Ошеломляющие удары

Внезапность — тактика партизан.— Горькие потери.—Кровь за кровь! — В полицейской униформе.— Столбцовская операция

Пока я с друзьями ходил на связь к Орловскому, в большом мире произошли важные события. В сентябре 1923 года состоялся II съезд Коммунистической партии Польши с участием представителей партийных комитетов Западной Белоруссии. Делегаты обсудили насущные проблемы политической жизни, внесли ясность в трактовку национального и крестьянского вопросов, по которым съезд занял отчетливую ленинскую позицию: право наций на самоопределение, раздел помещичьих земель без всякого выкупа.

Было также принято важнейшее решение о создании в составе Коммунистической партии Польши территориальных коммунистических организаций — Компартии Западной Белоруссии и Компартии Западной Украины.

В конце октября в Вильно прошла нелегальная конференция посланцев всех партийных округов Западной Белоруссии — Белостокского, Брестского и Виленского вместе с представителями ЦК Компартии Польши. Конференция постановила образовать единую Коммунистическую партию Западной Белоруссии, избрала ее Центральный Комитет. Секретарями ЦК КПЗБ стали И. Логинович (Павел Корчик), С. Мертенс (Стефан Скульский), С. Миллер (Шлемка) и А. Кончевский (Владек).

Создание Компартии Западной Белоруссии способствовало усилению народной борьбы против ненавистного оккупационного режима, против национального и социального гнета. Ярче заполыхали барские усадьбы и полицейские казармы, страшней и неуютней стало польским панам на опаленной гневом западнобелорусской земле. В едином строю с партизанами всего захваченного края умножал удары по врагу и наш отряд.

Декабрьским утром командование обсуждало очередную операцию. Докладывали Константин Такушевич и Алексей Наркевич, побывавшие с разведывательным заданием в местечке Городок. Его гарнизон насчитывал 25 полицейских и 7 конных жандармов, на вооружении они имели ручные пулеметы, винтовки и гранаты. Семейные жандармы и полицейские жили на квартирах, однако последнее время ночевали в казарме, потому что местечко было объявлено на осадном положении из-за участившихся партизанских налетов. После восьми вечера жителям запрещалось появляться на улицах, у гарнизонной казармы круглосуточно дежурили часовые, с наступлением темноты курсировал патруль. Полицейские поддерживали телефонную связь с гарнизонами в деревнях Уше и Хожеве. У офицеров и некоторых гражданских чиновников имелись пистолеты. Разведчики изучили все подходы к местечку.

Нападение на гарнизон Городка решили произвести группой в 30 бойцов с тремя ручными пулеметами. Рассчитали, что одного часа нам будет достаточно, чтобы разгромить неприятеля, захватить документы и трофеи.

20 декабря цепочка партизан выступила из лагеря. День выдался морозный и вьюжный, путь долгий, идти было трудно. Особенно тяжело пришлось Константину Абановичу, который недавно перенес воспаление легких. Его мучил непрерывный кашель. Чтобы не выдать группу, он засунул в рот рукав пиджака и старался не кашлять.

Семь часов шли мы к местечку по белой целине, снег облепил нас с ног до головы, мы стали словно в маскировочных халатах. Нас нагнали легкие санки. Пришлось их задержать. Это оказался войт (староста) Городокской волости, мы его обезоружили и взяли под стражу до окончания операции. Он вел себя смирно, охотно отвечал на вопросы. Виктор Залесский, Александр Сысун и Владимир Щебет воспользовались его санками, чтобы быстро проскочить в Городок и снять охрану.

Я разбил бойцов на три группы. Первая во главе с Филиппом Литвинковичем сделала засаду на дороге, идущей из Молодечно. Со второй группой Филипп Яблонский должен был захватить почту и телеграф. Третью, штурмовую, в составе 20 человек я повел в атаку на казарму и штаб гарнизона.

Повторилась та же картина, что и в предыдущих налетах: ружейный и пулеметный огонь, гранаты — и враг побежал. В два часа ночи на восьми санях, захваченных в полицейском участке, мы покинули местечко, увозя трофейные пулеметы, винтовки, боеприпасы и документы польских властей.

Метель продолжала бушевать, но это уже было нам на руку, потому что она заметала наши следы. В такую погоду никакая погоня не грозила партизанам, и к утру мы спокойно вернулись на базу.

Настала пора послать связного в Вильно, в партийный центр за информацией и директивами. Остановили свой выбор на Алексее Наркевиче. Он давно зарекомендовал себя одаренным разведчиком, у него были прекрасные данные для подобной работы, не зря его называли в отряде самородком. Выходец из трудового народа, он выделялся своей образованностью, большой культурой, яркими способностями. Алексей отлично знал историю Польши, ее национальные традиции, уклад жизни, психологию поляков. Этот багаж был неоценим в разведывательной деятельности, он помогал партизану выполнять самые рискованные поручения.

Из Вильно Наркевич привез много новостей и партийных указаний. Партия вновь призывала нас к бдительности, поскольку охранка неутомимо засылала в партизанские отряды провокаторов. Нас всех опечалило известие о жестокой расправе властей над арестованными товарищами по подполью. Окружной суд приговорил Сергея Радкевича к 12 годам тюремного заключения, Алексея Щебета — к 10, Марка Пискура и Петра Дзика — к 8 годам каждого. Все, чем мог помочь узникам Наркевич, это устроить им передачу продуктов, одежды и денег.

Несколько раньше польская контрразведка кинула в застенок подпольщика Ивана Гавриловича Янцевича. Его избивали до потери сознания, жгли раскаленным железом, но патриот никого не выдал. Он был освобожден за отсутствием улик и несколько лет серьезно болел.

Тяжелые новости не только опечалили нас, но и вызвали взрыв справедливого гнева. Мы всегда мстили оккупантам за убитых и заточенных в темницы боевых друзей. Отряд постановил в ответ на очередную бесчеловечную акцию властей нанести им такой удар, чтобы запомнился надолго.

Мы выбрали районом действия Воложинский уезд и летом 1924 года запланировали разгром гарнизона в местечке Вишневе. На разведку ушли Дмитрий Балашко и Аким Бубневич. Трое суток не возвращались они, и я стал подумывать, не послать ли еще разведчиков, но на четвертую ночь оба наконец появились, усталые, изможденные, с исчерпывающей информацией. Из их сообщения стало ясно, что операцию откладывать нельзя, хотя отряд был не в полном составе: Филипп Яблонский отправился с большой группой на задание в Ошмянский уезд. Подсчитав силы, я решил, что их достаточно. Партизаны крайне редко побеждают числом, главное их оружие — внезапность, гибкий маневр и беспредельная храбрость.

Наш лагерь находился в Налибокской пуще. В середине июля мы вышли на операцию. В урочище Бомбали сделали привал; я с Дмитрием Балашко конкретизировал отдельные пункты плана: в первую очередь нарушаем связь гарнизона со станцией Богданове и городом Воложином, затем снимаем часовых и нападаем на основные силы.

В ночь на 19 июля мы достигли местечка, перерезали телефонные и телеграфные провода. Тут некий хозяин вез домой сено, мы его остановили и посадили к нему на телегу Петра Иоду и Михаила Щербацевича. Так они въехали в местечко и расположились с пулеметом в засаде. Шесть партизан ушли снимать часовых, а через двадцать минут к центру Вишнева двинулся я с главным ядром бойцов.

Мы шли по обеим сторонам улицы, как будто гуляли. Жители еще не все заснули.

У штаба гарнизона нас уже ждали товарищи, обезоружившие часовых. Пленные показали, где живут семейные полицейские. Казарма, штаб и эти дома были окружены. Я приказал по частным домам не стрелять и гранат в окна не бросать, чтобы не пострадало мирное население. Уничтожать только полицейских, выманивая их во двор или на улицу.

Штаб гарнизона находился в большом деревянном здании с решетками на окнах. Возле него стоял маленький домик; в котором жил комендант. Я решил попробовать захватить гарнизон без выстрела, а начать с командира. Арестованному полицейскому приказали вызвать коменданта на улицу, мол, прибыл срочный пакет. Но несчастный страж порядка был столь напуган, что не справился со своей задачей. Сначала жена коменданта, а потом он сам заподозрили неладное. В неудавшуюся инсценировку вмешался я и крикнул:

— Вас просят выйти!

— Сейчас выйду,— ответил комендант, и через минуту из окна прогремели три выстрела из карабина.

Пришлось скомандовать «огонь». Партизаны обстреляли дом начальника, штаб и казарму. Полицейские в нижнем белье выскакивали на улицу и бежали в ржаное поле спасаться от смерти.

Тревожно зазвонил колокол в костеле. Пришлось дать по колокольне длинную пулеметную очередь. Нам только не хватало таких сигналов о помощи.

Звон колокола и шум быстротечного боя разбудили жителей местечка: они вышли из домов, и мы решили собрать их на митинг. С речью выступил Виктор Залесский. Рассказал о целях партизанской борьбы, призвал население помогать патриотам. На рассвете мы покинули Вишнево.

Но боевой рейд отряда на этом не закончился. В 10 километрах от местечка, в Жерделях, находился лесопильный завод англо-французской концессии. Мы направились туда и около десяти утра появились на заводской территории. К нам вышло более 100 рабочих, возник митинг.

Я рассказал рабочим, кто мы, против кого воюем. Предупредил администрацию, чтобы она не притесняла тружеников, напомнил случай с помещиком Вишневским, которого мы расстреляли за жестокость.

Завод мы не стали выводить из строя, иначе сотни людей остались бы без работы. Но заводскую кассу пришлось конфисковать на нужды партизанской войны.

Позавтракали в рабочей столовой, поблагодарили за дружескую встречу и поехали дальше. В междуречье Ислочи и Березины шел сенокос, повсюду на лугах трудились крестьяне. Нас нагнали двое всадников из местных жителей, начальник воложинского гарнизона Лопатинский послал их узнать, кто мы такие.

— А где сам комендант? — спросил я.

— Вон там, за холмом,— последовал ответ.

Лопатинского сопровождало не менее полуэскадрона полицейских. Мы спешились и заняли оборону. Крестьяне разбежались с лугов, предвидя вооруженную стычку.

Бойцы открыли огонь с близкого расстояния. Каратели не ожидали сильного отпора и отошли. Нам было невыгодно ввязываться в долгий открытый бой, ведь Лопатинский мог связать нас и дождаться подкреплений, поэтому я отвел отряд на 8 километров от места схватки и объявил привал.

Партизаны напоили коней и оставили их в густом кустарнике. Близ дороги у нас были установлены пулеметы на случай внезапной атаки. Боец Асанович взобрался на высоченное дерево наблюдать за окрестностями. Он-то и сообщил нам, что приближается кавалерия. С дороги донесся топот копыт, наши лошади приветливо заржали и выдали стоянку отряда.

Полицейские спешились и стали окружать высотку, на которой мы расположились. Их много выползало из кустов, они вели непрерывный огонь, а наш отряд пока не отвечал. Обстановка осложнялась. Алексей Наркевич даже спросил у меня:

— Через минуту они будут здесь. Нам оставаться всем вместе или рассеяться по лесу?

— Обождем,— сказал я.

Наступающие поднялись во весь рост и двинулись на нас с карабинами наперевес. И тогда я подал команду:

— Огонь!

Стреляли почти в упор. Часть карателей повернула, но остальные все еще рвались вперед. Я приказал идти в контратаку. Над высоткой загремело «ура!», мы выскочили навстречу атакующим, смяли и рассеяли их. Среди трупов обнаружили тело Лопатинского, партизанская пуля угодила ему в сердце.

У нас тоже были потери. Погиб наш славный товарищ Аким Бубневич. Мы похоронили его на поле боя и поклялись отомстить за него.

В этой схватке, кроме оружия и боеприпасов, отряд захватил 30 строевых лошадей. К их седлам были привьючены шинели, мешки с овсом и продукты. У нас оказалось много комплектов полицейской формы, и решение пришло само собой: поскольку уцелевшие в бою каратели непременно подымут тревогу, вызовут подкрепление, нам весьма с руки переодеться во вражеское обмундирование. Больше вероятности вернуться живыми на базу. Мы так и сделали.

Я надел мундир Лопатинского и его конфедератку, партизаны сели на трофейных коней, и в таком виде отряд тронулся в путь. Через 10 километров на перекрестке дорог мы заметили скопление кавалеристов.

— Легки на помине! — сказал Дмитрий Балашко.— Давай атакуем с ходу, отомстим за Акима.

— Не выдержим,— ответил я лучшему другу павшего бойца.— Их больше, у них кони посвежей. Уйдут от атаки, а потом окружат, навалятся, станут преследовать — и погиб отряд.

— Станислав дело говорит,— вмешался Наркевич.— Тут нужна иная тактика. Надо использовать полицейскую форму, которая на нас надета.

Так мы и поступили. Спокойно подъехали к полякам на короткую дистанцию, они приняли нас за своих, а мы внезапно открыли ружейно-пулеметный огонь. Враги бросились врассыпную, а мы галопом проскакали перекресток и скрылись. Погони за нами не было. Возвращаясь в лагерь, повстречали группу Филиппа Яблонского. Он доложил, что его ребята разгромили отряд карателей из местечка Жодишки и разведали возможности для нападения на гарнизон города Ошмяны.

В лесном лагере всех партизан ждал двухсуточный отдых. Собрав разведывательные данные, командование отряда стало разрабатывать очередные операции, но все планы пришлось отложить ввиду непредвиденных обстоятельств.

Поздней ночью в Налибокской пуще появился усталый небритый человек в обмотках, затасканной солдатской шинельке без погон и старой конфедератке. Он шел в кромешной тьме среди вековых деревьев, угадывая путь скорее инстинктивно, чем по каким-либо реальным приметам. Через два с половиной часа ходьбы отставной солдат замедлил шаг в ожидании окрика. По его расчетам, лагерь был близок.

— Стой! — негромко приказали из кустов.

Он остановился, ожидая следующих команд и вопросов.

— Оружие!

— Нема оружия,— ответил солдат.

— Кто такой? — строго спросили из кустов.

— Вам привет от Яна из Вилейки,— сказал солдат.

— Пани Ядвига ему кланялась,— произнес часовой и распорядился:— Ефрем, проводи товарища до командира.

Безусый Ефрем с карабином возник перед солдатом и повел в лагерь. Здесь пахло потухшим костром и печеной картошкой. У шалаша командира Ефрем наклонился, просунул голову внутрь и сказал мне:

— Товарищ командир, подъем! Я мигом проснулся.

— К вам какой-то солдат от Яна из Вилейки.

— Давай его сюда, Ефрем!

В шалаше у меня горела свеча на чурбаке, смятая постель из сена была накрыта ветхим одеялом, в углу лежали наган и маузер.

— Садись, Антон,— сказал я вошедшему парню, показывая на одеяло, и начал сворачивать самокрутку.

Антон сел, вытянул ноги и облегченно вздохнул. Я прикурил от свечки и приготовился слушать. Ночной гость принес известия чрезвычайной важности. Нашему отряду поручалась исключительно ответственная и на редкость сложная боевая операция.

Когда Антон кончил говорить и откинулся на суконное одеяло, я разложил карту и стал думать. Заметив, что связной клюет носом, я вышел, принес печеных картофелин, кусок ржаного хлеба, соли и полкрынки простокваши.

— Ешь и спи. Обратный путь неблизкий. А я приступаю к исполнению.

Вышел из шалаша, разбудил своего заместителя Филиппа Яблонского и рассказал ему о задании. Тот мгновенно загорелся.

— Стась! Это потрясающе! Мы возьмем город штурмом!

— Город нам не нужен, Филипп. Наша задача — освободить политзаключенных. Будем брать штурмом тюрьму.

— Здорово! Довольно гноить нас в застенках. Свободу товарищам коммунистам!

— Филипп, а если без лозунгов, то с чего начнем? Учти, город переполнен полицией и жандармами, мало того, в предместье стоит 26-й уланский полк. Операция должна быть не столько лихой, сколько умной.

— Начнем, как обычно, с разведки. Так, Стась?

— Так, Филипп.

Утром в уездный город Столбцы отправились наши разведчики. За неделю пристальных наблюдений и осторожных расспросов они установили численность и вооружение воинского гарнизона, полиции, жандармерии, расположение часовых и сроки смены караулов, освещенность улиц и переулков. Главное внимание ребята сосредоточили на тюрьме, в которой ждали суда и расправы активные подпольщики, в их числе руководящие работники ЦК Компартии Западной Белоруссии И. К. Логинович (Павел Корчик) и С. А. Мертенс (Стефан Скульский). Выяснили ее внутреннюю планировку, уточнили, в каких камерах содержатся партийные активисты.

Данные разведки позволили командованию отряда разработать детальный план освобождения коммунистов. Как во всякой хорошо продуманной партизанской операции, тактика здесь базировалась на психологии. Польские оккупанты чувствовали себя в Столбцах вольготно и безопасно. Прецедентов нападения на уездные города не было, отсюда следовало, что внезапный ночной удар и четкие, стремительные действия бойцов деморализуют противника, посеют панику и растерянность. Пока враг придет в себя, операция завершится взятием тюрьмы и отходом обратно в Налибокскую пущу.

Успех решали внезапность и стремительность, и не было нужды бросать в дело весь отряд, напротив, чем компактнее штурмовые группы, тем они подвижнее в условиях городского боя. Командование отобрало для участия в налете 58 человек и разбило их примерно на три равные части. Одна группа во главе с Адамом Дзиком перекрывает дорогу, идущую в Столбцы из его пригорода Ново-Сверженя, где дислоцировался уланский полк. Вторая, руководимая Филиппом Яблонским, атакует полицейское управление и староство (уездную управу), расположенные в одном здании. Третью командир отряда ведет сначала на железнодорожную станцию, где она уничтожает полицейских и жандармов, затем — на солдатскую казарму, расположенную по соседству с тюрьмой, и, наконец, на штурм самой тюрьмы и вызволение арестованных.

В ночь на 4 августа группы порознь вошли в Столбцы. Я с 18 бойцами встретил в условленном месте разведчиков Алексея Наркевича и Петра Иоду. Они провели в городе неделю, уточняя ранее полученные сведения, и в дополнение к ним сообщили, что вся территория тюрьмы с прилегающими к ней караульным помещением и казармой освещается яркими прожекторами, кроме того, охрана располагает станковым пулеметом. Я поблагодарил их и сказал партизанам, что новые данные разведки потребуют от всех более слаженных и молниеносных действий. Малейшее промедление грозит нам потерями и провалом задания.

Группа передвигалась короткими перебежками и была уже вблизи вокзала, когда из постарунка (полицейского участка) вышел заспанный страж и стал вслушиваться в ночную тишину. По моему знаку Филипп Литвинкович и Иван Ремейко подкрались к нему сзади, набросили на голову мешок, скрутили ремнями. В кармане у него нашли револьвер. Обезвредив полицейского, ринулись на станцию. Жандармский пост был здесь невелик, и мы уничтожили его за несколько минут. Телеграфистам приказали выключить аппараты, не принимать и не передавать никаких депеш. Показали им оружие для убедительности и ушли, оставив в целости все оборудование. Это была наша ошибка, о последствиях которой стало известно позже.

Казарма находилась в 200 метрах от станции. Когда мы подбегали к ней, услышали стрельбу в районе полицейского управления и на дороге из пригорода. Последнее удивило меня: очень уж быстро пришло уланское подкрепление из Ново-Сверженя! Но задумываться не было времени, группа атаковала казарму, закидала окна гранатами, расстреливала выбегающих из винтовок и ручного пулемета.

На застекленной веранде казармы я увидел офицера. Он схватил телефонную трубку и стал звонить. Ну, думаю, разговор не состоится. Выстрелил в него из маузера, а он не падает. Что за дьявол! Выручил меня Наркевич.

— Да убил ты его, убил! Он же в кресле сидит, потому и не падает.

Мои ребята уже уничтожали тюремную охрану. Сопротивление солдат было сломлено, и мы ворвались внутрь тюрьмы, готовясь к схватке в коридорах, к взлому дверей камер. Но нас встретили безлюдье и брошенные связки ключей: надзиратели перепугались и сбежали. В несколько секунд мы открыли камеры и освободили всех заключенных. Мне едва удалось перекричать их радостный шум.

— Здесь товарищи Корчик и Скульский?

— Здесь! Здесь! — откликнулись они, еще слабо веря всему происходившему.— Кто нас освобождает? — спрашивают.

— Отряд Мухи-Михальского! — ответил я и распорядился: — Всем покинуть здание! Отходим на базу!

Вместе с нами из тюрьмы вышли три десятка бывших заключенных.

Бой на улицах города продолжался. Партизаны Яблонского и Дзика отбивались от полицейских и улан. Когда последняя атака врагов захлебнулась, все группы собрались в один кулак и стали организованно покидать Столбцы. Но тут из пригорода прискакал свежий эскадрон улан. Бойцы залегли и встретили конный строй винтовочными залпами и шквальным огнем из пулеметов. Встали на дыбы кони, полетели наземь убитые всадники, впечатление у кавалеристов было такое, что против них дерется целый стрелковый батальон. Уцелевшие уланы повернули назад. Партизаны погрузили на коней четверых раненых товарищей, переправились через Неман и углубились в лес.

В середине дня нас нагнали конные каратели. Но мы отбили их атаку и ночью в лесу Бараний Бор сделали привал.

На партизанской базе в Налибокской пуще я доложил Павлу Корчику и Стефану Скульскому о работе отряда, о политическом положении в окрестных районах. Освобожденные товарищи поблагодарили бойцов за отлично проведенную операцию и приняли участие в ее разборе. На нем было выяснено, почему так быстро пришла помощь гарнизону города: ее вызвали телеграфисты, оставленные нами у действующих аппаратов. Хорошо, что эта оплошность не смогла в корне изменить ход событий. Удар партизан был сокрушителен, а их героизм беспределен.

Тем временем хорошо законспирированные разведчики сообщили нам из Столбцов, что через несколько часов после партизанского налета в город вошли регулярные воинские части: пехота, артиллерия, броневики. В уезде введено осадное положение. Звучное эхо Столбцовской операции прокатилось по всей Польше. Но среди приятных известий была одна горькая подробность. В суматохе боя никто не заметил, как тяжело раненным упал славный разведчик Петр Иода. Уланы схватили его, избили и провели по улицам, подгоняя прикладами. Он еле переставлял ноги, опухший и окровавленный, сопровождаемый сострадальческими взглядами и глухим ропотом трудового люда. Военный суд оккупантов приговорил Иоду к смертной казни.

Долгие годы я считал Петра погибшим. Партизаны не знали, что расстрел ему был заменен вечной каторгой. В 1939 году Красная Армия, совершая освободительный поход в Западную Украину и Западную Белоруссию, вызволила славного бойца из каторжной тюрьмы. Он пробыл в заключении 15 лет.

Я повстречался с Петром Иодой почти случайно, объезжая в 1957 году места былых схваток. Время посеребрило его голову, прорезало глубокие морщины на смелом лице, заметно постарел партизанский разведчик, но все еще продолжал в меру сил работать в колхозе.

Кроме Йоды в операции особенно отличились партизаны Филипп Яблонский, Адам и Михаил Дзики, Дмитрий Балашко, Алексей Наркевич, Виктор Залесский, Константин Лапковский, Даниил Попкович, Леонид Чарный, Михаил Усик, Иван Ремейко, Константин Абанович, Сергей Радкевич, Асонович, Литвинкович, Константин Лапытько и Софрон Макаревич. Отважными бойцами показали себя все без исключения.

Нечто противоположное происходило с нашими врагами. Уже в послевоенное время мне удалось разыскать в трофейных архивах донесение в штаб IX польского военного округа. Оно написано сразу же после Столбцовского боя, 4 августа 1924 года. Интересно, что противник преувеличил наши силы почти вдвое,— в документе говорится, что на город напало 100 партизан.

Автор пишет, что, разделившись на группы, нападающие почти одновременно обстреляли «из пулеметов и винтовок староство, управление полиции, городской полицейский участок, рынок и вокзал». Затем он пытается подробно описать ход боя, всячески стараясь фальсифицировать действительные факты, скрыть растерянность перетрусившего гарнизона. Но стремясь показать «отвагу» полицейских, автор, сам того не подозревая, оказал плохую услугу стражам порядка. Он пишет, например: «Полицейский Шевчик упал на пол и притворился убитым»,— это вместо того, чтобы оказать нам вооруженное сопротивление. «В конюшне было 3 полицейских, из которых 2 спрятались в сене, а третий по требованию партизан вывел 7 полицейских лошадей». В том же духе вели себя тюремщики: когда к ним ворвались наши бойцы, «дежурный полицейский Ян Нога спрятался в коридоре за дверью» и отчетливо слышал, как партизаны освобождали из камер заключенных.

Много позже боя в Столбцах я узнал еще одну, самую важную подробность: оказывается, нашей операцией издалека руководил один из видных партийных деятелей, член бюро ЦК Коммунистической партии Западной Белоруссии Адам Семенович Качоровский (Славинский). Он ее задумал, пристально следил за ее подготовкой, а потом вместе с нами радовался успеху, поздравлял с освобождением товарищей по ЦК Логиновича и Мертенса.