Содержание
«Военная Литература»
Мемуары
Светлой памяти боевых подруг, павших в боях за Родину, посвящается.

Родина зовет!

М. А.Казаринова, начальник штаба полка пикирующих бомбардировщиков.

Что может быть прекраснее раннего летнего утра в подмосковном лесу! Только недавно догорела вечерняя заря, ненадолго стало темно, и вот снова сереет все кругом. Отчетливее становятся силуэты деревьев и зданий. Все больше редеет тьма на востоке, по земле стелется легкий туман. Лес еще дремлет, но вот уже начинает светать. Воздух чист и спокоен. Как легко дышать! Все спит еще вокруг. Тишина...

И вдруг — резкий вой сирены. То замирая, то с новой силой прорезая воздух, он неумолимо зовет, неистовствует. Несколько минут этот звук один властвует над всем.

Но вот захлопали двери, послышался топот.

— Тревога! Боевая тревога!..

Бегут солдаты-связные. Опережая их, мчатся автомашины. Проснулся городок. Кое-где в окнах на мгновение вспыхивает и тут же гаснет свет. Появляются все новые и новые группы людей, бегущих через лес напрямик, туда, на аэродром, к самолетам. На ходу надевают летные шлемы, затягивают ремни; слышатся негромкие голоса:

— Спать не дали в воскресенье!

— Давай догоняй быстрее!

Топот ног заглушает говор. Уже совсем светает. Через несколько минут рокочущий шум наполняет лес. Это техники прогревают моторы.

Летчики толпятся у штаба, ждут задания. Время идет, задания нет, но не распускают. И вдруг короткое сообщение: [8]

«Были налеты на Минск и Киев. Отбоя не будет. Это — война!»

Война?!.

Как тревожно сжалось сердце!..

* * *

В том памятном году исполнилось десять лет моей службы в Военно-Воздушных Силах. Много было за это время интересных и радостных событий. Летная школа, служба военным летчиком-штурмовиком, летно-тактические учения, воздушные парады над Москвой, учеба в академии, а после ее окончания адъюнктура... И всегда одна мысль: «Тебя учат для защиты Родины, будь готов в любую минуту отразить врага!»

Но что делать сейчас, когда началась война?

Начальнику академии посыпались рапорты: «Пошлите на фронт!» Рапорты принимали, но ответ был один: «Будете делать то, что прикажут!» Такой же ответ получила и я.

Все сложнее становилась обстановка на фронте. Все больше уезжало туда командиров из академии. Меня послали работать в штаб противовоздушной обороны гарнизона.

Все чаше и чаще воздушные тревоги. Убежищ в домах нет. В лесу роют щели. Затем их покрывают настилом и засыпают землей. Это убежище для женщин с детьми. Тревожными ночами дремлют они в этих укрытиях, прижавшись друг к другу и держа на руках малышей.

В эти трудные для Родины дни, когда враг подходил к Москве и страна напрягала все силы, чтобы отстоять столицу, в октябре 1941 года было начато формирование трех авиационных полков из летчиц-добровольцев, ранее работавших инструкторами в аэроклубах, школах и на линиях Гражданского Воздушного Флота.

Надо было подготовить истребительный полк, вооруженный новейшими по тому времени самолетами «Як-1», полк ночных бомбардировщиков, оснащенный легкими самолетами «По-2», и полк дневных бомбардировщиков, вооруженный тоже новейшими для тех лет самолетами-пикировщиками «Пе-2».

Надо было организовать обучение сотен людей, научить их владеть этой сложной боевой техникой; организовать, спаять воедино коллективы, сделать их настоящими боевыми единицами, способными выдержать все испытания войны.

Формирование этих полков было поручено прославленному авиационному штурману Герою Советского Союза Марине Михайловне Расковой. [9]

В начале октября 1941 года меня вызывают в штаб Военно-Воздушных Сил и направляют в распоряжение майора Расковой. Еду на пункт сбора, где работала отборочная комиссия. В коридоре я встретила много девушек.

А вот и Раскова. Это была моя вторая встреча с Мариной Михайловной. Наше первое и короткое знакомство состоялось еще в 1939 году, на похоронах летчицы Полины Осипенко. Мне казалось, что Марина Михайловна не запомнила меня тогда. Но, выслушав рапорт о явке в ее распоряжение, она с радостной улыбкой жмет мне руку:

— Вот и встретились снова! Наконец-то вы приехали! Рада, очень рада, что прибыли!

И прямо переходит к делу:

— Правительство поручило нам очень большое дело — формирование женских авиационных полков. Обстоятельства складываются так. что вы будете у нас начальником штаба. Конечно, вы хотите летать... Мы с Валей{1} тоже думали летать в одном экипаже и просились на фронт, — продолжает Раскова, — но командование решило иначе. Не только у нас такое желание. Тысячи советских девушек рвутся на фронт, с оружием в руках хотят защищать Родину. И вот наша задача — помочь им в этом. Для этого и формируются женские авиационные полки. У нас уже есть такие замечательные летчицы, как Катя Буданова, Тамара Памятных, Валя Гвоздикова. Приедут еще девушки из Гражданского Воздушного Флота. Многих авиаспециалистов будем готовить сами. А вот штабных работников нет. Подбирайте. Вся организация усложняется еще тем, что через несколько дней нам предстоит покинуть Москву.

Из беседы с Расковой мне стало известно, что в этой большой и сложной работе принимают участие Е. Я. Рачкевич, В. Ф. Ломако и моя старшая сестра Т. А. Казаринова.

Рачкевич Евдокия Яковлевна окончила Военно-политическую академию имени Ленина. Ее назначили комиссаром сбора. Казаринова Тамара Александровна — одна из старейших летчиц. Последнее время она командовала эскадрильей скоростных бомбардировщиков, затем была помощником командира авиационного полка. Сейчас особенно пригодились ее знания и опыт. Ломако Вера Федоровна — участница рекордного перелета на гидросамолете от Черного до Белого моря.

Это были первые кадровые офицеры-женщины, которые принимали участие в создании авиационных полков. Ожидалось, что в ближайшее время прибудут женщины-инженеры, штурманы [10] и политработники. Большинство же личного состава наших полков формировалось из девушек-добровольцев, которые первый раз в жизни надели военную форму.

Вскоре мне пришлось познакомиться с «военной подготовкой» нашего пополнения. Дана была команда подготовиться к погрузке в эшелон. Имущество уже было вывезено к железной дороге. И вот ночью, в двадцатиградусный мороз, редкий для октября, иду проверять караулы. С трудом нахожу разводящего Катю Буданову, которая спокойно дремала с очередной сменой девушек. С ней и идем на поверку караулов. Кругом темно, только разрывы зениток освещают путь к железнодорожной ветке. А вот и имущество — большие штабеля ящиков, матрацев.

Но где же часовые? Их нет.

Обходим посты — и ни одного часового. Вот уже стихает грохот артиллерийских выстрелов. Становятся слышны наши голоса. И вдруг где-то в отдалении, в зоне соседних постов раздается свист. Из груды матрацев начинают появляться головы. Это... наши часовые. Оказывается, они спрятались от холода и по очереди с часовыми соседних постов караулили не только имущество, но и... приход поверяющих караулы.

«И это наши бойцы! — подумала я со вздохом. — Что же им, читать здесь лекцию о караульной службе!» Ограничиваюсь замечанием разводящему, который понимает свою оплошность и заверяет, что этого больше не повторится.

Докладываю Расковой о пропавших часовых. Она смеется:

— Вы, капитан, хотите, чтобы они сразу стали военными? Это не так просто. — И уже серьезно говорит: — Надо изучать с ними уставы. Приступим к этому немедленно.

Прошло несколько дней. Наш эшелон медленно продвигался на восток. Часто и подолгу стояли у семафоров и в тупиках. И вот на одной станции мы с Расковой стоим на платформе. Видим, из теплушки выпрыгивают две девушки в военной форме, в руках держат пачки писем. Вот они бросились [11] бежать вдоль платформы, но, увидев нас, остановились и просят разрешения идти к станции. Раскова разрешает, и, взявшись за руки, они бегом мчатся к заветному ящику, только кудри развеваются по ветру. Раскова, довольная, улыбается:

— Видите, учеба идет впрок, уже замечают начальство. Но, я вижу, вы чем-то недовольны?

— Не попались бы на глаза военному коменданту станции, — отвечаю я. — За нарушение формы придется отвечать. Военнослужащему положено выходить из вагона в головном уборе. Да и с кудрями надо что-то делать. Вместо перманента на многих головах уже пакля.

— Наверное, девушкам придется изменить прическу, — говорит Раскова. — Подумайте об этом и составьте проект приказа. — И, улыбаясь, добавляет: — Вас в академии, конечно, не учили писать подобные приказы. Но вы не огорчайтесь. Придется еще решать и не такие вопросы.

Много интересного услышали мы в пути от Марины Михайловны. С юных лет Раскову увлекала смелая и романтическая профессия авиационного штурмана. Работая чертежницей, затем лаборанткой кафедры аэронавигации Военно-воздушной академии имени Жуковского, Марина Михайловна вдумчиво и творчески выполняла порученное ей дело и вскоре научилась самостоятельно производить расчеты штурманских задач на приборах и тренажерах, одновременно глубоко изучая теорию навигации.

Первые ознакомительные полеты в 1933 году определили дальнейшую судьбу Расковой. Она решила посвятить себя штурманскому делу. Заочно заканчивает аэронавигационный факультет Института Гражданского Флота и экстерном сдает экзамены на звание летчика-наблюдателя.

Без отрыва от основной работы инструктора-штурмана, она заканчивает курс летчика-спортсмена и участвует в групповых перелетах женщин на спортивных самолетах. Все это было своеобразной подготовкой к выполнению заветной [12] мечты — полета на дальность. В качестве штурмана она неоднократно принимает участие в дальних беспосадочных перелетах, в полетах с научной целью, в экспедициях по прокладке новых воздушных трасс, в составлении сложных навигационных расчетов воздушных парадов над Москвой и в самих парадах.

В 1935 году Раскова вместе с Гризодубовой совершают перелет Москва — Актюбинск на расстоянии 1 443 километра, устанавливая этим новый мировой рекорд для женщин.

В 1938 году Марина Раскова, Полина Осипенко и Вера Ломако устанавливают новый рекорд дальности полета на гидросамолете от Черного до Белого моря.

Наконец, изумительный перелет Москва — Дальний Восток в сентябре 1938 года. На самолете «Родина» Полина Осипенко, Валентина Гризодубова и Марина Раскова в неблагоприятных условиях облачности, гроз пролетели 6450 километров над тайгой и болотами.

Этот необычный в то время подвиг был высоко оценен Советским правительством — летчицам было присвоено звание Героев Советского Союза.

Рассказы Расковой об этом героическом перелете вызывали большой интерес у наших девушек. Марина Михайловна рассказывала и как был организован этот перелет, и как бродила она десять дней одна по тайге после прыжка с парашютом, разыскивая свой самолет.

Раскова была не только интересным рассказчиком, но умела и внимательно слушать. Девушки делились с ней своими мыслями, мечтами, рассказывали о своих семьях, о том, как впервые появилось у них желание подняться в воздух.

В этих беседах она как-то незаметно ставила перед ними большие, сложные задачи и, как бы подводя итог, говорила:

— Все зависит от вас самих, от вашего старания в учебе. Чем быстрее и лучше мы подготовимся, тем быстрее нам разрешат лететь на фронт и бить врага. Успех нашего общего дела в ваших руках. Старайтесь!

Каким огнем загорались глаза у девчат, как старательны они были потом на занятиях! Как поднимали такие беседы бодрость духа у тех, кто тяжело переживал горечь разлуки с родными и близкими, оставшимися на оккупированной врагом территории или погибшими в боях!

В эшелоне мы занимали только несколько вагонов. И вот настал день, наши вагоны отцепили, и мы должны ехать в южном направлении.

— Итак, капитан, — говорит мне Раскова, — теперь за все отвечаем сами.

Теперь надо было самим «проталкивать» свои вагоны. Не [13] раз среди ночи вылезали с Расковой из теплушки. Все спят. Спрашиваем у осмотрщиков вагонов, как попасть на станцию, — эшелон зачастую принимали на самые дальние пути.

— Да вот под вагонами путей двенадцать отсчитаете — будет станция!

— Что ж, капитан, — говорит Раскова, — полезем под вагоны, раз надо.

Один состав, второй, третий, а потом и со счета сбились. Некоторые поезда маневрировали, приходилось ждать. Темно, очень легко заблудиться. Но все же приходим на станцию. Идем к военному коменданту. Он удивлен, как это мы добрались.

— Под вагонами, — смеясь, отвечает Раскова.

— Отчаянный вы народ, — говорит он, — вас же задавить могут!

— Не могут, — возражает Раскова. — Мы отвечаем за людей. Нам на фронт надо торопиться!

Дежурный и начальник станции узнают, что пришла Раскова, что на запасном пути стоят вагоны с девушками-летчицами, и с готовностью заявляют:

— Да мы вас, товарищ майор, с «литером» отправим. Лишь бы приняли на соседней станции. Мы вам и «зеленую улицу» обеспечим.

Марина Михайловна рассматривает пульт управления, интересуется его устройством. Ей охотно поясняют.

— Оказывается, на железной дороге тоже интересно работать, — улыбаясь, говорит Марина Михайловна.

Она умела уважать любой труд, интересоваться всем и поэтому очень быстро завоевывала расположение окружающих.

И хотя «зеленую улицу» давали нам на многих станциях, все же не раз приходилось нам блуждать под вагонами.

В Энгельс прибыли ночью. На платформе ни души. Дождь. Туман. Ни одного огонька.

— Да город ли это? — сомневается Раскова. — Пойдемте, капитан, узнаем, ждут ли нас. Не заблудимся?

— Нет, здесь я как дома!

Семь лет назад я училась в Энгельсе, окончила военно-летную школу и получила свои первые два «кубика». Здесь я совершила свой первый самостоятельный полет. Как недавно и как давно это было!..

Поблуждав в темноте, находим дежурного по гарнизону. Оказывается, нас ждут. Дежурный показывает нам общежитие в физкультурном зале Дома офицеров. Для Расковой приготовлена маленькая комната с широкой двухспальной кроватью, [14] ковром и даже цветами. Как рассердилась Марина Михайловна, когда ей показали эту комнату!

— Что это за будуар? Убрать эту кровать. Заменить на простую койку. Здесь мы будем с начальником штаба. Ковер, цветы тоже убрать. Ведь у девушек этого нет?

Итак, мы на новом месте.

Уже пришел приказ, определявший номера и наименования полков — 586-й истребительный, 587-й бомбардировочный и 588-й ночных бомбардировщиков. Но пока полки существовали только на бумаге, и вся наша группа числилась как «Авиационная группа 122».

Авиагруппа подразделялась на летчиков, штурманов и техников. Мы изучали самолеты, моторы, вооружение и аэронавигационные дисциплины.

Затем личный состав начал распределяться по полкам. После контрольных полетов определились летчики-истребители, затем летчики-бомбардировщики. С прибытием пополнения [15] образовалась вторая группа штурманов. Технический состав разделялся по специальностям: техников по вооружению, техников по приборам, техников по эксплуатации и, в свою очередь, по полковым группам.

С каждым днем все больше и больше определялось лицо каждого полка. Формировались звенья и эскадрильи.

Нужно было подобрать работников штабов. Когда Раскова спросила меня, какие требования я могу предъявить к кандидатам на должность начальников штабов, то я ответила:

— Способность соображать после двух-трех суток, проведенных без сна.

— Ну что ж, — ответила Раскова с улыбкой, — попытайтесь подобрать людей с подобной выносливостью.

Так решилась судьба начальника штаба истребительного полка Александры Макуниной, а несколько позже начальника штаба полка ночных бомбардировщиков Ирины Ракобольской. И они оправдали наши надежды. В дальнейшем к работе в штабах полков были привлечены Е. Мигунова, И. Словохотова, А. Березницкая, Р. Моздрина, И. Извощикова, начальниками связи — М. Мериуц, А. Кульвиц.

В первую очередь было закончено формирование истребительного полка, затем полка ночных бомбардировщиков. Это определялось и очередностью получения самолетов. Первыми мы получили истребители «Як-1», затем ночные бомбардировщики «По-2»; несколько сложнее было с вооружением полка дневных бомбардировщиков. Летчики этого полка прекрасно летали на самолете-бомбардировщике «Су-2», но заводы его уже не выпускали. Решено было вооружить полк самыми современными для того времени самолетами — скоростными пикирующими бомбардировщиками «Пе-2». Тогда это была грозная для врага и крайне сложная в управлении машина. В своих воспоминаниях летчик Меняйленко так пишет: [16]

«Самолет «Пе-2» был довольно строгим в технике пилотирования, в особенности на одном двигателе, и не терпел замедленной реакции летчика. И все же это был хороший самолет-пикировщик, с большим запасом прочности и допускал большие перегрузки. Сильные летчики любили этот самолет, слабые — побаивались. Конечно, посвятить себя профессии военного летчика и летать на «Пе-2» женщине, особенно в то время, когда решалась судьба нашей Родины, было подвигом...»

Забегая несколько вперед, хочется сказать, что девушки хорошо овладели техникой пилотирования этого сложного самолета и успешно громили врага, доведя бомбовую нагрузку до 1200 килограммов на вылет.

Большую помощь нам в учебе оказывал инструкторский и преподавательский состав Энгельской летной школы. Но, когда приступили к изучению тактики, штурманской службы, воздушного боя. возможности школы оказались,ограниченными. Тогда к нам прибыли летчики с боевым опытом и преподаватели из Липецкой школы.

Раскова ставила конкретные задачи перед штабом по планированию учебы личного состава всех трех полков, по организации занятий в классах и полетов на аэродроме.

Много сил и труда отдавала обучению девушек Раскова. Она охотно передавала свои большие знания и опыт штурмана девушкам, впервые осваивавшим сложные расчеты полета. И не только учила, но и училась сама. Беседуя с инженерами, преподавателями, не стеснялась, спрашивала, что ей было неясно.

Большую заботу проявляла она о здоровье, питании и обмундировании девушек. Старалась как можно больше скрасить нелегкие условия военного времени.

...Декабрь 1942 года. Прилетаем на аэродром Киржач. Фронт сравнительно далеко. Это временное наше базирование. Обходим с Расковой помещения летчиков и техников. Марина [18] Михайловна беседует с девушками, смотрит, как устроились. Затем она, стоя в кузове машины — ей так все видно, — объезжает аэродром. На ней не летный комбинезон, как обычно, а техническая куртка и шапка-ушанка. К обеду приходим в столовую. Она не идет в отдельную комнату, где ей приготовлен обед, а садится с техниками, берет котелок с супом, разговаривает и ест. И когда к концу обеда Раскову разыскали работники питания, она говорит им:

— Можете не докладывать, как кормите, уже знаю, попробовала. Надеюсь, что будет лучше.

Марина Михайловна Раскова была хорошим оратором. Она всегда говорила горячо и страстно, не признавала речей и докладов «по бумажке». Ее лучистый взгляд был обращен к слушателям. Он или согревал их своим теплом, или гневом наполнял сердца, но никогда не оставлял безразличными. В ее речах чувствовались любовь и уважение к своим слушателям. Это невольно располагало к ней.

Мне особенно памятны ее выступления на митинге, посвященном разгрому гитлеровских войск под Москвой, а также на собрании личного состава полков, посвящённом годовщине Советской Армии в феврале 1942 года. К нам на вечер приехал Саратовский драматический театр и показал свой новый спектакль «Надежда Дурова». После спектакля, тепло поблагодарив артистов, Марина Михайловна сказала:

— Вот, девушки, и о нас когда-нибудь тоже будут писать пьесы. Мы с вами должны продолжить славные традиции русской женщины-воина. Нет у нас тех преград и условностей, которые мешали Надежде Дуровой в полной мере проявить мужество и героизм русской женщины. Нам все дано: и право защищать Родину и самое грозное оружие — самолеты... Что ж, оправдаем надежды, которые ни нас возлагают партия и правительство?

— Оправдаем! — хором отвечают девушки.

— В этом я уверена! — с гордостью заключает Марина Михайловна.

Девушки любили Раскову, верили ей, смело шли за ней. Марина Михайловна была очень жизнерадостным, веселым человеком. Она любила петь. Часто при выходе из столовой, в шуме и сутолоке раздевалки, услышав музыку, передаваемую по радио, она останавливалась:

— Постоим немного. Ведь это Римский-Корсаков!

Случалось и так. Окончен трудовой день, подведены итоги, даны указания на следующий день. Заканчивая беседу, Марина Михайловна предлагает:

— Давайте споем! — и приятным голосом запевает: [19]

Ой, Днепре, Днепре, ты широк, могуч,
Над тобой летят журавли.

Все дружно подхватывают песню:

Кто погиб за Днепр — будет жить века,
Коль сражался он, как герой...

Любила Марина Михайловна и стихи. Бывало, когда закончится трудовой день, разойдутся командиры, останется нас лишь несколько человек, она достает томик стихов Симонова и начинает читать:

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...

— Как хорошо сказано! — обращается она к Лине Яковлевне.

Но у комиссара был свой любимый поэт — Твардовский и его герой — Василий Теркин... С нетерпением она ожидала газет, где печатались отрывки из этой поэмы. Быстро прочитав, она торопилась в казарму и там вслух, с большим подъемом читала девушкам новые стихи. И каждый раз у Василия Теркина появлялось все больше и больше новых поклонниц.

Марина Михайловна Раскова смело и решительно, с большим доверием к людям выдвигала и назначала девушек на командные должности. При этом учитывала и характер, и способности, и, конечно, желание.

Насколько удачно были подобраны летчицы на командные должности, показала сама жизнь. Но это давалось не сразу. Марина Михайловна очень внимательно, с большой любовью растила молодые кадры. Были случаи, когда девушки, встретившись на первых порах с трудностями, отказывались от назначения их на ту или иную должность.

— Снимите меня с командования полком. Ничего у меня не получается, — удрученно говорила Евдокия Давыдовна Бершанская.

— Не буду больше командовать, снимайте меня с эскадрильи! Не слушаются они меня! — заявляла командир эскадрильи пикирующих бомбардировщиков Надя Федутенко.

Подолгу беседовала с ними Раскова.

— Не сразу Москва строилась! Больше доверяйте командирам звеньев, — говорила она. — Если хотите, чтобы вас слушались, ведите себя так, как хотите этого от своих подчиненных. Будьте им примером. Сумейте поставить себя так, чтобы они верили вам, смело шли за вами, зная, что в трудную минуту командир поможет им, не пощадит сил, а если надо, и жизни ради спасения своих подчиненных. [20]

И воспитанники Расковой с честью оправдали ее доверие.

Евдокия Давыдовна Бершанская, ныне подполковник запаса, которая вначале так не хотела брать на себя командование полком, прекрасно справилась с этой задачей. Ее большой опыт летной работы в ГВФ, изумительная выдержка и такт в обращении с людьми обеспечили в дальнейшем боевой успех личного состава полка, который прошел вместе с ней славный боевой путь от Северного Кавказа до Берлина.

В историю истребительной авиации войдут имена командиров эскадрилий и звеньев: Раи Беляевой, Леры Хомяковой, Вали Лисициной, Тамары Памятных, Кати Будановой. Смело и беспощадно уничтожали они врага, уверенно вели за собой в бой своих подчиненных.

Прекрасно показали себя в бою командиры эскадрилий бомбардировщиков Женя Тимофеева, Надя Федутенко, Клава Фомичева. Отлично водили звенья Маша Долина, Люба Губина, Саша Кривоногова. Снайперами бомбардировочных ударов называли штурманов Валю Кравченко, Галю Ольховскую, Тоню Зубкову и Галю Джунковскую.

С одобрения Москвы Раскова приняла командование одним из полков. Это был уже третий полк, подготовленный Расковой. Два из них уже героически сражались на фронте и имели на своем счету немало сбитых самолетов противника.

4 января 1943 года при перелете на фронтовой аэродром в тяжелых метеорологических условиях самолет Расковой потерпел катастрофу, экипаж погиб.

Гибель Марины Михайловны Расковой была тяжелой утратой для всех нас.

В день ее гибели личный состав полка дал клятву — сдержать слово, данное Марине -Михайловне Расковой, своему командиру, — быть гвардейцами. И эту клятву мы с честью выполнили.

В годы Великой Отечественной войны наши полки прошли большой и славный боевой путь от Волги до Будапешта, от Ставрополья до Берлина, от Волги до берегов Балтийского моря и Восточной Пруссии. 28 девушек-летчиц этих полков удостоены звания Героя Советского Союза. М. М. Раскова была посмертно награждена орденом Отечественной войны I степени. [21]

Первые дни

Д. М. Березницкая, начальник строевого отдела и кадров полка пикирующих бомбардировщиков.

8 октября 1941 года мы с подругой Машей Мещеряковой пришли в Сокольнический райком комсомола. Беседуя с нами, секретарь райкома спросил, хотим ли мы защищать Родину?

Вопрос нам показался по меньшей мере странным. Да разве был тогда человек, который не хотел бы защищать своей Родины? Мы тут же заявили, что готовы хоть сейчас ехать на самые передовые позиции. Нас направили в ЦК комсомола. Там прежде всего нам предложили заполнить анкеты, потом эти анкеты куда-то унесли, а мы сидели в тревожном ожидании: «Возьмут или не возьмут?» Беспрерывно раздавались звонки. Всем райкомам и комсомольским организациям крупных московских предприятий, учреждений и институтов предлагалось подобрать лучших девушек-комсомолок, физически выносливых, желательно знакомых с какой-либо техникой, и направить их в ЦК ВЛКСМ.

Всех нас интересовал вопрос: куда? Много догадок было высказано, но никто не знал, что это проводился набор девушек в авиацию.

К вечеру в Центральном Комитете нас собралась большая группа. Это были работницы московских фабрик и заводов, студентки институтов и техникумов. С каждой беседовал начальник отдела кадров. Наконец вызвали меня и расспросили, где и кем я работаю, как участвую в комсомольской жизни. Затем меня предупредили, что на фронте будет очень тяжело, возможно, придется жить в землянках, а кое-кто может и не вернуться. Я ответила, что у меня нет семьи и плакать, как говорится, [22] будет некому, а бороться за свободу и независимость Родины — это долг каждого комсомольца.

В заключение мне предложили хорошенько подумать и, если не уверена в себе, отказаться.

Так предлагалось каждой, и не было ни одной девушки, которая отказалась бы идти на фронт. Разве может комсомолец отказаться защищать Родину, если он здоров и молод? Разве может он сомневаться, пойти или не пойти на фронт, если над Родиной нависла черная туча, если ей грозит опасность?

Чувство великого, не виданного в истории патриотизма наполняло сердца советских людей в эти грозные дни, когда враг рвался к столице нашей Родины — Москве. Было забыто все личное, оставлялись семьи, молодежь вместе со всеми шла на фронт. Девушки боялись только одного: что их не возьмут, не поверят в их силы, в их горячее желание служить Родине.

Но страна им поверила, поверил народ, поверила партия.

10 октября 1941 года, в 10 часов утра, в ЦК комсомола была собрана первая группа девушек-комсомолок. Как и всем, мне вручили листок такого содержания: «Член ВЛКСМ тов. Березницкая А. М. направляется ЦК ВЛКСМ в ряды Красной Армии. Просим произвести немедленный расчет, так как она убывает на фронт».

В тот же день все оформили увольнение и к 19 часам с вещами собрались в ЦК ВЛКСМ. У каждой за плечами был только маленький вещевой мешок — разрешалось взять самое необходимое. Некоторых пришли провожать подруги, родственники.

Вскоре нас построили и куда-то повели. Мы шли, полные самых патриотических чувств, гордые от мысли, что нам, девушкам, доверили сражаться за свободу Родины плечом к плечу с мужчинами.

Прибыли на пункт сбора. Здесь нас встретили капитан Ломако и капитан Рачкевич. Нас накормили, отвели в комнату, назначили старшего, выделили дневальных и в 22 часа приказали спать. На дневальных все смотрели с завистью, как на счастливчиков, которые уже находились при исполнении служебных обязанностей. Они стояли у дверей по стойке «смирно», ни с кем не разговаривали, с полным сознанием своего достоинства. Слово дневального являлось для нас законом. И когда утром дневальный прокричал: «Подъем!», через пять минут все были одеты и, соблюдая абсолютную тишину, построились в коридоре.

С первых же дней начались занятия. Мы изучали уставы, занимались строевой подготовкой.

Помню, 13 октября меня назначили дневальным у входных дверей, напротив штаба. В зеленом лыжном костюме, с косичками, [23] на высоких каблуках, вытянувшись в струнку, я старалась принять вид мужественного воина.

В этот же вечер начала работать мандатная комиссия. Вызывали по одному. Все мы рвались на фронт, поэтому нас мучил один и тот же вопрос: «Возьмут или не возьмут?..»

И вдруг мандатная комиссия решила: быть мне... писарем. Я была потрясена. Писарем! Это звучало оскорбительно. Я никогда не думала, что в армии что-то пишут и что для этого даже существует особый штат. Я была уверена, что там все без исключения воюют с винтовкой в руках. Я стала просить дать мне другую работу, но комиссия была неумолима. Такая участь постигла и мою подругу Машу Мещерякову.

Спрятавшись в темном уголке коридора, мы с Машей горько плакали. Как же мы завидовали тем девушкам, которых назначили или мастерами авиавооружения, или мастерами по электрооборудованию, некоторых даже «техниками авиационными»! А от слова «писарь» нас коробило. Узнав об этом, старший лейтенант Чегодаева в шутку перекрестила меня в «секретаря штаба части». Признаться, это было небольшое утешение. Но сколько ни плачь, а надо было приступать к работе.

Памятным остался день 14 октября, когда нам выдали обмундирование. Мы надели брюки и гимнастерки, огромные сапоги, в которых ноги свободно болтались, несмотря на намотанные портянки.

Закончить формирование в Москве не удалось, так как враг подошел к городу совсем близко. Каждый день радио приносило тревожные известия об опасности, грозившей Москве. Из окон спецшколы, где размещался наш пункт сбора, мы видели, как колоннами по четыре по Ленинградскому шоссе шли москвичи с вещевыми мешками за плечами. Рабочие, служащие, женщины, подростки шли в ряды народного ополчения или на строительство укреплений и противотанковых рвов. Тревожное чувство охватывало всех.

Утром 16 октября строем, колонной в 200 человек, мы в последний раз шли по московским улицам. Нас провожали грустные взгляды москвичей.

Мы погрузились в эшелон и поздно вечером, под бомбежку немецких самолетов, тронулись из Москвы в Энгельс. [25]

Дальше