Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Смекалка помогла

Осенью 1944 года перед фронтом нашей дивизии немецко-фашистские части стояли за Августовским каналом и озером Сайно. Противник закрепился на западном берегу канала и на северном побережье озера, а также на узком трехкилометровом перешейке между озерами Сайно и Нецко. [47]

К северу от нас события стали развертываться стремительно. Третий Белорусский и Первый Прибалтийский фронты взломали оборону гитлеровцев и быстро продвинулись вперед. Бои шли уже в Восточной Пруссии. На нашем же болотисто-лесистом и озерном участке было пока что сравнительно тихо.

...В один из дней, а точнее говоря — 23 октября, в моей землянке зазвонил телефон. Работник политотдела капитан Лукьянец передал мне, что предстоит выезд на самый отдаленный участок правого фланга дивизии. Там находился 1-й батальон стрелкового полка. Он был единственным в дивизии, занимавшим оборону на перешейке между озерами Сайно и Нецко. Цель нашей поездки — провести через звуковую установку передачу для немецких солдат.

От штаба дивизии, расположенного в лесу, в центре обороны, до правого фланга было более 15 километров. Мы выехали около четырех часов дня. Несмотря на неудобства, которые причиняла трудная и тряская дорога, нельзя было не любоваться красотой безбрежного Августовского леса. К самой дороге подступали могучие хвойные деревья. Смолистый запах как бы наполнял все вокруг... Стояла поздняя осень, а было совсем тепло. Безветрие. Не колыхнется ветвь, не шелохнется трава. Неяркое солнце скупо пробивается сквозь кроны высоких деревьев. Неумолчно скрипит песок под колесами медленно двигающейся повозки. Совсем бы мирной была эта картина, но временами то тут, то там в тишину врезаются пулеметные очереди, разрывы мин и снарядов. Слева от нас, невидимая за деревьями, лежит широкая гладь озера Сайно. А за ним — гитлеровцы.

Уже смеркалось, когда мы со своей «звуковкой» (так сокращенно именовали звуковую установку) добрались к месту назначения. Командир 1-го батальона капитан Гомолко встретил нас у самой дороги. Он был взволнован.

— Давайте скорее устанавливайте свою аппаратуру. Вы сегодня можете нам очень помочь. [48]

— Чем? — спросил я.

— Об этом потом, — сказал Гомолко, — а сейчас за дело.

Мы начали быстро вести подготовку к передаче. Комбат активно помогал. По его приказанию несколько солдат вместе с нашим радистом пробрались на нейтральную полосу и установили громкоговоритель неподалеку от немецкой траншеи.

Все готово. Аппаратура включена. Я произнес первые слова:

— Achtung! Achtung! Deutsche Soldaten und Offiziere! (Внимание! Внимание! Немецкие солдаты и офицеры!)

Сделал паузу и прислушался. Слышимость была прекрасной. Глухое эхо вечернего леса громко повторяло: «ziere... ziere».

Склонившись над микрофоном, я продолжал чтение текста листовки. Незаметно пролетели 15 минут. Передача окончена.

Радист начал проигрывать пластинки. А я отошел в сторонку, удивленно поглядывая на вражеские траншеи. Там почему-то было тихо. Никто не стрелял. Рядом со мной послышался в темноте знакомый голос комбата.

— Закончили? Вот и отлично.

— Что отлично? — переспросил я. — Оглохли немцы, что ли? Почему не стреляют? Не слышали передачи?

— В том-то и дело, что слушать, наверное, некому.

В словах комбата прозвучала озабоченность, Он продолжал:

— Около часа тому назад наблюдатели стали докладывать, что огонь со стороны противника резко уменьшился. Я вначале подумал, что это случайность, но все же решил: когда совсем стемнеет, прощупать оборону фашистов разведкой. А тут мне сообщили, что вы приезжаете. Зная обычай гитлеровцев, подумал, что радиопередача будет хорошей проверкой: ведь после нее они непременно [49] должны ударить в полную силу, если не от злости, так по приказу офицеров. А теперь сами видите. Ничего. Молчание. Думаю, что это неспроста: уходят гитлеровцы.

— Как? — удивился я.

— Боятся выхода наших частей с севера в свой тыл, вот, по-видимому, и отходят, — высказал свои соображения комбат и закончил: — Идемте быстрее докладывать.

Через несколько минут мы были в блиндаже комбата, озаренном ярким светом аккумуляторной лампы. Комбат позвонил командиру полка Федотову. Доложил. Затем я позвонил Нарыжному. Он сказал мне, что сейчас же доложит комдиву.

Через несколько минут зазвонил телефон. Подполковник Федотов передал комбату приказ комдива: скрытно проделать проходы в минных полях и, как только они будут готовы, атаковать врага. Комполка сообщил, что выезжает в батальон Гомолко.


Через час (я еще не уехал из батальона) артиллерия, приданная полку Федотова, совершила сильный огневой налет на первую траншею врага, а затем — на его ближние тылы. Как выяснилось позднее, разрывы снарядов накрыли колонны подразделений противника, готовившиеся совершить форсированный марш, чтобы занять позиции перед Августовом.

Огневой налет вызвал замешательство у гитлеровцев. А тут еще на дорогу выбежала группа немецких солдат из оставленного в траншее прикрытия.

— Русские, русские! — в страхе вопили они.

Следуя буквально по пятам отошедшего прикрытия гитлеровцев, поливая их огнем, забрасывая гранатами, в колонны врезались наши автоматчики. У врага началась паника.

Получив первые донесения об успехе капитана Гомолко, подполковник Федотов снял с участков обороны вдоль [50] канала и озера Сайно остальные батальоны полка и ввел их в прорыв. Вступили в бой и другие полки дивизии.

На западной окраине Августова гитлеровцы пытались было задержаться, но под ударами наших частей снова отступили. К утру 24 октября город Августов был освобожден.

На следующий день после взятия Августова оперативная группа штаба дивизии была в городе. Неподалеку, на окраинах, еще шел ожесточенный бой с контратакующим противником.

Оперативная группа только успела разместиться в двухэтажном здании в центре города, как с передовой доставили немецкого солдата, взятого в плен во время отражения контратаки.

Нарыжный был с комдивом на НП. Допрашивать пленного мне пришлось самостоятельно. После того как в боях у озера Сайно был ранен капитан Борис Владимирович Харьков, я исполнял обязанности помощника начальника разведотдела штаба дивизии.

Пленный был артиллеристом. Это удивило меня. Первое, что я спросил, было: как он, артиллерист, попал в цепи контратакующей пехоты? Не был ли он артиллерийским разведчиком?

— Нет, — ответил пленный, — впрочем, со вчерашнего дня наш дивизион весь стал пехотным. — И пленный рассказал вот о чем.

Когда немецкая пехота панически побежала под ударами советских частей, то гитлеровцы, не надеясь только на свои ноги, захватили у своих же артиллеристов машины и тягачи и на них начали драпать к Августову, а потом и из Августова. Бензина не хватило. Поэтому брошенными оказались не только орудия, но и тягачи, и автомашины. А артиллеристов сделали пехотинцами и бросили в контратаку. «Возьмете Августов — искупите свою вину», — так им сказали офицеры.

Чтобы оправдать себя, пехотные и артиллерийские офицеры [51] противника пошли даже на обман — они доложили, что их атаковали танки. Кстати, впоследствии в захваченных нами гитлеровских документах мы видели донесения, в которых черным по белому сказано о сильном танковом ударе русских на Августов. А ведь нашей дивизии ни одного танка придано не было. Может быть, гитлеровцам со страху и вправду танки почудились?

Вот у противника танки действительно появились. По показаниям пленного, их контратаку поддерживали десять танков. В резерве — примерно вдвое больше. Он видел танки в роще за передним краем.

Пленного приказал отправить в штаб корпуса. Сам поспешил на коммутатор. Позвонил Нарыжному, доложил о танковом резерве противника.

После того как начались ожесточенные контратаки гитлеровцев, командир корпуса Герой Советского Союза H. H. Мультан придал нашей дивизии много артиллерии и минометов. Для руководства операцией по отражению вражеских контратак в Августов был направлен генерал-майор Н. К. Масленников. И все же, несмотря на большую помощь, трудно пришлось 25 и 26 октября нашим пехотинцам. Но при поддержке артиллерии — истребителей танков — все контратаки врага были отбиты. Наша дивизия крепко удерживала город.

Дальше