Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Памятный переход

В обратный путь наш конвой выходил из Туапсе в 17 часов, а воздушные бои, начавшиеся утром, так и не прекратились. Часто они происходили на большой высоте, [243] так что трудно было определить, чей самолет загорелся, но одно было ясно — наши соколы бьются насмерть.

Мы уже вышли за Туапсинский волнолом, когда над нами стал падать горящий самолет. В небе расцвел белый купол парашюта, вокруг которого, как коршун, кружил «мессершмитт». По нему сразу открыли огонь наши зенитчики, а я, развернув корабль, поспешил к месту ожидаемого приводнения парашютиста. «Мессершмитт» выпустил по кораблю несколько пушечно-пулеметных очередей и, взмыв вверх, начал быстро уходить в северном направлении. Палуба оказалась пробита в нескольких местах, но, к счастью, никто из людей не пострадал.

Упредив «Шторм», к парашютисту первым подоспел наш торпедный катер. На запрос о здоровье пилота, командир катера ответил: «Пилот жив, но ранен».

Не задерживаясь более, катер на полном ходу отправился в Туапсе.

Мы вновь построились в ордер, и конвой продолжил путь в Батуми, сопровождаемый нашей истребительной авиацией и двумя МБР-2, осуществляющими противолодочную оборону. С рассветом их сменила новая пара, прилетевшая из Сухуми. Мы радовались, что переход выдался на редкость спокойным, без воздушных боев, без обнаруженных подводных лодок противника, как вдруг на подходе к мысу Анакрия сигнальщик Иван Путий-Полищук громко доложил:

— Плавающая мина справа тридцать в расстоянии пяти кабельтовых!

Сразу же со «Шторма» последовало оповещение по конвою. Трухманову поручаю расстрелять мину. Про себя отмечаю, что море спокойное — это значительно облегчит задачу артиллериста.

Личный состав верхних боевых постов ушел под прикрытие, а старшина 2-й статьи Евдоким Пироженко изготавливается для стрельбы из своего 37-мм автомата. Одна, вторая очередь, и огромный водяной столб вырывается из воды с оглушительным треском. Несколько мелких осколков стучат по палубе. А еще через минуту, когда над морем вновь воцарилась тишина, замполит Барков объявляет по кораблю о поощрении личного состава автомата. Особенно отмечена работа одного из лучших первых наводчиков старшего краснофлотца коммуниста Геннадия Петрова. [244]

Вскоре последовал сигнал по кораблю: «Команде обедать!» Подобные сигналы всегда встречаются оживленно, а сейчас тем более: после водного фейерверка, после поощрения отличившихся. Когда у камбуза появляется бачковой от зенитчиков Михаил Жуковец, то выстроившаяся очередь бачковых шумно его приветствует и пропускает вперед. Кто-то даже подал команду: «Смирно!» Несколько смущенный столь торжественной встречей, Жуковец отдал бачок старшему коку Николаю Зорину, а тот щедро накладывает харчей сверх нормы.

— За то, что хорошо поработали и обед не затянули.

Так с добрым настроением мы и дошли бы до Батуми, не начни портиться погода. Небо заволокло тучами, разгулялся шквалистый ветер, погнав по морю пенные барашки. Сразу же беспокойно захлопали парусиновые обвесы и заполоскались не туго натянутые сигнальные фалы.

А ветер крепчает. Все, кто на мостике, надевают кожаные регланы. Как бы вестовый ветер не нагнал тягунов! А тут еще и радиограмма со штормовым предупреждением: «В ближайшие 4 часа ожидается усиление шквалистого ветра от веста до б-7 баллов». Приносит ее на мостик командир отделения радистов старшина 1-й статьи Дмитрий Ткач, невысокий, ладно скроенный, всегда чисто выбритый и опрятно одетый. От всей его фигуры так и веет энергией и здоровьем. Это он во время набеговых действий «Шторма» на аэродромы Анапы влез на мачту, когда была осколком перебита антенна, и под вражеским обстрелом восстановил связь.

Но больше всего вызывало уважение команды то, что Ткач пробовал писать морские рассказы и повести. Это увлечение и определило дальнейшую его судьбу: после войны Дмитрий Васильевич выпустил две первых книги «Моряки» и «Племя сильных», вступил в Союз писателей. Теперь он живет и работает в Киеве, в его творческом активе около двадцати книг, большинство которых посвящены морю и морякам.

Прогноз погоды тогда оправдался. Однако шквалистый ветер задул в полную силу на пару часов раньше, чем предполагалось, вызвав сильную бортовую качку. В Батуми мы прибыли к вечеру и благополучно вошли в порт.

Запомнился мне этот обычный переход тем, что был он для меня на «Шторме» последним. Я получил новое, четвертое за время войны, назначение на корабль. На [245] этот раз меня ждал крейсер «Ворошилов», куда я шел старшим помощником командира.

Уже в следующий поход «Шторм» вышел под командованием нового командира, но какая-то часть моей души осталась там, на корабле, где я получил первое командирское крещение и впервые ощутил всю полноту ответственности, которая возлагается на командира корабля.

Расставаясь со «Штормом», я не предполагал, что через многие годы мне доведется встретиться с ним вновь. Впрочем, это был уже не тот сторожевой корабль «Шторм», а большой современный противолодочный корабль. И плавал он не на Черном море, а на Балтике, но назван был в честь нашего боевого корабля и на бескозырках совсем юных моряков сияла знакомая надпись «Шторм». Личный состав современного «Шторма» хорошо знаком с боевыми делами своего предшественника, на корабле существует стенд, где отражен путь черноморского «Шторма», и здесь же хранятся воспоминания многих бывших членов экипажа. Боевые корабли остаются в строю! [246]

Дальше