Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Зимняя карательная экспедиция

Эхо Сталинградской битвы. —Замполит Гром.— Эсэсовцы блокируют зону.— Рывок из огненного кольца. — Ложная тревога. — Путь в Полесье

Ноябрь 1942 года ознаменовался окружением под Сталинградом 6-й армии фельдмаршала Паулюса. Наши радисты, если отряд не был в пути, ежедневно принимали сводки Совинформбюро, но таких значительных сообщений им давно не приходилось слышать. Они позвали в свою землянку меня, Морозкина, Кускова и Кухаренка. Сводку передавали вновь и вновь; и я распорядился записать ее, чтобы потом размножить на машинке.

Вскоре весь лагерь шумел и бурлил. Стрекотала пишущая машинка, выдавая новые и новые копии замечательной сводки. Георгий Семенович Морозкин разослал гонцов во все окружающие деревни, не занятые оккупантами, и прежде всего направил вдохновляющие известия из Москвы нашим лесным соседям — отрядам имени Фрунзе, имени Калинина и имени Чапаева, не имевшим раций в те времена.

Первый из этих отрядов, которым командовал Иван Васильевич Арестович, находился в 10 километрах от нашей базы, в лесу Жилин Брод. Два других из состава Второй Минской бригады, возглавляемые Леонидом Иосифовичем Сорокой и Хачиком Агаджановичем Мотевосяном, дислоцировались в Пуховичском районе, на восточном берегу реки Птичь. На следующий день Сорока и Мотевосян приехали к нам в лагерь, внимательно осмотрели наши капитальные сооружения, помылись в бане, зашли в парикмахерскую, где работала молоденькая партизанка Надя Петруть, и остались в восторге.

— Ну и Градов! — говорили они.— Умеет наладить быт. Что значит московская закалка!

— А вы чем хуже? — спросил я.— Топоры есть, лопаты есть — стройтесь! Хватит по деревням гостить, в лесу-то веселей. И безопасней, между прочим.

— Ты прав, майор,— сказал Сорока.— Лесной лагерь удобней со всех точек зрения.

— Перебираемся? — предложил Мотевосян.— Ты как смотришь, Леонид?

— Непременно! — воскликнул розовый, лоснящийся после бани и парикмахерской Сорока.— Инженерами поможешь, майор?

— Сколько угодно! — пообещал я.

Тогда же нашли для отрядов имени Калинина и имени Чапаева отличное место в 2 километрах от нашего лагеря, и партизаны перебрались к нам поближе.

Из первого зимнего похода вернулась группа лейтенанта Любимова. Неподалеку от глухой деревушки Скрыль она взорвала эшелон с живой силой противника. Я поздравил партизан с успехом, объявил всей группе благодарность и сказал, что теперь, когда Красная Армия перешла в наступление в междуречье Волги и Дона, когда под Сталинградом окружены десятки вражеских дивизий, наша задача — усилить помощь фронту, наносить как можно больше ударов по коммуникациям фашистов.

Командование отряда отправило несколько диверсионных групп на железную дорогу Минск — Талька и на шоссе Минск — Слуцк. 20 бойцов были посланы отбить у оккупантов стадо, пригнанное для гарнизона села Белая Лужа. Все операции прошли безупречно. Правда, у Белой Лужи не обошлось без стычки с гитлеровской охраной, во время которой смертью храбрых пал боец Михаил Витко. Товарищи на руках принесли его тело в лагерь, и он был похоронен на пригорке возле Княжьего ключа.

Первая могила у нового лагеря и последняя в 1942 году.

Новогодний праздник мы отметили взрывом на шоссейной дороге. Группа младшего лейтенанта Николая Ларченко вернулась после диверсии с трофеями — немецкими автоматами, документами и несколькими случайно уцелевшими в налете бутылками вина из фашистского грузовика. Вино пригодилось для встречи Нового года, а оружие спустя некоторое время пошло в дело.

Новый год отряд встречал с новым комиссаром. Морозкина и вместе с ним Кухаренку мы отправили партизанскими тропами к линии фронта, где находилась посадочная площадка для наших самолетов. Оба улетели в Москву. Моим замполитом стал по указанию Наркомата внутренних дел батальонный комиссар Иван Максимович Родин (Гром), в прошлом партийный работник, затем чекист. В составе чекистской группы «Юные» летом 1942 года он приземлился на парашюте в Белоруссии. Боевая деятельность у группы не складывалась. Виною тому был скорее всего ее командир капитан Овод, слабо подготовленный к условиям борьбы во вражеском тылу. Во время лесных походов я не раз встречался с Громом, и он сетовал на свою судьбу, предлагал присоединиться к нашему спецотряду. Однако командир группы согласия на это не давал, и подразделение «Юных» продолжало вялую работу в Минской зоне. Оно росло за счет добровольцев из местного населения и насчитывало 38 бойцов. Осенью капитан Овод, пытаясь перейти линию фронта, пропал без вести. Батальонный комиссар Гром привел группу в наш лагерь и попросил принять в состав спецотряда. Я согласился и не пожалел об этом. Все бойцы группы показали себя хорошими воинами, а с Иваном Максимовичем мы стали настоящими друзьями.

У него были мягкие черты лица, и внешне он выглядел спокойным до флегматичности. Но на самом деле человек этот отличался могучей деловой хваткой, собранной волей и большим мужеством. В первые дни после своего назначения замполитом Гром горячо взялся за работу и особенно много внимания уделял агитации и пропаганде. Он втянул в сферу действия нашей парторганизации все окружающее население, рассылая повсюду коммунистов с политической литературой, сводками Совинформбюро, газетами и листовками. С его приходом заметно улучшилось воспитание бойцов в отряде, укрепилась дисциплина, поднялся воинский дух, меньше стало беспечности, легкомыслия. Сама жизнь давала ему богатый и благодатный материал для воспитательной работы,— успехи Красной Армии с каждым днем росли и множились, победы на фронте воодушевляли партизан, делали их организованней, строже, целеустремленней.

В январе 1943 года наш отряд продолжал наносить удары по коммуникациям германской армии. Активно действовали и соседи. 8-го числа партизаны отряда имени Фрунзе проникли в деревню Горки, без единого выстрела сняли часовых, заняли помещение полицейского участка, обезоружили дежурных и ворвались в казарму. Все полицейские без сопротивления подняли руки вверх и пожелали перейти к партизанам. Командир отряда Арестович принял перебежчиков, но предупредил, что спрос с них будет особый и что они в боях должны кровью смыть с себя позор измены. Подразделения Второй Минской бригады разгромили гарнизон оккупантов в селе Дражно. Эти операции породили упорные слухи о том, будто в Гресских лесах высадился мощный десант советских войск с пушками и легкими танками. Переполох среди захватчиков усугублялся печальными известиями с Восточного фронта, теперь они могли поверить во что угодно.

11 и 12 января над партизанскими лесами появилось несколько эскадрилий с черными крестами на плоскостях. Фашистские летчики долго вели разведку и сбрасывали бомбы. Только на территорию нашего лагеря попало 15 фугасных бомб, но они не причинили нам никакого вреда. После объявления воздушной тревоги все население лагеря укрывалось в заранее вырытых щелях.

Разведка всех четырех наших отрядов стала доносить, что немцы опоясывают партизанскую зону силами около двух пехотных дивизий. На сравнительно небольшой территории сосредоточилось 25 тысяч гитлеровцев с бронемашинами, танками, артиллерией, минометами и огнеметами. На каждого из блокированных партизан приходилось по десять и более врагов, но вооруженные патриоты были горды, что отвлекают на себя такие войсковые части и столько техники: значит, сумели досадить фашистам и достойно поддержать наше наступление на фронте!

Каратели заняли севернее и северо-восточнее нашей базы многие населенные пункты на западном берегу Птичи, в том числе крупное село Поречье. Южнее и юго-западнее фашисты вошли во все деревни на шоссейных дорогах Осиповичи — Бобовня и Минск — Слуцк. Таким образом, наши отряды оказались в кольце вражеских войск, вышедших на исходные позиции, и теперь надо было ожидать их удара по партизанским базам.

Спецотряд «Непобедимый» хорошо подготовился к предстоящей блокировке. У нас имелось необходимое количество боеприпасов и продовольствия, весь личный состав мог разместиться в предоставленных крестьянами санях, лошадей подобрали выносливых и здоровых, фуража хватало. Несколько хуже обстояло дело с обмундированием. Противник и сам имел мало зимней одежды, так что мы не могли воспользоваться его запасами, а местное население тоже было не в состоянии обеспечить нас тулупами, валенками, шапками, потому что их поотбирали оккупанты. Но зато всех бойцов командование отряда сумело одеть в новенькие белые маскировочные халаты фабричной работы, а разведчикам выдать полушубки, сброшенные с самолета незадолго до карательной экспедиции.

Кольцо гитлеровцев сжималось. Разведка сообщила, что три близлежащие дороги, пересекающие лес Княжий ключ: Поречье — Поликарповка, Жилин Брод — Щитковичи и Шищицы — Шацк — наводнены эсэсовцами. Повсюду патрули, засады, секреты.

В наш лагерь прибыли командиры отрядов имени Калинина и имени Чапаева Сорока и Мотевосян со своими начальниками штабов Андреем Дубининым и Иваном Пивоваровым. Они рассказали, что руководство Второй Минской бригады предоставило двум своим отрядам право самостоятельного выхода из блокированного района.

— Давайте выходить вместе,— предложили Сорока и Мотевосян.— По-соседски уж...

— Не возражаю,— ответил я.— Только дождемся сообщений от нашего третьего соседа, Арестовича.

— А долго ждать? — спросил Сорока и поежился.

Нет. У меня же конные разведчики.

И в самом деле — еще не закончили мы совещаться, как прибыл командир взвода конной разведки младший лейтенант Ларченко со своими орлами.

— Разрешите доложить...— закричал комвзвода по своей неистребимой строевой привычке.

— Да тише ты! — перебил я его.— Садись к столу и говори нормально.

— Виноват, товарищ майор,— понизил голос лихой разведчик.— Отряд имени Фрунзе ушел с базы, лагерь сожжен и разгромлен, мы нарвались на патрулей.

— Потерь нет?

— Все целы и невредимы, товарищ командир!

— Ладно. Спасибо, Коля, ступай.

Все стало ясно: Арестович решил пробиваться из окружения своими силами. Мы задумали увести до рассвета наши отряды на север, в Вороничские болота, а если представится возможным, то на песчаные острова близ деревни Вороничи. Фашистское кольцо не было сплошным, и при умелых действиях можно было проскользнуть мимо вражеских постов.

Сорока и Мотевосян отослали своих начальников штабов с приказанием выводить отряды из лагерей. Наш лагерь тоже поднялся и молча, без спешки и шума погрузился в сани. Ночь выдалась морозная, с глубоким снегом и звездным небом. Бойцы зарывались в солому, мерзли, но не жаловались. Все понимали, что переживают ответственный момент. Умение уходить от вражеских ударов ценится в партизанской тактике не меньше, чем умение наносить удары.

Мы выступили, в пути к нам примкнули отряды имени Калинина и имени Чапаева. Дорога в застывшем снежном лесу была не из приятных, температура опускалась, как и в прошлую зиму, до 30 градусов. К пяти утра прибыли на остров, лежащий среди замерзших, непроходимых в летнюю пору Вороничских болот. Мороз усиливался, бойцы страдали от холода, а костров разжигать не разрешалось: кругом каратели. Залегли в снегу, организовали круговую оборону, лошадей, не распрягая, отвели в самое безопасное место. Выслали разведку по наиболее угрожающим направлениям. Раздали сухой паек.

В три часа дня разведчики сообщили, что с севера приближается около 200 эсэсовцев в белых маскхалатах, а от деревни Вороничи по полотну узкоколейки идет батальонная колонна с обозом. Автоматчики противника открыли огонь и побежали, стремясь отрезать нам пути отхода. Одновременно заговорила вражеская артиллерия, снаряды стали рваться вблизи острова, пробивая ледяной покров болота и вздымая тучи снега, льда и грязи. Еще немного — и фашистские корректировщики пристреляются по нашим отрядам.

Сорока, Мотевосян и я приняли решение уйти с острова и вернуться в Гресские леса, на свои базы. Каратели там наверняка уже побывали, нас не обнаружили и ушли. Жить подолгу в глухом лесу они не умели, не хотели и боялись. Оцепят район, прочешут и считают, что местность от партизан очищена. Наших маневров они попросту не в состоянии были предугадать, хозяевами положения всегда оставались патриоты, а оккупантам выпадала незавидная роль осажденного гарнизона.

Однако выходить из блокады — задача далеко не легкая. Нервы у людей чрезвычайно напряжены, обстановка ежеминутно меняется, связь между подразделениями неустойчивая, стрельба идет во всех направлениях, и в такой атмосфере всякое может случиться.

Наш отряд должен был прорываться первым. Навстречу противнику мы выслали группу автоматчиков из 25 человек во главе с командиром взвода Павлом Шешко. Основные силы пошли через болото к лесу. Вдали виднелась пылающая деревня Вороничи, над головой свистели пули. Отряд благополучно проскочил узкоколейку и деревню Нисподянку, рассеял немногочисленные дозоры фашистов и занял оборону, дожидаясь партизан Сороки и Мотевосяна. Но их почему-то не было. С острова доносилась ожесточенная стрельба, там рвались мины и снаряды. Не присоединился к нам и Шешко с автоматчиками. Кроме того, я нигде не видел начальника штаба Лунькова.

— Где Лось? — спросил я у своего адъютанта Николая Малева.

— Вернулся на остров. Там осталась часть хозяйственного взвода.

Но оказалось, что весь хозвзвод находится с нами, а Лунькова нет. Моя тревога росла.

— Иван Максимович,— обратился я к замполиту,— как твое мнение — будем их всех тут дожидаться или пойдем?

— Пойдем в лагерь,— посоветовал Гром.— Там все-таки надежней: траншеи, мины, сектора обстрелов...

Так мы и сделали. Лагерь наш каратели пока не навещали. Отряд занял оборону, я выслал конных разведчиков под командой Меньшикова в сторону Вороничей, чтобы они проследили за дальнейшими действиями эсэсовцев. Вторую разведывательную группу во главе с Ларченко отправил на базу отрядов Сороки и Мотевосяна — узнать, не вернулись ли наши соседи к себе.

Через сорок минут прискакал Меньшиков и доложил, что немцы из Вороничей двигаются двумя колоннами: одна идет на лагерь соседей, другая направляется к нам. Вторая группа разведчиков столкнулась с боевым охранением карателей, Ларченко и Денисевич убили троих, но потеряли в стычке коней. Лошадь Вали Васильевой осталась цела и вынесла свою хозяйку из перестрелки.

Каратели атаковали пустые лагеря отрядов имени Калинина и имени Чапаева, а затем навалились обеими колоннами на нас. Передовая цепь эсэсовцев угодила на наше минное поле. К взрывам мин добавился плотный огонь стрелкового оружия. Оставив на подступах к лагерю несколько десятков убитых, неприятель отошел. Но то было временное отступление. Фашисты превосходили силы нашего отряда не менее чем втрое. Перегруппировавшись, они вновь насядут на нас со всех сторон.

Я посовещался с Громом и Кусковым. Необходим новый, неожиданный маневр. На севере неприятель всполошился, с запада и востока — линии занятых им деревень. Мы решили уходить на юг, прорываться через Варшавское шоссе и железнодорожную магистраль на участке Старые Дороги — Слуцк. Южнее находится Полесье, Любаньский район, где фашисты нас не ждут.

На территории лагеря уже начали рваться вражеские мины, было видно, как противник накапливался на исходных рубежах для последнего штурма наших позиций. По моей команде отряд быстро вышел из траншей, погрузился в сани, и колонна, скрытая от наступающих могучим корабельным лесом, выступила на юг. Долго еще мы слышали, как враг обстреливает наш лагерь перед атакой.

Близ дороги Осиповичи — Бобовня адъютант Малев сообщил, что впереди показалась группа неизвестных, спрашивают пароль. Я соскочил с саней и пошел вместе с Малевым по глубокому снегу. Колонна остановилась, бойцы приготовились к схватке.

С 24 января был установлен общий пароль для трех отрядов, помимо него существовал особый пароль внутри спецотряда. Когда я поравнялся с головой колонны, из леса вновь раздался требовательный окрик:

— Пароль!

Начальник конной разведки Ларченко спросил незнакомцев:

— Какой пароль? Межотрядный или отрядный? Тогда из леса глухо проговорили:

— Какой отряд? Кто командир?

— Не говорить! — приказал я, но кто-то из молодых бойцов уже крикнул: «Градов».

— Пусть подойдет к нам,— предложили из леса.

Я послал к ним взвод автоматчиков во главе с Виктором Масловым. Наши бойцы подошли ближе и увидели, что имеют дело с власовцами из карательной дивизии.

— Назад! — крикнули власовцы.

— Убирайтесь сами! — ответил Маслов.

Обе группы отошли, не завязывая боя. Перестрелка нам была ни к чему, она только задержала бы отряд, а те, вероятно, просто испугались своей малочисленности. Но когда мы переехали дорогу и удалились от места встречи с власовцами на километр, оттуда раздались три выстрела и над лесом взвились красные ракеты.

— Спохватились,— высказался Гром.— Подкрепления просят.

Отряд прошел деревню Поликарповку, где нам сообщили, что час назад здесь была разведка отряда имени Фрунзе. Значит, Арестович раньше нас решил податься на юг из блокированных районов. Сзади раздались пулеметные и автоматные очереди, послышался вой мин — это каратели настигали нас.

— В деревню Шантаровщина! — приказал я Меньшикову.

Он ускакал вперед. Бойцы легли в сани, отпустили вожжи, и лошади понеслись. Рядом с колонной стали рваться мины, но быстрые кони выносили нас из-под обстрела.

Вблизи от Шантаровщины мы встретились с отрядом имени Фрунзе. Партизаны стояли здесь лагерем, отдыхая перед новым походом.

— Ты куда, майор? — поинтересовался Арестович. Я сказал.

— Да что ты! — воскликнул Арестович.— В Шантаровщине броневики и танки. Я думаю перебраться в Гресский лес.

— Не советую. Мы только что оттуда, идем в Полесье. Давай с нами, Иван Васильевич. Сорока и Мотевосян где-то в Вороничских болотах. Уходя на юг, мы отвлекаем большие силы карателей на себя и облегчаем положение друзей. А в Полесье уйдем временно, переждем карательную экспедицию и опять вернемся поближе к Минску.

— Красиво говоришь, Станислав Алексеевич,— возразил Арестович.— А знаешь ли ты, что впереди Варшавское шоссе в сплошных засадах и железная дорога с бронепоездом?

— Не так страшен черт, как его малюют,— ответил я популярной в те годы пословицей.— Что партизану хуже: охраняемая патрулями дорога или наступающий эсэсовский полк?

— Все хуже,— сказал Арестович.— Пожалуй, я все-таки с тобой!

В сумерках к нашим отрядам приблизились фашисты, открыли огонь, пустили осветительные ракеты. Мы отошли по снежной целине в лес, враг не рискнул двигаться за нами, и я смог дать отдых бойцам спецотряда, порядком измотавшимся за прошедшие сутки. В дополнение ко всему выбились из сил наши трудолюбивые лошади.

Оба отряда остановились на привал в трех километрах южнее деревни Щитковичи, где стоял штаб карателей. Несмотря на тридцатиградусный мороз, костров не жгли, заняли круговую оборону и выслали разведку в окрестности.

Отдых получился весьма условный: в снегу среди обледенелых деревьев, в угрожающей близости от неприятеля. Всю ночь никто не спал. Небо озарялось осветительными ракетами, над заснеженной землей стояли зарева горящих деревень Вороничи, Шантаровщина, Селище, Козлы и других. Отовсюду раздавалась пулеметная и автоматная стрельба.

Утренние сообщения разведчиков не рассеяли тревоги: все уцелевшие населенные пункты вокруг были заняты войсками карателей, оснащенными большим количеством боевой техники.

По моему распоряжению радист Лысенко связался с Центральным штабом партизанского движения и передал информацию о положении дел. Затем он настроился на волну Всесоюзного радио и включил динамик. В морозном синем лесу раздался патетический голос диктора Левитана, читавший приказ Верховного Главнокомандующего:

— ..Взято более 200 тысяч пленных, 13 тысяч орудий и много другой техники противника... Красная Армия продвинулась вперед до 400 километров...

Наступление на фронте продолжалось, и сообщения об этом облегчали наши невзгоды, придавали им высокий воинский смысл. Замполит Гром тут же распорядился перепечатать важное известие в 20 экземплярах и раздать бойцам обоих отрядов.

Во второй половине дня прибежали разведчики Арестовича и сказали:

— Враг идет в наступление развернутым строем!

Арестович и я распорядились вывести обозы на юг, приготовиться к бою, разведку противника не трогать и пропустить через линию обороны, огня без команды не открывать, дать возможность вражеским цепям подойти поближе. Ждем фашистов полчаса, час, но атаки все нет. Среди партизан тревога и недоумение. С командного пункта я слышу разговоры:

— Что за черт! Куда они девались?

— С тыла хотят зайти.

— Хитер фашист, его не угадаешь.

Наконец двое из нашего спецотряда — сибиряк-разведчик Анатолий Чернов и боец Рахматулла Мухамедьяров, отличившийся в операции по захвату скота у Белой Лужи, подползают ко мне и говорят:

— Станислав Алексеевич! Где же каратели? А я им отвечаю:

— Очень кстати спросили. Ступайте и проверьте, что они там замышляют.

Очень скоро оба вернулись смущенные и раздосадованные. Им было неловко за разведчиков из отряда имени Фрунзе: оказывается, те приняли за немцев местных жителей, бежавших из своих деревень от расправы карателей. Ну, да то ли еще бывает на войне! Я попросил Арестовича не наказывать своих ребят: обстановка нервная, тяжелая, а проступок их не столь велик. Хуже было бы, если б они приняли за мирных граждан наступающих гитлеровцев и прозевали готовящийся штурм наших позиций.

Время приближалось к четырем. Мы решили, не дожидаясь сумерек, двинуться к Варшавскому шоссе по лесу и снежной целине, обходя населенные пункты. Среди моих бойцов не оказалось адъютанта Малева, он пропал где-то в районе Поликарповки.

Первыми вышли партизаны Арестовича, лучше знакомые с местностью. Наш отряд следовал за ними, на флангах двигалось боевое охранение под командой Усольцева и Ефременко.

Ехали очень медленно из-за плохой дороги. Шоссе перешли только спустя двенадцать часов, но зато без происшествий. А в девять утра приблизились к железнодорожному полотну. Замполит Гром с разведчиками выяснил у местных жителей обстановку и доложил мне:

— В двух километрах разъезд Верхутино с усиленным эсэсовским гарнизоном. В двенадцати километрах, на станции Старые Дороги, стоит бронепоезд. Нас может спасти лишь стремительный бросок через насыпь.

— А ну,— сказал я,— пошли на рекогносцировку.

Мы приблизились к железнодорожному пути. Канавы по обеим сторонам полотна неглубокие, насыпь низкая, зато с юга протекает илистая речка. Вода в ней теплая, и оттого она не замерзла. Эта грязненькая речка испортила нам настроение. Кинуть обозы и форсировать рубеж налегке? Никуда не годится! В санях у нас боеприпасы, продовольствие, тяжелое пехотное оружие.

— Давай думать,— предложил я,— как перепрыгнуть эту сопливую речку со всем хозяйством.

— Давай,— уныло отозвался Гром.

А что тут было думать, когда с первого взгляда стало ясно, что наши упряжки застрянут. Но пока мы с замполитом предавались невеселым мыслям, разведчики спецотряда не дремали. К нам подскакала Валя Васильева и вполне по-военному отрапортовала:

— Товарищ майор, правее триста метров железнодорожный переезд...

— Здорово! — воскликнул Гром.

— ..Но у переезда фашистский дзот! — закончила Валя.

— Дзот нам не помеха,— сказал я.

Мы выслали к переезду Меньшикова с группой партизан. Охрана заметила их и открыла из дзота пулеметный огонь. Меньшиков и его ребята ответили немцам.

Я предложил Кускову и Арестовичу переводить оба отряда через переезд, а сам взял группу Усольцева и повел ее на дзот.

— Окружить и уничтожить! — поставил задачу перед автоматчиками.

Бойцы стали обходить дзот со всех сторон и постепенно сжимать вокруг него кольцо.

Из леса показались первые сани партизанской колонны. Дзот сейчас же отреагировал злыми пулеметными очередями. Костя Усольцев и сержант Федор Назаров тоже установили пулеметы и стали бить по амбразурам. Первые сани благополучно миновали переезд.

Пулеметчик Аркадий Оганесян по глубокому снегу подобрался к дзоту на 50 метров и, невзирая на опасность, начал обстреливать амбразуры. Когда он расстрелял два полных диска, дзот перестал огрызаться. Сани покатились через переезд сплошной лентой. В течение получаса оба отряда перевалили через железную дорогу и скрылись в лесу на противоположной стороне.

Я с автоматчиками Усольцева и разведчиками Меньшикова замыкал колонну. Прошли два километра и услышали сзади орудийные выстрелы — это к переезду подполз немецкий бронепоезд.

— Прозевал партизан, собака! — крикнул Усольцев, как будто тот мог услышать.

В десяти километрах южнее железнодорожной линии, в деревне Пасека, отряды сделали привал. Начхоз Коско хлопотал о завтраке, Долик Сорин бегал по колонне и следил, чтобы все лошади были накормлены сеном. Валя Васильева сползла с седла, повалилась в сани и тотчас уснула. Замполит Гром грустно посмотрел на нее и промолвил:

— Девушки, девушки. Тяжела вам партизанская доля... Занесли бы ее в хату, парни. Замерзнет.

Ближние бойцы подскочили к саням, но их растолкал Дуб.

— Па-старанись! — сказал он нараспев, как говорили московские грузчики.— Я один донесу, камрады.

Бойцы отступили. Он легко поднял спящую Валю и отнес в дом, где расположились наши девчата.

— Дуб, он и есть Дуб! — воскликнул маленький Иван Леоненко не то с восхищением, не то с досадой и пошел разыскивать кухню. Любил парнишка закусить как следует с устатку.

После завтрака замполит пошел посмотреть, как устроились на отдых бойцы, а Кусков, Арестович и я стали обсуждать дальнейший маршрут.

— От карателей мы ушли, командиры,— сказал я.— Они рыскают в районах севернее нас. Потерь не имеем, если не считать пропавших без вести Лунькова и Малева. Не присоединились к отряду люди Шешко и Кости Сермяжко. Какие будут соображения?

— Луньков, Малев и другие,— сказал Кусков,— ребята железные. Не думаю, что они погибли, а тем паче угодили в плен.

— Плен — это не для нас,— отозвался Арестович глухо.— В плену из нас таких ремней нарежут...

— Не станем гадать, братцы,— сказал я.— Не накаркать бы беду. Будем думать, что все найдутся. Жаль еще, что потерялись Мотевосян и Сорока со своими отрядами. Будем надеяться, что и они живы. Как-никак, а своим маневром к югу мы оттянули на себя добрую половину карательной экспедиции.

Кусков поддержал меня:

— Майор прав. Карательная кампания в общих чертах провалилась.

— Погоди ты! — воскликнул Арестович.— Не кажи «гоп», пока не перескочишь. Считаю, что возвращаться в прежние районы нам покуда рано.

— Рановато,— согласился я.— Потопали дальше на юг, командиры. Передохнем в Полесье несколько деньков, а затем вернемся на свои базы.

— Разумно,— сказал Арестович.— Фрицы долго в лесах не выдержат. Комфорту мало. Не Париж.

— Сильная у них армия,— сказал Кусков.— А сами слабаки.

— Слабаки! — сердито заметил Арестович.— В чистом поле они тебе всыплют по первое число.

— Так то в чистом поле! — парировал Кусков и, довольный, засмеялся...

Дальше