Мой последний бой

В начале августа 1944 года наш отряд, закончив проческу пинских лесов, был переброшен к подножию Карпат. Передвигались по железной дороге через Броды, Львов, освобожденные нашими войсками от фашистских захватчиков. На всем пути, от погрузки до выгрузки из эшелона, мы наблюдали за развитием напряженного сюжета огромной картины, раскрывавшей возросшее мастерство наших воинов на этом этапе войны. На станциях и полустанках, по обочинам железной дороги справа и слева валялась разбитая немецкая техника — танки, пушки, автомашины, тягачи... Ураган огня прокатился с востока на запад, сметая и уничтожая на своем пути все, что несло опасность для нашего народа. Ураган возмездия. Здесь прошли войска 1-го и 2-го Украинских фронтов.

На Львовщине наш отряд провел несколько операций по ликвидации диверсионных групп и мелких банд, оставленных здесь гитлеровской разведкой или отрезанных стремительным наступлением советских войск. Здесь разведка отряда напала на след большой группы бандитов, действовавших по принципу «персональной охоты» со средствами, о которых нам стало известно еще под Минском. Только теперь такие «охотники» действовали особенно нагло и злобно.

Они, как правило, терпели неудачи, когда выходили на «охоту» в районы командных пунктов наших войск, но, возвращаясь, оставляли на дорогах и в населенных пунктах свои «визитные карточки»: мужчину, женщину [145] или ребенка с перерезанным горлом. Такие «визитные карточки» наши пограничники обнаружили одновременно в нескольких деревнях и поселках. Этим самым бандиты бросали нам вызов и предупреждали население: кто их выдаст, тот лишится жизни. Дикая и наглая жестокость. Бандиты не щадили и детей, зная, что они много видят и не умеют молчать.

Наши разведчики с помощью местных жителей, а также по показаниям выловленных полицаев установили, что главарь этой банды связан с каким-то крупным гитлеровским штабом и украинскими буржуазными националистами, имеет капитал в банке фашистской Германии, содержал во Львове публичный дом для гитлеровских офицеров. Суровый и весьма опытный диверсант, он за какую-то провинность попал, однако, в немилость к немецкому командованию и теперь искупал свою вину неистовой злобностью против советских людей.

Устные портретные характеристики, собранные из многих показаний, снова заставили командование нашего отряда размножить фотографию Болотного Луня и раздать ее командирам отделений. Была создана подвижная комендатура во главе с капитаном Митрофановым. Я попросился в группу разведчиков этой комендатуры, но командир отряда оставил меня при себе связным.

Перед выходом комендатуры Митрофанова на задание состоялось совещание партийного актива отряда, на котором выступил с докладом заместитель командира по политической части — начальник политотдела отряда майор Демидов.

Из доклада мне стало известно, что наш отряд должен обеспечить безопасность, тылов 4-го Украинского фронта в полосе 18-й армии. Задача отряда — уничтожение вражеских диверсантов и банд.

Банды Хмары и Болотного Луня{7} убивали сельских [146] активистов, пытались взрывать железнодорожные мосты и наши воинские эшелоны. У них было немало оружия и подвижных средств. На легкую победу рассчитывать не преходилось.

Я часто выезжал по различным заданиям и попутно обкатывал Снежка.

Снежком называли кавалерийскую лошадь из венгерской дивизии, разбитой на подступах к Карпатам. Трофейный сивка. Умный и ласковый конь, лакомка — любил сахар и сухари. Он принадлежал майору Зубко, но когда меня назначили связным, майор уступил его мне. Я быстро подружился со Снежком. Угостив его сахаром, я целыми часами носился на нем вдоль садов, по проселкам, влетал в густые заросли, брал барьеры, преодолевал крутые овраги.

Как-то по сигналу патрульных дежурный взвод отбыл в местечко Мшана, близ Львова. Туда же унес меня Снежок. Прискакал вслед за грузовиком дежурного взвода. Остановились в центре поселка и не поверили своим глазам. Перед окнами крестьянского дома на зеленой травке лежали два детских трупа. Дети с перерезанным горлом. Старшему белобрысому мальчику не более семи лет. Младшему — лет пять. Их мать и отец, активисты Советской власти в поселке, также были убиты. Бандиты ворвались в дом ночью, совершили злодеяния и ушли. В доме осталась в живых только одна старуха. Сейчас она стояла на коленях перед детьми, окаменев.

Завидя нас, местные жители стали подходить к осиротевшему дому. С каждой минутой их становилось все больше и больше. Вскоре образовалась толпа.

Появились подполковник Туляков и майор Демидов, Состоялся короткий митинг.

— Смерть палачам! — этими словами закончил свое выступление Демидов.

— Смерть, смерть, смерть! — ответили собравшиеся.

Со станции Мшана отряд пошел на Болехов. [147]

Наступили тревожные, наполненные опасностью осенние дни. Я знал, что враг, с которым придется иметь дело, искусно маскируется. Он может быть одет в безобидную одежду крестьянина, в форму советского солдата, офицера. Он появится там, где его совсем не ждешь: может идти рядом с тобой по улице села или города, в разговоре хвалить Советскую власть, восхищаться победами наших войск. Но стоит на какую-то секунду отвести от него взгляд, как он всадит тебе в спину нож.

Меня временно командировали в разведку отряда. Здесь теперь и Николай Москвин. Он командир отделения. Перед разведчиками ставилась задача опознать Болотного Луня среди местных жителей.

Обшариваем леса, овраги, населенные пункты, но тщетно.

Преодолели невысокую лесистую гору. Перед нами вдруг словно бы распахнулась поляна. Посредине полянки маленький потемневший от времени домик. Неподалеку от домика большой стог сена, накрытый тесовой крышей, которую поддерживали четыре столба.

Послали туда разведчика. Через несколько минут он дал сигнал: опасности нет.

Подошли к домику, осмотрелись. Ничего подозрительного. Оставив охрану с ручным пулеметом на улице, мы вошли в дом, расположились прямо на земляном полу, устланном соломой.

Перекусили. От усталости тянуло в сон. От нечего делать я передвигал ногами по соломе и неожиданно для себя нащупал под соломой, перед печкой, деревянную крышку.

— Чего ты ворожишь там? — спросил Москвин.

— Колодезь тут, — ответил я.

Москвин подскочил ко мне, поднял крышку, с опаской посмотрел внутрь.

— Неглубокий, на дне лестница, стало быть, там есть кто-то. Может, здесь твой Болотный укрывается? [148]

Дальше все произошло быстро. Москвин поднял отделение, расставил посты, а я с двумя товарищами спустился вниз, пополз по ходу. В подземелье холодно, сыро. Ход узкий, впереди темень. Тут можно пройти согнувшись, но мы ползем. Фонаря не зажигаем, продвигаемся на ощупь, плотнее прижимаясь к земле. Ожидаю — вот-вот в черноте хода сверкнет огонек выстрела. Нет, подземная тишина нарушается только нашим дыханием.

Вдруг я уперся головой в земляную стену, нащупал руками лестницу. Сзади тревожно зашептали:

— В сторону свернул ход.

— Быстро вперед, — попросил я друзей. Сам же вслепую вскарабкался по лестнице, зажег фонарь. Очутился в довольно просторном укрытии, сооруженном из кольев и прутьев. Пахло сеном. На полу ковер, у стенки раскладная кровать.

Сюда доносились голоса наших:

— Что же делать?

— Осматривать подземную спальню.

— Где ты? — Это уже меня спросил Москвин.

— Под стогом сена.

Москвин с тревогой кричит:

— Где ребята, Василич?

— Ход в сторону прорыт!

— В какую?

— Вправо.

Оказалось, что ход этот привел наших ребят к огромному дубу. Под корнями дуба был замаскирован еще один лаз в подземелье.

Мы вернулись в штаб без ожидаемых результатов — бандиты ушли из этого района.

Вечером меня снова отозвали в штаб отряда.

В светлой, просторной, оклеенной розовыми обоями комнате находились трое: майор Зубко, начальник политотдела майор Демидов и подполковник Туляков. Вид у офицеров усталый. Они только что прибыли из-под деревни [149] Ракув, где руководили ликвидацией крупной банды. Ее возглавлял отпетый негодяй под кличкой Хмара. Банда Хмары была уничтожена. 107 диверсантов убито и 35 взято в плен — таков итог операции пограничников. Майор Зубко и Демидов склонились над столом. Подполковник Туляков что-то показывал им на карте.

— Товарищ подполковник, рядовой Васильев по вашему приказанию прибыл, — доложил я.

Тот, как всегда, подвигал угловатыми бровями, оглядел меня с ног до головы, спросил:

— Как чувствуешь себя, Васильев?

— Хорошо.

— Тогда седлай Снежка — и к Митрофанову. Болотный подошел вплотную к селу Кощув. Может, и в самом деле будешь полезен. Митрофанова найдешь на марше к селу.

— Слушаюсь! — отчеканил я.

— Передашь пакет капитану.

— Есть, доставить пакет капитану Митрофанову.

Майор Зубко одобрительно стукнул меня по плечу:

— О це, кум, цибуля! Дило-то... Смотри не ошибись, ухо-то у него рваное.

— Если попадется, не должен ошибиться, товарищ майор.

— Ну, ступай.

Снежок шел карьером. Из-под копыт его летели черные комья грязи, и мне то и дело приходилось оглядываться — не гранаты ли летят мне вдогонку...

От Болехова дорога повернула на юго-запад вдоль подножия горы. На рассвете я уже скакал по селу Кощув. Село выглядело молчаливо и сурово.

Комендатура Митрофанова — она состояла из трех застав — сделала привал на окраине села на лугу перед лесом. Солдаты расположились около потемневших от дождя копен сена. Осенний, местами красно-желтый, местами [150] коричневый лес огибал луг и почти упирался в крайнюю бедненькую хату. В этом низеньком, с тремя окнами, строении я разыскал капитана. Митрофанов, широко расставив ноги, подпирая головою потолок, стоял у окна, пил из ковша воду. Немолодая хозяйка сидела в углу под иконами за сундуком, который, очевидно, был и столом в этом доме. Она услужливо пододвинула мне небольшой чугунок с вареной картошкой в мундире.

Пока я занимался очисткой «мундиров», капитан вскрыл привезенный мною пакет и читал распоряжение. Затем он зашагал от стенки к стенке.

— Васильев, будешь находиться при мне.

— Слушаюсь...

Через несколько минут он вышел на улицу. К нему подошли лейтенант Стадник и еще два офицера.

В это время среди солдат появилась женщина.

— Где ваши командиры? — спросила она.

Кто-то показал ей в нашу сторону.

Пряча руки в карманы плисовой куртки, женщина торопливо шагала прямо к Митрофанову. Она, кажется, знала его в лицо, а может, он ее узнал еще издали, потому что между ними тут же состоялся деловой разговор.

До моего слуха доносился голос женщины, точнее, отрывки фраз:

— ...Совсем близко!.. Он всех вас уничтожить хочет. Уходите! Людей у него много...

Митрофанов слушал ее внимательно. Ему есть о чем подумать: бандиты собираются переходить в наступление — небывалое явление. Посмотрим, что у них получится, ведь в действительности все они отщепенцы, отбросы человеческого общества, убийцы и садисты, продажные, трусливые существа.

Сообщение женщины, как потом я узнал, не было для Митрофанова чем-то неожиданным. Наши разведчики еще накануне схватили «языка». Задержанный показал, [151] что в банде около трехсот человек. Есть станковые пулеметы и миномет. Обоз — полсотни завьюченных лошадей. Женщина не только подтвердила наличие поблизости крупной банды, но и помогла лучше разобраться в замыслах бандитов.

— Как далеко они отсюда? — спросил Митрофанов.

— В лесу. Километра полтора.

— Все ясно, — заключил Митрофанов и отошел в сторонку.

Я с нетерпением ждал его решения. Численное соотношение сил в пользу банды. Значит, если сейчас начнется встречный бой, то он окажется для нас тяжелым.

Капитан Митрофанов принял решение: одна застава втягивается в лес для ведения встречного боя, две другие совершают обходный маневр справа и слева.

Я остался возле Митрофанова на опушке леса.

Прошло полчаса. Прибежал связной от лейтенанта Стадника, который доложил, что обнаружил до полсотни бандитов.

— Они вроде собирались продвигаться в нашу сторону, но, заметив нас, побежали обратно.

Выслушав связного, капитан Митрофанов ответил:

— Передай лейтенанту: огонь не открывать, погоню за бандитами приостановить. Они могут заманить нас в засаду...

В этот момент слева защелкали выстрелы. Там, на откосе отлогой горы, в мелком кустарнике мелькали две серые кепки.

— Не стрелять, взять живьем! — крикнул Митрофанов.

Мой Снежок, почуяв, что я торопливо схватился за луку седла, с места взял галопом. Стрельба прекратилась.

Двое в серых кепках еще не успели заметить, что я гонюсь за ними на коне. За спинами у них ранцы, вероятно с боеприпасами, и карабины. Обоих мне сразу не [152] взять. Вскидываю автомат. Надо уничтожить одного, а второго сомну конем и заставлю поднять руки. Даю одну очередь, но мажу. Бандиты отстреливаются, поворачивают в сторону густых зарослей чапыжника. Там повалены деревья. Надо перехватить бандитов на пути к завалам. Даю коню полный ход, и он успевает настигнуть их перед поваленным дубом. Один из бандитов уже закинул ногу на комель дуба. Ткнул ему в спину автомат. Треск. Бандит так и застыл, раскорячив ноги на комле.

Снежок перемахнул препятствие. Перед самой его мордой очутился второй. Этот пытается поднять руки вверх, но Снежок подмял его под себя.

— Стоп!..

Я выскочил из седла, упер автомат в лоб бандиту и слышу:

— Не убивай, жить хочу...

Предатели обычно вызывали во мне презрение и лютую злобу. Но тут передо мной был юнец. Из зеленоватых глаз его катились слезы. Он выглядел мальчишкой: немецкий мундир был ему велик, свисал с плеч. Я отвел ствол автомата в сторону.

— Считай, недотепа, что остался жив. Иди вперед и не оглядывайся.

— Не буду.

Частая стрельба откуда-то издалека, из гущи леса, чуть слышно докатывалась до нас. Сначала мы шли молча, затем я спросил его:

— Лет сколько?

— Девятнадцатый, — заикаясь, ответил он.

— А твоему напарнику, что был сейчас с тобой?

— Ему было больше, двадцать пятый. Его тоже силой в банду втащили. Он здешний. Бежать собирался, да боялся: мать и сестренку зарежут. Таков обычай бандеровцев.

— А ты как к ним попал? [153]

— Из плена послали. От голода пошел...

— Стервец, за кусок хлеба своих людей убивать согласился!

Заставы и капитан Митрофанов с группой разведки ушли в глубь леса. Стрельба там постепенно стихала. Веду задержанного в ту сторону вдоль просеки.

— Куда вы шли с дружком-то? — спросил я.

— В дозор нас послали... А ваши справа, слева и за спиной... Вот и побежали куда глаза глядят, от смерти хотели скрыться.

Лес кончился, и передо мною раскинулась полянка. Там толпились наши солдаты. Нахожу глазами капитана Митрофанова. Он сидел на большом пне. Подле него стояли офицеры — начальники застав и помощник начальника штаба отряда капитан Сергеев. Чуть дальше под охраной — большая группа пленных. Дюжий, в кирзовых сапожищах, увешанный гранатами, старшина комендатуры громко докладывал Митрофанову:

— Пленных бандитов, товарищ капитан, пятьдесят четыре.

— Пятьдесят пять, — поправил старшину капитан и указал на моего юнца.

— Пятьдесят пять, — согласился старшина.

Выслушав доклады командиров, капитан Митрофанов приказал позвать к нему разведчиков. Пока я собирал разведчиков, из штаба отряда прискакал Николай Москвин. Он разыскал меня и сообщил радостную весть:

— Пришел ответ из Москвы от генерала Синилова. В ответе сказано: расследование жалобы на рядового Васильева закончено; оснований для привлечения Васильева к уголовной ответственности нет...

Такая весть, конечно, избавила меня от тревожных дум. Я тотчас же обратился к капитану Митрофанову с просьбой отпустить меня в разведку.

— Да, приспела пора, — ответил капитан. [154]

Отделение конной разведки получило задачу двигаться в село Липа. Село находилось в горах. До подхода туда основных сил отделение должно разведать местность. Где-то близ села находилась база — школа по подготовке диверсантов. Туда, как показали пленные, стекались остатки разбитых банд, в том числе группа диверсантов, вооруженных снайперскими винтовками и специальными минами. Показываться на улицах села разведчикам было запрещено.

Никто, кроме меня, не зпал, какой прилив сил испытывал я в эти дни. Мне казалось, нет и не будет такой трудности, с которой нельзя справиться. Как легко дышится, ясно мыслится, когда знаешь, что тебе доверяют, на тебя надеются. Ради оправдания высокого доверия пойдешь на любые лишения, на любые испытания... Хоть к черту на рога — и такой шаг не в тягость.

Шесть дней наше отделение вело разведку вокруг Липы. За эти дни я не помню, когда отдыхал, но усталости не чувствовал.

Нам удалось точно установить, где находится база. Она располагалась в густом лесу километрах в двух от села. Все подходы к ней, кроме тайных троп, заминированы. Местные жители не ходили туда и скот не пускали, так как были предупреждены, что там якобы расположен склад взрывчатки и пороха: опасная зона.

10 октября пограничники задержали неизвестного, который попросил проводить его в штаб ближайшей воинской части{8}. Задержанный был одет в форму венгерского офицера, но хорошо знал русский язык. От него мы узнали, что на территории так называемого «склада» скрывается [155] около двухсот, как он назвал, противников Советской власти.

На допросе у капитана Митрофанова «венгерский офицер» дал более точные показания:

— Возглавляет базу (школу) Поль — это его псевдоним, бывший поручик польской армии, по национальности украинец. К нему недавно присоединился человек из немецкой разведки, подполковник. Его группа была разбита возле села Кощув, и с ним осталось только полтора десятка «охотников»{9}. Вооружение базы: шесть минометов, восемь станковых пулеметов, пятьдесят два ручных пулемета, пятнадцать снайперских винтовок, много автоматов... Поль издал приказ, — сказал в заключение задержанный, — подготовиться к переходу в новый район. Куда конкретно — Поль держит в секрете...

В подтверждение достоверности своих показаний «венгерский офицер» передал схему размещения огневых точек, заминированных участков и обозначил на карте тайные тропы к базе. [156]

Митрофанов сличил эту карту с картой разведчиков, на которой мы тоже пометили разведанные тропы. Полное совпадение.

— Что побудило вас прийти к нам с такими сведениями?

— Я устал от войны... Поль и его друзья — скорпионы. Перед уходом отсюда они погубят много советских людей, затем будут убивать друг друга. Вам надо спешить...

Капитан Митрофанов передал эти сведения по радио командиру отряда Тулякову.

Через полчаса последовал ответ, в котором сообщалось, откуда и как блокирует базу комендатура Митрофанова, где начнут прочесывать указанный участок основные силы отряда во главе с Туляковым.

Таким образом, вырисовывался план окружения базы со всех сторон. Получив такое решение, Митрофанов выехал вместе с отделением конных разведчиков на рекогносцировку, затем еще раз связался по радио со штабом. Майор Зубко сообщил, что штаб уже в пути. Капитан Митрофанов развернул карту, чтобы проследить, как будет двигаться штаб, и отметить пункты его остановки.

В этот момент подошла уже знакомая нам женщина в плисовой куртке.

— Там, на дороге, возле моста через ручей бандиты устроили засаду. — И она по просьбе Митрофанова уточнила место на карте: ткнула пальцем в квадрат восточнее села Липа.

Митрофанов с упреком посмотрел на меня, как бы говоря: «Эх вы, разведчики», и тут же приказал:

— Аллюр три креста, напрямик, предупредить штаб: на пути засада...

Снежок вынес меня на гребень горного перевала без передышки. Отсюда горная тропа вела в долину, по которой вилась дорога. Где-то здесь, недалеко, должен быть [157] мостик. На миг останавливаю коня, прислушиваюсь. Тишина, ни шума машин, ни выстрелов. В чем же дело?

Отскакиваю на лысый косогор, чтоб окинуть взглядом дорогу. И про себя размышляю: если увижу машины штаба — брошусь к ним наперерез. Смотрю вдоль дороги — машин не видно. В другой стороне в километре от себя разглядел мостик, но и там ни души. Неужели женщина напутала или сказала неправду?

Разгоряченный Снежок не может стоять на месте, рвет удила. Решаю проскочить к мостику густым перелеском. Если там есть бандиты, завяжу с ними перестрелку, отвлеку их внимание от штабных машин. Заслышав перестрелку, офицеры штаба должны остановиться, и замысел бандитов будет сорван.

Но в эту минуту на той стороне дороги, в лесу, послышались выстрелы. Я тронул повод. Снежок, приученный ходить на шумы и выстрелы, одним махом выскочил из кустарника и понес меня вдоль ручья. Вот и мостик.

И тут случилось то, что должно было случиться.

Снежок со всего маху ткнулся грудью в изгиб берега. Меня выбросило в кусты. Я не заметил, откуда прилетела первая граната, но, когда возле упавшего коня разорвалась вторая, мне стало ясно — попал в самый центр засады. Над головой по кустам защелкали пули. Бандиты стреляли прицельно, боясь зацепить своих, которые находились позади меня. Позиция у меня плохая — кусты от пуль не защита. Надо переползать в какую-то канаву или за камни. Живьем в руки не дамся. Чуть правее, на прибрежной полянке, заметил два больших камня. Как проползти или проскочить к ним?.. Припал, жду момента. Это по-своему расценили бандиты. Вот уже слышу их голоса:

— Готов... Гранатой разнесло.

— А может, жив. За «языка» Поль хорошо платит...

Ко мне идут двое. Один в форме офицера, другой в [158] широкой плащ-палатке. На голове у «офицера» темная пилотка. Он идет первым, меня не видит. Направляется к коню.

Ствол моего автомата, кажется, сам по себе следит за ними. Даю короткую очередь. «Офицер», словно подкошенный, рухнул. Второй, размахивая плащ-палаткой, бросился назад. Я выскочил из кустов, бегу за ним. Это единственный шанс проскочить за камни: целясь в меня, бандиты подшибут своего. Он должен собой прикрыть меня от прицельного выстрела с тыла и фронта. Но я просчитался...

Бандит в плащ-палатке отвернул в сторону, и сию же секунду левая рука, в которой я держал автомат, повисла плетью. Я не мог сообразить — почему моя самая сильная и ловкая рука, успев послать очередь пуль в спину бандита, вдруг отказала служить мне, опустила автомат до самой земли... Бандит замертво упал вниз лицом. Но мне некогда смотреть на него, ноги несут меня по прямой. Там камни, они должны укрыть меня от пуль... Еще мгновение, второе — и я между камнями. По ним захлопали разрывные пули. Бандиты стреляли и от моста, и из кустов, и из леса. Но камни укрывали меня даже в сидячем положении. Но где же мой автомат?

Скосив глаза, я вижу свою левую руку, пальцы... Они посинели, но не разжались. Крепко держат шейку приклада. Пытаюсь приподнять автомат привычным движением, но шевелится только плечо. И лишь в эту секунду почуял хруст в предплечье. Ранен в руку выше локтя разрывной пулей. Перебита кость. И пронзительная, обжигающая боль ошпарила все тело. Даже в горле вспыхнул жар. Но сознание работает четко.

Окружен со всех сторон. Однако у меня еще действует правая рука... Перевязываться нет времени, надо отбиваться. Есть еще гранаты.

Беру автомат из бесчувственной левой руки. Голова закружилась, будто я только что сел на карусель. И вот [159] «карусель» развивает скорость, меня начинает подташнивать. Из рукава течет кровь, но автомат уже в правой руке.

Смутно вижу, как в мою сторону ползут пять человек. Ползут и стреляют. Зубами выдергиваю кольцо лимонки, швыряю ее в бандитов. Затем бью из автомата с непривычной правой руки. Вью не спеша, прицельно, короткими очередями...

Теперь надо оглянуться. Разворачиваюсь. На опушке леса за дубом — ручной пулеметчик. Он высунулся из-за дерева наполовину, стреляет по мне. А «карусель» снова набирает скорость. К горлу все больше и больше подступает тошнота. Враг за дубом на мушке моего автомата, но мне кажется, что и дуб, и враг кружатся. Но вот «карусель» остановилась. Нажимаю спуск. Бандит отвалился от дерева...

Левую руку жжет так, будто она до самого плеча побывала на раскаленных углях. И какая-то еще рваная, колющая боль терзает все тело. С трудом успеваю зубами и уцелевшей рукой перетянуть бинтом предплечье выше раны.

И опять вижу: несколько человек подбираются ко мне из кустов ежевики. Снова выдергиваю зубами кольцо из лимонки. Лимонка летит далеко, встречает бандитов перед кустами.

Что-то кольнуло меня в спину ниже поясницы. Пощупал. На пальцах кровь. Значит, зацепили еще, но лишь бы не снайпер ядовитой пулей. Где же подмога?

Г-д-е-е-е подмога?! Хочу крикнуть, но вместо крика — хрип. Бинт ослаб. Кровь из раны хлещет рывками. Снова затягиваю бинт выше раны. В голове непонятный шум, и «карусель», кажется, завертелась быстрее.

За ручейком в лесу вспыхивает стрельба. Слышатся крики:

— Вперед, вперед!..

Это, думается, наши. [160]

Сейчас бандиты побегут через мой участок. Как жаль, что перебита левая рука...

Раздается взрыв. Возле мостика поднимается черный фонтан земли.

— Окружай!

Я воспринимаю все это смутно и так же смутно вижу, как по лесу бегут люди. Кто они? Мимо меня, согнувшись, пробегают двое. Это бандиты. Пытаюсь поймать переднего на мушку. Он прыгает на мушке то в одну, то в другую сторону. Все равно жму на спуск. Странно, автомат молчит. Зажимаю приклад между коленями, ищу второй диск. Вот он, на поясе, почти за спиной, скользкий, весь в крови. Как трудно работать одной рукой... Пока заменял диск, стрельба удалилась за дорогу.

Наступила глухая, томящая тишина. Не хочется ни думать, ни двигаться. Беззаботная сонливость. Неужели это смерть так ласково обходится со мной: заглушила боль и захватывает в объятия все мое существо, беззаботность навеяла. Нет, я солдат, я еще буду бороться с тобой! Где же мои друзья? Как они пробежали мимо, не заметив меня? Проскочили стороной. Значит, мне надо уходить отсюда.

Только бы глоток холодной воды — и... встану, пойду, догоню своих. Устало бреду к ручейку. В ежевике, недалеко от берега, где упал мой конь, вижу — сидит подстреленный мною «офицер», без пилотки, черные волосы взлохмачены и ухо...

«Он! — словно подхлестнула меня догадка. — Рваное ухо! Вот ты где!..»

И словно кто-то влил в меня силы. Я тверже стал стоять на ногах. Подойдя к нему, я сказал:

— Вот и встретились... Попутчики до Ярославского вокзала. Помнишь?

Бандит медленно втянул голову в плечи, затем резко крутанулся, но встать не мог. Ноги перебиты. Лицо бледное, почти синее, губы плотно сжаты. Около ног валялся [161] пистолет, очевидно опустошенный. «Офицер» смотрел на меня удивленно, будто говоря: обознался, молодой человек.

— Нет, я с тобой встречаюсь второй раз...

Почуяв, что я слаб, он решил защищаться. Быстро выхватил из-за голенища кривой нож, но, взглянув в зрачок автомата, наставленного на него, отпрянул назад.

— Не шевелись, пристрелю!

Бандит молчал, напряженно следил за мной. Рука, в которой он держал нож, мелко тряслась.

— Бросай тесак, — приказываю ему. — Ну-у!

Некоторое время он колебался, кажется, что-то обдумывал. Вижу, как глаза его на секунду вспыхнули надеждой. Затем он с размаху всадил нож в землю по самую рукоятку, страдальчески стал просить:

— Не губи меня, парень, слышь, нет у вас закону такого — раненых приканчивать. Отправь в госпиталь. Скажи своим, они рядом, тут...

— А-г-а-а! Вот оно как...

Весть о том, что где-то рядом мои друзья, успокоила меня.

Я опустился на кусты ежевики. Смотрю в его искаженное страхом обескровленное лицо. В то же время чувствую, что силы покидают меня. Надо было что-то делать, а бандит все настойчивее твердил:

— В госпиталь! В госпиталь!

— В госпиталь? — повторяю я. — А кто приказывал резать детям горло? Кто посылал «охотников» с ядовитыми пулями? Кто...

Следующий вопрос я не успел произнести. Бандит понял, что я уличаю его в известных ему злодеяниях, метнулся за куст. Только теперь я заметил, что там лежит его автомат. Забыв о перебитых ногах, он попытался достать его, но не вышло. Пальцы моей руки неожиданно для меня нажали спуск — и автомат мой заработал. [162]

У меня не хватило сил остановить его, пока не кончились патроны.

Треск моего автомата привлек внимание конных разведчиков, которые снова оказались возле мостика. Они бросились ко мне, но я уже лежал, теряя сознание. Как сквозь глухую стену до меня доносились знакомые голоса:

— Вот он, здесь...

— Носилки сюда!.. Быстрее носилки...

Обняв мою шею, кто-то вкладывал мне в рот один за другим размоченные куски сахара, приговаривал:

— Подкрепись, дружок, подкрепись. Здорово, Федор, здорово ты тут их расчесал...

Сознание ко мне вернулось в госпитале.

Лежать становилось грустно, даже тяжело. Тяжело от мысли, что остался без руки, и грустно потому, что расстаюсь с друзьями, с которыми так долго и терпеливо делил невзгоды войны.

— Васильев в большой палате. Вот здесь, — донесся нежный голос из коридора.

Открылась дверь. Вошли подполковник Туляков, майор Зубко и капитан Митрофанов.

Первым нагнулся надо мной Василий Михайлович Митрофанов. Он крепко пожал мою здоровую руку.

— Молодец!..

Они пришли навестить нас. Здесь были раненые, которых уже нельзя возвратить в строй.

Подполковник Туляков сел на край моей койки, по-отцовски мягко положил руку на мою грудь.

— Ждем приказ о твоем награждении. Не думай о ранах — быстрее заживут. В палате не кисни. Как только почуешь, что в жилах кровь быстрее заходила, халат на плечи — и на воздух.

Мы по-солдатски обнялись.

С подполковником Туликовым и майором Зубко встреча та оказалась, к сожалению, последней. Майор [163] П. П. Зубко погиб в неравной схватке с бандитами. Случилось это в районе села Остре Станиславской области. Шестеро пограничников во главе с Павлом Петровичем вынуждены были принять бой с целой сотней фашистских наемников. Бой проходил в овраге, окруженном лесом. Майора ранило. Один из его боевых сподвижников, лейтенант Почечук, предлагал сделать перевязку. Но майор ответил: «Сейчас не время. Огонь! Сильнее огонь!» Майор получил вторую рану — в грудь. Бандиты пытались схватить его. «Пограничники в плен не сдаются!» — с этими словами Зубко бросился на врагов.

Банда, оставляя на поле боя множество убитых и раненых, разбежалась под ударами резерва пограничников, подоспевших на помощь. Но майор уже был мертв.

В одной из схваток с бандитами геройской смертью пал и подполковник Владимир Иванович Туляков.

* * *

Когда я покинул госпиталь, войска Советской Армии уже завершили разгром гитлеровской Германии. Кончилась война. Пройдет какое-то время, и над руинами и пепелищами поднимутся города и села, но память людская еще долго, очень долго будет хранить горечь утрат. Никогда не поднимутся те, кто пал на поле брани. Не вырастут оторванные руки и ноги.

Возвращаюсь домой без руки, но с верой в жизнь. Но как ее строить теперь, эту жизнь? До армии работал я слесарем. Вспоминаю и будто чувствую ловкость своей левой руки, проворность и силу ее пальцев, которые потеряли свою былую способность держать инструмент.

Как же быть? Может, податься в строители, класть стены? Нет, одной рукой несподручно. Товарищ будет класть два кирпича, а я один. Скидки просить не хочу. [164]

Тороплюсь домой. Вот и родное Тушино. Завернул на рынок: купить гостинец матери.

— Эй, служивый, — позвал меня бывший артиллерист, стоявший на костылях возле забора. — Давай сюда, жареных семечек насыплю, со скидкой отдам...

— А ты, видать, другой работы не нашел? — вырвалось у меня, и я решительно отвернулся от него.

Вечерело, заморосил дождик. Возле своего дома я остановился, отыскал глазами окна квартиры. Огней еще не зажигали.

Горечь на душе от встречи на рынке еще не погасла. Неужели и я обречен на такое?.. И тут же вспыхнул в моей памяти пограничный знак, что незыблемо стоял всю войну на перешейке полуострова Рыбачий. Вспомнились бойцы и командиры: подполковник Туляков, майор Зубко, старший лейтенант Кондрашечкин, лейтенант Козюберда, комиссар Зыков, рядовые Терьяков, Новоселов... Их много. Это те, кто больше не увидит окон родного дома, — земля им пухом. А мне — работать. Работать не только за себя, но и за тех, кто не вернулся с Кольского, Карпат, с Украины и Белоруссии...

На пороге квартиры меня обняла мать. Сзади на мои плечи легли руки Ани. Она теперь жила у моей матери. Ни мать, ни Аня будто не замечали, что я однорукий. Мать прятала свои слезы где-то в душе, маскировала свою растерянность деловым сообщением о том, что меня очень ждала Аня.

Утром следующего дня вместо больших, тяжелых кирзовых сапог я разыскал свои довоенные ботинки. Но вот первое испытание. Не могу одной рукой зашнуровать их. Аня поспешила помочь мне. Я осторожно отстранил ее:

— Не надо, мои пять пальцев должны работать за десять.

Аня добрыми глазами скользнула по моему лицу.

— Но от моей-то помощи не отказывайся. [165]

— Спасибо.

Горком партии помог мне устроиться мастером на тот же завод, где я работал до войны.

Цех строил троллейбусы. Рабочие не успевали устанавливать облицовочные профиля вдоль окон троллейбусов. Я попробовал приложить здесь свои силы. Одной рукой высверлил в профиле отверстие, плечом поджал профиль к обшивке, но вот опять загвоздка — болтик. Пытаюсь установить его, но не тут-то было: шайбочка выскользнула из руки. Как быть? Поджимаю болт подбородком, рукой нащупываю на тумбочке вторую шайбу. Выскользнула и вторая. Головка болта въелась в подбородок. Нашел третью шайбу. Помочил ее слюной, шайба прилипла к пальцу, нанизал ее на болт, закрепил.

И так болт за болтом, болт за болтом... На подбородке кровь, на губах соленый пот, спина мокрая. Это была первая победа в слесарном деле!

Так и пошла трудовая жизнь.

Вскоре в нашей семье наступил праздник: Аня готовилась стать матерью.

В родильном доме теснота. Встретив нас, дежурный врач, пожилая энергичная женщина, разводила руками и твердила:

— Тридцать пять лет работаю, но такого года не видела! Столько рожениц!..

Через две недели я прижимал к груди крохотного сына и говорил ему:

— Не знаю, кем ты будешь, Колька, но помни: кубышки в наследство я тебе не оставлю. Ты будешь богаче. Заводы, фабрики, города, поля, леса, святая Родина, что мы отстояли в боях с гитлеровской Германией, — вот твое богатство. За это богатство мы дорого заплатили кровью. Береги и умножай его честным и самоотверженным трудом. Ты сын солдата!