Авария
Сумеречный февральский день. Я подхожу к плавучей базе «Иртыш», вмерзшей в лед Невы. Два чувства борются в моей душе: очень жалко расставаться со славным гвардейским экипажем «Щ-303», с которым меня связала крепкая дружба, закаленная в боях и опасностях, и вместе с тем радует назначение на новый большой корабль, боевые возможности которого намного выше, чем у «щуки».
За восемь лет службы на «Щ-303» я досконально ее изучил, и она слушалась меня безотказно. Как поведет себя новый корабль? Как меня встретят его люди?
Над городом сгустились низкие, темные облака. Порывистый ветер метет по набережной снежную пыль. Холодно, неуютно. И вдруг я увидел ее, «катюшу» — подводную лодку «К-52», которой мне отныне предстояло командовать. Она прижалась к борту плавучей базы. Стою и смотрю как зачарованный, забылись и холод, и ветер. Какая она громадная! Почти вдвое длиннее нашей доброй «старушки». Массивная рубка, широкий мостик, четыре орудия, в том числе две могучие «сотки». Я знаю, что у «катюши» десять торпедных аппаратов, большой запас торпед, превосходная скорость — в надводном положении она может помериться в быстроте хода даже с некоторыми эскадренными миноносцами.
И вот я ступаю на ее палубу. На мостике встретил дежурный, четко отдал рапорт. Хорошо, если весь экипаж так службу несет!
Прежний командир уже ждал меня. Рассказал об экипаже, о ходовых и маневренных качествах корабля. Разумеется, беседа носила довольно общий характер, и многое еще было неясным. Но я уже испытывал радостное нетерпение поскорее и поближе познакомиться с кораблем и его людьми. [108]
По своим маневренным возможностям, по мощности механизмов и вооружения лодки типа «К» — подводные крейсера — значительно отличались от «щук». И служба моя на новом месте началась с того, что я в течение месяца упорно изучал корабль и его технику. В этом мне помогал весь экипаж, но более всего старшина группы трюмных мичман Перевозчиков.
Павел Петрович Перевозчиков служил на «К-52» с момента ее закладки, отлично знал лодку и всем сердцем любил ее. Своими знаниями он с готовностью делился с товарищами, чем заслужил уважение всей команды. Мы с ним облазали отсеки и трюмы, всю надстройку, пощупали каждый клапан и каждую трубу.
Постепенно знакомился я с людьми. Моряки собрались хорошие, трудолюбивые и старательные. Одна беда — имели, если можно так сказать, только теоретическую подготовку. Боевого опыта не было. Да и откуда ему быть: ведь лодка достраивалась уже во время войны (еще одно красноречивое свидетельство стойкости и мужества ленинградцев!) и вступила в строй в ноябре 1942 года. Поэтому особенно велика была моя радость, когда инженер-механиком к нам назначили инженер-капитан-лейтенанта М. А. Крастелева — знающего, опытного и требовательного специалиста. Повезло и с помощником командира. На эту должность к нам прибыл старший лейтенант Г. Т. Кудряшов, который уже воевал на Балтике штурманом лодки, имел боевой опыт и отлично знал организацию корабельной службы. С такими помощниками можно было хорошо подготовить корабль, тем более что на условия для учебы теперь мы не могли пожаловаться.
В январе 1944 года была окончательно ликвидирована вражеская блокада Ленинграда. Фашисты отброшены от города. Прекратились обстрелы. А в результате летнего наступления 1, 2 и 3-го Прибалтийских фронтов наши войска освободили часть Эстонии и к осени вышли на линию Нарва — Чудское озеро.
В начале сентября 1944 года восточная часть Финского залива также была очищена от гитлеровских захватчиков. Нам представилась возможность выйти в Лужскую губу, чтобы практически отработать основные учебные задачи боевой подготовки. Отработку этих задач обеспечивал отряд катеров морских охотников (МО) под командованием капитан-лейтенанта И. П. Чернышева. Перед началом занятий устроили товарищеский обед. Пригласили Чернышева. Он рассказал, как в июне 1943 года катера дивизиона встречали [109] лодку «Щ-303», возвращавшуюся из похода. Его рассказ личный состав слушал с большим интересом...
Мы испытывали свой корабль на всех режимах. Волнение на море было не очень сильным, но при срочном погружении лодка почему-то «не хотела» уходить на глубину. Крастелев продолжал заполнять уравнительную цистерну. И вдруг лодка камнем пошла ко дну с дифферентом на нос. С великим трудом задержали ее падение на тридцатиметровой глубине.
Нет, так дело не пойдет. При таком «срочном погружении» вражеские корабли успеют нас протаранить раньше, чем мы скроемся под водой.
Повторили маневр. Результат тот же. На волне лодку страшно трудно загнать под воду.
Как только вернулись в базу (мы к тому времени перебрались в Кронштадт), вместе с помощником и инженер-механиком стали выяснять причины «непослушания» лодки. Как и следовало ожидать, дело было не в конструкции корабля и его систем, а в людях. Им не хватало навыков, сноровки, особенно рулевым-горизонтальщикам. Их тренировке надо было уделить особое внимание.
Учились мы настойчиво, напряженно. С утра до позднего вечера пропадали на полигоне. Постепенно открывались все новые возможности нашего корабля. Для того времени это были первоклассные лодки. И мы все больше гордились нашей «катюшей». Теперь мы точно знали быстроту погружения лодки на различные глубины на любой волне, ее скорость на всех режимах работы двигателей, крутизну циркуляции при том или ином положении руля.
С выходом Финляндии из войны в конце сентября 1944 года советские подводники развернули активные действия на морских сообщениях противника в южной части Балтийского моря. Первая группа лодок с обеспечивающими силами вышла из Кронштадта 26 сентября. От Улькотамио она проследовала шхерными фарватерами до устья Финского залива, а оттуда направилась на позиции.
Гитлеровцы стали осторожнее. Конвои их теперь ходили только ночью, коммуникации охранялись разветвленной сетью корабельных и авиационных дозоров.
Мы заканчивали последние приготовления к боевому походу.
28 октября начальник штаба бригады вручил мне боевой приказ. На лодке царило радостное возбуждение. Еще бы! Ведь минуло три года войны, а экипаж «К-52» еще ни разу не отличился в боях. Правда, многие моряки сражались [110] на сухопутном фронте. Это инженер-старший лейтенант А. В. Сулоев, мотористы Н. Ф. Андреев, А. И. Костяной, В. М. Веригин, И. П. Егорченко и другие. Лейтенант Е. А. Жолковский плавал на лидере «Ташкент», много раз прорывавшийся в осажденный Севастополь. Но в боевых походах на подводных лодках бывать не приходилось. Большинство членов экипажа еще не получили боевого крещения. И хотя они не были в том повинны, каждый из них чувствовал себя неловко при встречах с товарищами, уже хватившими лиха трудных походов и познавшими радость побед. Мне хорошо понятны переживания моих друзей: в 1941 году и я испытал такое.
А теперь люди услышали: завтра в море, в бой!
Матросы трудятся без устали. Мы снова и снова изучаем район предстоящих действий. Предупреждаю офицеров, что фашисты сосредоточили большое количество кораблей, оснащенных радиолокационной и гидролокационной аппаратурой. Над морем постоянно патрулируют фашистские самолеты. Все это усложнит наши действия, потребует величайшей бдительности.
Утром мы покинули Кронштадт. Сначала прошли в Хельсинки, где теперь находилась временная база советских подводных лодок, а 9 ноября направились в южную часть Балтийского моря. В плавание с нами пошел командир дивизиона капитан-2 ранга Е. Г. Шулаков, в прошлом командир этой лодки. Через четыре дня прибыли в назначенный район.
Осенняя Балтика встретила неласково. Над морем гулял холодный ветер, срывая пенистые гребни волн. Несладко было вахтенным на мостике, да и внизу не легче, особенно тем, кто не привык к качке, а таких хватало в нашем экипаже.
Трое суток вели разведку в Данцигской бухте (Гданьский залив). Противник создал здесь три линии противолодочных дозоров. Кроме того, пути сообщения непрерывно контролировались поисковыми группами кораблей, задачей которых было уничтожение наших подводных лодок.
За эти дни нам попадались только катера и сторожевики. Ни одного транспорта мы не видели.
15 ноября мне сильно не повезло. На море бушевал шторм. Даже на двадцатипятиметровой глубине ощущалась качка. Вечером всплыли. Как всегда, я первым вышел на мостик, быстро оглядел горизонт. Не увидев ничего опасного, склонился над люком, чтобы вызвать наверх вахтенного [111] офицера и наблюдателей. И в это время гигантская волна обрушилась на мостик. Через открытый люк вода хлынула внутрь лодки и потащила с собой меня. С высоты нескольких метров я упал на стальную палубу центрального поста и потерял сознание. Когда очнулся, первая мысль: что с кораблем? Оказалось, ничего существенного, только шахты перископов залило, но их уже успели осушить.
А вот со мной дело хуже: сломана правая рука, от удара голова все еще мутится, и в поврежденном глазу адская боль. Командование кораблем пришлось сдать командиру дивизиона.
Рано утром акустик услышал шум винтов. Подвсплыли под перископ и увидели на горизонте большой мотобот. Он сейчас же пошел на сближение с лодкой и стал неотступно следовать за нами.
Шулаков понимал, что это не простой мотобот. Уже хотя бы потому, что он очень назойливо преследовал нас, все время ощупывая лодку гидролокационными импульсами. Мы уже слышали о таких судах-ловушках. С виду безобидный рыбацкий бот или траулер, а на самом деле корабль, оснащенный новейшими средствами обнаружения подводных лодок. Напав на след лодки, он устанавливал с ней гидролокационный контакт и преследовал ее, пока не подходили вызванные им сторожевые корабли и авиация.
Мы представляли себе всю опасность такого соседства и потому старались освободиться от него. Чтобы оторваться от мотобота, резко отвернули в сторону и прибавили ход. Хорошо, что у нас и подводная скорость порядочная. Мотобот отстал и потерял нас.
В последующие дни продолжали поиск. Транспорты не попадались. Видно, шторм разогнал их по портам.
В ночь на 21 ноября лодка шла в надводном положении, переваливаясь с волны на волну. Неожиданно остановились дизели. Оказалось, что захлестнуло воздушную шахту и в цилиндры двигателей попала вода. И в этот самый момент сигнальщики обнаружили четыре неприятельских сторожевика, которые полным ходом мчались на лодку. Раздался сигнал срочного погружения.
Я лежал в своей каюте, чувствовал себя еще очень неважно. Услышав команду «Срочное погружение», с тревогой посмотрел на манометр, показывающий забортное давление. Оно нарастало с каждой секундой: лодка погружалась быстро. И вдруг на двадцатипятиметровой глубине по всему кораблю раздался страшный треск. Грохот такой, словно снаряды рвутся в отсеках. Что это? [112]
Лодка накренилась, палуба стала уходить из-под ног. Сквозь шипение воздуха высокого давления, врывающегося в цистерну быстрого погружения, слышу треск рвущейся стали. Где-то в корме раздался сильный удар, от которого дрогнула вся лодка, за ним второй, третий... Мигнул и погас свет. Звон стекла, звон и скрежет металла смешались с криками людей и грозным ревом воды, врывающейся внутрь корабля.
Лодка стремительно проваливалась вниз. На наше счастье, глубина в этом районе не превышала предельной для лодок нашего типа. А то давлением воды корпус корабля раздавило бы как яичную скорлупу. На глубине 97 метров лодка ударилась о грунт. С помощью корабельного фельдшера перебираюсь в третий отсек и принимаю командование лодкой.
— Слушать мою команду! Осмотреться в отсеках!
Где-то наверху бороздили море дозорные корабли противника и сбрасывали глубинные бомбы. Они рвались над нами, но вреда не причиняли, так как не достигали лодки, лежавшей на большой глубине. В отсеках тускло засветились лампочки аварийного освещения.
Основные повреждения оказались в четвертом отсеке — по соседству с центральным постом. Там разорвало топливную цистерну, и соляр залил аккумуляторную яму. Разбило много аккумуляторных баков. Нарушилась герметичность прочного корпуса, и в отсек под большим давлением стала поступать вода. Обстановка серьезная. Разрушенные аккумуляторные баки каждую секунду могли замкнуть батарею на корпус, и тогда — пожар. Правда, до этого не допустили. Смелый и знающий свое дело электрик Иван Чугай своевременно разомкнул цепь.
Вода прибывала. Смешанная с соляром, она заполнила четвертый отсек по палубный настил. Люди самоотверженно боролись за спасение корабля. О том, что происходит в аварийном отсеке, мы могли судить лишь по докладам, которые изредка поступали в центральный отсек. Время тянулось невыносимо медленно. Мы знали, что там, в четвертом, людям очень трудно, а мы ничем не могли помочь. Хватит ли у них сил, хватит ли выдержки? Мы верили им и ждали.
Аварийными работами в отсеке руководил инженер-механик Михаил Андроникович Крастелев. Парторг корабля И. К. Середин, старшина электриков В. Г. Клюкин, матросы Г. М. Ерохин и С. Ф. Соколинский в легководолазных костюмах по очереди ныряли в ледяную, смешанную с соляром [113] воду, пытаясь добраться до пробоины. Заделать течь не удавалось. Тем временем электрик Чугай, рулевой Гусаров и кок Лихобаба продолжали разъединять затопленные аккумуляторные баки, чтобы предотвратить взрыв батареи. Руки их были в крови, пальцы сводила судорога, но моряки работали не щадя себя.
А на поверхности моря ходили сторожевые корабли. Они искали нас, прослушивая толщу воды. Доносились характерные писки гидролокаторов — противник не сомневался, что лодка находится где-то поблизости.
То и дело грохочут взрывы. Они то ближе, то дальше. Матросы молча прислушиваются. Это первое для них боевое крещение, и, ясно, многим, не по себе.
Оставаться ли нам и дальше на грунте или пытаться перейти в другое место? Но чтобы всплыть с грунта, надо откачать воду из аварийного отсека. А это делать нельзя, так как вода смешана с соляром и на поверхности сразу появятся предательские жирные пятна, показывающие точное место лодки. Значит, надо ждать.
Но вода в четвертом все прибывает...
Взрывы раздались совсем близко. Неужели нащупали нас?..
И когда мы уже подготовились к самому худшему, шум корабельных винтов стих. Ушли сторожевики или только застопорили машины?
Ждем час, другой. Больше нельзя: вода зальет многие механизмы. Посоветовавшись с командиром дивизиона, командую включить помпы. Но только они заработали, гидроакустик услышал шум винтов. Не дожидаясь команды, матросы мгновенно остановили помпы. Все застыли на своих местах. Корабли побомбили немного и удалились. Очевидно, это были «прощальные гостинцы». Последние два корабля, которые оставались над нами, ушли.
Над морем уже занималась заря, когда мы снова принялись осушать четвертый отсек. Откачка воды подвигалась туго. Отросток приемной трубы без конца забивался обломками эбонитовых аккумуляторных баков, засорялись фильтры насосов. Приходилось помпы пускать по очереди: пока одна работает, вторую чистят.
Вода медленно убывала.
Только бы не оказалось поблизости самолетов противника, которые могли заметить на поверхности моря масляные пятна... Гидроакустик через каждые две-три минуты докладывает, что шум винтов кораблей противника не прослушивается. [114]
Готовимся к всплытию. Наконец лодка отрывается от грунта. Всплыли, осмотрелись вокруг. Горизонт чист. Дизели к запуску готовили еще под водой, а тут их вдруг никак не запустишь: соляр не поступает. Крастелев и Перевозчиков мечутся от клапана к клапану. Но вот заработали дизели. Не давая им прогреться, включаем форсированный ход. К этому вынуждает обстановка: показались корабли противника. Вот когда пригодилась большая скорость надводного хода! Отстают от нас вражеские сторожевики. Вначале их снаряды падают поблизости. Один с рикошета даже пробивает надстройку в районе злополучного четвертого отсека. Но вскоре вражеские корабли остаются далеко позади.
Когда совсем рассвело, определились по маякам Хоборг и Фаульден и снова легли на грунт. Пробоину заделать не удалось. Единственное, чего добились, — уменьшили поступление воды.
Секретарь партийной организации Середин предложил провести открытое партийное собрание.
Лодка лежит на грунте. Моряки, свободные от вахты, собрались в первом отсеке. Разбираем причину аварии. Выясняется, что в тот момент, когда была подана команда «Срочное погружение», мотористы занимались продуванием дизелей, в которые попала вода. В отсеке стоял сильный шум, команды никто не слышал, а приборы сигнализации залило водой. Поэтому забортный клапан соляровой цистерны перекрыть опоздали. При погружении лодки забортная вода, поступавшая под большим давлением, разорвала соляровую цистерну (она находится внутри прочного корпуса), разрушила аккумуляторную батарею и затопила четвертый отсек.
Авария настолько тяжела, что продолжать боевые действия мы не можем. Надо возвращаться и ставить лодку в док.
Настроение у подводников подавленное. Слово попросил комсомолец Гусаров:
— Товарищ командир, как же мы можем вернуться, не потопив ни одного вражеского корабля? Это же позор на весь флот!
— Конечно, — отвечаю, — приятного мало. Но возвращаться необходимо. Постараемся после расквитаться с фашистами.
Под вечер, сидя в своей каюте, я составлял донесение о случившейся аварии. На душе кошки скребли, и писать [115] не хотелось. Как все получилось нелепо. Может, окажись я в ту минуту на мостике, не случилось бы этого...
Рядом со мной сидит шифровальщик. Владимир Магницкий пишет под мою диктовку. Худощавый, щупленький, совсем подросток. Спрашиваю его:
— Страшно было во время аварии?
— Страшно, товарищ командир. Ведь в первый раз такое.
Нам разрешили вернуться в базу. В ночь на 23 ноября всплыли и на полной скорости направились домой. Забортная вода постепенно прибывала в четвертый отсек, и это меня беспокоило. В случае срочного погружения отяжелевшая лодка могла оказаться в опасном положении, она теперь имела свободно переливающийся груз, который в любой момент мог вызвать катастрофический дифферент.
Но ничего, дошли в Хельсинки, а в конце ноября перевели нас в Кронштадт и поставили на длительный ремонт в док.
Советская Армия на всех фронтах вела победное наступление. Наши товарищи наносили удары по врагу на море (теперь они могли воевать и зимой, так как южная часть Балтики не замерзает круглый год). А мы снова в глубоком тылу... Больше всего нас тревожило одно: ледовая обстановка в восточной части Финского залива могла помешать нам выйти в море.
2 декабря на открытом партийном собрании мы обсудили вопрос о том, как ускорить ремонтные работы. В те дни это было для нас главным. Всех заставило задуматься выступление коммуниста мичмана Андреева, старшины группы мотористов. Он сказал:
— Наше заведование не нуждается в ремонте. Мы подумали у себя на собрании и решили оказать помощь товарищам из трюмной группы — у них работы больше всего. А со своими заботами мы справимся в вечерние часы.
От имени торпедистов выступил мичман В. А. Крестин. Он заявил, что торпедисты помогут электрикам, которым придется много потрудиться на ремонте аккумуляторной батареи.
Собрание приняло решение: отремонтировать лодку не за три месяца, как планировал завод, а вдвое быстрее.
Всеми ремонтными бригадами руководили коммунисты. Работы выполнялись быстро и доброкачественно. Корабельный боевой листок ежедневно сообщал о ходе ремонта, отмечал отличившихся, критиковал отстающих. Помню, всем понравился дружеский шарж на нашего кока Ивана Лихобабу. [116] Он был изображен в белом колпаке и чистом фартуке у разобранного дизеля — тоже занятый ремонтом.
Иван Никанорович — только так его звали матросы — был, пожалуй, самым популярным человеком на лодке. Дело тут не только в его очень нужной всем специальности. Коки бывают хорошие и плохие. Лихобаба же был артистом своего дела. Готовить ему приходилось в крайне не подходящих для этого условиях: только ночами, когда лодка всплывала в надводное положение, при сильной качке (Балтика осенью беспрерывно штормила), в жарком и тесном камбузе. И несмотря на это, он из ограниченного набора консервов и концентратов готовил нам такие блюда, которые у измотанных морской болезнью новичков вызывали превосходный аппетит. А об особенных пончиках нашего Лихобабы слава шла по всему дивизиону.
Но дело не только в пончиках. Общительный, дружелюбный, неунывающий, коммунист Лихобаба был отличным подводником. Он знал устройство корабля, в совершенстве владел специальностью моториста (на этой должности он и числился у нас). Не случайно во время аварии он оказался там, где всего труднее, и, прямо скажем, проявил мужество и подлинное мастерство.
Моряки работали по двенадцать, четырнадцать часов в сутки. Лишь бы скорее в поход, в море. Впрочем, нескольким нашим товарищам неожиданно повезло. В начале декабря в боевой поход уходила подводная лодка нашего дивизиона «К-56». На ней по различным причинам не хватало нескольких специалистов, и штаб дивизиона решил их взять «взаймы» у нас. Среди счастливцев оказались штурман лейтенант Жолковский, штурманский электрик Баронов, командир отделения акустиков Козловский, кок Лихобаба, электрик Чугай, командир отделения торпедистов Соколов и несколько мотористов. Через десять дней «К-56» под командованием капитана 3 ранга И. П. Попова заняла позицию в районе банки Штольпе и Померанской бухты. Район этот не удобен для боевых действий больших подводных лодок в навигационном отношении — здесь малые глубины и минные поля.
Утром 23 декабря после шестидневных бесплодных ночных поисков лодка погрузилась. И тут акустик Козловский доложил, что слышит шум винтов. Попов приказал всплыть. Темно, ничего не видно. Двинулись по курсу, подсказанному акустиком. Транспорт увидели, когда до него оставалось несколько кабельтовых. Надеясь на темноту, он шел без охранения в Свинемюнде (Свиноуйсьце). Били с близкого [117] расстояния, наверняка. Ночь озарилась ослепительной вспышкой. Транспорт пошел ко дну.
Поздним вечером 25 декабря командир, который очень хорошо видел в темноте, различил силуэты немецких кораблей. Повернули на них. Оказалось, следует конвой. Попов выбрал концевой транспорт. Большой, водоизмещением с десяток тысяч тонн. Но прицелиться не успел: к лодке устремился вражеский катер охранения. Срочное погружение. Катер сбросил несколько бомб. Через некоторое время лодка всплыла, догнала конвой и атаковала его. Концевой транспорт пошел ко дну. Новая атака. На этот раз командир целился в танкер. Тот успел отвернуть: следы от торпед хорошо заметны в лунную ночь. Корабли охранения открыли огонь. Пришлось погрузиться. Позже «К-56» снова нагнала тот же конвой. И снова корабли эскорта отбили атаку и загнали лодку под воду.
29 декабря был потоплен еще один транспорт в районе Карлскроны.
Через неделю «К-56» благополучно возвратилась в Хельсинки.