Пикировщики заходят из-под солнца
Утром следующего дня «Незаможник» вновь вышел в прибрежный район деревни Сычавка с заданием: маневрируя, вести наблюдение за прилегающей местностью и сетью дорог, а при обнаружении живой силы и техники противника открывать огонь на уничтожение. Окрыленные вчерашним успехом, мы ни на минуту не сомневались, что приказ выполним успешно. Да и погода была чудесная. На море полный штиль, яркое солнце украсило воду и берег щедрыми красками, на небе ни облачка. В такую погоду просто не верится моряку, что с ним и его кораблем может случиться что-то недоброе.
Приблизились к берегу кабельтовых на двадцать пять, по опыту вчерашнего дня зная это наиболее удобная дистанция для эффективной стрельбы по береговым целям. Но как ни всматривались сигнальщики и те, кто с биноклями находился на ходовом мостике, не обнаружили ни малейшего движения. Зеленая полоса с песчаной кромкой скорее напоминала пляж, чем театр боевых действий. В такую погоду после учений командир непременно разрешил бы экипажу выкупаться в море, позагорать. Но сейчас ни у кого не возникало подобных мыслей. Как ни успокоительны [77] были тишина и безлюдье, мы ни на минуту не прекращали наблюдения.
Так минул час, второй... «Незаможник» шел малым ходом, глубина под килем была около пяти-шести метров. И вдруг, как гром среди ясного неба:
Пикировщики из-под солнца прямо по носу на корабль!
Глянув вверх, мы все, находившиеся на мостике, увидели два пикирующих бомбардировщика Ю-87, идущих крыло в крыло почти над нами. Сигнал воздушной тревоги прозвучал в тот момент, когда от самолетов отделились четыре темно-зеленые бомбы. Они летели прямо на нас.
Предпринимать маневр на уклонение было поздно. Мы услышали неприятный воющий звук, который издавали бомбовые стабилизаторы. Это был голос смерти. В следующий момент справа и слева от корабля начали вздыматься водяные столбы и громовой силы разрыв потряс корабль. Тугая взрывная волна хлестнула по людям. Я успел заметить, как подбросило нос корабля кверху, повалив всех, кто был на баке и на ходовом мостике. В последний момент успеваю осознать: идя крыло в крыло, немецкие летчики помешали друг другу сбросить бомбы по продольной оси корабля и, очевидно, только это спасло нас от прямого попадания.
Сбросив бомбы, самолеты сделали крутые виражи, разошлись один вправо, другой влево и, сопровождаемые огнем наших зениток, стали удаляться.
Всех, кто стоял на верхней палубе и на мостике, трудно было узнать. Взрывы вместе с водой подняли со дна грязный ил, теперь он стекал по лицам и одежде. Но некогда было вычищаться и отмываться.
Пожар во втором котельном отделении. В трюмы поступают вода и мазут! доложили на главный командный пункт.
И тут же следующее сообщение:
Пробоина и разошедшиеся швы в районе сорокового сорок пятого шпангоутов правого борта. Вода поступает в трюмы под кубрик и артпогреб.
Эти повреждения вызвали дифферент корабля на нос, то есть в воду погрузилась носовая часть, а кормовая приподнялась.
Экипаж начал борьбу за живучесть корабля.
Во втором котельном отделении бушевало пламя, черный дым от горящего мазута поднимался над верхней [78] палубой. Старшина группы корабельных машинистов М. Т. Паровознюк возглавил борьбу с огнем. Судя по тому, где были наиболее сильные очаги огня, Паровознюк установил: пожар возник в тот момент, когда от близкого разрыва бомб при сотрясении корпуса корабля вышли из строя турбовентиляторы, доступ воздуха в топки котлов прекратился и от выброшенного из топок пламени вспыхнул мазут, текший из лопнувшей нефтемагистрали. Откуда в отделение поступает вода, пока было неизвестно. В самое пекло, пренебрегая опасностью, шли с ми-нимаксами и пожарными пипками краснофлотцы Иван Минаков, Борис Чернов, Григорий Синица, Василий Сидоренко.
Пожарной группой руководил старшина 2-го котельного отделения старшина 2-й статьи Григорий Герасименко. Они пробивались к вентилям, чтобы перекрыть поврежденную нефтемагистраль и тем самым предотвратить проникновение огня в трюм. С верхней палубы подтащили еще два противопожарных шланга. А когда, наконец, старшине Герасименко удалось перекрыть нефтепровод, то обнаружилось, что мазут продолжает поступать из поврежденной бортовой нефтецистерны, вода из разошедшихся швов и отверстий выбитых заклепок в подводной части корпуса. Вся группа, боровшаяся с огнем, вооружилась ручными принадлежностями и начала заделывать разошедшиеся швы и отверстия.
В районе 40–45-го шпангоутов с течью боролась носовая аварийная партия под началом главного боцмана Егорова. Расставив людей по затопляемым помещениям, сам боцман поспешил в первый артиллерийский погреб, куда особенно интенсивно прибывала вода. Стоя по колено в воде, старшина отделения котельных машинистов старшина 2-й статьи Яков Месечко доложил о месте и размерах пробоины в днище корпуса. Егоров принял решение заделать пробоину пластырем деревянной рамой с плотной брезентовой подушкой. Мигом трюмный машинист Константин Любинский доставил пластырь в трюм, а котельные машинисты Тимофей Рудой и Григорий Бакалец поднесли необходимые подпоры и деревянные клинья. Воды в погребе уже было по пояс, поэтому старшине Герасименко и краснофлотцу Любинскому для того, чтобы приладить пластырь к пробоине, пришлось нырять в воду, а краснофлотцы Рудой и Бакалец по команде Егорова и Герасименко крепили подпоры. Наконец вода перестала [79] поступать, брешь была заделана и тогда приступили к осушению погреба.
Не легче пришлось старшим машинистам-турбинистам старшим краснофлотцам Григорию Лаурде и Никифору Кащенко, которые под руководством старшины 2-го машинного отделения старшины 2-й статьи Ивана Фоменко вели борьбу с поступающей в 3-й кубрик водой. В полузатопленном трюме было тесно, потому работать приходилось лежа, под водой нащупывая разошедшиеся швы и тут же конопатя их просуроченной ветошью. И здесь победило мужество и упорство. Поступление воды прекратилось и по мере осушения погреба и трюмов дифферент начал выравниваться корабль становился на ровный киль.
К счастью, «Незаможник» не потерял хода. В этом была немалая заслуга старшего котельного машиниста Антона Мерного, несшего во время авианалета вахту в 3-м котельном отделении. После взрыва бомб в котельном отделении погас свет, вышел из строя питательный насос. Мерный приказал перейти на аварийное освещение, быстро устранили неисправности в питательном насосе, благодаря чему пар в котлах не упал.
В связи с аварийным положением оставаться в море было нецелесообразно, тем более что противника мы так и не обнаружили. Зато следовало ожидать нового налета. Трезво оценив обстановку, Минаев принял решение возвращаться в Одессу. В адрес командира отряда и командира базы было послано донесение о случившемся, а в ответ получили разрешение следовать в Одессу.
Где-то на полпути к Одессе нас встретил идущий полным ходом эсминец «Шаумян». На расстоянии надежной видимости семафора командир «Шаумяна» капитан-лейтенант Г. Н. Валюх запросил: «Командиру нуждаетесь ли в помощи?» С «Незаможника» последовал ответ: «Благодарим, в помощи не нуждаемся».
Валюх развернул корабль и пошел выполнять боевую задачу, оставив в наших сердцах чувство глубокой признательности. Как важно моряку знать, что в беде, постигшей его в море, он не одинок, что друзья всегда готовы протянуть руку помощи, проявить боевое товарищество, не щадя своей жизни, прийти на выручку! Благодаря святому долгу дружбы часто оказывались спасенными не только люди, но и корабли, обреченные, казалось, на гибель. Так было с крейсером «Красный Кавказ», когда [80] он в январе 1942 года из Феодосии возвращался в Новороссийск, затопленный по четвертую башню. Вовремя подошедшие корабли благополучно довели его в порт. Точно так же лидер «Ташкент» выходил на помощь лидеру «Харьков», поврежденному под Синопом, а через десять дней, 27 июня 1942 года, сам «Ташкент», возвращаясь из последнего похода в Севастополь, был настолько поврежден, что при подходе к Новороссийску оказался в критическом положении. И если бы, опять-таки, подошедшие корабли не протянули ему руку помощи, эскадра могла потерять один из лучших кораблей Черноморского флота.
В Одессе, как только «Незаможник» стал у стенки Восточного мола, И. И. Терещенко со своими людьми сразу же приступил к тщательному осмотру корпуса. Результаты были неутешительны: корпус корабля во многих местах деформирован, имел пробоину, насчитывалось множество разошедшихся швов и выбитых заклепок. И главное килевая коробка имела большую поперечную трещину.
По всем техническим правилам корабль следовало ставить в док.
Но война многое меняла в обычном представлении о возможностях людей и кораблей. Посоветовавшись со специалистами, командир отряда контр-адмирал Д. Д. Вдовиченко предложил нам ремонтироваться своими силами и в кратчайшее время продолжить выходы в море, имея ограничения скорости хода и избегая выходов в штормовую погоду.
Терещенко это предложение если не обрадовало, то во всяком случае заразило новым энтузиазмом. Ему доверялось произвести ответственный ремонт силами личного состава БЧ-5. Снова начались бессонные ночи.
Как-то я стал свидетелем разговора нашего военврача Лукьянченко и Терещенко. Хмурясь, Лукьянченко заговорил о том, что если Терещенко не даст себе кратковременного отдыха, он может свалиться с ног.
В ответ Терещенко хитровато прищурился:
Вот если у вас, Петр Иванович, будут раненые, вы будете отдыхать?
Лукьянченко пожал плечами.
Нет, конечно. Но у вас есть надежные помощники, а у меня их нет. И то люди, а это железо.
Последнее утверждение задело Терещенко за живое. [81]
Вы уверены, что между раненым человеком и раненым кораблем так уж нет ничего общего? Я, например, не уверен!
Лукьянченко безнадежно махнул рукой. Ему тоже было известно обещание Терещенко: пока не залечим раны корабля и не доложим командиру о готовности, мест своих не покинем. А слово Терещенко было твердое. К тому же он и в самом деле относился к кораблю, как к живому организму, зная все его боли и недуги и умея их эффективно врачевать.
Моряки БЧ-5 хорошо сознавали, сколь необходим их корабль защитникам Одессы, и во всем были солидарны со своим командиром. Из наиболее опытных специалистов сколотили четыре бригады во главе со старшинами котельных отделений Григорием Герасименко, Яковом Месечко и старшинами машинистами-турбинистами Алексеем Богдашовым и Иваном Фоменко. С берега на корабль сразу доставили сварочные аппараты, горн для нагрева заклепок и необходимые материалы. Перед ремонтниками стояла задача: как можно быстрее загерметизировать корпус корабля. Многие из моряков вспомнили свои гражданские профессии. Котельный машинист Борис Чернов оказался неплохим сварщиком, а бригадир Григорий Герасименко, как выяснилось, разбирался в цементных растворах. Старшины Яков Месечко и Иван Фоменко стали мастерами по заделке разошедшихся швов и креплению переборок, а на бригаду старшины Алексея Богдашова были возложены клепальные и слесарные работы. День и ночь визжали дрели, стучали молоты, гудел горн, с сухим треском вспыхивали огни электросварки.
Немало забот было и у политрука БЧ-5 К. С. Бурмы, следившего за ходом ремонта, за расстановкой людей, настроением личного состава бригад, а также поощрявшего отличившихся. Вместе с секретарем партбюро П. И. Лукьянченко они поддерживали связь с коммунистами бригад, постоянно подчеркивая их авангардную роль.
В фантастически короткий срок через двое суток! «Незаможник» был вновь готов к выполнению боевых задач. Можно было с уверенностью сказать, что личный состав БЧ-5 вслед за артиллеристами выдержал экзамен на боевую зрелость с честью. Это еще больше их сплотило и придало уверенность в своих силах.
Командир корабля Минаев, отправляясь рапортовать контр-адмиралу Д. Д. Вдовиченко об окончании ремонта, [82] мог бы доложить и о том, что, пройдя первые серьезные испытания, весь личный состав возмужал и закалился, стал надежным, спаянным коллективом, на который можно положиться в самых трудных условиях. А это очень много значит, особенно на войне!