Всплытие
Штурман Омельченко нервничал. Обычно степенный, неторопливый, как все знающие себе цену люди, он сейчас был непривычно порывист в движениях и угрюмо молчалив. Только что сухо ответил командиру группы Виктору Вдовину, бросил взгляд на ленту курсографа и довольно резко отчитал боцмана за молодого матроса Щепочкина, стоявшего на вахте. Мне известно, что Василий Щепочкин обычно хорошо несет вахту. Не вмешиваясь в разговор, я взглянул на ленту. Самописец курсографа никогда не показывает прямой линии, даже если стоит на автомате. С упреком взглянул на штурмана: мол, выдержка сдает... Омельченко понял, поспешил отвести глаза.
Озабоченность и напряженность, царившие в центральном посту, были естественны: после многонедельного подводного плавания наш атомоход готовился к всплытию в строго назначенной точке. И она, эта напряженность, несколько диссонировала с общим настроением экипажа.
Только что вернулся из кормовых отсеков и пребывал под впечатлением радостного настроения подводников. Выслушав по трансляции сообщение о завершении похода, моряки засыпали меня вопросами. Известно, что вопросы, которые задаются после беседы или доклада, говорят о многом. Их характер, интонация, реакция слушателей позволяют судить о настроении экипажа. Все это, как своеобразная обратная связь, сигнализирует о микроклимате коллектива.
В начале плавания вопросы моряков выражали известную озабоченность, позже — спокойную уверенность, а сейчас, когда остались считанные часы до всплытия, — бьющую через край радость. То были не вопросы, а скорее реплики. Многие были связаны с делами, которые ждут нас на берегу. Мысли, заботы, которые когда-то временно ушли на задний план, получили право на свободное обсуждение.
— А как нас встретят?
— Какой корабль будет в точке рандеву?
— Разрешат ли отпуск?
— Сообщили ли женам, семьям?
Люди улыбались, мечтали вслух, радовались.
Кто-то вспомнил, как ездил в первый отпуск и ему шутники положили в чемодан пудовую скобу. Бедняга пыхтел, изгибался под тяжестью ноши и только дома [146] узнал, в чем дело. Однако, памятуя о строгости боцмана, моряк не решился бросить скобу и привез ее обратно!
Смотрел на оживленные, радостные лица моряков и думал: «Такого задора и энергии экипажу хватило бы еще на одну кругосветку!»
А здесь, в центральном посту, иная обстановка. Центральный пост — это особое место на подводном корабле. Здесь принимаются решения на погружение и всплытие, на бой и применение оружия. Тут редко услышишь громкий разговор, смех. Строгие, четкие команды, лаконичные доклады — все ровным, спокойным голосом. Таков стиль жизни ГКП. Вот и сейчас внешне все кажется обычным. Вахтенный инженер-механик не спеша записывает в журнал только что полученные доклады из отсеков; рулевые, пощелкивая манипуляторами, удерживают заданную глубину и курс; вахтенный офицер тихо докладывает старпому об итогах проверки распорядка дня. Внешне все буднично и спокойно.
Однако слишком хорошо знаю этих людей, чтобы не увидеть истинного настроения, которым живет сейчас наш центральный пост. Оно было видно прежде всего по командиру корабля. Всегда спокойный, даже несколько флегматичный, Лев Николаевич Столяров теперь похаживал по отсеку, то и дело заглядывая в штурманскую рубку, бросал цепкий взгляд на карту. Командир пристально изучал ее, словно не видел давно, хотя только утром, приняв от штурмана доклад, утвердил координаты атомохода.
Сощурив покрасневшие от недосыпания глаза, Столяров вновь и вновь прикидывал циркулем-измерителем расстояние до берега и до точки рандеву. Его добродушное лицо выражало озабоченность. Живо представил, о чем он сейчас думает. «Все ли учли? Течения, дрейф, поправки приборов, точность счисления пути... Ведь пройдено огромное расстояние».
Да, серьезный повод для раздумья! Скоро наступит заветный момент, когда станет ясно, насколько точны были расчеты и действия моряков, сколь искусным навигаторам была доверена эта необычайно трудная задача — совершить групповую кругосветку атомоходов под водой.
Рядом с командиром у карты Петр Омельченко. Он и в обычной обстановке редко улыбается, а сейчас совсем хмур. Хотя, если судить со стороны, чего волноваться: у человека репутация одного из лучших штурманов, дело свое он знает в совершенстве. [147]
Служба, устав для Омельченко превыше всего. Он одинаково строго спрашивает с людей и в большом, и в малом, подчеркивая, что в службе нет мелочей. Увидев отпечаток нечистых пальцев на карте или плохо, не по-штурмански заточенный карандаш, он мог буквально вскипеть. Это уже не говоря о грубой ошибке, допущенной молодым лейтенантом при определении места корабля. Иной раз сухой педантизм штурмана, его нетерпимость сказывались на настроении людей, и мне приходилось вести с ним нелегкие беседы.
В то же время все офицеры знали, что вне службы этот двадцатидевятилетний холостяк был добродушным человеком.
В открытую дверь штурманской рубки видна широкая спина Петра Омельченко. Даже в его позе — озабоченность. Стараясь не мешать штурману, осторожно прошел в рубку и встал около командира. Столяров чуть подвинулся, давая возможность видеть карту.
В штурманской рубке размещено много приборов, обилие таблиц, графиков, номограмм. Восхищает особое, видимо, присущее только штурманам, изящество в написании заголовков, подборе некричащих нежных тонов в расцветке графиков. Расцветка — не украшательство, она подчеркивает главное, помогает найти нужные сведения. Главное в рубке — стол автопрокладчика. Он царственно оттесняет все другие приборы. Слева в небольшом уголке сиденье — место штурмана. Здесь любит, уютно устроившись, посидеть и сам командир атомохода.
На гладкую прозрачную поверхность стола положена навигационная карта. По ней медленно двигается световой зайчик, обозначая курс атомохода. Сейчас зайчик совсем близко от берега — рукой подать. В минувшие дни мы довольно часто встречались с командиром у карты и неизменно обменивались репликой: «Зайчик, а ползет как черепаха!» Мы знали, что корабль наш мчится со скоростью курьерского поезда. Об этом свидетельствовали не только показания лага. Это ощущалось по напряженному подрагиванию корпуса подводной лодки.
— Ну что, комиссар, — повернулся ко мне Лев Николаевич Столяров, — вот и допрыгал наш зайчик до родной земли.
— Почти допрыгал, — отвечаю я на шутку командира.
Конечно, на атомоходе совершенная техника, отличные приборы. Но даже такой точный прибор, как корабельный хронометр, и тот имеет свои поправки, пусть небольшие, [148] доли секунды. И все же: удалось ли все учесть?
...Сигнал ревуна ворвался в отсеки. Значит, сейчас начнется всплытие. Вижу взволнованные лица.
Командир атомохода занял место у перископа. Звучат команды, от которых мы уже отвыкли: «Приготовиться к всплытию», «Акустик, прослушать горизонт», «Боцман, всплыть на глубину... метров!»
Лев Николаевич прильнул к окулярам перископа. Все мы смотрим на командира, пытаясь догадаться по его реакции, что он там увидел. Нас должен встретить эскадренный миноносец. «Попали в яблочко?»
Слышу тихий разговор боцмана с рулевым: «Наверху, видать, неспокойно — лодка еще на глубине, а уже качает».
Взглянул на глубиномер: действительно нелегко удерживать лодку под перископом. И тут же тишину в отсеке прервал властный голос командира:
— Боцман! Лучше держать глубину!
Развернувшись вместе с перископом и осмотрев весь горизонт, командир задержался в одном направлении и тихо проговорил:
— Есть... Кто-то тут есть... Посмотри, — обратился он ко мне, — какой красавец!
В окуляры перископа отчетливо увидел в вечерней синеве силуэт корабля. После перестройки линз на большое увеличение стал просматриваться и бело-голубой флаг. Советский Военно-морской флаг!
А когда был открыт рубочный люк и в центральный пост ворвался гул океана, мы все уже знали, что задание Родины выполнено успешно.
Возглавлявший наш отряд атомоходов контр-адмирал А. И. Сорокин после принятия официального доклада задал командиру корабля и мне массу вопросов. Его интересовало буквально все: и состояние оружия, энергетики и систем подводной лодки, и работа партийной и комсомольской организаций, и питание, и здоровье моряков, и выполнение социалистических обязательств.
...В Кремле начал работу XXIII съезд КПСС. Обсуждая очередную пятилетнюю программу, высокий партийный форум уделил большое внимание вопросам укрепления обороноспособности страны. Съезд бурными аплодисментами встретил сообщение Министра обороны СССР о том, что группа советских атомных подводных лодок успешно завершила кругосветное подводное плавание. [149]