Люди в маскхалатах

Как я ни любил свою фронтовую профессию военного переводчика, все же хорошо понимал, что она, как говорится, была вторичной, основанной на результатах работы полковых и дивизионных разведчиков. Ведь это они, разведчики, в трудных поисках захватывали в плен «языков».

Много раз приходилось мне участвовать в подготовке и планировании поисков, неоднократно доводилось допрашивать пленных, захваченных разведчиками. Естественно, что я хорошо знал многих из этих отважных людей в маскировочных халатах. Нередко, еще разгоряченные поиском, они коротко рассказывали мне о схватках с врагом, о трудном пути к переднему краю противника.

Разведчики, доставлявшие к нам пленного, обычно всегда терпеливо дожидались окончания допроса и лишь потом уходили на отдых. Неизменно они задавали мне вопрос: «Язык» толковый?».

Легко понять разведчиков. Ведь они шли в бой, ежеминутно рисковали жизнью именно ради того, чтобы взять не просто пленного, а именно «языка», то есть гитлеровского солдата или офицера, который может сообщить нужные командованию сведения. [72]

Чаще всего я откровенно отвечал разведчикам, что пленный знает достаточно много и дал ценные показания. Лишь в редких случаях приходилось чуть-чуть кривить душой. И говорить, что «язык» толковый даже тогда, когда попадался пленный, который знал не очень много. Но мог ли я поступить иначе и обидеть разведчиков, людей, перед мужеством которых преклонялся, тех, кто бесстрашно шел сквозь минные поля, сквозь проволочные заграждения и огонь врага, чтобы захватить пленного?

В своих записках я уже не раз рассказывал о разведчиках. И дело тут не только в постоянном риске, которому они подвергаются. Ведь если не запланирован на сегодня поиск, то будут многочасовые тренировки в любую погоду — в дождь, холод, снег. И местность командир выбирает самую сложную, изрезанную естественными препятствиями, заболоченную или плоскую, как доска, в которую нужно врасти, чтобы быть незамеченным.

Преподаватели на занятиях самые опытные, очень строгие. Это офицеры-разведчики дивизии: Нарыжный, Харьков, Калямин, Коротков, Виноградов, Сарафанов.

А экзамен сдавать нужно уже не командиру, а войне. Высокое мастерство, большое напряжение сил требуется, чтобы захватить «языка».

Передний край врага опутан колючей проволокой, везде минные поля. А в ночное время небо над линией фронта то и дело озаряется светом ракет. Погаснет одна, в небо устремляется другая. И так без конца, до самого рассвета. «Страховки» ради враг то и дело обстреливает нейтральную полосу из всех видов оружия.

И если заметит противник разведчиков, то сразу же обрушивает на них удары артиллерии и минометов, огненные струи пулеметных и автоматных очередей. Из вражеских траншей одна за другой летят гранаты.

Не однажды мне приходилось с болью в сердце составлять донесения в разведотдел штаба корпуса о неудаче разведпоиска. Бытовала среди разведчиков такая горькая [73] шутка о формуле «четырех О» — осветили, обнаружили, обстреляли, отошли.

Не оставалась бездеятельной и разведка противника. Часто происходили ожесточенные схватки на ничейной земле с разведчиками врага. Помню и такой случай, когда наша большая поисковая группа во главе с Н. Я. Нарыжным, действуя в районе Августовского канала, натолкнулась на хитроумно устроенную засаду разведки противника и понесла немалые потери.

Да, далеко не все и не всегда бывало у разведчиков гладко. И тем больше чести, тем выше наше уважение к этим подлинным героям, благодаря каждодневному подвигу которых командир своевременно получал самые разнообразные сведения о противнике, так необходимые для руководства войсками.

Вот несколько примеров работы наших разведчиков только за последние три месяца 1944 года. Перед началом боев за Августов в результате ряда разведпоисков была точно установлена противостоящая нам группировка врага, в которую в основном входили части 558-й пехотной дивизии противника.

Во время сражения за Августов враг срочно перебросил на наш участок подразделения своей спешенной третьей кавалерийской бригады. Об их появлении немедленно сообщили разведчики. Они в ночь на 26 октября захватили пленного, принадлежавшего одному из полков третьей кавбригады. Наши разведчики установили и момент, когда перед фронтом дивизии появилась четвертая кавалерийская бригада и отдельный батальон 50-й пехотной дивизии врага.

Блестящим оказался поиск, проводившийся 14 января 1945 года небольшой разведгруппой 566-го стрелкового полка нашей дивизии. Поиском руководил младший лейтенант Красноштанов.

Разведчики совершили смелую вылазку к переднему краю врага. Рядовой Ярыгин проник в траншею противника [74] и сильным ударом оглушил вышедшего из блиндажа гитлеровца. Его «распеленали» через полчаса в нашей траншее. И вот он стоит передо мной, потирая здоровенный синяк под глазом. Пленный оказался унтер-офицером первой роты первого батальона 431-го пехотного полка 131-й пехотной дивизии.

Ба, новые части! И тут же пленный сообщает еще более важные сведения: смена частей начата недавно, она еще продолжается. Часть подразделений находится в местах сосредоточения.

Майор Нарыжный сразу же сообщил об этом артиллеристам. Тут же последовали сильные артналеты на передний край и ближние тылы врага.

Показания унтер-офицера 431-го пехотного полка 131-й пехотной дивизии дали нам немало ценных сведений о составе, вооружении новой для нас части противника. Да, пленный знает немало.

— Молодец, рядовой Ярыгин, — поблагодарил Нарыжный, слушая перевод показаний унтер-офицера.

Медико-санитарный батальон дивизии расположился за Августовским каналом, в лесу. Сюда после ночного разведывательного поиска на рассвете 30 ноября 1944 года был доставлен разведчик 237-й отдельной разведывательной роты Кужанов. Женя, так называли его в дивизии, был тяжело ранен.

Мы знали, что разведчика вскоре должны были эвакуировать в тыл. Поэтому я поспешил проведать раненого.

Было уже холодно. На дороге, на мостике через Августовский канал, густо лежал снежок. Заснежен был и хвойный лес, в глубине которого стояли палатки медсанбата. В знак особого уважения к отважному, известному всей дивизии разведчику Жангалия Кужанова поместили в отдельной небольшой палатке. [75]

Возле тяжелораненого непрерывно дежурила медсестра. Состояние Жени было тяжелым. Мы знали от врачей, что его левая нога была раздроблена осколком вражеской мины. Несколько осколков было в правой ноге.

Женя то терял сознание, то снова приходил в себя. Меня он узнал, тихим голосом поздоровался, потом попросил рассказать о показаниях, которые дали два пленных, захваченных в разведке в ночь на 30-е, в которой участвовал Кужанов. Напряженно, собрав силы, раненый выслушал мой ответ о ценных сведениях, полученных от пленных.

...На прикроватной тумбочке стоял наполненный наполовину стакан вина. Его давали тяжелораненым. Спросил Кужанова, почему он не выпьет вина, ведь оно для лечения.

Женя медленно проговорил: «Не могу. Выпейте за мое здоровье, товарищ лейтенант».

Право же, было неудобно и выпить вино, и отказаться тоже. Кужанов же настаивал: «Выпейте, пожалуйста». И вскоре снова впал в полузабытье. Он что-то шептал. Наклонившись пониже, я услышал, что сержант Кужанов, обдавая меня жаром, подает команды разведчикам — он продолжал бой.

Человек я несуеверный, но тут загадал, что если выпью за здоровье сержанта, то обязательно еще встречусь с ним. Буквально через несколько часов Кужанов был эвакуирован в тыл.

После войны долгие годы я искал Женю. Писал о нем в газетах. Но только летом 1975 года, после передачи по Казахскому республиканскому радио моего письма о разведчике Кужанове, удалось мне разыскать фронтового товарища, а вскоре мы встретились с ним в городе Сарань, Карагандинской области, где он живет и работает. Да, нелегко сложилась судьба бывшего разведчика.

Во фронтовом госпитале у Кужанова была ампутирована левая нога. Только через год после ранения он выписался из госпиталя, вернулся в родной Казахстан. [76]

Трудностям вопреки фронтовик совмещал работу с учебой, впоследствии получил высшее образование. Кавалер орденов Красная Звезда и Слава III степени, коммунист Жангалий Таттыгалиевич Кужанов многие годы работает в горисполкоме промышленного города Сарань, пользуется заслуженным авторитетом и уважением.

Надо ли говорить, как рады мы были встрече — наше желание сбылось.