подразделений обосновалось на высотах восточнее «ущелья». Соловьев приказал Короткову сменить у колонии Большая Лица батальон Солдатова, привести в порядок перемешавшиеся роты и организовать оборону до стыка с 58-м полком. Прибывшее пополнение позволило усилить батальоны. Коротков не мог подтянуть по бездорожью лишь полковую артиллерию и обозы. Но большинство батальонных минометов он сохранил. Правда, боеприпасы здесь были на вес золота. Ведь их подвозили морем до губы Лопаткина, а затем бойцы несли на своих плечах. Впрочем, таким же путем доставляли сюда и продовольствие и фураж.
16 июля почти перед всей нашей полосой обороны противник вел себя пассивно и только на участке 205-го полка атаки егерей продолжались. Батальону Тихомирова пришлось даже очистить часть долины, которую он занимал. Его отход, конечно, не вызвал у нас энтузиазма, но, как это иногда случается на войне, мы получили при этом некоторые выгоды. Участок полка, обращенный на север, уплотнился. Сюда с Большой Лицы отошел почти полностью батальон капитана Родионова. Фланг и тыл немецкого клина, вбитого в расположение дивизии, оказались под угрозой нашего удара от высоты 314.9.
Тут очень кстати позвонили из штаба армии и сообщили, что к нам идет пополнение. Мы воспрянули духом. Теперь можно будет выкроить кое-какие резервы.
Худалов прислал сотни полторы немецких солдатских книжек, много писем, фотографий, газет. Здесь же были продовольственные карточки для получения пищи из ротных [71] кухонь и даже «карточки на поцелуй» — билеты в дом терпимости. Десятка два книжек получили и от Короткова. Квалифицированного переводчика у нас не было, и большинство документов пришлось отправить в штаб армии. Ну а в солдатских книжках разобрались сами. Установили, что убитые егеря служили в четырех батальонах 2-й горноегерской дивизии и в батальоне 3-й дивизии. Груда солдатских книжек документально подтверждала, что враг потерпел крупное поражение. Три неполнокровных советских батальона смогли одним ударом разбить пять альпийских батальонов, которые сами немцы называли лучшими.
Победа 58-го полка оказалась весьма значительной. Политотдел постарался, чтобы о разгроме егерей, рвавшихся к Мурманску, знали во всех частях дивизии.
— Пусть люди порадуются этому боевому успеху, — говорил комиссар Орлов политработникам, — и проникнутся уверенностью в своих силах.
Специальный номер дивизионной газеты призывал красноармейцев и командиров громить врага с такой же отвагой и удалью, как воины 58-го полка. Газета предоставила слово отличившимся в боях — они поделились с читателями своим опытом. В ротах появились листовки о подвигах героев боев. У всех на устах было имя командира седьмой роты лейтенанта Рожицына. Он со своими отважными бойцами первым ворвался на высоту 314.9. Был ранен, но продолжал командовать ротой. Только второе, тяжелое ранение заставило Рожицына покинуть поле боя. С уважением также отзывались в полках о храбром сержанте Борисове, о герое-артиллеристе Горюнове, о бесстрашном пулеметчике Ярошенко.
Политотдел, возглавляемый батальонным комиссаром Григорием Нестеровичем Касьяненко, позаботился и о том, чтобы агитаторы провели в каждом взводе беседы о нашей победе. На партийных и комсомольских собраниях говорили о передовой роли в бою коммунистов и комсомольцев, которые своим примером воодушевляли всех красноармейцев.
17 июля мы по приказу командарма провели короткий наступательный бой. Стало известно, что еще вечером 14 июля на северный берег губы Большая Западная [72] Лица высадился наш десант — 325-й полк 14-й стрелковой дивизии и теперь он готовился нанести удар по тылам и коммуникациям противника. Наступая на своем северном фланге, мы должны были содействовать атаке десантников.
Наступление началось в середине дня. Готовясь к нему, мы перенесли свой командный пункт еще ближе к фронту, непосредственно к высоте 314.9. Расположились в живописной рощице у ручья. Над нами вздымалась к небу почти отвесная каменная стена. На ее вершине, на высоте более двухсот метров, обосновался командный пункт Худалова. Мы не стали устраиваться капитально, предполагая вскоре снова переместиться вперед.
Однако противник отразил атаки двух наших полков. Десантники также не сумели продвинуться. Но на участке Шпилева егеря сами отошли на три километра к северу. Стало ясно, что неприятель наступать больше не собирается и надолго перешел к обороне. Он явно выдохся.
В боях с 12 по 17 июля противник понес большие потери. Но тогда мы еще не могли утверждать, что именно эти бои окажутся решающими для стабилизации положения на мурманском направлении. Лишь много позже разгром альпийских батальонов врага на высоте 314.9 был оценен по достоинству и вошел одной из важных дат в историю Великой Отечественной войны.
Завершая рассказ о подвиге 58-го полка, хотелось бы прежде всего отметить замечательных боевых комбатов Солдатова, Гринева и Шарова. Отрезанные от штаба полка, они сумели в сложной и трудной обстановке встречного боя создать перелом и разгромить врага. Вот они стоят передо мной: три комбата — три друга. Солдатов — коренастый, крепкий, спокойный, рассудительный, с широким добродушным лицом, зря под пули не лезет, но не испугается и самого черта. Высокий, красивый Гринев, он энергичен, быстро схватывает обстановку и в то же время удивительно хладнокровен. Шаров — очень подвижной, горячий, легко возбудимый, но никогда не теряющий головы, что бы ни случилось (а на войне случается всякое). Все трое — настоящие храбрецы, но не кичатся своей отвагой, не бравируют лихостью. С такими комбатами не пропадешь!
И конечно, просто невозможно умолчать о славных артиллеристах. До столкновения с 58-м полком фашистские [73] егеря хотя и медленно, но продвигались вслед за нашими разрозненными подразделениями. Они чувствовали себя превосходно. Их поддерживала вьючная артиллерия, а отступавший советский полк не вел не только артиллерийского, но даже минометного огня. Хотя и поздно, гитлеровцы обнаружили втянувшуюся в «ущелье» колонну 58-го полка. Тогда егеря устремились в атаку, пытаясь запереть выход из «ущелья» и разгромить наших. Кажется, победа близка. Отрезан от основных сил и оттеснен штаб. Но враг рано торжествовал. Красноармейцы атакуют одновременно передовые цепи и глубину боевого порядка неприятеля. Гитлеровцы ошеломлены. Не успевают они опомниться от одного удара, как на них обрушивается шквальный огонь артиллерии и минометов. Это было неожиданностью для врага.
Откуда у русских взялась артиллерия? Ведь Мишуковская дорога проходит далеко от района боев... И противник решил, что подошли крупные силы русских. Егеря в страхе отступили, а потом «гордые альпийские стрелки» побежали по всему фронту.
Включение в колонну 58-го полка артиллерии на колесах с запасом снарядов, которые везли во вьюках, было очень удачным решением. Подразделения, не приспособленные к действиям в горах, нашли способ успешного передвижения по бездорожью, научились совершать маневр в трудных условиях Заполярья.
Из записок Гесса видно, что мы правильно разгадали общий замысел противника. Немецкий горный корпус создал на наших флангах две группировки: северную — в составе восьми альпийских батальонов — и южную — из трех батальонов. Перед ними стояла задача: наступая навстречу друг другу, окружить наши войска. Южной группе предстояло начать действия лишь после того, как северная овладеет высотой 322.0. Поскольку этого не произошло, «южане» так и не сдвинулись с места.
Однако мы ошиблись в деталях замысла наступления северной группировки противника. Мы считали, что она наносит удар только со стороны реки Большая Лица и начала наступление 12 июля. На самом деле в этот день происходило лишь выдвижение войск в исходное положение, причем три батальона должны были сосредоточиться [74] восточнее реки. Переправившись через губу Большая Западная Лица, два из них остались на побережье у колонии, а третий направился на высоту 274.0 (вьючный обоз шел через Лицу). Гитлеровцы были уверены, что в низовье реки наших войск нет — выдвижение сюда 112-го полка они не заметили. Их не смутило и то, что высоту 274.0 пришлось занимать с боем, — посчитали это за столкновение со случайным разведывательным подразделением.
Между тем именно этот бой имел для противника самые неожиданные и в конечном итоге тяжелые последствия. Благодаря ему мы на целые сутки раньше узнали о начале общего наступления гитлеровцев. Мало того, когда 13 июля все три батальона двинулись в южном направлении, где накануне наших войск не было вовсе, они сразу же натолкнулись на упорное сопротивление отошедших сюда подразделений полка Короткова. Разгорелся бой на высоте 314.9. Противнику удалось овладеть ею только 15 июля, причем он был вынужден преждевременно, в нарушение всех своих планов, ввести в бой еще два батальона, которые накануне форсировали реку севернее участка 205-го полка и предназначались для развития успеха.
Против загнутого фланга полка Шпилева наступали два батальона 3-й горноегерской дивизии, обеспечивая северную группировку с запада.
Благодаря упорству наших воинов, в течение трех суток защищавших высоту 314.9, были сорваны сроки вражеского наступления, а мы сумели организовать отпор ударной группировке врага, рвавшегося к Мурманску. Эту задачу блестяще выполнил 58-й полк.
Бой с этим полком Гесс описывает самыми мрачными красками. Тут и «ураганный огонь», под который попали альпийские батальоны, и контратаки, следовавшие одна за другой, и нарушение связи с тылом, в результате чего прекратилась доставка продовольствия и боеприпасов, и огромные потери. «Итог дня... был поистине потрясающим. Второе наступление на Лице также захлебнулось», — заключает автор.
15 июля, в тот день, когда 58-й полк разгромил ударную группировку горного корпуса, произошло еще несколько боев, которые, несомненно, отвлекли часть сил неприятеля. Утром начал атаки гарнизон полуострова [75] Средний. Оккупантам пришлось направить сюда батальон 14-го финского полка. В середине дня 325-й десантный полк пошел в наступление на позиции 4-го немецкого пулеметного батальона, расположенного севернее деревни Большая Западная Лица. Противнику пришлось и сюда спешно подтянуть сначала специальные подразделения 2-й горноегерской дивизии и резервный батальон северной группы, а затем и второй батальон 14-го финского полка.
17 июля командир корпуса генерал Дитл приказал своим войскам прекратить наступление и занять «удобные оборонительные позиции». Следует отметить, что егеря выполнили этот приказ досрочно — они отошли уже вечером 15 июля.
Провал второго немецкого наступления на Большой Лице Гесс снова объясняет исключительно превосходством наших сил. Но подсчет показывает, что даже число батальонов у нас и у противника было равное. А нужно еще учесть, что немецкие батальоны по штатной численности превосходили наши, еще не получившие к тому же пополнений по мобилизации, поэтому противник фактически располагал полуторным, если даже не двойным, превосходством. В артиллерии гитлеровцы также превосходили нас. Об авиации и говорить нечего — я уже упоминал, что у нас на севере самолетов было в три с половиной раза меньше, чем у противника.
Следуя по стопам многих битых фашистских генералов, сваливавших вину за свои неудачи на Гитлера, Гесс, обеляя себя и штаб корпуса, также обвиняет фюрера в общем недостатке сил на мурманском направлении. Он вспоминает о том, что Гитлер еще в декабре 1940 года обещал командиру корпуса генералу Дитлу подумать об усилении альпийских егерей, но так и не прибавил ни одного батальона.
Что ж, пусть горе-стратеги сами разбираются, по какой причине им не удались «полярные Канны». Для нас ясно одно: советские воины превзошли врага в храбрости, упорстве и боевом искусстве. Грудью своей, своей доблестью они преградили фашистам дорогу на Мурманск. [76]