Седьмой псевдоним

Новое задание. — Ваупшасов стал Градовым. — Оборона столицы. — Неудача под Воронежем. — Формирую спецотряд. — Молчаливая клятва у Мавзолея

Столица была неузнаваемой. Первый военный сентябрь преобразил ее, подобно тому как изменяет штатского человека армейская форма.

Теперь в ее палитре преобладал защитный цвет. Стволы зенитных пушек и пулеметов, гимнастерки бойцов, военные грузовики, танки и бронемашины сообщили ей колорит прифронтового города. Разрушенные и поврежденные здания, воронки от авиабомб, заклеенные крест-накрест стекла, аэростаты воздушного заграждения свидетельствовали о недавних налетах фашистской авиации. Противотанковые рвы, надолбы и ежи, баррикады из мешков с песком на московских окраинах лучше всяких сводок говорили о том, что враг близко, что к сердцу России приближается смертельная опасность.

Прямо с вокзала я поехал в Народный комиссариат внутренних дел, чтобы отчитаться о проделанной работе и получить новое задание. Отчет не занял много времени, руководство наркомата было хорошо осведомлено о результатах моего пребывания за рубежом. Поблагодарив за службу, начальник управления генерал Григорьев перешел к сегодняшним делам.

— Где хочешь воевать? — спросил он.— На Украине или в Белоруссии?

Речь шла о работе в тылу врага. Я выбрал Белоруссию. С нею у меня связана половина жизни. В гражданскую войну я два года сражался там на Западном фронте, пять лет провел в западнобелорусских партизанских отрядах, после учебы, на исходе 1929 года, был направлен в Минск и служил в нем и других городах Белоруссии до середины 30-х годов.

Генерал Григорьев должен был знать все это из моего личного дела.

— Помню, помню,— сказал он,— ты же у нас почти коренной белорус. Отлично. Пойдешь туда не один и не вдвоем, а во главе разведывательно-диверсионного оперативного отряда численностью человек восемьдесят. Отдохни денек с дороги и поезжай в Подмосковье, где мы по заданию ЦК партии готовим кадры для заброски в тыл противника. Изучи людей, сформируй отряд и приготовься к десантированию.

— Слушаюсь, товарищ генерал. Скажите, а как там вообще обстоит с партизанским движением?

— По имеющимся у меня сведениям, белорусский народ во всех районах и областях поднялся на борьбу с оккупантами. Руководит народной войной против захватчиков Коммунистическая партия Белоруссии, ее Центральный Комитет, первый секретарь ЦК Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко. Всего в 1941 году белорусские коммунисты заслали в фашистский тыл 437 отрядов, организаторских и диверсионных групп, всего более 7200 человек{1}.

Повсюду создаются партизанские отряды, подпольные организации, работают подпольные партийные и комсомольские комитеты. С июля 1941 года в южных районах области базируется Минский подпольный обком партии. В Минске работает подпольный горком. С первых дней оккупации воюет во главе партизанского отряда ваш товарищ по 20—30-м годам и по Испании Василий Захарович Корж...

Все рассказанное генералом было крайне интересно, но особенно меня взволновало сообщение о старом боевом друге Василии Корже. Плечом к плечу с ним, с Кириллом Орловским и Александром Рабцевичем я прошел по всем военным дорогам своей жизни. В первой половине 30-х годов мы участвовали в подготовке партизанских отрядов на территории Белоруссии. Тогда высшее военное руководство не исключало возможности вторжения империалистических захватчиков на советскую землю и в мудром предвидении такого оборота дел заранее готовило во многих пограничных республиках и областях базу для развития. партизанской борьбы. В Белорусской ССР было сформировано шесть отрядов: Минский, Борисовский, Слуцкий, Бобруйский, Мозырский и Полоцкий. Численность их устанавливалась в 300—500 человек, у каждого имелся свой штаб в составе начальника отряда, его заместителя, заместителя по политчасти, начальника штаба, начальника разведки и помощника начальника отряда по снабжению.

Бойцы и командиры отрядов были членами и кандидатами партии, комсомольцами, участниками гражданской войны. Весь личный состав был обучен методам партизанских действий в специальных закрытых школах. В них готовились подрывники-минеры, пулеметчики и снайперы, парашютисты и радисты.

Кроме основных формирований для борьбы в тылу врага, в городах и на крупных железнодорожных узлах были созданы и обучены подпольные диверсионные группы.

В белорусских лесах для каждого партизанского отряда были сделаны закладки оружия и боеприпасов. Глубоко в землю зарыли надежно упакованные толовые шашки, взрыватели и бикфордов шнур для них, патроны, гранаты, 50 тысяч винтовок и 150 ручных пулеметов. Разумеется, эти склады рассчитывались не на первоначальную численность партизанских подразделений, а на их бурный рост в случае войны и вражеской оккупации.

Орловский, Корж, Рабцевич и я были назначены командирами четырех белорусских отрядов и вместе с их личным составом деятельно готовились к возможным военным авантюрам наших потенциальных противников.

В 1932 году под Москвой командование провело секретные тактические учения — Бронницкие маневры с высадкой в тылу «неприятеля» парашютного десанта. Отрядом десантников довелось командовать мне.

В маневрах участвовали дивизия особого назначения, Высшая пограничная школа, академии и училища Московского военного округа. На учениях присутствовали прославленные полководцы гражданской войны К. Е. Ворошилов и С. М. Буденный.

Работа по заблаговременной подготовке партизанской борьбы отличалась высокой организованностью, содержательностью и глубокой предусмотрительностью. Мои товарищи и я не жалели сил, времени, самих себя для образцового выполнения всех оборонных мероприятий, связанных с этой подготовкой.

Тем большее недоумение вызвала у нас отмена сделанного ранее. В конце 30-х годов, буквально накануне второй мировой войны, партизанские отряды были расформированы, закладки оружия и боеприпасов изъяты. Ошибочность этого решения стала особенно явственной в 1941 году, с началом немецко-фашистской агрессии; но и в момент его появления на свет нам, участникам описанных мероприятий, уже было понятно, что оно принято в ущерб обороноспособности страны.

В те грозные предвоенные годы возобладала доктрина о войне на чужой территории, о войне малой кровью. Сама по себе, абстрагированная от конкретно-исторической обстановки, она, разумеется, не вызывала никаких возражений, имела ярко выраженный наступательный, победоносный характер. Однако проверку реальной действительностью эта доктрина не выдержала и провалилась уже в первые дни Великой Отечественной войны.

Не берусь утверждать, что заранее созданные, хорошо обученные и оснащенные партизанские подразделения смогли бы коренным образом изменить ход войны в нашу пользу. Это, конечно, утопия. Ленинизм учит, что партизанские силы являются вспомогательными и лишь способствуют успеху основных вооруженных сил страны.

Нет слов, шесть белорусских отрядов не смогли бы своими действиями в тылу врага остановить продвижение мощной немецкой армейской группировки, наступающей на Москву. Но замедлить его сумели бы! Уже в первые недели гитлеровского вторжения партизаны и подпольщики парализовали бы коммуникации противника, внесли дезорганизацию в работу его тылов, создали бы второй фронт неприятелю. Партизанское движение Белоруссии смогло бы быстрей пройти стадию организации, оснащения, накопления опыта и уже в первый год войны приобрести тот могучий размах, который оно имело в 1943—1944 годах.

Само собой понятно, что всего этого я не сказал тогда начальнику управления: времени у него было в обрез, он работал круглосуточно и спал урывками в комнате, примыкающей к служебному кабинету.

— Включи в отряд радистов, лекаря, переводчика. Обязательно найди уроженцев Минска и Минской области, с ними тебе легче будет завязывать связи с местным населением, партизанами, подпольщиками и подпольными партийными органами. Звать мы тебя будем...— генерал задумался над новой моей, седьмой по счету конспиративной фамилией.— Давай так: майор Ваупшасов станет майором Виноградовым,— предложил он.— Скромно и звучно. Идет?

— А нельзя ли покороче, товарищ генерал? Чтоб шифровальщикам каждый раз не проставлять лишних знаков в радиограммах. Все же четыре слога, десять букв.

— Короче так короче! — согласился начальник управления. Режем пополам и получаем безалкогольный вариант той же фамилии. Градов. Коротко, но веско: майор Градов! Ну как?

— Согласен, товарищ генерал, в самый раз.

— Тогда ступай, майор Градов, а я закажу тебе документы на это имя. Меня в донесениях будешь называть «товарищ Григорий», просто и по-домашнему.

Он ласково улыбнулся красными от бессонницы глазами. Тяжелая, смертельная усталость лежала на его интеллигентном лице, и я сквозь свою собственную усталость и нервную напряженность после европейских странствий впервые ощутил, какой неизмеримый груз лег на плечи моих соотечественников с началом войны.

Я тоже рвался в дело. Всю взрослую сознательную жизнь, с 1917 года, я беспрерывно находился в состоянии войны против старого мира. Редкие передышки сменялись новыми боевыми заданиями, и вот настало время самого решительного, самого отчаянного сражения. Профессиональные разведчики и кадровые военные поймут мое тогдашнее состояние нетерпеливого, знобящего ожидания опасности, риска, удачи.

— Желаю успехов, Станислав Алексеевич!

Генерал пожал мне руку, говоря еще какие-то бодрые и обнадеживающие слова, а в глазах у него была тревожная тоска и озабоченность.

В комендатуре я получил личное оружие — тяжелый маузер в темно-коричневой дубовой кобуре и сто пятьдесят патронов к нему. Надел его поверх гражданского костюма, вид получился нелепый. Снял, завернул в газетку и вместе с патронами уложил в чемодан, приехавший со мной из Европы. Штатский пиджачок мне осталось носить до завтрашнего дня, а сколько времени я проведу в обществе дальнобойного маузера, никто не ведал.

Из наркомата пошел домой, в Варсонофьевский переулок. Долго и безуспешно звонил у двери. Вышла соседка по лестничной площадке, подала мне ключи и сообщила, что жена с младшим сыном Маратом эвакуировалась на восток, а старший сын Феликс находится со школой в Рязанской области.

Вот она, жизнь чекиста. Долгие месяцы или годы скитаешься вдали от семьи, мечтаешь о встрече, о домашнем тепле, о детской улыбке, о ласке, а, приехав, застаешь пустую гулкую квартиру... Я вошел в нее с горечью и грустью. Все оставалось на своих местах, в дорогу было взято, очевидно, только самое необходимое, но без ребячьих голосов и заботливых рук жены квартира как бы лишилась души. На столе белела записка. В торопливых строчках Анна Сидоровна сообщала мне то, что я уже знал, но самое главное — адресов жены и старшего сына в ней не было. Они и сами не знали, куда едут, где будут, когда вернутся. Наверное, адреса еще пришлют, и скорее всего сюда, на московскую квартиру, однако неизвестно, дождусь ли я того часа, ведь скоро вместе с отрядом уйду в тыл врага, и начнется новый отсчет времени, в котором уже вовсе ничего не останется от мирного уюта немногих в моей судьбе спокойных лет.

Я побродил по пустой квартире, смахнул пыль с книг и учебников сына, вынул из чемодана маузер, разобрал затвор, снял излишнюю густую смазку, которая положена оружию во время хранения, привел его в боевую готовность, вставил обойму, также очищенную от оружейного масла, и лег спать. Усталость была так велика, что сон не шел. Нескончаемым серпантином вились воспоминания о семье, товарищах, испанской войне, европейских странах, белорусском подполье и бог знает о чем еще.

Рано утром я был на ногах, выбрит, затянут портупеей, в полевой форме, с маузером, висевшим у правого бедра. От вчерашнего элегического настроения осталась лишь глухая боль на дне сердца. Личные переживания уходили на задний план, освобождая место для забот иного рода. Я приступил к выполнению задания генерала Григорьева.

Отряд из 80 бойцов сформировал в сжатые сроки. Мы уже обсуждали, сколько самолетов нам понадобится для переброски за линию фронта, на каком из них полетит командир, как будем собираться после приземления и не перепутают ли пилоты партизанские ориентиры. Однако усложнившаяся военная обстановка изменила наши планы. Началась грандиозная битва под Москвой, страна бросила все силы на защиту столицы. Наш отряд влили в сверхштатный 4-й батальон 2-го полка Отдельной мотострелковой бригады особого назначения НКВД. Командовал бригадой полковник Михаил Федорович Орлов. Я получил должность заместителя комбата. Командиром батальона стал Николай Архипович Прокопюк, ныне Герой Советского Союза, с которым в 30-е годы мы готовились к партизанской войне и вместе были в Испании.

Наша бригада чем-то напоминала мне Пятый полк испанской республиканской армии. Оба имели переменный состав, только в Пятом полку формировались крупные воинские части, а в бригаде небольшие оперативные и диверсионные группы, часто в тыл врага забрасывались и одиночные бойцы — все зависело от состава боевой задачи. Главной нашей целью было ведение глубокой разведки, помощь партизанскому движению и подпольным организациям. К нам прибывали нередко совсем неподготовленные люди, мы их обучали многим важным вещам — стрельбе, топографии, минно-подрывному делу, прыжкам с парашютом, самообороне без оружия, радиотехнике, шифровке, вождению автомобиля и мотоцикла. Существенное внимание уделялось военно-политической подготовке бойцов. Их готовили к агитационно-пропагандистской работе среди населения временно оккупированных территорий.

Ядро бригады составили чекисты и пограничники. Центральный Комитет партии направил к нам 1,5 тысячи коммунистов-добровольцев, почти столько же комсомольцев прислал ЦК ВЛКСМ. Среди пришедших в бригаду студентов и преподавателей Института физической культуры находились многие известные спортсмены: легкоатлеты братья Знаменские, штангист Николай Шатов, чемпионка СССР по лыжам Любовь Кулакова, боксер Николай Королев, дискобол Али Исаев. В наших подразделениях воевал доброволец Семен Гудзенко, ставший после войны известным поэтом.

У нас числились представители многих народов страны. Кроме того, в бригаду поступили испанцы, болгары, немцы, венгры, чехи, австрийцы, поляки. Некоторые из них уже имели опыт борьбы с фашизмом — одни сражались на баррикадах у себя на родине, другие приобрели его в Испании, будучи солдатами и офицерами интернациональных формирований. Наряду с молодыми парнями и ветеранами предыдущих войн в бригаде служили 500 девушек-комсомолок, они успешно овладевали специальностями радистов, санинструкторов, шифровальщиков, подрывников-диверсантов, забрасывались в тыл и выполняли задания командования.

Части Отдельной мотострелковой бригады особого назначения участвовали в историческом параде на Красной площади 7 ноября 1941 года. Отсюда они вместе с другими войсками ушли на передовые позиции подмосковного фронта и показали там образцы стойкости и храбрости.

В период битвы под Москвой Военный совет Западного фронта широко использовал наших минеров, снайперов и лыжников. Бойцы бригады минировали танкоопасные направления, вылавливали вражеских парашютистов, нередко входили в соприкосновение с наступавшими гитлеровцами и наносили им урон как в открытом бою, так и в ближних тылах противника, устраивали завалы и различные заграждения, взрывали мосты и другие важные объекты. Переброска разведывательных и диверсионных групп в глубокий тыл врага временно приостановилась, у подразделений бригады было много работы на опасных участках обороны столицы.

Когда под Москвой был достигнут долгожданный перелом и Красная Армия перешла в наступление, Н. А. Прокопюка и меня послали на Юго-Западный фронт, в Воронеж, где мы должны были подготовить и послать в тыл противника две оперативные группы лыжников-пограничников. Перед ними стояла задача взорвать немецкие военные склады, поджечь хранилища горючего и тем самым подорвать боеспособность фашистских войск.

Обосновавшись в особом отделе фронта, мы провели подготовку на высшем уровне. Бойцы, отобранные для выполнения диверсионной операции, все, как на подбор, были опытными, обстрелянными воинами, хлебнувшими немало лиха в дни и месяцы нашего отступления. Они рвались в дело, горели жаждой боевых подвигов во славу Отечества. Однако запланированная операция не удалась.

В то утро, когда мы провели лыжников в тыл врага, началось наступление наших войск, и диверсанты, еще не добравшись до складов противника, оказались в лавине наступавших бойцов. Танковый генерал посочувствовал неудачникам, посадил их на броню своих машин и забросил возможно дальше вперед. Они вновь встали на лыжи и пошли к цели, но их вновь настигли наступающие части. Так наши пограничники и не сумели выполнить задание: полевые войска их все время опережали, и надобность в уничтожении складов попросту отпала, потому что они были захвачены Красной Армией вместе со всем содержимым.

Я почувствовал большое облегчение, когда меня отозвали из Воронежа обратно в столицу.

Генерала Григорьева интересовал первоначальный замысел, изложенный им в день моего возвращения. Он встретил меня на этот раз давно ожидаемой репликой:

— Пора!

Однако с течением времени предполагаемое задание изменилось, соответственно изменилась и численность отряда. Теперь мне предстояло набрать 30 человек. Рядовые стрелки и автоматчики не нужны, их достаточно в тылу среди партизан. В отряд требовалось отобрать только специалистов разведывательной и диверсионной работы, не менее половины должны составлять командиры, которые в случае надобности смогли бы возглавить партизанские подразделения. Таким образом, я поведу не просто оперативную группу, а отборный спецотряд.

От прежнего отряда, вошедшего в 4-й батальон, к этому времени не осталось и следа. За полгода люди рассеялись по другим подразделениям, ушли на иные задания, были ранены или убиты. Пришлось начинать заново. Сразу объявилось несметное количество добровольцев, следовало отобрать из них наиболее проверенных, боевых и физически крепких. Первым делом я зачислил нескольких обстрелянных пограничников, прошедших в первые месяцы войны от самого Белостока. Рядовыми взял только белорусов — уроженцев Минской области, которые хорошо знали местность и могли помочь мне в налаживании контактов с населением.

Формирование личного состава я начал совместно с комиссаром Георгием Семеновичем Морозкиным, уже назначенным в мой отряд. Был он кадровым чекистом, имел высшее образование и немалый опыт работы. В ту пору ему еще не сравнялось и сорока, он отличался худощавостью, подвижностью и глубокой впечатлительностью. Мы вдвоем занимали номер в гостинице «Москва», питались из одного котла и быстро подружились в общих заботах да хлопотах. Нелегальная кличка его была Егор.

Начальником штаба стал капитан Алексей Григорьевич Луньков (Лось), участник гражданской войны на Дальнем Востоке, пограничник, побывавший в разных переделках, хорошо усвоивший законы лесной жизни, страстный таежный охотник. Он был высок, улыбчив, с седеющими висками. О войне, в которой участвовал юношей, и о вооруженных конфликтах на границе вспоминал неохотно. Зато с большой любовью и знанием дела говорил об охоте.

Начальник разведки и особого отдела отряда старший лейтенант Дмитрий Александрович Меньшиков прежде тоже служил на дальневосточной погранзаставе, земляк и ровесник Лося, 1903 года рождения. За мужество, проявленное при защите советских рубежей, дважды награжден, в том числе орденом Красного Знамени. Высокий, мускулистый, румяный и курносый.

Молодой военфельдшер украинец Иван Семенович Лаврик успел повоевать под Москвой и только недавно оправился после ранения. У него продолговатое лицо, черные волосы удивительно сочетаются с голубыми глазами. Строг, подтянут, деловит и в общем выглядит куда старше своих лет.

Переводчиком я взял Карла Антоновича Добрицгофера, могучего 35-летнего австрийца, члена компартии с 1934 года. Вся его семья активно участвовала в революционной борьбе, в 1934 году, во время Венского восстания пролетариата, сражалась на баррикадах рабочего предместья Флорисдорфа. После подавления восстания Карл Антонович эмигрировал в СССР, работал на автомобильном заводе мастером-инструктором, с первого дня войны пошел добровольцем в Красную Армию. В Испании я встречался с его братом Антоном Антоновичем, руководившим интернациональной бригадой. Подпольная фамилия у Карла была Дуб, что очень соответствовало его крупному, мощному телосложению.

Радистами в отряд приняли Александра Александровича Лысенко (Пик), воентехника второго ранга с высшим образованием и специальной разведывательной подготовкой, высокого тяжеловеса под стать Карлу, и Михаила Карповича Глушкова, человека круглолицего, широкоплечего, с рыжей шевелюрой.

Из белорусов у нас были Викентий Мартынович Кишко и Иван Викентьевич Розум, служившие до войны в войсках НКВД, лейтенант погранвойск Николай Федорович Вайдилевич, Кузьма Николаевич Борисенок, политрук Николай Михайлович Кухаренок — первый парторг отряда, младший лейтенант Николай Андреевич Ларченко, будущий командир нашей конной разведки, сержант Николай Михайлович Денисевич.

Кроме того, в нашем отряде были Алексей Семенович Михайловский, старшина с погранзаставы, воюющий с первых дней фашистской агрессии, второй раз идущий в тыл врага; Николай Михайлович Малев, тоже пограничник, сержант, трижды выходивший из окружения и выносивший станковый пулемет, награжденный за мужество, проявленное в первые месяцы войны, орденом Красной Звезды. В наш строй встали и сержант Федор Васильевич Назаров, порядком уже хлебнувший лиха, смелый обстрелянный воин, и политрук Алексей Григорьевич Николаев, и старшина Яков Кузьмич Воробьев, веснушчатый и живой весельчак.

При переходе линии фронта в спецотряде остались с согласия своего командования два разведчика: Анатолий Павлович Чернов и Иван Никифорович Леоненко, с которыми успели подружиться в дни, предшествовавшие броску в тыл неприятеля.

Всего нас стало 32 человека, почти все коммунисты и комсомольцы, 8 орденоносцев, средний возраст бойцов 20—25 лет.

Наше вооружение состояло из автоматов, винтовок, ручного пулемета, маузеров, пистолетов ТТ, боевых ножей. Ни минометов, ни станковых или крупнокалиберных пулеметов мы не взяли, потому что шли за линию фронта на лыжах, с поклажей за плечами, и боеспособность отряда во многом зависела от его подвижности, тяжелое оружие только затруднило бы нас в многокилометровом рейде. Зато у каждого были ручные и противотанковые гранаты. А себе, кроме гранат, я взял автомат, маузер и пистолет ТТ. Выделили нам две рации с питанием к ним и взрывчатку.

Одели нас хорошо: командирская шерстяная форма, куртки на ватине, теплое белье, свитеры, ватные брюки, телогрейки, шапки-ушанки с красными звездочками. Поверх всего полушубки и белые маскировочные халаты, а на дне вещевых мешков лежали комплекты летнего хлопчатобумажного обмундирования. От валенок мы отказались, потому что на дворе уже стоял март, солнышко пригревало, весна была не за горами, и сапоги были нам способнее.

Дали отряду запас концентратов, консервов, спирта, медикаментов и порошок против вшей, который при употреблении обнаружил совершенно противоположные свойства, и мы вскоре выбросили его к чертям. Получил я 5 тысяч марок — половину германских и половину оккупационных — на расходы в пути и по прибытии на место назначения.

Истекали последние дни на московской земле. Квартиру мою в Варсонофьевском разбомбило еще в прошлом году, я жил, как приезжий, в гостинице. Старшего сына Феликса я разыскал и отправил в детский дом, поскольку адреса Анны Сидоровны все еще не знал, да так и не узнал до конца войны. Многое война перепутала в людских судьбах, не одну семью переворошила, не одно сердце от нее осиротело.

Забот о личном имуществе у меня не было, так как и самого имущества не имелось, разве что личный маузер в крепкой дубовой кобуре.

Перед выходом на задание предстоял напутственный разговор в наркомате с генералом Григорьевым.

Он вызвал меня под утро. Над столицей занимался тусклый зимний рассвет, на улицах было пустынно, и я почувствовал себя как бы лицом к лицу с неизвестностью. Представил бесконечные заснеженные километры пути, завывание ветра над замерзшими лесами и болотами, притаившиеся дозоры гитлеровцев, мерцающее в полутьме вражеское оружие.

Передо мной простиралась захваченная фашистами Белоруссия, окровавленная, полусожженная, но не склонившая головы. Сведения, поступавшие оттуда, говорили о том, что после нашей победы под Москвой на всей территории республики с новой силой развертывается всенародное сопротивление оккупантам. Партизанские отряды наносят ощутимые удары по тылам врага.

Мой старый друг Василий Захарович Корж был колоритной личностью. Он совместил в себе, как впоследствии сделал это и Кирилл Прокофьевич Орловский, две стороны пролетарской революции — боевую и созидательную. Участвовал в гражданской войне и в западнобелорусском подполье, сражался в Испании, а в мирные времена с большой любовью и талантом занимался сельским хозяйством. Сейчас во главе своего отряда Корж воевал где-то в Пинской области.

В его отряде находилась и славная дочь белорусского народа Вера Захаровна Хоружая, которую я также знал как участницу и героиню западнобелорусского революционного подполья. За плечами у нее были многие годы борьбы, тюрем и скитаний. В отряд она вступила вместе со своим мужем, партийным работником Сергеем Гавриловичем Корниловым. Оба они до конца выполнили свой патриотический долг и погибли от рук фашистских извергов.

Партизанская война в тылу врага все больше приобретала четкие организационные формы. Центральный Комитет Компартии Белоруссии в 1942 году продолжал переправлять на оккупированную территорию партийный актив для укрепления подполья и партизанских отрядов. Их действия координировала и направляла с марта 1942 года Северо-Западная оперативная группа ЦК КП(б)Б, разместившаяся в деревне Шейно Калининской области. Группу возглавлял секретарь ЦК Г. Б. Эйдинов. Впоследствии, 30 мая, был создан Центральный штаб партизанского движения при Ставке Верховного Главнокомандования, начальником которого стал первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии П. К. Пономаренко. Все эти меры, принимаемые партией и правительством, свидетельствовали о том, какое важное значение придавалось всенародной борьбе с гитлеровскими захватчиками по ту сторону фронта.

Навсегда осталась в памяти встреча с выдающимся партизанским командиром Дмитрием Николаевичем Медведевым. Он воевал в Брянской области, условия там несколько отличались от обстановки в Белоруссии, но все же послушать его рассказы было для меня весьма интересно. Дмитрий Николаевич, с которым я был знаком не первый год, узнав, что через несколько дней мой отряд уходит на задание, от души порадовался за меня и моих товарищей.

— Двигай, Станислав! — сказал Медведев.— Бить фашистов в их тылу — дело непростое, враг хитер, изощрен и чрезвычайно жесток. Посложней наших прежних противников. Но зато какое удовлетворение испытываешь, какая помощь Красной Армии!

Много ценного поведал мне старый чекист о войне в тылу противника, поделился первым накопленным опытом, дал советы, в частности относительно завязывания контактов с местными жителями.

Особенность партизанского движения заключается в том, что с врагом сражаются не одиночки, не обособленные группы вооруженных людей, а все сознательное население. В этом-то и коренятся громадная мощь, неистребимость, живучесть наших отрядов. Нет для них непреодолимых преград, неразрешимых проблем, несокрушимых крепостей.

После встречи с Д. Н. Медведевым мое нетерпение еще более возросло.

Последний разговор с начальником управления происходил в присутствии двух армейских генералов.

— Майор Градов,— представил меня Григорьев.

Ваупшасова уже не существовало даже для ответственных работников разведки Генерального штаба, наших боевых друзей и постоянных товарищей по работе. Таковы правила.

Незнакомые генералы с любопытством смотрели на меня, как бы прикидывая: «Ну-ну, поглядим, на что способен ваш Денис Давыдов с такой пушкой на боку». А я был утомлен до крайности и, пока между тремя генералами шла беседа о замысле и общих задачах операции, задремал в уютном кожаном кресле. Но когда речь зашла о конкретных деталях предстоящего рейда, встрепенулся и услышал реплику армейского генерала, обращенную ко мне:

— Если доведешь половину отряда до Минска, будешь Герой.

— Отчего же так мало? — запротестовал я.

— Учтите дальность похода — восемьсот километров как-никак. Затем — климатические условия, зима нынче весьма суровая, вот уже март на дворе, а морозы трескучие, просто небывалые, и прогноз неважный. Значит, обморожений отряду не избежать. И самое главное — передвигаться будете по территории, занятой противником, в стычках понесете немалые потери.

Я горячо возразил:

— С потерей половины личного состава не согласен, и Героя за это получать не хочу. Рассчитываю довести отряд с минимальными жертвами.

Генералы развеселились.

— Настроение у майора боевое,— сказали они.— Однако без потерь не обойтись. Будьте готовы к самому худшему.

Конечно, я понимал, что рейд в глубокий тыл фашистов — не воскресная прогулка по Бульварному кольцу. Тем не менее весь мой предшествующий опыт, тщательный отбор людей и скрупулезная подготовка спецотряда, умелая разработка маршрута давали надежду на благополучный исход задуманного. Я сказал генералам, что мы будем сторониться крупных населенных пунктов, оживленных магистралей, станем обходить вражеские гарнизоны и постараемся избегать вооруженных столкновений. Постоянные контакты с населением помогут нам выбирать наиболее безопасный путь. А когда дойдем до места базирования — Логойского района Минской области, тогда уж развернем настоящие боевые действия. Здесь начальник управления меня перебил:

— Как можно меньше партизанщины! Имею в виду ее негативную сторону. Ваш отряд должен стать одним из организующих центров народной войны, вносящим в партизанское движение коммунистическую сознательность, воинскую четкость и железную дисциплину. Употребите все силы и средства, чтобы покончить с остатками стихийности среди партизан. Всю работу проводить рука об руку с партийным подпольем, согласовывать с ним все ваши операции — разведывательные, диверсионные, боевые, организационные, пропагандистские.

Далее он напомнил, что после установления связи с подпольщиками и партизанами мой отряд должен заняться созданием новых подпольных и партизанских групп в Минске и прилегающих к нему районах, на узловых железнодорожных станциях, непрерывно вести разведку, сообщать в Центр о дислокации, численности, вооружении и передвижениях гитлеровских войск. Григорий кивнул в сторону армейцев и сказал:

— Товарищи генштабисты будут признательны за все разведданные. Это им хлеб насущный, они на их основе войну планируют.

Армейские генералы утвердительно промолчали.

Я попросил два дня на отдых, потому что все люди отряда порядком измотались, а путь впереди лежал неблизкий. Просьба моя была удовлетворена, и все трое со мной тепло попрощались.

— До встречи после победы!

Товарищ Григорий проводил меня задумчивым взглядом. Скольких он вот так напутствовал на серьезнейшие операции и скольких уже потерял в этой жесточайшей из войн.

Следующие два дня я отсыпался и завершал хозяйственные дела. На исходе вторых суток мы с комиссаром Морозкиным сдали наш номер в гостинице «Москва», взяли оружие, вещевые мешки и поехали за Белорусский вокзал, в расположение отряда.

Бойцы уже были на ногах, в полной готовности, нетерпеливые и возбужденные. Отряд разместился в двух грузовиках и направился на Красную площадь. У кремлевских стен мы остановились, вышли из машин, покурили, помолчали каждый о своем и все об одном, общем. Речей и митинга не было, все было ясно, понятно и определенно. Вновь погрузились и взяли курс на Калининскую область.

Через несколько часов прибыли в город Торопец. Здесь было шумно и дымно: вражеская авиация бомбила городские кварталы. Мы встали на лыжи и пошли на запад, к линии фронта. Все меньше оставалось перед нами свободной советской земли, все ближе надвигалась тревожная неизвестность.