На Путиловском заводе

Под натиском рабочего класса ушли в отставку Милюков, Гучков, ненавистные народу министры-капиталисты. В правительственное кресло, наряду с представителями крупной буржуазии, сели социалисты: меньшевики Скобелев, Церетели, эсеры Керенский, Чернов и другие. Сознательных рабочих эта замена не обманула. «Хрен редьки не слаще. Выменяли кукушку на ястреба», — говорили ни. Дескать, вместо одних предателей революции пришли другие.

Борьба за массы еще больше обострилась и усилилась. Решения ЦК партии большевиков и статьи Ленина в «Правде» обязывали всех членов партии, пропагандистов идти на заводы, фабрики, в казармы, разъяснять пароду, что создание коалиционного правительства не меняет положения.

В этой обстановке по инициативе соглашательских партий — меньшевиков и эсеров — на Путиловском заводе был организован митинг. Его по праву можно назвать межрайонным, поскольку здесь были представители многих заводов и войсковых частей.

О том, что на митинге будет выступать Ленин, я узнал от Кости Мехоношина. Первую группу подвижной охраны во главе с Федоровым я выслал к полудню, а сам выехал попозже, сопровождая товарища Серго (Г. К. Орджоникидзе).

Я знал, с каким нетерпением многие путиловцы ждали приезда и выступления Ильича. Старые рабочие хорошо помнили Ленина еще по 90-м годам, по временам первой русской революции. Меньшевики и эсеры под разными предлогами, однако, отказывались устроить митинг, где мог бы выступить Владимир Ильич. Но в борьбе за массы соглашатели на Путиловском заводе теряли одну позицию за другой. Спорить с большевиками им становилось все труднее. Мало кто из сознательных рабочих верил, что коалиционное правительство разрешит [135] все вопросы. Чтобы удержать за собой влияние, эсеры и меньшевики сговорились совместно устроить общезаводской митинг, выставить «товар» (министров-социалистов) лицом. Большие надежды эсеры возлагали на Чернова и Авксентьева. Пригласили своих лидеров и меньшевики. Но, как говорится, нет худа без добра. Узнав о предстоящем митинге, заводские большевики обрадовались: самое время пригласить Ленина.

Когда я приехал, у прокатных мастерских уже и яблоку негде было упасть. Подоспела вторая смена. На митинг пришли и те, кто свое отработал, и те, кто только заступил. Общий вид заводского двора в момент митинга хорошо передает картина известного советского художника И. И. Бродского. Море человеческих голов. Люди забрались на кучи старого лома, на крыши вагонов и заводских строений, на крыльцо конторы, даже на кран. Всюду, где только было малейшее пространство, стояли и сидели. И в этом море, как островок, как капитанский мостик, сбитая из досок, покрашенная в красный цвет трибуна.

Насколько мне помнится, митинг начался до приезда Владимира Ильича. Первым выступил Виктор Чернов — председатель партии эсеров и министр земледелия — глав-эсеровская пожарная кишка на экстренный случай. Пухлая шея в кашне, упитанное лицо. Хорошо поставленный голос и... постоянное красноречивое пустозвонство. Земля — крестьянам, но он, Чернов, против немедленного раздела помещичьей земли. Все решит Учредительное собрание. Войну надо кончать, но справедливым, достойным России миром. Главное — единение, полное доверие вождям революции и никакого самоуправства. Свою речь он начал сказкой Пушкина о рыбаке и золотой рыбке. С ужимками, помогая себе мимикой, жестами, рассказывал «селянский министр», как ненасытная старуха требовала все большего и большего, пока не осталась жадная бабка, пожелавшая быть владычицей морской, у разбитого корыта.

Участники митинга сначала не поняли, к чему клонит оратор, и с разных сторон послышались голоса рабочих: «Ты перестань нам сказки рассказывать, дело говори». Чернов в ответ развел руками: мол, сказка сказкой, да в ней намек. Разве Ленин и большевики не похожи на эту привередливую старуху: каждый день предъявляют новые и новые требования. Всего им мало: [136] и свободы, и власти. Тянутся к власти, как дети к огню, не думая о возможном пожаре. Предлагают прекратить войну.

— А разве это плохо? — крикнули из толпы.

— Плохо, — ответил Чернов, — немцу фронт открывают. Еще вот рабочий контроль предлагают установить на заводе.

И снова голоса:

— Правильно!

Раздражение нарастало с каждой минутой. От оратора ждали ясных ответов на вопросы о земле, о войне и мире, о хлебе, а он юлил, юродствовал, отделывался пустыми фразами. Терпение путиловцев лопнуло.

— Землю! Когда землю крестьянам дадите?

— Долой войну!

— Брось свои байки! — крикнул чей-то зычный голос. — Мы не дети. Нас сказками не прокормишь!

Владимир Ильич приехал на завод, когда Чернов уже оканчивал свое выступление. Известие о приезде Ильича всколыхнуло многотысячную аудиторию. Толпа образовала узкий проход, по которому Ленин торопливой походкой шел к трибуне. Вихрь восторга и радости долго не давал возможности начать речь.

Шумели машины. Пыхтели паровозы. Где-то рядом тяжело били молоты. Как только Ленин заговорил, в толпу врезался неизвестно откуда взявшийся паровоз — «кукушка». Его пронзительный свисток (явная провокация) требовал проезда. Тысячи кулаков пригрозили машинисту-меньшевику — «кукушка» остановилась. Миг — и ее облепили со всех сторон. Котел, колеса, подножки — все покрылось живой броней.

Чернов к тому времени, сопровождаемый группой эсеров, позорно ретировался. Владимир Ильич выразил сожаление, что не может на таком большом собрании рассказать о предательской политике соглашателей в присутствии одного из их заправил.

Снова тысячи людей, затаив дыхание, слушали своего вождя. Но это была уже не та серая, хмурая, недоверчивая и даже враждебно настроенная вначале масса, что в манеже. Там солдаты больше сердцем почувствовали правоту Ленина. А в глазах путиловцев, на их лицах, покрытых копотью, отражались сознательная мысль и гордость. Согретый доверием и любовью, голос Ленина [137] звучал здесь, в близкой и родной ему стихии, с особой убежденностью.

Кратко рассказав о причинах своей поездки через Германию (в Михайловском манеже он остановился на (этом подробно), Владимир Ильич перешел к войне, к тому, как кончить ее (не соглашение рабочих с капиталистами и крестьян с помещиками, а путь борьбы рабочих и крестьян против своих угнетателей).

Слова Ильича о том, что коалиционное правительство — это соглашение, сговор социалистов с капиталистами, это удушение революции, были встречены криками одобрения, громом аплодисментов. Все, что волновало рабочих: и нота Милюкова, и сказки словоохотливого «селянского министра», выстрелы по демонстрации 21 апреля на Невском и Садовой, заводские дела, — все связывалось воедино, осмысливалось, взвешивалось каждым. Жадно, с надеждой и верой путиловцы впитывали слова Ильича.

Вдруг что-то затрещало. Крики резанули воздух. Мы с Федоровым, захватив двух бойцов, кинулись было к месту происшествия, но тут же повернули назад. Оказалось, под тяжестью тел рухнула крыша какой-то постройки. К счастью, никто не пострадал. Виновники отделались легким испугом.

Минуту спустя воцарилась удивительная тишина. Ленин снова заговорил. Он закончил свое выступление призывом к решительной борьбе за мир, хлеб, за рабочий контроль. Единственный выход, говорил он, состоит в том, чтобы власть перешла в руки Советов рабочих и солдатских депутатов. Стало понятным, как и почему надо кончать войну, для чего необходим рабочий контроль, чем чревато двоевластие и почему Советам пора взять власть, что большевики предлагают делать с помещичьей землей.

Десятки рук подхватили Владимира Ильича. Снова появилось ощущение цельности, взаимного слияния этой массы и Ленина, отдельных воль в одну огромную всепобеждающую волю.

Ленин уехал. Митинг продолжался, но уже совсем не так, как был задуман. Потекли медоточивые речи. Засверкали фейерверком образные сравнения, шутки-прибаутки искуснейших ораторов. Однако ни меньшевик Грибков, ни председатель исполнительного комитета Совета крестьянских депутатов эсер Авксентьев уже [138] не могли спасти положения. Их попросту не стали слушать. Слушали своих — рабочих и солдат-фронтовиков. Речь Ленина помогла им найти настоящие слова. «Теперь мы, — говорили рабочие, — знаем, с кем нам по пути, кто действительно защитник народа».

На трибуну поднялся фронтовик, председатель солдатского комитета Павловского полка унтер-офицер Игнат Судаков, бывший рабочий-путиловец, полный георгиевский кавалер. Он снял все свои награды, поднял их так, чтобы всем было видно, и сказал: «Эти награды я заслужил кровью, думал, что защищаю Родину. Родина, считал я, это одно. А большевики, Ленин — другое. Отныне я пойду вместе с вами под знаменем Ленина, а награды жертвую в фонд большевистской газеты «Правда». Закончив выступление, он брякнул крестами, медалями в бескозырку, подставленную матросом.

Поступок Судакова произвел сильное впечатление. Один за другим поднимались на трибуну рабочие, солдаты. По примеру Судакова солдаты и матросы снимали кресты, медали, свои фронтовые награды, бросали в бескозырку. В тот вечер и я расстался со своим Георгиевским крестом. Многие рабочие тут же стали рвать свои членские билеты, заявляя о своем выходе из партии меньшевиков и эсеров.

Так закончился митинг. Тысячи рабочих пошли за Лениным и большевиками.