Герои разведки

Опасная работа — брать «языка».— Жена командира.— Крестьянский сын Федор Боровик.— Капитан Федот Калинин.—Группа базируется в Минске.— Добровольные помощники.— Лживая радистка.— Презрение к смерти.

К весне 1943 года разведывательная служба спецотряда насчитывала около 400 человек и составляла половину его тогдашней численности. Подавляющее число разведчиков находилось вне нашей базы — в столице Белоруссии, районных центрах, на железнодорожных станциях и во всех окружающих населенных пунктах, где стояли фашистские гарнизоны.

Мастера партизанской разведки старший лейтенант Дмитрий Меньшиков, лейтенант Николай Ларченко, сержант Николай Денисевич, немец-антифашист Гейнц Линке и их товарищи часто захватывали «языков», устраивая засады на шоссейных дорогах, вблизи гарнизонов, оккупационных учреждений и аэродромов противника.

Насколько непростой была эта работа, можно увидеть на примере действий группы капитана А. Ф. Козлова.

Ему был дан приказ сопроводить в район Минска нескольких партизан, идущих на выполнение важного задания, а на обратном пути захватить «языка». Капитан отобрал десять автоматчиков и тщательно подготовил их к предстоящему рейду.

В назначенный день группа отправилась в путь. Партизаны должны были пройти в непосредственной близости от нескольких гарнизонов противника.

Во время отдыха в деревне Погулянке партизаны услыхали выстрелы. В деревню ворвались гитлеровцы. Капитан приказал старшине Сидорову и бойцу Назаровичу вместе с сопровождаемыми товарищами скрыться в лесу, а остальным прикрывать их отход автоматным огнем. Распоряжение было выполнено быстро и четко. Партизаны без потерь отошли в лес, а немцы не решились их преследовать.

Проводив товарищей до конечного пункта, группа приступила к осуществлению второй части задания — захвату «языка». Группа вышла к шоссе, по которому почти непрерывно в обе стороны шли машины, подводы, проносились мотоциклисты. Нападать в таких условиях — значило провалить важное дело. Весь день пролежали у дороги безрезультатно, разве что изучили характер вражеских перевозок. Ночью шоссе опустело. А на рассвете послышался гул мотора, вдали показалась полуторка. Козлов и Петр Бачило выскочили на шоссе с автоматами на изготовку. Машина, скрипнув тормозами, остановилась. В ней находились гражданские. Партизаны их отпустили, а грузовик загнали в лес.

Вскоре по шоссе прошла вражеская колонна. Затем проехала хозяйственная команда и неподалеку от засады стала нагружать в свою машину заранее заготовленный лес. Вдруг от команды отделился офицер и пошел прямо на залегших в кустах бойцов. За пять шагов гитлеровец заметил партизан и схватился за пистолет, но Козлов направил на него автомат и скомандовал:

— Хальт, хенде хох!

Офицер поднял руки. Подскочивший к нему старшина Сидоров повалил фашиста, зажал ему рот, обезоружил и затащил в кусты. Сделал он это столь проворно, что враг не успел позвать своих. Те, ничего не подозревая, продолжали грузить лес.

«Язык» взят, надо отходить. Группа углубилась в лес, туда, где ее ждала с заведенным мотором захваченная машина. В кабине сидели Петр Бачило и Павел Грунтович. Партизаны быстро забросили в кузов «языка», вскочили сами и по лесным дорогам помчались к лагерю спецотряда.

Въехали в деревню Вызволенье и увидели на другом ее конце несколько автомашин. Возле них суетились гитлеровцы, забиравшие у крестьян хлеб. Заметив партизанский грузовик, они открыли огонь. Партизаны ответили десятью автоматными очередями и на полном ходу пролетели мимо растерявшихся врагов. Впереди показалась дорога, на ней стояла колонна немецких машин. Но раздумывать было некогда, и партизаны пересекли дорогу в 100 метрах от колонны. Там даже не успели понять что к чему, вслед не прозвучало ни одного выстрела.

Доставленный в отряд пленный офицер дал ценные показания, которые немедленно были переданы по рации на Большую землю.

В другой раз капитан Козлов отправился на задание вшестером. И опять надо было незамеченными пройти мимо пяти фашистских гарнизонов. Соблюдая все меры предосторожности, двигались только ночью. В свободной от немцев деревне Ваньковщине остановились на отдых и, утомленные переходом, крепко заснули. Вдруг в избу влетела хозяйка с криком: «Хлопцы, погибли! Машины!»—и вновь выбежала. Спросонья капитан Козлов ничего не мог понять. Он выглянул в окно и увидел три автомашины. Из них выпрыгнули фашисты. Козлов схватил маузер. Михаил Маурин, Иван Сидоров, Григорий Москалев и остальные тоже приготовились к бою. В это время из центра деревни донеслась ружейно-пулеметная стрельба. Это с боем отходили за реку Свислочь находившиеся в деревне несколько партизан из отряда Леонида Сороки. Выскочившие из машин каратели устремились к реке.

Капитан Козлов приказал бойцам скрыться на чердаке. Иного выхода не было. Вслед за ними влез туда и сам. Стрельба вскоре прекратилась, послышались солдатская ругань, крики женщин в соседнем доме. Началась расправа с населением. Бойцы сжали автоматы, едва сдерживаясь, чтобы не застрочить в ненавистных душегубов и мародеров.

Капитан, видя состояние своих ребят, тихо приказал:

— Спокойно! Сейчас придут сюда.

И действительно, скоро в избу нагрянули каратели. Начался обыск. Искали одежду, пищу, стреляли кур во дворе, безбожно ругались. Отняв у хозяев последнее добро, собрались уходить, но вдруг один что-то испуганно сказал другому.

Капитан Козлов насторожился. Каратели напали на какой-то след. Оказывается, один из партизан впопыхах забыл захватить свою шапку с красной ленточкой. Солдаты снова начали шнырять повсюду. Один полез на чердак, пристально всматривался в темноту, но ничего не разглядел и спустился. Каратели вышли из дома и подпалили его. Партизанам пришлось покидать свое убежище. Они спрыгнули с чердака и, поливая фашистов из автоматов, бросились в поле, рассчитывая добежать до оврага и скрыться в нем. На бегу капитан Козлов заметил, что справа в 200 метрах фашисты разворачивают в их сторону станковый пулемет.

— Ложись! — крикнул капитан, и над залегшими бойцами пронеслась пулеметная очередь.

Дальше передвигались короткими перебежками. Бежавший рядом с командиром боец Зайцев упал.

— Что с тобой? — спросил Козлов.

— Я ранен.

— Бежать можешь?

Зайцев вскочил и, прихрамывая, побежал. Так бойцы достигли оврага, где были уже вне досягаемости пулемета, перешли на шаг и двинулись дальше, помогая раненому. Дошли до деревни Караси, оказали Зайцеву первую помощь, достали упряжку и положили раненого на подводу. Капитан Козлов с бойцом Митрофановым отправил Зайцева в отряд, а сам с тремя автоматчиками остался. Спустя несколько дней задание было выполнено, и вся группа с победой возвратилась на базу.

Пленные солдаты и офицеры дополняли имевшиеся у нас разведывательные данные и были постоянным источником ценной информации. Наши патриоты проникали буквально во все звенья гитлеровской военной и административной машины, устанавливали контакты с нужными людьми и ежедневно поставляли в отряд разнообразные секретные сведения. После уточнения, проверки и сортировки всех добытых материалов командованием отряда они передавались в Центр. Наши радиостанции работали почти круглосуточно — столько разведданных сообщала агентурная сеть.

Профессиональных разведчиков было немного, максимум 10 процентов, основную массу работников составляли люди, не имевшие специальной подготовки. Однако это не мешало им успешно выполнять ответственные задания.

Начало войны застало Екатерину Мартыновну Дубовскую под Белостоком. У нее было двое маленьких детей, Алик и Леня, в скором времени она ожидала третьего ребенка. Муж, командир стрелкового батальона, на рассвете отбыл в часть и принял первый бой. Эвакуация семей комсостава проходила под бомбежкой и пулеметным обстрелом фашистских стервятников. В пути она потеряла сына Алика, уехавшего с эшелоном беженцев на восток, а сама с Леней не смогла вырваться из немецкого кольца и решила пробираться в оккупированный Минск, к родителям.

Ночью в лесу немецкие автоматчики обнаружили спящих женщин и детей и стали расстреливать их в упор длинными очередями. Екатерина Мартыновна проснулась, вскочила и тут же упала с простреленным плечом. Напуганный стрельбой и дикими криками убиваемых, четырехлетний Леня плакал. Мать кинулась к нему, чтобы закрыть его телом от пуль, но не успела: долговязый палач в плаще и каске выстрелил в Леню из пистолета. Екатерина Мартыновна упала без чувств и уже не видела и не слышала, как фашисты добивали раненых.

В Минск пришла не жизнерадостная молодая женщина, а седая, убитая горем старуха. В родительском доме тоже не было радости: старики болели, сестра еле зарабатывала на пропитание. Екатерина пролежала не шевелясь несколько дней, а ветреной ночью пожар оставил всю семью без крова. Погорельцев приютила бывшая заведующая детскими яслями Юркян. В ее квартире у Дубовской родился сын. Едва оправившись от родов, Екатерина Мартыновна стала искать связей с патриотами, чтобы мстить врагу.

Узнав о ее неукротимом стремлении бороться, мы помогли ей. Познакомили со своей связной Галиной Киричек, стали через нее передавать задания.

Первые нелегальные поручения Дубовской касались медикаментов. Она должна была установить контакты со служащими одной из минских аптек и получать у них лекарства, перевязочные материалы для партизан. Ей даже удавалось доставать наркоз для нашей санчасти, что в условиях лесной походной жизни имело немалое значение. Трудно подсчитать, скольким пострадавшим в боях патриотам новая подпольщица помогла своей отважной работой.

Круг ее подпольной деятельности непрерывно расширялся. Командование отряда, видя растущее мастерство патриотки, поручило ей создать и возглавить диверсионно-разведывательную группу. Дубовская вовлекла в нее квартирную хозяйку Юркян, соседа по дому Сергея Котова, работавшего на железнодорожном узле. Группа провела много разведывательных операций, регулярно снабжала отряд важной информацией о противнике, в частности о воинских и грузовых эшелонах, проходящих через Минск, о дислокации и передвижении фашистских частей, штабов, тыловых учреждений. В ряде случаев подпольщики, руководимые Екатериной Мартыновной, совершали дерзкие нападения на немецкие поезда, сжигали горючее, идущее на фронт.

Когда Центр поручил нам собрать сведения о передвижении неприятельских войск через город Барановичи, мы послали на это задание Дубовскую. Она пробралась во вражеский гарнизон и с помощью молодой патриотки Яди, переводчицы в немецкой столовой, достала ценную разведывательную информацию. Оказалось, что каждую ночь на станции Барановичи скапливаются воинские составы и до рассвета никуда не двигаются из опасения попасть под бомбежку советских самолетов, летавших над Минском и Оршей.

Добытые ею данные мы немедленно передали в Москву, и ночные бомбардировщики совершили несколько успешных налетов на железнодорожный узел, разбив поезда, превратив в руины паровозное депо, казармы, склады и службы, вызвав опустошительные пожары.

Особо хочу рассказать о молодом разведчике и диверсанте Федоре Боровике.

Родом он из деревни Кошели Гресского района, войну встретил 18-летним юношей. Хотел эвакуироваться на восток, но попал в окружение, где и познакомился с Владимиром Ивановичем Зайцем{4}.

Федор сильно горевал, что не удалось перейти линию фронта и вступить добровольцем в действующую армию. Однажды, было это 15 августа 1941 года, Владимир Иванович его спросил:

— Комсомолец?

— Да. А что?

— Раз комсомолец, то при желании будешь полезен и в тылу врага.

— Что же мне делать? Посоветуйте.

— Дел на оккупированной территории у нас много. Однако начинать тебе, молодому, надо с малого. Ну, предположим... Хочешь быть моим связным? Для начала?

— Хочу. А что такое связной?

Вскоре Федя Боровик в полной мере узнал, что такое связной. По заданиям В. И. Зайца ходил на явки, встречался с разными людьми, передавал им условные фразы, получал зашифрованные сообщения. Первые дела юного подпольщика были захватывающе интересны, таинственны, рискованны. На каждом шагу подстерегала опасность — то в образе полевого жандарма или эсэсовца, то в обличье засекреченного немецкого агента.

Владимир Иванович Заяц перед каждой операцией тщательно инструктировал неопытного парнишку. Учил бдительности, наблюдательности, выдержке. Федя усваивал уроки хорошо, в работе был по-крестьянски нетороплив и основателен. С незнакомыми людьми сходился осторожно, разыгрывая роль пугливого деревенского недоросля. Его умение конспирироваться, ничем не выдавать принадлежности к подполью было замечено и оценено. Когда в феврале 1942 года Владимиру Ивановичу ввиду сильной блокировки пришлось уйти на Любанщину вместе с группой генерал-майора М. П. Константинова, Боровик был оставлен в его родной деревне с важным разведывательным заданием.

Спустя три месяца Владимир Иванович Заяц появился на территории своего района и связался с Боровиком. Федя возник перед ним сияющий, исполненный гордости за проделанную весьма трудоемкую работу. Он представил Владимиру Ивановичу исчерпывающий доклад о гарнизонах в Шищицах, Поликарповке, Греске и Щитковичах, обо всех изменениях, что произошли в них за это время, сообщил о последней, предмайской карательной акции в здешних лесах и сказал, что им тщательно проверена группа окруженцев и местной крестьянской молодежи, готовая влиться в ряды народного сопротивления. Вскоре В. И. Заяц зачислил эту группу во главе со старшим лейтенантом Мухиным в один из партизанских отрядов.

И только одного не выполнил Федор — не обнаружил шпионов. Когда докладывал об этом В. И. Зайцу, то чуть не расплакался.

— Не горюй, разведчик! — ободрил его Владимир Иванович.— Ты же делаешь первые шаги. Еще разоблачишь нам и лазутчика, и предателя. За выполнение ответственного задания благодарю от себя лично, от партизанского соединения!

— Служу Советскому Союзу! — тихо прошептал молодой подпольщик.

— А теперь тебе новое задание...

Почти весь 1942 год Федя продолжал разведывательную работу, затем, 10 декабря, был зачислен разведчиком в отряд имени Фрунзе бригады имени Суворова, действовавшей в Гресском и Слуцком районах. В обоих райцентрах стояли фашистские гарнизоны, и Боровик получил указание не спускать с них глаз. Федор установил связи с советскими патриотами, жившими в Греске и Слуцке, наладил там разведку, сам неоднократно бывал в гарнизонах, распространял листовки, выявлял шпионов и предателей. Пользуясь добытыми им сведениями, партизаны успешно проводили диверсии, организовывали засады, обезвредили несколько опасных агентов противника.

Наш спецотряд воевал по соседству с бригадой имени Суворова. Я был наслышал о смелости, находчивости и высокой результативности молодого разведчика Боровика. Попросил командование бригады передать нам этого замечательного парня. Товарищи пошли навстречу, и 23 марта 1943 года Федя перешел в спецотряд.

У нас он всем понравился — молодостью своей, смелостью, добрым характером. Боровику поручались трудные задания, и он выполнял их, не щадя жизни. В отряде Федор стал приобщаться к войсковой разведке, участвовал в нескольких боях, когда партизаны нанесли ощутимый урон оккупантам.

Затем неугомонный разведчик решил попробовать свои силы в железнодорожной диверсии, обратился ко мне с просьбой включить его в группу подрывников. Здесь у меня были возражения.

— Никуда я тебя не включу, Федя.

— Не доверяете, Станислав Алексеевич?

— Все обстоит как раз наоборот. Подбери людей и сам возглавь диверсионную группу.

Ликованию не было предела. Федор быстро сколотил группу, вышел на полотно и пустил под откос военный поезд. Разбито два паровоза, четыре вагона и две платформы с боевой техникой. Стал готовиться к следующей диверсии и тут получил от меня новое задание: проводить группу десантников с Большой земли, высадившихся в зоне спецотряда, далеко на запад, в те места, где я воевал в молодости. И с этой задачей Боровик справился отлично.

О дальнейшей судьбе Федора Васильевича Боровика я расскажу в эпилоге.

Так действовали разведчики нашего отряда, вчерашние мирные люди, далекие от какой-либо воинской профессии.

На территории временно оккупированной Белоруссии работали представители военной разведки, заброшенные в тыл врага командованием Красной Армии. Они не подчинялись чекистским спецотрядам, но контакты с ними у нас были постоянные, мы делали одно дело и подвергались одному риску. Особенно тесно мне пришлось взаимодействовать с военным разведчиком капитаном, а впоследствии майором, Федотом Акимовичем Калининым (Сеней),

Педагог по образованию, он не был кадровым командиром, но имел и армейскую подготовку: к началу войны носил звание младшего лейтенанта запаса. Уже в первые месяцы боев Калинин полной мерой хлебнул солдатского лиха. Сражался в Полоцком укрепрайоне, был ранен в столкновении с фашистской диверсионной группой, после госпиталя оказался на Калининском фронте, участвовал в наступлении Красной Армии, под Ржевом был вновь ранен — сначала легко в левую руку, а потом пулеметной очередью тяжело в грудь и правое плечо.

После двухмесячного лечения в подмосковном госпитале врачебная комиссия констатировала, что лейтенант Калинин ограниченно годен к строевой службе, может быть использован в армейском или фронтовом тылу. Заключение медиков не могло обрадовать боевого командира, пребывание на тыловой работе его тяготило, он рвался на передовую. Шел 1942 год, тяжелый и опасный для судеб Отечества, захватчики топтали землю родной Белоруссии, где Федот Акимович родился, вырос, закончил институт, работал... А у него почти бездействует правая рука, столь необходимая на войне. Калинин стал упорно заниматься лечебной гимнастикой, возвращая руке подвижность, силу, хватку. И добился, что в августе его послали в резерв Западного фронта, а оттуда — на курсы усовершенствования комсостава.

Во время учебы капитана Калинина вызвали к начальнику курсов, у которого находился незнакомый полковник. Он задал Федоту Акимовичу много вопросов, касающихся жизни в Белоруссии, выяснил, что Калинин неплохо знал столицу республики.

— Как вы смотрите на то, чтобы поработать в захваченном германской армией Минске? — задал вопрос полковник.

Предложение было неожиданным, оно пугало и радовало своей необычностью, ответственностью, высоким доверием. Калинин не мог от него отказаться — он был патриотом, коммунистом, фронтовиком, он хотел драться с врагом на самых опасных участках войны. Правда, Федот Акимович никогда не помышлял о разведывательной работе в глубоком тылу противника, но, если его считают пригодным для такой деятельности, он оправдает надежды командования.

Переподготовка была непродолжительной, обстановка на фронте не позволяла тратить много времени. В разведгруппу капитана Калинина вошли две московские девушки — радистка по кличке Мамка и переводчица Галя Домбровская (Эмма). Командир группы считал, что радистке весьма подходит ее псевдоним — была она очень маленького роста, мешковатая, нерасторопная. В дальнейшем у нее появились еще кое-какие нежелательные качества, в результате чего она еле избежала трагической развязки. Вторая девушка, Эмма, отличалась от Мамки в лучшую сторону по всем статьям.

Октябрьским вечером 1942 года с Тушинского аэродрома поднялся самолет с тремя пассажирами на борту. Группа Калинина пролетела над линией фронта, от Смоленска пилот повернул на север, а потом на юго-запад. Прыгнули и приземлились южнее Минска, близ реки Птичь, нормально, без происшествий. Груз также опустился вполне благополучно. По карте проложили маршрут в столицу Белоруссии, он шел через деревни Волосач, Ореховку, Дудичи, Бельковичи, Гребень. До Волосача решили идти вместе, а потом порознь, так как дальше следовать группой было опасно. Еще раз уточнили место и время встречи в Минске.

Учась в Минском пединституте, Федот Акимович снимал квартиру в Новинском переулке, 8, у рабочего Антона Францевича Петрашко. Тогда хозяева хорошо относились к своему жильцу, но как встретят нынче, ведь времена изменились? Да и живы ли они?

Калинин шел по улицам и не узнавал любимого города. На каждом шагу развалины и пепелища. Немецкие воинские части, полиция, сыщики. Но внешне капитан ничем не отличался от жителей оккупированных районов, изготовленные военной разведкой документы на имя Наумова были в полном порядке, и он благополучно достиг домика Петрашко.

Хозяева были живы, но за войну сильно постарели, от прежнего оптимизма не осталось и следа.

— Сами не ведаем, как еще тянем ноги,— сказали Антон Францевич и Мария Николаевна.— А ты где и как?

Пришлось изложить старикам выдуманную историю о побеге из немецкого плена, о том, что жить приходится теперь под чужой фамилией. Легенда оказалась правдоподобной, хозяева поверили капитану, согласились принять на квартиру. Прописка прошла без осложнений, документы не вызвали подозрения в паспортном столе.

В назначенный день Калинин встретил Эмму. Она дошла до Минска благополучно, сняла комнату. Радистка временно обосновалась в Ратомке, жилье для нее в городе еще не подыскано, да и сделать это не так просто, ведь квартира должна подходить для работы с передатчиком, быть удаленной от фашистских учреждений, от эсэсовских ищеек с их пеленгаторными станциями, от подозрительных, ненадежных соседей. Разведчикам опасны как прямые и замаскированные враги, так и люди, не в меру любопытные да болтливые.

Найти комнату для радистки Федот Акимович попросил своих хозяев, сказав им, что Мамка его сестра, тоже ищущая в Минске работу. Супруги Петрашко пообещали выполнить просьбу, и капитан отправился в лес забрать рацию и питание к ней. На обратном пути в деревне Бельковичи повстречал группу партизан из Второй Минской бригады, главный из них, помощник начальника штаба бригады Алексей Цысь, убедившись, что имеет дело с военным разведчиком, помог Калинину с верным человеком доставить груз в город.

Старики нашли квартиру для Мамки в доме № 8 по Вузовской улице. В частном домике было три комнаты и кухня. Место тихое, спокойное. Хозяйка обычно на целый день уходила по базарным делам, тем и кормилась, кроме нее в доме никого. Радистка и Эмма поселились в комнате с окном во двор. Передачи решили вести во время отсутствия хозяйки.

Калинин стал собирать сведения, которые интересовали командование Красной Армии,— о размещении в. городе и окрестностях немецких воинских частей, их численности и вооружении, о базах и складах вражеской армии, о военных предприятиях и железнодорожных перевозках. Везде побывать и все узнать сам он не мог и начал исподволь готовить помощников. Первым откликнулся на просьбу капитана Антон Францевич Петрашко, который работал электромонтером и по служебным надобностям бывал в местах расположения фашистских войск и учреждений. Разведчик завел разговор издалека, с общего положения в городе, стараясь выяснить, как хозяин относится к оккупационному режиму. Старик не скрыл своих настроений.

— Вот что я тебе скажу, Акимович, долго их господство не продержится, мало кому по душе такой «порядок». Мы, рабочие, без дела не сидим, кое-что предпринимаем и хотим еще больше пользы принести своим. А ты думаешь отсидеться в стороне? Смотри, придут наши, со всех строго спросят!

— Неужели придут? — спросил капитан.

— Обязательно придут! — сердито ответил старик.— А ты что, не веришь? Думаешь, ослабла Советская власть?

В искренности хозяина трудно было усомниться, и Калинин дал ему первое поручение: добыть информацию о складах горючего, боеприпасов и о воинских частях, расположенных на участке, который он обслуживал. Хозяин внимательно, строго посмотрел на капитана, подумал и сказал:

— Это я смогу. Если выдашь немцам, что же... Я человек старый и смерти не боюсь.

Он все еще был настороже, а Федот Акимович по условиям конспирации не имел права открываться целиком, рассказывать, что вот он командир группы, заброшенной в тыл. военный разведчик и так далее. Разведывательная работа требует скрытности, недоговоренности.

Спустя несколько дней Антон Францевич доставил капитану первые разведданные. Проверка подтвердила их точность, старый рабочий стал активно помогать Калинину, вовлек в дело своего сына Владимира с товарищами, и все вместе они взяли под наблюдение германские части, предприятия, тыловые учреждения, базы и склады в северо-восточной части города, военный городок Антонове, а также железнодорожные перевозки в сторону Москвы.

В середине ноября капитан познакомился с Михаилом Михайловичем Печко и его женой Ларисой Карловной. Инженер-химик Печко работал в оккупацию грузчиком овощной базы, жили супруги у железной дороги, идущей на Молодечно. Оба согласились помогать Калинину, установили наблюдение за перевозками по этой дороге, предоставляли свою квартиру для явок разведчиков.

У супругов Петрашко снимал квартиру еще один человек, Анатолий Сергеевич Плонский. Инженер, перед войной был вольнонаемным служащим в штабе Западного округа. В начале войны потерял семью, не успел эвакуироваться и, чтобы прожить, устроился работать в бюро инвентаризации, позже перешел в земельный отдел. Всю осень находился в сельской местности, в Минске не показывался. Антон Францевич отзывался о нем как о патриоте, честном и надежном. Капитан заинтересовался Плонским и поджидал его приезда.

Он прибыл в конце декабря с зарплатой, полученной натурой — рожью, картофелем, луком, солеными огурцами.

По случаю приезда был организован обед с выпивкой. За столом Калинин разговорился с Плонским, убедился, что тот соответствует характеристике хозяина, свой человек, и с этого дня начал постепенно вовлекать его в нелегальную деятельность. Плонский был очень осторожен, не сразу доверился капитану, но зато потом стал хорошим разведчиком.

В январе 1943 года он достал план города с нанесенными важнейшими вражескими объектами. С помощью старых знакомых начал добывать ценнейшие данные о противнике, организовал и возглавил вспомогательную разведгруппу.

Агентурная сеть, созданная в Минске капитаном Калининым, действовала хорошо, не клеилась только работа у радистки Мамки. Калинин дважды возил ее на консультацию к нашему соседу, в отряд майора Сороки, где я и познакомился с капитаном. Внешне у Мамки все обстояло благополучно: она усидчиво стучала ключом, но обратная связь с Москвой не получалась. Командир группы не один раз запрашивал нужное ему снаряжение, Москва обещала прислать его по воздуху, однако самолеты почему-то не прилетали.

Хлопот с радисткой было много. В январе, когда она проводила очередной сеанс, неожиданно пришла с базара квартирная хозяйка, обнаружила антенну, перерубила ее топором, всполошилась.

— Это девушки телефоны повесили! — запричитала она и куда-то убежала.

Мамка бросила рацию, помчалась на квартиру к Федоту Акимовичу. Вдвоем они вернулись в комнату Мамки, забрали рацию, питание и перенесли в дом Петрашко. В тот же день обнаружилось, что радистка потеряла паспорт. Рисковать дальше с такой работницей в Минске не имело смысла, капитан отвез ее вместе с рацией в отряд Сороки и тут с моей помощью окончательно выяснил, что никакой связи у Мамки с Центром вообще не было. Видя, что самолеты по его радиограммам не прилетают, капитан попросил меня связаться с военным командованием через Наркомат внутренних дел и узнать, в чем дело. Я так и поступил. Ответ пришел неожиданный: со дня выброски Москва ничего не знала о группе капитана Калинина. Тогда капитан догадался о причине многочисленных неполадок со связью и заставил Мамку чистосердечно признаться в грехах.

Оказывается, наскоро подготовленная к работе на рации, девушка не смогла ни разу установить связь с Центром, испугалась своей беспомощности, неведомого наказания, обстановка-то была исключительная — вражеский тыл, глубокая разведка. А испугавшись, обманула командира группы. За первым обманом последовал второй, третий и так без конца. Многочисленная информация, собираемая разведчиками с крайней опасностью для жизни, не поступала в Центр. Хорошо, что в Минске было партийное подполье, работали другие разведывательные группы, они часто дублировали действия агентуры Калинина и поставляли командованию Красной Армии необходимые военные сведения. Но все же ущерб работе был причинен ощутимый.

Когда Федот Акимович узнал всю правду, он был страшно разгневан и хотел расстрелять Мамку, однако мне и другим офицерам удалось отговорить его. Радистка была очень молодой, очень неопытной, плохо обученной, растерялась в сложных условиях, смалодушничала, струсила. Случай этот еще раз напомнил нам всем, как важен тщательный подбор кадров для сражений на невидимом фронте и как личные, сугубо индивидуальные черты характера рядового бойца могут повлиять на успех общего дела.

Как несправившуюся с работой, Мамку отправили за линию фронта. Капитан некоторое время пользовался рацией в отряде Сороки, а затем Большая земля прислала ему новых радистов.

Зиму Калинин оставался в Минске. Вместе с Эммой и другими разведчиками он выполнял задание Центра: установить нумерацию и численность частей минского гарнизона. Каждые 7—10 дней капитан сам пробирался в партизанскую зону и передавал добытые сведения на рацию.

В феврале, после окончательного падения сталинградской группировки немецко-фашистских войск, в столице Белоруссии начались массовые аресты и расправы над мирными жителями.

Однако логика всенародного сопротивления вражескому нашествию была такова, что кровавые репрессии только сильней раздували пламя патриотической борьбы. У Калинина появились новые бесстрашные помощники из минских жителей, среди них: Нина Карловна Чеботарева, Нина Семеновна Шинкаренко, Сергей Прокофьевич Яковицкий и его жена Клавдия Михайловна. Инженер Яковицкий накануне войны работал в Ломже, во время оккупации перебрался в Минск и стал директором маленького завода, сумев скрыть от фашистской администрации свое истинное политическое лицо. Сергей Прокофьевич обеспечивал капитана сведениями о работе всех промышленных предприятий города, его жена была связной. Поток информации Центру от разведывательной группы Калинина увеличивался день ото дня, несмотря на активное противодействие вражеской службы безопасности.

Агентура Федота Акимовича, как, впрочем, и он сам, имела минимум профессиональных навыков и успешно выполняла свой долг лишь благодаря высокому нравственному порыву, который часто помогал патриотам совершать невозможное. При встречах с Калининым в партизанской зоне я внимательно выслушивал его рассказы о деятельности группы и подсказывал наиболее рациональные решения сложных проблем. Капитан с благодарностью принимал советы и выполнял их, но предусмотреть все мелочи было невозможно. Против его агентурной сети воевала многоопытная фашистская контрразведка, и провалы становились неминуемы.

Весной 1943 года активно действующая группа капитана Калинина ощутила первые попытки врага обнаружить ее. Командиру сообщили, что за ним охотится контрразведка, и в начале апреля ему чудом удалось избежать ареста. Хозяйка его тогдашней конспиративной квартиры Нина Карловна Чеботарева не успела скрыться и попала в лапы палачей, угодила в концлагерь и спустя год погибла.

По указанию Центра Федот Акимович остался в лесу, создал самостоятельный оперативно-разведывательный отряд и продолжал руководить агентурной сетью в Минске. Связь с городом поддерживал через Ларису Печко, Нину Шинкаренко, Василия Борисенка.

Летом в отряд влилась прилетевшая из Москвы диверсионная группа Нины Лукиничны Правилыциковой. До войны она работала в белорусской столице учительницей, знала город, имела нужные знакомства. Капитан поручил ей наблюдение над всеми тремя аэродромами близ Минска, и она с честью выполняла это непростое и опасное задание.

Нет возможности описать или даже перечислить подвиги разведчиков в оккупированной столице Белоруссии и в Минской зоне. Люди каждодневно шли на смертельный риск, на тяжелейшие испытания и приносили реальную пользу победоносной Красной Армии, развивавшей наступление против армейской группировки немцев «Центр».