Вторая боевая осень

Партизанский подарок фюреру. — Структура спецотряда. — Диверсии на аэродроме. — Подпольщики из Марьиной Горки. — Бесславная акция гитлеровцев. — Великолепное настроение

В сентябре 1943 года народные мстители Белоруссии привели в исполнение справедливый приговор ближайшему сподвижнику Гитлера, кровавому палачу Вильгельму Кубе. Наши радисты перехватили 22-го числа немецкое сообщение о его смерти. Но мы не поверили: мало ли на какую провокацию способны изощренные фашистские ищейки. Из Москвы пришла радиограмма: «По сообщению лондонского радио, в Минске убит генеральный комиссар Кубе. Проверьте, соответствует ли это действительности и кто исполнитель акта».

Братья Сенько, ездившие в Кайковский лес к тайнику, который связывал нас с Мурашко, вернулись на взмыленных лошадях и привезли ту же весть. Я потребовал от разведчиков подробностей. Они сообщили, что Кубе взорван ночью в собственной постели, от него мало что осталось.

— Кто исполнители?

— Подпольщица из отряда майора Федорова (Димы). Она работала у Кубе горничной,— взахлеб рассказывал Владимир.— Пронесла сквозь охрану магнитную мину и заложила в изголовье палачу! На его место назначен генерал-лейтенант Готтберг. Он начал с того, что приказал расстрелять несколько десятков эсэсовцев из охраны генерального комиссара.

Вскоре мы узнали имя отважной патриотки — это была комсомолка Елена Мазаник. В Москву тотчас полетела радиограмма. Конных разведчиков Николая Ларченко я разослал в окрестные села и соседние отряды, чтобы оповестить всех о казни гитлеровского наместника. Торжество наше было велико. Мы по-хорошему завидовали боевым друзьям, которым удалось столь блестяще исполнить приговор белорусского народа. Бойцы, подпольщики и разведчики нашего отряда тоже искали путей к уничтожению Кубе, этим же были заняты многие другие отряды, бригады и нелегальные организации. И вот наконец общие усилия патриотов увенчались успехом. Генеральному палачу Белоруссии не помогли ни засекреченность местонахождения, ни глубокая тайна поездок, ни частая смена машин и автомобильных номеров, ни многослойная охрана, ни сложная пропускная система. Разорванного на мелкие куски, его едва собрали в серебряный гроб и отправили на самолете в Берлин. Таков был подарок фюреру от белорусских патриотов.

Несколько позднее мы узнали остальные подробности операции. Мину с часовым заводом Елене Мазаник передала руководитель одной из городских подпольных групп Мария Осипова. Под видом торговки она доставила ее в Минск в корзине с творогом и брусникой. Участие в осуществлении смелого замысла приняли партизанка бригады П. Г. Лопатина (дяди Коли) Н. В. Троян и рабочий-подпольщик Н. П. Дрозд.

За высокое мужество, проявленное в борьбе с врагом, славным советским патриоткам Е. Г. Мазаник, М. Б. Осиповои и Н. В. Троян присвоено звание Героя Советского Союза.

Сменивший Кубе группенфюрер СС генерал-лейтенант полиции фон Готтберг не отличался в лучшую сторону от своего предшественника. Это был такой же кровавый, разнузданный палач. Репрессии против мирного населения и советских патриотов стали еще более ожесточенными.

Шла вторая осень пребывания нашего отряда в тылу врага. У нас было 700 бойцов, 400 разведчиков, связных и членов подпольных диверсионных групп; 500 женщин, детей и стариков находилось в семейном лагере. Мы имели штаб из 7 человек, оперативный взвод из 20, подчинявшийся начальнику разведки Меньшикову. В его же ведении числился взвод конных разведчиков Николая Ларченко из 30 всадников. Отделение радистов располагало четырьмя рациями, в нем было 6 радистов и столько же бойцов охраны. Санитарное отделение насчитывало 12 человек, в том числе 4 врачей. В хозяйственном взводе состояло 45 бойцов и 50 — в комендантском, его обязанности заключались в охране и обеспечении продовольствием семейного лагеря. Стрелки, автоматчики и пулеметчики делились на три линейные роты трехвзводного состава, которыми командовали Усольцев, Малев и Сидоров.

Сложившаяся таким образом структура отряда позволяла нам надежно обеспечивать и успешно выполнять все многообразные боевые задачи.

В отряде насчитывалось более 100 коммунистов. Партийные организации были созданы в каждой роте, в отдельных взводах имелись партгруппы. Во вновь избранное бюро отряда вошли Михайловский, Мацкевич, Сермяжко, Гром и я. Секретарем опять выбрали Константина Сермяжко. По тому же принципу строилась комсомольская организация, ее вожаком стал радист Яновский.

Нашей главной целью по-прежнему оставался оккупированный Минск. Секретари подпольного горкома Лещеня и Машков ушли в соседние партизанские бригады, чтобы наладить координацию по руководству подпольным движением в городе и обеспечить выполнение всеми отрядами последних указаний ЦК Компартии Белоруссии.

Только я попрощался с секретарями горкома и старым партизаном Юлианом Жардецким, прикрепленным к ним в качестве проводника, как связные доставили из тайника письмо от Мурашко с просьбой о срочной встрече в Кайков-ском лесу. Я взял нескольких конных разведчиков и поехал на явку.

Командир подпольной группы был озабочен и возбужден. На одном из немецких аэродромов близ Минска у него находились свои люди: Зоя Василевская и Александра Никитина работали уборщицами в общежитии летчиков, а военнопленные Оперенко и Капустик под наблюдением гитлеровских механиков обслуживали самолеты. Мурашко исподволь готовил обе пары к диверсиям, но сейчас настало время ускорить подготовку, потому что фашисты намеревались вывезти с аэродрома военнопленных и вообще всех русских. Не исключена возможность, что они задумали перебазироваться подальше в тыл.

— Значит, решил немедленно провести диверсию? — спросил я.

— И не одну, товарищ подполковник, а несколько!

— Вот как! — Замысел командира группы заинтересовал меня еще больше.

Мурашко объяснил, что Зоя и Александра берутся заминировать общежитие летного состава, в котором живут 50 пилотов и штурманов. Оперенко и Капустик могут заложить мины в самолеты и в склад горючего. Все они полны решимости выполнить опасное задание, не хватает им только чисто технической подготовки.

Мы тут же постановили, что обращению со взрывчатыми материалами исполнителей обучат Олег Фолитар и сам командир группы. В операции примет участие жена Мурашко Галина Циркун, Зоя Василевская была ее подругой, и они вполне доверяли друг другу. В рискованных подпольных делах личные взаимоотношения играют далеко не последнюю роль, и успех всегда зависит от того, насколько крепко спаяны участники диверсии. Все взрывы решено было по возможности произвести в один день и к вечеру эвакуировать исполнителей в лес, а потом доставить на базу спецотряда.

Я пожелал Константину Илларионовичу и его товарищам успеха, и мы расстались.

Мурашко и его жена подготовили заряд тола в 10 килограммов, добавили к нему маломагнитные мины и отнесли все это хозяйство в дом Галины на Рабкоровской улице. Отсюда было рукой подать до общежития летчиков. Затем Галя привела Зою Василевскую, показала, где находится заряд, и передала подруге инструкции мужа вместе с ключом от дома. Переночевать подруги решили у Василевской, сюда же пришла Никитина с дочкой. Долго они не ложились спать, заранее переживая перипетии завтрашней операции.

В тот же день, когда женщины готовили свою часть диверсии, Мурашко встретился с Олегом Фолитаром, вручил ему шесть магнитных мин и велел передать их Оперенко и Капустику, обучить обращению и напомнить, что цистерны должны загореться завтра после полуночи, когда подпольщики уже будут вне досягаемости фашистов.

Военнопленные жили рядом с аэродромом, их барак, к счастью, не охранялся. В сумерках Олег вызвал Василия Оперенко, научил пользоваться минами и повторил приказание Мурашко о ночном взрыве.

— А як же самолеты? — спросил Оперенко.— Их когда рвать?

— Самолеты можно днем,— сказал Фолитар.— Но с таким расчетом, чтобы взрывались они не на аэродроме, а в воздухе. В лес уходить по сигналу девушек, после того как они заминируют общежитие.

— Добре,— согласился Василий.— Будет исполнено.

Он немало подивился молодости связного — Олегу в то время только-только сравнялось 16,— но с уважением отнесся к его солидному боевому опыту.

— Передай дяде Косте, будет полный порядочек!

— Надеюсь,— ответил Олег и ушел.

Оперенко вернулся в барак, подсел к Капустику и шепотом пересказал разговор. Друзья засунули мины под подушки и тоже долго не могли уснуть в эту ночь — последнюю в немецком бараке, на положении подневольных прислужников фашистской сволочи. Завтра оба они должны распрямиться и показать свое истинное лицо патриотов.

Лучше смерть на поле,

Чем позор в неволе,

Лучше злая пуля,

Чем раба клеймо...

Утром они поднялись позже других, спрятали мины под одеждой и вышли на летное поле. Им приказали подготовить к старту транспортный самолет. Подпольщики протирали промасленными тряпками плоскости, наливали в бак бензин. Когда немецкий механик отлучился, Василий сунул в моторную часть мину, она накрепко прилипла к металлу. Закончив работу, оба отошли в сторону и стали наблюдать, что будет дальше. Время шло, а самолет оставался недвижим. Друзья начали беспокоиться, что он взорвется на земле, это весьма осложнило бы их судьбу: расследование, неизбежные жестокие допросы, и кто знает, что еще.

Капустик первый увидел идущих к самолету генерала, двух полковников и пилота. Оперенко побелевшими губами прошептал:

— От бисовы души. В последний момент...

Момент и в самом деле был последний. Едва успел самолет подняться в воздух, как раздался глухой взрыв. Все посмотрели в ту сторону и увидели, что, объятый пламенем, он несется к земле. Возле товарной станции самолет врезался в пакгауз и рассыпался на куски.

С аэродрома на место аварии выехали две машины с офицерами и техниками. А Капустик и Оперенко, воспользовавшись суматохой, подошли к складу горючего и приклеили к двум цистернам по две магнитные мины. Потом они вернулись к пассажирскому самолету, который им также поручили подготовить к полету. Подпольщики работали не торопясь, вслушиваясь в разговоры немецких техников. По словам вернувшихся с места катастрофы, комиссия установила, что на самолете взорвался бензобак. Истинная причина аварии ускользнула от фашистов, и это порадовало друзей. К вечеру, заканчивая подготовку самолета, Капустик заминировал его мотор.

Скоро в самолет села группа артиллерийских офицеров, он улетел, но, как вскоре сообщили на аэродром, взорвался над Радошковичами, экипаж и пассажиры погибли.

— Теперь нам хана,— сказал Капустик.— Теперь догадаются. Бежим, Вася.

— Погоди,— остановил его Оперенко.— Дождемся девчат. Забыл приказ? Если у них провал, мы должны выручить.

— Как тут выручишь,— засомневался Капустик.— Погибнешь вместе с ними.

— Лучше погибнуть, чем бросить девчат.

— Ты прав,— согласился Капустик.— Приказ есть приказ.

Между тем условного сигнала от девушек все еще не было.

В то утро женщины на квартире Василевской проснулись рано, разбудили и накормили детей, увязали в узлы пожитки, минуту молча посидели перед дорогой. Галина Циркун расцеловала подруг, взяла их узлы, малышей и пошла к совхозу Сенница, где ее ждал муж.

Зоя и Александра отправились в дом Галины, уложили 10 килограммов взрывчатки и две маломагнитные мины в хозяйственные сумки, прикрыли бумагой, а сверху замаскировали содержимое куском сала и яйцами.

Они умели болтать по-немецки, отношения с аэродромной охраной у них были свойские, и солдаты пропустили их, не обыскивая. Подпольщицы держались непринужденно, перекинулись с часовыми несколькими репликами, похихикали для правдоподобия и разошлись на работу: Зоя — в общежитие, Александра — в столовую.

— Как увидишь на дверях полотенце,— сказала Зоя, взяв обе сумки,— сразу ко мне. Будем уходить.

Подруга кивнула.

Василевскую встретили пустые комнаты общежития, летчиков не было, по коридору слонялся хромой немец-комендант. Он мигом запустил глаза в Зоины сумки и сказал жадно:

— Сало!

Зоя отрезала ему кусок сала, он достал хлеб и начал есть с таким аппетитом, будто его не кормили всю войну. А сам не отводил взгляда от сумок. «Вот черт хромой,— подумала Зоя,— как бы не полез внутрь, с него все станет». Она знала, что комендант побаивается начальника аэродрома капитана Элерта, и решила сыграть на этом.

— Чего уставился! — сказала она грубо.— Сало я купила для господина капитана Элерта. Не смей трогать!

Она поставила обе сумки в шкафчик начальника и заперла его на ключ. Комендант разочарованно пробурчал ругательство. Однако он не оставил надежды выпросить еще кусочек и крутился возле Зои все время, пока она убирала в комнатах. С места аварии приехали офицеры, громко разговаривали о случившемся и никак не могли уйти. Только к вечеру они уехали в город развлекаться, уковылял куда-то и хромой попрошайка, наверное, подался за самогоном к перекупщикам. Зоя немедленно воспользовалась безлюдьем: оторвала половицу, засунула под нее толовые шашки, приложила к ним магнитные мины, часовое устройство которых должно было сработать в полночь, когда в общежитии будет полно пилотов и штурманов. Поставила половицу на место и прибила гвоздем. Опустевшие сумки кинула в шкафчик Элерта, заперла и ключ выбросила в окно. Вывесила на внешней двери полотенце как бы для сушки, а на самом деле — сигнал для остальных подпольщиков.

Увидев его, Оперенко и Капустик покинули аэродром.

К Зое пришла Александра Никитина.

— Все в порядке? — спросила она.

— Да. Уходим спокойно, будто гуляем.

Вместе с конными разведчиками я ждал исполнителей операции в Кайковском лесу, близ тайника. Ночью они пришли, и я впервые познакомился с Василевской, Никитиной, Циркун, Оперенко, Капустиком и Фолитаром. Их сопровождал Мурашко. Разведчик Чернов приготовил для всех ужин, но никто не стал есть, все ждали взрывов. Зоя Василевская нервничала, сомневалась, все ли сделала как надо. Мужчины были сдержанны, однако тоже переживали.

В первом часу ночи до нас долетели раскаты взрыва.

— Общежитие! — воскликнула Зоя.

На следующий день мы узнали, что ее заряд убил 20 и ранил 13 фашистских летчиков.

Настала очередь склада с горючим. Мы вышли на опушку леса. В нескольких километрах от нас в черное осеннее небо взметнулся язык багрового пламени и далеко вокруг осветил местность. Раздался второй взрыв, заполыхал долгий неистовый пожар.

— А много было бензина? — спросил Чернов.

— Пять цистерн по четыре тысячи литров,— ответил Оперенко.— Одна, правда, неполная.

— Славно, славно поработали,— похвалил я подпольщиков.— Теперь ужинать — ив путь. Дома отоспимся. После ужина я отозвал в сторону Мурашко.

— Вы с нами, Костя?

— Рановато, Станислав Алексеевич,— сказал он.— Слежки за -мной пока нет, поработаю еще в городе.

— Ну смотрите. Удвойте осторожность. После таких диверсий контрразведчики озвереют. А жене вашей лучше уже сейчас уйти в лагерь, вам самому будет спокойней.

— Я тоже так считаю.

— Тогда прощайтесь. До скорой встречи, Костя!

— До скорой, Станислав Алексеевич!

Попрощавшись, Мурашко и Олег ушли обратно в Минск, а все остальные двинулись в Гресский. лес.

В октябре наш лагерь принял еще одну группу подпольщиков — из города Марьина Горка, с тамошнего льнозавода. Организовались они давно, еще до прихода нашего спецотряда в тыл врага, в ноябре 1941 года.

Вначале их было пятеро: Аркадий Емельянович Суходольский, Александр Иосифович Варивончик, Виктор Васильевич Гончарик, Николай Афанасьевич Позняков и Филипп Михайлович Слабинский. Они решили вредить захватчикам всеми доступными способами и стали саботировать: уничтожали запасные части и смазочные материалы, выводили из строя оборудование, портили электромоторы и проводку, в питательную воду для котла локомобиля наливали кислоту, отчего в водогрейных трубах образовывалась течь. Топлива на заводе не хватало, и оккупанты распорядились сжигать гнилую тресту. Но подпольщики бросали в топку качественное сырье, а гнилое подавали для переработки на волокно. В результате их усилий получилось, что действующее промышленное предприятие практически почти не давало продукции.

Другой заботой подпольной группы была борьба с фашистской ложью и дезинформацией. Александр Варивончик установил контакты с работником местного радиоузла Последовичем, который помогал принимать и записывать сводки Совинформбюро. Члены группы переписывали их от руки и распространяли среди населения Марьиной Горки.

Первое время подпольщики льнозавода работали на свой страх и риск, обособленно от других патриотических организаций. Это их не удовлетворяло, и они пытались войти в связь с партизанами, но им пока никак не удавалось. Слухи о партизанских налетах росли и ширились, да пойди сыщи лесных воинов — не так-то просто.

Однако по глубинной логике жизни подпольная группа сама себе помогла. Поскольку в результате ее саботажа завод функционировал день ото дня хуже, то оккупанты убрали директора и назначили нового — М. И. Жовнерчика. Он был из местных жителей, перед войной работал в минской строительной организации, с приходом захватчиков переехал к родителям в деревню Дайнову. Став директором, хорошо относился к рабочим, оказывал помощь нуждающимся, а о фашистах отзывался отрицательно. Подпольщики учли эти обстоятельства и вызвали его на откровенный разговор, во время которого выяснилось, что Михаил Иванович не только честный советский человек, но и активный патриот, желающий одного — беспощадного сопротивления иноземным пришельцам. Он стал членом группы, а вскоре и возглавил ее. Содействие подпольщикам стала оказывать и его жена Ольга Алексеевна. Друзьям по организации Жовнерчик сообщил, что у него есть связи с местными партизанами.

Круг действий группы стал шире. Она оказывала партизанскому отряду материальную помощь, вела разведку в фашистском гарнизоне и учреждениях, сообщала в лес о карательных планах немцев. На встречи с лесными бойцами Михаил Иванович сначала ходил один, потом стал брать с собой Филиппа Слабинского, Николая Познякова и других подпольщиков. Первое время группа была связана с отрядом, который возглавлял командир Красной Армии И. И. Тищенко (дядя Ваня, Бородач), а в сентябре 1942 года наладила контакты с нашим спецотрядом и отрядом имени Суворова Второй Минской бригады. Мы порекомендовали группе не ограничиваться саботажем, а энергичнее взяться за разведку и диверсии.

Под руководством наших отрядов подпольщики Марьиной Горки стали вести более глубокую разведку, следить за дислокацией гарнизонов противника в своем городе и райцентре Пуховичах, за передвижением эшелонов, за местным аэродромом. Выполнению разведывательных заданий способствовало то, что вырабатываемая на льнозаводе электроэнергия подавалась в воинские части Марьиной Горки и на станцию Пуховичи. Под видом осмотра и ремонта электролиний и проводки члены группы могли бывать не только на территории частей, но и в помещениях и собирать там ценные сведения, которые затем со связными или через тайники передавались в отряды.

Группа Жовнерчика оказывала помощь подрывникам, выходившим на железную дорогу пускать под откос поезда. Подпольщики Позняков и Варивончик на станции Пуховичи минировали воинские составы. Аркадий Суходольский, Филипп Слабинский и другие товарищи взорвали мост через реку Цитовку, подожгли льнозавод, осуществили еще ряд диверсий. Виктор Гончарик, кроме участия в разведывательно-диверсионной деятельности, собирал и передавал партизанам оружие, боеприпасы. Михаил Жовнерчик, помимо руководства группой, снабжал отряды медикаментами, радиодеталями, солью. Все подпольщики доставляли в Марьину Горку и распространяли партизанские листовки, газеты, плакаты.

Нелегальная работа продолжалась до октября 1943 года, когда были внезапно арестованы Жовнерчик и Суходольский. Оставшиеся на свободе решили уйти в лес во избежание провала. Арестованным товарищам удалось бежать из-под стражи, и все члены группы пришли в наш лагерь, за исключением Познякова, примкнувшего к отряду имени Суворова, которым командовал Пивоваров. В боевых рядах лесных воинов вчерашние подпольщики продолжали храбро сражаться против оккупантов.

26-ю годовщину Великого Октября подпольный горком и спецотряд встречали боевыми успехами.

Лещеня и Машков побывали в нескольких партизанских бригадах, познакомились с их работой, дали указание координировать с горкомом все действия, особенно подпольных групп в Минске. Много внимания секретари уделили усилению агитации и пропаганды, порекомендовали значительно увеличить выпуск газет, листовок, воззваний, шире распространять их среди населения.

Командиров подпольных групп Мурашко и Краснитского, инструктора горкома Осадчего мы направили в Минск с заданием установить связи с подпольщиками других отрядов и создать новые группы. Они выполнили поручение и на заседании городского комитета доложили, что в числе вновь созданных нелегальных организаций появилась группа на дрожжевом заводе во главе с техноруком Борисом Чирко, на Второй минской электростанции рабочий-подпольщик Иосиф Буцевич вывел из строя 2 котла, железнодорожник Гературан взорвал 10 вагонов с боеприпасами, Олег Фолитар и Игнат Чирко заминировали 5 цистерн с горючим, братья Сенько при участии Фролова продолжают убивать немецких офицеров, Ульяна Козлова готовит взрыв в эсэсовской столовой.

Накануне праздника на железную дорогу вышли диверсионные группы Любимова, Сермяжко, Мацкевича, Ларионова и Дмитриева. Они взорвали 7 эшелонов с живой силой и техникой врага.

Редактор Сакевич и замполит Гром готовили праздничный номер «Минского большевика», листовки и воззвания. Репетировала программу партизанская самодеятельность, приводились в порядок землянки и территория лагеря, хозяйственники хлопотали насчет продуктов и вина.

По своему обыкновению, фашисты попытались отравить нам праздник. Разведка, которая в эти дни была особенно бдительна, сообщила, что из Старых Дорог в нашем направлении выступил карательный полк. Он двигался к селу Поречье с намерением форсировать реку Птичь и захватить участок шоссе Осиповичи — Бобовня, находящийся под контролем партизан. Я послал связных в соседние отряды Сороки и Мысника, чтобы организовать совместный отпор эсэсовской экспедиции.

Первыми приняли бой бойцы майора Сороки. У деревни Хреновое они встретили карателей огнем из двух пушек. Гитлеровцы повернули назад и вошли в соприкосновение с нашим отрядом. Они атаковали несколько раз, но безуспешно. Роты Усольцева и Малева, умело маневрируя, не дали себя окружить и нанесли урон атакующим, на поле боя осталось около 30 их трупов. Отличились в бою пулеметчики Аркадий Оганесян и В. Ф. Михеев, которые метким огнем отбили у врага охоту к дальнейшему наступлению на партизанские позиции. Так и закончилась эта бесславная акция фашистов 6 ноября 1943 года.

Ночью лагерь слушал приказ Верховного Главнокомандующего. Радист Пик с товарищами полностью его записали и передали Сакевичу для опубликования в завтрашней газете. Чуть позже пришла радиограмма с Указом о награждении орденами и медалями многих офицеров, бойцов и подпольщиков нашего отряда. Михаила Гуриновича и меня удостоили ордена Ленина, орденом Красного Знамени наградили Максима Воронкова и Костю Сермяжко, ордена Отечественной войны получили начальник штаба Луньков, командир роты Малев, подрывники Ларионов, Кишко, Михайловский, Тихонов, подпольщицы Капа Гурьева и Ульяна Козлова, орденом Красной Звезды отметили заслуги начальника разведки Дмитрия Меньшикова, разведчика Анатолия Чернова.

Поздравлениям не было конца. Весь лагерь не спал, награжденных без конца тискали, обнимали, в глухих уголках неведомым образом даже появился самогон. Однако лишнего бойцы себе не позволяли, дисциплина у нас всегда была образцовая.

Под утро в отряд пришел командир подпольной группы Матузов с двумя женщинами.

— Знакомьтесь, Станислав Алексеевич. Моя жена Дарья Одинцова и член группы Ульяна Козлова.

Я тут же представил храбрую диверсантку секретарям горкома, которые тоже не спали в эту бурную предпраздничную ночь. Лещеня и Машков сердечно поздравили девушку с правительственной наградой и спросили, удалось ли провести задуманную операцию в эсэсовской столовой.

— Удалось,— ответила смущенная донельзя торжественным приемом, орденом, поздравлениями Ульяна.— Вечером пятого числа под большим столом я установила сильную мину с двенадцатичасовым взрывателем. Утром шестого она взорвалась. Столовая рухнула, убито и ранено несколько десятков эсэсовцев.

Таким был заключительный праздничный подарок спецотряда Октябрьской годовщине.