Подводная орбита
Заботы земные
Новость была настолько неожиданной, что допоздна не мог уснуть. Еще утром во время осмотра и проворачивания механизмов старпом объявил по трансляции, что командиры боевых частей приглашаются перед обедом в каюту командира в казарме. Береговой кабинет называется каютой, так же как и помещение, где живет личный состав, называют кубриком — такова флотская традиция. Предстоящее совещание было необычным хотя бы потому, что проводить его решили в каюте командира, а не в ленинской комнате, где мы обычно собирали офицерский состав. К тому же никого, ни старпома, ни меня, то есть своих ближайших заместителей, командир не предупредил о том, какой вопрос намерен обсудить с нами.
Совещание было коротким. Выслушав доклад о состоянии техники по боевым частям, командир помолчал, а потом, намекнув о необходимости сохранения тайны, сказал, что нам предстоит большое и длительное плавание, нужно все продумать, взвесить и приступить к подготовке: «Все, больше пока ничего не могу вам сказать. Личному составу объявите, что лодка примет участие в сложном учении, которое будет продолжительным по срокам и проводиться в удаленных районах океана».
Отпустив офицеров, командир задержал меня в кабинете. Его слова взволновали меня. Оказывается, экипажу поставлена задача — совершить трансокеанское плавание. Командир, понизив голос, сказал:
— О сроках и маршруте перехода будет известно позже. Скажу тебе, что пойдем в составе отряда. Это усложняет задачу. Готовиться надо тщательно. Главное, чтобы каждый матрос, старшина, офицер, — понимаешь, каждый! — отнесся к этой задаче со всей ответственностью.
Вот так задача! Значит, пойдем не на полюс, не в высокие широты под лед, а на юг! Принес политическую карту мира — другой под руками не было, — и мы долго рассматривали океан, рассуждая о предстоящем походе. [79]
К тому времени мы уже знали о кругосветных плаваниях американских лодок и понимали, что для решения подобных задач требуются высокая морская выучка и хорошие надежные корабли. Мы со Столяровым, как и каждый подводник, ждали того дня, когда наши советские атомоходы проложат подводную трассу через глубины Мирового океана. Но не думали, что счастье быть первыми выпадет на долю нашего экипажа.
Началась работа по подготовке к дальнему походу. Надо заметить, что подводники любят плавать и всегда относятся к подготовке корабля к походу с большой ответственностью. Многое тут нужно сделать каждому члену экипажа, тем более офицеру. Штурман готовит навигационные приборы, карты, лоции. Инженеры-механики — главную энергетическую установку и ее сердце — ядерный реактор, хлопочут о запасных деталях.
У меня, политработника, свои заботы: расстановка коммунистов по боевым сменам, инструктаж активистов, подбор литературы, кинофильмов, проверка ассортимента продуктов, подготовка коков.
В эти дни особенно важно быть всегда с людьми, видеть их в деле, трудиться вместе с ними, особенно во время авралов, таких, как погрузка боеприпаса, топлива, продуктов. Здесь сила личного примера имеет исключительное значение.
Люблю авральные работы. Здесь весь экипаж охвачен подъемом, энтузиазмом. Никого не нужно понукать — все работают с полной отдачей. Но с особой энергией моряки трудятся, когда наравне со всеми на аврале работают командир, старпом, все офицеры. Тогда вроде и нет усталости, и люди не замечают, что идет холодный дождь со снегом.
Вот идет погрузка продуктов. Ящики, банки мешки — все проходит в узкие люки, все аккуратно, заботливо укладывается в провизионных кладовых. Здесь и быстрорастворимый кофе, и специальной сублимационной сушки клубника, и сушеные овощи, и картофель натуральный.
— Русский человек не может без картошки, — смеется командир Лев Николаевич Столяров. — А вот американцы, уходя в дальний поход, берут больше кофе, чем картофеля. [80]
— У каждой нации свои привычки, — поддерживаю разговор.
— Джон Стил в своей книге о плавании «Сидрэгона» неплохо все это описал...
Кстати, книга о плавании американских подводников заняла свое место в нашей походной библиотеке. Кроме политической, географической и военной литературы в библиотеке — художественная проза и поэзия, приключения, сатира и юмор. Чтение станет в океанских глубинах и отдыхом, и разрядкой.
В подготовке к походу немалую помощь оказали нам флагманские специалисты, офицеры политотдела и штаба. Один из них капитан-инженер 2 ранга Иван Федорович Морозов хлопотал с таким энтузиазмом, будто сам был членом нашего экипажа. Секрет весь в том, что совсем недавно Морозов возглавлял электромеханическую боевую часть на нашем атомоходе. С самого рождения корабля, с того момента, когда сформировался экипаж, он руководил замечательным коллективом специалистов по управлению ядерным реактором, сложными системами энергетики и живучести атомной подводной лодки.
Как-то встретились мы в отсеке — он проверял укомплектованность энергетической установки запасными частями, — побеседовали.
— Откровенно говоря, очень хочется пойти в это плавание, — сказал Иван Федорович. — Когда наша лодка (он всегда говорил «наша») уходит в море даже ненадолго, а я остаюсь на берегу, мне даже на душе нехорошо делается. — Подумав, решительно заявил: — Буду проситься, дойду до большого начальника. Поможете, а?
Мне тоже очень хотелось, чтобы Морозова послали в поход. Мы вместе прошли не одну тысячу миль, по-товарищески сблизились, достигли того уровня взаимопонимания, когда без лишних слов решаются самые сложные задачи. Главное же, конечно, — широкая техническая эрудиция и большой инженерный опыт Ивана Федоровича. Иметь такого человека на борту в трудном плавании — еще одна гарантия успеха. Нетрудно догадаться, сколь радостным было для меня известие о том, что Иван Федорович Морозов пойдет с нами в плавание.
У всех полно забот. Наш корабельный врач Борис Павлович отлично знает состояние здоровья каждого члена [81] экипажа, тем не менее никому спуску не дает — всех направляет в поликлинику на всестороннее диспансерное обследование. На это уходит драгоценное время, и кое-кто склонен миновать того или иного специалиста.
— Уволь от стоматолога, — умоляет лейтенант Петр Харченко и показывает в ослепительной улыбке все свои тридцать два зуба.
— Не уволю! Не пойдешь к стоматологу — не допущу к походу! — Обычно мягкий, добродушный, Борис Павлович проявляет сейчас завидную твердость.
Советую Петру Харченко прислушаться к требованию непреклонного доктора. Вспомнился один из походов: мне пришлось ассистировать доктору при проведении полостной операции, когда лодка шла в подводном положении. После операции Борис Павлович признался:
— Жаловался мне матрос в базе, мол, живот чуть побаливает, а как в море идти — так все зажило. Тогда поверил, а сейчас, во время операции, не раз ругал себя за покладистость.
— Правильно, Борис Павлович, — поддерживаю его, — построже вы с нами. Море любит сильных и здоровых.
— И сытых, — добавляет он, улыбаясь. — Бегу в провизионку. Медконтроль и там нужен.
В хлопотах и напряженной работе незаметно пролетело время.
Как-то вечером в моем береговом кабинете собрались корабельные активисты — секретарь парторганизации Геннадий Мироненко, секретарь комсомольской организации Павел Киливник, члены бюро Ратмир Марочкин, Николай Прокопович и другие моряки. Речь шла об организации политико-воспитательной работы и социалистического соревнования в плавании. В разгар беседы в кабинет вошли офицеры из политотдела. С ними инспектор политуправления флота капитан 2 ранга Виктор Николаевич Харитонов, хорошо известный мне политработник.
— Иду с вами в плавание, — сказал он. — Вижу, разговор идет о том, что считать центром работы с людьми в плавании — подразделение или боевую походную смену. Ну и как порешили?
— А что тут нам решать? Опыт подсказывает: смена — центр.
— Значит, все-таки смена, боевая смена, а не подразделение? — спросил Харитонов и выжидательно замолчал.
В недоумении взглянул на него: дескать, к чему дискуссия, вместе плавали, убедились на практике. [82]
— Так-то оно так, — продолжал инспектор. — Но вот в документах пока еще говорится о подразделении, а не о боевой смене.
Мы помолчали. Потом Харитонов уверенно отрубил:
— Жизнь подскажет — будет и в документе записано как надо.
Беседа наша шла допоздна, а утром мы, старшие офицеры, узнали о дне выхода кораблей из базы.
Неприятность
С утроенной энергией принялись мы за работу. Торопились хорошенько подготовить корабль к плаванию. Все члены экипажа трудились с энтузиазмом, проявляя смекалку и инициативу, и командование не скупилось на поощрения. Но неожиданно одна хорошая затея вылилась, скажу прямо, в скверный поступок.
Расскажу все по порядку.
В нашем гарнизоне при новом Доме офицеров была создана отличная библиотека. Книги удалось подобрать на самые разнообразные темы и на любой вкус. Сам начальник Дома офицеров приложил немало усилий, чтобы здесь, в «оазисе тепла и культуры», можно было с пользой провести время, почитать новые журналы, подготовиться к беседе или занятиям. В читальном зале было тепло, уютно и работалось удивительно хорошо. Офицеры, мичманы и, конечно, их жены сами старались для библиотеки сделать что-нибудь полезное. Кто цветы принесет, кто затейливые полочки сделает, многие считали своим долгом принести в библиотеку какую-нибудь книгу, которая уже дома прочитана. В то время не знали «книжного бума», никто не вкладывал столько азарта в книгособирательство, как это происходит с некоторыми ныне.
Политработники особо заботились о нашей сокровищнице потому, что сами вложили немало труда в ее создание.
Готовясь к дальнему океанскому плаванию, мы взяли из основного фонда достаточно книг для передвижной библиотеки. Но решив, что тех книг из передвижки будет, наверное, маловато, обратился к коммунистам и активу просьбой принести на лодку, что у кого есть поинтереснее. [83]
Народ тут же откликнулся, и в результате книг набралось много. В кают-компании, на полках в каютах — везде полно книг! Читай, подводник, в свободное от вахты время, не скучай!
— Надо бы все же учет выдачи завести, — говорит мне командир. — Материальная ценность, сдавать ведь придется после похода.
Соглашаясь с ним, все же подумал: «В замкнутом объеме лодки, куда может деться книга? Прочитает человек, даст другому».
Итак, книги есть, теперь надо бы подобрать специальный материал для затейничества.
В тот день, по договоренности с заведующей, поручил Павлу Киливнику поработать в библиотеке — выписать из журналов, газет материал: головоломки, викторины, занимательные факты и тому подобное — все, что в какой-то мере могло бы помочь в минуты досуга развлечь моряков, снять морально-психологические нагрузки.
Киливник пошел не один, уговорил еще трех комсомольцев. Они решили так: уж коли удалось выбраться в военный городок, то надо пользоваться случаем — забежать в магазины, купить для личного пользования всякой всячины, которая пригодится в походе. К тому же, узнав, что они едут в городок, почти каждый моряк высказал просьбу: тому часы из ремонта получи, другому конфет купи, третьему — сигарет. Как не выполнить поручения товарищей?!
Как выяснилось потом, они распределили поручения — кто на почту, кто в магазин. Время пролетело быстро. Спохватились, что надо ведь и в библиотеку. Но было поздновато. До закрытия библиотеки оставалось совсем мало времени.
Запыхавшись, они с мороза ввалились прямо к заведующей, заявили, что задание у них срочное.
Выложив перед ними множество подшивок, сотрудница библиотеки занялась своим делом, предупредив ребят быть аккуратными и ни в коем случае не портить журналов.
Но, видно, ее просьбу они пропустили мимо ушей. Поленившись переписывать нужный текст — это ведь сколько времени надо! — мои моряки стали потихоньку вырывать листы и прятать их. Так сделал один, его «инициативу» перенял другой... Словом, справились они очень быстро и довольные, что не задержали библиотекаршу, поблагодарили ее и отправились восвояси. [84]
— Счастливо вам, ребята, плавать, — пожелала чуткая женщина. Жена офицера, она хорошо знала, сколь трудна и опасна служба у подводников.
Вернулись в часть они вовремя, доложили, что мое поручение выполнено. Проверять мне было некогда, поэтому положился на сообразительность Павла Киливника — был уверен, что сделано все как надо.
Однако прошло всего два дня, и разразился скандал.
Очень сожалел, что не проконтролировал, как мои подводники отнеслись к такому поручению.
В тот день, не зная о случившемся, в хорошем настроении быстро шагал в политотдел, полагая, что меня вызвали на последний инструктаж, так как до выхода осталось всего несколько дней.
Политотдел находился в деревянном домике и до него было не близко. После мороза и встречного ветра, колючего снега особенно приятно очутиться в тепле. Отряхнув снег, вошел в помещение, громко поприветствовал работников политотдела. Они молча кивнули в ответ, это меня насторожило. «Что-то тут не так», — подумалось мне.
Пропагандист политотдела Иван Федорович Смирнов, подойдя ко мне, недобро усмехнулся:
— Ну и орлы твои активисты.
Это «активисты» он произнес с явной горечью и такой иронией, что у меня и вовсе стало тревожно на душе.
— Посиди пока здесь, подожди, я сейчас, — сказал он и вышел.
«В чем и кто провинился?» Перебрал в памяти «точки», где могли проштрафиться наши люди. Может, на продскладе поспорили с интендантами: чего греха таить, там бывали неполадки. Но никак не думал, что дело связано с библиотекой.
Смирнов вернулся в кабинет чем-то озадаченный.
— Понимаешь, какое дело... Сейчас Николая Николаевича на твое счастье нет. Ох и бушевал он, вспоминая тебя...
С заместителем начальника политотдела Николаем Николаевичем у меня были хорошие, товарищеские отношения. Знали друг друга давно. Мне был симпатичен этот энергичный, жизнерадостный политработник. Он тоже всегда был рад встречам, внимательно относился ко мне. И сейчас, когда мы готовились к плаванию, он много уделял внимания нашей подводной лодке. Тем досаднее было мне от мысли, что чем-то его огорчил. [85]
— В чем дело, Иван Федорович, не томи душу, — в нетерпении обратился к Смирнову, который рылся в шкафу и сердито шуршал бумагой.
— В чем дело, говоришь? Вот, полюбуйся! — Иван Федорович вынул из шкафа пачку газет и журналов, несколько книг, быстро стал листать. — Что это?.. А это?..
Оказалось, что многие страницы вырваны. Посмотрев испорченные журналы, понял, в чем дело. Значит, Киливник и его товарищи так варварски поступили с подшивками. Вот так сюрприз!
Стараюсь несколько замять свою вину, как можно дружелюбнее обратился к Ивану Федоровичу:
— Конечно, ребята поступили плохо... Наверное, подумали, что подшивки прошлогодние, есть даже более старые...
Смирнов метнул на меня сердитый взгляд:
— Тем хуже! Старые больше ценятся! А вот это уже и не знаю как назвать — форменный вандализм, — и протянул он мне книгу с карикатурами Бидструпа. — Здесь тоже выдраны листы... Ты бы видел, как расстроилась библиотекарша. Она даже заплакала. Сокрушалась: «Какими оказались непорядочными мальчики, а я-то им...»
Представив, как переживает библиотекарша, подумал, что теперь к ним хоть на глаза не показывайся.
— Знаешь, Иван Федорович, дай мне, пожалуйста книгу, ее обязательно надо восстановить. Это ведь единственный экземпляр! Веришь, самому тошно.
Обратно в команду не шел, а летел. Меня буквально распирало негодование. Попадись мне в то время Киливник и его дружки, наверное, сразу отправил бы их на гауптвахту! «Додумались! Активисты!» — с горечью повторял про себя. Постепенно гнев угасал, но что делать? «Надо на этом примере и других поучить. Прямо сей же час собрать комсомольское бюро и строго осудить виновников». Другой голос мне шептал: «Ведь они хотели сделать лучше!!! Но не сумели сделать! Разве за это надо строго спрашивать? Наказать? А хорошо ли моряку идти в столь длительный поход со взысканием?.. Ну, если не наказывать, то хоть дать понять, насколько это плохо, что они натворили?» С этим выводом и вернулся в часть и тут же распорядился:
— Надо срочно собрать комсомольское бюро.
Командир удивился:
— Чего так спешно? [86]
Пришлось коротко рассказать о происшедшем. Он покачал головой:
— Неприятно это. А кто виновник? Может быть, не наши? — с надеждой спросил он.
— Наши! Точно наши. Других моряков в тот день в библиотеке-то не было.
На бюро сразу все стало ясно.
Резал листки из книги Бидструпа бритвочкой Чирков.
— Так ведь не для себя. Мне-то зачем? — обиженно оправдывался он.
— Подняли шум из-за ерунды, кому эти старые журналы нужны, да и писать некогда было, — явно не понимая своей вины, говорил Киливник.
Слушал ребят и едва сдерживал свой гнев, чтобы не испортить дело. Мне казалось, они меня дурачат. Но вскоре понял, что они просто не осознают степень причиненного зла. Особенно меня огорчало то, что Павел Киливник, наш комсомольский секретарь, никак не хочет сдавать своей позиции. Он почему-то медлил. Обычно прямой, резковатый, сейчас гнул свое, что поступил, дескать, правильно. Поспешили, виноваты все.
Чирков молчал, краснел и наконец вспылил:
— Да не все, а Киливпик! Сам сказал: «Времени мало, если переписывать эти викторины — до ночи просидишь!»
— Но я же не говорил резать, рвать, а тем более из этой книги! — взорвался Киливник.
— Из книги не говорил, а дал понять, вот мы и поняли.
Это «поняли» Чирков сказал с иронией, но чувствовалось, что он полностью признает свою вину.
— Поймите вы, головы садовые, что это варварство, это черт знает что! Неужели сейчас не поняли? Опозорили весь экипаж, — с укоризной глядя на активистов, внушал им. — Все восстановить, подклеить аккуратно, перед библиотекаршей извиниться...
— Да это пожалуйста, — заверил Чирков. — Сейчас все сделаю, только пусть штурман мне кальку даст, где я возьму прозрачную бумагу?
— А извиняться придется идти тебе, дорогой товарищ Киливник, ты организатор, тебе и прощения просить, — напомнил нашему секретарю. — Отнесешь заодно и Бидструпа, скажешь — вернемся после похода, может, другую такую же достанем. И еще скажи: наш экипаж поможет библиотеке в любом деле... За нами не пропадет! [87]
Это была, пожалуй, самая крупная неприятность среди больших и малых хлопот при подготовке к длительному океанскому плаванию.
Мне вспомнился этот случай, когда, находясь на большой глубине, мы проводили КВН, и активным его участником был Чирков...
Новая страница
На редкость холодная морозная погода установилась во всем Заполярье. Студеный ветер пронизывал насквозь, казалось, леденил душу. Полярная ночь вступила в свою силу. В полдень чуть забрезжит серый рассвет и снова сгустится темнота. Лишь снега, отражая сполохи северного сияния, дарят скупой свет, позволяющий ориентироваться и отличить дорогу от снежной целины.
Наша уютная бухта, всем на удивление, покрылась коркой льда. Ночью было слышно, как работяга-буксир с тугим хрустом разрушал эту корку, освобождая атомным кораблям дорогу в океан. С высоты ходового мостика подводной лодки видно, как темная поверхность воды с осколками льда лентой тянется вдаль, туда, где мигают то зеленым, то красным светом входные створные огни.
На мостике — мы втроем: командир, старпом и я. Наш командир капитан 2 ранга Лев Николаевич Столяров — опытный моряк. Он долго командовал дизельной подводной лодкой, затем был старпомом на атомной. Много плавал. Сейчас новый поход. Я вижу, он волнуется, поглядывает то в нос корабля, то в корму. На носовой надстройке и в корме видны шеренги матросов — это швартовые команды, они ждут приказания, чтобы убрать последние концы, выбранные с берега.
Среди провожающих на стенке — командующий флотом, члены Военного совета, офицеры политуправления и штаба. Они посматривают то на часы, то на наш мостик.
Несмотря на добротную меховую одежду, по спине пробегает холодок. «Это больше от волнения», — подумалось мне, но я придвинулся ближе к рубочному люку, откуда струился теплый поток воздуха.
— Отдать носовой! — как-то особенно жестко, будто чужим голосом, приказывает командир.
Вздрогнул корпус, постепенно увеличивается расстояние до пирса. Винты, работая враздрай, гонят жутковато-черную, [88] будто деготь, воду. Небольшие льдинки мелодично звенят, стукаясь о корпус подводной лодки.
Затягиваясь терпкой теплотой табачного дыма, подумал: «Как не скоро мы увидим эти суровые, но милые сердцу родные края!»
Еще несколько часов на поверхности, а затем уйдем в глубины океана, с тем чтобы, преодолев огромное расстояние, вернуться на Родину с другой стороны планеты. Уходим на запад, а вернемся с востока... Как много сделано нашим народом, нашей партией, чтобы Военно-Морской Флот, как и все Вооруженные Силы, имел самую современную боевую технику, самое современное оружие!
Так сложилась моя флотская судьба, что в разных должностях мне посчастливилось служить и на надводных кораблях, и на подводных лодках. Начинал я службу на «Комсомольце», затем после училища попал на торпедные катера, а после этого служил на дизель-электрических подводных лодках. Это были отличные подводные корабли. Тем не менее научно-техническая революция властно сказала свое слово. На наших глазах шло коренное обновление флота. Мы видели, как в послевоенном строительстве кораблей стали учитываться новейшие достижения отечественной науки и техники.
Подводники особенно остро почувствовали это, когда овладели ядерной энергетикой. Атомный реактор, как источник энергии, произвел революцию в развитии подводных лодок. Могучая атомная энергия обеспечила высокие скорости движения, позволила решить многие бытовые проблемы, но самое главное — позволила отказаться от аккумуляторных батарей как единственного источника энергии для подводного хода. Теперь атомоходу нет необходимости всплывать на поверхность, чтобы зарядить аккумуляторную батарею; подводная лодка стала настоящим подводным кораблем!
Службой на атомоходах мы очень гордились. И видели в то время свою главную задачу в том, чтобы умело управлять могучей техникой, полностью использовать заложенные в ней огромные возможности. И мы учились... Учились в классах, кабинетах, на тренажерах, в отсеках лодки. Учились все — от командира корабля до кока. Затем мы учились плавать, плавать как можно дальше и дольше, приобретая практические навыки в морской, океанской службе. И научились!
В 1961 году газета «Известия» рассказала всему миру о буднях первой советской атомной подводной лодки, [89] а в 1962 году атомоход «Ленинский комсомол», которым командовал капитан 2 ранга Л. Жильцов, пройдя под панцырем льдов Арктики, успешно достиг Северного полюса. Несколько позже весь мир узнал о том, что плавание подо льдами Северного полюса было выполнено атомной подводной лодкой под командованием капитана 2 ранга Ю. Сысоева, которая всплыла точно на Северном полюсе.
И вот настало время открыть новую страницу в истории освоения атомного подводного флота. Мы должны были совершить не одиночное плавание, а группой кораблей, не вблизи от родных берегов, а на большом удалении, в районах, где у нас нет, как, скажем, у американцев, военно-морских баз. Нам предстояло пройти огромное расстояние — через все климатические зоны нашей планеты, через два великих океана и множество морей!
Мало осуществить плавание. Нам надлежало проверить работу сложнейших установок, систем и механизмов в разных температурных режимах, обобщить многочисленные наблюдения за гидрологической обстановкой на пути движения. И самое главное — отработать взаимодействие, управление, тактические приемы.
Мне особенно запомнился семинар, или, точнее сказать, групповое упражнение, которое провел с нами начальник штаба Северного флота вице-адмирал Г. М. Егоров. В тактическом кабинете были собраны все руководители перехода: командиры, замполиты, командиры боевых частей. Вопросы, вводные — самые неожиданные, но в то же время очень жизненные.
— Вы потеряли связь, что будете делать? — вопрос командиру.
— Ваши действия по уклонению от айсберга... — отвечать должен вахтенный офицер.
— Как будете снимать усталось, морально-психологическую нагрузку? — вопрос мне.
Но больше всего вопросов — командиру отряда контрадмиралу А. И. Сорокину. И меня поражал объем знаний, которым он должен был располагать...
— Ну что, покурим последний разок? — прервал мои раздумья командир. Он предложил мне сигарету, зябко поежился, потер руки. Под козырьком немного теплее, но все равно собачий холод.
Возразил ему шуткой:
— В теплые края идем, эта мысль должна согревать, осталось-то еще часок, не более... [90]
Говоря о пустяках, мы словно хотели отвлечься от главного, а невольно думалось: выдержим ли? Ведь мы — первые. Тогда понял, что и командира одолевают примерно те же мысли, что и меня.
Как бы взвешивая наши возможности, бюджет духовных и физических сил людей, мы стали довольно придирчиво оценивать сильные и слабые стороны боевых частей и экипажа в целом. Помнится, в этом разговоре командир с удовлетворением отметил, что экипаж сплочен, слит воедино каким-то особым духом общности, и ему легко управлять таким коллективом.
Слушая командира, невольно прикинул: сколько же миль с этим экипажем мы уже прошли? Сколько на борту наших коренных подводников-атомников? Большинство! И каждый второй — либо мастер военного дела, либо специалист высокого класса. Полнокровная партийная организация, активно работают комсомольцы.
Как в капле воды отражается мир, так в нашем экипаже отражаются жизнь и успехи нашего народа. Почти все — люди с высшим и средним образованием, представители семи национальностей несут вахту на боевых постах и отсеках.
— Что же получается с расстановкой актива? У нас в каждом отсеке есть коммунист? — полуспрашивая, полуподтверждая, говорит командир.
Треть экипажа — коммунисты, а в каждом отсеке их несколько. Мне подумалось, что наш корабль в этом отношении не исключение, он такой же, как многие другие.