Чисто за бортами и кормой!

1

Корейцы называют свою родину Страной утренней свежести. Это не только красиво, но и очень точно. Мне особенно запомнилось утро 17 августа. Над бескрайней синевой моря поднялось большое, еще не горячее солнце. Легкий прохладный ветерок веял с бухты. Воздух был удивительно чист и прозрачен. Хребты дальних гор, днем тучами темневшие на горизонте, будто подвинулись ближе — простым глазом видны были скалистые утесы, венчавшие их.

Город, окаймленный зелеными высотами и изрезанный каналами, лежал перед нами как на ладони. Где-то далеко на юге погрохатывали пушки. Туда нее несколько раз пролетали и наши пикирующие бомбардировщики. А в Сейсине было тихо.

Хорошо просматривался с нашей сопки и порт. Там спокойно стояли на рейде и возле причалов знакомые корабли. Среди них не оказалось только одного — нашего родного сторожевика.

Капитан-лейтенант Собачкин отправился в штаб десанта и часа через два вернулся оттуда с новостями. Выяснилось, что «Вьюга» погрузила ночью раненых и ушла во Владивосток.

А еще командир сказал, что западнее города отступают на юг крупные силы японцев, угроза Сейсину продолжает существовать, поэтому корректировщикам приказано оставаться на месте. Нам изменили только волну и дали новые позывные. [105]

Все это не особенно огорчило нас. Мы были уверены, что если не завтра, то послезавтра «Вьюга» вернется в порт. Никто и не предполагал, что пройдет много дней, свершится много важных событий, прежде чем мы — одни раньше, другие позже — вновь вступим на палубу своего корабля.

Снимались с места наши соседи — рота 355-го батальона морской пехоты. Она получила задачу прочесать прилегавшую к нашим позициям часть города, уничтожить японских снайперов и самураев-смертников, все еще продолжавших сопротивляться.

Людей в роте осталось немного, а район ей выделили большой. Один из командиров взводов обратился к нашему капитан-лейтенанту с просьбой: дайте в помощь хоть несколько человек. Капитан-лейтенант выделил Александра Кузнецова, Василия Басова и автора этих строк, снова назначив меня старшим. Мои товарищи по корректировочной группе были хорошими корабельными специалистами. Но они почти не имели навыков, необходимых для боя на берегу. Я же, наоборот, в ту пору гораздо хуже их знал свою специальность, зато в стычках с японцами чувствовал себя увереннее.

В 1941 году через городок, в котором я вырос, дважды проходил фронт. И если самому мне (по младости лет) не довелось принимать непосредственного участия в боях, то многое пришлось увидеть и кое-что понять. С особой благодарностью вспоминал я инструкторов всевобуча. Крепко гоняли они нас на сборах. Бывалые фронтовики знали, что потребует война. Окапывание, перебежки, переползание, ночная атака, разведка, уличный бой и бой в помещении — всему этому они учили нас, не жалея ни наших, ни своих сил. К тому времени судьба занесла меня из Центральной России к отрогам Восточных Саян, в город Артемовск. Там тоже были горы, распадки, кустарник — почти такая же местность, как в Сейсине. Только в бытность мою в Артемовске мы забрасывали деревянными гранатами сараи и стога сена, уничтожая воображаемого противника, а здесь все было настоящее: и бой, и противник, и гранаты.

Товарищи считали меня «везучим». Но дело, конечно, не в везении, а именно в навыках. Я твердо [106] убежден, что те элементарные приемы и знания, без которых трудно обойтись в сухопутном бою, должен иметь каждый моряк. Ведь на войне может случиться всякое...

Итак, мы втроем отправились в город. Спустились с сопки вместе с морскими пехотинцами. Командир взвода приказал нам прикрывать левый фланг. Пехотинцы рассыпались цепью, а мы зашагали по прямой и довольно широкой улице.

Цепь двигалась по задворкам, пустырям, садам и огородам. Перед нами же не было никаких препятствий, и мы не заметили, как оторвались от своих. А на улице уже начали появляться жители. Встречалось довольно много мужчин. Одни сразу исчезали в дверях, другие останавливались, прижимаясь к стене. Мы видели и радостные улыбки, и настороженные, вопросительные взгляды. А порой и откровенно враждебные. Тут, конечно, были и переодетые японцы, и солдаты добровольческой бригады, но попробуй распознай их в штатском платье.

Мы ждали выстрелов не только из окон и с чердаков, но и в спину. Для безопасности шли поодаль друг от друга, чтобы нас не скосили одной очередью из пулемета или одной гранатой. Кузнецову я приказал наблюдать за левым бортом (пусть читатель простит такую терминологию: ведь мы были моряки, к тому же еще и молодые). На себя я взял правый борт. А Басов охранял нас с кормы, то есть следил, чтобы нам не ударили в спину. Ему досталось самое трудное: он почти все время пятился задом. Зато мы были спокойны — зоркий сигнальщик не подведет.

Справа, на соседних улицах, несколько раз вспыхивала перестрелка. А у нас все было спокойно. Мы прошли три или четыре квартала. Народу на улице стало еще больше. Нас уже приветствовали, совали в руки яблоки. Стало даже как-то неудобно проходить мимо этих мирных людей, держа автоматы на изготовку.

Но вот впереди показалась толпа. Тут были и мужчины, и женщины с тюками на головах, с грудными детьми, привязанными за спинами. Все возбужденно рассуждали о чем-то, размахивая руками. К нам подбежал невысокий юноша лет шестнадцати-семнадцати, [107] босой, в белой рубашке, с растрепанными волосами. Лицо у него было красное, злое.

— Япон! — выкрикнул он, показывая на перекресток. — Япон пу-пу!

Он говорил еще что-то. Мы, конечно, не поняли его слов, но смысл их был ясен. Впереди — японец. Он стреляет и никого не пропускает через перекресток.

Я знаком показал пареньку: веди.

Остановились возле кирпичной постройки, под защитой стены. Я снял бескозырку и осторожно высунул голову. Увидел небольшую площадь. Слева на нее выходил дом, чем-то напоминавший кинотеатр.

Паренек оказался отчаянным. Он с криком выбежал из-за угла и тотчас отпрянул обратно. Прозвучал запоздалый выстрел. Пуля скользнула по кирпичу, оставив облачко розовой пыльцы.

Я успел заметить: стреляли из слухового окна.

Сзади подошли корейцы. Молча смотрели на нас, ожидая, что будем делать. Паренек махал рукой, звал за собой вперед, показывая пальцем, что японец один. Но мы не спешили. На площади негде укрыться. Пока добежишь до дома, самурай-смертник успеет уложить всех троих.

Можно было сбегать за подкреплением во взвод морской пехоты, но стоит ли терять время? К тому же, как говорится, «заело моряцкое самолюбие».

Решили так: Басов и Кузнецов останутся на перекрестке, а я попытаюсь пробраться в дом с тыла. Сигнал для атаки — взрыв гранаты или очередь из автомата.

Корейский паренек был явно недоволен затяжкой. Или он вообще отличался нетерпеливостью, или куда-то очень спешил. Даже схватил меня за руку, чтобы я не ушел. Саша Кузнецов отвел его в сторону и начал объяснять что-то с помощью пальцев.

Мне пришлось сделать довольно большой крюк по узкому грязному переулку, перелезть через два забора. И вот впереди замусоренный двор. Дверь черного хода распахнута настежь, стекла широких окон разбиты. Я присмотрелся к первому этажу, но никого там не увидел.

Одним рывком пересек двор. Осторожно вошел в [108] комнату. Тут, вероятно, помещалось какое-то учреждение. Вдоль стен стояло множество ящичков, набитых бумагами. Некоторые ящички были перевернуты, и белые листки усеяли пол, покрытый циновками из рисовой соломы.

В доме было тихо. Опасаясь, что враг услышит звук моих шагов, я прежде всего снял тяжелые ботинки. Подумал: «Где может быть лестница на чердак? Наверное, в конце коридора».

Пол оказался очень скрипучим. Я вздрагивал и останавливался при каждом шаге. Ведь японец был где-то совсем рядом.

Хорошо, что в это время Басов и Кузнецов начали стрелять. Они говорили потом, что хотели таким образом отвлечь внимание смертника. Но сделали больше. Японец стал отвечать им. Значит, он не заметил угрозы с тыла. Я почувствовал себя спокойнее. Выстрелы заглушили звук моих шагов и помогли точно определить, где противник. Он находился прямо над моей головой. Потолок был тонкий, и я даже слышал, как самурай возится на чердаке. Только один ли там японец или их несколько? Однако при всех условиях отступать было поздно.

С гранатой в левой руке и с автоматом в правой я поднялся по крутой лесенке. Люк был открыт. Высунулся по плечи и сразу же увидел смертника. Он лежал метрах в десяти от меня. Точнее говоря, там виднелись только ноги, потому что японец соорудил для себя укрытие из набитых чем-то мешков.

Но я еще заметил и винтовку, прислоненную к балке. Скорее всего, она была запасной, а возможно, где-то по соседству находился напарник самурая.

Решил бросить гранату и покончить со всем сразу. Выдернул чеку. И только когда замахнулся, мелькнула мысль: смертник близко, осколки Ф-1 полетят и в меня. Но предпринять что-либо другое я уже не мог.

Кинув гранату, кубарем скатился по лестнице. Едва упал на циновку, над головой грянул взрыв.

Или бросать из люка было неудобно, или я поторопился — не знаю. А может, мешки с песком спасли самурая. Во всяком случае, он уцелел. Я еще не успел вскочить на ноги, как с улицы донеслись крики, затрещали очереди двух автоматов, а надо мной снова [109] раздался одиночный выстрел. По тому, как моментально смолкли крики, стало ясно: японец попал в кого-то из наших.

Я бросил в люк вторую гранату. Выстрелы больше не повторялись.

На чердаке начался пожар. Огонь быстро побежал по сухому дереву, по соломенным циновкам.

Я вышел на улицу. Метрах в двадцати от дома лежал навзничь молодой парень, который привел нас сюда. Вокруг толпились корейцы. С парня уже сняли рубашку. Из маленькой ранки на левой стороне груди сочилась кровь.

Этот нетерпеливый юноша выскочил из-за угла первым, едва взорвалась граната. Пуля смертника сразила его наповал.

2

Пока продолжалась вся эта история, мы потеряли связь со взводом, от которого были высланы в качестве боевого дозора. И час спустя сами едва не стали жертвами нелепого случая. О нем стоит рассказать хотя бы для того, чтобы подтвердить еще раз простую истину: на войне будь внимательным и осторожным, не расслабляйся, не забывай, что опасность может нагрянуть оттуда, где она тебе и не мерещилась.

То ли от жары, то ли от пережитого волнения у меня разболелась голова. А тут попалась на пути аптека. Нас встретил хозяин, пожилой фармацевт — японец в больших очках. Держался он без робости, с некоторым даже достоинством и этим располагал к себе. Я объяснил, в чем дело, и получил пакетик с порошками. Прежде чем вручить его мне, хозяин сам отведал свое снадобье.

В легком уютном доме аптекаря было прохладно. Мы решили передохнуть здесь хотя бы несколько минут. Чтобы чувствовать себя в безопасности, осмотрели все помещения. В задней комнате обнаружили трясущуюся старуху. Она сидела там вместе с очень красивой девушкой лет восемнадцати. Высокая, в европейском платье, девушка даже лицом мало походила на японку. [110]

Оказалось, что это дочка хозяина. Она немного знала немецкий язык. Я тоже «владел» им в пределах восьми классов средней школы. Таким образом, мы смогли кое-как понять друг друга.

Убедившись, что никакая опасность с нашей стороны ей не угрожает, девушка успокоилась. Повеселел и отец. Он даже предложил нам умыться. Пока полоскались во дворе возле старинного бронзового умывальника, в гостиной накрыли стол. Мы были не прочь подзаправиться и не стали обижать отказом гостеприимного фармацевта.

Но наше знакомство с тонкостями японской кухни было прервано самым неожиданным образом. На улице застрочили сразу несколько автоматов. Со звоном вылетели разбитые стекла. К счастью, автоматчики стреляли по соседней комнате.

Через окно выпрыгнули в переулок. Выбежали на улицу и увидели четырех морских пехотинцев. Они осторожно крались к аптеке, обстреливая ее короткими очередями.

Пара крепких выражений охладила их боевой пыл. Морские пехотинцы были явно смущены. Они видели, правда издалека, что минут пять назад на крыльцо аптеки выходил японец с автоматом...

Я уже говорил, что наши корректировщики для безопасности надевали поверх матросской формы японское обмундирование цвета хаки. После боя почти все поснимали его. А у Басова разорвалась форменка, и он продолжал носить легкий японский китель. Мы пригляделись к этому и будто не замечали. Но морским пехотинцам этот злосчастный китель сразу бросился в глаза.

Рисковать жизнью еще раз нам не хотелось. Пришлось Васе Басову до самого вечера ходить по городу в одной тельняшке.

На сопку возвратились перед заходом солнца. Поднялись на вершину, намереваясь отдохнуть в обжитых окопах, но оказалось, что нашу группу «выселили». Там разместился минометный дивизион. Это была новая часть, прибывшая с севера. Минометчики пытались было выбросить из окопа и нашу радиостанцию, но Гребенщиков и Михайлов твердо заявили, что без [111] приказа капитан-лейтенанта (он отлучился в штаб) с места они не сойдут. А тут еще подоспели мы.

Меня до сих пор удивляет поведение офицера, командовавшего минометчиками. Он руководствовался не столько боевой целесообразностью, сколько своими капризами: что хочу, то и делаю. К счастью, скоро возвратился наш капитан-лейтенант. Собачкин отвел в сторону командира минометчиков, несколько минут поговорил с ним, и все уладилось.

3

На следующий день мы снова прочесывали западную окраину города и прилегающие к ней поселки. Отряд возглавлял старшина 1-й статьи Михайлов. Возле радиостанции остались только Гребенщиков и сам командир.

В этот раз нам не пришлось сделать ни единого выстрела. Жители указали постройку, где прятались трое японцев. Но те, заметив нас, поспешили оставить свое убежище и напоследок подожгли большой густонаселенный дом. Он горел очень бурно. Из окон верхних этажей неслись крики о помощи. Огонь угрожал перекинуться на соседние строения.

Мы сложили свои автоматы и винтовки возле стены. Михайлов приказал двоим остаться на месте, охранять оружие и наблюдать, а остальные бросились в объятый пожаром дом. Надо было спасти оставшихся там людей.

В первую очередь выносили детишек: их было особенно много. Потом мне вдвоем с Кузнецовым пришлось тащить по узкой лестнице толстую, обезумевшую от страха старуху. Она вырывалась из рук, и мы еле-еле справились с ней.

У нас обгорела одежда, огонь опалил волосы, лица почернели от дыма и копоти. Моряки были похожи на трубочистов: блестели только зубы да белки глаз.

К концу дня усталые и голодные пришли в порт. Здесь ожидали нас капитан-лейтенант и Гребенщиков. Мы надеялись, что «Вьюга» уже возвратилась из Владивостока, будет где помыться, сменить одежду, поесть и выспаться вдоволь. А если нет «Вьюги», то можно [112] отдохнуть и на «Метели»: ведь там у каждого из нас были друзья и приятели. Каково же было наше разочарование, когда выяснилось, что «Вьюга» в Сейсин не вернется, а «Метель», приняв на борт десантников, ушла на юг, чтобы очистить от противника небольшой порт Одецин.

Кстати, вспоминается любопытный случай, который произошел на «Метели» во время освобождения Одецина. В тот день командиру корабля капитан-лейтенанту Балякину исполнилось, если не ошибаюсь, тридцать лет. Но у командира было столько дел, что он даже не вспомнил об этом. А вот краснофлотцы и старшины вспомнили. Они, оказывается, еще во Владивостоке запаслись букетом цветов и бережно хранили его во время похода.

Когда выдалось несколько спокойных минут, личный состав корабля построился на юте. Моряки побрились, надели парадную форму. Замполит пригласил капитан-лейтенанта Балякина, поздравил его от имени всего экипажа, и краснофлотцы вручили ему свой скромный подарок. А через некоторое время экипаж «Метели» имел возможность поздравить своего командира еще раз: капитан-лейтенанту Балякину было присвоено звание Героя Советского Союза...

Однако вернемся к событиям в Сейсине.

Пока товарищи получали на одном из кораблей сухой паек, капитан-лейтенант Собачкин, старшина 1-й статьи Михайлов и я подыскивали место для отдыха. Облюбовали большую виллу на холме, окруженную парком. Она стояла поодаль от других строений. Хозяева бежали отсюда, оставив распахнутыми ворота и двери.

У меня уже выработалась привычка: как только вошел в дом — осмотри все закоулки. Я побродил по саду, обошел виллу вокруг. Внимание мое привлекли следы на клумбе. Здесь ступал человек, и, как мне показалось, совсем недавно. Он направлялся к раскрытому окну. Там следы обрывались. Только на подоконнике осталось несколько комочков земли.

Я тоже влез в окно и оказался в большом зале с нишами. В нишах висели длинные бумажные листы, покрытые иероглифами — изречениями мудрецов. Зал занимал центральную часть дома. Сюда выходили несколько [113] дверей и широкий коридор, соединявший зал с парадным подъездом.

Между тем уже наступили сумерки. Я доложил о результатах осмотра капитан-лейтенанту. Он выслушал меня очень серьезно и тут же отдал несколько дельных распоряжений. Для ночлега была приспособлена маленькая комнатка, первая от входа. Туда натащили со всего дома матрацы и одеяла. Окно командир велел закрыть ставнями. Вместо одного часового у двери приказал поставить двух. Пары должны были меняться через каждые два часа.

Друзья ворчали на меня: взбрендила, мол, тебе чепуха какая-то, и за это все отдуваться должны — спать в тесноте, подниматься среди ночи на вахту. Но предосторожности оказались не лишними. В городе все еще оставалось много переодетых вражеских офицеров. Днем они скрывались в подвалах и на чердаках, а ночью нападали на наших бойцов... [114]

Жара и усталость настолько измучили нас, что заснули все мгновенно, едва вытянулись на матрацах. В полночь, когда пришла моя очередь становиться на вахту, товарищи едва растолкали меня. С немалыми усилиями был поднят и Гребенщиков.

Мы заняли свое место в коридоре у парадного входа. Ночь была очень тихой: ни ветра, ни шороха, ни голосов. Чувствовали себя как на необитаемом острове. Справа — двор, залитый лунным светом, и черные заросли парка. Слева виднелась через коридор часть зала, отчетливо обрисовывались оконные проемы.

Федор, держа в руке наган, наблюдал за двором. Я смотрел в зал, направив туда ствол автомата. Мысли мои все время возвращались к следам на клумбе. Зачем человеку понадобилось лезть через окно? Почему нет обратных следов?..

Прошел час, а может, и больше. Очень хотелось спать, глаза закрывались сами собой. Гребенщиков несколько раз задремывал, прислонившись к стене. Я толкал его плечом. Он спохватывался и оглядывал двор.

Порой мне чудилось, что слышу какой-то скрип и шорох, что-то похожее на осторожные шаги. Нервы мои были напряжены. Появись в это время японец, я бы не испугался — знал, что надо делать в таких случаях. Но произошло нечто невероятное, заставившее меня испытать почти мистический ужас.

На потолке в центре зала появилась вдруг темная полоса. Она медленно, беззвучно расширялась и превратилась в квадрат. Потом там шевельнулось что-то белое, стало увеличиваться, спускаясь вниз, повисло между полом и потолком.

Мне показалось, что все это какой-то дурной сон. Но вот смутное белое пятно приняло очертания человеческой фигуры и отделилось от потолка. Я вскрикнул и нажал спусковой крючок. Очередь была длинной, пока не кончились все патроны.

Разбуженные стрельбой, из комнаты выбегали товарищи. Несколько моряков бросились в зал, но ничего там не обнаружили.

— Заснул небось, — сердито сказал Михайлов. — Тоже мне, геройский матрос, привидения испугался, развел панику на весь дом! [115]

Я уж и сам начал сомневаться: не попритчилось ли мне? Тем более что на потолке зала не оказалось никакого темного квадрата. Да и Гребенщиков говорил, что никого и ничего он не видел.

Капитан-лейтенант, выслушав мой сбивчивый рассказ, приказал идти спать. Сняли с вахты и Гребенщикова. На пост заступил старшина Михайлов. Вместе с ним остался и сам командир. Они дежурили до тех пор, пока не взошло солнце.

Утром мы с Кузнецовым еще раз внимательно осмотрели потолок зала и заметили в нем люк, замаскированный так хорошо, что его почти невозможно было разглядеть снизу. На чердаке нашли окурки и узел с мужской одеждой.

А снаружи под одним из окон зала появились новые следы. Но теперь они вели не к дому, а от него. На циновке возле окна виднелись темные пятна. Кузнецов уверял, что это кровь.

4

Отдыхали мы целые сутки. Чистили оружие, приводили в порядок обмундирование. Федор Гребенщиков возился с радиостанцией, я помогал ему.

Только 20 августа на рассвете в наш особняк прибежал связной из штаба. Выслушав его, капитан-лейтенант приказал собираться в путь.

Через час мы были уже в порту, на причалах, забитых войсками и техникой. Тут разгружались транспорты «Ташкент», «Хабаровск», «Ломоносов» и «Лозовский», прибывшие из Владивостока. Они доставили в Сейсин части 335-й стрелковой дивизии. А немного поодаль ожидали погрузки на корабли те подразделения, которые первыми высаживались в городе. Мы встретили здесь знакомых автоматчиков, разведчиков старшего лейтенанта Леонова, корректировщиков с «Аргуни». В общем, собралась вся «сейсинская гвардия», как выразился Гребенщиков.

Наша группа поднялась по трапу на высокобортный эскортный корабль «ЭК-3». Палуба его была загромождена ящиками с боеприпасами, повсюду расположились морские пехотинцы. Мы устроились на корме, за надстройками, где меньше ветра. «Жилплощадь» [116] у нас была очень мала. Но моряк на корабле — дома, ему здесь известен любой закоулок. Желающие вытянуться во весь рост и поспать моментально забрались под платформу автоматической пушки.

В полдень «ЭК-3» отошел от причала. Мы смотрели на удалявшийся город, разыскивая те места, где довелось побывать. Остался за спиной волнолом. Вот сейчас мы обогнем мыс Колокольцева и повернем влево, на север.

На душе было спокойно. Каждый испытывал удовлетворение и самим собою и товарищами. Ведь мы сделали все, что от нас требовалось.

— Чисто за бортами и кормой! — весело выкрикнул сигнальщик Басов. — Впереди открытое море, ребята!

И как раз в этот миг пенистая дорожка, тянувшаяся за эскортным кораблем, сломалась почти под прямым углом. Корабль повернул вправо и увеличил ход. Разговоры на палубе сразу смолкли. Бойцы удивленно переглядывались: что это?

Мы повернули не к родным берегам, а в противоположную сторону. [117]