Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Западнее Гродно

16 июля 1944 года был освобожден город Гродно. В этих боях участвовала и наша дивизия. Выбитые из города гитлеровцы отошли за Неман. Из-за реки вражеская артиллерия продолжала обстреливать центр и привокзальный район Гродно. Заговорили и наши пушки.

Под непрекращающийся грохот артиллерии части дивизии двигались через город на северо-запад, туда, где через быстрый и широкий Неман саперы уже наводили переправу. Но эта наведенная в шести километрах от города переправа просуществовала всего несколько часов. Гитлеровские самолеты прорвались сквозь заслон огня зениток и, сбросив бомбы, подожгли мост.

Стрелковые полки дивизии успели переправиться на западный берег Немана. Переправилась и оперативная группа штаба дивизии. Больше половины штаба, основная часть автотранспорта, артиллерия и склады боепитания остались на восточном берегу.

И должно же было так случиться, что я и писарь разведотдела Ефим Дзыгун добрались к переправе именно в тот момент, когда она уже горела гигантским костром. Дзыгуна я отправил к оставшейся на восточном берегу части штаба дивизии, а сам решил во что бы то ни стало перебраться на западный берег.

Знал я: к вечеру начнется наступление в сторону уже совсем близкой государственной границы. Раз наступление, то будут и пленные. Пленные там, а переводчик за рекой... Никуда не годится. Надо на западный берег. Но как?

Плавал я вроде бы и неплохо, как-никак вырос на берегах многоводного Южного Буга. Но быстрый незнакомый Неман никак не походил на медлительный Буг. Кроме того, в полевой сумке у меня справочник и словарь, в карманах документы. Поплывешь — вероятно, все замочишь. Конечно, [35] если ничего другого не придумаю, придется вплавь. Но это в самом крайнем случае.

Что же делать?

И тут обратил внимание на бродивших вокруг огромных короткохвостых немецких лошадей, брошенных отступавшими. «Попробую переплыть реку верхом на коне», — решил я.

Но от замысла до его осуществления было еще далеко. Поймать лошадь труда не составляло. Значительно сложнее было взобраться на нее, ибо предстоял первый в моей жизни эксперимент в области верховой езды. Несколько попыток взобраться на коня окончились безуспешно. Тогда мне пришла в голову спасительная мысль. Я подвел лошадь к дереву, сам же взобрался вверх по стволу и уже оттуда — на спину коня.

Но торжествовать победу было еще рано. Едва конь сделал два шага, как над лесом пронеслась тень немецкого самолета и длинная пулеметная очередь прошила передние ноги лошади. Она рухнула, отбросив меня в сторону. Минут через пять, кое-как оправившись после падения, поднялся из густой травы, прихрамывая, побрел к реке. Ушибленная нога ныла. Бок ломило.

Лошадей вокруг было сколько хочешь. Но теперь мне уже на дерево не взобраться. Тем более не перебраться через Неман вплавь. И тут я увидел на берегу человека около невесть где найденной лодчонки. Спустившись с откоса, я попросил его:

— Друг, перевези на ту сторону.

Он, даже не оглянувшись, мрачно произнес:

— А ты смерти не боишься? Лодка эта, как знаешь, называется душегубкой, да еще погляди, что на реке делается.

В самом деле, немецкие самолеты неистовствовали над Неманом. Они бросали в реку бомбы, отчего вздымались огромные пенистые столбы воды. Гитлеровские летчики обстреливали лодки из пулеметов. Я чистосердечно признался, [36] что смерти, конечно, опасаюсь, но на тот берег мне все же нужно и чем скорее, тем лучше.

— Тогда садись, — сказал «хозяин» лодки. Им оказался офицер одной из дивизий кавалерийского корпуса генерала Осликовского. Его полки также частично успели переправиться на западный берег. Обмундирование моего перевозчика было аккуратно свернуто, связано ремнем и уложено в лодку. Сам он был, как говорится, в чем мать родила.

Через несколько минут мы отчалили. Переправа продолжалась около двадцати минут без особых приключений, если не считать того, что летчик с «мессершмитта» безуспешно попытался отправить нас в гости к речному Нептуну.

До берега осталось метра три-четыре, и я, облегченно вздохнув, произнес:

— Ну, теперь порядок.

Едва я успел «изречь» эти слова, как за спиной громыхнул взрыв авиабомбы. Наша душегубка, оправдывая свое название, в ту же минуту перевернулась.

Но теперь она нам уже не нужна. Воды было здесь не больше, чем по пояс. Через несколько минут мы были на берегу. Вскоре я добрался до деревни, на северной окраине которой занимали оборону части нашей дивизии.

...Поздно вечером 16 июля 1944 года дивизия, выполняя приказ командира корпуса, оставив небольшой заслон, бесшумно снялась со своих позиций у реки. Обходя фланг гитлеровцев, наши части двинулись, ломая сопротивление врага, на запад к государственной границе.

Марш, стычки и перестрелки продолжались всю ночь и почти весь следующий день. Постепенно местность, по которой мы двигались, из равнинной стала всхолмленной, потом даже несколько гористой.

Уже темнело, когда дивизия миновала Сопоцкин. Около 19 часов 17 июля полки вступили в небольшую деревушку, расположенную на склонах двух высот, густо поросших [37] лесом. При свете карманных фонариков комдив и штабные офицеры вглядываются в карты. Да, в районе пограничного столба № 40 мы вышли на государственную границу Советского Союза. Торжественная, долгожданная минута. Каждый из нас в ту минуту думал, наверное, об одном: сколько трудного пути пройдено, сколько потерь было на военных дорогах. Думали о том, что наконец-то враг отброшен за рубеж, откуда он начал свое преступное нападение на нашу Родину.

Заработала радиостанция. Донесение о выходе дивизии на госграницу понеслось в штаб корпуса, оттуда — в штаб армии, в штаб фронта, в Москву.

Усталость брала свое. Выставлено боевое охранение, бодрствуют часовые, несмотря на проливной дождь. Все -остальные спят.

На окраине села, на высотке у самого леса, был железобетонный дот, построенный советскими инженерными частями еще в 1940 году. Здесь вместе с Нарыжным мы и провели эту ночь.

Едва поднялось солнце, как мы, установив у одной из амбразур дота стереотрубу, начали осматривать местность. Впереди дота — сплошной массив леса. Позади же можно было хорошо рассмотреть Сопоцкин. С высоты мы видели его розные улицы.

Все с нетерпением ожидали восстановления переправы и подхода подкреплений из-за Немана. Поэтому, увидав, как на широкую улицу Сопоцкина один за другим вползают танки, я радостно воскликнул:

— Товарищ майор, переправа восстановлена, танки на подходе, посмотрите, они уже в Сопоцкине.

Нарыжный приник к окуляру стереотрубы и через несколько секунд, не отрываясь от нее, длинно и замысловато выругавшись, проговорил:

— Да ведь танки-то немецкие! На них кресты!

Танковая колонна, которую я принял за наши подходившие резервы, оказалась гитлеровской. [38]

Откуда же взялись фашистские танки, да ещё в таком количестве? Ведь в течение месяца отступления немецкие войска растеряли в Белоруссии почти всю свою технику.

Пока это было для нас загадкой. А обстановка не оставляла времени на долгие размышления. Части дивизии уже вступили в бой.

Вот подошла штабная трофейная машина «амфибия». Из нее выскочил капитан Харьков и, прихрамывая (это было последствие давнего ранения), направился ко мне. Позади два разведчика вели пленного. Он был захвачен в первом подбитом у Сопоцкина фашистском танке.

— Займись им, — проговорил Харьков, передавая мне документы и автомат пленного, — я скоро подойду.

Вместе с разведчиками капитан поспешил к Нарыжному, находившемуся на НП вместе с комдивом. Я же повел пленного в дот, чтобы там допросить его. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: гитлеровец — танкист из эсэсовской части и принадлежит к свежему подразделению, только что введенному в бой. У отступающих из Белоруссии немцев обмундирование было покрыто грязью и пылью многодневных переходов и ночевок в лесах, кустарниках, хлебах, лица крайне утомленные. Этот же был одет во все новенькое, свежевыбрит. От него резко и неприятно пахло одеколоном.

Мы вошли в дот. Там никого не было. Посадив гитлеровца на скамью неподалеку от двери, я положил автомат на дощатый широкий стол у стены и начал допрос.

Пленный пытался держаться независимо. Из-под насупленных бровей злобно блестели глаза. Да, таких пленных мне еще не приходилось встречать. Этот эсэсовец, по-видимому, не один месяц отсиживался в тылу. Спесь с него еще не была сбита. Он был заносчив и нахален.

Ответ пленного на мой вопрос, откуда взялись у Немана немецкие танковые части, был таков:

— Я ничего не скажу. Немецкие танкисты вам еще покажут. Германия все равно победит. [39]

На другие мои вопросы ответы были в том же роде. Было ясно, что сразу от такого типа нужных сведений не добьешься. Но время было дорого. Необходимо было выяснить, что за части врага появились перед нами. И, оставив на время пленного сидеть на скамье у двери дота, я отвернулся от него и углубился в разбор документов.

Вот солдатское удостоверение. Черным по белому написано — он из танковой дивизии СС «Мертвая голова».

Тоненькая книжка. Разговорник. Совсем новенький. Немецко-румынский. Издан в Бухаресте в 1944 году. А вот клочок газеты. Язык мне незнаком. Сличаю с разговорником. Так оно и есть. Это обрывок румынской газеты. На нем сохранилась дата — 11 июля. Значит, семь дней назад «Мертвая голова» была в Румынии. Это же многое объясняет! Торопливо листаю специальный справочник. По нему можно определить численность любого из соединений фашистской армии.

Пожалуй, с документов и нужно было начать. Картина становилась все яснее. Работа целиком захватила меня. Быстро заношу в тетрадь одну запись за другой.

Внезапно мне показалось, что по столу рядом со мной что-то скользнуло. Позади раздался грохот. Он глухо прокатился под сводами дота. Я резко обернулся. Глазам моим предстала следующая картина.

На полу валялся автомат. Прижавшись к стене, стоял эсэсовец. А перед ним, положив руку на кобуру пистолета, стоял высокого роста подполковник. Я знал только, что он из штаба армии и приехал в дивизию перед переправой через Неман для уточнения вопросов о сборе трофейной техники.

Гитлеровский танкист, потирая правую руку, безвольно опустился на скамью.

Но что же произошло?

Подполковник сказал мне, что ему постоянно приходится иметь дело с трофейной техникой противника. Но до сих пор еще ни разу не доводилось быть свидетелем [40] допроса пленных. И, заметив, что я повел гитлеровца в дот, он последовал за нами. Не желая мне мешать, он остался стоять у входа, слушая наш разговор.

Когда же я углубился в документы, он было собрался уже уйти. Но поведение пленного показалось ему подозрительным. Эсэсовец, заметив, что я не уделяю ему ровным счетом никакого внимания и не слежу за ним, хищно оглянулся. На секунду замер, потом вдруг быстро и бесшумно приподнялся со своего места и, цепко схватив автомат за приклад, слегка приподнял его и потянул к себе.

Но он не знал, что пара глаз внимательно следит за ним. В ту же секунду, когда фашист схватил автомат, подполковник бросился наперерез гитлеровцу и сильным ударом кулака выбил у него оружие.

План эсэсовца, заключавшийся в том, чтобы, овладев автоматом, разделаться со мной и исчезнуть в густом лесу, примыкавшем к блиндажу, сорвался. Неудачная попытка бегства полностью вышибла пленного из его прежнего состояния. Куда и заносчивость девалась! В испуге он опасливо косился на вошедшего Харькова и был теперь готов отвечать на любые вопросы.

Да, он из танковой дивизии «Мертвая голова». Да, они выехали из Румынии 11 июля и трое суток мчались почти без остановок с юга на север многие сотни километров.

— Боевая задача?

— Нам приказано уничтожить переправившиеся на западный берег Немана советские части, занять оборону, не допускать дальнейшего продвижения русских к границам Восточной Пруссии. Кроме того, мы должны были установить связь с отступающими немецкими частями.

Пленный показал также, что вслед за «Мертвой головой» ожидается прибытие еще нескольких танковых дивизий.

Из допроса узнаю биографию эсэсовца-танкиста (его звали Винклер). Отец — мелкий служащий. Воспитание сына началось в организации гитлеровской молодежи. С детства [41] уже был отравлен ядом нацизма. Потом вступил в гитлеровскую партию. Долгое время работал на заводе, специалист — токарь высокой квалификации. Куда идут снаряды — продукция завода, не интересовался. Считал, что деньги не пахнут. А платили хорошо. Задумываться же над тем, что происходит в Германии, во всем мире, — не его дело. Для этого есть фюрер.

Потом война. Легкие победы. На востоке еще не был. Вот откуда и спесь. Небитый еще.

Документы и показания пленного прояснили обстоятельства появления танкистов у Немана. Харьков поспешил к комдиву с докладом.

Тем временем бой разгорался все сильнее. Наша дивизия удерживала свои позиции. Но фашистам удалось вклиниться в боевые порядки одной из наших дивизий. Она отошла на восточный берег Немана.

Начертание линии фронта на этом участке было причудливым и выглядело примерно так. На восточном берегу реки наши части. На западном, на значительном протяжении, фашистские танкисты. А еще в нескольких километрах к западу, развернувшись фронтом на восток, наша дивизия, неполного состава, без автотранспорта, без запаса снарядов, вела ожесточенное сражение с танками и мотопехотой противника. Еще западнее, в нашем тылу, находились разрозненные отряды отступавших из Белоруссии фашистских войск, с которыми и стремились установить контакт ударившие нам во фланг гитлеровские танкисты.

В разгар сражения за Неманом, в самый трудный момент боев сквозь заслон вражеских танков к нам прорвался артполк и противотанковый истребительный дивизион. Артиллеристы переправились через реку много севернее Гродно и во главе с замкомдивом С. Г. Газизовым пробились на выручку стрелковым частям дивизии.

Беспримерное мужество показывали в бою наши истребители танков. Немало гитлеровских машин пылало на дорогах и полях, но фашисты продолжали остервенело [42] рваться вперед. Ведь пока в их тылу продолжали оставаться советские части, враг не мог считать свою задачу по очистке западного берега Немана выполненной.

К утру комдив полковник Щенников перенес свой наблюдательный пункт на развилку дорог, в нескольких километрах восточнее города Липска. Здесь же, по соседству, на небольшом хуторе разместилась оперативная группа штаба.

Положение с каждым часом осложнялось. Передний край обороны дивизии проходил в одном километре от хутора. Землю то и дело сотрясали разрывы фашистских снарядов.

У всех штабных офицеров отобрали патроны, оставив им по одной обойме. Пехоте не хватало боеприпасов для отражения атак фашистских автоматчиков.

Командиру дивизии пришлось маневрировать теми небольшими силами, что были в его распоряжении. Едва начиналась атака противника, части дивизии сосредоточивались на угрожаемом участке, отражали натиск врага. На второстепенных направлениях оставляли одну-две роты. Небольшие размеры участка обороны дивизии давали возможность быстро перебрасывать подразделения.

Главной силой нашей обороны была артиллерия. Ею командовал ветеран дивизии, опытный, бывалый командир полковник Иван Дмитриевич Жилин.

Экономя снаряды, артиллеристы, чтобы бить наверняка, подпускали танки поближе к своим огневым позициям и прямой наводкой поджигали одну за другой машины врага.

На третий день боев за Неманом на дороге, ведущей на Липск, было подбито десять из тридцати атаковавших наши позиции танков. Остальные повернули обратно. Экипажи двух танков были захвачены в плен.

У этих пленных танкистов вид был совсем уже не такой, как поначалу у эсэсовца Винклера. Уныло говорили они на допросах: «Нас уверяли офицеры: «Русские выдохлись, [43] одним ударом мы их сбросим в Неман, снова захватим Гродно».

Один из пленных, командир танка Шпеер, сказал на допросе:

— На то, чтобы очистить от советских войск западный берег Немана, нам дали одни сутки. Уже три дня прошло, но задачи своей мы не выполнили. А танков десятка три, не меньше, потеряли.

На вопрос, как они оценивают численность советских войск, с которыми сражаются, гитлеровцы говорили, как правило, что все у них считают: у русских здесь не меньше двух-трех дивизий.

Вот как, значит, быстрый маневр частей нашей одной дивизии вводил противника в заблуждение.

Судьба нашей дивизии и кавалерийского корпуса, который сражался западнее, в Августовских лесах, волновала командование фронта. На второй день боев за Неманом среди бела дня над немецкими позициями появились густые облачка зенитных разрывов. Но не было видно наших самолетов, не слышно было и шума моторов.

И вдруг над самыми нашими головами, над дорогой скользнула небольшая крылатая тень. Маленький самолетик, всеми фронтовиками уважаемый У-2 — «кукурузник», — приземлился на поле у самого шоссе. Из него выбрался летчик-майор. Это был офицер из штаба фронта. Он имел поручение выяснить обстановку за Неманом. Обратно майору улететь не удалось. Самолет получил серьезное повреждение от разрыва зенитного снаряда. Но уже само появление летчика подняло боевой дух у солдат и офицеров.

— Фронт помнит, заботится о нас!

Прилет самолета из-за Немана имел еще одно последствие. Но об этом я узнал ночью при несколько необычных обстоятельствах.

Отдежурив на НП до полуночи, я пошел в домик на хуторе. Здесь были двухэтажные нары, оставшиеся после [44] немцев. Нижний ярус был занят, и я забрался наверх.

Проснулся от резкого удара по голове. Не успел сообразить, в чем дело, как удар чем-то тяжелым повторился. Еще и еще раз меня било по лицу. Окончательно проснувшись, соскочил с нар на пол.

Глухие взрывы потрясали дом. В колеблющемся свете трофейной коптилки увидел дранку, одним концом оторвавшуюся от потолка. Ее облеплял солидный кусок штукатурки. Это она «гвоздила» меня по голове при каждом взрыве.

Потирая ушибленные места, выскочил во двор и увидел в темном небе гирлянды «фонарей». Было светло как днем. Хоть книгу читай!

Над немецкими позициями, а они были совсем рядом, то и дело вздымались языки пламени. Это бомбили врага советские ночные бомбардировщики. Наш утренний гость майор-летчик вызвал и навел на вражеские позиции женский авиационный полк У-2. Бесстрашные летчицы, невзирая на сильный зенитный огонь, проносились буквально над самой землей и сбрасывали бомбы на танки эсэсовцев. В течение часа ожесточенно бомбили летчицы позиции гитлеровцев. И еще долго после того, как они улетели на восток, бились в темноте языки пламени. Горела техника врага, рвались боеприпасы.

...Начался четвертый день боев. Солнце по-прежнему жарко опаляло равнину за Неманом, где неумолчно гремела орудийная канонада и треск автоматных и пулеметных очередей заглушался разрывами авиабомб.

Ночной массированный налет советской авиации нанес танковым частям противника значительный урон. Утром, наблюдая с НП, мы насчитали десятки сгоревших и еще дымившихся танков врага. Но эсэсовцы с остервенением обреченных продолжали рваться вперед. Их положение теперь значительно осложнилось. Нашим войскам под огнем удалось снова навести мост через Неман. К нам на помощь начали переправляться свежие части. [45]

Именно поэтому гитлеровцы стремились как можно скорее разбить наши части в своем тылу, чтобы бросить все силы для отражения усиливающихся с каждым часом атак с фронта.

Бой шел почти ряДрм с наблюдательным пунктом. Отсюда, с НП, располагавшегося на гребне небольшой высоты, были хорошо видны фашистские танки и мотопехота, которые в течение нескольких часов волна за волной атаковывали наши позиции.

Командир дивизиона противотанковых орудий майор Положий доложил командующему артиллерией дивизии полковнику Жилину, что снарядов при самом экономном расходовании осталось на несколько часов боя.

В этот момент меня вызвал начальник штаба дивизии полковник Кизимиров. Он стоял возле машины с радиостанцией, замаскированной у маленького домика рядом с шоссе, на которое и старались прорваться немецкие танки.

— Послушай-ка, — сказал он мне, — что немцы говорят. Пытался я связаться по радио со штабом корпуса, но фрицы так кричать стали, что работать совсем нельзя.

Внутри радиостанции было уютно, чисто. Даже не похоже, что в одном километре отсюда идет смертельный бой. Девушка-радистка подала мне наушники. Начала тихонько вращать ручку настройки приемника.

Помехи... помехи... помехи... И вдруг сквозь треск в наушники ворвался резкий голос, что-то раздраженно кричавший по-немецки.

Сначала трудно было что-либо понять, так как немец захлебывался от злости. Наконец разобрал. Ах, вот оно что! Немецкий танкист кричал:

— Schweinerei! Wo ist Bensin? Wo ist Munition? Unsere reichen nur für eine Stunde aus! (Свинство! Где бензин? Где боеприпасы? Наших хватит всего на один час!)

Может быть, это частный случай? Но нет. Такой же истошный вопль о бензине и снарядах несся в эфир и из [46] других танков. Стремглав помчался я догонять ушедшего начальника штаба.

— У немцев снаряды и горючее на исходе. Хватит на один час, не больше.

Теперь мы оба — полковник впереди, а я за ним — побежали на НП. Выслушав доклад начальника штаба, полковник Щенников приказал немедленно сообщить о перехвате радиоразговора немцев ведущим ожесточенный бой с противником частям нашей дивизии, а также в штаб корпуса. Быть может, наше сообщение вместе с разведданными из других дивизий в чем-то помогло при подготовке командованием 50-й армии сильного контрудара по врагу. Удар этот был нанесен одновременно как наступавшими от переправы, так и находившимися на плацдарме за Неманом советскими войсками. Над немецкими позициями с двух сторон поднялась черная стена разрывов. В этот день — 22 июля 1944 года — советские войска атаковали противника на всем участке. Гитлеровские танкисты попали между молотом и наковальней. В панике, бросая танки, оставшиеся без горючего и снарядов, эсэсовцы бежали на юго-запад. Наша дивизия снова развернулась фронтом на запад.

Так безуспешно окончилась попытка гитлеровцев остановить продвижение наших войск западнее Гродно.

Наше наступление продолжалось.

Дальше