Вкус шрапнельной каши

Сентябрь начался ежедневными боевыми выходами. На 1 сентября мы получили приказ обстрелять вражеские войска в районе Августовка — Прицеповка. Накануне, поздно вечером, произвели приемку боезапаса. Работа эта непростая, относится к разряду авральных. А тут еще противник ведет обстрел города и порта, в вечерней тишине то и дело ухают разрывы — стреляют с Гильдендорфа, Чабанки и Новой Дофиновки. К нашему приходу на 25-м причале уже находится часть боезапаса, остальную продолжают подвозить. Вокруг — кромешная темнота, приемка идет при полном затемнении порта и корабля, что требует особой осторожности от личного состава, при этом следует как можно раньше уйти от причала, заваленного штабелями ящиков со снарядами. [90]

Успешные выходы в море за последние дни августа придают людям новые силы, видно, с какой быстротой мелькают по сходне едва различимые силуэты. Слышен глухой шум турбовентиляторов — еще до подхода к причалу командир распорядился, чтобы в период приемки боезапаса машины были готовы к немедленному выходу. Это входит в обязанности Терещенко. Кроме того, он должен проследить за готовностью к действию всех систем орошения и затопления погребов и прочих противопожарных средств. То здесь, то там он возникает из темноты на верхней палубе, стараясь, как всегда, ничего не упустить, все проконтролировать лично.

Немало забот и у Клемента. Он ответственен за расстановку людей, за меры предосторожности и распределение боеприпасов по погребам. Общее руководство приемкой возложено на меня. Как и мои товарищи, стараюсь не выпустить из поля зрения все участки работы.

И снова не могу не выразить удовлетворения работой главного боцмана мичмана Егорова. Это благодаря его стараниям изготовлены дополнительные сходни, в нужных местах на палубу настелены маты, чтоб было не скользко. Он появляется всегда там, где возникают какие-либо заминки. В сложном движении людей в темноте мичман ориентируется так, как будто причал ярко освещен. Вот он только что стоял рядом, а теперь его голос раздается у сходни: приметил, что один из краснофлотцев взвалил гильзу со снарядом на плечо и понес ее острым концом вперед.

— Это что за грузчик с Пересыпи? — интересуется Егоров. — А если идущий за вами последует примеру и острием снаряда угодит в капсульную трубку вашей гильзы?

— Виноват, товарищ боцман. Замечтался!

— Нашел время! — иронично фыркает боцман.

Вокруг — здоровый сдержанный смех, а виновник старается быстрее загладить оплошность.

Приемку боезапаса закончили перед утром. Все стеллажи погребов до отказа заполнены — больше обычного на этот раз запаслись снарядами со шрапнелью, хорошо зарекомендовавшими себя в бою.

Минаев, приняв доклад об окончании работ, сразу переводит корабль к Восточному молу. Мы привыкли к своей постоянной стоянке и считаем ее счастливой. Там все же безопасней, чем у двадцать пятого причала, хотя [91] безопасность эта весьма относительна — канонада вражеского обстрела не утихает.

Противник понимал, что для защитников Одессы непрерывное подкрепление, которое осуществляли боевые корабли и суда Черноморского флота, имеет решающее значение. Потому начал предпринимать все, чтобы сорвать перевозки и боевые действия флота: резко увеличил число дальнобойных орудий, бомбардировочной авиации, а несколько позже и торпедоносной, переброшенной со Средиземного моря и имевшей опыт боевых действий против кораблей. Началась блокада Одессы с моря.

Но, несмотря на это, в город шли новые и новые конвои. Специально выделенные корабли и береговые батареи подавляли вражескую артиллерию, противодействующую заходу в порт наших кораблей и транспортов.

1 сентября вход и выход наших кораблей из Одесского порта обеспечивали крейсер «Червона Украина» под командованием капитана 1-го ранга Н. Е. Басистого и эсминец «Сообразительный» под командованием капитан-лейтенанта С. С. Воркова. Шквальным огнем двух боевых кораблей были подавлены береговые батареи противника. Тогда враг перенес огонь других батарей на порт. Снаряд угодил в эсминец «Шаумян», ранив осколками восемь человек. «Червона Украина» и «Сообразительный» открыли ответный огонь, заставив замолчать артиллерию фашистов. В конце августа и в начале сентября такие дуэли происходили почти ежедневно. И надо сказать, что флот хоть и нес известные потери, но сохранил важнейшие коммуникации между Севастополем и Одессой с восточными черноморскими портами.

В тот день наш обстрел вражеских позиций в районе Августовка — Прицеповка был важным боевым заданием. Именно здесь противник особенно усилил натиск. Ввиду ответственности задания на корректировку огня отправился сам командир БЧ-2 Сергей Клемент, а вместе с ним радист старшина 2-й статьи Иван Милька, сигнальщик Петр Киян и пулеметчик Борис Прокофьев. Группа была опытная, все хорошие специалисты, которым не раз уже доводилось выходить на корректировку огня. Клемент сам хорошо экипировался и позаботился о товарищах. Вооружены они были ручными пулеметами, автоматами, гранатами, рацией и ручным дальномером. Клемент облачился в темно-синий китель, флотские брюки заправил в кирзовые сапоги, на голове берет: ни дать [82] ни взять опытный морской пехотинец. Кроме того, в вещмешках недельный запас продуктов сухим пайком. Настроение у корпостовцев бодрое, ответственность задания возвышает их в собственных глазах, а мы, остающиеся на корабле, волнуемся за товарищей больше обычного, пытаемся подбодрить их, вселить уверенность, что в нужный момент поддержим огнем. За артиллериста на корабле остался я.

Но вот корпост сошел с корабля, а мы вскоре в море. Приближаясь к назначенному району огневого маневрирования, увидели канонерскую лодку «Красный Аджаристан», ведущую огонь по береговым целям. Ей отвечала огнем вражеская батарея. Вести бой под огнем тяжелой артиллерии противника — дело необыкновенно сложное, требующее от экипажа мужества и высокой выучки, тем более что канонерская лодка не обладает высокой скоростью, а значит, и маневренностью. Снаряды противника падали в непосредственной близости от лодки, что не мешало ей продолжать устойчивое маневрирование и вести ответный огонь. Мы, в свою очередь, попытались засечь местоположение вражеской батареи, но, к сожалению, она была скрыта от наблюдения с моря. Нам ничего не остается, как, затаив дыхание, наблюдать за контрбатарейной стрельбой «Красного Аджаристана».

Скоро противник пристрелялся и накрыл цель. Канонерская лодка сразу же отворачивает от берега, зажигает на корме дымовые шашки и отходит мористее. Действия командира грамотны и своевременны, однако ход лодки настолько мал, что дымовую завесу сносит ветром, дующим с берега. Пренебрегая опасностью, лодка не выходит из боя, а покинув зону досягаемости огня, вновь возвращается на огневую позицию, вновь разит противника своей артиллерией.

Все мы, находившиеся на мостике, восхищаемся мужеством и настойчивостью командира корабля старшего лейтенанта П. М. Покровского и его экипажа. Стоящий рядом со мной Загольский замечает:

— Вот бы придать канлодке если не самолет-дымзавесчик, то хотя бы катерок. Не хватает им дымка, не хватает!

Однако экипажу канлодки все же удается иногда прикрыть свой корабль дымом — шашки теперь сбрасываются прямо за корму в воду. И все-таки с замечанием Загольского нельзя не согласиться. Опыт стрельб [93] по берегу в условиях противодействия противника с первых же дней доказал важное значение умелого применения дымовых завес, потому наряду с приемкой боезапаса мы всегда старались пополниться дымовыми шашками и дымовой смесью.

Наконец мы устанавливаем связь с группой Клемента, получаем координаты целей — подразделения пехоты противника — и начинаем обстрел. Спокойная стрельба длится недолго — минут десять. Затем раздается характерный вой снарядов и справа по корме на расстоянии двух кабельтовых засекаем трехорудийный всплеск. Второй залп ложится с недолетом на расстоянии около кабельтова. Не дожидаясь накрытия, Минаев сразу поворачивает от берега и, прикрывшись дымзавесой, отходит. Посланные нам вдогонку залпы ложатся уже за кормой. Затем стрельба, прекращается. Мы снова поворачиваем к берегу и идем на сближение, намереваясь продолжить обстрел. Но едва приблизились к намеченной позиции, как батарея противника вновь открывает огонь. Приходится повторять маневр на уклонение, поскольку первые же залпы ложатся с небольшим недолетом. А Клемент тем временем непрерывно требует: «Огня! Огня!» По всему видно, что на отведенном для нас участке обстановка серьезная, там нуждаются в нашей поддержке.

Это подтверждает срочная радиограмма от начальника штаба отряда кораблей северо-западного оборонительного района: «Командиру «Незаможника». Стрелять по Августовке — Прицеповке. Положение серьезное. От вас требуется срочное выполнение».

На длительное маневрирование времени не остается. Важность момента требует нового решения: заблаговременно рассчитав точку поворота на боевой курс и точку начала открытия огня, решительно сблизиться и сразу начать стрельбу. Если противник успеет пристреляться — резкий отворот, дымовая завеса и отход. После — снова повторить решительный маневр.

Сообщаем корпосту время открытия огня. На повышенном ходу достигаем расчетной точки, ложимся на боевой курс и сразу открываем огонь. Противник тоже не дремлет, вокруг нас вздымаются водяные столбы, но снаряды ложатся с большим разбросом — нам можно пока продолжать стрельбу. Нервы у всех напряжены до предела. Столь жестокую дуэль мы ведем впервые, но задание нужно выполнить любой ценой. Никто из нас даже не [94] успевает как-то выразить свою радость, когда Клемент доносит, что наши снаряды ложатся по цели.

Но вот и противник, кажется, пристрелялся. Снаряды рвутся у борта. Резкий поворот, густо клубится дымзавеса. Отходим. А выйдя за пределы досягаемости огня батареи, вновь стремительно возвращаемся и с ходу вступаем в бой. Повторяем маневр раз, второй...

Один из заходов особенно удачен. После пристрелки Клемент попросил дать несколько залпов шрапнелью, и скоро получаем от него сообщение: «Немцы в панике спасаются в кукурузе. Продолжайте стрельбы шрапнелью с теми же установками по дистанции!» В каждом его слове — ликование, мы это ясно чувствуем, стараемся как можно больше выпустить снарядов.

— Так им, так им, ребята! — слышу я собственные восклицания, которыми сопровождаются команды комендорам.

Но на этот раз стрелять больше не довелось. Недалеко от борта разорвался с характерным треском снаряд — «Незаможник» сам попал под накрывающие залпы.

Загольский в сердцах кричит:

— Ах, фашист проклятый, такую стрельбу испортил!

Делать нечего, снова следует выводить корабль на новый боевой галс. Минаев и Загольский проделывают это особенно быстро. Теперь стреляем по кукурузному полю, и снова успех. Корпост сообщает: фашисты высыпали из кукурузы и в панике мечутся, не зная куда бежать. А береговая батарея противника не умолкает. Приходится отходить. Вот бы засечь местоположение пушек да угостить врага черноморским огоньком! Но, увы, с корабля их не видно, корпосту тоже, а наших самолетов-корректировщиков пока явно не хватает на флоте.

Над морем сгущаются сумерки. Ясней становятся выплески огня из орудийных стволов. По рации принимаем приказ возвращаться на базу. А возвращаться не хочется, жаль прерывать столь успешную стрельбу. Ни опасность быть накрытыми вражескими снарядами, ни усталость — как-никак в бою мы целый день — не могут погасить ликующего азарта. Не удержавшись, даем на отходе еще несколько залпов по позициям противника...

Когда корабль ошвартовался у причала, на юте, как всегда, собралось много народа. Сразу посыпались шутки, подтрунивания друг над другом — воцарилась атмосфера [95] приподнятости. Особенно живо обсуждалась заключительная часть стрельбы шрапнельными снарядами. Примерно через час на юте наступает неожиданная тишина и вслед за ней — радостные возгласы. Выхожу из каюты и вижу плотное живое кольцо, окружившее прибывших на корабль корпостовцев. Спешу встретить товарищей, пожать каждому руку. Здесь среди встречающих уже и штурман Загольский, и комиссар Мотузко. Смущенные столь бурной встречей, скрывая усталость, корпостовцы счастливо улыбаются.

— Сергей Викторович, — прошу Клемента, — расскажите, что видели. Каковы результаты нашей с вами работы?

Клемент устало улыбнулся.

— Общее впечатление — хорошее. С самого начала нам повезло. И базовая машина быстро доставила в район корректировки, и морские пехотинцы помогли удачно выбрать замаскированный пункт. Вся местность, как на ладони, сразу увидели войска противника. Приметили: враг сосредоточивает войска на переднем крае — похоже, собирается атаковать. Подоспели вы в самый нужный момент. С первых же залпов противник заметался в панике. И тут, как назло, огонь прекратился. Вроде начали приходить в себя, вновь потянулись к исходным позициям. Только успокоились — опять ваши снаряды. В укрытия полезли... Один из последних обстрелов, когда я попросил шрапнельной кашей угостить, был самый удачный: тут уже полная неразбериха наступила в их рядах. Мечутся, лезут в кукурузу, несут потери. Этого всего не передашь! Видеть это надо!

Жадно слушали моряки «Незаможника» рассказ очевидца их успеха.

— Значит, не по вкусу пришлась шрапнель «Незаможника»?

— Попасли фашиста в кукурузе!

— Еще землю есть будут, дайте срок!..

И сам Клемент не скрывал гордости за своих комендоров.

— Молодцы артиллеристы, «угостили» фрицев!

Шумный и радостный вечер затянулся допоздна, разошлись по своим постам лишь тогда, когда начался очередной обстрел порта...

Ночью, лежа на койке, долго не мог уснуть, несмотря на усталость. Еще не прошло возбуждение от [97] пережитого. Думал о своих товарищах. С уверенностью можно уже сказать, что люди обрели веру в себя и свое оружие. В первых боевых выходах Сергею Викторовичу удалось сплотить расчеты в единый организм, способный решать сложные задачи. Да и Клемент стал другим. До прихода в Одессу, как сам признавался, имел он сугубо теоретические представления об артиллерийской стрельбе по береговым целям. И вот меньше чем за два месяца приобрел опыт, позволявший ему быстро и уверенно ориентироваться в обстановке на местности, производить со штурманом самые разнообразные расчеты. В мирное время на подобную выучку потребовались бы многие месяцы, а вот он укоротил время, выучился сам, выучил подчиненных. Теперь для него позади столь знакомые мне самому сомнения: сумею ли, не оплошаю ли в самый ответственный момент?..

Перебираю в памяти всех, кто сегодня участвовал в сложном и опасном выполнении боевого задания, и, удовлетворенный, засыпаю. [97]