Полесские встречи

Алексей Шуба и Георгий Машков.—У секретарей подпольного обкома.— Немец-антифашист Гейнц Линке.—Праздник в Гресском лесу

В Пасеке мы пробыли до вечера. Бойцы обоих отрядов за день основательно отдохнули, наконец-то выспались в тепле, крепко позавтракали, пообедали и поужинали. Настроение резко поднялось, так что, когда в сумерках мы снялись с места, наша колонна сильно напоминала мирный крестьянский обоз, едущий в соседний район для обмена передовым опытом. Не было конца смеху, остротам, потом впереди свежий девичий голос затянул нашу партизанскую, а парни подхватили:

Впереди дороги,
Бури и тревоги.
У бойца на сердце
Спрятано письмо.
Лучше смерть на поле,
Чем позор в неволе,
Лучше злая пуля,
Чем раба клеймо...

Печальная и мужественная песня, в нашем отряде часто пели ее в те годы.

Затем озорной паренек дважды прокричал сочиненную сегодня частушку:

Партизанам путь закрытый,—
Говорит фашистский гад.
На снегу стоит корыто
И пуляет наугад!

— О чем это они? — не понял ехавший со мной Кусков.— Какое корыто?

— Фольклор,— пояснил я своему заму.— Жгут сатирой немецкий бронепоезд. Да утихомирь ты их, Тимоша, распелись, точно конец войне!

Кусков спрыгнул с саней и широким шагом догнал весельчаков.

— Тихо! — донеслась его команда.— Не у тещи на поминках! Кругом вражеские гарнизоны с броневиками, а вы заладили про корыто!

Фольклор прекратился, Кусков опять подсел ко мне, и тут к нам подъехали четверо всадников. Двое были свои — командир взвода конной разведки Николай Ларченко и Валя Васильева, а двое чужие.

— Кто такие? — спрашиваю.

— Партизаны из отряда Шубы,— докладывают. Оказалось, разведчики. Их отряд стоит в Осовце, деревне, которая южнее Пасеки на десять километров...

— Как прошла карательная акция? — спрашиваю.

— А у нас ее и не было,— отвечают партизаны.

— Повезло вам,— говорю.— Много фашистов в районе?

— Гарнизоны в Верхутине и Старых Дорогах, а у нас чисто.

Оба населенных пункта остались на севере. По пути в Пасеку мы прошли между ними и счастливо избежали столкновения. Слава аллаху, думаю.

— Где можем остановиться? — спрашиваю.

— Впереди будет деревня Зеленки, там вполне можно. Мы проводим, нам по пути.

— Спасибо,— говорю.— Езжайте вперед с моими конниками и предупредите крестьян, что идут партизаны, много.

В Зеленках, как и повсюду в Белоруссии, нас встретили с трогательным радушием. Истопили бани, напекли картофельных оладий на бараньем сале. Худо одетым бойцам хозяйки дарили шерстяные носки и вязаные рукавицы.

На следующий день замполит и я поехали в Осовец, познакомились там с командиром партизанского отряда Алексеем Ивановичем Шубой и комиссаром Георгием Николаевичем Машковым, будущим секретарем по пропаганде Минского подпольного горкома партии. Оба товарища произвели на нас с Громом отрадное впечатление своим спокойствием, уверенностью и далеко не всем дающейся в условиях вражеского тыла тонкой уравновешенностью мысли и чувства.

Шуба и Машков рассказали, что в Любаньском районе относительно тихо, партизаны контролируют подавляющую часть территории и зимняя карательная экспедиция их миновала, она свирепствовала севернее, в районах Минской зоны. Неподалеку от штаба отряда, на хуторе Альбине, находится Минский подпольный обком.

— Надо съездить,— сказал Гром.

— Надо,— согласился я.— Работаем под их руководством, а лично не знакомы!

Распрощались с новыми друзьями и вернулись в свою деревню. Бойцы чинили одежду и обувь, чистили оружие. Зашли в нашу санчасть. Осенью ее личный состав увеличился на двух военных врачей из окруженцев. Михаил Островский, Александр Чиркин и сам командир медицинских сил Иван Лаврик вели прием партизан и местных жителей. Раненых не было, но случаи обморожения встречались, зима выдалась вновь жестокая.

Из санитарного отделения мы направились к разведчикам спецотряда, расположившимся на окраине деревни в двух просторных хатах. Дмитрий Меньшиков усадил нас за стол и принялся потчевать брусничным чаем. Мы выпили по две кружки и приступили к делу.

— Так вот, Дмитрий Александрович,— начал я,— получили шифровку из Центра. Москва рекомендует после тщательной разведки возвращаться на прежнее место базирования и продолжать работу на Минск. Возьмешь 20 хлопцев и на лыжах двинешься в Гресский лес. В этой суматохе да неразберихе мы порастеряли народ, постарайся выяснить судьбу Лунькова, Малева, взвода Шешко, диверсантов Сермяжко. Нащупай связи с Мотевосяном и Сорокой, в случае необходимости окажи их отрядам помощь. Если кто из партизан попал в лапы карателям — постарайся отбить. Завтра, 29 января, выступай. Задача ясна?

— Так точно, Станислав Алексеевич.

— Двигай! А мы с замполитом едем в подпольный обком. Отчитаемся о проделанной работе, получим новые инструкции. Как только разведаешь обстановку, будем все возвращаться в Гресский лес. Жду сообщений!

— Передайте обкому наш чекистский коммунистический привет!

— Будет сделано, Дмитрий.

На следующее утро разведчики ушли на север, оставив за собой глубокую лыжню, которая напомнила мне наш прошлогодний бросок через линию фронта и долгий путь в Логойский район. Вспомнились партизанские конференции, отчаянно смелые вожаки лесных воинов Долганов и Воронянский, гибель Вайдилевича и Воробьева, ранение Дуба, злоключения Ивана Розума... Умывшийся, чисто выбритый Гром нарушил мое лирическое настроение.

— Пора, Станислав Алексеевич,— сказал он.— Сани запряжены.

Хутор Альбине расположился в глубине партизанской зоны, куда оккупанты и носа не смели показать. Жизнь шла здесь нормальная, советская, и если бы не вооруженные люди на улице, можно было бы подумать, что никакой войны нет.

Первого секретаря обкома Василия Ивановича Козлова мы, к сожалению, не застали. Он улетел в Москву, очевидно, в связи с готовящимся в феврале 1943 года V пленумом ЦК Компартии Белоруссии, на котором должны были решаться актуальные проблемы партизанской и подпольной борьбы.

Нас представили второму секретарю Роману Наумовичу Мачульскому, высокому сильному человеку, в гимнастерке, с командирской портупеей. Он сидел за письменным столом в чисто выбеленной хате с белыми занавесками на окнах.

— Рад познакомиться, товарищ Градов,— сказал Мачульский.— Много наслышан о ваших боевых делах, а вижу вас впервые. Отчеты из вашего отряда получаем регулярно, гордимся успехами воинов-чекистов.

— Спасибо,— сказал я.

— Высокого мнения о вас наш уполномоченный Ясинович. И действительно, спецотряд «Непобедимый», как вы сейчас называетесь, сделал много полезного в организации партизанского движения Минской зоны. Буквально на днях собирались послать к вам наших представителей для налаживания более тесных контактов, а вы легки на помине и сами приехали.

С Громом второй секретарь поговорил о партийно-политической работе в отряде.

— Пятьдесят коммунистов, состоящие в вашей парторганизации,— сказал Мачульский замполиту,— могучая сила. Надо активнее распространять политическую информацию среди населения, помогать народу стойко переносить испытания военного времени.

— Нам бы печатный станок да минимум шрифтов,— произнес мечтательно замполит.

— Чуть-чуть опоздали,— ответил с сожалением секретарь обкома,— было шестьдесят типографий, прислал ЦК Компартии Белоруссии. Да все уже розданы подпольным райкомам и партизанским бригадам. Из новой партии обязательно выделим комплект типографского оборудования для вас.

— Надеемся,— сказал Гром.

— Как действует ваша подпольная сеть в Минске? — вновь обратился ко мне Мачульский.— В сводках вы о ней умалчиваете.

— Создано две диверсионные группы,— сказал я,— ведется саботаж, определены конкретные объекты диверсий. Карательная экспедиция прервала наши попытки доставить подпольщикам взрывчатку.

— Карательная акция выдохлась,— заметил Мачульский.

— Знаю. После разведки в Гресских лесах отряд возвращается в зимний лагерь и возобновляет работу на Минск.

Думаю, что в самое ближайшее время осуществим в городе несколько диверсий.

— Вот это дело! — похвалил Мачульский и спросил: — Кадры подпольщиков надежные?

— Отличные,— сказал я, нисколько не преувеличивая.— Настоящие советские патриоты, горят желанием навредить фашистам по-крупному. Саботаж налажен давно и ведется ежедневно, теперь настала пора взрывов.

— Одобряю,— сказал секретарь обкома.— На чекистов можно положиться. Кадры подбирать они умеют. А как планируете их сохранить? Весенний и осенний провалы подпольщиков в Минске должны нас всех многому научить.

— С вражеской контрразведкой бороться нелегко, товарищ секретарь обкома. Это жестокие, хитрые, изощренные палачи. Станем запутывать следы, совершать ложные маневры, глубже вести разведку в среде оккупантов. Если над подпольщиками нависнет прямая угроза — будем уводить их в леса вместе с семьями. Люди нам дороже всего. На место ушедших придут новые патриоты, ибо силы народа неиссякаемы.

— Правильно, товарищ Градов. Берегите людей. Потери и без того велики, мы лишились многих замечательных коммунистов и беспартийных большевиков. Правда, у нас говорят, нет незаменимых людей. Но это весьма относительная истина, как свидетельствует живая практика. Погиб человек — и другого такого больше не будет.

— Я тоже так считаю, товарищ секретарь обкома.

— В этой войне партия и народ принесли тяжелые жертвы. Обком знает о вашем бережном отношении к личному составу и считает вашу позицию принципиальной, партийной, человечной.

— Спасибо,— сказал я, взволнованный словами Мачульского.— Так, как есть.

Мы попрощались с Романом Наумовичем и зашли к секретарям обкома Иосифу Александровичу Бельскому и Ивану Денисовичу Варвашене. Бельский тоже говорил о необходимости беречь кадры партизан и подпольщиков.

— Понимаете, товарищи, на фронте разворачиваются знаменательные события. Зимнее наступление Красной Армии, «котел» под Сталинградом крайне нервируют фашистов. Действия партизан и подпольщиков — им острый нож в спину. Поэтому они из кожи лезут, чтобы разгромить их. По данным обкома, учащаются случаи засылки провокаторов в партизанские отряды и подпольные организации. Обком рекомендует усилить контрразведывательные меры против вражеской агентуры.

К нему присоединился Варвашеня:

— Важное средство для выявления вражеской агентуры — это теснейшая связь с населением. От народа ничто не укроется — ни готовящийся поход карателей, ни подозрительная личность, появившаяся в округе. Наши люди преданы Советской власти, Коммунистической партии и не прощают отщепенцам измены Отечеству. Все предатели у народа на учете, никто не уйдет от расплаты. Поэтому сеть ваших наблюдателей среди местных жителей должна стать еще шире. Помните миф об Антее? Ежедневно повторяйте его всем коммунистам, всем бойцам спецотряда и членам подпольных групп.

— За чекистов можете быть спокойны,— сказал я секретарям обкома.— Агентурная работа у нас поставлена по всем правилам. Фашистских лазутчиков разоблачаем и уничтожаем без пощады. Подпольная сеть в Минске создается на началах строгой конспирации. Потери неминуемы, на то и война, но мы стараемся, чтобы их было как можно меньше.

— О вашем внимании к безопасности кадров знаем,— сказал Бельский,— и все же всегда исходите из общей обстановки. Наша судьба впрямую связана с боями на фронте.

— Все указания обкома доведем до сведения коммунистов отряда,— заверил Гром.

Он разговорился с секретарями о партийно-организационных вопросах, и когда закончил, мы попрощались и вышли во двор обкома. Здесь было людно, стояли запряженные в сани или оседланные лошади. Их заиндевелая шерсть свидетельствовала о том, что за ночь они покрыли не один десяток верст. В дом входили все новые и новые люди. Стоявшие у дверей автоматчики проверяли у приезжающих документы. Впечатление тихих мирных будней рассеялось, мы находились в партийном штабе, куда со всех сторон Минской области стекались командиры партизанских отрядов и бригад, работники подпольных райкомов, секретари первичных парторганизаций, разведчики, сотрудники особых отделов.

Среди сновавших по двору вооруженных парней я вдруг увидел знакомое лицо. Натренированная память тут же подсказала: Гейнц Карлович Линке. Отдельная мотострелковая бригада особого назначения НКВД, оборона Москвы.

Оказалось, Гейнц Линке был заброшен в Белоруссию с группой десантников-парашютистов, выполнил оперативное задание, а затем был прикомандирован к подпольному обкому. Меня он попросил:

— Возьмите к себе в отряд! Я все же оперативник, чекист, пригожусь, вот увидите.

— В Минск пойдешь? — спросил я Гейнца.

По национальности он был немец, и это обстоятельство могло помочь нам в реализации заветного плана. Гитлеровский гаулейтер Вильгельм Кубе был приговорен белорусским народом к смертной казни. Путей к исполнению приговора искали многие командиры партизан и подпольщиков. Если Линке одеть в немецкую форму и послать в Минск, он может многое сделать для ликвидации Кубе.

— Хоть к черту на рога,— ответил смелый боец.

— Тогда я должен поговорить с секретарями обкома.

В обкоме меня внимательно выслушали и согласились уступить Линке для работы в подпольной организации, действовавшей под руководством нашего спецотряда.

В Зеленки мы вернулись к вечеру и стали дожидаться разведчиков из Гресского леса.

2 февраля ночью вся деревня и оба отряда собрались у хаты радистов возле старенького репродуктора. Диктор Левитан гибким звенящим голосом читал сообщение о капитуляции остатков окруженной в Сталинграде армии Паулюса. Германская армия потерпела наиболее сокрушительный разгром за всю войну, наступление советских войск продолжалось. В Зеленках воцарилась праздничная атмосфера, партизаны и крестьяне из рук в руки передавали записанный радистами и размноженный на машинке приказ Верховного Главнокомандующего о великой победе на Волге. Мой замполит и комиссар отряда имени Фрунзе весь следующий день провели среди народа, без конца повторяя и разъясняя важные известия, сообщенные Москвой.

Мы тогда еще не знали, что Сталинградская битва станет переломным пунктом Отечественной войны, однако каждый советский человек в тылу врага всем сердцем ощущал неумолимое приближение окончательного краха гитлеровской Германии и ее сателлитов. Над партизанским краем зажглось зарево победы.

Спустя еще день или два возвратился Меньшиков с разведчиками. Секреты заметили их далеко в поле и сообщили в штаб. Встречать лыжников вышли все бойцы, свободные от нарядов, каждому хотелось расспросить о судьбе товарищей, потерявшихся во время наших контрманевров. Гром, Кусков и я тоже выбежали из хаты. Снедаемый нетерпением, замполит издалека закричал:

— Ну как? Как там наши?

Усталый Меньшиков прибавил шаг, подкатил к нам, затормозил и тяжело оперся на лыжные палки.

— Да говори ты скорей! — затеребил его Гром.

Мы все трое были готовы к самому худшему и пытливо всматривались в румяное лицо начальника разведки, обожженное морозом, ветром и зимним солнцем почти до темноты. Дмитрий устало улыбнулся. У нас отлегло от сердца.

— Не дрейфьте, братва,— хрипло заговорил наконец Меньшиков.— Все как есть живы, здоровы и шлют командованию отряда боевой привет!

Мы кинулись обнимать хорошего человека, потом поволокли его в штаб, стали поить чаем и выспрашивать подробности. Поглядев в оттаявшее окно, я заметил, что бойцы расхватали всех разведчиков и тоже повели в свои хаты узнавать новости.

— Наш лагерь цел, как это ни странно,— рассказывал Дмитрий,— только сильно поврежден артналетами и стрелковым огнем. Фрицы в него не вошли, испугались табличек «Осторожно, мины!», которые у нас всюду понатыканы...

— Здорово! — возбужденно воскликнул Гром.

— В лагере мы нашли всех отколовшихся. И Лось там, и Малев, и Шешко с автоматчиками, и Костя Сермяжко с диверсантами, операцию провел успешно, без потерь, и вернулся на базу. Живут в нашем лагере и отряды Сороки и Мотевосяна. Наш прорыв на юг, в Полесье, сбил фашистов с панталыку. Среди них разнесся слух, якобы через железную дорогу прошло соединение советских регулярных войск...

— Ну не могут они без паники и преувеличений,— опять перебил рассказчика замполит.— У страха глаза велики!

— Пусть себе заблуждаются,— заметил я.— Нам это не повредит.

— Уже помогло! — обрадовался Меньшиков.— Сами придумали, что соединение, и сами испугались преследовать наличными силами!

— Ай да стратеги! — засмеялся Тимофей Кусков.

— У них своя доморощенная арифметика,— раздраженно произнес Арестович.— Геббельсы проклятые.

— В Гресском лесу,— сообщил в заключение Дмитрий,— карательные операции закончены. По полученным агентурным данным, теперь готовится эсэсовский поход на Полесье.

— Немедленно передать эту информацию Шубе,— сказал я Кускову.— А он пусть поставит в известность подпольный обком.

— Слушаю, товарищ майор,— ответил Тимофей.

— Отряду готовиться к походу.

— Есть,— сказал Кусков и вышел.

Солнце садилось в заснеженный лес, когда мы тепло попрощались с населением деревни и выступили на север. Меньшиков вел колонну по лыжне, проложенной разведкой. В темноте мы бесшумно перешли железную дорогу, затем Варшавское шоссе и к утру были у Княжьего ключа:

Местность вокруг лагеря хранила следы нашего боя с карателями. Стволы сосен пробиты пулями и оцарапаны осколками, земля изрыта взрывами, снег вытоптан, усеян осыпавшейся хвоей, патронными гильзами, фашистскими касками, пустыми пулеметными лентами. Повсюду чернели пятна заледеневшей крови и стояли нетронутыми таблички, спасшие лагерь от уничтожения,— «Осторожно, мины!». Вот когда пригодилась нам эта партизанская уловка.

Из лагеря навстречу нам бросились Малев, Луньков и Сермяжко. За ними показались Сорока, Мотевосян, Шешко, диверсанты спецотряда и партизаны.

На душе было отлично. Победы на фронте, удачная тактика во время карательной кампании, живые друзья по оружию...

— По такому случаю,— сказал я, подозвав начхоза Коско,— разрешаю всем по кружке того напитка, который твои хлопцы получают из буряка. Забыл, как он называется...

— Ура Градову! — завопили отдельные энтузиасты, но я их остановил.

— Не мне ура, ура Сталинграду, товарищи!