Мы идем к тебе, Украина!
После завершения битвы на Курской дуге наша бригада, ведя непрерывные бои, продолжала двигаться вперед, держа путь к Днепру.
11 сентября мы уже были в районе Савино, Святоо, что в 100 километрах северо-восточнее Киева. Здесь закрепились, находясь в готовности к отражению контратак противника со стороны Бровар, Гоголевки и Ярославовки.
Во второй половине дня к нам в батальон приехал начальник политотдела бригады полковник Ф. Е. Столярчуь Флор Евстафьевич приказал собрать весь личный состав, и когда это было сделано, обстоятельно ввел нас в курс происходящих событий. В частности, он сказал, что победное завершение Курской битвы открыло перед нашими войсками прямой путь к Днепру. «Но, стремясь удержать в своих руках промышленные районы Украины, — говорил Столярчук, — немецко-фашистское командование решило любой ценой остановить наступление наших войск. И именно на Днепре. Здесь они создали довольно мощный оборонительный рубеж, назвав его Восточным валом. «Скорее Днепр потечет вспять, нежели русские преодолеют его!» — такое хвастливое заявление на весь мир сделал недавно Гитлер. Но мы, товарищи, уже не раз слышали подобные заявления бесноватого фюрера. Слышали их, когда громили его хваленые дивизии под Москвой, Сталинградом и на Курской дуге, поэтому знаем им истинную цену. [77]
Да, фашистские генералы берут в расчет все, — продолжал далее начальник политотдела, — местность, погоду, соотношение сил. Но при этом забывают учесть самое главное — высокий патриотизм советского бойца, его самоотверженность и любовь к Родине, его жгучую ненависть к насильникам и поработителям, его несокрушимый, богатырский дух!
Нашей бригаде в самое ближайшее время предстоит принять участие в форсировании Днепра и в освобождении районов Правобережной Украины от гитлеровских захватчиков. Придавая особое значение данной операции, понимая все трудности, смертельную опасность при выполнении этой задачи, Верховное Главнокомандование дало директивные указания представлять воинов, особо отличившихся при форсировании Днепра, к присвоению высокого звания Героя Советского Союза!»
В ответ на эти заключительные слова полковника Столярчука грянуло громкое солдатское «ура». Затем слова стали просить бойцы, командиры. В своих коротких речах они клялись драться за Днепр, не щадя сил, с честью выполнить любую задачу командования.
— Более двух лет находится под пятой ненавистного врага моя родная украинская земля! — говорил, например, наводчик орудия ефрейтор Артеменко. — Более семисот дней находятся в неволе мои близкие и родные! Я знаю, что тысячи украинских хлопцев и девчат силой угнаны в рабство. Мстя за них, я готов выполнить любое задание Родины, клянусь драться с фашистскими извергами до последнего вздоха!
— Чем быстрее мы освободим от врага Правобережную Украину, — коротко сказал вслед за Артеменко командир стрелкового батальона капитан Асессоров, — тем скорее нанесем удар по военной экономике гитлеровской Германии, лишив ее промышленность донецкого угля и криворожской руды. Так что вперед, друзья, нас ждет Украина!
И несколько дней спустя началась грандиозная битва [78] за Днепр. Первыми его форсировали гвардейцы из дивизии генерала Гусева. В ночь на 22 сентября они захватили небольшой плацдарм на правом берегу реки, в районе села Тимерцы, что южнее Киева. И вся страна узнала имена Героев Советского Союза, удостоившихся этого высокого звания за форсирование Днепра. Ими были В. А. Сысолятин, В. Н. Иванов, Н. Е. Петухов и И. Д. Семенов.
Слова нашего начальника политотдела бригады, как говорится, живой пример этой четверки отважных воинов, вызвали у нас высокий боевой настрой. Каждый рвался повторить подвиг героев, готовился к форсированию Днепра со всей тщательностью.
Между тем число захваченных на правом берегу реки плацдармов ежедневно росло. Форсирование Днепра развернулось на всем его протяжении — от Смоленска до Кременчуга.
29 сентября был захвачен плацдарм севернее Киева, в районе села Лютеж. Ему, как покажут дальнейшие события, суждено будет сыграть решающую роль в освобождении столицы Украины.
Лютежский плацдарм — это уже наше направление. Значит, подходил черед и нам вступать в дело. И точно, 30 сентября бригада заняла исходное положение в лесу, что в двух километрах восточнее хутора Волчьи Горы, и изготовилась к форсированию.
Нашему батальону предстояло преодолеть Днепр западнее села Косачевка. От исходных позиций до реки было ровно шесть километров. Туда вела хорошо накатанная грунтовая дорога.
Следует сказать, что в нашем районе форсирования Днепр раздваивался на два рукава, разделенных между собой довольно большим островом. Более узкий рукав примыкал к левому берегу, второй, пошире, — к берегу, занятому противником. [79]
На острове были наши саперы. Они-то и навели через узкий рукав надежный понтонный мост. Но нам предстояло еще переправляться под огнем противника и через широкий, метров в 300, правый рукав Днепра. Здесь уже стоило крепко призадуматься: как быть? Правда, накануне реку в этом же самом месте форсировали передовые подразделения 77-го стрелкового корпуса, которые даже создали небольшой плацдарм в районе Страхолесье, Ротичи. Но это — стрелковые подразделения. А нам, с нашими танками...
Нам было известно и то, что первоначально оборону правого берега здесь держали сравнительно незначительные силы противника. Видимо, немецко-фашистское командование считало маловероятным, да и нецелесообразным, форсирование советскими войсками реки на таком значительном удалении от Киева — более 60 километров. Кроме того, все внимание врага тогда было уделено лютежскому плацдарму, который находился в непосредственной близости от столицы Украины. Но теперь, когда подразделения 77-го стрелкового корпуса захватили плацдарм в районе Страхолесья, сюда форсированным маршем была переброшена 339-я пехотная дивизия гитлеровцев, которая сразу же начала теснить защитников плацдарма, стремясь сбросить их в реку. И без поддержки танков и артиллерии им там приходилось ой как туго!
Мы делали все от нас зависящее, чтобы как можно быстрее прийти на помощь подразделениям 77-го корпуса. В ночь на 30 сентября наш батальон первым перешел по мосту на остров. Саперы тотчас же подогнали нам два большегрузных понтона, на которых мы и должны были переправить танки через широкий рукав Днепра.
Переправить... Нелегкое, а главное, нескорое это было дело. Ведь на каждом понтоне мог разместиться только один танк. А их в батальоне — десятки.
К тому же и фашисты не дремали. Едва понтоны с первыми машинами отчалили от острова, они понавесили над рекой «фонарей» — осветительных ракет и открыли [80] сильный огонь. Первыми же снарядами был разбит один понтон, который тут же затонул вместе с танком. Повредило и двигатель у катера, тянувшего этот понтон. Второй понтон, пройдя не более полусотни метров, тоже попал в беду. Осколком снаряда перебило тягловый трос, и понтон вместе с танком начало сносить течением вниз и к берегу, занятому противником. Там его конечно же ожидала верная гибель.
На втором катере ранило двух матросов, но экипаж все же сумел догнать понтон, пришвартовать к борту и, несмотря на сильный огонь вражеской артиллерии, притянуть его к нашему берегу.
Стало ясно, что воспользоваться понтонами больше не придется. Но что же тогда делать? И тут кто-то из саперов предложил... вязать плоты.
Сначала идея переправлять на плотах многотонные машины показалась абсурдной. Но потом решили, что это все же единственный выход в создавшейся ситуации. Саперы рассчитали, что на каждый танк понадобится плот размером 7х7 метров и толщиной не менее чем в три яруса бревен.
Начали разбирать сараи на окраине Косачевки и делать плоты. Буксировать решили моторными лодками, так как оба катера получили повреждения и восстановить их не удалось.
Необходимо было поменять и место переправы. В нашем районе река простреливалась артиллерийским огнем врага на всю ее ширину, от берега до берега. И командиры начали совещаться.
— Прямо перед нами — Страхолесье, — задумчиво заговорил комбат. — Оно у противника. Перед селом и ниже его по течению — берег крутой, обрывистый. На него не то что танк, пехота не очень-то заберется... Зато здесь довольно обширное мертвое пространство, где нас не так легко достать из орудий. Правда, зеркало реки по всей ширине доступно для огня стрелкового оружия, но это уже полбеды... Выше же Страхолесья берег пологий с [81] удобный для высадки, но там весь Днепр — как на ладони... Что будем делать, товарищи командиры?
— Разрешите, товарищ майор! — поднялся капитан Максимов. — А что, если нам поначалу приблизиться к береговой круче, а потом под ее же защитой подняться вверх по реке, до пологого берега? Правда, этим мы в два раза увеличим путь, ведь придется плыть метров триста черен Днепр, да потом еще столько же вверх, против течения, но зато защитимся от огня артиллерии.
— Так-то оно так, — включился в разговор командир стрелкового батальона капитан Асессоров, — Предложение, конечно, дельное. Но потянет ли моторная лодка плот, да еще с танком, против течения? Что скажут на это саперы?
Командир саперного подразделения, к которому был адресован этот вопрос, ответил, что плот с танком моторной лодкой против течения конечно же не вытянешь. Он опасается, что и во время переправы через реку лодка с трудом будет удерживать плот, в результате чего тот начнет довольно сильно сносить вниз по течению. Правда, у него есть такое предложение: плоты первоначально просто подтягивать к крутому берегу и там швартовать на временную стоянку. Для этой цели им на каждый плот будет выделено по два сапера. Ну а затем... Затем каждый плот надо поочередно буксировать сразу двумя-тремя мотолодками вверх. Но и при таком варианте он гарантирует до рассвета переправу не более десяти танков.
Не более десяти... А нам нужно переправить двадцать семь машин... Однако другого выхода вроде бы нет. Придется принимать предложенный сапером план. Хотя и ясно, что это значительно усложнит выполнение боевой задачи экипажами там, на правом берегу...
К полуночи саперы и действующие вместе с ними экипажи связали три плота для переправы танков, два плота поменьше для автоматчиков и три плота для переброски [82] на другой берег противотанковых 45-миллиметровых орудий.
Гитлеровцы то и дело развешивали над рекой «фонари». При такой иллюминации начинать переправу опасно. И тут нас снова выручили саперы. Они учли направление ветра, который дул под углом в сторону занятого врагом берега, и с началом переправы прикрыли фарватер реки плотной дымовой завесой. Пришлось почихать и поплакать от едкого дыма, но зато переправились мы почти без потерь. Уже к 7.00 в районе Страхолесья было семь наших тридцатьчетверок и шесть легких танков.
Во время переправы то и дело лопались от нагрузки тросы. И тогда экипажи моторных лодок догоняли уносимые течением плоты, на ходу сращивали буксирные концы и вновь тянули нас к правому берегу.
В танках оставались только механики-водители. Все же остальные члены экипажей, находились непосредственно на плотах, держа наготове багры и тросы. И едва плоты выходили на место, где было относительно мелко, прыгали в воду, помогая лодкам. Октябрьская вода была довольно холодной. Но люди словно бы не замечали этого. Все горели одним желанием — как можно быстрее зацепиться за вражеский берег.
Следует сказать, что еще на левом берегу, до начала переправы, каждый экипаж получил и хорошо уяснил свою задачу: куда идти, где занимать огневую позицию, по каким целям вести огонь.
Мы занимали оборону на том участке, где уже были стрелки из 77-го корпуса, иными словами, непосредственно в их боевых порядках, лишь расширяя плацдарм в сторону флангов. И к 10.00 1 октября довели его до трех километров по фронту и до двух километров в глубину. Помогло то, что танков у противника здесь пока еще не было (они подойдут к нему только к вечеру), а одну его пехоту мы теснили довольно успешно.
Сначала на плацдарме было просторно. Но на следующую ночь сюда переправились остальные шестнадцать [83] танков нашего батальона, автоматчики капитана Асессорова, приданная нам батарея противотанковых орудий под командованием лейтенанта Палия и минометная рота старшего лейтенанта Бурынина, Последним Днепр преодолел танковый батальон майора Хватова. Правда, танковым мы называли его скорее по привычке. Батальон не имел материальной части, но экипажи были готовы к действиям в качестве истребителей танков.
Словом, на плацдарме сразу стало тесно.
Противник занимал перед нами сильно укрепленный район обороны, составлявший по фронту 15 — IS километров и 5 глубину до 12 километров. Первая его линия проходила по населенным пунктам Губино, Страхолесье, Ротичи, расположенные эдакой цепочкой, идущей с севера на юг. Отстояли эти населенные пункты друг от друга на 4–5 километров.
В центральной части района вражеской обороны находилась коммуна Червоный Жовтень и деревня Дубовичи. А тыльная его полоса опиралась на опорные пункты Горностайполь, Грабарня и Лапутки.
И все же главным опорным пунктом всего района было село Страхолесье. К его северной и северо-восточной окраинам подступы были довольно хорошие, позволяющие атаковать не только пехотой, но и танками. Но именно эти-то окраины Страхолесья противник наиболее сильно и укрепил, создав здесь кулак из противотанковых средств.
Южная и юго-западная окраины села были укреплены значительно слабее. Но в этом месте Страхолесье подковой охватывала безымянная речушка, имевшая сильно заболоченные берега, непроходимые не только для танков, но и для пехоты. Правда, через речку был перекинут деревянный мост вполне подходящей грузоподъемности. Но... Даже невооруженным глазом виделась большая куча толовых шашек, наваленная гитлеровцами на правую сторону его проезжей части. Выходит, фашисты решили [84] пользоваться этим мостом до последнего момента, a уже потом, когда будет совсем жарко, взорвать. Да, ситуация..!
Дважды мы пытались взять Страхолесье атаками сой стороны его северной окраины. И дважды же терпели неудачу, отходя на исходное положение с чувствительными потерями. Ведь артиллерийской и авиационной поддержки мы не имели, все это было задействовано на направлении главного удара.
Что делать? Повторить атаку в третий раз? Но — потери, потери! А на плацдарме сейчас дорог каждый танк.
Но и село нужно во что бы то ни стало взять. Оно является ключом, центром всей обороны противника. Не овладев им, нечего и думать о расширении плацдарма. А именно в последнем заключается наша основная задача.
И вновь командиры собрались на совет.
— Выход один — прорываться в село через мост!
— Как? Ведь мост заминирован. Едва приблизимся, как тот взлетит на воздух.
— Надо что-то придумать... Вот если провести отвлекающую атаку северо-западной окраины села, а? Силами, скажем, одной только роты. А в это же самое время бросить к мосту два, ну три танка. Чтобы не очень-то привлекать к ним внимание гитлеровцев. С теми танками пустить и саперов, чтобы, значит, сразу же разминировали мост. Ну а потом... Потом через захваченный и разминированный мост пустить уже танковую роту...
— Но если гитлеровцы все же успеют взорвать его?
— Ну, если успеют... Важно, чтобы прорвался хотя бы один танк. Тогда его задача — уничтожить артиллерийское прикрытие моста, те три орудия, что справа от него. А уже затем... Хорошо бы обнаружить и уничтожить ту вражескую батарею, что бьет по нас слева. Ведь она буквально житья нам не дает...
— А если ни один танк не прорвется? [85]
— Надо, чтобы прорвался! Послать к мосту лучшие экипажи. Особое внимание обратить на механиков-водителей. От них в основном будет зависеть успех дела.
— Кого пошлем?
Посовещались и решили поручить эту задачу нашему экипажу, а также экипажам, где механиками-водителями были старшина Стародубец и старший сержант Пономарев.
Наш экипаж к этому времени обновился ровно наполовину. Из старого состава остался лишь я да старший лейтенант Назаренко. В боях на Курской дуге мы потеряли стрелка-радиста красноармейца Воробьева. А под Конотопом был тяжело ранен башнер сержант Рачинский. На его место к нам назначили ефрейтора Петра Вережнева, а радистом — красноармейца Виктора Ляхова.
Накануне боя за мост танкистов всех трех экипажей вызвал к себе командир батальона майор Безруков. Сказал:
— В ваших руках, товарищи, находится судьба батальона. Сумеете прорваться через мост, возьмем село малой кровью. Не прорветесь, все равно овладеем Страхолесьем, но уже дорогой ценой, положим немало ваших же боевых товарищей. Так что...
Действовать будете так. К мосту пойдете уступом вправо. В центре — экипаж старшего лейтенанта Назаренко. Слышишь, Трайнин? Тебе первому выходить на мост, так что гляди в оба!
Пономаренко, ты пойдешь справа и чуть-чуть сзади. Метров на сто. Ваш экипаж будет вести огонь по той полубатарее противника, что справа от моста. Старшина же Стародубец должен держаться одного уровня с Трайниным и своим танком прикрывать машину Трайнина от огня фашистской батареи, что прячется где-то левее моста. Да, вот еще что. К мосту подходить на максимальной скорости... [86]
— И с ходу перемахнуть через него! — не выдержал Стародубец.
— Никаких «перемахнуть»! — нахмурился комбат. И уже мне: — Слышишь, Трайнин?
— Так точно, слышу, товарищ майор!
— То-то — слышу... Мост нужно пройти по всем правилам танковой науки. Главное — побыстрее, но и без спешки. На подходе к нему обязательно переключиться на вторую передачу. Слышишь, Трайнин, — на вторую! На мосту держать ровные обороты, идти как на параде, хоть бомбы с неба вались! Учтите, чуть собьетесь вправо, сами же подорветесь на той толовой куче. А прижметесь влево, свалитесь в речку. Да, фашисты мост берегут. И подрывать его при подходе одного или двух танков но будут. Думается, они даже захотят пропустить вас через мост, чтобы потом голыми руками взять. Но все будет зависеть как от вас самих, так и от того, как прикроют вас ваши товарищи... Но если все же подобьют Трайнина, — сказал после короткой паузы майор, — вторым на мост пойдет Пономарев. Ну а третья очередь ваша, старшина Стародубец! Вопросы есть?
Вопросов не было.
— Вот и хорошо, готовьтесь. В вашем распоряжении еще три часа светлого времени. Используйте его для наблюдения за противником и визуального изучения моста, подступов к нему и противоположного берега. Ночь — на подготовку машин. Атака в 5.30. Все!
На рассвете 2 октября наши три танка уже заняли исходное положение на окраине небольшого хуторка Купанов. То и дело поглядываем на часы. Как медленно тянется время!
Где-то в 5.15 загремели орудийные выстрелы. Сомнений нет, это одна из рот батальона атакует северо-западную окраину Страхолесья. Значит, скоро и наш черед. [87]
И действительно, ровно в 5.30 комбат подал нам сигнал на выход.
Расстояние от Купанова до моста проскочили за каких-нибудь четыре-пять минут. Противник не успел (или не захотел, выжидал) открыть огня, как я уже был у самого моста. Сразу же на глаз определил, что расстояние от тола до левой кромки моста чуть меньше ширины танковой колеи. Значит, если правую гусеницу пустить впритык к толу, то левая будет идти даже с некоторым выносом за проезжую часть моста. Тут уж все решают сантиметры. И выдержка. Дрогнет рука, передержит левый рычаг хотя бы на мгновение, и... Спокойствие, только спокойствие!
Въехав на мост, я постарался забыть, что веду танк но мосту, который каждую секунду может взлететь вместе со мной на воздух, что на меня почти в упор наведены вражеские орудия. Все внимание — левой гусенице. Ведь одно неверное движение, и танк рухнет в воду.
На кучу тола взглянул лишь тогда, когда подошел к ней вплотную. Взглянул и... не почувствовал оторопи. До такой степени был подчинен одной-единственной мысли — провести, во что бы то ни стало провести танк через это сверхузкое препятствие!
Конец моста я угадал каким-то шестым чувством. И что было силы рванул на себя правый рычаг, до отказа вдавил педаль подачи топлива. Этот маневр я мысленно продумал уже наверное тысячу раз. Он сразу же оставлял в стороне смертоносную кучу тола, выводил борт машины из-под возможного огня орудий, скрытых где-то слева от моста, разворачивал танк более надежной лобовой броней против вражеской полубатареи, прикрывавшей мост справа. И все достигалось одним этим маневром.
Итак, я рванул правый рычаг. Тридцатьчетверку развернуло, ее корма едва ли не на треть зависла над рекой. Но передние траки гусениц уже прочно вцепились в грунт, танк влетел на берег и устремился на пушки врага. Доли секунды понадобились мне на то, чтобы набрать [88] скорость и переключиться на высшую передачу. И уже через считанные минуты танк подмял под себя одно за другим все три фашистских орудия. Вот только бы не получить снаряд слева, от пока еще не выявленной нами вражеской батареи...
— Давай быстро в проулок, а затем огородами снова к мосту! — услышал я в наушниках голос командира. — Надо найти ту проклятую батарею.
Мы увидели ее сразу, едва выскочили на огороды. Причем нам удалось выйти к огневым позициям батареи с тыла. Расчеты расстреляли из пулеметов, а орудия давить не стали. Еще, глядишь, и нам послужат...
А по мосту тем временем уже шли остальные танки батальона. И тут же вступали в бой на улицах села. Он был трудным, длился не час и не два. И все-таки к утру 3 октября мы подавили последние очаги сопротивления гитлеровцев в Страхолесье.
Едва взяли Страхолесье, как батальон получил новую задачу — овладеть Горностайполем. Бой за этот населенный пункт шел целые сутки. И все-таки 4 октября утром, совершив обходный маневр, мы ворвались на его западную окраину.
Казалось бы, дело сделано. Еще одно небольшое усилие — и задача будет выполнена до конца. Но... Нас стала жестоко бомбить вражеская авиация. Подчас над позициями батальона одновременно висело по 20–30 фашистских стервятников. А тут еще контратака за контратакой. И в 14.00, потеряв три танка, мы вынуждены были вновь отойти в Страхолесье.
Но и здесь гитлеровцы не оставили нас в покое. Едва начинался рассвет, над нами появлялись вражеские бомбовозы. После воздушного налета атака танков и пехоты. И так три дня подряд. За это время мы потеряли более половины своих боевых машин. Но нам приказано было держать плацдарм. И мы держались. [89]
6 октября в 10.30 противник силой до двух полков и при поддержке двадцати танков «тигр» и «пантера» опять перешел в наступление, стремясь уничтожить наши стрелковые подразделения в коммуне Червоный Жовтень, захватить Медвин, а затем, обойдя Страхолесье с севера, ударом вдоль Днепра смять боевые порядки бригады и ликвидировать тем самым захваченный нами плацдарм.
Северную часть Страхолесья оборонял батальон автоматчиков. А в центре оборону держали несколько спешенных экипажей из батальона майора Хватова. Ими командовал заместитель командира батальона капитан Захарченко. Этим экипажам была придана батарея противотанковых орудий лейтенанта Палия.
Наш батальон держал оборону южной части Страхолесья.
Свой удар противник нацелил на центр села. Шесть раз он атаковал позиции бойцов капитана Захарченко. Дело подчас доходило до рукопашных схваток. Но враг не прошел, ибо и наш батальон поддерживал действия соседа огнем из своих оставшихся танков.
В 17.10 после трехчасового перерыва фашисты пошли в седьмую за этот день атаку. На этот раз они ударили по позициям батальона автоматчиков. И хотя это подразделение дралось мужественно, все же в конце концов вынуждено было отойти в лес, что южнее Медвина, где держали оборону основные силы батальона Хватова.
Но и противник выдохся, поутих. Только на наши позиции то и дело выходили мелкие группы его танков — по две-три машины. И все до одной они остались гореть на поле.
В 20.00 противник кинул против нашего батальона уже довольно значительные силы. Бой шел до полной темноты. Мы удержали свой рубеж. Но какой ценой! В батальоне остался один-единственный танк — наш, да и тот мог вести огонь лишь с места, так как имел серьезные повреждения ходовой части и двигателя. Мы тут же окопали его, превратив в неподвижную огневую точку. [90]
Под покровом ночи батальон автоматчиков вновь занял свои прежние позиции на северной окраине Страхолесья. Командир бригады усилил его несколькими минометами из приданной нам минроты старшего лейтенанта Бурынина.
Утром 7 октября противник опять активизировался.. При довольно мощной поддержке авиации и артиллерии он атаковал наши стрелковые подразделения в Горностай-поле, Грабарне, Лапутках и вскоре выбил их из этих населенных пунктов. Они вынуждены были отойти в Страхолесье. Затем противнику удалось овладеть Дубовичами и тем самым создать угрозу для левого фланга бригады, где, кстати, оборонялись экипажи нашего батальона, действовавшие по-пехотному.
Днем до десяти фашистских танков с десантом пехоты попытались обойти наши позиции с юга и, прижав нас к болоту, уничтожить. Две «пантеры» оказались вблизи огневой позиции моего танка, стоявшего, как уже говорилось выше, в окопе. Экипаж тут же уничтожил эти вражеские машины. Но одна из «пантер», уже горя, успела все-таки достать снарядом и наш танк. Были повреждены механизмы поворота башни и вертикальной наводки орудия. Экипаж тут же покинул танк и занял оборону рядом с другими экипажами батальона, уже давно сражавшимися как пехота. Меня же старший лейтенант Назаренко оставил для охраны и обороны покалеченного танка.
Внимательно осмотрев повреждения, я пришел к выводу, что механизм поворота башни выведен из строя основательно и потребует серьезного ремонта. А вот механизм вертикальной наводки орудия можно, кажется, восстановить своими силами. Решил попробовать. Но только принялся за работу, как заметил, что к позиции нашего танка крадется группа гитлеровцев.
Решение пришло мгновенно. Быстро сняв курсовой пулемет, я выставил его в открытый люк механика-водителя [91] и начал поливать гитлеровцев огнем. Они тут же залегли, а затем повернули назад.
Вернулся к орудию. Минут через десять механизм вертикальной наводки орудия заработал. Теперь наш танк мог действовать почти как самоходка. Правда, огонь можно было вести только в одном направлении, но и это уже было что-то.
В это время гитлеровцы, решив, видимо, разделаться с нашим последним танком, выкатили на прямую наводку противотанковое орудие. Я тут же зарядил свое. И пока вражеский расчет устанавливал орудие на позиции, успел тщательно прицелиться и выстрелить. И ведь попал!
Но тут снова начала наседать фашистская пехота, и я повторно взялся за пулемет...
К утру 8 октября нажим гитлеровцев начал заметно ослабевать, а где-то к обеду их танки и пехота вообще отошли на свои исходные позиции. А в ночь на 9 октября на плацдарм переправились главные силы 77-го стрелкового и 1-го гвардейского кавалерийского корпусов. Они с ходу вступили в бой, действуя в направлении населенных пунктов Лапутки, Пилява и Сычевка.
А с утра пошли вперед и мы. Дело в том, что к этому времени наши ремонтники сумели-таки вернуть в строй несколько танков, так что действовать по-пехотному некоторым экипажам, в том числе и нашему, больше не пришлось.
Следует сказать, что противник не оказывал серьезного сопротивления, и нам удалось довольно легко отбить у него назад Горностайполь, обезопасив тем самым дальние подступы к Страхолесыо, куда к тому времени продолжали подходить все новые и новые переправлявшиеся через Днепр наши части и подразделения.
Так закончились те пятидневные бои, о которых в сводке Совинформбюро за 8 октября 1943 года было [92] сказано: «В полосе среднего течения Днепра наши войска продолжали вести бои по расширению плацдармов на правом берегу реки в прежних районах».
Словом, ни дать ни взять — бои местного значения, Но для меня, да и для всех моих боевых товарищей, она остались в памяти на всю жизнь. Ведь именно в этих боях смертью героев пали лучшие люди бригады, такие, как капитаны Черновол и Резцов, лейтенанты Паплин, Ткач, Эренбург и Калачев, младшие лейтенанты Батыров, Ел ков и Черненко, механик-водитель старшина Абдурашидов. В районе Горностайполя бессмертный подвиг совершил другой механик-водитель — старшина Гудков. Во время боя ему снарядом оторвало руку и ногу. Истекавшего кровью воина фашисты попытались было захватить в плен. Но Гудков, выждав пока враги подошли к нему вплотную (он тогда, как и многие наши танкисты, воевал по-пехотному, подорвал их и себя гранатой. А обороняя Страхолесье, получили ранения капитан Асессоров, лейтенанты Ачкасов и Борисов, техник-лейтенант Всеволодов, были тяжело контужены техник-лейтенант Жнякин и лейтенант Проценко.
Вот еще подвиги тех дней. В одной из атак гитлеровцы подожгли танк лейтенанта Фурашева. Но экипаж по. огнем вражеских орудий сумел сбить пламя и вновь устремился в атаку, уничтожив при этом три пушки, два пулемета и три миномета.
В трудном положении оказался экипаж одного из наших легких танков — снарядом у него перебило гусеницу и покалечило мотор. Фашисты тут же окружили неподвижную советскую машину, решив если не пленить танкистов, то сжечь их в осажденном танке. На выручку к товарищам бросился экипаж лейтенанта Подобного. Прорвавшись к легкому танку, Подобный и его товарищи расстреляли окруживших его врагов, а затем, взяв на буксир, вывели из опасной зоны. В этот же день лейтенант Подобный и механик-водитель его танка старший сержант Тришкин выручили из беды еще два наших экипажа, а [93] также раздавили гусеницами вражескую пушку и шесть пулеметных гнезд.
Мужество и отвагу проявил в одном из боев и экипаж легкого танка под командованием лейтенанта Кватанидзе. Он смело вступил в неравную схватку с фашистской «пантерой» и уничтожил ее, а когда кончились боеприпасы, подмял под гусеницы четыре орудия и два пулемета противника.
Отличился в бою и капитан Захарченко. В критический момент боя, когда гитлеровцы стали угрожать прорывом к центру Страхолесья, он приказал приданным нам артиллеристам выкатить орудия из укрытий и расстрелять в упор атакующие ганки и пехоту. А затем, взяв несколько спешенных экипажей из своего батальона, совершил обходный маневр, ударил по прорывавшейся группе врага с тыла и уничтожил ее.
Отважно сражался под Страхолесьем и наводчик артиллерийского орудия ефрейтор Артеменко. Когда расчет, в который входил ефрейтор, погиб, он, оставшись один, не растерялся, продолжал вести огонь и уничтожил два вражеских танка. Фашистская пехота приблизилась к позиции его орудия, тогда он взялся за автомат и меткими очередями сразил тринадцать гитлеровцев.
Подвиги, подвиги... Их в те дни было совершено немало. Так, экипаж лейтенанта Цаплина только в одном бою уничтожил два фашистских танка и захватил в идеи 54 гитлеровских солдата и офицера. Автоматчик красноармеец Шаповалов вступил в рукопашную схватку с дюжим фашистским офицером и уничтожил его. Всего же за пять дней боев в районе Страхолесья, Горностайполя и Медвина бригада уничтожила 670 вражеских солдат и офицеров, 17 танков, 34 орудия и миномета, 19 пулеметов, 4 радиостанции, захватила в плен 117 гитлеровцев. В этот боевой счет вошли 4 танка, минометная батарея, два противотанковых орудия, уничтоженные нашим. экипажем под командованием старшего лейтенанта Назаренко. [94]
Многие бойцы и командиры нашей бригады за мужество и отвагу, проявленные в боях на плацдарме в районе Страхолесья, были награждены орденами и медалями. А 17 октября к нам пришло известие о том, что Указом Президиума Верховного Совета СССР майору Безрукову, капитанам Асессорову и Захарченко, лейтенанту Ачкасову, ефрейтору Артеменко и мне, старшине Трайнину, присвоено высокое звание Героя Советского Союза.
Лейтенант Калачев удостоился этой высшей награды Родины посмертно. Его могила и сейчас находится в центре Страхолесья, имя героя носит одна из пионерских дружин школы этого села.
В районе Страхолесья мы простояли до 21 октября. Все это время отражали контратаки небольших групп противника, ремонтировали танки. А в ночь на 22 октября получили новый приказ, снялись с позиций, повернули строго на юг и двинулись вдоль Днепра на городок Ровы, который нам было приказано взять.
Но противник упредил нас, навязал еще на подступах к этому городку тяжелый лесной бой. И в результате сумел рассечь наш боевой порядок, отделить танковый батальон от батальона автоматчиков. Лишь в ночь на 24 октября нам удалось прорваться к хутору Гривица и выручить из беды боевых товарищей.
И здесь снова отличился капитан Захарченко. При отражении одной из танковых контратак врага был убит командир приданной нам артиллерийской батареи. Командование ею без промедления принял на себя заместитель командира танкового батальона Захарченко. Отлично ориентируясь в лесу, он сумел вывести батарею во фланг танкам противника и с ходу открыл огонь прямой наводкой. Шесть танков оставили гитлеровцы на поле боя. И отступили. А этим не замедлили воспользоваться мы. Не дав противнику опомниться, рванулись вперед и буквально на его плечах ворвались в хутор Димитриевский, а через [95] день — в хутор Гривица. 26 октября были освобождены и Ровы. В бою за этот городок получил контузию, но остался в строю мой командир старший лейтенант Назаренко.
Гитлеровцы под нашими ударами начали неспешно отходить в западном направлении на рубеж реки Тетерев. Они почти не оказывали сопротивления. Это нас озадачило — почему? Ведь силы у противника еще есть, а юн отходит...
Позднее мы узнали почему. Оказалось, что успешные действия наших частей и соединений на плацдармах севернее Киева создали более благоприятную обстановку для разгрома всей киевской группировки войск противника и освобождения столицы Украины, чем та, что сложилась в районе букринского плацдарма. И командование Воронежского фронта тут же решило изменить направление главного удара. В конце октября — начале ноября началась перегруппировка огромной массы войск. С букринского плацдарма на лютежский срочно перебазировались дивизии 38-й общевойсковой и 3-й гвардейской танковой армий, 1-го гвардейского кавалерийского корпуса, крупные артиллерийские соединения. А это не иголка в стогу сена. Вот поэтому-то противник, прознав кое-что из замыслов советского командования, тоже начал спешно отводить свои войска с второстепенных направлений, сосредоточивая их севернее Киева.
Остатки нашей бригады в этой обстановке получили новую задачу — совершить двадцатикилометровый марш, с ходу овладеть железнодорожной станцией Катюжанка, закрепиться в ней и тем самым исключить подход резервов противника с запада с направлений Иванков — Фоне-вичи и Малин — Катюжанка.
Марш мы начали совершать на рассвете 3 ноября. Но уже часа через полтора хода по раскисшим лесным и проселочным дорогам столкнулись в районе Федоровки с довольно большой группой противника — до полка пехоты [96] с танками и артиллерией. Она шла в направлении на Ровы.
Завязался встречный бой. Он продолжался до наступления темноты. И лишь к 21.00 фашисты, потеряв шесть танков, девять орудий, два пулемета и более ста своих солдат и офицеров, отошли на Фоневичи.
Но и мы понесли потери. Поэтому получили разрешение несколько задержаться в Федоровке, чтобы привести себя в порядок.
Это село памятно мне не только упорным боем за него, но и еще одним знаменательным в моей жизни событием! Ведь именно здесь ранним утром 4 ноября состоялось то партийное собрание, на котором меня приняли в члены! ВКП(б).
Поблагодарив коммунистов за оказанное доверие, я поклялся оправдать его в бою. А ждать того долго не пришлось. Противник еще до окончания партийного собрания пошел в очередную атаку на Федоровку. Видимо, получив подкрепление, он решил все-таки выбить нас из этого села, чтобы открыть себе дорогу на Катюжанку, Гостомель и Вышгород.
Бой за Федоровку продолжался два дня. Но утром 5 ноября радист одного из экипажей принял по рации радостное сообщение: наши войска завязали бои на северной окраине Киева! Эта весть мгновенно облетела всю бригаду. У нас словно появилось второе дыхание. Мы рванулись на врага. В этом бою старший лейтенант Назаренко стрелял просто-таки снайперски. Первыми же снарядами он подбил два вражеских танка, затем еще один.
Отличились и наши друзья — бойцы и командиры стрелковых подразделений. Так, на позиции пулеметного взвода, которым командовал младший лейтенант Мотылев, ринулось одновременно 5 фашистских танков, а за ними — до двух рот пехоты. Пулеметчики пропустили танки, а затем в упор расстреляли всю шедшую за ним пехоту.
А вот еще пример героизма. Экипаж младшего лейтенанта [97] Васильева меткими выстрелами поджег танк противника. Но в этой схватке был ранен командир. Его заменил механик-водитель старший сержант Обеденко. Мастерски управляя машиной, он всякий раз выводил ее на выгодные позиции, с которых башнер и стрелок-радист уничтожили еще одно орудие и более взвода гитлеровской пехоты.
Вскоре враг все же не выдержал нашего натиска и стал отходить. Шестнадцать километров преследовали мы его, ворвались в Катюжанку, закрепились на ее западной окраине, решив лучше умереть, но не пропустить резервы противника к Киеву.
6 ноября столица советской Украины была освобождена от немецко-фашистских захватчиков. А 7 ноября, в день 26-й годовщины Великого Октября, нам сообщили еще одну радостную весть: бригаде присвоено почетное наименование «Киевская».
10 ноября мы снова снялись с места и взяли курс на Кухары, Малин, Новоград-Волынский и далее на запад, к берегам Вислы. [98]