Вперед, на Запад!
Новый, 1944 год мы встретили в населенном пункте Бараши, что в 30 километрах северо-западнее Новоград-Волынского. А до этого весь ноябрь и даже декабрь бригада провела в частых и нередко тяжелых боях с противником, который всеми силами пытался остановить наше наступление на рубежах рек Западный Буг и Висла.
Вот об этих-то боях мне и хочется рассказать более подробно.
...С ходу форсировав реку Тетерев, мы овладели Кухарами, Малином и Чоповичами, а к полудню 16 ноября уже завязали бои за Коростень — большой город и довольно сильный узел обороны гитлеровцев на реке Уж. Вскоре ворвались в него, а затем целых шесть суток отбивали яростные контратаки врага, пытавшегося вернуть себе Коростень.
За освобождение этого города от немецко-фашистских захватчиков наша бригада к почетному наименованию «Киевская» прибавила еще и наименование «Коростеньская».
22 ноября нас неожиданно вывели в резерв командира 226-й стрелковой дивизии. Свои позиции в Коростене передали стрелковому полку. Но утром 23 ноября противник выбил этот полк из города, и мы начали помогать своим товарищам в восстановлении прежнего положения.
Но вторично ворваться в Коростень бригаде не пришлось, так как она получила вскоре другой приказ: форсированным [99] маршем выйти на рубеж Небиж, Потиевка, что в 25 километрах юго-западнее Малина, занять там оборону, развернув ее фронтом на Житомир.
Да, немецко-фашистское командование не могло смириться с потерей Киева, ибо хорошо понимало, что выход советских войск на широкие просторы правобережья Днепра грозит настоящей катастрофой. Поэтому, срочно произведя перегруппировку, противник всеми наличными силами ринулся на Житомир, взял его и начал развивать наступление дальше, на Малин. Вот тут-то на его пути в числе других частей встала и наша, спешно пополненная матчастью и людьми бригада.
Более полумесяца, вплоть до 10 декабря, мы вели бои, отражая многочисленные и довольно сильные атаки вражеских танков и пехоты. О накале этих боев можно судить хотя бы по такому факту, что вскоре в нашем, например, батальоне оставалось всего лишь 4 машины, и их под командованием капитана Захарченко передали в распоряжение командира 989-го стрелкового полка.
Этот полк, кстати, тоже вел тяжелые бои в районе хутора Хотиновка и колхоза имени Шевченко. В одном из них и погиб Павел Федорович Захарченко, двадцатитрехлетний Герой Советского Союза. Его похоронили в селе Чоповичи.
Сражаясь в составе 989-го стрелкового полка, мы потеряли еще одну машину. А затем, передав три оставшихся танка во 2-й батальон майора Хватова, до 20 марта действовали в качестве подменного резерва бригады, передвигаясь — без участия в боях — вслед за танковым и мотострелковым (так теперь именовался батальон автоматчиков, которым командовал Герой Советского Союза майор Асессоров) батальонами.
6 декабря противник предпринял наиболее сильную атаку на позиции бригады. Только на 2-й батальон майора Хватова двинулось около полка вражеской пехоты в сопровождении тридцати танков. И вскоре, использовав [100] ледовый покров реки Иршы, ему удалось частью сил обойти батальон справа, выйти ему во фланг.
Майор Хватов вынужден был в этой обстановке снять часть танков с левого фланга и усилить ими правый. Обеспечение же безопасности левого фланга батальона почти полностью легло на мотострелков майора Асессорова.
Но противник вскоре разгадал этот маневр и бросил танки именно против левого фланга. Они потеснили батальон Асессорова и вскоре оказались у нас в тылу, на окраине села Вихля.
Почти три дня батальон Хватова вел бой в полуокружении. Немало танков и своей пехоты оставил противник на этом рубеже. И все-таки окончательно смять бригаду он не смог. Больше того, 10 декабря сам был вынужден начать отход на Новоград-Волынский.
После этих событий бригада была выведена в резерв командующего 60-й армией и почти неделю приводила себя в порядок. А 19 декабря ее снова ввели в бой. И лишь в самый канун Нового года мы оказались в Барашах, где и провели почти сутки в мирной обстановке.
Так уж издавна повелось, что в канун Нового года люди начинают подводить итоги минувшему. Подводили эти итоги и мы. За 1943 год бригада, в том числе и наш 1-й танковый батальон, прошла с боями шесть областей — Воронежскую, Курскую, Сумскую, Черниговскую, Киевскую и Житомирскую, намотав на гусеницы своих танков более тысячи пятисот километров труднейших фронтовых дорог. И вот теперь... Теперь мы с замиранием сердца слушали новогоднюю речь Председателя Президиума Верховного Совета СССР Михаила Ивановича Калинина.
А замирали наши сердца от грандиозности той задачи, которую поставила перед нами Коммунистическая партия, — полностью очистить советскую землю от фашистских разбойников. [101]
Да, наступал год, в котором нам предстояло стать участниками двух главных исторических событий: выхода на государственную границу Союза Советских Социалистических Республик и захвата сандомирского плацдарма, с которого наши войска ступят уже непосредственно на территорию фашистской Германии.
...Январь, февраль и первую половину марта бригада большую часть времени действовала в качестве подвижного корпусного или армейского резерва, ведя лишь эпизодические бои. Наиболее запомнившиеся проходили в период с 28 января по 10 февраля. В них принимали участие в основном батальоны майоров Хватова и Асессорова.
В ходе этих боев были освобождены города Луцк, Ровно, Здолбунув, а также более мелкие населенные пункты — Варковице, Пуркув и Спасув. Наши батальоны уничтожили за этот период 545 солдат и офицеров противника, 7 танков, 5 орудий и 28 пулеметов.
Повторяю, это были сравнительно «спокойные» бои, обошедшиеся для нас без больших потерь. Но и они, как выяснилось позднее, имели определенное значение для наших войск, продвигавшихся к государственной границе СССР и к рубежу реки Висла. Недаром же именно за эти бои бригада Указом Президиума Верховного Совета СССР была награждена орденом Суворова II степени.
В начале марта танковый батальон майора Хватова придали 7-й гвардейской кавалерийской дивизии, которая в это время вела бои за город Кременец. Он расположен на холмах, подступы к нему, кроме того, перерезаны большим количеством оврагов, подчас непреодолимых даже для танков. Словом, брать его было трудно. Но необходимо. Ведь сюда сходились семь шоссейных дорог, город стоял как раз на пути наших войск ко Львову.
Гитлеровцы защищали Кременец упорно. Он и им был нужен позарез. Бои шли более трех суток. И все-таки кавалеристы в тесном взаимодействии с танкистами взяли город. Правда, наш батальон потерял здесь 11 танков. Но и фашисты понесли большие потери. На подступах к Кременцу, [102] да и в самом городе, мы насчитали потом 19 сожженных танков врага, 50 раздавленных гусеницами орудий и минометов, 5 автомашин, более 1000 трупов солдат и офицеров. Кроме того, было уничтожено 2 вражеских самолета, один из которых огнем из танковой пушки сбил лично комбат майор Хватов.
К исходу марта наша бригада частично пополнилась материальной частью и людьми, а уже через несколько дней вступила в бои за Броды, крупный железнодорожный узел, расположенный в центре магистрали Ровно — Львов.
Это были, пожалуй, самые затяжные бои, которые нам пришлось вести за один конкретный населенный пункт. Они продолжались с небольшими перерывами целых 13 дней.
Следует сказать, что вообще большинство боев на территории Правобережной Украины носили довольно упорный и напряженный характер. Объяснялось это тем, что противник, теснимый к Висле, свой отход прикрывал сильными заслонами и арьергардами, старался использовать каждый населенный пункт для создания в нем опорного пункта. И надо признаться, эти заслоны и арьергарды вели очень активные оборонительные бои, изобиловавшие мощными контратаками, другими боевыми маневрами.
Так, в районе Баткув наш батальон, имевший в своем составе всего 15 машин, был контратакован сразу 37 танками противника. Мы приняли этот неравный бой, но затем вынуждены были отойти. Отошел и противник. Наша разведка, устремившаяся за ним, установила, что он понимает оборону в Немируве, где закапывает свои танки по башню в землю, готовясь, видимо, стоять на этом рубеже долго. А мы имели задачу как можно быстрее выйти в район Броды, где нас уже поджидала пехота 287-й стрелковой дивизии. Что делать? Пришлось комбату [103] принимать непривычное для нас решение: в бой не ввязываться, обойти Немирув стороной, идти на Броды. Ведь это было нашей главной задачей.
Во взаимодействии с частями 287-й дивизии мы стали готовиться к штурму Бродов. По данным разведки, в городе оборонялось до восьми пехотных полков врага и один танковый. Следовательно, предстоял тяжелый бой.
Ближние и дальние подступы к Бродам прикрывались, кроме того, целой сетью крупных и мелких опорных пунктов. Не выбив оттуда фашистов, нечего было и думать о прорыве в город. А Показы, Гае Смоленске, Гае Детковице, Гутники, Гае Мале, Старе Броды — все эти села, деревни и деревеньки, хутора и фольварки были буквально напичканы пехотой, танками и артиллерией врага.
Но выбивать гитлеровцев из этих населенных пунктов нашему экипажу не пришлось. 30 марта в районе Гае Старобродзке нас подожгли. И случилось это так.
Рота совершала марш в указанный ей район, как вдруг с окраины названного села ее контратаковала небольшая группа вражеских танков. Не успели мы еще принять боевой порядок, как противник, не причинив нам никакого вреда, начал отходить, забирая юго-западнее Гае Старобродзке.
Туда же, кстати, нужно было и нам. И мы двинулись, перестроившись уже в предбоевой порядок — в линию взводных колонн.
Наш взвод шел на правом фланге. И едва танки начали проходить село стороной, как с его окраины грянули выстрелы вражеской батареи. Так вот в чем дело! Выходит, та группа вражеских танков просто заманила нас в ловушку!
По приказу старшего лейтенанта Назаренко взвод сделал крутой поворот и пошел в лобовую атаку на батарею. Это было, думается, правильное решение. Ведь ничего иного придумать в данной ситуации нельзя было. До вражеских орудий — рукой подать, не далее трехсот метров. [104]
На таком отрезке не очень-то сманеврируешь. А батарею необходимо подавить срочно. Иначе она пережжет фланговым огнем всю роту. Одним словом, мы как бы прикрыли остальные танки роты собой.
Как раз была весенняя распутица. Глинозем развезло, и машины скользили на нем, как на льду, почти не слушались рычагов.
Еще не закончив разворота, я почувствовал мощный удар в кормовую часть с правого борта. Мне даже показалось, что наш танк забросило кормой влево. Машина сразу же наполнилась едким дымом.
Глянул на приборы. Все показания вроде бы нормальные, да и двигатель работает без перебоев. Посмотрел вправо. И увидел, как по боеукладке огненной лужей растекается топливо. «Бак пробило! — мелькнула молнией мысль. — Ну, сейчас рванут боеприпасы и — каюк! Надо немедленно покидать танк!»
Рука инстинктивно потянулась к люку и отдернула защелку. Тот сразу же отошел и резко захлопал по броне, подбрасываемый толчками гусениц на выбоинах. Тут же сообразил: выпрыгивать под огонь вражеских орудий, в упор наведенных на машину, — верная смерть. Значит...
Оглянулся назад. Боевое отделение было заполнено клубами черного как смоль дыма. Но я слышал, что экипаж продолжает вести бой. Значит, и мне нужно оставаться на месте. Вот только почему не работает ТПУ?!
Почувствовал толчок ноги в свой затылок. Ага, понятно. Когда отказывало ТПУ — танкопереговорное устройство, — командир управлял моими действиями через башнера раз и навсегда обусловленными движениями. Толчок в то или другое плечо означал поворот танка вправо или влево, толчок в спину — задний ход. Сейчас же башнер давил на танкошлем — «Вперед!».
До конца откинул крышку люка. Дым потянуло в него, как в вытяжную трубу. И все же я увидел вражескую пушку и повел машину прямо на нее. Вот гусеницы со скрежетом подмяли под себя орудие. Есть одно! [105]
Дым разъедал глаза, перехватывал дыхание. Голова наполнилась звоном. И тут танк тряхнуло снова — двигатель заглох. Как сквозь сон подумалось: еще одно попадание!
Кто-то настойчиво потянул меня из люка. Вывалился прямо под гусеницы и, ничего не соображая, пополз в сторону. Но те же сильные руки втянули меня в бомбовую воронку, почти до половины заполненную глинистой жижей.
Несколько жадных глотков холодного воздуха отрезвили меня. Хотя и туго, но стал кое-что соображать. Первым делом огляделся. В воронке нас было трое: командир, я и радист.
— А где башнер?
— Убит башнер! — резко ответил Назаренко.
И тут неподалеку грохнул мощный взрыв. Выглянули из воронки. Башня нашего танка покосилась. С правой стороны в большую щель, образовавшуюся между погоном и сорванной с него башней, с гудением выбивалась тугая, смешанная с черным дымом струя пламени.
Меня охватило тупое безразличие. Уже не чувствовалось леденящего холода весенней воды, пропитавшей насквозь комбинезон и ватник. Уткнувшись лицом в липкую грязь, я мечтал лишь об одном — вот так бы и пролежать до скончания века.
— Встать! — скомандовал в это время командир.
Мы с радистом с трудом оторвались от земли, побрели за командиром. Вышли к позициям уничтоженной батареи. Увидели два танка, стоявшие неподалеку, у сарая. У одного был начисто разбит мотор, другой оказался на ходу. Это было все, что осталось от нашего взвода.
Вместе с другим «безлошадным» экипажем забрались на трансмиссию единственного танка взвода. Старший лейтенант Назаренко нырнул в башенный люк, скомандовал механику-водителю «Вперед!», и мы поехали. [106]
Посмотрел на часы. С момента начала атаки прошло всего пятнадцать минут. Да, бой кончился так же неожиданно и быстро, как и возник. И только из-за полоски леса, темневшей западнее нас, изредка доносились орудийные выстрелы. На них и взяли направление.
Через пару километров увидели еще одну сгоревшую тридцатьчетверку. Чуть дальше — уже две машины, застрявшие в болоте почти по самые башни. Остановились, быстро растянули и нарастили тросы, вытянули один, а затем и другой танк. И тут метрах в ста от нас рванули два шальных снаряда. Никого из танкистов, стоявших у танков, не зацепило. И только мой командир, слабо охнув, вдруг осел на землю. Затем завалился на бок.
Я подскочил к старшему лейтенанту. Назаренко был жив, хотя и без памяти. Осколок снаряда раздробил ему предплечье левой руки. Сделали перевязку, осторожно опустили его в боевое отделение одного из танков и тронулись догонять остальные машины роты.
7 апреля на рассвете бригада завязала бои уже непосредственно на окраине Бродов. Они шли с переменным успехом целых двое суток. Мы потеряли за это время 16 танков, но и фашистских уничтожили столько же, а кроме того, — 5 бронетранспортеров, 42 орудия и 215 автомашин.
К исходу 8 апреля бригаду неожиданно вывели из боя, приказали передать оставшиеся машины 162-й танковой бригаде, а самим... убыть в город Луцк на переформирование. Здесь мы пробыли до середины июля.
8 пашем экипаже уже третий командир. А следовательно, и третий командир взвода. После того как был отправлен в госпиталь старший лейтенант Назаренко, взвод принял лейтенант Сахаров. Но прокомандовал им недолго — погиб от осколка такого же шального снаряда, от которого получил ранение и Назаренко. Это случилось уже за Бродами, во время отдыха. А теперь нами командует лейтенант Корниенко. Он — ветеран бригады, слывет человеком решительным и отважным. И не без оснований. [107]
Мы все помним, как еще в 1941 году, когда бригада вела бои за город Глухов, Корниенко, тогда еще младший лейтенант, с тремя легкими «бэтушками» вступил в единоборство с целой танковой ротой фашистов. В коротком бою его взвод сжег 4 гитлеровские машины, а остальные обратил в бегство.
Вторично наш новый взводный отличился уже под Севском, разгромив в районе Хинельского леса штаб 6-й танковой дивизии врага. Гусеницами своей машины он раздавил все штабные блиндажи, расстрелял из пулемета выбегающих из них офицеров, а затем протаранил 15 штабных автомашин. Вот какой геройский человек стал командиром нашего взвода и моего танка!
В начале июня нас, тех, кому на Днепре было присвоено звание Героя Советского Союза, вызвали в штаб 13-й армии для вручения высшей награды Родины. А до этого мы целые сутки приводили себя в порядок. Гладили и подгоняли выходное обмундирование, от которого, признаться, уже успели отвыкнуть, подшивали белоснежные подворотнички, до зеркального блеска драили ордена, пуговицы и видавшие виды кирзовые сапоги. Стриглись, мылись, брились и даже одеколонились каким-то эликсиром, который нам принесли из своих неприкосновенных запасов наши дорогие санитарки.
Проверить нашу «боеготовность» приехали командир и начальник политотдела бригады. Мы стояли перед ними подтянутые и затянутые, отутюженные и благоухающие, сверкающие блеском орденов и медалей.
— Ну и красавцы! — ахнул восторженно начальник политотдела. — Ты погляди, командир, какие красавцы! Узнать трудно.
— Орлы! — не скрывая улыбки, подтвердил и командир бригады Герой Советского Союза полковник Пушка-рев. И потом, как-то враз построжав лицом, сказал: — Глядите у меня, не осрамитесь! Отвечайте по уставу. Будут [108] угощать, не отказывайтесь. Ешьте, пейте, но меру знайте. Старшим группы назначаю майора Безрукова. Вопросы есть?
— Никак нет, товарищ полковник!
— Ну тогда — в путь! Машина уже ждет.
Мы быстро погрузились в полуторку. Мы... К сожалению, среди нас уже не было лейтенанта Калачева и капитана Захарченко. Судьба не подарила им вот этого светлого и счастливого часа. Они пали на поле брани, так и не успев получить Золотую Звезду Героя.
Награды нам вручал лично командующий 13-й армией генерал-лейтенант Н. П. Пухов. Сначала он поздравил нас всех, порадовался за нас, что живы и здоровы, а потом... Потом, с беспокойством оглядев наш маленький строй, спросил майора Безрукова:
— А почему вас шестеро на пять наград?
И тут выяснилось, что именно на меня-то ни Золоток Звезды, ни ордена Ленина и нет. Начали разбираться. И оказалось, что согласно документам я числился погибшим. У меня даже под сердцем екнуло: надо же, штабники заживо похоронили! Но генерал, отечески потрепал меня по плечу, сказал:
— Не расстраивайся, герой! Будем живы — не помрем. А коль не помрем, так разыщем твою награду и принародно вручим ее тебе. Потерпи чуток!
Что возразишь на эти слова? Я, естественно, поддакнул генералу: мол, конечно, подождем, какие наши годы? А сам подумал: «То-то — если будем живы. А ну как с Калачевым да Захарченко выйдет?»
Нет, я никогда не был суеверным человеком. Но война есть война, на ней даже на час вперед мудрено загадывать.
После вручения наград всех нас пригласили за стол. Чего там только не было! Мы уже не то что вкус некоторых яств забыли, но и названия-то их запамятовали. Словом, богатейший банкет был! [109]
В бригаде нас ждали. И тоже — за празднично накрытым столом. И так же, как командарм, утешали меня и командир бригады, и начальник политотдела. И постепенно отходила от меня грусть и тревога. Через полчаса я уже шутил вместе со всеми: действительно, годом раньше, годом позже награду получу. Что за беда? Наше с нами и будет!
Награду мне вручили месяц спустя. Вручил ее командарм. И не только мне одному, но и еще какому-то старшине, отличившемуся в боях за Киев.
Генерал Пухов лично привинтил к моей гимнастерке Золотую Звезду Героя и орден Ленина, а затем обнял и поцеловал. Сказал:
— Ну что, герои, за такие награды, думается, и но чарке выпить не грех. Приглашаю!
Выпили по сто граммов, закусили жареной картошкой с мясом. Командующий еще раз пожелал нам новых подвигов, а главное — вернуться с победой по домам. И мы разъехались.
Приближалась горячая пора. Награду мне вручили 8 июля, а уже 10-го бригада заняла исходное положение в районе Лаврув в полной готовности к переходу в наступление.
До переднего края обороны гитлеровцев от нас было около 30 километров. Мы провели тщательную рекогносцировку местности, разведку. Противник занимал довольно стабильную оборону, которую готовил более трех месяцев. Она была густо насыщена противотанковой артиллерией. Кроме того, подступы к ее переднему краю надежно прикрыты обширными минными полями и другими противотанковыми и противопехотными заграждениями.
Центром вражеской обороны был Горохув — крупный, в 400 дворов, населенный пункт. С востока к нему примыкало большое озеро, из которого вытекала речка Млынувка. [110] В Горохуве, как мы выяснили, располагался резерв противника — до батальона танков.
Нашей бригаде предстояло прорвать оборону гитлеровцев на рубеже Домбровка, Звеняче, вывести на этот рубеж наши стрелковые части, а затем, уничтожая огневые средства противника, обеспечить их продвижение в глубину. С выходом же стрелковых частей на вторую оборонительную позицию противника бригаде приказывалось действовать уже в качестве передового отряда с задачей с ходу форсировать реку Западный Буг, пересечь нашу государственную границу с Польшей, захватить плацдармы в районах Целенж, Конотопе, Забуже и удерживать их до подхода главных сил.
Утром 13 июля 1944 года после мощной артиллерийской подготовки танки бригады устремились к переднему краю вражеской обороны по проходам, заранее проделанным в минных полях саперами. С ходу ворвались на первую позицию и завязали ожесточенный бой за Скобелки, Сломив здесь сопротивление гитлеровцев, довольно быстро захватили и населенный пункт Теклювка. И, не задерживаясь в нем, устремились к Горохуву.
Но сразу же за Теклювкой танки уперлись в болото. Комбат приказал нашей роте обойти его справа, а 2-й роте — слева. Обошли, выбили противника из очередного опорного пункта Сараев, частью сил перерезали шоссе Скобелка — Езерце. Другие машины нашей роты в это время ворвались в крупный населенный пункт Верхостаи и завязали в нем жаркий бой.
2-я же рота несколько задержалась, ибо, обойдя болото, она тут же уперлась в озеро, за которым — рукой подать — виднелся Горохув. Но через озеро не перепрыгнешь, а с юга этот населенный пункт надежно прикрывали сильно заболоченные берега речки Млынувки.
2-я рота после короткой заминки взяла севернее и вскоре соединилась с нами в районе Верхостава, который мы к тому времени уже полностью очистили от противника. Командиры начали совещаться: брать Горохув или [111] идти к Западному Бугу, по рубежу которого проходила наша государственная граница? Победило второе мнение — не ввязываться в бой за Горохув, а как можно быстрее идти к границе.
Сразу скажу, что это была ошибка, которая обошлась нам очень дорого. Расскажу об этом подробнее.
...Уже к вечеру мы вышли к Западному Бугу, но переправы через реку оказались взорванными. Стали искать броды. Но не нашли. Кроме того, началась сильная бомбежка. И тут же с окраины Ново-Рачен нас контратаковала вражеская пехота с ротой танков и двумя самоходками «фердинанд». Бой продолжался до позднего вечера, А в ночь мы вместе с подошедшими к нам стрелковыми подразделениями двинулись на другой участок реки в обход через Лемешув.
На нашем пути вскоре встало Подберезье, ничем не примечательное на первый взгляд село, лишь сильно вытянутое с севера на юг. Севернее Подберезья был большой лес, южнее — два лесочка поменьше, западнее — тоже лесной квадрат размером примерно километр на километр.
Только мы подошли к селу, как из большого леса по нашим боевым порядкам плотным огнем ударила артиллерия. Выскочив из-под огня, решили пройти между двумя южными лесками. Вот тут-то из Горохува и нагрянули на нас танки, причем с крупным десантом пехоты.
Первые атаки противника мы отбили. Но в полдень гитлеровцы подтянули свежие резервы и организовали теперь уже планомерное — по всем правилам тактики — наступление с мощной артиллерийской и авиационной поддержкой.
Противнику удалось обойти нас с флангов — пришлось организовать круговую оборону. А к гитлеровцам все подходило и подходило подкрепление.
К вечеру кольцо окружения вокруг нас замкнулось. Правда, с наступлением сумерек бомбежка прекратилась, но артиллерия и танки врага прошивали наш район огнем [112] во всех направлениях. Мы несли большие потери. И это когда дело клонится к ночи! А что будет днем? Решили идти на прорыв.
...Наши танки сходились с противником буквально лоб в лоб. Мы уже подбили два «тигра», когда ударивший из укрытия «фердинанд» просадил болванкой оба борта нашего танка. Убило башнера сержанта Бережнова. Тридцатьчетверка вспыхнула, как свеча, и, едва мы успели выскочить из нее, взорвалась. Взрывом снесло башню, выбросило из корпуса двигатель... Снова, выходит, остались «безлошадными». Обидно!
А бой тем временем разгорался все сильнее. Танк» противника уже теснили наши. Вскоре создалась критическая обстановка и для штаба бригады. Все машины там были разбиты и горели. Уцелел лишь трофейный «Даймлер-Бенц», который мы захватили еще под Малином. Это довольно хорошая машина с мощным двигателем, но слишком уж высокая и громоздкая, а потому и неразворотливая.
На начальника штаба бригады я наткнулся чисто случайно.
— Трайнин, — окликнул он меня. — А где твой танк?
— Сгорел, товарищ полковник...
— Сгорел? Тогда садись на этот вот драндулет. — Он кивнул на «Даймлер-Бенц». — Грузите вместе с доктором и писарем знамя, штабные документы и прорывайтесь на Лучице. Держитесь вдоль реки Стрыпа. Отвечаешь за все головой! Вперед!
Хорошо сказать: «Вперед!» Я же эту машину только издали и видел. Но на рассуждения времени нет, к тому же приказ есть приказ — его не обсуждают, а выполняют.
Пока капитан медицинской службы В. Г. Власенко и писарь (к сожалению, не помню его фамилии) грузили знамя и ящики со штабными бумагами, я приблизительно разобрался с машиной — что, как, где и к чему. На все [113] это ушло 10–15 минут. Поблизости уже раздавались трескучие очереди автоматов. Видимо, сюда уже подходила гитлеровская пехота.
— Готовы? — крикнул я своим напарникам.
— Готовы!
Двигатель завелся сразу. Тронулись. Поколесили по прошитому насквозь огнем полю. Наконец выскочили на какую-то проселочную дорогу. Не иначе как ту, что ведет к Лучице. Дал полный газ.
Несколько раз нарывались на вражеские танки. Но все обошлось хорошо. То ли фашисты принимали нас за своих, то ли им просто было не до какой-то там машины. Во всяком случае, они даже ни разу не обстреляли нашу гигантскую коломбину.
Бригада вырвалась из окружения к рассвету, потеря!! в ночном бою двадцать один танк, а уничтожив всего лишь двенадцать вражеских машин. Что и говорить, соотношение явно не в нашу пользу. Вот тебе и обошли Горохув стороной!
Но самой большой и невосполнимой потерей в этом страшном бою была гибель начальника политотдела бригады полковника Флора Евстафьевича Столярчука, которого мы все звали по-старинке — комиссаром. Сразу скажу: уже после войны на месте его гибели встал на постаменте в вечный караул танк Т-34, а жители села Подберезье назвали свой колхоз именем Героя Советского Союза Ф. Е. Столярчука.
Бои в районе Подберезье продолжались еще два дня. Подошли наконец наши стрелковые части, да и бригада несколько оправилась от потерь — ремонтники восстановили несколько подбитых танков, так что наш экипаж снова получил машину. Мы выбили гитлеровцев из села, уничтожив при этом девять их танков. Так что потери с той и другой стороны в боях за Подберезье сравнялись.
Противник отошел на реку Стрыпа, рассчитывая зацепиться за ее болотистые берега. Но мы не дали ему задержаться [114] на ней и погнали дальше, к самому Западному Бугу, куда снова вышли к исходу 18 июля.
Переправы через реку, как уже говорилось выше, были взорваны. Опять стали искать броды.
Западный Буг — правый приток Вислы. Он течет с запада на восток. Его ширина в нашем районе не превышала 150 метров. Но это все-таки 150 метров! Их по воздуху не перелетишь.
Вскоре саперы разведали места для переправ, проверили дно. Оно оказалось надежным, сплошь покрытым галькой. Быстро изготовили танки к преодолению глубокого брода и пошли.
Последние метры по родной земле, а точнее, по дну реки. Но какая разница? Ведь это — граница! Противоположный берег — уже Польша!
Первым Западный Буг пересек танк лейтенанта Левчука. За ним — остальные машины бригады. И с ходу — в бой.
К утру 19 июля мы уже освободили первые польские населенные пункты — Целенжи Хоробрув, захватили плацдарм. Здесь отличились экипажи старших лейтенантов Зыкова, Филькова, Никитина, лейтенанта Ягущина. Орденом Красной Звезды был награжден артиллерийский мастер старший сержант Сидоров. Это он под вражеским огнем сумел восстановить вооружение у четырех наших танков, и они продолжили бой. И когда в экипаже одного из них был убит башенный стрелок, Сидоров сам занял его место.
Итак, мы бьем фашистов уже на польской земле! Даже радостно замирали сердца от сознания свершившегося. Ведь выполнен наказ Михаила Ивановича Калинина, который он от имени всего советского народа давал нам в новогоднюю ночь.
Да, на своем направлении мы уже очистили территорию Советского Союза от фашистской нечисти. Но война еще не окончена. Впереди Висла — рубеж, на котором немецко-фашистское
[115] командование рассчитывало наконец-то остановить наступление наших войск.
Сейчас по прямой до Вислы было уже километров сто двадцать, не больше. И наша задача заключалась в том, чтобы, неотступно преследуя противника, как можно быстрее выйти к ней, форсировать реку и захватить на ее противоположном берегу хотя бы небольшой плацдарм.
Преследуя отходящего врага, мы буквально на его плечах ворвались в Полянку, Малкув, Костув, освободили еще один довольно большой населенный пункт — Грубешув. Здесь на некоторое время вынуждены были остановиться, так как в баках подходило к концу горючее. Заправившись, снова устремились вперед, пройдя с боями за одни только сутки 80 километров.
В районе Горай настигли большую колонну пехоты и артиллерии противника и почти полностью ее уничтожили. Гитлеровцы пытались остановить нас в Куцудза Гурке, но мы опрокинули их, не дав даже как следует изготовиться к бою.
Тогда фашисты отошли в район населенного пункта Молибожа, зацепились там за правый берег реки Сан и встретили нас довольно сильным и дружным огнем. От боя мы уклонились и, обойдя Молибожу, двинулись в направлении Поточек, где рассчитывали соединиться с пехотой. Но там ее почему-то не оказалось, переправа через Сан была взорвана, а из Поточек нас снова встретил плотный огонь вражеских орудий и самоходок.
Сманеврировали на участок соседней стрелковой части, которой, как мы знали, удалось захватить и удержать за собой мосты. Здесь переправились через реку и с ходу овладели Закликувом. Затем, посадив пехоту десантом на танки, двинулись на Хваловице, прямо к рубежу реки Висла.
Противник нас здесь явно не ждал, и, когда ранним утром 27 июля мы подошли к этому селу, гитлеровцы безмятежно [116] отдыхали. Воспользовавшись их беспечностью, бригада ворвалась в Хваловице и в течение получаса очистила его от врага.
Противник отошел теперь уже на рубеж Борув, Грудна. Это был последний рубеж перед Вислой, последняя его надежда задержать нас на подступах к реке. Вот почему мы решили не торопиться, а хорошенько подготовиться, чтобы одним ударом сбить фашистов с этого рубежа.
Но они упредили нас — первыми пошли в атаку. Пришлось держать оборону и ждать более удобного момента. И он наступил. 30 июля среди бела дня мы нанесли неожиданный сильный удар по Грудзе, и пехота 58-й стрелковой дивизии получила наконец-то возможность начать форсирование Вислы.
К этому времени в бригаде оставалось в строю всего лишь 8 средних и 3 легких танка, которые снова были сведены в один батальон. А экипажи батальона Хватова убыли на автомашинах в Луцк, чтобы получить там новую матчасть.
Средств для переправы танков через Вислу еще но подвезли, и единственное, чем мы могли помочь нашим стрелковым подразделениям, уже захватившим плацдарм на противоположном берегу, так это вести огонь через реку, с места.
6 августа 2-й батальон вернулся из Луцка на новеньких танках. Вслед за ним оттуда же прибыли шестнадцатитонные понтоны и катера.
10 августа начали готовиться к переправе сначала легких танков. Но сильный артиллерийский огонь противника, а также налеты его авиации, бомбившей нас с утра до позднего вечера, сильно тормозили работу саперов по сборке паромов. И тогда было решено начать переправу танков на плотах, как на Днепре.
Однако здесь все оказалось гораздо сложнее, и за ночь нам удалось переправить на плацдарм всего один легкий танк. [117]
Берег Вислы в районе форсирования был покрыт густым лесом, подходившим к самой воде. Это, с одной стороны, помогало нам скрытно от противника проводить все подготовительные работы, но с другой — создавало большие трудности при спуске паромов на воду, а также при погрузке на них танков.
И все-таки к следующей ночи переправа была готова, и нам удалось перебросить на противоположный берег еще четыре танка Т-70. Утром же налетела фашистская авиация, открыла огонь артиллерия и переправу пришлось снова приостановить. Но к утру 14 августа на плацдарме все же была целая рота легких танков под командованием старшего лейтенанта Григоренко. Стрелковые подразделения приободрились, стали удерживать плацдарм еще надежнее.
Но танкам Т-70 было трудно бороться с вражескими «пантерами» и «тиграми», рота Григоренко несла потери. Только за три дня боев на плацдарме она потеряла четыре танка из девяти. Поэтому нужно было торопиться с переправой средних танков — тридцатьчетверок.
Но когда все, казалось бы, было готово, неожиданно упал уровень воды в реке, причем более чем на полметра. Пришлось переделывать заново пристани. Переправа Т-34 снова затягивалась.
И тут разведка донесла, что в районе местечка Тарнобоже, что в 30 километрах южнее района нашего форсирования, противника нет и там можно без помех навести переправу. Правда, по пути придется преодолевать две сильно заболоченные речушки — Сан и Ленг. Но это все-таки не Висла.
В указанный разведчиками район тут же устремился батальон майора Хватова, забрав с собой весь паромный парк. К исходу 18 августа в районе Ямница он переправился через реку Сан, а в ночь на 19-е — через Ленг и на рассвете достиг Тарнобоже. Там без помех наладил паромную переправу и всеми своими танками вышел на левый берег Вислы в районе Капшивница. Сразу же повернув [118] на северо-запад, 2-й батальон, пройдя каких-нибудь 15–20 километров, достиг Сандомира.
Этот город своей южной частью примыкает к Висле а отгорожен от нее довольно высокой бетонной дамбой. Стоит он на холмах, поэтому очень неудобен для ведения уличного боя. Но батальон Хватова и не думал ввязываться в этот бой, а быстро обойдя Сандомир с запада, закрепился на его северной окраине.
Вслед за 2-м батальоном переправились через Вислу и мы.
К 28 августа бригада уже расширила Сандомирский пятачок до 15 километров по фронту и до 6 километров в глубину. Плацдарм представлял собой безлесный, но изрезанный оврагами вдоль и поперек участок местности, рассеченный посередине еще и мелкой, сильно заболоченной речушкой Окатувкой. Он был густо насыщен небольшими населенными пунктами, цепочкой идущими с севера на юг, — Виняры, Винярки, Гуры, Высоке, Кихары, Двикозы, Мокра и Суха Жечице, Камень, Мокшин, Хвалки. Эти-то населенные пункты мы и удерживали более четырех месяцев.
За время боев на Висле бригада уничтожила 26 танков противника, 92 орудия, 60 пулеметов, подавила огонь четырех артбатарей. Это был суровый счет врагу за нашу неудачу в районе Подберезье, за гибель начальника политотдела бригады полковника Ф. Е. Столярчука.
О чем говорят бойцы на войне? О доме, о близких, о том, какой будет жизнь для тех, кому доведется вернуться домой живым.
И опять же — о войне!
Чаще всего мы вели разговоры о подвиге. О том, что является его основой. И приходили к единодушному мнению: основа его — боевое мастерство. Нет этого мастерства, опыта — и не поможет тебе даже природная храбрость. [119]
А что такое боевое мастерство? Что должен знать и иметь боец? На этот счет мнение тоже было единодушным — знать все, что может потребоваться в бою.
Я был на войне механиком-водителем танка. Но сколько раз мне приходилось браться и за автомат, гранату, вступать в рукопашную схватку! В районе Страхолесья, когда я остался один в подбитом танке, мне пришлось не только вести огонь из пулемета, но и сесть за прицел пушки, чтобы вступить в единоборство с вражеским противотанковым орудием. И не владей я огневым делом, проиграл бы ту артиллерийскую дуэль.
Когда говорят — герой, то, как правило, подразумевают под этим — смелый, человек без страха. Мне кажется, что это неверно. Смелый — совсем не значит бесстрашный. Мне, например, не раз становилось на войне страшно. И если я ни разу не поддался этому чувству, то лишь потому, что был совершенно уверен, что обязательно найду выход из критической ситуации.
А уверенность мне придавала надежная боевая выучка, большой довоенный опыт механизатора. Ведь как уже говорилось в первой главе этой книги, через мои руки прошли различные марки тракторов, комбайнов, автомобилей, как отечественных, так и иностранных. Общение с самой разнообразной техникой выработало у меня навыки, которые помогли мне быстро разобраться и с танком, этой грозной боевой машиной.
Да, одна выучка, пусть даже и очень высокая, сама по себе, без опыта, все же мало чего стоит. Можно быть хорошо обученным бойцом, досконально знать материальную часть боевой машины и вооружения, сноровисто и быстро, точно по инструкциям выполнять боевые приемы. Но без боевой практики ты еще не настоящий солдат.
Чтобы не быть голословным, приведу такой пример. Однажды меня вызвал командир роты капитан Максимов. К нам как раз прибыли тогда маршевые экипажи — новое пополнение. Хлопцы только-только закончили курс обучения в учебном танковом полку, и теперь капитан их [120] «выкатывал», то есть практически показывал им разницу в действиях на полевых занятиях и в бою.
Когда я доложил о прибытии, Максимов первым делом представил меня новобранцам. А затем сказал:
— Петр Афанасьевич, проведите вот эту тридцатьчетверку так, как вы повели бы ее во время атаки вон на тот хутор.
Я сел и повел.
Что отличает механика-водителя танка от водителя любой другой машины мирного предназначения? То, что механик-водитель оценивает не только дорожные качества впереди лежащей местности — проеду или не проеду, но и, главным образом, ее тактическую характеристику: где у противника может стоять пушка, а где пулемет и откуда, с какой позиции экипажу будет удобнее их уничтожать.
Именно с таким учетом я и провел танк до хутора я обратно. Вылез, доложил командиру о выполнении задания. Капитан поблагодарил меня, а затем обратился к молодым танкистам:
- — А теперь, товарищи, посмотрите на следы, оставленные вашими танками, и на след тридцатьчетверки старшины Трайнина.
Все посмотрели туда, куда показывал Максимов. Глянул я. Оказывается, ту же самую задачу маршевые экипажи выполняли и до меня. Но следы гусениц, оставленные их танками, тянулись к хуторку по прямой, а моя колея шла змейкой.
Сели в полуторку и поехали по моему следу. Дорогой командир роты приказал мне пояснять, почему я уходил то вправо, то влево, с какой целью останавливал танк. Одним словом, объяснить все свои действия во время атаки.
Остановились у первого поворота.
— Осмотритесь и скажите: что мы видим впереди? — обратился к экипажам.
— Полуразрушенный сарай справа. [121]
— Правильно! Как он может быть использован противником?
— Для огневой позиции танка или противотанковой пушки!..
— Тоже верно! Так почему же вы шли прямо, подставляя под огонь противника свой борт?
— Так экипаж бы с ходу все это уничтожил!
— Возможно. Но только в том случае, если бы поразил цель с первого выстрела. А ну как промахнулся? На второй выстрел времени у вас вряд ли хватило бы.
— Почему?
— А вот почему. Вы на этой местности впервые, так? Так. А противник, организуя оборону, облазил здесь все до последнего кустика. До всего и дальность, и прицел заранее определил. К тому же и огонь вы собираетесь вести с ходу. А он — с места, с хорошо оборудованной позиции. Значит, вам надо свести на нет и это его преимущество. Как? Можно встать влево, вон в ту ямку. Но лучше все же поставить танк за насыпь, что правее нас. И укрытие надежнее, и машина развернута к противнику не бортом, а лобовой частью. Вот и вся хитрость. Понятно?
Точно так же объяснил им свои действия и на остальном участке маршрута.
Возможно, танкисту семидесятых годов будут не совсем поняты эти мои маневры. Ведь огонь с ходу для современных танков — основной вид огня. А тут — встать влево, вправо... Но тогда, в 1944 году, танки еще не имели стабилизаторов. Да и дальность прямого выстрела у них была намного меньше, нежели у современных машин. Потому и тактика действий была иная.
Что же осталось ценного от тех времен для нынешних танкистов? Фронтовой опыт. Его умелое сочетание с практикой и теорией, изучаемыми сейчас в классах и на учебных полях.
— Опыт — великое дело! Опыт героев рождает! — любил, [122] помнится, говаривать мой ротный капитан Максимов. — Тут главное — в первых двух-трех атаках не оплошать. Что чаще всего новичка губит? Поспешность! Увидел врага и, не разобравшись, — вперед! А ты оглядись сначала, пойми, чего противник хочет, как он намерен действовать. Тогда только и сам решай, что делать. Помните, как экипаж лейтенанта Ягущина один разделался с двумя танковыми ротами фашистов?
Это было под Гае Дытковицем, когда мы еще только шли к Бродам. В том бою танк Ягущина подбили: снарядом снесло направляющее колесо и первый опорный каток. Экипаж не растерялся, тут же натянул гусеницу через уцелевшие опорные катки. Но... Кое-как двигаться в таком положении можно, а вот воевать... Воевать почти невозможно. С такой ходовой частью не до маневра.
Контратака противника перед этим была отбита, но лейтенант понимал, что гитлеровцы ее вот-вот повторят. Он внимательно огляделся и решил, что теперь вражеские танки должны пойти с северной окраины Бродов и чуть правее, чем шли раньше. Ведь тогда им на прежнем направлении атаки крепко досталось!
Присмотрел позицию на предполагаемом пути движения противника. Поставил свой танк так, чтобы гитлеровцы шли под углом от него, подставляя ему борта. И стал ждать.
Вскоре из Бродов действительно вышли 25 фашистских танков и 3 бронетранспортера с пехотой. Они, как и предполагал лейтенант Ягущин, забирали правее, к Гае Дытковицу, подворачивая под огонь нашего танка свой левый фланг.
— Как подойдут метров на 300–400, открываем огонь, — отдал командир указание экипажу, — причем самый интенсивный! Пусть думают, что нас здесь много.
Гитлеровцы шли, сосредоточив все свое внимание направо, туда, где, по их предположению, должны были находиться наши основные силы. И тут...
Огонь тридцатьчетверки Ягущина оказался для них [123] ошеломляющим. От первых же выстрелов вспыхнули два «тигра», чуть позже загорелся и один из бронетранспортеров. Видимо, посчитав, что они напоролись на довольно крупную засаду, гитлеровцы прекратили контратаку и поспешно отошли снова в Броды.
Вот что значит опыт и умелый расчет в бою!
Подходил к концу 1944 год. Мы уже были всего лишь в 600 километрах от Берлина.
600 километров... Конечно, каждый из нас понимал, что далеко не всем доведется пройти их до конца, но каждый об этом мечтал и на это надеялся.
Предстояли последние, самые жестокие и трудные бон.
Я мысленно оглядывался на пройденный по фронтовым дорогам путь и с удовлетворением отмечал, что иду к логову фашистского зверя уже опытным, бывалым воином. А скоро получил этому и официальное подтверждение. В конце ноября мне присвоили звание мастера вождения танков и наградили знаком «Отличный танкист».
К тому времени у меня уже были Золотая Звезда Героя Советского Союза, ордена Ленина, Красной Звезды и Отечественной войны I и II степени. И все же знак «Отличный танкист» я принимал из рук командира бригады с таким же трепетным волнением, как и каждую из моих боевых наград. И поныне горжусь этим знаком не меньше, чем всеми своими орденами и медалями. Потому что он — подтверждение моего высокого боевого мастерства.
И еще хочу сказать, что к моменту присвоения мне звания «Отличный танкист» я имел уже 4000 моточасов навода и 65 атак.
Но вернемся снова в конец 1944 года. В это время мы по-прежнему находились на сандомирском плацдарме. Здесь-то я и распрощался со своей ротой и батальоном, так как был вскоре назначен механиком-водителем на танк командира бригады.
Мы держали оборону уже четвертый месяц, почти ежедневно отражая атаки танков и пехоты противника. Но [124] постепенно они становились все менее настойчивыми. Неужели фашисты начинают выдыхаться? Или что-то задумали?
Не знаю, что готовили гитлеровцы, а вот наши войска определенно копили силы для больших боев. Конечно, нам, солдатам, ничего, кроме непосредственных задач, известно не было, но и мы чувствовали их приближение.
На плацдарме вскоре установилась тишина. Словно бы война, устав от крови и жертв, решила вздремнуть, чтобы затем с новой силой продолжить свою жестокую жатву.
Те из нас, кому доводилось по делам бывать в те дни на Большой земле, потом рассказывали, что леса на противоположном берегу сплошь забиты боевой техникой я войсками. Да и у нас на плацдарме по ночам жизнь била ключом. Правда, здесь трудились главным образом саперы да рекогносцировочные группы офицеров и генералов. Они приходили на наши позиция в сумерках и занимались своим делом до рассвета. Потом так же неожиданно исчезали.
Затем стали появляться и днем, но уже в форме красноармейцев и младших командиров. Для маскировки.
У нас шла планомерная боевая учеба. Главный упор в ней делался на отработку приемов боя в населенных пунктах городского типа, горно-лесистой и лесисто-болотистой местности. Командиров часто собирали в штабе бригады, где они проводили игры на картах, а затем на местности.
На политзанятиях и политинформациях нас призывали к стойкости в обороне. Но при этом подчеркивали, что надо быть в постоянной готовности и к решительным наступательным боям.
А еще говорили о том, что далеко не каждый немец — фашист. Немало людей и в самой Германии ждут прихода советского солдата с надеждой и верой в его справедливость и гуманизм. И мы понимали: час, когда советские войска ступят непосредственно на территорию фашистской Германии, не за горами. [125]