Последние залпы
1
Мы уже привыкли к тому, что море пустынно. Наши корабли приходили с севера и уходили туда же. Японцы не показывались. Наблюдатели следили в бинокль за тем, что делается на берегу, а про море как-то забыли. Они не заметили японское судно, появившееся на голубой глади залива. Это была моторная шхуна. Впоследствии выяснилось, что противник перебрасывал на ней подкрепление.
Мы сразу же передали сообщение на «Вьюгу». Ответа не было долго. Все нервничали. Хмурился даже наш хладнокровный капитан-лейтенант. Наконец стало известно: стрелять по шхуне будет «Метель».
Прозвучал первый выстрел. Перелет. Наш командир дал поправку. Недолет. Шхуна начала маневрировать.
Все, кто находились на сопке, не сводили глаз с бухты. Картина была захватывающей. Вдали голубой залив с зелеными берегами. Слепящее солнце над ним. По заливу медленно идет маленький, будто игрушечный кораблик. Так, по крайней мере, казалось издалека. На сопке звучит команда. За спиной, в порту, гремит выстрел. И через несколько секунд возле шхуны взлетает белый фонтан.
Правей! кричат вокруг. Правей и подальше!
Корректировать огонь в этот раз было трудно. Слишком много времени уходило на передачу команд. [95]
Капитан-лейтенант сообщал поправку мне. Я голосом Гребенщикову. Тот по радио на «Вьюгу». Там принимал поправку главный старшина Карнаухов и в свою очередь передавал ее одному из радистов, который стоял в дверях рубки. Этот радист через мегафон сообщал данные на «Метель».
Пока работала вся эта цепочка, шхуна успевала сменить курс, и очередной снаряд ложился в стороне.
Надо отдать должное капитан-лейтенанту. Он не только быстро и точно делал расчеты, но и предугадал маневр шхуны. После одного из разрывов японцы повернули вправо. А наш командир, уловив закономерность, дал поправку влево. Шхуна вильнула еще раз и сама угодила под снаряд. Фонтан воды окатил ее и скрыл от глаз.
Судно продолжало двигаться, но теперь действительно еле ползло, накренившись на один борт. Еще два столба взметнулись по обеим сторонам. В бинокль было видно, как с палубы прыгают японцы и плывут к берегу. Чтобы потопить шхуну, «Метель» выстрелила еще несколько раз...
Старшина Гребенщиков доложил капитан-лейтенанту, что аккумуляторы у нас совсем разрядились. Запаса питания для рации хватит максимум на полчаса работы. А может, и меньше.
Случись это вчера, мы оказались бы в трудном положении. Но теперь неподалеку находился корректировочный пост «Аргуни». Посоветовавшись с Гребенщиковым, капитан-лейтенант решил послать нескольких человек на корабль. Они должны были зарядить там наш аккумулятор и принести еще один новый. Кроме того, нам требовались патроны и продукты.
Идти на «Вьюгу» капитан-лейтенант приказал мне, назначив старшим. Вместе со мной отправились Кузнецов и малознакомый мне краснофлотец, по имени Геннадий. Фамилию его я не помню.
2
С вершины сопки нам хорошо были видны и город, и порт, и море. Но едва спустились в глубокий распадок исчезли сразу все ориентиры. С двух сторон [96] крутые склоны. Высокий кустарник ограничивал кругозор.
Я решил идти вдоль ручья, бежавшего по дну распадка. Этот ручей привлек мое внимание еще вчера. Он тек к большим домам, похожим на казармы. А от этих домов рукой подать до причалов.
В распадке было особенно душно. Здесь совсем не чувствовалось ветра. Воздух, казалось, обжигал легкие при дыхании.
Обливаясь потом, мы медленно продирались через колючий кустарник по чуть заметной тропинке. Товарищи начали сомневаться: не заблудились ли мы? Кто-то предложил повернуть обратно, а то нарвемся на японцев. Но я был уверен, что ручей выведет нас куда нужно. Так оно и случилось. Распадок стал шире, кустарник исчез, впереди показались дома военного городка, стоявшего на отлете.
Возле плаца мы увидели двух морских пехотинцев в пыльных, пропотевших гимнастерках. Пехотинцы сидели около большого камня. Когда мы подошли, они обрадовались.
Братцы, помогите! Японцы прохода не дают, показали они на двухэтажную каменную казарму. Утром провод вырезали и нашего товарища убили. А сейчас нас обстреляли из пулемета.
Мы, конечно, не имели права отвлекаться от своей задачи. Но как не помочь товарищам? К тому же и наш путь пролегал мимо этой казармы...
Мы уже приобрели в Сейсине некоторый опыт и теперь не совались вперед очертя голову. До казармы добрались осторожно, перебежками. Пока трое перебегали, двое лежали с автоматами, готовые прикрыть товарищей огнем. Но никто не стрелял в нас.
Ворвались в первый этаж. Через все здание тянулся длинный коридор. По левой стороне двери в большие комнаты. Мы осматривали их одну за другой. Тут спальня с заправленными солдатскими койками. Тут канцелярия. Из открытого сейфа достали ящичек с сотнями медалей из какого-то легкого светлого сплава. Рассовали их по карманам, чтобы раздать ребятам на корабле как сувениры.
Первый этаж мы осмотрели на всякий случай. Связисты утверждали, что стреляли в них со второго этажа. [97] Наверх решили идти вчетвером. Одному из связистов я приказал остаться внизу, у входной двери, чтобы обезопасить тыл.
Перед нами широкая лестница в два пролета. По такой лестнице можно ходить строем. На площадке между пролетами большое зеркало длиной, вероятно, метра в два или даже в три. Поднимаясь, мы видели в зеркало часть коридора второго этажа.
И вдруг трах, дзынь! Пулеметная очередь прошила зеркало десятком пуль, обдав нас битым стеклом. Мы упали на ступеньки.
Японские пулеметы били резче и громче наших. А в пустом помещении их выстрелы гремели, как пушечные залпы...
Зеркало спасло нас. Японцы, очевидно нервничая, приняли за людей их отражения. Мы тоже порядочно переволновались, если не сказать больше. Однако нужно было доводить начатое дело до конца.
Спустились пониже посоветоваться, как будем действовать. Решили поступить таким образом: Кузнецов и Геннадий бросят в коридор гранаты (если они и не убьют японцев, то хоть ослепят их дымом и пылью), а тем временем я и один из связистов должны [98] ворваться в коридор. Главное проникнуть туда, а там видно будет, что делать дальше.
Мы со связистом изготовились, как бегуны на старте. Кузнецов и Геннадий взяли в руки гранаты.
Давай!
Два взрыва ухнули разом. Мы, пригнувшись, помчались наверх. В глаза едкий дым. На ходу я ничего не успел разобрать. Показалось, что пулеметная очередь хлестнула прямо в лицо. Инстинктивно отпрянул влево, в открытую дверь. Оглянулся: связист лежит на полу в коридоре. Схватил его за руки, втянул в комнату. Он скрипел зубами:
Кажется, попало.
Снизу кричали ребята:
Володька, живой?!
Живой! Сейчас гранату кину. И вы сразу давайте ко мне...
У меня была с собой рубчатая Ф-1, «фенечка», как любовно называли ее бойцы. Круглая, удобная, она обладала большой убойной силой, осколки ее летели на триста метров. Вот такую «фенечку» и запустил я вдоль коридора. Пулемет смолк.
Мимо двери, стреляя на ходу, пробежали Кузнецов и Геннадий. Потом тишина. Потом еще один взрыв. Короткая автоматная очередь, и голос Геннадия:
Ну, что?
Добил гада! ответил ему Кузнецов.
Все это я слышал, снимая со связиста окровавленный ботинок. Руки дрожали, и мне не сразу удалось распутать туго затянутый шнурок. Связист стонал, но рана у него, на мой взгляд, была легкой пуля прошла навылет.
Раненого мы отвели вниз и сдали на попечение товарищу. Потом я вымыл руки из японского котелка, осмотрел разбитый пулемет незнакомой системы, и наше трио двинулось дальше по своему маршруту.
На окраине Сейсина гремел бой. В порту стреляли вражеские снайперы. На пути нам то и дело попадались трупы. Мы шагали, озираясь по сторонам, держа на изготовку автоматы.
Повстречали пожилого японца. Обыкновенный старик в грязной белой рубахе, с бородкой. Сутулясь, волоча [99] ноги, он шел в ту сторону, где начинался кустарник.
Мы крепко ожесточились за два дня боев, но у меня даже мысли не возникло стрелять в старика. И я и Геннадий прошли мимо него. Кузнецов оказался предусмотрительней. Он заметил на рубахе японца пятно крови. Это насторожило. Разминувшись со стариком, Кузнецов стал пятиться задом, не спуская с японца глаз. А когда тот резко обернулся и вскинул пистолет, краснофлотец дал короткую очередь. Я хотел выругать Кузнецова. Но тот показал мне оружие японца. Потом дернул убитого за бороду, и она легко отделилась от подбородка...
Впереди виднелись причалы. Оттуда доносились голоса и характерный шум разгрузочных работ. Мы уже подумали, что на этом наши приключения закончились. Но не тут-то было.
У встречных моряков узнали, что «Вьюга» стоит возле волнолома. Направились туда мимо длинных пакгаузов. Многие из них сгорели, но некоторые уцелели. Слева высился лесистый мыс Колокольцева. Там еще держались японцы.
От крайнего пакгауза до волнолома надо было пройти метров триста по открытому месту. И затем еще метров двести по бетонной стене волнолома. Нас окликнули какие-то бойцы из батальона морской пехоты. Их было человек шесть. Все они сгрудились возле крайнего пакгауза и уверяли, что на открытое место выходить нельзя: с мыса Колокольцева бьют снайперы. Всего несколько минут назад один из пехотинцев рискнул оставить укрытие и теперь лежал мертвый неподалеку отсюда.
Положение у нас было незавидным. Наши друзья на сопке ждут аккумуляторов и патронов. Они уже сообщили на «Вьюгу», что мы пошли в порт. До корабля рукой подать. А попробуй одолей эти несколько сотен метров!
Пока раздумывали, как поступить, японцы, вероятно, заметили, что за пакгаузом скрываются десантники. Они попробовали достать нас пулеметом, однако расстояние было слишком велико. Ослабевшие на излете, пули горохом сыпались на гофрированное железо, не пробивая его. Но некоторые, пущенные снайперами с [100] более близкого расстояния, пробивали. Одна из них ранила морского пехотинца, только что беседовавшего с нами. Тогда все мы забрались в пакгауз, под прикрытие тюков с обмундированием.
Томясь ожиданием, вспороли большой тюк у самого входа. Там были брюки и бескозырки с короткими ленточками. Хотели переодеться в чужую форму, но не решились: от японцев замаскируешься, а свои убьют. Да и по росту не пришлась нам японская одежка слишком мала.
Тяжело было сидеть без дела, злиться и считать выстрелы. Минут через сорок терпение наше окончательно истощилось. Рассудили так: на мысе идет сейчас бой и японцам не до нас. К тому же мы пойдем не на мыс, а в противоположную сторону. Каждый шаг будет отдалять от противника.
И рискнули.
Пожалуй, никогда в жизни я не бегал с такой скоростью, как в тот раз. Придерживая рукой автомат и мешочек с аккумуляторами, мчался во весь дух, прыгая через ямы и воронки. В глазах потемнело от напряжения, ничего не видел вокруг. Упал на бетон рядом с трапом. Возле меня свалились Кузнецов и Геннадий.
Несколько человек выбежали к нам навстречу. Потащили на палубу, за надстройки...
Товарищи рассказали, что японцы стреляли в нас. Но не долго. На волноломе еще утром замаскировался вьюговский старшина с ручным пулеметом. Он давно уже засек самурайскую огневую точку и ударил по ней без промаха. А возле трапа «Вьюги» сидел среди бетонных глыб старшина Баклыков со своим противотанковым ружьем. Его выстрелы тоже помогли нам.
3
На корабле давно дожидались нас. Начались расспросы: что да как? Но разговаривать было некогда. Меня сразу же вызвал капитан-лейтенант Кузьменко. Я подробно доложил ему, в чем нуждаются корректировщики. Докладывал бодро, однако вид мой говорил, наверное, сам за себя. Грязный, потный, одежда порвана, голова перевязана, на рукавах кровь. Не лучше [101] выглядели и двое других краснофлотцев, явившихся вместе со мной.
Чувствую, досталось вам, сказал командир. Сейчас запрошу разрешения снять корректировочную группу. У нас совсем мало снарядов, да и бой идет к концу... Но вы готовьтесь. Кто-то должен пойти обратно.
Товарищ капитан-лейтенант, разрешите вернуться всем троим, попросил я. С одним человеком всякое может случиться. А на сопке ждут.
Посмотрим, неопределенно сказал Кузьменко.
Он распорядился приготовить нам душ, накормить и дать отдохнуть. Я первым делом отправился к корабельному фельдшеру. Лейтенант Зизенков снял грязный бинт, промыл ранку и заклеил ее пластырем. Так было гораздо удобнее.
Пока мы ели, главный старшина Карнаухов самолично поставил под зарядку аккумуляторы. Артиллеристы готовили боеприпасы. Старшина-хозяйственник упаковывал сухой паек, стараясь положить побольше и повкуснее. Мы были в родном доме, и товарищи заботились о нас, как родные. В благодарность мы щедро оделяли их трофейными японскими медалями. Желающим выдавали сразу по две и по три.
А отдохнуть так и не удалось. Едва я, впервые за эти дни сняв ботинки, прилег на рундук, раздался сигнал боевой тревоги. Все заняли свои места. Сигнальщики приняли семафор: морская пехота с мыса Колокольцева просила выбить японцев из белого здания, наполовину скрытого от нас деревьями.
Десять снарядов, посланных «Вьюгой», разнесли этот дом до фундамента. Автоматические пушки ударили по японцам, засевшим среди камней. Морская пехота пошла в атаку.
И тут меня снова вызвал к себе капитан-лейтенант Кузьменко. С флагманского корабля последовал приказ: не снимать корректировочную группу до особого распоряжения. Командир спросил: кто из нас троих хочет остаться на корабле? Мы все выразили желание вернуться назад, чтобы до конца разделить трудности со своими товарищами корректировщиками. По справедливости сказать, на корабле было не многим легче. Бесконечные тревоги, изнуряющая духота, нервное [102] напряжение. Нет уж, лучше на сопку! Наш маленький боевой коллектив сдружился, спаялся, и нас тянуло друг к другу.
Нам повезло. Закончив стрельбу, «Вьюга» отошла от волнолома и направилась к пирсу, чтобы стать возле «Аргуни». Путь к сопке сокращался на одну треть. К тому же теперь не нужно было бежать согнувшись в три погибели по совершенно открытому месту под пулями снайперов с мыса Колокольцева...
Когда корабль ошвартовался, мы уже стояли на юте: я с аккумуляторами, Кузнецов и Геннадий с боеприпасами и продуктами. Товарищи опять пожимали нам руки.
Возле причалов было шумно и людно. А дальше улицы и переулки по-прежнему были пустынны, по-прежнему то там, то тут щелкали одиночные выстрелы.
Навстречу нам попался небольшой отряд моряков во главе с молодым лейтенантом. Двигались краснофлотцы с такой опаской, так озирались по сторонам, что стало смешно. Оказывается, отряд этот только что сошел с кораблей прочесывать улицы, но его уже дважды обстреляли. Узнав, что мы идем на сопку, лейтенант вызвался проводить нас до крайних домов. С благодарностью приняли его предложение. Без всяких приключений добрались до военного городка, а там простились со своими провожатыми и углубились в знакомый распадок.
Очень трудно было карабкаться с грузом по крутому склону. В некоторых местах мы лезли буквально на четвереньках. Если бы выжать тогда наши тельняшки, с них, наверное, закапала бы вода.
4
Десантники готовились нанести по японцам последний удар. На этот раз наступление было организовано по всем правилам. Авиация пробомбила позиции противника в районе железнодорожной станции и на западной окраине города. По японским окопам и дотам открыли огонь полевые пушки и минометы. Дальнобойная корабельная артиллерия нанесла удар по вражеским резервам. [103]
В 16 часов 20 минут раскатился над сопками могучий гром. Стреляли одновременно эскадренный миноносец «Войков», минный заградитель «Аргунь», сторожевики «Вьюга» и «Метель». Корректировали стрельбу две группы наша и аргуньская. Вот тут-то и пригодились принесенные нами аккумуляторы. Связь была отличная.
Минут пятнадцать корабли вели беглый огонь по позициям противника у завода «Мицубиси». Потом все разом ударили по скоплению японских войск возле жиркомбината.
Это были последние залпы, прозвучавшие в Сейсине. Морская пехота пошла на решающий штурм, и к вечеру самураи были выбиты из города. Лишь на дальних окраинах продолжалась перестрелка да с севера докатывались порой отзвуки канонады. Там наступали войска 1-го Дальневосточного фронта, стремившиеся соединиться с десантом.
Ночью передовые отряды стрелковых частей сломили сопротивление противника и вошли в город. По улицам прогромыхало несколько танков.
Порт Сейсин был теперь накрепко закрыт для японцев. Основные силы противника в Северной Корее оказались отрезанными от моря. Перед ними возникла альтернатива: либо сложить оружие, либо поспешить на юг, в те порты, которые еще не были заняты советскими войсками. [104]